Сканирование: Янко Слава

yanko_slava@yahoo.com | | http://www.chat.ru/~yankos/ya.html | Icq# 75088656

Pierre BOURDIEU

LE SENS PRATIQUE

Les Editions de Minuit, Paris

1980

Пьер БУРДЬЕ

ПРАКТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ

Перевод с французского

Общая редакция перевода и послесловие Н. А. Шматко

Издательство 'АЛЕТЕЙЯ', Санкт-Петербург 'Институт экспериментальной социологии', Москва

2001

глава 5

Логика практики

О практике трудно говорить иначе как негативно - особенно о том, что в ней кажется наиболее механичным, наиболее противоположным логике мысли и дискурса. Все привычные навыки бинарного мышления не позволяют даже помыслить, чтобы в преследовании осознанных це-лей какого-либо рода могла иметься постоянная диалекти-ческая связь между организующим сознанием и привычны-ми навыками. Вероятно, широко распространенная альтер-натива между языком сознания и языком механического типа не была бы столь навязчивой, если бы ей не соответствовал раздел, проходящий в самой глубине мировоззрения господ-ствующих классов: монополисты дискурса о социальном мире мыслят по-разному в зависимости от того, мыслят ли они о себе самих или же о других (то есть о других классах), а потому они предрасположены к спиритуализму 'для се-бя' и материализму 'для других', к либерализму 'для се-бя' и дирижизму 'для других', наконец, по той же самой логике, к финализму и интеллектуализму 'для себя' и меха-ницизму 'для других'. Такое заметно у экономистов, кото-рые то склонны наделять хозяйственных агентов, а точнее, 'предпринимателя', способностью к рациональной оценке объективных шансов, то готовы отдать абсолютную власть в выборе приоритетов саморегулирующимся механизмам рынка¹. Что касается этнологов, то они были бы не столь

склонны к языку механического типа, если бы, ведя речь об обмене, имели в виду не только 'потлач' или 'кулу', но свои собственные приемы житейского обращения, о кото-рых говорят в понятиях 'такта', 'чутья', 'деликатности', 'ловкости' или 'умелости' - все это разные имена прак-тического чувства; и если бы, оставив в стороне обмен да-рами или словами, они задумались о других обменах, где за ошибку в понимании следует немедленная расплата - например, об обмене ударами в драке, когда, по замеча-нию Джорджа Г. Мида², в каждом положении тела против-ника содержатся признаки, которые нужно улавливать еще в зачаточном состоянии, угадывая, что выйдет из едва на-меченного удара или увертки, то ли удар, то ли обманный финт. Тогда, вернувшись к таким, казалось бы, механич-ным и ритуализованным видам обмена, как условно-свет-ский разговор - стереотипная череда стереотипных реп-лик, - они бы заметили, какая неустанная бдительность нужна, чтобы проворачивать эти шестерни заранее задан-ных жестов и слов; какая внимательность к любым знакам требуется даже при самых ритуальных шутках, чтобы вес-ти эту игру, не заводя ее слишком далеко - за пределы игры, подобно тому как имитация боя может всерьез увлечь бойцов; сколь искусно нужно обыгрывать двусмысленно-сти, недосказанности, неоднозначности телесной или сло-весной символики, если неясно, какую объективную дистан-цию должно соблюдать, а потому приходится вести себя двойственно (чтобы при малейшем признаке отступления или отказа со стороны партнера иметь возможность обра-тить все в шутку), поддерживать неопределенность своих намерений, все время балансируя между непринужденно-стью и отчужденностью, услужливостью и равнодушием. То есть стоит обратиться к своим собственным играм, к своей собственной практике социальной игры, и окажется, что чувство игры - это одновременно и реализация тео-рии игры, и ее отрицание как теории.

158

Выяснить теоретическую ошибку, когда теоретичес-кое видение практики выдают за практическое отношение к практике или, точнее, в основание практики закладыва-ют модель, которую еще предстоит выстроить для ее осмыс-ления, - значит, вместе с тем, заметить, что в основе этой ошибки антиномия между временем науки и временем по-ступка, которая ведет к разрушению практики, подчиняя ее вневременному времени науки. При переходе от прак-тической схемы к выстроенному задним числом теорети-ческому чертежу, от практического чувства к теоретичес-кой модели - которую можно понимать либо как проект, план или метод, либо как механическую программу, не-кий таинственный распорядок, таинственно воссоздавае-мый ученым, - при таком переходе упускают из виду не-посредственно временную реальность непосредственно тво-римой практики. Практика разворачивается во времени и обладает всеми соответствующими характеристиками, та-кими как необратимость, которая разрушается при синхро-низации. Ее временная структура, т. е. ее ритм, темп и осо-бенно направленность, основополагающая и для практи-ческого чувства: как и в музыке, любое воздействие на эту структуру, пусть даже это простая смена темпа, ускорение или замедление, приводит к деструктурации, несводимой к простому изменению оси отсчета. Короче говоря, практика всецело имманентна длительности, а потому идет рука об руку со временем - не только потому, что она разыгрыва-ется во времени, но и потому, что в самой ее стратегии за-ложено обыгрывание времени и особенно темпа.

У науки - свое время, не совпадающее с временем практики. Для аналитика время упразднено - не только потому, что, как много раз повторяли после Макса Вебера, он приходит всегда после схватки и точно знает, чем все кончится, но еще и потому, что у него есть время для тотализации, то есть для преодоления любых эффектов вре-мени. Научная практика настолько детемпорализована, что тяготеет к исключению даже самого понятия об исключае-мом; будучи возможна лишь при таком отношении ко вре-мени, которое противоположно отношению практическо-

159

му, она склонна игнорировать время и тем самым детемпорализовать практику. Спортсмен, вовлеченный в игру, увлеченный игрой, сообразуется не с тем, что он видит, а с тем, что он предвидит, видит заранее в непосредственно воспринимаемом настоящем, и он посылает мяч не туда, где находится партнер, а туда, где тот окажется - опере-див соперника - мгновением позже; он занят предвидени-ем чужих предвидений, которые и сами суть (например, при ложном маневре, стремящемся обмануть их) предвидения предвидений. Он принимает решения, исходя из объектив-ных вероятностей, то есть из глобальной и моментальной оценки всего комплекса соперников и партнеров в их по-тенциальном становлении. И это происходит, как говорит-ся, 'прямо на поле', в мгновение ока и в разгар борьбы, то есть в условиях, исключающих дистанцию, взгляд со сто-роны, общий обзор, отсрочку решения, отрешенность мыс-ли. Игрок уже присутствует в будущем, втянут в 'настаю-щее' и, отказываясь ежесекундно сдерживать экстаз, прое-цирующий его в область вероятного, отождествляет себя с миром 'настающего', утверждая непрерывность времени. Тем самым он исключает возможность - в высшей степени реальную и вместе с тем сугубо теоретическую - внезапно-го возврата в настоящее, то есть в прошлое, резкого разры-ва всяких связей с 'настающим', когда, словно при смер-ти, любые предвидения непрерывной практики ввергаются в абсурд незавершенности. Безотлагательность решений, в чем справедливо усматривают одну из главных особен-ностей практики, является следствием участия в игре и вы-текающего из него присутствия в будущем; стоит оказать-ся, подобно наблюдателю, вне игры, вне выигрышей и про-игрышей, как сразу же исчезают те безотлагательные проб-лемы, вызовы, угрозы и вынужденные ходы, которыми и образуется реальный, то есть реально обитаемый мир. Толь-ко тому, кто совсем вышел из игры, кто полностью разру-шил чары, illusio, отказался от всякой заинтересованнос-ти, то есть от всяких ставок на будущее, - только ему вре-менная последовательность событий может предстать как чистая дискретность, а мир может явиться во всей абсурд-

160

ности настоящего без 'настающего', то есть без смысла, наподобие сюрреалистической лестницы, ведущей в пус-тоту. Чувство игры - это чувство 'настающего' в игре, чувство смысла ее истории, которая и придает игре ее смысл.

Это значит, что у нас лишь в том случае есть шанс научно осмыслить практику - и, в частности, те ее свойст-ва, что связаны с ее развертыванием во времени, - если мы будем учитывать, какой результат производит научная практика одним лишь фактом тотализации. Вспомним нашу сводную таблицу, вся научная эффективность кото-рой обусловлена ее эффектом синхронизации: он позволяет (ценой труда, требующего немало времени) увидеть в одно мгновение факты, существующие лишь последовательно, и таким образом выявить отношения (в частности, проти-воречия), которые иначе были бы неразличимы. Как это явствует в случае ритуальных практик, сбор и группиров-ка отношений оппозиции и эквивалентности, которые не даны и не могут быть даны все вместе - во всяком случае одновременно - сознанию одного информатора, которые могут возникать лишь при обращении к разным ситуациям, то есть в разных речевых мирах и с разными функциями, - как раз это и дает аналитику привилегию тотализации, то есть способность предъявить себе и другим сводную карти-ну этих отношений как единого целого, которая составля-ет предпосылку их адекватной расшифровки. Поскольку аналитик сплошь и рядом игнорирует социально-логичес-кие предпосылки того сущностного изменения, которое претерпевает у него практика и ее продукты, а потому и природу логических трансформаций, которым он подвер-гает собранную информацию, то он предрасположен к все-возможным ошибкам, вытекающим из тенденции путать точку зрения актера и зрителя, - например, искать ответы на 'зрительские' вопросы, которых практика себе не ста-вит, потому что ей их ни к чему ставить, вместо того чтобы задуматься над тем, не состоит ли свойство практики имен-но в том, что она такие вопросы исключает.

161

Образец такой фундаментальной эпистемологической ошибки можно найти в 'извращен-ной логике' тех писателей, которые, по словам Т. Э. Лоуренса, приписывают 'человеку, всецело поглощенному своей задачей', точку зрения 'че-ловека, сидящего в кресле'. Максим Шастен, про-цитировав эти слова, продолжает: 'У Рамю труд земледельца преобразован в кажущееся вздыма-ние ландшафта; но когда крестьянин тяжко нале-гает на лопату, то земля при этом не встает ды-бом - либо уж он копает и не видит встающей дыбом земли, либо земля как бы встает дыбом, но смотрит при этом уже не сам крестьянин, а таинственным образом подставленная на место его глаз кинокамера какого-то праздного худож-ника; Рамю смешивает труд и досуг' (Chastaing M., op. cit., p. 86). Роман закономерно колеблется между двумя полюсами, которые известны так-же и в социологии: с одной стороны - абсолют-ная точка зрения вездесущего и всеведущего Бога, которому открыта истинная суть персонажей (он разоблачает их ложь, объясняет их умолчания и т. д.) и который, подобно антропологу-объекти-висту, занят истолкованием и объяснением; с дру-гой же стороны - точка зрения человека, выда-ющего себя за наблюдателя в духе Беркли.

Привилегией тотализации предполагается, с одной стороны, практическая (а значит, имплицитная) нейтрали-зация практических функций - то есть в данном конкрет-ном случае заключение в скобки того, как практически используются временные метки, - нейтрализация, которая сама собой осуществляется в ситуации опроса, то есть в ситуации 'теоретического' подхода, предполагающего отвлечение от всякой практической заинтересованности; а с другой стороны - применение (требующее времени) та-ких накопленных в ходе истории и добытых ценой времен-ных затрат средств увековечения, как письменность и все прочие техники фиксации и анализа - теории, методы, чер-тежи и т. д. Составляя вместе в симультанности единого пространства весь ряд временных оппозиций, которые по-

162

следовательно используются различными агентами в раз-личных ситуациях и никогда не могут быть пущены в ход все сразу, так как жизненные потребности никогда не тре-буют такого всеобъемлющего охвата и даже подавляют его своей безотлагательностью, - календарная таблица создает из разнородных элементов множество отношений (например, отношения одновременности, последовательно-сти или симметрии) между метками разного уровня, кото-рые, никогда не соприкасаясь на практике, обладают прак-тической совместимостью, даже если логически противо-речат друг другу.

В отличие от практики - которая представляет собой 'по сути своей линейный ряд' и, подобно дискурсу, в силу 'своего конструктивного принципа заставляет нас вы-ражать последовательно, с помощью линейного ряда зна-ков, такие отношения, какие наш ум воспринимает или должен был бы воспринимать одновременно либо в ином порядке', - научные чертежи или диаграммы, 'сводные таблицы, древовидные схемы, исторические атласы, вся-ческие таблицы соотношений' позволяют, по словам Курно, 'более или менее удачно пользоваться поверхностной протяженностью для изображения систематических отно-шений и связей, трудно различимых в речевой цепи'³. Ины-ми словами, сводная таблица позволяет охватить одновре-менно, одним взглядом - uno intuitu et total simul, как выражался Декарт, монотетически, как выражается Гус-серль⁴ - такие значения, которые производятся и исполь-зуются политетически, то есть не просто одно за другим, а то одно, то другое, каждое по отдельности. Кроме того, синусоидальный чертеж, позволяющий изображать отно-шения оппозиции или эквивалентности между элементами, размещая их, как в календаре, по законам линейного сле-дования ('у следует за х' исключает 'х следует за у'; из 'у

¹ Cournot A. Essai sur les fondements de la connaissance et sur les caractères de la critique philosophiqu. - Paris: Hachette, 1922. - Р. 364.

⁴ Husserl E. Idées directrices pour une phénoménologie. - Paris: Gallimard, 1950. - Р. 402-407.

163

следует за х' и 'z следует за у' вытекает 'z следует за х'; наконец, всегда либо 'у следует за х', либо 'х следует за у'), не просто делает наглядными фундаментальные отно-шения между верхом и низом, правым и левым, но и позво-ляет контролировать отношения между метками или после-довательные деления года, выявляя всевозможные отноше-ния (в том числе противные законам линейного следова-ния), на практике исключенные, поскольку различные деле-ния или подразделения, которые может группировать меж-ду собой наблюдатель, не мыслятся и не применяются систе-матически, как моменты линейной последовательности, а входят, в зависимости от контекста, в состав оппозиций самого разного уровня (начиная с такой самой крупной, как оппозиция между кульминационными точками лета и зимы, и вплоть до мельчайшей - между двумя точками ка-кого-либо подразделения того или иного из этих периодов). Подобно тому как генеалогия создает пространство однозначных, однородных, раз и навсегда установленных отношений вместо прерывного (в пространственном и вре-менном плане) множества фрагментов родства, обретаю-щих иерархический порядок и организацию согласно сию-минутным нуждам, а практическое существование - лишь раз за разом; подобно тому как на плане местности преры-вистое и содержащее пробелы пространство практических маршрутов заменяется однородным и сплошным простран-ством геометрии, - так и в календаре образуется линей-ное, однородное и сплошное время вместо времени практи-ческого, состоящего из отдельных фрагментов длительнос-ти, несоизмеримых между собой и обладающих каждый своим ритмом - ритмом времени, которое спешит или же топчется на месте в зависимости от того, что с ним делают, то есть в зависимости от функций, которые сообщает ему совершающийся в нем поступок; размечая непрерывную линию точками церемоний и работ, календарь превращает их в точки раздела, соединенные отношением простого сле-дования, и тем самым искусственно фабрикует вопрос об интервалах и соответствиях между метрически или топо-логически эквивалентными точками.

164

В зависимости от того, с какой точностью нужно локализовать рассматриваемое событие, от природы этого события, от социального до-стоинства затронутого им агента, практика при-бегает к различным оппозициям; так, 'период' под названием eliali отнюдь не определяется, как в строго упорядоченном ряду, одним лишь сво-им отношением к предыдущему и последующе-му моменту, а может иметь противопоставлен-ным членом как esmaim, так и b'usum или thimgharine; он может также противопоставляться сам себе как 'декабрьское eliali' - 'январскому eliali' или же, по другой логике, как 'долгие но-чи' - 'коротким ночам furar' или 'коротким ночам maghres'. Ясно, сколь искусственным яв-ляется календарь, который уподобляет друг дру-гу и расставляет в одну линию единицы столь разного уровня и неравного структурного веса. Поскольку все деления и подразделения, которые может зафиксировать и собрать вместе наблю-датель, производятся и применяются в разных и разделенных по времени ситуациях, то вопрос о том, как соотносится каждое из них с единицей высшего уровня, а тем более с делениями и под-разделениями противопоставленных 'перио-дов', - такой вопрос на практике никогда не встает. Тот упорядоченный по законам линейно-го следования ряд моментов, который бессозна-тельно выстраивается наблюдателем по модели календаря, соотносится с временными оппо-зициями, применяемыми одна за другой на прак-тике, так же как в политике сплошное и однород-ное пространство спектра политических мнений соотносится с актами практического выбора той или иной политической позиции, которые вся-кий раз совершаются в зависимости от конкрет-ной ситуации и от конкретных собеседников или противников, пуская в ход оппозиции разного уровня, смотря по тому, какова политическая дистанция между собеседниками (левые- пра-вые; левое крыло левых - правое крыло левых; крайне левые на левом крыле левых - умеренно

165

левые на левом крыле левых и т. д.), так что в 'абсолютном' пространстве геометрии человек может оказаться то правее, то левее самого себя, противореча тем самым третьему закону линей-ного следования.

Сходный анализ применим и к терминологическим си-стемам, служащим для обозначения социальных единиц: игнорирование моментов неопределенности и неоднознач-ности, которые имеются в этих продуктах практической логики в силу их функций и условий применения, ведет к созданию хоть и безупречных, но нереальных артефактов. В самом деле, нет ничего более подозрительного, чем по-казная строгость всевозможных чертежей социальной орга-низации, которые вычерчиваются этнологами. Скажем, предлагаемый разными авторами, от Аното до Жанны Фавре (включая и Дюркгейма), безукоризненно чистый чертеж устройства берберского общества как ряда включающихся одна в другую единиц может быть принят лишь в том слу-чае, если игнорировать, во-первых, произвольность всех тех членений - в действительности зыбких и изменяющих-ся в зависимости от местности, -которые проводятся при этом в континууме родственных отношений (их контину-альность проявляется, например, в том, как неощутимо ме-няются по убыванию обязанности при трауре), промежу-точных между семьей в широком смысле (akham) и кланом (adhrum или takharubth); во-вторых, если игнорировать непрерывную динамику этих единиц, которые в истории то возникают, то исчезают, согласно логике присоедине-ний и слияний (так, в Аит Хишеме несколько захудавших кланов - takharubth - объединяются в один клан Аит-Изаад) или же расколов (в той же деревне первоначально единый клан Аит-Мендиль разделился на два); в-третьих, если игнорировать ту зыбкость, что неотъемлемо присуща туземным понятиям при их практическом применении (в отличие от полутеоретических артефактов, которые не-избежно вызывает на свет, в этом и других случаях, ситуа-ция опроса), ибо она составляет одновременно предпосыл-ку и результат их функционирования, - здесь, еще в боль-

166

шей степени, чем в случае земледельческого календаря с его временными таксономиями, употребление слов и оппо-зиций, служащих для классификации, то есть в данном слу-чае для создания групп, зависит от ситуации, точнее, от того, какая цель преследуется в процессе образования классов: мобилизовать или разделить, присоединить или исключить.

Не вдаваясь здесь в более подробное обсуж-дение схематической систематизации, которую дает Жанна Фавре для терминологии, собранной Аното⁵, отметим лишь, что в случае деревни Аит Хишем⁶ и многих других мест иерархия ос-новных социальных единиц, обозначаемых сло-вами takharubth и adhrum, обратна той, какую предлагает Жанна Фавре вслед за Аното; правда, можно встретить случаи, когда, в соответствии с Аното, takharubth включает в себя adhrum, - ско-рее всего потому, что этими терминами, зафик-сированными в определенные моменты и в опре-деленных местах, обозначают итог разных исто-рий, отмеченных расколами, исчезновениями (ве-роятно, довольно частыми) или присоединения-ми тех или иных родовых линий. Случается так-же, что эти два слова употребляются безразлично для обозначения одного и того же социального деления; так, в частности, обстоит дело в районе Сиди Аих, где различают, начиная с самых мел-ких социальных единиц: a) el h'ara, то есть неде-лимую семью (в Аит Хишеме ее обозначают сло-вом akham - 'дом': akham n'Ait Аli), b) akham - семью в расширенном смысле, объединяющую людей, которые носят имя общего предка (в тре-тьем или четвертом поколении) - 'Али' или X; иногда ее выражают также термином, по-види-мому, взятым из топографии и означающим из-гиб дороги, которая ведет от одного akham в

⁵ См.: Favret J. La segmentante au Maghreb // L'homme. - Vol. VI. - ? 2. - 1966. - Р. 105-111; Favret J. Relations de dépen-dance et manipulation de la violence en Kabylie // L'homme. - Vol. VIII. - ? 4. - 1968. - Р. 18-44.

⁶ См.: Bourdieu Р. The Algerians. - Boston: Beacon Press, 1962. - Р. 14-20.

167

другой, - термином taghamurth, 'изгиб', с) adh-rum, akharub (или takharubth) или abarum, объеди-няющие людей, общее происхождение которых восходит более чем к четвертому поколению, d) s'uff, то есть просто 'здешних' и 'тамошних', е) деревню, единство чисто пространственное, в данном случае совмещающее в себе обе лиги. Си-нонимические термины - к которым следует прибавить еще и thaârifth (от aarf, быть знако-мыми), то есть собрание знакомых между собой людей, эквивалент akhram или adhrum (в других местностях - thakharubth) - возможно, распре-деляются не совсем случайно, так как в некото-рых из них акцент делается на интеграции и внут-реннем единстве (akhram или adhrum), а в дру-гих - на противопоставленности другим груп-пам (tag-hamurth, abarum). Термин s'uff, употреб-ляемый для обозначения 'произвольного' един-ства, условной общности, в противоположность прочим терминам, которые обозначают индиви-дов, обладающих общим именем (Аит...), часто отличается по смыслу от термина adhrum, одна-ко в Аит Хишеме и других местах он совпадает с ним.

За практикой следует признать особую, нелогическую логику, дабы не требовать от нее больше логики, чем она способна дать, неизбежно принуждая ее говорить несвяз-ности либо навязывая ей искусственную связность. При анализе разных - впрочем, тесно зависящих друг от дру-га - аспектов подобного 'эффекта тотализации' (насиль-ственной синхронизации последовательного и искусствен-ной тотализации, нейтрализации функций, подмены систе-мы производства системой продуктов и т. д.) проявляются, как на негативе, некоторые свойства практической логи-ки, которые по определению не поддаются теоретическому осмыслению. Эта практическая (и практичная) логика лишь потому оказывается в состоянии организовывать все мыс-ли, восприятие и поступки посредством немногих порож-дающих принципов, тесно взаимосвязанных и образующих практически интегрированное целое, что вся ее экономи-

168

ка, зиждущаяся на принципе экономии логики, предпочи-тает жертвовать строгостью ради простоты и обобщеннос-ти, а в 'политетичности' находит предпосылки правомер-ной полисемии. Иначе говоря, своей практической связно-стью - то есть своим единством и правильностью, но так-же и зыбкостью и неправильностью, даже несвязностью, которые равно закономерны, ибо включены в логику гене-зиса и функционирования системы - символические сис-темы обязаны тому факту, что они являются продуктами практик и способны выполнять свои практические функ-ции лишь постольку, поскольку используют в практичес-ком виде принципы не просто сообразные (то есть способ-ные к порождению внутренне сообразных и совместимых с объективными условиями практик), но и 'практичные', то есть удобные, легкие для освоения и пользования, т. к. они подчинены несложной, экономной логике.

При последовательном восприятии практик, которые и сами осуществляются лишь в линейном следовании, оста-ется незамеченным, по выражению логиков, 'наложение сфер', проистекающее из глубоко экономичного, но по не-обходимости приблизительного применения одних и тех же схем в разных логических мирах. О регистрации и система-тическом сопоставлении последовательно возникающих продуктов применения этих порождающих схем никто не заботится; непосредственная прозрачность этих дискрет-ных и самодовлеющих единиц обусловлена не только схе-мами, которые в них реализуются, но и той ситуацией, ко-торая осмысляется с помощью тех же схем в практическом отношении. Благодаря логической экономии, требующей не пускать в ход больше логики, чем этого требуют нужды практики, дискурсивный мир, по отношению к которому образуется тот или иной класс (а стало быть, взаимодопол-нительный с ним), может оставаться имплицитным, посколь-ку он имплицитно определен в рамках ситуации и через практическое отношение к ней. В силу того, что столкно-вение двух противоречивых применений одной и той же схемы в одном и том же, так сказать, практическом (а не дискурсивном) мире маловероятно, то одной и той же вещи

169

в разных практических мирах будут соответствовать раз-ные вещи, т. е. в зависимости от мира она может получать разные, возможно даже противоположные свойства⁷. Так, мы видели, что дом характеризуется в целом как женский, влажный и т. д., когда он рассматривается снаружи, с муж-ской точки зрения, то есть в противопоставлении внешне-му миру, но он может оказаться поделенным на женско-мужскую и женско-женскую части, как только мы перестанем брать его по отношению к практическому миру, совпадаю-щему со всем миром как целое, но возьмем его как автоном-ный мир (практический и дискурсивный одновременно), ка-ковым он, собственно, и является для женщин, особенно зимой⁸.

Смысловые миры, соответствующие различным прак-тическим мирам, одновременно и замкнуты в себе - то есть укрыты от логического контроля и систематизации, - и объективно согласованы между собой как мягко система-тизированные продукты одной системы порождающих прин-ципов, практически интегрированных и действующих в самых разных полях практики. В логике приблизительно-сти и зыбкости, которая признает прямо эквивалентными прилагательные 'плоский', 'тусклый' и 'пресный' (лю-бимые слова в эстетских или профессорских суждениях) или же, в кабильской традиции, 'полный', 'замкнутый', 'внутренний' и 'нижний', порождающие схемы практи-чески взаимозаменимы; поэтому они могут порождать толь-ко систематические, но лишь приблизительно, зыбко сооб-разные между собой продукты, чья связность не выдержи-вает логической критики. Sympatheia ton holôn, как выра-

⁷ Многие из этих свойств практической логики связаны с тем, что дискурсивный мир, как называет его логика, остается здесь в практическом состоянии.

⁸ Можно, кстати, отметить, что точки зрения на дом противо-поставляются друг другу по той же самой логике (мужское/жен-ское), которая к нему применяется; подобное удвоение, основан-ное на соответствии между социальными и логическими деления-ми, а также вытекающее отсюда циклическое усиление, вероятно, во многом способствуют замыканию социальных агентов в рамках закрытого, конечного мира и доксического переживания этого мира.

170

жались стоики, - глубинное сходство всех предметов в мире, где все осмыслено и перенасыщено смыслом, имеет своей основой или же противовесом неопределенность и переопределенность каждого элемента и каждого связую-щего их отношения; логика может быть всюду лишь пото-му, что по-настоящему ее нет нигде.

В ритуальной практике осуществляется неопреде-ленная абстракция, когда один и тот же символ включается в разные отношения, будучи рассмотрен в разных своих аспектах, или же разные аспекты одного и того же рефе-рента вступают в отношение оппозиции между собой; ины-ми словами, при этом исключается сократовский вопрос о том, в каком отношении рассматривается данный рефе-рент (форма, цвет, функция и т. д.), критерий выбора в каж-дом случае того или иного аспекта можно оставлять без определения, и, a forteriori, этому критерию не обязатель-но следовать постоянно. Поскольку принцип, по которому противопоставляются соотнесенные члены (например, сол-нце и луна), не определен и чаще всего сводится к простой противоположности, то гомологическое соотношение меж-ду отношениями оппозиции (мужчина/женщина : : солнце/ луна), которые сами по себе являются неопределенными или переопределенными (тепло/холод : : мужское/женское : : день/ ночь и т. д.), устанавливается по аналогии (если она не осу-ществляется в чисто практической форме, то выражается всегда эллиптически: 'женщина - это луна'); воспользо-вавшись иными порождающими схемами, можно породить иную гомологию, в которую мог бы войти тот или иной из элементов настоящей (мужчина/женщина : : восток/запад или солнце/луна : : сухое/влажное). Тем самым неопреде-ленная абстракция - это также и ложная абстракция, устанавливающая отношения на основании глобального сходства (по выражению Жана Нико)⁹. При подобном под-ходе не ограничиваются открыто и систематически одним лишь аспектом соотносимых членов, а всякий раз берут

171

каждый из них как нечто целое, в полной мере пользуясь тем, что две 'реальности' никогда не бывают схожи во всех своих аспектах, зато всегда, хотя бы косвенно (то есть через посредство некоторого общего члена), оказываются схожи в каком-то аспекте. Этим сразу объясняется, что среди разных аспектов символов, которыми она мани-пулирует, -символов одновременно неопределенных и пе-реопределенных - ритуальная практика никогда явно не противопоставляет такие, которые нечто символизируют, и такие, которые не символизируют ничего и от которых она могла бы отвлечься (таковы, например, в алфавите цвет и размер букв); допустим, у такой 'реальности', как желчь, есть три разных аспекта, в которых она может соотноситься с другими 'реальностями' (также неоднозначными), - либо горечь (эквивалентами будут олеандр, полынь или деготь, противоположным термином - мед), зеленый цвет (ассо-циации с ящерицей и зеленью) и враждебность (присущая обоим предыдущим качествам); если один из них по необ-ходимости выходит на первый план, то он по-прежнему остается связан, словно тоника с другими звуками аккор-да, с обоими другими аспектами, которые по-прежнему под-разумеваются и посредством которых он может быть про-тивопоставлен иным аспектам иного референта в иных со-отнесениях. Не развивая слишком далеко нашу музыкаль-ную метафору, выскажем лишь предположение, что мно-гие ритуальные синтагмы могут рассматриваться как мо-дуляции; эти модуляции особенно часты, так как стремле-ние заполучить в свою пользу все шансы (специфический принцип ритуального действа) ведет к логике развития, то есть к вариациям на фоне повтора, где обыгрываются гар-монические свойства ритуальных символов: либо один из мотивов дублируется точным эквивалентом во всех аспек-тах (желчь влечет за собой полынь, которая, подобно ей, объединяет в себе зеленый цвет и горечь), либо модуляция идет в более далеких тональностях, обыгрывая ассоциации одного из вторичных обертонов (ящерица --> жаба)¹⁰.

172

Другую технику модуляции образует ассо-циация по созвучию, которая может вести к сбли-жениям как лишенным мифоритуальной значи-мости (Aman d laman, 'вода - это доверие'), так и, напротив, символически переопределенным (azka d azqa, 'завтра - могила'). Соперничество между отношениями по созвучию и отношения-ми по смыслу образует альтернативу, скрещение двух конкурирующих путей, каждый из кото-рых можно выбирать, не впадая в противоречие, в разные моменты и в разных контекстах. Риту-альная практика всемерно пользуется полисеми-ей основных действий - 'мифических корней', которые лишь частично покрываются корнями языковыми; соответствие, пусть и несовершен-ное, между языковыми и мифическими корнями достаточно прочно, чтобы служить одной из са-мых мощных опор для чувства аналогии - час-то через посредство словесных ассоциаций, по-рой санкционированных и используемых в по-говорках и максимах, которые в наиболее удач-ных своих образцах подкрепляют закономерную мифическую связь закономерной языковой свя-зью¹¹. Так, схема 'открыть - закрыть' частично находит себе выражение в корне FTH', который, как в прямом, так и в переносном смысле, может в равной мере означать, во-первых, 'открыть' - говоря о двери, о дороге (в особых ритуальных обычаях), о сердце (открыть свое сердце), о речи (например, открыть ее какой-то ритуальной фор-мулой), о заседании, действии или дне; во-вто-рых, 'быть открытым' - о 'двери' как начале некоторого ряда, о сердце (то есть об интересе), о почках, небе или же распущенном узле; в-треть-их, 'раскрыться' - говоря о почках, лице, побе-ге растения, о яйце, - вообще, в более широком смысле, основать, благословить, сделать легким,

¹¹ Чтобы составить представление о том, как работает такой словесный монтаж, можно вспомнить, какую роль играют в по-вседневных бытовых суждениях парные прилагательные, в кото-рых как бы воплощаются не поддающиеся доказательству вкусо-вые решения.

173

вверить доброй судьбе ('да раскроет Бог двери'); это смысловое множество примерно покрывает собой множество значений, связанных с весной. Однако мифический корень, будучи шире и не-определеннее корня языкового, дает возмож-ность для более богатых и более разнообразных игр, и, в частности, схема 'открыть - быть от-крытым - раскрыться' позволяет установить между целым комплексом глаголов и существи-тельных ассоциативные связи, несводимые к про-стым отношениям морфологического сходства. Например, она делает возможными отсылки к та-ким корням, как FSU- развязывать, распуты-вать, разрешать, раскрываться, появляться (в при-менении к молодым побегам - отсюда имя thafsuth, даваемое весне); FRKli - распускать, да-вать рождение (отсюда asafrurakh - распускание, или lafrakh - древесные побеги, растущие вес-ной, и вообще всякий приплод, последствия вся-кого дела), множиться, распространяться; FRY- формироваться, созревать (о фигах), начинать расти (о пшенице или о младенце), множиться (о выводке птенцов: ifruri el bach - в гнезде полно птенцов), лущить, лущиться (о бобах и горохе, а также о наступлении сезона, когда бобы можно собирать свежими, - Iah 'lal usafruri); она отсы-лает также к корню FLQ - разбивать, дробить и дробиться, рассекать, лишать девственности и раскалываться, как яйцо или гранат, которые разбивают при сельских работах или на свадьбе. Стоит отдаться на волю этой логики ассоциаций, как восстановится целая сеть синонимов и анто-нимов - синонимы синонимов и антонимы ан-тонимов. Таким образом, один и тот же элемент мог бы входить в бесконечное число отношений, если бы число способов вступать в отношения с чем-либо иным не было ограничено нескольки-ми фундаментальными оппозициями, связанны-ми между собой отношением практической эк-вивалентности: при той степени точности (то есть неточности), с какой они определены, различные принципы, используемые практикой последова-

174

тельно или одновременно при соотнесении пред-метов и выборе релевантных аспектов, практи-чески эквивалентны, а стало быть, подобная так-сономия способна классифицировать одни и те же 'реальности' с нескольких точек зрения, но при этом не вполне различным образом.

И все же понятия глобального сходства и неопреде-ленной абстракции еще слишком интеллектуальны, чтобы выразить ту логику, что непосредственно осуществляется в гимнастике тела, не проходя через особую стадию осо-знания выделенных или отброшенных 'аспектов', сходных или несходных 'профилей'. Вызывая одинаковую реакцию в различных ситуациях, заставляя тело принимать одну и ту же позу в разных контекстах, практические схемы спо-собны осуществлять действие, равнозначное обобщению, которое невозможно осмыслить, не прибегая к понятию; и это при том что подобная обобщенность поступка, а не пред-ставления, возникающая благодаря существованию сход-ных поступков в сходных обстоятельствах, но - по сло-вам Пиаже, 'без осознания сходства как чего-то независи-мого от сходного' - обходится без всяких операций, требу-емых при конструировании понятия. Практическое чувство 'отбирает' те или иные предметы и поступки, а стало быть, и те или иные их аспекты, в зависимости от 'существа де-ла', по принципу имплицитно-практической существенно-сти; выделяя те из них, которые нужны ему для какого-либо дела или которые определяют, что делать в данной ситуа-ции, рассматривая в качестве эквивалентных разные пред-меты и ситуации, оно отделяет существенные свойства от несущественных. Подобно тому как нам трудно восприни-мать одновременно (как в словаре) разные смыслы слова, зато легко их использовать в ряде последовательных конк-ретных высказываний, порожденных отдельными ситуаци-ями, - так же и понятия, которые аналитик вынужден при-менять для осмысления практических идентификаций, осу-ществляемых в ритуальных действиях (скажем, идея 'вос-кресения' или 'набухания'), остаются совершенно чужды практике, которая знать не знает о подобных объединениях

175

частичных осуществлений одной и той же схемы и зани-мается не отношениями 'верха и низа' или 'сухого и влаж-ного', вообще не понятиями, а чувственными вещами, рас-сматривая их абсолютно вплоть до их самых соотносимых на вид свойств.

Чтобы убедиться, что различные значения, производимые одной и той же схемой, в прак-тическом виде существуют лишь в отношении с соответствующими конкретными ситуациями, достаточно собрать вместе, как это делается в сло-варях, различные применения оппозиции 'зад - перед'. Зад - это место, куда отбрасывают то, от чего желают избавиться; скажем, в одном об-ряде ткацкого ремесла принято говорить: 'пусть ангелы будут у меня спереди, а дьявол сзади'; в другом обряде, против сглаза, ребенка почесы-вают за ухом, чтобы 'вся боль ушла за ушко'. (Отбросить назад - это значит также, на более поверхностном уровне, пренебречь, презреть - 'сунуть за ухо' - или же, еще проще, уклонить-ся от встречи, от столкновения.) Сглаз всегда осу-ществляется сзади; женщина, несущая на рынок продукты своего ремесла (покрывало, шерстя-ную пряжу и т .д.) или же своего хозяйства (кури-цу, яйца и т. д.), не должна оглядываться назад, иначе торговля у нее не пойдет; по легенде, приве-денной у П. Галана-Перне, смерч нападает сзади на человека, который молится лицом к qibla. Ясно также, что зад ассоциируется с внутренним, с женским (передняя дверь, на восток, - мужская, задняя дверь, на запад, - женская), с укромно-стью, сокрытым, тайным; но тем самым еще и с тем, что следует, что валяется на земле как источни-ке плодородия - таков abruâ, шлейф, принося-щий счастье и сам по себе счастье: новобрачная, вступая в новый свой дом, делает многочис-ленные жесты изобилия, разбрасывая позади себя фрукты, яйца, зерно. Эти значения определяются по оппозиции с теми, которые связаны с пере-дом, - идти вперед, навстречу (qabel), идти на-встречу будущему, к востоку, к свету.

176

Логицизм, неотъемлемо присущий объективистскому взгляду, заставляет игнорировать тот факт, что научная концепция способна постичь принципы практической ло-гики лишь ценой изменения их природы: при мыслитель-ной экспликации практическая последовательность превра-щается в последовательность изображенную, а поступок, ориентированный в пространстве, которое объективно оформлено как структура требований ('дела, которые надо сделать'), - в некую обратимую операцию, совершаемую в пространстве сплошном и однородном. Такая неизбеж-ная трансформация обусловлена тем, что агенты могут адек-ватно освоить modus operandi, позволяющий им осуществ-лять правильно оформленные ритуальные практики толь-ко в ходе практического его применения, в конкретной си-туации и по отношению к некоторым практическим функ-циям. Тот, кто владеет каким-либо навыком, каким-либо искусством, способен применить его непосредственно в действии, его предрасположенность открывается ему лишь в действии, в связи с некоторой ситуацией (сколько бы раз ни потребовалось по ситуации, он сумеет повторить улов-ку, требующуюся от него как единственный выход из поло-жения); распознать и сформулировать в речи то, чем реаль-но регулируется его практика, ему ничуть не удобнее, чем внешнему наблюдателю, который в отличие от него может рассмотреть дело извне, как некоторый объект, а главное, может обобщить ряд последовательных осуществлений га-битуса (не обязательно обладая при этом практическим навыком, лежащим в основе этих осуществлений, и адек-ватной теорией этого навыка). Судя по всему, как только агент начинает размышлять над своей практикой, прини-мая как бы позу теоретика, он теряет всякую возможность выразить истинную суть этой практики, а главное - суть своего практического отношения к этой практике: науч-ная постановка вопроса заставляет его смотреть на свою собственную практику с точки зрения не дела, но и не на-уки, принуждая использовать в объяснениях своей практи-ки своеобразную теорию практики, близкую законам пра-ва, этики или грамматики, к которым предрасполагает его

177

ситуация наблюдателя. Именно потому, что он отвечает на вопросы о смысле и причинах своей практики и сам их себе задает, он не в состоянии передать главное - то, что прак-тике свойственно как раз исключать такие вопросы; в его словах эта первичная истина проявляется лишь негативно, в умолчаниях и пропусках того, что самоочевидно. И это еще в лучшем случае, когда спрашивающий задает высоко-качественные вопросы, давая возможность информатору свободно пользоваться языком повседневного быта; такой язык, обращая внимание на одни лишь частные случаи и на практически ценные или анекдотически любопытные дета-ли, пользуясь все время именами собственными (именами лиц, названиями мест), не пользуясь, кроме разве что за-полнения пауз, зыбкими обобщениями и пояснениями ad hoc, принятыми в разговоре с чужими, - такой язык, которым не говорят с первым встречным, умалчивает обо всем, о чем не нужно говорить, что и так ясно; он подобен гегелев-скому 'первоисторику', который 'живет в духе самого со-бытия' и принимает допущения тех, чью историю он изла-гает, - сама его темнота, отсутствие ложной ясности, полу-складных пояснений, предназначенных для профанов, дают возможность распознать истинную суть практики как ее слепоту к своей собственной сути¹².

¹² Тот факт, что практическое чувство не может (без специаль-ной тренировки) работать вхолостую, вне всякой ситуации, делает нереальными любые опросы путем анкетирования, когда фикси-руются в качестве подлинных продуктов габитуса ответы, вызван-ные абстрактными стимулами самой ситуации опроса, - лабора-торные артефакты, которые относятся к реальным ситуативным реакциям так же, как обряды, превращенные в 'фольклор', выпол-няемые напоказ туристам (или же этнологам), относятся к обрядам, диктуемым требованиями живой традиции или же нуждами некоторой драматической ситуации. Это особенно хорошо видно при тех опросах, когда опрашиваемым как бы предлагается самим стать социологами и сказать, членами какого класса они себя считают, или же существуют ли, на их взгляд, вообще социальные классы и сколько; в такой искусственной ситуации, с такими искусственны-ми вопросами не составляет труда поставить в тупик то чувство общественного пространства, которое практически, в обиходных ситуациях повседневной жизни, позволяет опознавать как свое, так и чужие места.

В отличие от логики - мысленной работы, состоящей в осмыслении мысленной работы - практика исключает всякий формальный интерес. Даже когда мысль возвра-щается к поступку как таковому (этот возврат происходит почти всегда при неудаче привычного поведения), глав-ным остается стремление достичь некоторого результата и поиски (не обязательно воспринимаемые в качестве тако-вых) максимальной отдачи затраченных усилий. Соответ-ственно это не имеет ничего общего с намерением объяс-нить, каким образом был достигнут результат, а тем более с попыткой понять (именно с целью понять) логику практи-ки, этот вызов логической логике. Понятно, какую прак-тическую антиномию вынуждена преодолевать наука, ко-гда, порвав со всяким операционализмом, молчаливо при-знающим глубинные допущения практической логики, но неспособным их объективировать, она желает понять логи-ку практики в себе и для себя, а не с намерением улучшить или изменить ее, тогда как в практической логике понима-ние служит только для действия.

Само понятие практической логики, то есть логики в себе, без сознательной рефлексии и логического самоконт-роля, представляет собой противоречие в терминах, бро-сающее вызов логической логике. Такая парадоксальная логика свойственна всякой практике или, вернее, всякому практическому чувству: привязанная к 'существу дела', всецело находясь перед лицом настоящего и практических функций, которые она в нем вскрывает в форме объектив-ных возможностей, - практика исключает возврат к себе (то есть к прошлому), не ведая об управляющих ею принци-пах и о содержащихся в ней возможностях, которые она может обнаруживать лишь в действии, то есть во времен-ной развертке¹³. Обряд лучше всякой другой практики по-

¹³ Бывают поступки, которых габитус никогда не совершит, если только он не встретится с ситуацией, в которой может актуа-лизировать свои возможности: известно, например, что в предель-ных ситуациях, в критический момент некоторым удается выявить такие свои возможности, о которых не знали ни сами они, ни дру-гие. На эту взаимозависимость габитуса и ситуации опираются кино-

казывает, сколь ложны попытки заключить в рамки поня-тий такую логику, которая создана как раз для того, чтобы обходиться без понятий; попытки трактовать в качестве логических отношений и операций практические манипу-ляции и телесные движения; попытки говорить об аналоги-ях и гомологиях (что приходится делать, дабы нечто понять и дать понять другим) там, где имеют место всего лишь прак-тические переносы схем, воплощенных в теле, чуть ли не в определенных телесных позах¹⁴. Будучи перформативной практикой, старающейся осуществить в бытии то, что она делает или говорит, обряд во многих случаях пред-ставляет собой лишь практический мимесис природного процесса, которому нужно поспособствовать¹⁵. В отличие от эксплицитной метафоры и аналогии, при миметическом представлении между столь разными явлениями, как раз-бухание крупы в котле, набухание живота у беременной женщины и прорастание зерен в земле, устанавливается такое отношение, которое никак не требует эксплициро-вать свойства соотносимых членов или же принципы их

режиссеры, соотнося некоторый габитус (интуитивно избранный в качестве порождающего принципа определенного стиля речи, жес-тов и т. д.) с некоторой ситуацией, искусственно подстроенной так, чтобы привести его в действие, и тем самым создавая условия для выработки практик (порой сугубо импровизированных), соответ-ствующих их ожиданиям.

¹⁴ Эти схемы могут быть уловлены лишь в рамках объективной связности порождаемых ими ритуальных поступков; порой, правда, их можно ощущить почти непосредственно в речи, когда информа-тор без видимой причины 'ассоциирует' две ритуальных практики, между которыми общего одна лишь схема.

¹⁵ Жорж Дюби, порывая с 'ментализмом' большинства иссле-дователей религии, указывает, что религия рыцарей 'всецело вы-ражалась в обрядах, жестах, формулах' (Duby G. Le temps des ca-thédrales. L'art et la société de 980 a 1420. - Paris: Gallimard, 1976. - Р. 18), и подчеркивает телесно-практический характер ритуальных практик: 'Когда воин приносил присягу, то в его глазах важно было не обязательство, которое принимала его душа, а телесная поза, соприкосновение с сакральным, когда он возлагал руку на крест, евангелие или мешочек с мощами. Когда он выступал вперед, что-бы стать слугой сеньора, это также была особая поза, особый жест рук, ряд ритуальных слов, которые одним лишь фактом своего про-изнесения скрепляли заключенный договор' (Op. cit. - Р. 62-63).

180

соотнесения. Наиболее характерные операции его 'логи-ки' - инверсия, перенос, соединение, разъединение - по-лучают здесь форму телесных движений: поворот налево или направо, переворачивание чего-либо вверх дном, вход или выход, связывание или разрезание и т. д. Такая логи-ка, уловимая, как и всякая практическая логика, только в действии, то есть во временном движении, которое лишает ее всеобщности и тем самым скрадывает ее, ставит перед аналитиком трудную задачу, решаемую только в рамках теоретической теории и практической логики. Профессио-налы логоса желают, чтобы в практике выражалось нечто такое, что могло бы быть выражено в дискурсе, желатель-но логическом, и им нелегко помыслить, что некоторую практику можно сделать небессмысленной, восстановить ее логику, не заставляя ее высказывать то, что ясно и без слов, не проецируя на нее эксплицитное мышление, кото-рое из нее исключено по определению. Легко вообразить себе все философские или поэтические следствия, которые мыслитель, приученный школьной традицией культивиро-вать сведенборговские 'соответствия', не преминет извлечь из того факта, что ритуальная практика трактует как экви-валентные отрочество и весну, стремящиеся к зрелости, а затем резко скатывающиеся к упадку, или же из того, что она противопоставляет мужские и женские функции в про-изводстве и воспроизводстве как дискретные и контину-альные¹⁶.

Очевидно, осмысление практической связности прак-тик и произведений возможно лишь путем построения по-рождающих моделей, которые своим собственным строем воспроизводили бы порождающую ее логику, и путем вы-работки схем, на которых, благодаря их способности к син-

¹⁶ Предельный случай такой внутренней предрасположеннос-ти к функции толкователя представлен спекуляциями теологов, кото-рые, вечно склонные проецировать на анализ религиозности свои душевные состояния, спокойно перешли - в порядке переобуче-ния, гомологичного тому, что прошли литературоведы, - к своего рода спиритуалистской семиологии, где Хайдеггер или Конгар стоят бок о бок с Леви-Стросом, Лаканом и чуть ли не с Бодрийяром.

181

хронизации и тотализации, без всяких фраз и парафраз про-ступает объективная систематичность практики; такие схе-мы, когда в них правильно используются свойства про-странства (верх/низ, правое/левое), могут даже обладать способностью прямо обращаться к телесной схеме (это хо-рошо известно всем тем, кто занимается передачей мотор-ных установок). Тем не менее необходимо отдавать себе отчет в том, какую трансформацию подобные игры теоре-тического письма производят в практической логике - одним лишь тем, что они ее эксплицируют. Подобно тому как во времена Леви-Брюля странности 'первобытного мышления' казались бы не столь удивительными, если бы осознавали, что логика магии и 'партиципации' имеет отно-шение к самому обычному опыту эмоциональных пережи-ваний или страстей (гнева, ревности, ненависти и т. д.), - так и ныне 'логические' подвиги австралийских туземцев вызывали бы меньшее изумление, если бы мы в силу свое-образного этноцентризма навыворот не приписывали бес-сознательно 'дикому мышлению' такое отношение к миру, какое интеллектуализм приписывает всякому 'сознанию', и не замалчивали бы трансформацию, которая происходит на пути от усвоенных в практическом виде операций к изо-морфным им формальным операциям, заодно оставляя в стороне и вопрос о социальных предпосылках такого пре-образования.

Наука о мифе правомерно заимствует у теории групп язык для описания синтаксиса мифа, но только следует не забывать (и не давать забывать другим), что едва лишь этот язык перестает представляться и даваться просто в каче-стве удобного перевода, как он сам разрушает ту истину, которую позволяет постичь. Можно говорить, что гимнас-тика - это геометрия, но только не считать самого гимна-ста геометром. И нас бы меньше тянуло трактовать (имп-лицитно или эксплицитно) социальных агентов как логи-ков, если бы от мифического логоса мы обратились к риту-альному праксису, где в форме реально осуществляемых поступков, то есть телесных движений, разыгрываются те операции, которые научный анализ вскрывает в дискурсе

182

мифа - этом opus operation, который своими овеществлен-ными значениями маскирует конститутивный момент 'мифопойетической' практики. До тех пор пока пространство мифа и ритуала воспринимается как opus operatum, то есть как некий строй сосуществующих друг с другом вещей, оно будет оставаться лишь теоретическим пространством, ко-торое размечено лишь вехами оппозиционных отношений (верх/низ, восток/запад и т. д.) и в котором могут осуще-ствляться лишь теоретические операции, то есть логичес-кие перемещения и трансформации, которые столь же дале-ки от реально осуществляемых движений и трансформаций (например, падения или подъема), как пес - лающее жи-вотное от созвездия Гончих Псов. Установив, к примеру, что внутреннее пространство кабильского дома получает обратное значение, если его переместить в общемировом пространстве, мы лишь постольку вправе говорить, что два эти пространства, внутреннее и внешнее, могут быть пре-образованы одно в другое поворотом на 180°, поскольку возвращаем язык математики, на котором она выражает свои операции, на исходную почву практики, придавая тер-минам 'перемещение' и 'поворот' практический смысл телесных движений, то есть шага вперед или назад и пово-рота кругом себя; или же поскольку замечаем, что в этой, по выражению Жана Нико, 'геометрии чувственного мира', в этой практической геометрии или, точнее, геомет-рической практике оттого столь часто применяется инвер-сия, что, видимо, само наше тело, подобно зеркалу, делаю-щему наглядными парадоксы зеркальной симметрии, дей-ствует как ее практический оператор - протягивая руку налево, чтобы пожать чужую правую руку, просовывает левую руку в тот рукав одежды, который был справа, ко-гда одежда лежала перед нами, или же меняет местами пра-вое и левое, восток и запад простым поворотом кругом себя, обращаясь к чему-либо 'лицом' или 'спиной', или же выво-рачивает 'наизнанку' то, что было 'налицо', - вот эти-то движения при мифологическом видении мира и наделяются социальными значениями, интенсивно используемыми в обрядах.

183

Порой я замечаю с удивленьем, Что порог для меня - геометрическое место Приходов и уходов В Доме Отца¹⁷.

Поэт обнаруживает, что изначально принцип отноше-ний между пространством дома и внешним миром состав-ляют движения в двух разных направлениях (и с двумя раз-ными смыслами), а именно приход и уход; ему, скромно-запоздалому приватному мифотворцу, легче прорваться сквозь мертвые метафоры и дойти до изначального принци-па мифопойетической практики, то есть до тех движений и жестов, которые, по словам Альберта Великого, процити-рованным Рене Шаром, выявляют под видимым единством предмета его двойственность: 'В Германии были два бра-та-близнеца, один из которых открывал двери правой ру-кой, а другой закрывал их левой рукой'¹⁸.

Итак, следует идти, согласно оппозиции Вильгельма фон Гумбольдта, от ergon к energeia, от предметов или дей-ствий к принципам их произведения, а точнее, от конкрет-ной аналогии или метафоры, свершившегося факта и мерт-вой буквы (а/Ь : : c/d), которые рассматривает объективист-ская герменевтика, к аналогической практике как перено-су схем, который осуществляется габитусом на основе уже установленных эквивалентностей, облегчающих взаимо-заменяемость разных реакций и позволяющих добиться свое-образного практического обобщения всех однотипных про-блем, способных возникнуть в новых ситуациях. Уловить в мифе как ставшей реальности мифопоэтический акт как момент становления - это не значит, как полагают идеа-листы, искать в нашем сознании универсальные категории 'мифопоэтической субъективности', как это называл Кассирер, или же, в терминах Леви-Строса, 'фундаменталь-ные структуры человеческого мышления', которыми яко-бы определяются, независимо от социальных условий, все

¹⁷ Цит. по: Bachelard G. La poétique de l'espace. - Paris: Р. U. F., 1961.- Р. 201.

¹⁸ Ibid.

184

эмпирически осуществляемые конфигурации. Это значит воссоздать социально сложившуюся систему структур, не-разрывно соединяющих в себе познание и оценку, систему, которая организует мировосприятие и поступки людей со-гласно объективным структурам определенного состояния социального мира. Ритуальные практики и представления потому обладают практической связностью, что представ-ляют собой продукт комбинаторного действия немногочис-ленных порождающих схем, соединенных отношениями практической взаимозаменяемости, то есть способных при-водить к эквивалентным результатам с точки зрения 'логи-ческих' требований практики. Такая систематичность оста-ется зыбкой и приблизительной, ибо эти схемы могут обре-сти придаваемую им почти универсальную применимость лишь постольку, поскольку функционируют в практичес-ком, то есть до-эксплицитном виде, а стало быть, и вне всяко-го логического контроля, соотносясь с практическими целя-ми, способными задавать и сообщать им особую, не-логическую закономерность.

Общей чертой дискуссий, развернувшихся как среди этнологов (в этнонауке), так и среди социологов (в этнометодологии) вокруг систем классификации, является забве-ние того факта, что эти орудия познания как таковые вы-полняют не чисто познавательные функции. Выработанные практикой ряда поколений, в жизненных условиях опреде-ленного типа, эти схемы восприятия, оценки и действия, добытые практикой и применяемые в практическом виде, не доходя до эксплицитного представления, функциониру-ют как практические операторы, посредством которых про-изводящие их объективные структуры стремятся вос-произвести себя в различных практиках. Практические таксономии, эти орудия познания и общения, составляю-щие предпосылку образования смысла и общественного согласия по поводу смысла, обладают своей структури-рующей эффективностью лишь постольку, поскольку они сами структурированы. Это не значит, что они подлежат строго внутреннему ('структурному', 'компонентному' или иному) анализу, который искусственно отрывает их от

185

условий их создания и применения, а потому и не позволяет понять их социальные функции¹⁹. Основа связности, наблю-даемой во всех продуктах применения одного габитуса, - та же самая, что и в связности конститутивных для этого габитуса порождающих принципов, и обусловлена соци-альными структурами (структурой межгрупповых, межпо-ловых, межвозрастных или же межклассовых отношений), продуктом которых являются эти принципы и которые они стремятся воспроизводить в преобразованном и неузнавае-мом виде, включая их в структуру некоторой системы сим-волических отношений²⁰.

Реакция Леви-Строса против внешних интерпретаций мифа, отбрасывающих его в область 'первобытной тупо-сти' (Urdummheit), прямым соотнесением структур симво-лических систем с социальными структурами²¹, не должна вести к забвению того, что магические и религиозные дей-ствия являются, по словам Вебера, глубоко 'светскими'

¹⁹ Антигенетическое предубеждение, ведущее к бессознатель-ному или открыто заявляемому отказу искать генезис объективных и интериоризированных структур в индивидуальной или коллек-тивной истории, в паре с антифункционалистским предубеждением подкрепляют тенденцию структурной антропологии приписывать символическим системам больше связности, чем они имеют и чем им требуется для функционирования; эти системы выработаны историей и, подобно культуре, по мысли Лоуи, 'сделаны из кусков и кусочков' (things of shreds and patches), пусть даже эти кусочки, собранные в силу практических нужд, постоянно подвергаются бессознательным или преднамеренным реструктурированиям и перестройкам, стремящимся объединить их в систему.

²⁰ Образцовым вкладом в социальную историю конвенцио-нальных способов познания и выражения является история пер-спективы, выдвинутая Панофским (Panofsky E. Die Perspektive als 'Symbolische Form' // Vorträge der Bibliothek Warburg - Leipzig, Berlin, 1924-1925.- S. 258-330; trad. fr., Paris: Minuit, 1976); до-статочно лишь, радикально порвав с идеалистической традицией 'символических форм', попытаться систематически соотнести исто-рические формы восприятия и изображения с социальными услови-ями их производства и воспроизводства (через прямое или диффуз-ное обучение), то есть со структурой производящих и воспроизво-дящих их групп и с положением этих групп в структуре социума.

²¹ Lévi-Strauss С. Anthropologie structurale. - Paris: Plon, 1958. - Р. 229.

186

(diesseitig) и что как бы ни господствовала в них забота о производстве и воспроизводстве, то есть о выживании, все-таки они драматичнейшим образом нацелены на цели прак-тические, жизненно-неотложные; их чрезвычайная двой-ственность в том и состоит, что ради трагически реальных и всецело ирреалистических целей, возникающих в ситуа-циях бедствия (особенно коллективного) - таких, как же-лание возобладать над смертью или несчастьем, - они ис-пользуют практическую логику, которую вне каких-либо сознательных намерений выработали структурированные и структурирующие тело и язык, эти автоматические ге-нераторы символических поступков. Ритуальные практи-ки - это как бы обеты или мольбы попавшего в беду кол-лектива, которые выражаются по определению с помощью коллективного языка (этим они тесно сближаются с музы-кой); это безрассудные попытки воздействовать на природ-ный мир так, как воздействуют на мир социальный, приме-нить к миру природы те стратегии, что применяются в опре-деленных условиях к другим людям, то есть стратегии вла-сти или возмездности, обозначить ему некоторые свои на-мерения, обетования, желания или веления с помощью перформативных слов или действий, порождающих смысл вне всякого намерения что-либо обозначить²². Наименее неадекватный способ 'понять' такую практику - это, ска-жем, сопоставить ее с теми индивидуальными обрядами, которые порой изобретаются в ситуациях крайней оза-боченности, таких как смерть любимого человека или тре-вожное ожидание горячо желаемого события; не имея под собой никакого другого основания, кроме потребности хоть что-нибудь сделать или сказать, когда делать и говорить нечего, они неизбежно начинают следовать логике языка и тела, которые даже на холостом ходу (и даже особенно

²² Склонность мыслить экономику магии по модели политичес-кой экономии просматривается, в частности, во всех случаях, ко-гда принципом возмездности определяется жертвоприношение, то есть обмен одной жизни на другую. Типичный случай - жертво-приношение барана, осуществляемое в конце молотьбы, в том сооб-ражении, что хороший урожай должен быть искуплен гибелью од-ного из членов семьи, а баран служит его заместителем.

187

при этом) вырабатывают частицы общественного смысла, порождая осмысленные и вместе с тем безрассудные слова и жесты.

Таким образом, нам открываются сразу и расхожие ошибки, и их обусловленность самим объектом - обрядом или мифом, который в силу своей внутренней двойственно-сти располагает к самым противоречивым интерпретаци-ям; с одной стороны, это высокомерная дистанция, кото-рую объективистская герменевтика стремится поддержи-вать по отношению к элементарным формам мышления, рас-сматривая их лишь как повод для упражнений в виртуоз-ных толкованиях, - фактически пределом этого является разочарование, или даже эстетское отвращение 'Призрач-ной Африки'²³ ; с другой стороны - экзальтированная со-причастность и дереализующая очарованность великих по-священных гностической традиции, для которых общест-венный смысл функционирует как переживаемый смысл, которые становятся вдохновенными служителями некоего объективного смысла²⁴. Объективистская редукция позво-ляет прояснить так называемые объективные функции, ко-торыми наделены мифы или обряды (функции моральной интеграции по Дюркгейму, логической интеграции по Леви-Стросу), но, отделяя проясняемый ею объективный смысл от тех агентов, которые приводят его в действие, а тем са-мым и от объективных условий и практических целей, по отношению к которым определяется их практика, она не дает понять, каким образом осуществляются эти функции²⁵.

²³ Leiris M. L'Afrique fantôme.- Paris: Gallimard, 1934.

²⁴ Сходным образом трудность в определении верной дистан-ции между классовым расизмом и популизмом, между отрицатель-ным и положительным предубеждением (то есть особой формой снис-хождения) заставляет осмыслять отношение к угнетенным классам с помощью старинной платоновской альтернативы разрыва (chorismos) и сопричастности (methexis).

²⁵ Так, например, чтобы понять, каким образом может дейст-вовать проклятие - предельный случай перформативного слова, посредством которого постоянно проявляется власть старейшин, - нужно иметь в виду весь комплекс социальных условий, которые должны быть выполнены, для того чтобы перформативная магия в данном случае подействовала: это, в частности, глубокая материальная и моральная нищета (и прежде всего та, которую порож-дает вера в магию, боязнь других людей, боязнь чужого слова, чу-жого мнения, предельным случаем которой является вера в дурной глаз), а также могущество, которое приписывается общественным мнением слову и произносящему его человеку, на стороне которого оказывается весь строй общества, весь опыт прошлого, и все это в ситуации глубокой незащищенности, когда люди, как и в катастро-фических ситуациях, стараются не искушать судьбу.

188

Что же касается 'сопричастностной' антропологии, то она, опираясь на антропологические инварианты и на общность предельных переживаний - или же просто на ностальгию по земледельческому раю, этому первоначалу всех консер-вативных идеологий, - ищет вечных ответов на вечные вопросы космологии и космогонии в тех практических от-ветах, которые крестьянин из Кабилии или откуда-нибудь еще давал на практические, исторически конкретные во-просы, встававшие перед ним на определенном уровне раз-вития средств материально-символического освоения мира²⁶. Отделяя практики от реальных условий их суще-ствования и с ложной щедростью (способствующей прикра-сам стиля) приписывая им чуждые намерения, это восхва-ление утраченной мудрости на самом деле отнимает у нее все то, в чем состояла ее разумность и оправданность, и замыкает ее в рамках вечной сущности некоего 'ментали-тета'²⁷. Когда кабильская женщина собирает свой ткац-кий станок, она не совершает космогонического жеста - она просто собирает ткацкий станок, чтобы ткать на нем ткань, предназначенную для определенной технической

²⁶ Мистическое прочтение догонских мифов, предлагаемое Гриолем, и вдохновенное толкование пресократиков, разрабаты-ваемое Хайдеггером, - это два парадигматических варианта од-ного и того же усилия, разделенные лишь 'благородством' пред-мета и референций.

²⁷ Вряд ли есть нужда пояснять, что при этом 'первобытные люди' (как в других случаях - 'народ') служат лишь предлогом для идеологических сражений, реальные задачи которых связаны с сегодняшними интересами идеологов. Пожалуй, было бы одина-ково легко показать это как в модных ныне шумных и легких изобличениях колониальной этнологии, так и в том заколдованном видении архаических или крестьянских обществ, которым в несколько иную эпоху сопровождалось высокомерное обличение 'расколдовывания мира'.

189

цели; но оказывается, что при том символическом багаже, которым она располагает для практического осмысления своей практики - а это прежде всего язык, постоянно отсы-лающий ее к логике пахоты, - она не может помыслить свои действия иначе как в заколдованной, то есть мисти-фицированной форме, которой так захвачен жадный до ве-ковых тайн спиритуализм.

Обряды совершаются потому и только потому, что находят себе оправдание в жизненных условиях и установ-ках агентов, которые не могут позволить себе роскошь ло-гической спекуляции, мистического излияния или метафи-зического беспокойства. Высмеяв самые наивные формы функционализма, еще нельзя снять вопрос о практических функциях практики. Разумеется, невозможно ничего понять в кабильской свадьбе, исходя из универсального определе-ния функций свадьбы как операции, призванной обеспечить биологическое воспроизводство группы в апробированных группой формах. Однако немногим более (вопреки види-мости) можно в ней понять и с помощью структурного ана-лиза, игнорирующего специфические функции ритуальных практик и обходящего вопрос о социально-экономических условиях выработки порождающих диспозиций и самих этих практик, а также о том, как сам коллектив определяет практические функции, которые ими обслуживаются. Кабильский крестьянин реагирует не на 'объективные усло-вия', а на условия, воспринимаемые им через посредство социально сложившихся схем, которые организуют его вос-приятие. Понять ритуальную практику, не только осмыс-лить, но и оправдать ее, не превращая ее в логическую кон-струкцию или же в духовный опыт, - это значит воссоз-дать не просто ее внутреннюю логику, но также и ее практи-ческую необходимость, соотнеся ее с реальными условиями ее генезиса, то есть с теми условиями, в которых оказывают-ся определены как выполняемые ею функции, так и исполь-зуемые для этого средства²⁸. Это значит описать самые гру-

²⁸ Уместно процитировать Арнольда ван Геннепа, напоминаю-щего, что древние сказания не просто рассказывались, а твори-лись как некое тотальное драматическое действо: 'Так называемое народное литературное творчество есть деятельность полезная и необходимая для сохранения и функционирования социальной ор-ганизации, благодаря своей связи с другими, материальными форма-ми деятельности. Она представляет собой, особено в начальный период, органический элемент целого, а не какую-то излишнюю эстетическую деятельность, не какую-то роскошь, как это счита-ли' (Gennep A. van. La formation des légendes. Paris: Flammarion, 1913. Р. 8). Следуя той же логике, Мулуд Маммери демонстрирует практические функции кабильской народной мудрости и ее храни-телей-поэтов (см.: Mammeri M., Bourdieu Р. Dialogue sur la poésie orale en Kabylie // Actes de la recherche en sciences sociales. - ?19.- 1978. - Р. 67-76).

190

бо-материальные основы инвестиций в магию, такие как слабость производительных и воспроизводительных сил, которая превращает всю жизнь человека, угнетенного тре-вогой и неуверенностью в удовлетворении первейших жиз-ненных нужд, в борьбу со случайностью, которая сама под-чинена воле случая; это значит попытаться обозначить (не надеясь по-настоящему воскресить его) то коллективное переживание бессилия, сквозь которое люди смотрят на мир и на будущее (оно обнаруживается не только в ритуальной практике, но равно и в отношении к труду, воспринимае-мому как некая безусловная дань) и через практическое опосредование которого устанавливается отношение меж-ду экономическим базисом и ритуальными действиями или представлениями. Действительно, в сложном отношении между способом производства и относительно автономным способом восприятия именно через посредство функции, которую выполняет практика (техническая и ритуальная в одно и то же время), а также операторных схем, используе-мых для ее выполнения, как раз и реализуется практичес-ки, в каждой отдельной практике, а не в какой-то межсис-темной 'согласованности', соотношение между экономи-ческими условиями и символическими практиками²⁹. Что-

²⁹ Мы попытаемся доказать, что на уровне функций ритуалы выражают собой состояние производительных сил, которые нега-тивно детерминируют их, через чувство неуверенности и незащи-щенности, как своеобразное мощное усилие к продлению природ-ной и человеческой жизни, постоянно подвергающейся опасностям и висящей на волоске; на уровне же структур - в оппозиции двух типов обрядов: обрядов эвфемизации и лицитации при пахоте и жатве и искупительных обрядов в период прорастания посевов и со-зревания урожая, - этой главной оппозиции земледельческой жиз-ни, в которой противопоставляются время труда (то, что зависит от человека) и время производства (то, что зависит только от природы) и которая мыслится точно в тех же терминах, что и разделение труда между полами: с одной стороны, короткие, резкие, дискрет-ные и противоприродные мужские вторжения в процесс производ-ства (пахота, жатва) и воспроизводства, а с другой стороны, мед-ленное и долгое вызревание, хозяйствование, поддержание и за-щита жизни, которые являются обязанностью женщины.

191

бы составить представление о том, сколь сложна эта сеть каузальных кругов, приводящая, скажем, к тому, что тех-нические или ритуальные практики определяются матери-альными условиями жизни, которые воспринимаются соци-альными агентами с помощью перцептивных схем, како-вые и сами - по крайней мере негативно - детерминиро-ваны этими условиями (превращенными в ту или иную фор-му производственных отношений), -достаточно указать на то, что одной из функций обрядов, особенно свадебных или связанных с пахотой и жатвой, является практическое преодоление того чисто ритуального противоречия, кото-рое возникает в силу обрядовой таксономии, разделяющей мир на противоположные принципы и представляющей не-обходимейшие для выживания группы действия в виде ко-щунственных нарушений нормы.

глава 6

Фактор времени

Занимаясь практиками типа ритуальных, ряд важней-ших свойств которых обусловлены их 'детотализованностью' в силу разброса на оси линейного следования, мы рискуем упустить из виду те свойства практики, которые труднее всего воссоздать детемпорализующей науке, то есть свойства, обусловленные именно тем, что практика тво-рится во времени, что от времени она получает свою фор-му как порядок следования, а тем самым и свой смысл и направленность. Так обстоит дело со всеми практиками типа обмена дарами или состязаний чести, которые харак-теризуются, по крайней мере для самих агентов, как необ-ратимые и однозначно направленные ряды относительно непредсказуемых поступков. Как мы помним, Леви-Строс, выступая против расхожих представлений и против знаме-нитого анализа Мосса, упрекая последнего в чисто 'фено-менологическом' подходе к обмену дарами, утверждает, что наука должна отстраниться от опыта туземцев и от ту-земной теории этого опыта, постулировав, что обмен 'пред-ставляет собой изначальный феномен, а не дискретные опе-рации, на которые распадается социальная жизнь'¹, иными словами, что 'механические законы' взаимообменного цикла представляют собой бессознательный принцип, из которого вытекают обязанность дарить, обязанность воз-мещать и обязанность принимать дар². Исходя из того, что

¹ См.: Lévi-Strauss С. Introduction a l'œuvre de Marcel Mauss // Sociologie et anthropologie. - Paris, Р. U. F., 1950.- Р. XXXVIII.

²См.: Lévi-Strauss C. Op. cit. - Р. XXXVI.

объективная модель, получаемая при сведении политетичности к монотетичности, при замене детотализованной и необратимой последовательности вполне обратимой тоталь-ностью, образует собой имманентный закон всех практик, незримый закон наблюдаемых движений, ученый низводит социальных агентов до роли автоматов или же инертных тел, движимых некими темными силами к неведомым це-лям. 'Взаимообменные циклы', эти механические шестер-ни обязательных практик, существуют лишь для абсолют-но отрешенного взора всеведущего и вездесущего наблю-дателя, который благодаря своему знанию социальной ме-ханики оказывается способен присутствовать при различ-ных моментах 'цикла'; в реальности дар может остаться и безответным, если любезность оказали неблагодарному, он может быть отвергнут как оскорбление, поскольку в нем утверждается или требуется возможность ответного дара, то есть признательности³. Даже не говоря о нарушителях обычая (кабилы называют таких amahbul), которые ставят под вопрос всю игру и всю ее видимую механику, даже в случаях, когда диспозиции агентов максимально согласо-ваны между собой и цепь поступков и реакций как будто бы вполне предвидима извне, неопределенность в исходе взаимодействия сохраняется до тех самых пор, пока не за-вершится весь цикл: даже при самых обыденных, самых внешне рутинных бытовых обменах, вроде 'мелких подар-ков', которыми 'скрепляется дружба', предполагается некоторая импровизация, а значит, постоянная неопреде-ленность, которая, как говорится, и составляет всю их пре-лесть, а стало быть, и всю их социальную действенность.

Располагаясь посередине между 'безвозмезд-ными' дарами (elmaätar, дар без возврата, 'по-добный молоку матери', или thikchi, подаренное

³ 'Вы не сердитесь на меня <...> за такое предложение. Я до того проникнут сознанием того, что я нуль пред вами, то есть в ваших глазах, что вам можно даже принять от меня и деньги. Подар-ком от меня вам нельзя обижаться' (Dostoïevski F. Le joueur. - Paris: Gallimard, 1958.- Р. 47) <Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15-ти т. Т. 4. Ленинград: Наука, 1989. - С. 609.- Прим. перев.>.