Сканирование: Янко Слава (библиотека Fort/Da) yanko_slava@yahoo.com | | http://yanko.lib.ru || зеркало: http://members.fortunecity.com/slavaaa/ya.html
|| http://yankos.chat.ru/ya.html | Icq# 75088656
update 07.09.02
Woody Allen
'Вечность - это утомительно.
Особенно под конец'
SymposiuM
Woody Allen
Notes Of the Urban
Neurotic,
small bespectacled Jew, who gave up
writing before it was too late
Вуди Аллен
Записки городского невротика,
маленького очкастого еврея, вовремя
бросившего писать
Санкт-Петербург
SYMPOSIUM
2002
УДК 82/89 ББК 84.7США А51
Перевод с английского и нью-йоркского
Сложное составление
Сергея Слободянюка, Анастасии Захарович, Николая Махлаюка,
Александра Кононова
Предуведомление Владимира Петрова
Господин-оформитель
и глянцеватель действительности
Андрей Бондаренко
Всякое коммерческое использование текста, оформления книги -
полностью или частично - возможно
исключи-тельно с письменного разрешения Издателя. Нарушения преследуются в
соответствии с законодательством и международными договорами РФ.
ISBN 5-89091-190-2
© 1966-1973 by Woody Allen © Издательство 'Симпозиум', составление, 2002
© В. Петров, предуведомление, 2002 © А. Бондаренко, оформление,
2002 © А. Смолянский, перевод, 1989 © С. Ильин, перевод, 2000, 2002 © А.
Захаревич, перевод, 2002 © В. Бошняк, перевод, 2002 © Н. Махлаюк, перевод, 2002
© А. Ливергант, перевод, 2000, 2002 © С. Слободянюк, перевод, 2002 © О.Дорман,
перевод, 1993, 2002 © Н. Цыркун, перевод, 1992
Взгляд
на организованную преступность
II. Эсхатологическая
диалектика как средство избавления от опоясывающего лишая
III. Космос по пять долларов
в день
ЛЕТНИЕ
КУРСЫ ПОВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ
История
европейской цивилизации
Введение
в общение с трудными подростками
Йейтс
и гигиена, сравнительное исследование.
Исследование
психических феноменов
Несколько
сюжетов балетных миниатюр
О
наблюдении за деревьями в летнюю пору.
О
прогулке по лесу и собирании фиалок
Мифические
животные в мировой литературе
Если
бы импрессионисты были дантистами
Каддиш
о недостойном Вайнштейне
На исходе XX века Америка, регулярно переживаю-щая различные кризисы, с
удивлением обнаружила, что у нее имеется Духовный Лидер, Секс-Символ и
Воплощение Американской Мечты в одном лице. Им оказался не бейсболист, не
политик и не бизнес-мен, а немолодой (уже) бруклинский еврей не-определенного
рода занятий. Это стало настоящим откровением. Посыпались предложения о том,
как при жизни увековечить память столь выдающегося деятеля. Вот одно из самых
радикальных: установить в Нью-Йорке на Губернаторском острове рядом со Статуей
Свободы конную статую в 3/4 натуральной величины, на пьедестале высотой в минус
один фут. Задолго до этого, в 1952 году, Соединенные Штаты провели испытания
первой в мире водород-ной бомбы, познакомились с хемингуэевским шедев-ром
'Старик и море' и выбрали себе нового прези-дента. Тогда же случилось еще одно
событие, менее заметное для современников: 16-летний Аллен Стю-арт Кенигсберг,
кларнетист-любитель и сочинитель юмористических скетчей, изобрел для себя
особую
5
профессию под названием 'вуди аллен'. Масштабы происшествия, как
часто бывает, выяснились намно-го позднее. За это время В. А. успел
превратиться в легендарного персонажа, сменить несколько жен и самое важное -
обрести новую среду обитания, то есть перебраться из Бруклина на Манхэттен,
Как Духовный Лидер Нового Света, В. А. учел ошибки своих
предшественников и создал новатор-скую философскую систему, состоящую в
отсутствии всякой системы. 'Воистину Кьеркегор был прав',- замечает В. А. в
одном из рассказов, А значит, ниче-го доказать невозможно. Поэтому он ежегодно
сни-мает фильмы, совершенно непохожие один на другой (некоторые, правда,
находят их удивительно одно-образными). Поэтому он пишет на всевозможные
темы: от трудной судьбы среднестатистического нью-йоркского
еврея до описаний фантастических существ, которые оставляют далеко позади
подобные же робкие начинания Борхеса. Мировая литература, философия, история,
социальные проблемы, психо-логин - все рано или поздно становится предметом его
исследования. И, по всей видимости, американ-цы восприняли это всерьез. Во
всяком случае, Вуди Аллен может совершать то, что позволено лишь под-линному
народному гуру (и что не прощается обык-новенным знаменитостям, включая
президентов): оказаться в центре сексуального скандала и выйти
сухим из воды.
Кстати о сексе, В. А. в своем знаменитом филь-ме не только первым
открыто заговорил о том, какую роль играет секс в человеческой (или, по крайней
мере, в его) жизни. Он также нашел универсальный секрет покорения женских
сердец, который держит
6
в тайне, а на вопросы журналистов неизменно отшу-чивается. Число
женщин, поддавшихся его обаянию, необычайно велико, хотя в точности никому
неизве-стно. Внешние данные его избранниц плюс опросы прекрасной половины
американского населения позволяют считать, что секрет действительно суще-ствует.
И наконец, Мэтр действительно воплотил в сво-ей скромной персоне
Великую Американскую Мечту: он богат, умиротворен и может снимать все, что
пожелает, а также напечатать все, что выйдет из-под его пера (точнее, из-под
клавиш допотопной пишу-щей машинки). В. А. сам же и выразил эту Мечту
необычайно емким образом: 'Все-таки лучше быть богатым, чем бедным',- так
звучит один из его про-славленных афоризмов. А самое дивное знамение, которое
можно получить от Господа Бога, утверждает В. А., - это если Он откроет на ваше
имя солидный счет в швейцарском банке. Как и положено человеку, достигшему
всего возможного, Вуди Аллен несколь-ко эксцентричен и немного ленив. Он
еженедельно играет на кларнете в одном из нью-йоркских ресто-ранов (только этим
и знаменитом). И неизменно снимает свои картины в Нью-Йорке, даже когда ПО
сценарию действие происходит в Филадельфии: ну не ехать же туда целых два часа
на машине!
В сущности, все, что было сказано выше, не слишком важно. Как бы
ни менялся Вуди Аллен, зачарованное человечество (или произвольная его часть),
не замечая самого автора, уже четверть века не может оторваться от его
классического персона-жа: очкастого городского невротика, современного
7
маленького человека, отважно барахтающегося в агрессивной или
равнодушной повседневности. И даже если к нему приходит слава - как например к
Зелигу, герою лучшего из алленочских фильмов,- он попытается по мере
возможности от нее скрыться. Нет, Вуди Аллен не против удобств, которые достав-ляет
всемирная слава. Ему нравится жить на Парк-авеню и вращаться среди
представителей нью-йорк-ской хай-лайф. Но по-настоящему Учитель отдыхает только
в обществе своего психоаналитика - тот по-прежнему считает его мелким
коммивояжером.
В. Петров
Записки городского невротика, маленького очкастого еврея, вовремя
бросившего писать
Наконец-то
издательство 'Жюлик и сыновья' выпустило d свет первый том собрания прачеч-ных квитанций Меттерлинга
('Ханс Меттер-линг. Собрание прачечных квитанций'. Том I;
437 стр.; XXXII стр. предисловия; предметный указатель; 18 долл. 75 ц.),
включающий в себя научный комментарий Понтера Айзенбуда, из-вестного
исследователя творчества Меттер-линга. Можно только приветствовать разумное
решение опубликовать первый том, не дожи-даясь окончания работы над всеми
четырьмя томами этого фундаментального издания. Появ-ление блестящего,
безупречного в научном отношении труда положит конец досужим обви-нениям, будто
бы издательство 'Жюлик и сыно-вья', неплохо заработав на публикации пьесы
Меттерлинга, его романов, записных книжек, дневников и писем, намерено и впредь
стричь купоны на той же ниве. Как же ошибались зло-пыхатели!
11
Уже самая первая квитанция:
трусы......................6
майки .....................4
носки голубые
...............6
сорочки голубые
.............4
сорочки белые............... 2
Не крахмалить!
представляет собой замечательное по глубине введение в творчество
мятежного гения, кото-рого современники называли 'Пражский чуди-ла'. Черновики
первой квитанции создавались в период работы над 'Исповедью сырной голо-вы',
сочинением ошеломляющей философской мощи, в котором автор не только доказывает
ошибочность взглядов Канта на Вселенную, но и отмечает, что за свой труд не
сумел получить ни гроша. Отвращение к крахмалу весьма харак-терно для
рассматриваемого периода жизни Меттерлинга. Обнаружив, что белье, указанное в
квитанции N° 1, было все же туго накрахмале-но, мэтр впал в глубокую депрессию.
Его квар-тирная хозяйка, фрау Вайзер, сообщала друзьям: 'Герр Меттерлинг уже
несколько дней не выхо-дит из комнаты и рыдает над трусами, которые
накрахмалили вопреки его воле*. Как известно, Брёйер* уже указывал на связь накрахмален-
* Йозеф Брёйер (1842-1925)
- австрийский врач и психолог, работы которого сыграли важную роль для
создании впоследствии теории психоанализа.
12
ного нижнего белья с постоянно мучившим Меттерлинга подозрением,
будто некие толсто-щекие личности распускают о нем злонамерен-ные слухи (см.
'Меттерлинг: параноидально-депрессивный психоз и ранние квитанции'. Изд.
'Цейс-пресс'). Тема нарушенных указаний прослеживается в единственной пьесе
Меттер-линга 'Удушье', герой которой Нидлман по ошибке прихватил с собой в
Валгаллу загово-ренный теннисный мяч.
Саман большая загадка квитанции ? 2:
|
трусы .................... 2 майки
................... 5 носки черные .............. 7 пар рубашки голубые ........... 6 платки носовые ............ 6 Не крахмалить! |
- появление
семи пар черных носков, ведь пристрастие мэтра к голубым тонам общеизвест-но.
На протяжении многих лет одно только упо-минание любого другого цвета приводило
Мет-терлинга в бешенство, однажды он даже ткнул Рильке лицом в вазочку с медом,
когда тот об-молвился, что любит кареглазых женщин. Анна Фрейд* считает (см.: Носки Меттерлинга как символ фаллической матеря.
'Успехи психоана-лиза', ноябрь, 1935), что неожиданный переход
* Анна Фрейд (1895-1982) -
австро-английский пси-хоаналитик, младшая дочь 3. Фрейда.
13
к темным носкам связан с переживаниями по поводу знаменитого
'Происшествия в Байройте' *. Как известно, во время первого акта
'Тристана и Изольды' Меттерлинг чих-нул, да так, что с одного, чуть ли не
самого главного, мецената слетел парик. Слушатели были возмущены до глубины
души, но сам Ваг-нер стал на защиту Меттерлинга и произнес слова, ставшие
классическими: 'Каждый может чихнуть'. Козима Вагнер, однако, разрыдалась,
заявив, что Меттерлингу чихать на триумф ее мужа.
Меттерлинг несомненно имел виды на Ко-мму Вагнер. Сохранились
сведения, что он дважды брал ее за руку: в Лейпциге и спустя четыре года - в
Рурской долине. В Данциге во время грозы он набрался храбрости и про-бормотал
что-то невразумительное по поводу берцовой кости фрау Вагнер, после чего та
вообще перестала с ним встречаться. Меттер-линг вернулся домой совершенно
обессиленный и тотчас сочинил 'Размышления цыпленка', посвятив рукопись
Вагнерам. Узнав, что Ваг-неры подложили рукопись под ножку шаткого стола, мэтр
впал в меланхолию и переключил-ся на черные носки. Хозяйка умоляла его вер-нуться
к голубым, столь любимым им когда-то, или по крайней мере к коричневым, но Мет-
* Байройт - город
в Баварии, где с 1876 гада прово-дятся традиционные Вагнеровские фестивали.
14
терлинг грубо оборвал ее: 'Стерва! Может, еще в клеточку
предложишь!' В квитанции N° 3:
платки носовые
............6
майки ................... 5
носки....................8 пар
простыни.................3
наволочки................2
впервые упоминается постельное белье. Не секper, что Меттерлинг был к нему весьма нерав-нодушен,
особенно к наволочкам, которые они с сестрой в детстве натягивали на голову,
изоб-ражая привидения (пока в один прекрасный день будущий писатель не свалился
в камено-ломню). Меттерлинг любил спать на свежем белье, Этой страстью он
наделил и своих героев. В 'Селедочном филе', например, слесарь-им-потент Хорст
Вассерман совершает убийство из-за пары чистых простыней, а в 'Пальце пастыря'
Дженни уступает домогательствам Клинемана (которого ненавидит за то, что он
вымазал маслом ее мать), поскольку 'он обещал постелить свежие простыни'.
Конечно, посто-янная неудовлетворенность работой прачечной окрашивала жизнь
писателя в трагические тона, но было бы абсурдом утверждать вслед за Пфальцем,
что именно это помешало ему завер-шить 'Камо грядеши, кретин?'. Да, Меттерлинг
с превеликим удовольствием отдавал белье в стирку, но рабом простыней он не
был!
15
Книга стихов, задуманная писателем еще в юности, так и осталась
незаконченной из-за неудавшегося романа, следы которого находим в квитанции ?
4, 'Знаменитой четвертой':
трусы......................7
платки носовые
..............6
майки
.....................6
носки черные................7
Не
крахмалить! Срочная стирка!
В 1884 году Меттерлинг познакомился с Лу Андреас-Саломе, и вот мы
узнаём, что теперь ему ежедневно требуется свежее белье. Позна-комил их Ницше,
который сказал Лу, что Мет-терлинг либо гений, либо полный идиот,- ей следовало
проверить оба предположения и вы-брать верное. В те годы срочная стирка сде-лалась
очень популярной в Европе, особенно среди интеллектуалов, и Меттерлинг горячо
приветствовал это новшество. Его радовало, что заказ выполняется немедленно,-
медлить он не любил. На званые обеды мэтр являлся заблаговременно, иногда
несколькими днями раньше, так что хозяевам приходилось разме-щать его в комнате
для гостей. Лу тоже обожала ежедневно получать из стирки свежее белье. Она
радовалась как ребенок и частенько при-глашала Меттерлинга прогуляться по лесу,
где они вместе разворачивали только что достав-ленный сверток. Она души не
чаяла в майках
16
Меттерлинга и в его носовых платках, но боль-ше всего ее восхищали
трусы. В письме к Ниц-ше Лу признавалась, что ничто (даже 'Так говорил
Заратустра') не производило на нее такого впечатления. Ницше стоически перенес
это признание, однако продолжал ревновать ее к белью Меттерлинга, которое, по
словам дру-зей, считал 'в высшей степени гегельянским'. Лу Саломе и Меттерлинг
расстались после опу-стошительного 'Паточного голода' 1886 года. Впоследствии
мэтр простил Лу, но та не пере-ставала твердить, что 'в голове у него шариков
не больше, чем полушарий'. Квитанция ? 5:
майки
.....................6
трусы......................6
платки носовые
..............6
всегда озадачивала исследователей полным от-сутствием носков.
(Много лет спустя загадочная квитанция так захватила воображение Томаса Манна,
что он посвятил ей целую пьесу - 'Белье Моисея'. К несчастью, Манн обронил
рукопись в канализационный люк.) Почему же из квитанций титана духа
внезапно пропали носки? Нет, не правы те, кто считал это первым признаком
приближавшегося безумия, хотя об-щеизвестно, что именно в указанные годы в по-ведении
Меттерлинга начинают наблюдаться некоторые странности. К примеру, ему никак
17
не удавалось понять: то ли за ним следят, то ли он сам постоянно
выслеживает кого-то. Близ-ким друзьям Меттерлинг сообщал, что прави-тельство
хочет украсть у него подбородок. Однажды, когда мэтр отдыхал в Йене, он на
протяжении четырех дней не мог произнести ничего, кроме слова 'баклажан'.
Однако подоб-ные приступы были нечасты и ни в коей мере не могут объяснить
исчезновения носков, впро-чем, как и гипотеза, будто он в этом подражал Кафке
(испытывая комплекс вины, тот на время вовсе отказался от носков). Нет,
утверждает Айзенбуд, конечно же Меттерлинг продолжал носить носки, просто он
перестал отдавать их в стирку. Почему же? А потому, что как раз в то время в
его жизнь входит новая домработни-ца-фрау Мильнер. Она согласилась стирать
носки вручную, и Меттерлинг был так тронут, что решил завещать ей все свои
богатства: чер-ную шляпу и остатки табака. Фрау Мильнер явилась прототипом
Хильды в аллегорической комедии 'Сукровица мамаши Брандт'.
Очевидно, что к 1894 году сознание Меттер-линга начинает
раздваиваться. Это единствен-ный вывод, который можно сделать на основе анализа
квитанции ? 6:
платки носовые .............25
майки
.....................1
трусы......................5
носки......................1
18
Неудивительно, что Меттерлинг становится пациентом Фрейда.
Познакомились они задолго до того - в Вене, на спектакле 'Эдип' (после которого
Фрейда вынесли в холодном поту). Если верить записям Фрейда, где поведение
Меттерлинга названо агрессивным, то можно предположить, что сеансы проходили
довольно бурно. Меттерлинг все время твердил, что Фрейд похож на помощника его
прачки, а однажды даже грозился вырвать у профессора бороду. Постепенно
выяснились подробности болезнен-ных взаимоотношений Меттерлинга с отцом.
(Исследователям уже знакома эта личность: мелкий чиновник, постоянно унижавший
сына, сравнивая его с 'колбасиной'.) Ключом к под-сознанию Меттерлинга послужил
сон, который в записи Фрейда выглядел так:
Я присутствую на званом обеде в доме друзей. Неожиданно появляется
человек с переполненной супницей на поводке. Он обвиняет мое нижнее белье в
предательстве. Некая леди встает на мою защиту, но у нее вдруг отваливается
лоб. Во сне это кажется смешным, и я начинаю хохотать. Вскоре уже смеются все
гости, кроме помощника моей прачки, который сосредоточенно на-бивает уши
овсяной кашей. Входит отец. Он хватает отвалившийся лоб и убегает. Выско-чив на
ратушную площадь, отец вопит: 'Ура! Наконец-то у меня есть собственный
19
лоб! Я больше не завишу от своего сына-идиота'. Хотя это и сон, но
все равно ужас-но обидно, и меня охватывает желание расцеловать белье
бургомистра. (Тут паци-ент начинает рыдать и не в силах больше ничего
вспомнить.)
Проанализировав сон, Фрейд сумел помочь Меттерлингу. Теперь во
всем, что не касалось лечения, их связывали дружеские отношения (тем не менее
Фрейд не позволял Меттерлингу стоять у себя за спиной).
Во втором томе Айзенбуд анализирует кви-танции ? 7-25, относящиеся
к периоду 'до-машней стирки' и ко времени исторического конфликта с соседней
китайской прачечной.
Ни для кого не секрет, что доходы организован-ной преступности
Америки составляют около сорока миллиардов долларов в год. Сумма не-малая,
особенно если учесть, что мафия почти ничего не тратит на оборудование для
офисов. Из надежных источников известно, что в про-шлом году 'Коза ностра'
израсходовала на именную почтовую бумагу не больше шести тысяч долларов, а на
скрепки и того меньше. Более того, мафия обходится одной-единственной
секретаршей, которая выполняет все машинописные работы, и всего-навсего тремя
небольшими комнатками, в коих располагается штаб-квартира 'Коза ностры', плюс
танцеваль-ные классы Фреда Перски.
Обратившись к прошлому году, мы можем отметить, что организованная
преступность не-сет прямую ответственность за сто с чем-то убийств, совершенных
за этот период, не считая того, что 'мафиози' были косвенно замешаны
21
еще в нескольких сотнях таковых, поскольку оплачивали проезд убийц
в общественном транспорте и держали их пальто, пока те зани-мались своим
грязным делом. Другие виды про-тивоправной деятельности, которой занимаются
члены 'Коза ностра', включают в себя азартные игры, торговлю наркотиками,
проституцию, грабежи на большой дороге, ростовщичество, а также предпринятый с
аморальными целями вывоз живого сига в соседний штат. Щупальца этой растленной
империи проникли даже в пра-вительственные учреждения. Всего несколько месяцев
назад двое 'отцов мафии', которым федеральные власти уже предъявили обвине-ния,
провели целую ночь в Белом доме, так что президенту пришлось спать на кушетке.
История организованной преступности в
Соединенных Штатах
----------------------
В 1921 году Фома ('Мясник') Ковелло и Киро ('Закройщик') Сантуччи
предприняли попытку объединить разрозненные этнические группы преступного мира
и тем самым добиться пол-ного контроля над Чикаго. Их планы были расстроены,
когда Альберт ('Логический Пози-тивист') Корилло организовал покушение на
'Малыша' Липского - Альберт запер несчаст-ного в чулане и через соломинку
высосал оттуда весь воздух. Брат Липского Менди (он же Мен-
22
ди Льюис, он же Менди Ларсен, он же Менди Онже) отомстил за
убийство Липского, похитив брата Сантуччи Гаэтано (известного также под именами
'Малютка Тони' и 'раввин Генри Шарпстейн') и через несколько недель возвра-тив
его семье в двадцати семи отдельных камен-ных урнах. Этот его поступок послужил
пово-дом к началу кровавой бойни.
Доминик ('Герпетолог') Миони застрелил перед баром в Чикаго
'Счастливчика' Лоренцо (получившего свое прозвище после того, как бомба,
взорвавшаяся в его шляпе, не причинила ему никакого вреда). В отместку Корилло
со своими людьми выследил Миони в Ньюарке и изготовил из его головы духовой
инструмент. В то же самое время банда Витали, возглав-ляемая Джузеппе Витали
(подлинное имя - Квинси Бедекер), предприняла решительные действия, имевшие
целью отобрать весь бутлегерский бизнес в Гарлеме у 'Ирландца' Ларри Дойля -
рэкетира, отличавшегося такой подо-зрительностью, что он не позволял никому из
нью-йоркцев заходить ему за спину и потому передвигался по улицам, совершая
пируэты и временами вращаясь на месте. Дойля убили после того, как строительная
компания 'Сквиланте' решила построить свой новый офис прямо на его на
переносице. Вслед за этим командование принял на себя 'лейтенант' Дой-ля,
'Маленький Пети' (он же 'Большой Пети') Росс. Не желая быть поглощенным Витали,
он
23
заманил его в пустой гараж неподалеку от цент-ра города, под тем
предлогом, что в этом гараже якобы будет устроен костюмированный бал. Когда
ничего не подозревавший Витали, наря-дившись гигантской мышью, вошел в гараж,
его изрешетили из крупнокалиберного пулемета. Люди Витали, из верности своему
погибшему боссу, тут же переметнулись к Россу. Точно так же поступила и невеста
Витали, Беа Моретти, танцовщица и звезда нашумевшего бродвейского мюзикла
'Читайте каддиш' *, которая в кон-це концов вышла за Росса
замуж, хотя впослед-ствии и затеяла с ним бракоразводный процесс, на том
основании, что он намазал ее какой-то вонючей мазью.
Опасаясь вмешательства федеральных влас-тей, Винсент Колумбаро,
Король тостов с мас-лом, призвал враждующие стороны заключить мирное
соглашение. (Колумбаро столь плотно контролировал движение намасленных тостов
через границы штата Нью-Джерси, что одного его слова было довольно, чтобы
оставить без завтрака две трети населения Америки.) Пред-ставители преступного
мира собрались в город-ке Перт-Амбой на обед, на котором Колумбаро объявил им,
что междоусобную войну надлежит прекратить и что отныне им всем придется но-сить
приличные костюмы и не вилять бедрами при ходьбе. Письма, которые до той поры
* Каддиш - поминальная
молитва.
24
содержали вместо подписи изображение черной руки, следует,
объяснил он, впредь завершать словами 'С наилучшими пожеланиями', а всю
территорию Соединенных Штатов придется поделить поровну, причем штат Нью-Джерси
должен отойти матери Колумбаро. Вот так и появилась на свет 'мафия', или 'Коста
ностра' (в дословном переводе - 'моя' или 'наша зуб-ная паста'). Два дня спустя
Колумбаро, намере-ваясь помыться, погрузился в горячую ванну, и в течение
последующих сорока шести лет ни-кто о нем больше не слышал.
Структура 'Коза ностры' мало чем отличается от структуры любого
правительства или круп-ной корпорации - или гангстерской шайки, что в принципе
одно и то же. Во главе ее стоит 'Capo di tutti capi', или 'Босс всех боссов'. Все совещания происходят у него
на дому, при-чем он несет полную ответственность за обес-печение всех
присутствующих мясным ассорти и кубиками льда для напитков. Если чего-то не
хватает, виновного убивают на месте. (К слову сказать, смерть - это одно из
худших наказаний для любого члена 'Коза ностры', так что мно-гие из них
предпочитают ей простую уплату штрафа.) Боссу боссов подчинены так назы-ваемые
'лейтенанты', каждый из которых
25
с помощью членов своей 'семьи' управляет од-ним из районов города.
Мафиозные семьи со-стоят вовсе не из жены и детей, которые вечно просятся в
цирк или на пикник. На самом деле такая 'семья' состоит из довольно серьезных
мужчин, главная радость которых состоит в исследовании вопроса о том, как долго
тот или иной человек способен продержаться на дне Ист-ривер, прежде чем начнет
пускать пузыри.
Посвящение в члены мафии представляет собой довольно сложную
церемонию. Новичку завязывают глаза и вводят его в темную ком-нату. Ему
набивают карманы ломтиками дыни, после чего он должен немного попрыгать на
одной ноге, издавая крики: 'Волыню! Волыню!' Затем каждый член совета, их еще
называют 'commissione', оттягивает его верхнюю губу и отпускает, прислушиваясь к
производимому ею щелчку,- некоторые проделывают это дважды. Потом ему сыплют на
голову овсяную крупу. Если посвящаемый протестует, его дисквали-фицируют. Если
же он говорит: 'Господи, как я люблю, когда на голове моей всходят овсы', его
тут же принимают в братство, подтверждая это поцелуем в щеку и рукопожатием. С
этой минуты ему запрещается употреблять в пищу индийские приправы, развлекать
друзей, изоб-ражая снесшую яичко курицу, а также убивать кого бы то ни было по
имени Вито.
26
Организованная преступность - это болезнь нашей нации. Многие
молодые американцы со-блазняются преступной карьерой, якобы обеща-ющей легкую
жизнь, хотя в действительности большинству преступников приходится про-водить
на работе долгие часы, причем зачастую в помещениях без кондиционеров.
Распознавать преступников каждому из нас приходится само-стоятельно. Как
правило, они носят крупные запонки и невозмутимо продолжают жевать, когда на
голову человека, сидящего рядом с ними в ресторане, падает наковальня. Наилуч-шие
способы борьбы с организованной пре-ступностью таковы:
1. Сказать преступникам, что вас нет дома.
2. Вызвать полицию, если в
вашей прихо-жей скопится слишком много поющих хором работников Сицилийской
прачечной.
3. Прослушивать телефонные разговоры.
Последний способ для огульного примене-ния не годится, однако его
эффективность под-тверждается расшифровкой записанного ФБР разговора двух
боссов нью-йоркской мафии:
Энтони. Алло? Рико? Р и к о. Алло? Энтони. Рико? Рико. Алло.
27
Энтони. Рико? Р и к о. Я тебя не слышу. Энтони. Это ты, Рико? Я
тебя не слышу. Рико. Что?
Энтони. Ты меня слышишь? Рико. Алло? Энтони. Рико? Рико. Что-то со
связью. Энтони. Ты меня слышишь? Рико. Алло? Энтони. Рико? Рико. Алло?
Энтони. Оператор, у нас что-то со связью. Оператор. Повесьте
трубку, сэр, и на-берите номер еще раз. Рико. Алло?
Эта запись позволила вынести приговор Энтони ('Рыбе') Ротунно и
Рико Панцини, которые в настоящее время отбывают пятнадцатилетний срок в тюрьме
'Синг-Синг' за незаконное вла-дение районом Бенсонхерст в Нью-Йорке.
Неиссякаемый, судя по всему, поток литературы, посвященной
Третьему рейху, вскоре пополнится мемуарами Фридриха Шмида. Шмид, самый из-вестный
из парикмахеров Германии военной поры, обслуживал Гитлера и множество иных
офици-альных лиц из правительственных и армейских кругов. Как было отмечено в
ходе Нюрнбергского процесса, Шмид не только всегда оказывался в нужное время на
нужном месте, но и обладал, судя по всему, 'фотографической памятью', ко-торая
сделала его человеком, способным детально описать тайное тайных нацистской
Германии. Ниже приводятся краткие извлечения из его вос-поминаний.
Весной 1940 года у дверей моей парикма-херской на Кёнигштрассе,
127, остановился большой 'мерседес' и в парикмахерскую вошел Гитлер. 'Чуть-чуть
подровнять,-сказал он,- только не снимайте лишнего сверху'. Я объяснил,
29
что ему придется немного подождать, потому что Риббентроп занял
очередь первым. Гитлер сказал, что очень торопится, и попросил Риб-бентропа
уступить ему очередь, но Риббентроп ответил, что, если он пойдет на уступки,
Мини-стерство иностранных дел Британии перестанет воспринимать его всерьез. В
конце концов Гит-лер позвонил по телефону и после нескольких сказанных им
коротких фраз Риббентропа перевели в Африканский корпус, а Гитлер по-стригся
вне очереди. Такого рода соперничество никогда не ослабевало в нацистских
кругах. Как-то раз полиция, науськанная Герингом, под надуманным предлогом
задержала на улице Хейдриха, и в результате Геринг смог занять кресло у окна.
Геринг вообще был человеком распущенным, он часто требовал, чтобы ему разрешили
во время стрижки сидеть на коне-качалке. Высшее нацистское командование
относилось к этому факту с возмущением, но против Геринга оно было бессильно.
Однажды сам Гесс попытался воспротивиться Герингу, сказав:
- Сегодня, герр
фельдмаршал, сидеть на деревянном коне буду я.
- Не выйдет.
Я заранее забронировал его,- рявкнул Геринг.
- А у меня приказ фюрера. В
нем сказано, что я могу стричься, сидя
на деревянном коне,- и Гесс вынул из кармана соответствую-щее письменное
распоряжение Гитлера.
30
Геринг был вне себя от злости. Он никогда не простил этого Гессу и
часто клялся, что рано или поздно доведет Гесса до того, что жена будет стричь
его на дому, да еще и под горшок. Гитлер, услышав об этом, очень смеялся, но Ге-ринг
не шутил и, безусловно, добился бы свое-го, если бы министр вооружений не
отверг его проект реквизиции ножниц для прореживания волос.
Меня часто спрашивают, ощущал ли я, вы-полняя мою работу,
моральную сопричастность тому, что творили нацисты. Как я уже говорил на
Нюрнбергском процессе, я не знал, что Гит-лер был нацистом. Я-то всегда считал
его про-стым служащим телефонной компании. Когда я в конце концов осознал,
какое это чудовище, предпринимать что-либо было поздно, посколь-ку я уже внес
первый взнос за купленную в рас-срочку мебель. Впрочем, однажды, уже в самом
конце войны, мне пришла в голову мысль не-много ослабить салфетку, которой я
повязывал шею Гитлера, чтобы несколько волосков упали ему за воротник, однако в
последнюю минуту у меня сдали нервы.
Как-то раз, уже на Берхтесгаден, Гитлер спросил меня: 'Как
по-вашему, пойдут мне бакенбарды?' Услышав этот вопрос, Шпеер рассмеялся, чем
сильно обидел Гитлера. 'Я более чем серьезен, герр Шпеер,- сказал он.-
По-моему, бакенбарды мне будут к лицу'. Геринг, этот подобострастный шут,
немедля
31
вмешался в их разговор, сказав: 'Фюрер в ба-кенбардах - какая
великолепная мысль!' Одна-ко Шпеер с ним не согласился. В сущности говоря,
Шпеер был единственным человеком, которому хватало честности и прямоты для
того, чтобы указывать фюреру на необходимость подстричься. 'Слишком безвкусно,-
сказал он в тот раз.- На мой взгляд, бакенбарды скорее подошли бы Черчиллю'.
Гитлер пришел в ярость. Собирается ли Черчилль отрастить бакенбарды, пожелал
узнать он, и если собирается, то сколь-ко и когда? Немедленно вызвали Гиммлера,
который, как все считали, отвечает за разведку. Геринг, раздраженный позицией
Шпеера, про-шептал ему на ухо: 'Чего ты волну-то гонишь, а? Хочет бакенбарды,
ну и пусть их получит'. Однако Шпеер, как правило беспредельно тактичный,
назвал Геринга лицемером и 'кус-ком соевого сыра в германском мундире'. Геринг
поклялся, что так ему этого не оставит, и впоследствии поговаривали, будто он
прика-зал охранникам из СС изрезать простыни Шпе-ера в мелкую лапшу.
Тут появился сходящий с ума от тревоги Гиммлер. Когда его вызвали
по телефону на Берхтесгаден, он как раз брал урок чечетки. Гиммлер опасался,
что его станут расспраши-вать насчет неизвестно куда подевавшейся партии в
несколько тысяч остроконечных партийных шляп, обещанных Роммелю на пе-
32
риод зимней кампании. (Гиммлера, по причине его слабого зрения,
редко приглашали обедать на Берхтесгаден, поскольку фюрер выходил из себя,
видя, как Гиммлер подносит вилку с кус-ком еды к самым глазам, а после тычет ею
себе в щеку.) Гиммлер сразу понял, что дела обстоят скверно, поскольку Гитлер
назвал его 'недомер-ком' - прозвище, к которому фюрер прибегал лишь в минуты
крайнего раздражения. Безо всякого предупреждения Гитлер набросился на него с
криком: 'Собирается ли Черчилль отрас-тить бакенбарды?'
Гиммлер побагровел.
'Я жду ответа!'
Гиммлер промямлил, что будто бы такие разговоры ходили, но все это
еще неофициально. Что касается размера и числа бакенбард, пояс-нил он, то их
будет, скорее всего, две, средней протяженности, но говорить об этом с полной
уверенностью никто не хочет, пока не обретет таковой. Гитлер визжал и лупил
кулаком по сто-лу. (Это был триумф Геринга над Шпеером.) Развернув на столе
карту, Гитлер показал нам, как он намерен организовать блокаду, которая оставит
Англию без горячих салфеток. Пере-крыв Дарданеллы, Дениц сможет воспрепят-ствовать
доставке салфеток на английское побе-режье, а оттуда - на встревоженно
ожидающие их лица британцев. Остался однако нерешенным главный вопрос:
сможет ли Гитлер опередить
33
Черчилля по части отращивания бакенбард? Гиммлер твердил, что
Черчилль начал первым и что догнать его, скорее всего, не удастся. Геринг, этот
бессмысленный оптимист, сказал, что фюрер, возможно, успеет вырастить бакен-барды
прежде, чем Черчилль, в особенности если мы сможем бросить на выполнение этой
задачи все силы немецкой нации. Фон Рундштедт, выступая на совещании
Генерального штаба, заявил, что попытка отрастить бакенбар-ды на двух фронтах
одновременно была бы ошибочной, и порекомендовал сосредоточить все наши усилия
на одной щеке. Однако Гитлер твердил, что способен справиться с двумя щека-ми
сразу. Роммель согласился с фон Рундштедтом. 'Они никогда не получатся ровными,
mem Führer,- сказал он.- Особенно если вы будете их
подгонять'. Гитлер разгневался и ответил, что это касается только его самого и
его парик-махера. Шпеер пообещал к наступлению осени утроить валовое
производство крема для бритья, и Гитлер, услышав об этом, впал в восторжен-ное
состояние. Затем, зимой 1942 года, русские перешли в контрнаступление,
вследствие чего бакенбарды у Гитлера расти перестали. Он впал в депрессию,
опасаясь, что Черчилль вскоре приобретет роскошную внешность, между тем как он,
Гитлер, так и останется 'заурядным', но тут поступило сообщение о том, что
Черчилль отказался от идеи отрастить бакенбарды, сочтя
34
ее осуществление слишком дорогостоящим. Таким образом, жизнь в
который раз подтвер-дила правоту фюрера.
После вторжения союзников волосы Гитле-ра начали сохнуть и
иссекаться. Отчасти причи-ной этого стало успешное продвижение союз-ников, а
отчасти - рекомендация Геббельса мыть голову каждый день. Когда генерал
Гудериан прослышал об этом, он немедленно воз-вратился с русского фронта в
Германию, дабы сказать Гитлеру, что пользоваться шампунем следует не более трех
раз в неделю. Такова была процедура, к которой Генеральный штаб с неиз-менным
успехом прибегал в последних двух войнах. Но Гитлер в очередной раз не послушал
своих генералов и продолжал мыть голову еже-дневно. Борманн помогал ему
ополаскиваться и, казалось, всегда был рядом, имея наготове расческу. В
конечном итоге Гитлер впал в такую зависимость от Борманна, что всякий раз
перед тем, как поглядеться в зеркало, просил Борман-на заглянуть в него первым.
По мере того как войска союзников продвигались к востоку, при-ческа Гитлера
приходила во все больший упадок. Временами он, с пересохшими, непри-чесанными
волосами, несколько часов кряду бился в гневном припадке, объясняя окружаю-щим,
как красиво он пострижется, как чисто, может быть, даже до блеска, побреется,
когда
35
Германия победит в войне. Ныне я понимаю, что он никогда
по-настоящему не верил в это.
Однажды Гесс украл у Гитлера флакон 'Виталиса' и удрал самолетом в
Англию. Прослы-шав об этом, высшее германское командование пришло в
неистовство. Командование понима-ло, что Гесс намеревается сдать этот лосьон
для волос союзникам в обмен на предоставление ему амнистии. Особенно прогневался,
услышав об этом, Гитлер, потому что он как раз вылез из-под душа и собирался
привести свои волосы в порядок. (Позже, во время Нюрнбергского процесса, Гесс
откровенно рассказал о своем плане, пояснив, что хотел помочь Черчиллю от-растить
шевелюру, гарантировав тем самым по-беду союзников. Он уже успел нагнуть голову
Черчилля над раковиной умывальника, но тут его арестовали.)
В конце 1944 года Геринг отрастил усы, и это стало причиной
слухов, что он будто бы скоро заменит Гитлера. Гитлер вышел из себя и обвинил
Геринга в нелояльности. 'Усы у вож-дей Рейха могут быть только одни, и это долж-ны
быть мои усы!' - восклицал он. Геринг сказал в свою защиту, что если число усов
удво-ится, то это внушит немецкому народу удво-енную надежду на победу в войне,
которая складывается пока не лучшим образом, однако Гитлер с ним не согласился.
Затем, в январе 1945 года, возник заговор генералов, намеревав-шихся сбрить у
спящего Гитлера усы и провоз-
36
гласить Деница новым вождем нации. Заговор этот провалился
вследствие того, что фон Штауффенберг, обманутый царившей в спальне Гитлера
темнотой, сбрил вместо усов брови фюрера. В стране было введено чрезвычайное
положение, а вскоре после этого в моей парик-махерской появился Геббельс. 'Было
совершено покушение на усы фюрера, однако оно завер-шилось провалом',- весь
дрожа, произнес он. Геббельс распорядился организовать мое вы-ступление по
радио с обращением к народу Гер-мании, которое я зачитал, почти не заглядывая в
подготовленный текст. 'Фюрер невредим,- сказал я народу. - Усы по-прежнему при
нем. Повторяю. Фюрер сохранил свои усы. Заговор, направленный на то, чтобы их
сбрить, прова-лился'.
Уже в самом конце войны меня вызвали в бункер Гитлера. Армии
союзников приближа-лись к Берлину, и Гитлер чувствовал, что если русские придут
первыми, ему придется обрить-ся наголо, если же первыми окажутся аме-риканцы,
то достаточно будет просто слегка подровнять волосы. Вокруг все нервничали и
переругивались. В самый разгар общей ссоры Борманн вдруг захотел побриться, и я
пообещал выкроить для него местечко в моем графике. Фюрер все больше мрачнел,
замыкался в себе. По временам он заговаривал о том, чтобы устро-ить себе пробор
от уха до уха, или о том, что,
37
ускорив создание электрической бритвы, он сможет переломить ход
войны в пользу Герма-нии. 'Мы будем тратить на бритье не больше нескольких
секунд, не так ли, Шмид?' - бор-мотал он. Упоминал он и о других безумных
планах, а однажды заявил, что подумывает когда-нибудь не просто постричься, но
сделать красивую прическу. Со всегдашним его стрем-лением к монументальности,
Гитлер клялся, что рано или поздно соорудит на своей голове такой 'помпадур',
от которого 'содрогнется мир, и для укладки которого потребуется по-четный
караул'. На прощание мы обменялись рукопожатиями и я в последний раз подровнял
ему волосы. Фюрер дал мне пфенниг на чай. 'С радостью дал бы больше,- сказал
он,- но после того, как союзники завладели Европой, я несколько стеснен в
средствах'.
Поводом к созданию моей собственной фило-софской системы явилось
следующее событие: жена, зазвав меня на кухню попробовать впер-вые
приготовленное ею суфле, случайно уро-нила чайную ложку последнего мне на ногу,
переломав несколько мелких костей стопы. Пришлось собрать консилиум, доктора
изучили рентгеновские снимки и велели мне пролежать месяц в постели. В процессе
выздоровления я обратился к трудам самых заумных мыслите-лей Западного мира -
стопку их книг я давно держал наготове как раз для такого случая. Презрев
хронологический порядок, я начал с Кьеркегора и Сартра, а затем переключился на
Спинозу, Юма, Кафку и Камю. Поначалу я опасался, что чтение окажется скучным,
но нет, напротив, меня зачаровала бойкость, с ко-торой эти великие умы
расправляются с пробле-мами морали, искусства, этики, жизни и смер-ти. Помню
мою реакцию на типичное по своей
39
прозрачности замечание Кьеркегора: 'Отноше-ние, которое соотносит
себя со своей собствен-ной сущностью (то есть с собой), должно либо
образовываться собою самим, либо образовы-ваться другим отношением'. Эта
концепция едва не довела меня до слез. Господи, поду-мал я, какой же он умный!
(Сам-то я из тех людей, которые с великим скрипом сооружают от силы два
осмысленных предложения на тему 'Что я видел в зоопарке'.) Правда, я ничего в
приведенном замечании не понял, ну да лад-но, лишь бы Кьеркегору было хорошо.
Внезап-но обретя уверенность, что я просто создан для занятий метафизикой, я
взялся за перо и при-нялся набрасывать первые из моих собственных рассуждений.
Работа шла ходко, и всего за два вечера - с перерывами на сон и на попытки
загнать два стальных шарика в глаза жестяного медведя - я завершил философский
труд, кото-рый, надеюсь, будет обнародован только после моей смерти или в 3000
году (в зависимости от того, что наступит раньше) и который, как я смиренно
ожидаю, заслужит мне почетное место в ряду авторитетнейших в истории чело-вечества
мыслителей. Ниже приводится не-сколько
примеров того, что образует интеллек-туальное сокровище, которое я оставляю
после-дующим поколениям - или уборщице, если она появится первой.
40
Первый вопрос, которым нам следует задаться, приступая к
формулированию любой философ-ской системы, таков: что мы, собственно, зна-ем?
То есть в каком именно нашем знании мы уверены или уверены, что мы знаем, что
знали нечто, если оно вообще является познаваемым. Или, может быть, мы просто
забыли то, что знали, и теперь стесняемся в этом признаться? Декарт намекнул на
эту проблему, когда напи-сал: 'Мой разум никогда не знал моего тела, хотя с
ногами моими у него сложились доволь-но теплые отношения'. Кстати, под 'познава-емым'
я не подразумеваю ни того, что может быть познано посредством чувственной
перцеп-ции, ни того, что может быть усвоено разумом, но по преимуществу то, о
чем можно сказать, что оно Должно Быть Познанным, или обладать Знаемостью, или
Познаемостью, или на худой конец то, о чем можно поболтать с друзьями.
В самом деле, 'знаем' ли мы Вселенную? Бог ты мой, да нам далеко
не всегда удается выбраться даже из Китайского квартала. Суть, однако же, в
следующем: существует ли что-либо вне данной точки пространства? И зачем? И
чего оно так шумит? И наконец, невозможно сомневаться в том, что одной из
характеристик 'реальности' является отсутствие сущности. Это не означает, что
сущности в ней нет совсем,
41
просто сейчас она отсутствует. (Реальность, о которой я здесь
говорю, это та же самая, кото-рую описывал Гоббс, только моя немного по-меньше.)
Вследствие этого смысл картезиан-ского изречения 'Я мыслю, следовательно, су-ществую'
может быть гораздо яснее передан словами: 'Глянь-ка, а вот и Эдна со своим
саксофоном!' Но в таком случае, чтобы познать субстанцию или идею, мы должны в
ней усом-ниться и таким образом, подвергая ее сом-нению, воспринять качества,
которыми она обладает в конечном своем состоянии, каковое и есть подлинная
'вещь в себе' или 'вещь из себя', или еще что-нибудь, или просто пустое место.
Уяснив это, мы можем на время оставить гносеологию в покое.
Можно утверждать, что Вселенная состоит из некой субстанции,
которую мы назовем 'атома-ми' или еще 'монадами'. Демокрит называл ее атомами.
Лейбниц - монадами. По счастью, эти двое никогда не встречались, иначе они за-теяли
бы на редкость скучную дискуссию. Эти частицы были приведены в движение некоей
причиной, или основополагающим принципом,
42
а может быть, на них просто что-то упало. Глав-ное, теперь тут
ничего уже сделать нельзя, разве что попробовать съесть побольше сырой рыбы.
Все это, разумеется, не объясняет бессмертия души. И ничего не говорит нам о
загробном существовании или о том, почему моему дяде Сендеру все время
казалось, будто его пресле-дуют албанцы. Причинно-следственное отно-шение между
первоначальным принципом (т. е. Богом или же сильным ветром) и любой
телеологической концепцией бытия (Бытие) является, согласно Паскалю, 'столь
смехотвор-ным, что это даже не смешно (Смешно)'. Шо-пенгауэр называл его
'волей', однако лечащий врач Шопенгауэра утверждал, что речь может идти
всего-навсего о сенной лихорадке. Она отравила последние годы Шопенгауэра, он
очень из-за этого злился, хотя причина тут была скорее в его все усиливающихся
подозрениях насчет того, что он никакой не Моцарт.
Что же, в таком случае, представляет собой 'красота'? Слияние
гармонии с точностью или слияние гармонии с чем-то иным, что лишь со-звучно
слову 'точность'? Возможно, гармонию следовало бы сливать с 'сочностью', а все
наши неприятности проистекают как раз из того, что мы этого не делаем? Истина,
разумеется, и есть
43
красота,- или 'необходимость'. То есть все, что хорошо или
обладает качеством 'хорошести', в конечном итоге приводит нас к истине. А если
какая-то вещь туда не приводит, то мо-жете смело биться об заклад, что вещь эта
лишена красоты, пусть даже она по-прежнему не пропускает воду. Мне все-таки
кажется, что я был прав изначально и все следует сливать с сочностью. Ну да
ладно.
Человек приближается ко дворцу. Единствен-ный вход в него охраняют
свирепые гунны, ко-торые пропускают только тех, кого зовут Юлий. Человек
пытается подкупить стражу, предлагая годовой запас куриных окорочков. Стражники
не отвергают этого предложения, но и не при-нимают его, а просто берут человека
за нос и начинают его выкручивать, и выкручивают до тех пор, пока нос не
приобретает сходство с шурупом. Тогда человек заявляет, что ему совершенно
необходимо попасть во дворец, по-тому что он принес императору свежую смену
белья. Поскольку стража все-таки его не пуска-ет, человек начинает отплясывать
чарльстон. Танец стражникам нравится, но вскоре они снова мрачнеют, вспомнив о
том, как федераль-ное правительство обошлось с индейцами пле-мени навахо.
Человек, запыхавшись, падает
44
наземь. Он умирает, так и не повидав императо-ра да еще и не
заплатив компании 'Стейнвэй' шестьдесят долларов за пианино, которое он в
прошлом августе взял напрокат.
* * *
Мне вручают депешу, которую я должен доста-вить генералу. Я скачу
и скачу на коне, но рас-стояние до штаб-квартиры генерала как будто все
увеличивается и увеличивается. В конце концов на меня набрасывается гигантская
чер-ная пантера и начинает пожирать мой мозг и сердце. В результате все мои
планы на вечер идут прахом. Сколько я ни стараюсь, мне не удается настичь
генерала, хоть я и вижу, как он в одних трусах бежит вдали, шепча в сторону
противника слова 'мускатный орех'.
Человек не может объективно переживать соб-ственную смерть и при
этом продолжать насви-стывать.
* * *
Вселенная есть просто идея, мелькнувшая в ра-зуме Бога,- весьма
неприятная мысль, особен-но если вы только что внесли первый взнос за дом,
купленный в рассрочку.
45
* * *
Вечное Ничто - штука неплохая, нужно только успеть одеться
соответственно.
* * *
Если бы только Дионис был жив! Интересно, где бы он теперь обедал?
* * *
Бога нет. А в выходные даже водопроводчика не доищешься!
Число попадающих в мой почтовый ящик ин-формационных листков и
рекламных проспек-тов, присылаемых разного рода колледжами и курсами для
взрослых, навело меня на мысль, что я, видимо, попал в особый список рассыл-ки,
содержащий имена всех тех, кто по разного рода причинам не завершил
образования. Не то чтобы я жаловался. В предлагаемых этими кол-леджами
расширенных курсах присутствует не-что, неизменно пробуждающее во мне живой
интерес и захватывающее так, как это до сей поры удалось лишь каталогу
гонконгских при-способлений для желающих увлекательно про-вести медовый месяц,
доставленному мне вслед-ствие какого-то недоразумения. Всякий раз, чи-тая
очередной перечень этих курсов, я начинаю строить планы насчет того, чтобы
немедленно бросить все и вернуться к учебе. (Из колледжа меня выгнали много лет
назад - я стал жертвой так и не доказанных обвинений, смахивающих
47
на те, которые предъявлялись 'Желтому маль-чишке' Вайлю *.) Тем не менее я и по сей день остаюсь недоучившимся, нерасширенным
со-вершеннолетним, обзаведшимся привычкой время от времени пролистывать в
воображении красиво отпечатанный бюллетень, более-менее похожий на все
остальные.
Систематическое применение и критическая оценка основных
аналитических концепций экономической теории. Особое внимание уде-ляется
деньгам и вопросу о том, что в них хоро-шего. В первом семестре изучаются
производ-ственные функции фиксированных коэффици-ентов, кривые затрат и
предложения, а также характеристики их невыпуклости; второй се-местр охватывает
такие темы, как расходование средств, умение получать сдачу и способы под-держания
бумажника в опрятном виде. Анали-зируется Федеральная резервная система, особо
успевающих студентов обучают методу заполне-
* 'Желтый мальчишка' Вайль - знаменитый мошен-ник
Джозеф Вайль, получивший свое прозвище в честь героя популярных комиксов.
48
ния бланка для внесения депозита. Среди дру-гих изучаемых
тем: инфляция и депрессия - что надевать в случае каждой из них. Ссуды,
проценты, как и где лучше всего укрываться от уплаты по долговым
обязательствам.
С тех пор как в мужском туалете кафе 'Сиддон' в Ист-Резерфорде,
штат Нью-Джерси, были об-наружены останки ископаемого эогиппуса, многие ученые
заподозрили, что когда-то Европа и Аме-рика соединялись перешейком, который впо-следствии
либо ушел под воду, либо превратил-ся в Ист-Резерфорд, штат Нью-Джерси, либо же
имело место и то, и другое. Все это пролива-ет новый свет на процесс формирования
евро-пейской цивилизации и позволяет историкам строить гипотезы о том, почему
она возникла в географической зоне, гораздо больше подхо-дящей для нынешней
Азии. В курсе рассматри-вается также вопрос о причинах, по которым Возрождение
решили провести именно в Италии.
Теория человеческого поведения. Почему не-которых людей называют
'милыми', в то время как другим очень хочется дать по морде?
49
Действительно ли существует непроходимая пропасть между духом и
телом, и если это так, то чем лучше обладать? (Студентам, которых особенно
интересуют эти аспекты психологии, рекомендуется пройти один из следующих
курсов зимнего семестра: 'Введение во враж-дебность', 'Промежуточная
враждебность', 'Развитая ненависть', 'Теоретические основы омерзения'.) Особое
внимание уделяется изуче-нию сознательного как противоположности
бессознательного, дается также много полезных советов насчет того, как остаться
сознательным.
Курс нацелен на глубокое понимание навязчи-вых идей и фобий, включая
боязнь внезапной поимки с последующим удушением крабовым мясом, нежелание
возвращать подачу при игре в волейбол и неспособность произнести в при-сутствии
женщины слова 'байковое одеяло'. Анализируется также неодолимая потребность в
обществе бородатых мужчин.
Читаются все авторы от Платона до Камю с особым упором на
следующие темы:
Этика: Категорический императив и шесть способов заставить его
работать на вас.
50
Эстетика: Является ли искусство зеркалом жизни или чего?
Метафизика: Что происходит с душой после смерти? Как она там
вообще?
Гносеология: Познаваемо ли знание? Если нет, откуда мы это знаем?
Абсурд: Почему жизнь зачастую представля-ется бессмысленной, и в
особенности людям, носящим кашемировые пальто? Единичность и множественность изучаются
в их отношении к инакости. (Студенты, освоившие единичность, поощряются на
предмет перехода к парности.)
Знакомство с Богом. Встречи с Творцом Все-ленной в ходе чтения
неформальных лекций и практических занятий.
Стандартная математика была недавно призна-на устаревшей - толчком
к этому послужило открытие того, что мы в течение многих лет пи-сали цифру пять
задом наперед. Это открытие привело к переоценке счета как метода по-следовательного
продвижения от единицы до десяти. Студенты осваивают передовые концеп-ции
Булевой алгебры и под угрозой телесных
51
наказаний научаются решать
считавшиеся прежде неразрешимыми уравнения.
Подробное изучение Вселенной, а также спосо-бов ухода за ней и
поддержания ее в чистоте и порядке. Поскольку Солнце, которое состоит из газа,
может взорваться в любую минуту, раз-валив всю нашу планетарную систему,
студенты получают рекомендации относительно того, что может в подобном случае
предпринять рядовой гражданин. Помимо этого студентов учат нахо-дить на небе
различные созвездия, такие как Большая Медведица, Cygnus - он же Лебедь, Sagittarius - он же Стрелец, а также дюжину звезд,
образующих Lumides - он же Торговец Подержанным Платьем.
Как функционирует тело и где его обычно мож-но найти. Производится
анализ крови, студенты узнают, почему кровь - это лучшее, что может струиться
по их жилам. Студенты препарируют лягушку, сравнивая ее пищеварительный тракт с
собственным, и при этом выясняют, почему она такая вкусная, если, конечно, ее
не гото-вить с карри.
52
Этот курс позволяет каждый день понемногу увеличивать скорость
чтения; к концу семестра студент приобретает умение прочитывать 'Бра-тьев
Карамазовых' всего за пятнадцать минут. Метод состоит в пролистывании страниц с
ис-ключением из поля зрения всех слов, кроме местоимений. Под конец исключаются
и место-имения. Мало-помалу студенты, с одобрения преподавателя, один за другим
впадают в спяч-ку. Препарируется лягушка. Наступает весна. Люди женятся и
умирают. Пинкертон все еще не вернулся.
Блок-флейта. Студенты обучаются наигрывать на этой продольной
флейте 'Янки-Дудль', пос-ле чего быстро переходят к 'Бранденбургским
концертам'. Затем все потихоньку возвращают-ся к 'Янки-Дудль'.
Для того чтобы правильно 'услышать' великий музыкальный шедевр,
человеку необходимо: 1) знать место рождения композитора и 2) уметь
53
отличить рондо от скерцо, подтвердив это умение соответствующими
поступками. Очень важным является также ваше личное отношение к прослушиваемому
произведению. Например, ухмыляться в процессе прослушивания не реко-мендуется,
если, конечно, композитор не ожи-дал от вас именно этой реакции, как, напри-мер,
в случае 'Тиля Уленшпигеля', граничаще-го с музыкальным анекдотом (лучшие хохмы
отданы тромбону). Необходимо также обладать натренированным ухом, поскольку
этот орган в наибольшей мере склонен к заблуждениям и при неправильной
установке стереодинамиков начинает считать себя носом. Другие изучаемые темы:
'Четырехтактная пауза и возможности ее использования для достижения
политических целей'; 'Григорианское пение - кто из мона-хов отбивает ритм?'.
В основе всякой драмы лежит конфликт. Нема-ловажным является также
развитие характеров. Ну и то, что они там все время говорят. Сту-денты узнают,
что длинные скучные речи не дают нужного эффекта, в то время как корот-кие, с
шутками и прибаутками, проходят на ура. Исследуется упрощенная психология
театраль-ной аудитории: почему пьеса о симпатичном
54
старикашке по фамилии Грампс зачастую не так увлекает зрителя, как
попытка заставить впере-ди сидящего обернуться, сверля его затылок неотрывным
взглядом? Рассматриваются также не лишенные интереса аспекты истории теат-рального
искусства. Например, до изобретения курсива указания драматурга нередко принима-лись
за часть диалога, и великие актеры часто ловили себя на том, что они
произносят: 'Джон встает, идет налево'. Это, естественно, приво-дило к
путанице, а порой и к уничижительным отзывам критики. Данный феномен анализи-руется
в деталях, студентов обучают методам, позволяющим избегать ошибок подобного
рода. Обучающимся необходимо иметь при себе кни-гу А. Ф. Шульта 'Шекспир: был
ли он четырьмя женщинами сразу?'
Этот курс предназначается для социальных ра-ботников, стремящихся
поработать 'в полевых условиях'. Рассматриваются следующие темы: как
преобразовать уличную банду в баскетболь-ную команду и наоборот; спортивная
площадка как средство предотвращения подростковой преступности и способы
привлечения потенци-альных убийц в бассейны для воднолыжников;
55
дискриминация; распавшиеся семьи; как посту-пать, когда тебя лупят
велосипедной цепью.
Поэзия Уильяма Батлера Йейтса анализируется в свете правильного
ухода за коренными зуба-ми. (Набор ограничен!)
с руководством по их толкованию, составленным выдающимся
талмудистом
Некий человек приехал в Хелм, желая задать вопрос рабби Бен Кадишу,
святейшему среди раввинов IX века и, возможно, величайшему нуджу*
средневековья.
- Рабби,- спросил этот
человек,- где я могу обрести покой?
Великий хасид оглядел его со всех сторон и сказал:
- Обернись-ка и посмотри,
что у тебя за спиной.
Человек обернулся, а рабби Бен Каддиш как даст ему по затылку
подсвечником.
- Ну что, довольно тебе
покоя? - усмех-нулся рабби, поправляя ермолку.
В этой притче задается глупый вопрос. Причем глуп не только
вопрос, но и человек, приехавший в Хелм, чтобы его задать. И дело
* Нудж - зануда
(идиш).
57
вовсе не в том, что он жил далеко от Хелма, жил-то он как раз
близко, но чего ему, спраши-вается, дома не сиделось? И зачем было трево-жить
рабби Бен Кадиша - или у рабби своих забот не хватало? Сказать по правде, рабби
в это время по уши увяз в карточных долгах, да еще некая мадам Гехт судилась с
ним насчет отцов-ства ее ребенка. Впрочем, суть притчи состоит в том, что
человек этот не нашел себе лучшего занятия, чем разъезжать по стране и
действовать людям на нервы. За это рабби и проломил ему голову, что, согласно
Торе, является одним из наиболее тонких способов проявления заботы о ближнем. В
другой версии этой притчи раз-гневанный рабби потом еще вспрыгнул на рас-простертое
тело того человека и острым стилом начертал на его носу всю историю Руфи.
* * *
Рабби Радиц из Польши был длиннобородым раввином очень маленького
роста, о нем гово-рили, что присущее ему чувство юмора вдохно-вило немало
еврейских погромов. Как-то один из учеников вопросил его:
- К кому Бог относился
лучше - к Мои-сею или к Аврааму?
- К Аврааму,- ответил цадик
*.
- Но ведь Моисей привел
израильтян в Землю Обетованную,- сказал ученик.
* Цадик - праведник (иврит).
58
- Ладно, тогда к Моисею,-
согласился ца-дик.
- Я понял, рабби. Это был
дурацкий во-прос.
- И вопрос твой дурацкий, и
сам ты дурак, и жена у тебя мескайт*, а не сойдешь с
моей ноги, я тебя вообще отлучу.
Здесь рабби просят вынести ценностное суждение относительно Моисея
и Авраама. Вопрос не простой, особенно для человека, ни разу в жизни не
заглянувшего в Библию и лишь притворяющегося ее знатоком. И как прикажете
истолковывать безнадежно относительный тер-мин 'лучше'? То, что 'лучше' для
рабби, вовсе не обязательно 'лучше' для его ученика. К при-меру, рабби любил
спать на животе. Ученик тоже любил спать на животе - у рабби. Пробле-ма
самоочевидна. Следует также отметить, что наступить рабби на ногу (как сделал
ученик в этой притче) - большой грех, сопоставимый, согласно Торе, с тем,
который совершает чело-век, ласкающий мацу не для того, чтобы ее съесть, а
совсем с другой целью.
* * *
Человек, которому никак не удавалось выдать замуж свою некрасивую
дочь, навестил краков-ского рабби Шиммеля.
* Мескайт - уродина (идиш).
59
- Тяжесть на сердце моем, -
сказал он священнику,- потому что Бог дал мне некраси-вую дочь.
- Насколько некрасивую? -
спросил про-видец.
- Если положить ее на блюдо
рядом с се-ледкой, ты не отличишь одну от другой.
Краковский провидец надолго задумался, а после спросил:
- А что за селедка?
Отец, которого вопрос мудреца застал врас-плох, ненадолго
задумался, а после ответил:
- Э-э... балтийская.
- Плохо дело,- сказал
рабби.- Вот если бы атлантическая, были
бы хоть какие-то шансы.
Эта притча показывает нам трагедию таких преходящих качеств, как
красота. Могла ли та девушка действительно походить на селедку? Вполне
возможное дело. Видели бы вы, какие мымры толкутся нынче по улицам, в особен-ности
курортным! Но даже если она и впрямь похожа на селедку, разве не всякое
творение прекрасно в глазах Божиих? Тоже может быть, и все-таки если девушка
выглядит более умест-ной в винном соусе, нежели в вечернем платье, то дело
плохо. Как ни странно, жена самого рабби Шиммеля походила, как сказывают, на
кальмара, но только с лица. К тому же это
60
сходство искупалось присущей ей привычкой покашливать - хотя как
такое возможно, я объ-яснить затрудняюсь.
* * *
Рабби Цви Хайм Изроэль, правоверный толкователь Торы, человек,
поднявший искус-ство жалобного нытья до высот, неслыханных на Западе, по
единодушному мнению своих со-племенников, составлявших одну шестнадцатую
процента всего населения Европы, был мудрей-шим ученым Возрождения. Как-то раз,
когда он направлялся в синагогу по случаю еврейского праздника, посвященного
дню, когда Бог взял назад все свои обещания, одна женщина оста-новила его и
задала следующий вопрос:
- Рабби, почему нам не
дозволяется есть свинину?
- Не дозволяется? -
изумился святой че-ловек. - Ну ничего себе!
Это одна из немногих в хасидской литера-туре притч, посвященных
еврейскому закону. Рабби знает, что свинину есть нельзя, однако это его не
волнует, потому что он любит сви-нину. И мало того, что он любит свинину, он
еще с удовольствием красит пасхальные яйца. Короче, он ни в грош не ставит
традиционную веру, а о завете Господа с Авраамом отзывает-ся как о 'сплошной
трепотне'. И хотя до сих пор неясно, почему древнееврейский закон
61
запрещает есть свинину, некоторые ученые счи-тают, что Тора просто
рекомендует не заказы-вать свинину в определенных ресторанах.
* * *
Рабби Бомель, ученый из Витебска, решил объявить голодовку в знак
протеста против за-кона, запрещающего русским евреям носить штиблеты за
пределами гетто. В течение шест-надцати недель святой человек лежал на жест-ком
тюфяке, глядя в потолок и отказываясь принимать какую-либо пищу. Ученики уже
опа-сались за жизнь рабби, но тут некая женщина подошла к его ложу и,
наклонившись к ученому мужу, спросила: 'Рабби, какого цвета были волосы у
Эсфири?' Святой человек с трудом повернулся на бок и посмотрел на нее. 'Нет, вы
подумайте, нашла о чем спрашивать! - произ-нес он. - Да знаешь ли ты, как у
меня голова трещит оттого, что я шестнадцать недель крош-ки во рту не держал?'
Услышав это, ученики рабби отвели ту женщину в сукку *, где она ста-ла есть как из рога изобилия и ела до тех пор, пока
ей не принесли счет.
Здесь перед нами тонкая трактовка пробле-мы гордыни и тщеславия,
сводящаяся, по-види-мому, к тому, что поститься - большая ошибка. Особенно на
пустой желудок. Человек не явля-
* Сукка - шалаш
(иврит).
62
ется кузнецом своего несчастья, на самом деле страдания его в
руках Божиих, хотя чем уж они так пришлись Ему по душе, я сказать затруд-няюсь.
Некоторые ортодоксальные секты пола-гали, что страдания суть единственный путь
к очищению; ученые описывают также культ так называемых ессеев, которые, выходя
про-гуляться, нарочно бились головами о стены. Согласно последним Книгам
Моисеевым, Бог милосерден, однако следует признать, что на свете есть множество
вещей и явлений, до кото-рых у него просто не доходят руки.
* * *
Рабби Екель из Занска, обладавший лучшей в мире дикцией, пока
некий идолопоклонник не спер его резонирующее белье, три ночи подряд видел сон
о том, что если он поедет в Ворки, то найдет там великое сокровище. По-прощавшись
с женой и детьми и пообещав вер-нуться через несколько дней, рабби отправился в
путь. Два года спустя его нашли бродяжнича-ющим по Уралу в обществе
гималайского енота, к которому он явно проникся нежными чув-ствами. Иззябшего и
изголодавшегося свя-щенника доставили домой, где родные сумели вернуть его к
жизни с помощью горячего супа и вареной говядины с хреном. После чего ему дали
поесть. Отобедав, рабби рассказал домаш-ним свою историю. В трех днях пути от
Занска его захватили дикие кочевники. Узнав, что он
63
еврей, варвары заставили его перелицевать их охотничьи куртки и
ушить брюки. И, словно этого унижения ему было мало, негодяи влили ему в уши
сметану и запечатали воском. В кон-це концов рабби удалось бежать, но, направив-шись
к ближайшему городу, он вместо того за-брел на Урал, потому что стеснялся
спрашивать у встречных дорогу.
Рассказав свою историю, рабби встал из-за стола и пошел в спальню,
желая отоспаться, и вот прямо у него под подушкой лежало со-кровище, которое он
так искал. Охваченный благоговейным восторгом, рабби опустился на колени и
возблагодарил Господа. Три дня спу-стя он уже снова бродяжничал по Уралу, на
этот раз переодевшись мартовским зайцем.
Приведенный здесь шедевр образцово ил-люстрирует всю нелепость
мистицизма. Рабби видел один и тот же сон три ночи кряду. Если из десяти
заповедей вычесть пять Книг Моисее-вых, получится пять. Вычтем отсюда братьев
Иакова и Исава и получим три. Такого вот рода выкладки и довели рабби Ицхака
Бен Леви, великого еврейского мистика, до того, что он пятьдесят два дня подряд
ставил в казино на двойку и выигрывал, и все равно кончил тем, что живет теперь
на пособие по безработице.
после чтения в самолете Достоевского и
свежего номера журнала 'Диета'
Я жирный. Омерзительно жирный. Жирнее не придумаешь. Все мое тело
- избыток жира. Жирные пальцы. Запястья. Даже глаза! (Можете представить себе
жирные глаза?) Во мне сотни избыточных фунтов жира. Бока мои оплывают, как
глазурь на мороженом. При виде меня никто не верит своим глазам: во разнесло!
Что есть, то есть: я настоящий толстяк. Вы спро-сите, хорошо это или плохо -
быть круглым, как шар? Не люблю шутки и всякие парадоксы, но вот что я вам
скажу: жир как таковой выше буржуазной морали. Жир - это жир. Его само-ценность,
способность, скажем, нести зло или вызывать сочувствие - это все, конечно, смеш-но.
Ерунда. В конце концов, что такое жир? Это накопления. Из чего они копятся? Из
обычных клеток. Может ли клетка быть нрав-ственной? Может ли она быть выше
добра и зла? Кто ее знает - она такая маленькая.
65
Нет, друзья мои, не пытайтесь отличить пра-вильный жир от
неправильного. Многие смот-рят на толстяка оценивающе и думают: вот у этого жир
- что надо, а тот урод весь заплыл какой-то дрянью. Бросьте!
Вот вам пример - господин К. Господин К. был толст, как свинья, и
без помощи лома не мог протиснуться в стандартный дверной проем. В обычной
квартире К. сперва разде-вался, намазывал себя маслом, а только потом пытался
перейти из комнаты в комнату. Не ска-жу, что мне незнакомы оскорбления, которые
К. наверняка терпел от встречавшихся ему ком-паний молодой шпаны. Как часто,
наверное, осиными жалами вонзались в его барабанные перепонки крики 'окорок!' и
'урод пузатый!'. Представляю, как ему было неприятно, когда сам губернатор в
канун дня Святого Михаила повернулся к нему на глазах у всех высокопо-ставленных
лиц и сказал: 'А вот и наш горшо-чек с кашей!'
В один прекрасный день К. не выдержал и сел на диету. Да-да, сел
на диету! Сперва исчезло сладкое. Затем мучное, спиртное, крах-мал, соусы.
Короче, он отказался от всего, что делает человека неспособным завязать шнурки
на ботинках без помощи 'Сантини Бразерс'*.
* Нью-йоркская компания, занимающаяся
грузопе-ревозками.
66
И вот шар стал сдуваться. Ноги и руки К. пере-стали напоминать
булки. Из совершенно круг-лого, он стал обыкновенным. Можно даже ска-зать,
привлекательным. Он даже производил впечатление счастливого человека! Я говорю
'производил впечатление', потому что восем-надцать лет спустя, когда К. был на
волосок от смерти и его тощее тело бил озноб, он прокри-чал: 'Верните мне мой
жир! Пожалуйста! При-жмите меня чем-нибудь тяжелым! Какой я осел! Расстаться со
своим жиром. Черт меня дернул!' Полагаю, смысл истории ясен.
У читателя может возникнуть вопрос: если я и впрямь мистер Ходячее
Сало, то почему не подался в цирк? Да потому,- признаюсь в этом без тени смущения,
- что я не могу выйти из дома. А выйти я не могу, потому что мне не надеть
брюки! Ни одна пара не налезает. Я живое воплощение всех копченых окороков со
Второй Авеню; в каждой ноге - по двена-дцать тысяч сэндвичей. И не самых
тонких. Уверен: если бы мой жир умел говорить, он бы рассказал, что такое
вечное одиночество - а за-одно научил бы вас делать бумажные кораб-лики. Каждый
фунт моего жира стремится быть услышанным, особенно подбородки с чет-вертого по
двенадцатый. У меня удивительный жир. Он многое повидал. Мои икры само-стоятельно
прожили целую жизнь. Счастливым мой жир не назовешь, зато он настоящий.
67
Не
искусственный. Что может быть хуже искус-ственного жира? (Не знаю, продается ли
он еще в магазинах).
А
теперь послушайте, как я стал жирным. Ведь я не всегда был таким. Виновата
церковь. Когда-то я был тощий. Тощий, как спичка. Такой тощий, что назвать меня
толстым мог только слепой. Я был тощим до тех пор, пока однажды - кажется, это
случилось в мой два-дцатый день рождения - мы с моим дядей не зашли в один
ресторанчик. Мы пили чай с печеньем, и дядя вдруг задал мне вопрос.
- Ты веришь в Бога? - спросил он.- Если да, то
как ты думаешь, сколько он весит?
Произнеся
это, он глубоко затянулся сига-рой, приняв свое излюбленное выражение со-вершенной
невозмутимости; но тут на него на-пал кашель, да такой яростный, что я
испугался, что у него сейчас пойдет кровь.
- В Бога я не верю,- ответил я.- Если он есть,
то объясни мне, дядя, откуда берется бед-ность и убожество? Почему одним не
страшны тысячи смертельных напастей, а у других неде-лями не проходит мигрень?
Почему мы ведем счет нашим дням, а не обозначаем их буквами, например? Ответь,
дядя. Или тебя шокирует мой вопрос?
Я знал,
что говоря это, ничем не рискую, потому что шокировать дядю было невозможно.
Еще бы: однажды он стал свидетелем того, как мамашу его тренера по шахматам
изнасиловали
68
турки.
Зрелище ему, в общем, не понравилось, потому что очень уж затянулось.
- Дорогой
племянник,- сказал дядя,- Бог
есть, чтобы ты ни говорил. Он везде. Да! Абсолютно везде.
- Так и везде, дядя? Откуда ты знаешь? Ведь ты
даже точно не знаешь, существует ли он. Смотри, я дергаю тебя за бородавку, но
воз-можно, тебе это только кажется. А вдруг и вся наша жизнь нам только
кажется? И вообще, на Востоке есть секты, члены которых убежде-ны, что за
пределами их разума нет ничего - кроме буфета на железнодорожном
вокзале. Что если мы обречены одиноко и бесцельно ски-таться в бездушном мире,
без надежды на спасе-ние, без будущего, и впереди у нас лишь страда-ния, смерть
и пустота вечного небытия?
Похоже,
мои слова произвели на дядю глу-бокое впечатление, потому что он ответил:
- И ты еще спрашиваешь, почему тебя не
приглашают на вечеринки? Господи, да ты псих!
Еще он
обвинил меня в нигилизме и доба-вил с типично стариковским двусмысленным
выражением:
- Бог не всегда там, где его ищешь; по-верь,
дорогой племянник, Бог - везде. В этом печенье, например.
На этом
он поднялся из-за стола, благосло-вив меня и оставив чек, удивительно похожий
на бирку, которые приклеивают к багажу в са-молете.
69
Вернувшись домой, я задумался, что же означает это простое
утверждение: 'Бог везде. В этом печенье, например'. Вскоре мне захо-телось
спать, я улегся в постель и задремал. И туг мне приснился сон, который навсегда
перевернул всю мою жизнь. Мне снилось, что я прогуливаюсь где-то за городом и
вдруг чув-ствую, что хочу есть. Можно сказать, чувство смертельного голода. На
пути мне попадается ресторанчик. Я вхожу, заказываю сэндвич с го-рячим
ростбифом и картошку. Официантка, похожая на мою квартирную хозяйку (чрезвы-чайно
пресную особу, напоминающую сильно растрепанный лишайник), уговаривает меня
взять куриный салат. Явно несвежий. Пока мы с ней препираемся, она превращается
в распа-кованный набор столового серебра из двадцати четырех предметов. Я
начинаю истерически смеяться, смех переходит в слезы, затем в ост-рую ушную
инфекцию. Тут помещение напол-няется лучистым светом, и я вижу сверкающую
фигуру всадника, который мчится ко мне на бе-лом коне. Это мой ортопед. В
раскаянии я па-даю ниц.
Такой вот был сон. Проснулся я с ощу-щением полного благополучия и
впервые взгля-нул на мир с оптимизмом. Все прояснилось. Все мое существо
наполнилось эхом дядиных слов. Я отправился на кухню и начал есть. Я погло-щал
все, что попадалось под руку. Кексы, хлеб-
70
цы, мюсли, мясо, фрукты. Шоколад, овощные консервы, вино, рыбу,
сливки, макароны, кол-басу, пирожные - стоимость съеденного подо-шла к
шестидесяти тысячам долларов. Если Бог везде, решил я, значит, Он в пище. Чем
больше я съем, тем ближе я буду к Нему. Поддавшись дотоле неведомому мне
религиозному порыву, я фанатично запихивал в себя все подряд. Шесть месяцев
спустя я был уже праведником из праведников, с молитвой в сердце и с живо-том,
выпиравшим за государственную границу. Как-то утром, в один прекрасный вторник
я обнаружил, что нога мои оказались в Витебске, и, насколько мне известно, до
сих пор там и на-ходятся. Я все ел и ел, расширялся и расши-рялся. Худеть,
сужаться - величайшая глупость. Даже грех! Ведь, сбрасывая двадцать фунтов, дорогой
читатель (полагаю, до моей комплек-ции вам далеко), мы, возможно, утрачиваем
именно те клеточки жира, в которых заклю-чены наш дух, доброта, любовь и честь,
или, как в случае с одним моим знакомым нало-говым инспектором, живот и бока
просто обви-сают.
Знаю, что вы сейчас скажете. Вы скажете, что это противоречит
всему -да-да, всему - что я проповедовал вначале. Я вдруг приписал бездушной
плоти смысл! Ну и что? Разве наша жизнь не состоит из противоречий? Философия
толстяка может меняться точно так же, как
71
сменяют друг друга времена года, как изменя-ется цвет волос, как
меняется сама жизнь. Жизнь меняется. Жизнь - это жир, и смерть это жир.
Понимаете? Жир - это всё! Пока вы не разжиреете, разумеется.
Первый раз в Чикаго я побывал в двадцатых - приехал посмотреть
бокс. Со мной был Эрнест Хемингуэй, и мы остановились с ним у Джека Демпси. Как
раз тогда Хемингуэй и написал те два рассказа про боксеров, которые дерутся
ради денег. Мы с Гертрудой Стайн были едино-душны в том, что эти два рассказа -
ничего, но над ними еще работать и работать. Я все подна-чивал Хемингуэя насчет
его будущего романа, мы много хохотали, развлекались, а потом наде-ли
боксерские перчатки, и он сломал мне нос.
В ту зиму Алиса Токлас*, Пикассо и я сни-мали
дачу на юге Франции. Я, помнится, сидел тогда над книгой, которой суждено было
стать лучшим романом Америки, но так я сквозь нее и не продрался - уж больно
там был мелкий шрифт.
* Алиса Токлас (1877-1967)-
американская писа-тельница, написавшая несколько поваренных книг и том
мемуаров, долгое время была секретарем Гертруды Стайн.
73
По вечерам мы с Гертрудой Стайн гонялись по местным лавчонкам за
антиквариатом, и, по-мню, как-то я спросил ее совета - не стать ли мне
писателем. В ее типичной, так очаровавшей нас манере говорить загадками, она
сказала: 'Нет!' Я понял это как 'да' и на следующий день отплыл в Италию.
Италия очень напомни-ла мне Чикаго, особенно Венеция, потому что в обоих
городах - каналы, а улицы забиты ста-туями и соборами величайших мастеров Воз-рождения.
В тот месяц мы отправились в мастерскую Пикассо в Арле, который
тогда назывался то ли Руан, то ли Цюрих. Потом французы переиме-новали его - в
1589 году, при Людовике Вред-ном. (Этот Людовик - тот самый король-бас-тард
шестнадцатого века, который гадостей на-делал всем.) Пикассо тогда как раз
начинал то, что потом получило известность как его 'голу-бой период', но мы с
Гертрудой Стайн позвали его пить кофе, и вышло, что он начал его на десять
минут позже. Продолжался этот период четыре года, так что те десять минут, и
правда, большой роли не сыграли.
Ростом Пикассо был невелик, и походка у него была презабавная:
одну ногу он перено-сил и ставил впереди другой, пока не получится то, что он
называл 'шаг'. Мы без конца смея-лись его милым выраженьицам, но к концу
тридцатых, когда фашизм набрал силу, смешно-го поубавилось. Мы с Гертрудой
Стайн изучали
74
новые работы Пикассо очень тщательно, и Герт-руда Стайн была
непреклонна в том, что 'ис-кусство, любое искусство - это способ что-ни-будь
выразить'. Пикассо не соглашался и гово-рил: 'Оставьте меня в покое. Я ем'. Что
касается меня, то я чувствовал, что прав Пикас-со. Он в самом деле в это время
ел.
Как непохожа была мастерская Пикассо на мастерскую Матисса! У
Пикассо там был бед-лам, а Матисс содержал все в образцовом порядке. (Это может
показаться странным, но справедливо и обратное утверждение.) В тот сентябрь
Матиссу заказали написать фреску, но у него заболела жена, и фреска осталась
нена-писанной. В результате стену заклеили обоями. Я так хорошо все помню,
потому что это было как раз накануне той зимы, когда все мы жили на той дешевой
квартирке в северной Швейца-рии. Там еще то вдруг начинался дождь, то вдруг так
же неожиданно переставал.
Хуан Грис, испанский кубист, упросил однажды Алису Токлас позировать
ему для натюрморта и, с типичным для него абстракт-ным восприятием объекта,
принялся разбивать ее лицо и тело на основные геометрические составляющие, пока
не подоспела полиция и его не уволокли. Родом Грис был из испанской глубинки, и
Гертруда Стайн говаривала, что только настоящий испанец может держать себя как
он - то есть говорить по-испански
75
и изредка навещать в Испании семью. Это был замечательный человек.
Помню, однажды вечером мы сидели в ве-селом заведении на юге
Франции, удобно поло-жив ноги на стойку бара на севере Франции, и Гертруда
Стайн вдруг сказала: 'Что-то меня тошнит'. Пикассо решил, что это очень забав-но,
а мы с Матиссом решили, что это намек и нам пора удирать в Африку. Семь недель
спу-стя, в Кении, встречаем Хемингуэя. Бронзово-лицый и бородатый, он начинал
тогда выраба-тывать этот свой знаменитый стиль - про глаза и губы. Здесь, на
неисследованном черном кон-тиненте, Хемингуэй тысячу раз бестрепетно встречал
обветренные губы.
- Что поделываешь, Эрнест? - поинтере-совался я. Он тут же
пустился разглагольство-вать про приключения и смерть, как это только он умеет,
и когда я проснулся, он уже разбил палатку и уселся у огромного костра готовить
на всех изысканные закуски. Я его все подначивал насчет его новой бороды, мы
хохотали и поса-сывали коньяк, а потом надели боксерские пер-чатки и он сломал
мне нос.
В том году я второй раз побывал в Париже: приехал повидаться с
тонким, нервным евро-пейским композитором с орлиным профилем и поразительно
быстрыми глазами. Этот компо-зитор стал потом Игорем Стравинским, а по-зднее
его лучшим другом. Я остановился у Ман Рея, а Стинг Рей и Сальвадор Дали
приходили
76
иногда ко мне обедать. Дали решил устроить персональную выставку,
и успех пришел колос-сальный-как раз когда какая-то одинокая персона там все же
появилась. Это была весе-лая, чудесная французская зима.
Помню, однажды вечером Скотт Фицдже-ральд с женой возвращались с
новогодней вече-ринки. Было это в апреле. Последние три месяца они кроме
шампанского ничего в рот не брали, а за неделю до того, оба в вечерних
костюмах, презрев опасность, своротили свой лимузин в океан со скалы в
девяносто футов высотой. Что-то такое было в этих Фицджеральдах: для них
существовали только истинные ценности. Удивительно скромные люди. По-мню, как
они были польщены, когда Грант Вуд предложил им позировать для его 'Американ-ской
готики' *. Зельда потом мне рассказывала, что, пока
они позировали, Скотт то и дело ро-нял вилы.
В течение следующих нескольких лет мы со Скоттом все более
сближались, и большин-ство наших друзей считает, что прототипом героя его
последнего романа был я и что вся моя жизнь - слепок предыдущего его романа. В
конце концов я и в самом деле, под влиянием этого выдуманного персонажа, слегка
подтянулся.
Скотту ужасно не хватало самодисципли-ны, и - хоть мы и обожали
Зельду - мы все
* Грант Вуд (1892-1942) - известный американский
художник. На его картине 'Американская готика' (1930) изображена чета фермеров.
77
сходились на том, что на его работу она повлия-ла отрицательно,
снизив его продуктивность от одного романа в год до нескольких случайных
рецептов рыбных блюд и сборника запятых.
Наконец, в 1929 году мы все поехали в Испа-нию, где Хемингуэй
познакомил меня с Манолете. Манолете был чувствителен почти как женщина. Ходил
он в обтягивающем трико тореадора, а случалось, и в велосипедных трусах.
Манолете был великий, величайший артист. Если бы он не дрался с быками, с его
изворот-ливостью он мог бы стать бухгалтером с миро-вым именем.
Мы прекрасно провели в Испании тот год. Мы путешествовали, писали.
А Хемингуэй брал меня с собой на ловлю тунца. Я поймал четыре консервные банки,
мы смеялись, и Алиса Токлас спрашивала меня, уж не влюблен ли я в Гертруду
Стайн - ведь я ей посвятил книгу стихов, хоть они и были Томаса Элиота. Я ска-зал,
что да, я люблю ее, но толку с этого мало: она слишком умна для меня. Алиса
Токлас согласилась, и тогда мы надели боксерские пер-чатки и Гертруда Стайн
сломала мне нос.
Где-то в далекой Трансильвании ужасный граф Дракула, ожидая
наступления ночи, лежит в гробу, на котором серебряными буквами на-чертано его
имя. До захода солнца он скрывает-ся в безопасности своей отделанной атласом
опочивальни, поскольку солнечный свет озна-чает для него верную гибель. Но как
только темнеет, гнусный злодей, движимый неким инстинктом, выбирается из своего
убежища и, обернувшись летучей мышью или волком, ры-щет по округе, дабы
напиться кровью своих жертв. Наконец, перед тем как его заклятый враг, солнце,
своими лучами возвестит о начале нового дня, Дракула поспешает обратно в свой
надежно скрытый от света гроб и там засыпает, а назавтра тот же цикл
повторяется вновь.
Вот его веки начинают подрагивать; древ-ний необъяснимый инстинкт
подсказывает ему, что солнце уже почти село и скоро пора вставать. Нынче
вечером, очнувшись от сна,
79
Дракула ощущает особый голод; он лежит оде-тый в плащ с капюшоном
на красной подкладке и, прежде чем открыть крышку гроба и выйти, ждет, когда
сверхъестественное чувство помо-жет ему точно определить момент наступления
темноты, размышляя тем временем, кого вы-брать в качестве сегодняшней жертвы. И
оста-навливает свой выбор на булочнике и его жене. Они такие упитанные,
доступные и ничего не подозревающие. Мысль о легковерной супру-жеской паре, в
чье доверие он недавно осторож-нейшим образом втерся, возбуждает его аппетит до
лихорадочной остроты, и ему едва удается сдержаться в эти последние секунды
перед вы-ходом на поиски добычи.
Вдруг он осознает, что солнце зашло. Исча-дие ада, он стремительно
восстает из гроба и, превратившись в летучую мышь, очертя голову устремляется к
коттеджу безмятежных супругов.
- Ой, граф Дракула, какой
приятный сюр-приз,- приветствует его жена булочника, от-крывая двери. (Возле их
дома монстр вновь принял человеческий облик -так под видом любезного господина
он скрывает свои крова-вые цели.)
- Что побудило вас прийти в
столь ранний час? - спрашивает булочник.
- Ваше приглашение на
обед,-отвечает граф.- Надеюсь, я не ошибся.
Вы пригла-шали меня отобедать с вами именно сегодня, не так ли?
80
- Да, сегодня, но только в
семь часов.
- Что вы
хотите сказать? - удивляется
Дракула, озадаченно оглядываясь кругом.
- Ничего страшного, можете
посмотреть вместе с нами на солнечное затмение.
- Затмение?
- Ну да, сегодня полное
затмение. - Что?
- Немножко темноты, начиная
с полудня, до двух минут первого. Посмотрите в окно.
- О-о-о... у меня большие
неприятности. - Да?
- Прошу прощения, но я...
- Что стряслось, граф
Дракула?
- Я должен идти. Да-да. О,
Боже... - Граф суматошно пытается нащупать дверную ручку.
- Идти? Да вы только что
пришли.
- Да, но... кажется, мне
нехорошо...
- Граф Дракула, да вы
совсем бледный.
- Бледный? Мне нужен глоток
свежего воздуха. Рад был с вами повидаться...
- Входите. Располагайтесь.
Хотите чего-нибудь выпить?
- Выпить? Нет, мне надо
бежать. Э-э, вы наступили на мой плащ.
- Верно. Успокойтесь.
Немного вина?
- Вина? О, нет. Я давно не
пью - печень, знаете ли, и все такое. И я действительно дол-жен спешить. Только
что вспомнил: я забыл погасить в замке свет -счета будут непомер-ными...
81
- Прошу вас,- говорит
булочник, по-дру-жески твердо сжимая плечо графа. - Вы нас нисколько не
беспокоите. Оставьте излишнюю вежливость. Подумаешь, пришли немного рань-ше
времени.
- Поверьте, я бы с радостью
остался, но у меня назначена встреча с румынскими ари-стократами на другом
конце города, а я отвечаю за холодные закуски.
- Дела, дела, дела. Так вы, глядишь, добе-гаетесь до сердечного
приступа.
- Да, пожалуй... А пока
разрешите откла-няться...
- На обед у нас будет
куриный плов,- вступает в разговор жена булочника.- Надеюсь, вам понравится.
- Чудесно, чудесно,-
улыбается граф, от-талкивая ее на корзину с грязным бельем. Затем он по ошибке
открывает дверь в чулан и заходит туда.- Господи, да где же этот треклятый вы-ход?
- Ах, граф Дракула,-
смеется жена булоч-ника,- какой вы забавник.
- Я знал, что вы это
оцените, - говорит Дракула, выжимая из себя смешок.- А теперь пропустите меня.-
Наконец он находит вход-ную дверь, но время тьмы уже истекло.
- Посмотри-ка, мамочка,-
говорит булоч-ник,- похоже, затмение уже кончилось. Снова выглядывает солнце.
82
- Так и есть,- замечает
Дракула, захлопы-вая дверь.- Ладно, я останусь. Только поскорее задерните все
шторы. Скорее! Давайте же!
- Какие такие шторы? -
удивляется бу-лочник.
- Как, у вас нет штор? -
Граф оценивает ситуацию.- А хотя бы подвал есть в этой ла-чуге?
- Нет,-любезно отвечает
жена.-Я без конца уговариваю Ярслова устроить подпол, но он меня не слушает.
Такой вот он, Ярслов, мой муженек.
- Я задыхаюсь. Где здесь
чулан?
- Вы только что оттуда, граф
Дракула. По-веселили нас с мамочкой.
- Ах, граф, какой вы,
право, шутник.
- Послушайте, я ненадолго
закроюсь в чу-лане. Постучите мне в семь тридцать.- С этими словами граф
скрывается в чулане и захлопыва-ет за собой дверь.
- Хи-хи, какой он смешной,
Ярслов.
- Эй, граф, выходите.
Перестаньте дурить. Из чулана доносится приглушенный голос
Дракулы:
- Не могу... Прошу вас,
поверьте мне на слово. Позвольте, я посижу здесь какое-то вре-мя. Со мной все в
порядке. Честное слово.
- Граф Дракула, хватит
шутить. Мы и так умираем от смеха.
- Уверяю вас, мне очень
нравится ваш чулан.
83
- Да, но...
- Понимаю, понимаю... Вам
это кажется странным, однако я здесь прекрасно себя чув-ствую. Я как раз на
днях говорил госпоже Хесс: в хорошем чулане я готов стоять часами. Прият-ная
женщина, эта госпожа Хесс. Немного пол-новата, но очень, очень приятная... А вы
тем временем можете заняться своими делами и по-звать меня, когда зайдет
солнце. О, Рамона, ла-та-та-ти-та-та-ти, Рамона...
В этот момент приходит мэр со своей женой Катей. Они проходили
мимо и решили загля-нуть к своим добрым друзьям, булочнику и его супруге.
- Здравствуйте, Ярслов.
Надеюсь, мы с Катей вам не помешали?
- Нисколько, господин
мэр. Выходите, граф Дракула! У
нас гости!
- Граф у вас? -
удивленно спрашивает мэр.
- Да, и вы ни за что не
догадаетесь, где он сейчас,- говорит жена булочника.
- Его так редко можно
увидеть в столь ранний час. По правде говоря, не помню, чтобы я когда-нибудь
встречал его при свете дня.
- Тем не менее он здесь.
Выходите, граф Дракула!
- Где же он? - спрашивает
Катя, не зная, смеяться или нет.
- Выходите сейчас же! Идите
к нам! - Жена булочника начинает терять терпение.
84
- Он в чулане,- сообщает
булочник изви-няющимся тоном.
- Неужели? - удивляется
мэр.
- Пойдемте,- зовет графа
булочник при-творно добродушным голосом, стуча в дверь чулана.- Хорошего
понемножку. У нас в гостях господин мэр.
- А ну-ка выходите,
Дракула,- кричит до-стопочтенный мэр.- Давайте выпьем.
- Нет-нет, начинайте без
меня. У меня здесь кое-какие дела.
- Где? В чулане?
- Да. И я не хочу, чтобы вы
из-за меня ме-няли свои планы. Я прекрасно слышу все, что вы говорите. Я
присоединюсь к вашей беседе, если у меня будет что добавить.
Хозяева и гости обмениваются взглядами и пожимают плечами.
Приносят вино и напол-няют бокалы.
- Славное было сегодня
затмение,- гово-рит мэр, отпивая вино из бокала.
- Да,- соглашается
булочник.- Нечто не-вероятное.
- Да. Просто
жуть,-доносится голос из чулана.
- Что вы сказали, Дракула?
- Ничего, ничего. Не
обращайте внимания. Медленно тянется время, так что мэру уже
невмоготу терпеть, и он, рывком распахнув дверь в чулан, кричит:
- Выходите, Дракула. Я
всегда считал вас настоящим мужчиной. Кончайте валять дурака.
85
Дневной свет устремляется внутрь, и на глазах четверых изумленных
людей ужасный монстр с пронзительным воплем медленно ис-тлевает, превращаясь в
скелет, который затем рассыпается в прах. Склонившись над кучкой белого пепла в
чулане, жена булочника воскли-цает:
- Вот тебе раз, выходит, сегодня обед от-меняется?
Предлагаемые читателю записи разговоров с Гельмгольцем взяты из
книги 'Беседы с Гельм-гольцем', которая вскоре выйдет в свет.
Доктору Гельмгольцу сейчас почти девяно-сто. Современник Фрейда,
пионер психоана-лиза и основатель направления в психологии, которое носит его
имя, он прославился прежде всего исследованиями человеческого поведения: сумел
доказать, что смерть является не врож-денным, а благоприобретенным свойством
организма.
Доктор живет в загородном доме неподале-ку от Лозанны (Швейцария)
вместе со слугой по имени Хрольф и датским догом по кличке Хрольф. Почти все
время ученый отдает работе над рукописями. Сейчас он пересматривает
автобиографию, пытаясь включить в нее себя. Приведенные беседы Гельмгольц вел
на про-тяжении нескольких месяцев со своим учени-ком и последователем Трепетом
Хоффнунгом,
87
которого профессор, превозмогая отвращение, вынужден терпеть -
ведь тот приносит ему нугу. Разговоры касались различных тем - от
психопатологии и религии до того, почему Гельмгольц никак не может получить
кредит-ную карточку. Учитель, как его называет Хоффнунг, предстает перед нами
сердечным, отзыв-чивым человеком, готовым отказаться от всего, чего достиг,
лишь бы избавиться от сыпи.
1 апреля.
Я пришел к Гельмгольцу ровно в десять утра, и горничная сообщила, что док-тор
в своем кабинете размышляет над каким-то вопросом. Из-за сильного волнения мне
послы-шалось 'над просом'. Оказалось, я не ослы-шался: Учитель и в самом деле
задумался над просом. Зажав в руках зерно, он рассыпал его по столу маленькими
кучками. На мой вопрос о том, что он делает, Гельмгольц ответил: 'Ах, если бы
побольше людей задумывались над просом'. Эти слова меня несколько удивили,
однако я не стал ничего выяснять. Гельмгольц откинулся в кожаном кресле, и я
попросил его рассказать о заре психоанализа.
- Когда мы с Фрейдом познакомились, я уже работал над своей
теорией. Фрейд как-то зашел в булочную, чтобы купить плюшки - по-немецки
'шнекен',- однако никак не мог за-ставить себя произнести такое слово. Как вы,
наверное, знаете, Фрейд был для этого слишком застенчив. 'Дайте, пожалуйста,
вон те малень-
88
кие булочки',- сказал он, указывая на при-лавок. 'Шнекен, герр
профессор?' - спросил булочник. Фрейд мгновенно залился краской и выскочил на
улицу, бормоча: 'Нет, ничего... не беспокойтесь... я так'. Для меня не
составило большого труда купить булочки, и я преподнес их Фрейду в подарок. Мы
стали близкими дру-зьями. С тех пор я замечаю, что некоторые люди стесняются произносить
отдельные слова. А у вас есть такие слова?
И тут я вспомнил, как в одном ресторане не смог заказать
'кальмидор' (так у них именовал-ся помидор, фаршированный кальмаром). Гельм-гольц
назвал это слово на редкость идиотским и заявил, что выцарапал бы глаза тому,
для кого оно звучит нормально.
Мы снова заговорили о Фрейде. Похоже, он занимал все мысли
Гельмгольца, хотя они нена-видели друг друга с тех пор, как однажды по-вздорили
из-за пучка петрушки.
- Я вспоминаю одну пациентку Фрейда - Эдну С. Истерический паралич
носа. Друзья просили ее изобразить 'зайчика', а она не могла и поэтому с трудом
переносила их обще-ство - они часто бывали жестоки. 'Ну-ка, ми-лочка, покажи,
как ты делаешь зайчика'. При этом шутники шевелили ноздрями и от души хохотали.
Фрейд провел с ней несколько сеан-сов, но что-то не получилось: вместо
психотера-певтического контакта с профессором у паци-ентки возникло влечение к
высокой деревянной
89
которого профессор, превозмогая отвращение, вынужден терпеть - ведь тот приносит ему
нугу. Разговоры касались различных тем - от психопатологии и религии до того,
почему Гельмгольц никак не может получить кредит-ную карточку. Учитель, как его
называет Хоффнунг, предстает перед нами сердечным, отзыв-чивым человеком,
готовым отказаться от всего, чего достиг, лишь бы избавиться от сыпи.
1 апреля.
Я пришел к Гельмгольцу ровно в десять утра, и горничная сообщила, что док-тор
в своем кабинете размышляет над каким-то вопросом. Из-за сильного волнения мне
послы-шалось 'над просом'. Оказалось, я не ослы-шался: Учитель и в самом деле
задумался над просом. Зажав в руках зерно, он рассыпал его по столу маленькими
кучками. На мой вопрос о том, что он делает, Гельмгольц ответил: 'Ах, если бы
побольше людей задумывались над просом'. Эти слова меня несколько удивили,
однако я не стал ничего выяснять. Гельмгольц откинулся в кожаном кресле, и я
попросил его рассказать о заре психоанализа.
- Когда мы с Фрейдом познакомились, я уже работал над своей
теорией. Фрейд как-то зашел в булочную, чтобы купить плюшки - по-немецки
'шнекен',- однако никак не мог за-ставить себя произнести такое слово. Как вы,
наверное, знаете, Фрейд был для этого слишком застенчив. 'Дайте, пожалуйста,
вон те малень-
88
кие булочки',-сказал он, указывая на при-лавок. 'Шнекен,
герр профессор?' - спросил булочник. Фрейд мгновенно залился краской и выскочил
на улицу, бормоча: 'Нет, ничего... не беспокойтесь... я так'. Для меня не
составило большого труда купить булочки, и я преподнес их Фрейду в подарок. Мы
стали близкими дру-зьями. С тех пор я замечаю, что некоторые люди стесняются
произносить отдельные слова. А у вас есть такие слова?
И тут я вспомнил, как в одном ресторане не смог заказать
'кальмидор' (так у них именовал-ся помидор, фаршированный кальмаром). Гельм-гольц
назвал это слово на редкость идиотским и заявил, что выцарапал бы глаза тому,
для кого оно звучит нормально.
Мы снова заговорили о Фрейде. Похоже, он занимал все мысли
Гельмгольца, хотя они нена-видели друг друга с тех пор, как однажды по-вздорили
из-за пучка петрушки.
- Я вспоминаю одну пациентку Фрейда - Эдну С. Истерический паралич
носа. Друзья просили ее изобразить 'зайчика', а она не могла и поэтому с трудом
переносила их обще-ство - они часто бывали жестоки. 'Ну-ка, ми-лочка, покажи,
как ты делаешь зайчика'. При этом шутники шевелили ноздрями и от души хохотали.
Фрейд провел с ней несколько сеан-сов, но что-то не получилось: вместо
психотера-певтического контакта с профессором у паци-ентки возникло влечение к
высокой деревянной
89
вешалке, стоявшей у него в кабинете. Фрейд был в панике: ведь в те
времена к психоанализу еще относились скептически. А после того, как девушка
внезапно отправилась в морское путе-шествие, прихватив вешалку с собой, Фрейд
поклялся навсегда оставить психоанализ. И дей-ствительно, некоторое время он вполне
серьез-но готовил себя к карьере акробата, пока Ференци * не убедил его в том, что он никогда не научится профессионально
кувыркаться.
Тут я увидел, что Гельмгольца одолевает дремота. Он сполз с кресла
под стол и заснул. Я не стал злоупотреблять его добротой и на цы-почках вышел
из кабинета.
5 апреля. Застал Учителя играющим на скрипке. (Он
прекрасный скрипач-любитель, хотя не разбирает нот и способен извлекать лишь
один-единственный тон.) Доктор снова принялся вспоминать пионеров психоанализа.
- Каждый из них заискивал перед Фрей-дом. Рэнк ревновал его к
Джоунзу, Джоунз - к Бриллу, а Брилла так бесило присутствие Адлера**, что однажды он даже спрятал его
* Шандор Ференцы (1873-1933) - австро-венгерский
психиатр. Один из основоположников психоанализа.
** Отто Рэнк (1884-1939) - австрийский психоана-литик;
Эрнест Джоунз (1879-1958) -английский психоаналитик; Абрахам Арден
Брилл (1874-1948) - австро-американский психоаналитик, переводил труды
Фрейда на английский; Альфред Адлер (1870- 1937) - известный австрийский
врач и психолог.
90
шляпу. Как-то раз Фрейд нашел в кармане леденцы и угостил Юнга*. Рэнк был просто вне себя. Он пожаловался мне, что Фрейд явно по-кровительствует
Юнгу. Особенно когда делит конфеты. Я холодно промолчал - мне было мало дела до
переживаний Рэнка, который ото-звался о моей статье 'Эйфория у улиток' как о
'классическом примере монголоидной аргу-ментации'. Через много лет, во время
путе-шествия по Альпам, Рэнк снова завел разговор о своей обиде. Я напомнил
ему, как глупо он себя вел, и Рэнк признался, что находился тогда в состоянии
глубокой депрессии, неожиданно открыв для себя, что его имя 'Отто' читается
одинаково в обе стороны.
Гельмгольц оставил меня обедать. Мы усе-лись за большой дубовый
стол. По словам Учителя, это был подарок Греты Гарбо, однако актриса
утверждала, что слыхом не слыхивала о столе, равно как и о самом Гельмгольце.
Меню было обычным: крупная изюминка, большие куски сала и, лично для
Гельмгольца, баночка семги. После десерта доктор стал пока-зывать свою коллекцию
лакированных бабочек, но вскоре загрустил, вспомнив, что им уже не суждено
летать. Потом мы перешли в гостиную и закурили сигары. (Гельмгольц забыл
разжечь свою, но затягивался тем не менее так глубоко, что она становилась все
короче и короче.)
* Карл Густав
Юнг (1875-1961) - известный швей-царский психолог и психиатр.
91
Учитель стал вспоминать самые известные случаи из своей практики.
- Вот, например, Иоахим Б. Больной, ко-торому было уже за сорок,
не мог входить в комнаты, где находилась скрипка. Хуже того, однажды он
все-таки оказался в такой комнате и не решался оттуда выйти, пока его не попро-сил
об этом сам барон Ротшильд. Плюс ко все-му Иоахим Б. заикался. Но не когда
говорил. Только когда писал. Скажем, хотел он написать 'но', а выходило 'н-н-н-н-но'.
Над несчастным постоянно издевались, однажды бедняга даже попытался покончить с
собой, завернувшись в большую траурную повязку. Я излечил его гипнозом. Больной
возвратился к нормальной жизни, однако через несколько лет стал посто-янно
натыкаться на лошадь, советовавшую ему заняться архитектурой.
Потом Гельмгольц вспомнил о знаменитом насильнике В., державшем в
страхе весь Лон-
дон.
- Крайне редкий случай перверсии. Навяз-чивые сексуальные
фантазии. Больному каза-лось, что над ним издевается группа антропо-логов. Они
якобы принуждали его ходить враскорячку, что, впрочем, доставляло В. острое
сексуальное наслаждение. Пациент вспомнил, как, будучи еще совсем ребенком, он
поразил экономку, женщину довольно свободных нра-вов, тем, что целовал салатный
лист - тот пред-ставлялся ему сексуальным. В подростковом
92
возрасте пациент покрыл лаком голову брата, за что был наказан
отцом. Впрочем, отец - по профессии маляр - расстроился еще больше, узнав, что
лак наложен в один слой.
Впервые В. набросился на женщину, когда ему было восемнадцать, и с
тех пор на протяже-нии многих лет насиловал по полдюжины в не-делю. Все, что я
сумел, это вытеснить его агрес-сивные наклонности действиями, более при-емлемыми
для общества. Вместо того чтобы нападать на доверчивых женщин, больной теперь
извлекал из кармана крупного палтуса и демонстрировал его дамам. По крайней
мере, женщины были в безопасности, и хотя у неко-торых это вызывало ужас,
встречались и такие, которые считали, что данный эпизод весьма обогатил их
духовно.
12 апреля. Сегодня
Гельмгольц не вполне здоров. Накануне он заблудился на лугу и упал,
поскользнувшись на груше. Однако прикован-ный к постели Учитель сразу сел и
даже рассме-ялся, когда я сказал, что у меня абсцесс.
Мы стали обсуждать теорию назло-психологии, которую доктор
обосновал вскоре после кончины Фрейда. (По словам Эрнеста Джоунза, смерть
последнего привела к окончательному разрыву между двумя знаменитыми психоана-литиками
и впредь Гельмгольц с Фрейдом раз-говаривал довольно редко.)
93
В то время Гельмгольц разработал экспери-мент со стаей мышей,
которые по его сигналу сопровождали миссис Гельмгольц на улицу и оставляли ее
на тротуаре. Доктор проделал немало подобных экспериментов с животными и
остановился лишь после того, как собака, приученная выделять слюну по команде,
отка-залась пускать его в дом во время праздников. Кстати, Гельмгольцу до сих
пор приписывают авторство классической статьи 'Немотивиро-ванное хихиканье у
канадских оленей'.
- Да, я основал школу назло-психологии. И надо сказать, совершенно
случайно. Однаж-ды, когда мы с женой уютно устроились в по-стели, мне внезапно
захотелось пить. Вставать было лень, и я попросил миссис Гельмгольц принести
воды. Она ответила, что устала, по-скольку весь день собирала каштаны. Мы за-спорили,
кому идти за водой. Наконец я сказал: 'А мне и не хочется пить! Да-да, меньше
всего на свете мне сейчас нужен стакан воды'. Услы-шав это, жена так и
подскочила. 'Как! Ты не хочешь пить? Это плохо. Очень плохо'. И, мгновенно
спрыгнув с кровати, она принесла воды. Как-то в Берлине, на пикнике, который
устроил Фрейд, я попытался обсудить с ним этот случай, но профессор был так
увлечен игрой в чехарду с Юнгом, что не обратил на меня никакого внимания.
Прошло много лет, прежде чем я научился применять этот метод при
лечении депрессий
94
и смог избавить известного оперного певца Д. от мучительного
предчувствия, что он окончит свои дни в бельевой корзине.
18 апреля. Пришел
к Гельмгольцу и застал его за стрижкой розовых кустов. Доктор бурно восхищался
красотой цветов, любимых им за то, что они 'не просят постоянно в долг'.
Речь зашла о современном психоанализе. Гельмгольцу он
представляется мифом, кото-рый живет лишь усилиями фирм, производящих
медицинские кушетки.
- Не говорите мне о нынешних врачах! Надо же такие цены заламывать!
Когда-то за пять марок вас лечил сам Фрейд. За десять он не только лечил, но и
собственноручно гладил ваши брюки. А за пятнадцать позволял вам лечить его и
вдобавок дарил любые два овоща на выбор. А теперь? Тридцать долларов в час!
Пятьдесят долларов в час! Кайзер и тот брал лишь двенадцать с четвертью. И при
этом сам ходил к пациентам. А продолжительность лече-ния? Два года! Пять лет!
Да любой из нас, не сумев исцелить больного в шесть месяцев, пригласил бы его
на концерт и предложил бы фруктовую вазу из красного дерева или набор стальных
ножей для мяса. Вы сразу могли узнать пациентов, с которыми не справился Юнг,-
они получали в качестве компенсации большие чучела гималайских енотов.
95
Мы шли по садовой дорожке, и Гельмгольц обратился к более общим
проблемам. Я стал свидетелем глубочайших обобщений, часть из которых успел
записать. Вот они:
О жизни: Если
бы человек стал бессмерт-ным, вы представляете себе, какие бы у него были счета
за мясо?
О религии: В
загробную жизнь я не верю, хотя и держу наготове смену нижнего белья.
О литературе: Вся
литература - не больше чем примечание к 'Фаусту'. Впрочем, черт его знает, что
это значит.
Да, Гельмгольц - воистину великий чело-век...
Я сидел у себя в офисе, вычищая всякую дрянь из дула своего
'тридцать восьмого' и гадая, когда и откуда на меня свалится новое дело. Подви-заться
в частных детективах - дельце в аккурат для меня, и хоть время от времени мне
массиру-ют десны автомобильным домкратом, сладкий запах зелененьких искупает
даже эту неприят-ность. Не говоря уж о дамочках, составляющих одну из
потребностей моего непритязательного организма, малость опережающую потребность
в дыхании. Вот почему, когда дверь моего офиса отворилась и в нее размашистым
шагом вошла длинноволосая блондинка, назвавшаяся Хэзер Баткисс и объявившая,
что она зарабатывает на хлеб с маслом позируя художникам голышом и что ей нужна
моя помощь, слюнные железы мои разом переключились на третью скорость. На ней
была юбочка короче некуда, свитер в обтяжку, а фигуру ее образовывали параболы,
способные обратить в гималайского лося самого затрюханного сердечника.
97
- Чем могу быть полезен,
бэби?
- Я хочу, чтобы ты откопал
для меня одно-го субъекта.
- Он что, пропал? В полицию
ты уже об-ращалась?
- Все немного сложнее,
мистер Люповиц.
- Называй меня Кайзером,
бэби. Ладно, кто этот прохвост?
- Бог. - Бог?
- Вот именно, Бог. Творец,
Первичный Принцип, Первопричина Сущего, Всеобъемлю-щий. Мне нужно, чтобы ты
отыскал Его для меня.
Психи забредали в мой офис и раньше, но когда они сложены как эта
малышка, к ним по-неволе прислушиваешься.
- На что Он тебе сдался?
- Это мое дело, Кайзер.
Твое - найти Его.
- Извини, бэби. Ты
обратилась не по адресу.
- Почему?
- Потому что я не берусь за
дело, если не знаю всех обстоятельств,- ответил я, вылезая из кресла.
- О'кей, о'кей,- сказала
она и, прикусив губу, нижнюю, подтянула, расправляя шов, чу-лок. Шоу
предназначалось для меня, но я в ту минуту не склонен был покупаться на
подобные фокусы.
- Давай покороче, бэби.
- Ладно, по правде сказать,
я вовсе не на-турщица.
98
- Нет?
- Нет. И зовут меня не Хэзер Баткисс. Я - Клэр Розенцвейг, учусь в
Вассаре. Философ-ский факультет. История западной мысли и все такое. Мне нужно
написать к январю курсовую работу. Насчет религии Запада. Остальные наши ребята
ухватились за спекулятивные темы. А я хочу знать. Профессор Гребанье говорит,
что того из нас, кто откопает настоящий верняк, переведут на следующий курс
автоматом. А мой папаша обещал мне 'мерседес', если я получу 'отлично'.
Я вскрыл пачку 'Лаки', потом пачку жвач-ки и сунул в рот и то и
другое. То, что она рас-сказывала, понемногу пробуждало во мне инте-рес.
Студенточка с закидонами. Высокий IQ плюс тело, с которым стоило познакомиться поближе.
- Как он выглядит, этот
твой Бог?
- Я его ни разу не видела.
- Ладно, а откуда мне
знать, что Он вооб-ще существует?
- Как раз это тебе и
следует выяснить.
- Милое дело. Примет Его ты
не знаешь. И где Его искать - тоже.
- Нет. Что нет, то нет.
Хоть я и подозре-ваю, что Он повсюду. В воздухе, в каждом цвет-ке, в тебе и во
мне - даже вот в этом стуле.
- Еще того хлеще.
Ага, стало быть, пантеистка. Я сделал мыс-ленную заметку на этот
счет и сказал, что
99
берусь за ее дело - сто зеленых в день, плюс расходы, плюс обед в
ресторане - с ней. Улыб-нувшись, она сообщила, что ее это устраивает. Мы вместе
спустились в лифте. Снаружи темне-ло. Может быть, Бог существует, а может, и
нет, но где-то в этом городе определенно обретается несколько умников, которые
постараются поме-шать мне выяснить это.
Первой моей ниточкой был рабби Ицхак Вайсман, здешний раввин,
бывший у меня в долгу - я однажды выяснил, кто натер его шляпу свиным салом.
После первых двух ска-занных нами слов я понял - что-то тут не так, уж больно
он испугался. Здорово испугался.
- Конечно, этот, сам знаешь
кто, суще-ствует, но я не могу назвать тебе даже Его име-ни, потому что Он меня
тут же и пришибет, хоть я никогда не понимал, почему некоторые так нервничают,
когда произносят их имя.
- Ты Его когда-нибудь
видел?
- Я? Ты шутишь? Спасибо и
на том, что я дожил до возможности собственных внуков увидеть.
- Так откуда ты знаешь, что
Он существует?
- Откуда я знаю?
Хорошенькое дело. По-твоему, я смог бы купить себе вот такой костюм всего за
четырнадцать долларов, если бы там, наверху, никого не было? На вот, пощупай
сам - чистый габардин, какие тут могут быть сомнения?
- Больше ты мне ничего
предложить не можешь?
100
- Почему не могу? Могу -
Ветхий Завет тебя устроит? А рубленая печенка? И как, по-твоему, Моисей вывел
израильтян из Египта? Улыбался до ушей и чечетку отбивал? Ты что думаешь,
Красное море можно заставить рассту-питься с помощью какой-нибудь дешевки, куп-ленной
в универмаге? Для этого сила нужна.
- Так он из крутых, что ли?
- А то! Еще из каких
крутых. И добрее от всех своих успехов Он так и не стал.
- Откуда ты про Него
столько всего зна-ешь?
- Да оттуда, что мы -
избранный народ. Представляешь, как Он
заботится о Своих детях? Насчет этого я, кстати, тоже хотел бы с Ним как-нибудь
перемолвиться.
- И много вы Ему платите за
эту вашу из-бранность?
- Ой, не спрашивай.
Вот такие, значит, дела. Получается, евреи здорово повязаны с
Богом. Обычный рэкет: вы мне то да се, а я вам - защиту от неприятно-стей.
Забочусь о вас, но, естественно, за при-личные бабки. И судя по тому, как
говорил со мной рабби Вайсман, брал Он с них немало. Я сел в такси и покатил на
Десятую авеню, в бильярдную Дэнни. Заправлял там один скольз-кий тип, который
мне никогда не нравился.
- Чикаго Фил здесь?
- А кто его спрашивает?
Я взял эту мразь за отвороты пиджака, при-щемив заодно хороший
кусок кожи.
101
- Тебе нужны подробности,
придурок?
- Он в задней
комнате,-сказал жалкий прыщ, мгновенно усвоив правила хорошего тона.
Чикаго Фил. Фальшивомонетчик, медве-жатник, гопстопник и заядлый
атеист.
- Этого парня никогда и на
свете-то не было, Кайзер. Все это сплошное фуфло. Кто-то мухлюет, и мухлюет
по-крупному. Никакого Босса нет. У них там целый синдикат. Между-народный. Хотя
заправляют в нем все больше сицилийцы. Но чтобы кто-то лично его возглав-лял,
так этого нет. Разве что Папа.
- Значит, придется
встретиться с Папой.
- Это можно устроить,-
сказал он и под-мигнул.
- Имя Клэр Розенцвейг тебе
что-нибудь говорит?
- Нет.
- А Хэзер Баткисс?
- Постой-ка. Ну, точно.
Пергидрольная цыпочка вот с такими буферами.
Из Рэдклиффа.
- Из Рэдклиффа? Мне она
назвала Вассар.
- Ну и наврала. Преподает в
Рэдклиффе. Одно время путалась тут с каким-то филосо-фом.
- Пантеистом?
- Нет. Сколько я помню, с
эмпириком. Поганый тип. Гегеля ни в грош ни ставил и диалектический метод тоже.
102
- А, из этих.
- Во-во. Лабал барабанщиком
в джазовом трио. Потом запал на логический позитивизм. Ну, а когда тот не
сработал, подался в прагма-тики. Последнее, что я о нем слышал,-он будто бы
настриг где-то кучу капусты, чтобы прослушать в Колумбийском университете курс
по Шопенгауэеру. Здешние ребята не прочь отыскать его - или хотя бы наложить
лапу на его учебники, чтобы их перепродать.
- Спасибо, Фил.
- Ты, Кайзер, поверь мне.
Зря стараешься. Этого мистера просто нет - одна пустота. Если бы я хоть на
секунду поверил в аутентичный смысл бытия, думаешь, я смог бы шустрить с
фальшивыми чеками и вообще вставлять об-ществу так, как я ему вставляю.
Вселенная чис-то феноменологична. Ничего вечного нет. Все бессмысленно.
- А кто вчера победил в
пятом заезде?
- Санта Бэби.
Я взял у О'Рурка стакан пива и попытался свести полученные мной
сведения в общую картину, но никакого смысла в них так и не обнаружил. Сократ
покончил с собой - так, во всяком случае, говорили. Христа просто при-кончили.
Ницше съехал с катушек. Если кто-то за всем этим и стоит - там, наверху,- он
опре-деленно не хочет, чтобы о нем кто-либо про-знал. И зачем Клэр Розенцвейг
наврала мне насчет Вассара? Неужели Декарт был прав?
103
И Вселенная действительно дуалистична? Или все-таки в яблочко
попал Кант, постулировав существование Бога на основе нравственного принципа?
Вечером я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как
официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и полу-чил полное
представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр
стоило бы поразмыслить об олимпийской карь-ере. Потом она лежала рядом со мной,
разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными.
Я курил, глядя в потолок.
- Клэр, а что, если Кьеркегор
был прав?
- О чем ты?
- Ведь по-настоящему ничего
знать невоз-можно. Можно лишь верить.
- Это абсурдно.
- Не будь такой
рационалисткой.
- Я не рационалистка,
Кайзер.- Она тоже зажгла сигарету.- Я просто не хочу быть онтологичной. Только
не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губа-ми. И тут зазвонил
телефон. Она взяла трубку.
- Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
- Ты все еще ищешь Бога?
- Есть немного.
104
- Всесильное существо?
Всеединого, Твор-ца Вселенной? Первопричину всех вещей?
- Точно.
- Некто, отвечающий этому
описанию, только что поступил в морг. Так что тебе лучше мотать туда
по-быстрому.
Это был точно Он, и, судя по тому, как Он выглядел, над ним
поработали профессионалы.
- Когда Его привезли, Он
был уже мертв.
- Где Его нашли?
- На складе на
Диланси-стрит.
- Улики?
- Это работа
экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
- Откуда ты знаешь?
- Все сделано тяп-ляп.
Никакой системы. Чистый порыв.
- Преступление на почве
страсти?
- В самую точку. И это
означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
- Почему я?
- Всем в Управлении
известно, как ты от-носишься к Ясперсу *.
- Это не делает меня
убийцей.
- Убийцей - нет, подозреваемым
- да. Выйдя на улицу, я набрал полные легкие
воздуху и попытался прочистить мозги. Потом взял такси, поехал в
Ньюарк и, не доехав одного
* Карл Теодор Ясперс (1883-1969) - немецкий психи-атр
и философ, один из основоположников экзис-тенциализма.
105
квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути
пешком. Его Святейше-ство сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на
есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полу-дюжине
полицейских листовок.
- Присаживайся,- сказал
он, поднимая глаза от пиццы. И протянул
мне руку с перст-нем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это
его встревожило, уже хоро-шо. Очко в мою пользу.
- Пиццу будешь?
- Спасибо, Святейшество. Ты
ешь, не об-ращай на меня внимания.
- Ничего не хочешь? Салату?
- Я недавно заправился.
- Дело твое, хотя майонез у
них тут - пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с
огнем не сыскать.
- Давай к делу, Понтиф. Я
ищу Бога.
- Считай, что обратился по
адресу.
- Выходит, Он существует?
Это показалось им забавным, все загогота-ли. Громила, сидевший
рядом со мной, сказал:
- Видали умника? Бога ему
подавай.
Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил
ему ногу.
- Виноват.- Но он все равно
запыхтел от
злости.
- Разумеется, существует,
Люповиц, одна-ко связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он
разговаривать не станет.
106
- И за что тебе такая
честь, приятель?
- За то, что я весь в
красном.
- Ты об этом костюмчике?
- А ты не хохми. Это дело
нешуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто
тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я
разгуливал в джинсах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру
не дер-жал.
- Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.
- Понятия не имею. Да и
какая мне разни-ца? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.
- И ты никогда не
задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе
твой красный прикид и ты обра-тишься в одного из нас?
- А я пользуюсь специальным
одноднев-ным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так
считаю - безо-пасность того стоит.
- Имя Клэр Розенцвейг тебе
что-нибудь говорит?
- А как же. Факультет естественных
наук Брин-морского колледжа.
- Естественных, говоришь?
Спасибо. - За что?
- За ответ, Понтиф.
Я поймал такси и помчался к мосту Вашинг-тона, заскочив по дороге
в офис и кое-что про-верив на скорую руку. Подъезжая к квартире
107
Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики, и они в первый раз
вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у
нее был определенно встревоженный.
- Бог мертв. Тут были копы.
Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.
- Нет, бэби. Это сделала
ты.
- Что? Не надо так шутить,
Кайзер.
- Это твоя работа.
- О чем ты говоришь?
- О тебе, бэби. Не о Хэзер
Баткисс, не о Клэр Розенцвейг - о докторе Эллен Шепард.
- Как ты узнал мое имя?
- Профессор физики
Брин-морского кол-леджа. Самый молодой из всех, кто когда-либо возглавлял там
кафедру. В середине зимы ты познакомилась на танцульках с джазовым музы-кантом,
который по уши увяз в философии. Парень был женат, но тебя это не остановило.
Пару ночей в койке, и ты решила, что это лю-бовь. Однако любви у вас не
получилось, пото-му что кое-кто встрял между вами. Бог. Видишь ли, лапушка, он
верил или хотел верить в Бога, но тебе с твоими очаровательными научными
мозгами требовалось точное знание.
- Нет, Кайзер, клянусь
тебе, это не так.
- И ты сделала вид, будто
изучаешь фило-софию, потому что это позволяло тебе устра-нить кое-какие
препятствия. От Сократа ты избавилась без особых хлопот, но ему на смену явился
Декарт, так что тебе пришлось использо-
108
вать Спинозу, чтобы пришить Декарта, а когда у тебя не заладилось
с Кантом, ты устранила и Канта.
- Ты не понимаешь, о чем
говоришь.
- Лейбница ты превратила в
котлету, но этого тебе было мало - ты понимала: если хоть один человек поверит
Паскалю, тебе каюк, так что пришлось убрать и Паскаля, и тут ты совер-шила
ошибку, потому что доверилась Мартину Буберу. Он оказался слабаком, бэби. Он
верил в Бога, и поэтому тебе пришлось ликвидировать Бога собственными руками.
- Ты сошел с ума, Кайзер!
- Ничуть, бэби. Ты
притворилась пантеисткой, потому что это давало тебе шанс подо-браться к Нему
поближе - если Он существует, как оно и было на самом деле. Вы с Ним пошли на
прием к Шелби, и когда Джейсона что-то от-влекло, ты Его замочила.
- Черт подери, кто такие
Шелби и Джейсон?
- Какая разница?
Все равно жизнь - сплошной абсурд.
- Кайзер,- сказала она,
внезапно затрепе-тав,- ты ведь не выдашь меня?
- Выдам, бэби. Когда
убивают Высшее Су-щество, кто-то должен за это ответить.
- Ах, Кайзер, мы могли бы
уехать вместе. Только ты и я. Давай забудем о философии. Осядем в каком-нибудь
тихом месте и, может быть, займемся семантикой.
109
- Прости, лапушка, но это
не пляшет. Лицо ее было уже мокрым от слез, когда
она стянула с плеч бридочки пеньюара и я ока-зался лицом к лицу с
нагой Венерой, все тело которой, казалось, твердило: возьми меня - я твоя.
Венерой, чья правая рука ерошила мне волосы, между тем как левая взводила курок
'сорок пятого', который она держала за моей спиной. Однако нажать на спусковой
крючок ей не довелось, потому что я всадил в нее пулю из моего 'тридцать
восьмого', и она, уронив пис-толет, уставилась на меня неверящим взглядом.
- Как ты мог, Кайзер?
Жизнь быстро покидала ее, но я все-таки успел сказать ей все, что
хотел.
- Манифестация Вселенной,
как сложной идеи в себе, противопоставляемой Бытию внут-ри или вовне истинного
Бытия как такового, по существу своему является концептуальным нич-то или Ничто
в его отношении к любой отвле-ченной форме существования, бытующей или
бытовавшей в вечности, но не управляемой за-конами физикалистики, или движения,
или идеями, трактующими о
вневещественности либо отсутствии объективного Бытия субъек-тивного
несходства.
Концепция, конечно, не из самых простых, но, думаю, Эллен усвоила
ее, прежде чем испус-тила дух.
Ниже приводятся выдержки из неизвестного
до сих пор дневника Вуди Аллена, который будет опубликован после смерти автора
или после его ухода из жизни, в зависимости от того, что про-изойдет раньше.
Пережить ночь становится все труднее. Вчера меня посетило нехорошее
чувство, будто какие-то люди пытаются проникнуть в мою комнату и намылить мне
голову. Только зачем? Ощущение, что я вижу непонятные тени, не по-кидало меня,
а в три часа утра нижнее белье, которое я повесил на стул, превратилось в кай-зера
на роликовых коньках. Когда я наконец уснул, мне снова приснился этот кошмарный
сон, в котором сурок посягает на мой выигрыш в лотерее. Полное отчаяние.
Сюжет для небольшого рассказа: человек просыпается одним
прекрасным утром и узнает,
111
что его попугай назначен министром сельского хозяйства. Снедаемый
ревностью, он стреляет-ся, но на свою беду использует для этого писто-лет с
выскакивающим флажком, на котором написано: 'Пиф-паф!' Флажком ему вышибает
глаз, и он смиренно доживает свои дни, впер-вые познав простые человеческие
радости, вро-де разведения цыплят и пневмоторекса.
Тема для рассуждения: почему человек убивает? Он убивает, чтобы
есть. Но не только: часто он делает это, чтобы пить.
Жениться ли мне на В.? Нет, если она не назовет другие буквы
своего имени. А как быть с ее карьерой? Можно ли требовать, чтобы та-кая
красивая женщина перестала посещать ип-подром? Непростое решение... Новая
попытка самоубийства - на этот раз я намочил нос и сунул его в ламповый патрон.
К несчастью, произошло короткое замыкание и меня попросту отшвырнуло от
холодильника. Но навязчивые мысли о смерти не оставили меня. Я по-прежнему
пытаюсь понять, если ли загробная жизнь, и если да, то удастся ли мне разменять
в ней второй десяток?
Сегодня на похоронах я столкнулся со сво-им братом. Мы не виделись
лет пятнадцать, но
112
он, как и раньше, вытащил из кармана футболь-ную камеру и принялся
колотить меня ею по голове. Теперь, по прошествии стольких лет, я стал лучше
его понимать. Как же я раньше не догадался, что 'вонючим тараканом' он на-зывает
меня не столько от злости, сколько из сострадания. Будем говорить начистоту:
брат всегда был гораздо ярче меня - остроумнее, способнее, культурнее. Почему
он до сих пор работает в 'Макдональдсе', остается для меня загадкой.
Сюжет для сатирической повести: бобры захватывают Карнеги Холл и
ставят 'Войце-ка' *. (Сильная тема - многое будет зависеть от
выбора художественных средств.)
Боже, почему меня не покидает чувство вины? Не оттого ли, что я
всю жизнь ненавидел своего отца? А ведь все началось с того, что он припрятал
мой кусок телятины к себе в бумаж-ник. Если бы я его послушался, то всю жизнь
занимался бы изготовлением шляп. 'Шляпы, сынок,- это вещь',- любил повторять
отец. Никогда не забуду, что он сказал, узнав, что я хочу стать писателем. 'Из
тебя такой же писатель, как из меня китайский император!' До сих пор
* 'Войцек' - опера
австрийского композитора Альбана Берга (1885-1935).
113
не понимаю, что отец имел в виду. Как ему тя-жело жилось!
Когда в 'Лицеуме' поставили мою первую пьесу 'Прободение язвы', отец пришел на
премьеру во фраке и противогазе.
'Какое же я ничтожество!' - подумалось мне сегодня, когда я
наблюдал за огненно-крас-ным закатом. (Вчера шел дождь, а мысли в го-лову лезли
те же.) Меня охватила такая не-нависть к самому себе, что я вновь попытался
покончить с собой - на этот раз вдохнул пол-ной грудью воздух, стоя рядом со
страховым агентом.
Новелла: человек просыпается утром и об-наруживает, что
превратился в собственные подтяжки. (Прочтение этой новеллы неодно-значно. Ее
идея принадлежит Крюгеру, ученику Фрейда, который опытным путем показал, что и
копченой грудинке свойственны сексуальные инстинкты.)
Эмили Дикинсон ошибается, утверждая, что надежда окрыляет. Судьбе
было угодно окрылить моего племянника, и теперь я вынуж-ден таскать его по
психиатрам.
Я решил порвать с В. Она не понимает моих книг,- вчера вечером
заявила, что моя 'Крити-ка метафизической реальности' напоминает ей 'Аэропорт'
Хейли. Мы повздорили, и она опять
114
заговорила о детях. Я с трудом убедил ее, что они никогда не
рождаются взрослыми.
Верю ли я в Бога? Верил до происшествия с моей мамой. Случайная
фрикаделька нанесла ей удар по селезенке, от которого она несколько месяцев
пролежала в коме и только пела 'Гре-наду' воображаемой селедке. Почему эта жен-щина
так страдала в расцвете лет? Потому что в юности осмелилась бросить вызов
обществен-ной морали и, выходя замуж, надела на голову бумажный пакет? И как
мне верить в Бога, если на прошлой неделе я угодил языком в каретку
электрической пишущей машинки? Меня муча-ют сомнения. Что, если все на свете
иллюзия и мы находимся в вакууме? Зачем тогда было покупать ковер за такие
деньги? Ах, если бы Бог дал мне какой-нибудь знак! В виде солидного счета в
швейцарском банке, например.
Пил кофе с Мельником. Он мечтает, чтобы всех правительственных
чиновников переодели в куриц.
Сюжет для пьесы: прототип главного ге-роя - мой отец, правда
большой палец ноги у него не такой огромный, как в жизни. Его от-правляют в
Сорбонну учиться игре на гармони-ке. В конце он умирает, так и не осуществив
свою мечту - оказаться по уши в мясном соусе. (Я придумал блестящий финал
второго акта: два
115
карлика обнаруживают в партии волейбольных мячей голову, свирепо
озирающуюся по сторо-нам.)
Сегодня во время послеобеденной прогулки в голову опять лезли
черные мысли. Почему я так часто думаю о смерти? Это может продол-жаться
часами. Мельник уверяет, что душа бес-смертна, но если душа продолжает жить без
тела, то как быть с моим новым костюмом - ведь он ей будет велик? Ну, да
ладно...
Порывать с В. не пришлось: как удачно, что она сбежала в Финляндию
с кривлякой из цир-ка. Что ни делается, все к лучшему, странно только, что у
меня случился очередной приступ и из ушей потекла какая-то жидкость.
Вчера вечером я сжег все свои стихи и пье-сы. По иронии судьбы,
когда я сжигал свой шедевр 'Порочный пингвин', загорелся каби-нет, и теперь на
меня подали в суд какие-то люди по имени Пинчанк и Шлоссер. Воистину Кьеркегор
был прав.
Потусторонний мир существует, в этом сомнений нет. Вопрос лишь в
том, насколько далеко от центра города он расположен и как поздно от-крывается.
Необъяснимые явления происходят постоянно. Один упорно видит призраков. Дру-гой
вдруг слышит голоса. Третий просыпается на лошади во время забега на Прикнессе *. Кто из нас, сидя дома в одиночестве, не испытывал на своей шее
прикосновения ледяной руки? (Я, слава Богу, не испытывал, но у других - было.)
Что стоит за этими переживаниями? Или перед ними, если смотреть с другой
стороны? Неужто одни и впрямь могут предсказывать будущее, а другие общаются с
призраками? И кстати, можно ли после смерти принять душ? К счастью, ответы на
все вопросы, свя-занные с этими психическими феноменами,
* Прикнесс - один
из американских скаковых чем-пионатов, проводится в Балтиморе.
117
в ближайшее время будут даны в книге 'Фу-у', написанной известным
парапсихологом и профессором эктоплазмы доктором Осгудом Медфордом Дюжином из
Колумбийского уни-верситета. Доктор Дюжин представил превос-ходное собрание
сверхъестественных явлений, которое включает в себя все возможные психи-ческие
феномены - от передачи мыслей на рас-стояние до любопытного случая с человеком,
который принимал ванну, а его брат на проти-воположной стороне земного шара
внезапно стал чистым. Далее следуют наиболее интерес-ные примеры из коллекции
доктора Дюжина с его комментариями.
16 марта 1882 года мистер Дж. С. Даббс про-снулся посреди ночи и
увидел, что его брат Амос, который умер четырнадцать лет назад, сидит в изножье
кровати и стряхивает с себя пылинки. Даббс спросил брата, что он тут дела-ет, и
Амос успокоил его, заверив, что он таки умер, а в город просто заглянул на
уик-энд. Тог-да Даббс спросил брата, на что похож 'тот свет', и брат ответил,
что с Кливлендом сход-ство не слишком большое. Но вообще-то он вернулся, дабы
сообщить Даббсу, что надевать темно-синий костюм к носкам с узором из раз-ноцветных
ромбиков - это большая ошибка.
118
В этот момент вошла служанка Даббса и увидела, что хозяин беседует
с 'бесформенным облаком молочного тумана', которое, по ее сло-вам, слегка
напоминало Амоса Даббса, только выглядело немного лучше. Напоследок призрак
попросил Даббса спеть вместе с ним арию из 'Фауста', которую они и исполнили с
великим пылом и усердием. На рассвете призрак удалил-ся, пройдя сквозь стену, а
Даббс, побежав сле-дом, расквасил себе нос.
Здесь мы имеем классический случай поту-стороннего явления, и,
если верить мистеру Даббсу, призрак приходил еще раз, поднял мис-сис Даббс из
кресла и минут двадцать заставлял ее реять над столом, пока наконец не уронил в
соус. Интересно отметить склонность призра-ков к озорству, которое, как
полагает британ-ский мистик А. Ф. Чайлд, вызвано комплексом неполноценности от
осознания себя мертвыми. Явления призраков часто связаны с личностями, кончина
которых была, так сказать, не со-всем обычной. Амос Даббс, к примеру, умер при
загадочных обстоятельствах, когда фермер случайно посадил его на грядку вместо
репы.
Мистер Альберт Сайке сообщает о следующем случае. 'Как-то раз мы с
друзьями сидели, по-едая печенье, и вдруг мой дух покинул мое тело
119
и отправился звонить по телефону. По каким-то своим причинам он
позвонил в Фиберглассовую компанию Московица. После этого дух вернул-ся в тело
и тихо сидел минут двадцать, надеясь, что никто не предложит играть в шарады.
Когда начался разговор о взаимных расчетах, дух вновь покинул мое тело и
отправился блуждать по городу. Я глубоко убежден, что он посетил статую
Свободы, а потом пошел на шоу в мю-зик-холл 'Радио-сити". Далее он посетил
ресто-ран Бенни и задолжал там шестьдесят восемь долларов. Затем мой дух
все-таки решил вер-нуться обратно в тело, но не сумел поймать кэб. В конце
концов он вышел на Пятую авеню и успел воссоединиться со мной как раз перед
последними новостями. Я утверждаю, что он воссоединился со мной именно тогда,
посколь-ку я ощутил внезапный озноб и услышал голос, который произнес: 'Я
вернулся. Передашь мне изюм?"
Впоследствии такое случалось со мной еще несколько раз. Однажды
мой дух отправился на уик-энд в Майами, и там его арестовали при попытке выйти
из универмага Мэйси, не запла-тив за галстук. А в четвертый раз все произошло
наоборот: тело вдруг покинуло мой дух, хотя все, что оно сделало, так это
почистилось и вер-нулось обратно'.
Дух, покидающий тело, стал вполне обы-денным явлением к 1910 году,
когда регулярно
120
сообщалось о таких духах, тщетно блуждавших по Индии в поисках
американского консульства. Это явление весьма схоже с транссубстанциализацией -
процессом, посредством которого личность внезапно дематериализуется, а мате-риализуется
вновь где-нибудь в другом месте земного шара. Неплохой способ путешество-вать,
хотя багаж приходится ждать не менее получаса. Наиболее яркий случай
транссубстанциализации произошел с сэром Артуром Ныр-ни, который, однажды
принимая ванну, исчез с отчетливым 'бульк' и неожиданно возник в секции
струнных Венского симфонического оркестра. После этого он двадцать семь лет
сохранял за собой место первой скрипки, хотя умел играть только 'Три слепые
мышки', и однажды так же внезапно исчез во время ис-полнения симфонии Моцарта
'Юпитер', чтобы обнаружиться в постели рядом с Уинстоном Черчиллем.
Мистер Фентон Аллентак описывает следую-щий случай вещего сна. 'Я
лег спать в полночь, и мне приснилось, что я играю в вист с тарел-кой резаного лука.
Внезапно сновидение пере-шло в иную стадию, и я увидел, что моего дедушку,
который вальсирует посреди улицы с полностью одетым манекеном, сейчас переедет
121
грузовик. Я хотел закричать, но, открыв рот, су-мел издать только
бой курантов, а грузовик сбил дедушку и уехал.
Проснувшись в холодном поту, я побежал в дом дедушки и спросил, не
собирается ли он в ближайшее время вальсировать по улице с одетым манекеном.
Разумеется, он ответил отрицательно, но признался, что подумывал прикинуться
пастухом, дабы легче было высле-живать врагов. Успокоившись, я вернулся до-мой,
но позже узнал, что старик поскользнулся на курином салате и выпал из здания
компании 'Крайслер'.
Вещие сны нередко сбываются, и это нельзя считать простым
совпадением событий. Увидит человек во сне смерть родственников - и они
умирают. Впрочем, так везет не всем. Дж. Мартинесу из Кеннебанкпорта в штате
Мэн приснилось, что он крупно выиграет на скачках в Ирландии. Проснувшись, он
обнаружил, что его кровать уже плывет через океан.
Сэр Хью Свигглс, скептик, сообщает об инте-ресном спиритическом
сеансе.
'Мы собрались в доме известного медиума мадам Рейно, где нам
велели сесть за круглый стол и взяться за руки. Мистер Викс, не удер-
122
жавшись, захихикал, и мадам Рейно треснула
его по голове доской. Затем погасили свет,
и мадам Рейно попыталась войти в контакт
с мужем миссис Марпл, который умер в опере,
когда у него загорелась борода. Далее следует
дословная запись беседы.
Миссис Марпл. Что вы видите?
Медиум. Вижу голубоглазого мужчину в шля-пе размером с карусель.
Миссис Марпл. Это мой муж!
Медиум. Его зовут... Роберт. Нет... Ричард...
Миссис Марпл. Куинси.
Медиум. Куинси! Да, точно.
Миссис Марпл. Что еще можете сказать?
Медиум. Вообще-то он лысый, но обычно прикрывает голову листьями,
так что никто этого не замечает.
Миссис Марпл. Да! Верно!
Медиум. Он зачем-то таскает с собой какой-то предмет... свиное
филе.
Миссис Марпл. Мой подарок к годовщи-не свадьбы. Можете заставить
его говорить?
Медиум. Дух, дух. Говори.
Куинси. Клэр, это Куинси.
Миссис Марпл. О, Куинси! Куинси!
Куинси. Сколько времени надо жарить цып-ленка, пока он будет
готов?
Миссис Марпл. Его голос! Это он!
Медиум. Всем сосредоточиться.
Миссис Марпл. Куинси, с тобой там хо-рошо обращаются?
123
Куинси. Неплохо, хотя
одежду из чистки
приходится ждать четыре дня. Миссис Марпл. Куинси, ты по мне скуча-ешь?
Куинси. А? О... Э-э... Конечно. Конечно,
детка. Вообще-то мне пора... Медиум. Он исчезает. Растворяется...
Я пришел к выводу, что этот сеанс может пройти самую строгую
проверку на досто-верность, если не принимать во внимание фо-нограф, который
нашли у мадам Рейно под платьем'.
Нет сомнений, что некоторые события, за-фиксированные во время
подобных сеансов, действительно имели место. Как тут не вспом-нить знаменитый
эпизод в доме Сибил Серецки, когда ее золотая рыбка запела 'Я чувствую ритм'* - любимую песню недавно погибшего племянника хозяйки! Однако
контактировать с мертвыми необычайно сложно, поскольку большинство усопших
отнюдь не расположены к беседам, а те, которые соглашаются погово-рить, долго
мямлят и заикаются, прежде чем до-берутся до сути дела. Автор лично наблюдал,
как ожил спиритический столик, а доктор Джо-шуа Флигл из Гарварда провел сеанс,
во время которого столик не только ожил, но также изви-нился, поднялся по лестнице
и лег спать.
* 'Я чувствую
ритм' (I Got Rhythm) - песня Джорд-жа Гершвина.
124
Один из самых поразительных случаев яснови-дения продемонстрировал
выдающийся грече-ский психоделик Ахилл Лондос. Примерно в де-сять лет Лондос
осознал, что обладает 'необыч-ной силой'; именно тогда путем умственной
концентрации он, лежа в постели, заставил вставную челюсть своего отца
выскочить изо рта. Мужа соседки, которого не могли найти целых три недели,
Лондос посоветовал искать в теплице, где пропавший и обнаружился, за-хваченный
врасплох за вязанием на спицах. Сосредоточив свою волю на лице обычного че-ловека,
Лондос мог заставить его корчить рожи, которых хватило бы на целую пленку фирмы
'Кодак', хотя улыбнуться он, кажется, не сумел принудить никого.
В 1964 году Лондоса попросили помочь по-лиции изловить
Дюссельдорфского душителя, злодея, который на груди каждой жертвы не-изменно
оставлял кусок обгоревшей аляски*. Просто понюхав
носовой платок негодяя, Лон-дос привел полицию к Зигфриду Ленцу, разно-рабочему
колледжа для глухих тетерь, который признал себя душителем и попросил вернуть
платок.
* Аляска - полушерстяная
и начесная ткань.
125
Лондос - всего лишь один из многих лю-дей, обладавших подобной
психической силой. С. Н. Джером, экстрасенс из Ньюпорта, штат Род-Айленд,
утверждает, что сможет угадать любую карту, которую загадает белка.
И наконец мы подходим к Аристонидису, гра-фу, жившему в XVII веке, чьи предсказания до сих пор
ошеломляют и потрясают даже самых отъявленных скептиков. Вот несколько типич-ных
примеров.
'Две нации вступят в войну, но только одна из них победит'.
(Эксперты склонны считать, что это отно-сится к русско-японской
войне 1904-1905 гг. - предсказание невероятной силы, если учесть, что оно было
сделано в 1540-м.)
'Человек из Стамбула запачкает шляпу, и вещь будет испорчена
навсегда'.
(В 1860 году Абу Хамид, солдат Оттоман-ской империи, отдал свою
феску в чистку и по-лучил ее обратно всю в пятнах.)
'Вижу великого человека, который однаж-ды осчастливит человечество,
придумав предмет одежды, который будут надевать поверх штанов, дабы прикрыть их
во время приготовления пищи. Предмет сей называть станут 'фартух' или 'фартук'.
126
(Аристонидис, разумеется, имел в виду пе-редник.)
'Великий вождь взрастет во Франции. Он будет очень мал ростом и
произведет большой переполох'.
(Это может относиться либо к Наполеону, либо к Марселю Люмету,
карлику XVIII века, который
организовал заговор с целью натереть Вольтера беарнским соусом.)
'В Новом Свете будет место под названием Калифорния, а человек по
имени Джозеф Коттен* станет знаменит'.
(Это в комментариях не нуждается.)
* Джозеф Коттен (1905-1994) - американский кино-актер,
впервые снявшийся в 'Гражданине Кейне' (1941) Орсона Уэллса, после чего
приобрел попу-лярность и успешно снимался до начала 1980-х.
Балет открывается празднеством. Народ прогу-ливается и закусывает.
Люди в ярких одеждах смеются и танцуют под аккомпанемент флейт и прочих
деревянных духовых инструментов, тогда как тромбоны ведут свою мелодию в ми-норе
в знак того, что скоро закуски кончатся и все умрут.
Вот бродит по парку прелестная девушка. Ее зовут Наташа, она
печальна, потому что ее отца послали воевать в Хартум, а там и войны-то нет. А
сопровождает ее Леонид, юный студент. Он слишком робок, чтобы заговорить с
Наташей, однако каждую ночь приносит к ней на порог по пучку зелени. Наташа
тронута дара-ми и мечтает познакомиться с человеком, кото-рый приносит их -
главным образом, чтобы сказать, что терпеть не может петрушку, а пред-почла бы
сельдерей.
128
Молодые люди знакомятся, когда Леонид, при попытке сочинить
любовную записку Ната-ше, падает с Чертова колеса. Она помогает ему подняться,
и они танцуют па-де-де, после чего Леонид пытается очаровать ее, вращая
глазами. Наконец приходится отправить его в медпункт. Придя в себя, он
пространно извиняется и предлагает прогуляться к палатке ? 5 - погля-деть
представление кукольного театра. Это при-глашение окончательно закрепляет уже
сфор-мировавшееся мнение Наташи, что она имеет дело с дебилом.
Однако насчет кукольного театра она не права. Представление
довольно мило, к тому же в Наташу влюбляется огромная забавная кукла по имени
Дмитрий. Наташа догадывается, что, хотя он и набит всего лишь опилками, у него
есть душа, и когда он предлагает снять комнату в отеле, назвавшись супругами
Доу, она в вос-торге. Они танцуют па-де-де, потея, как загнан-ные клячи. Наташа
признается Дмитрию в люб-ви и клянется, что они всегда будут неразлучны, пусть
даже человеку, который дергает Дмитрия за веревочки, придется спать на
раскладушке в передней.
Леонид, раздраженный тем, что Наташа предпочла ему куклу, стреляет
в Дмитрия, но тот не умирает, а оказывается на крыше Торгового банка, надменно
попивая виски из горлыш-ка. Действие становится сумбурным, и потому,
129
когда Наташа проламывает себе череп, наступа-ет общее ликование.
Мелодичная увертюра повествует о неразрывных узах, связывающих
человека с землей, и о том, почему неизменно выходит так, что в конце концов он
оказывается в нее зарытым. Занавес поднимается,- за ним огромный первобытный
пустырь, какие еще остались кое-где в Нью-Джерси. Мужчины и женщины сидят
отдельны-ми группами, потом принимаются танцевать, но зачем - не понимают сами,
и вскоре снова рас-саживаются. Тут появляется молодой мужчина в расцвете сил и
танцует гимн огню. Внезапно обнаруживается, что огонь охватил его самого, его
тушат и удаляют. Сцена темнеет: Человек бросает вызов Природе - волнующее
единобор-ство, во время которого Природу кусают за ляж-ку, и в результате
следующие шесть месяцев температура выше нуля не поднимается.
Начинается Картина Вторая, а весна все не приходит и не приходит,
хотя уже конец августа, и учреждениям пора переносить начало работы на час
позже. Старейшины племени совещаются и решают умилостивить Природу, принеся ей
в жертву юную деву. Дева избрана. Три часа ей дается, чтобы добраться до
окраины города, где, как ей указано, она должна найти
130
заведение с настоящей жаровней. Когда она там наконец появляется,
ее недоумению нет преде-ла: почему не подают горячие сосиски?
Старейшины приказывают ей затанцевать себя до смерти. Она
трогательно молит о поща-де, дескать, тем более что и танцовщица-то она так
себе. Соплеменники настаивают, и под не-отступную, безжалостную музыку она
враща-ется, обезумев, причем центробежные силы достигают такой величины, что ее
серебряные клипсы перелетают футбольное поле. Все лику-ют, однако
преждевременно: весна так и не приходит, зато двум старейшинам приходят
судебные повестки по обвинению в подделке почтовых переводов.
Увертюру весело начинают медные духовые, однако внизу, на басах,
барабан вздыхает, слов-но предупреждая нас:
'Да не слушайте вы группу духовых! Они же ни черта не понимают!'
Тут поднимается занавас, за. ним - дворец принца Зигмунда,
прекрасный и величест-венный, к тому же приносящий доход в
виде арендной платы. У Принца день рождения, ему исполняется двадцать один год,
но когда он открывает коробки с подарками, его охватывает уныние: в большинстве
коробок - пижамы. По одному его старые друзья подлетают к нему
131
с поздравлениями, и он либо жмет им руки, либо хлопает по заду,
смотря по тому, как ока-зался к нему повернут, подлетев, его приятель. Со своим
лучшим другом, Вольфшмидтом, Принц предается грусти: они клянутся, что если
один из них облысеет, то парик станет носить другой. Вся труппа танцует
приготовления к охоте, пока Зигмунд не говорит: 'Какая еще вам охота?' Никто
толком ничего не понимает, попойка зашла слишком далеко, и когда прино-сят
счет, происходит замешательство.
Разочарованный жизнью, Зигмунд бредет, танцуя, к берегу озера, где
в течение сорока ми-нут любуется своим несравненным отражением в досаде на себя
за то, что не захватил помазок и бритву. Внезапно он слышит хлопанье крыль-ев -
это стая диких лебедей, застилая собой луну, пролетает над озером. Лебеди
забирают вправо и возвращаются - прямо на Зигмунда. В ошеломлении Зигмунд
замечает, что их предводитель - наполовину лебедь, наполовину женщина. К
сожалению, линия раздела прохо-дит вдоль.
Женщина-лебедь очаровывает Зигмунда, который изо всех сил пытается
удержаться от шуточек насчет птицефермы. Следует па-де-де Зигмунда и
Женщины-лебедь, которое кончает-ся тем, что Зигмунд стряхивает ее с себя на
пол. Иветта (Женщина-лебедь) рассказывает Зиг-мунду, что ее гнетут чары злого
колдуна фон Эппса и что в таком виде она даже не может
132
получить в банке ссуду. Своим технически не-вероятно сложным соло
она объясняет (на язы-ке танца), что единственный способ рассеять заклятие фон
Эппса - это отправить влюблен-ного в нее юношу на курсы стенографисток.
Зигмунду эта идея омерзительна, но он клянет-ся пойти на все. Внезапно под
видом тюка с грязным бельем появляется фон Эппс и колдовски увлекает за собой
Иветту. Конец Перво-го Действия.
Действие Второе происходит неделю спустя. Принц готовится жениться
на Жюстине, девуш-ке, о которой он совершенно забыл. Его разди-рают
противоречивые чувства: он все еще любит Женщину-лебедь, но Жюстина тоже очень
красива, к тому же у нее нет выраженных физи-ческих недостатков вроде клюва и
перьев. Танец Жюстины исполнен соблазна. Вид Зигмунда говорит о том, что он
никак не может решить для себя - то ли доводить до конца всю эту волынку с
женитьбой, то ли отыскать Иветту и повыяснить, не могут ли ей чем-нибудь по-мочь
врачи.
Оглушительный удар тарелок: появляется фон Эппс, злой волшебник.
Официально на свадьбу его никто не приглашал, но он обещает, что много не
съест. В ярости Зигмунд вытаски-вает меч и вонзает его фон Эппсу в сердце. В
результате у собравшихся пропадает аппетит, и мать Зигмунда отдает повару
распоряжение с горячим повременить.
133
с поздравлениями, и он либо жмет им руки, либо хлопает по заду,
смотря по тому, как ока-зался к нему повернут, подлетев, его приятель. Со своим
лучшим другом, Вольфшмидтом, Принц предается грусти: они клянутся, что если
один из них облысеет, то парик станет носить другой. Вся труппа танцует
приготовления к охоте, пока Зигмунд не говорит: 'Какая еще вам охота?' Никто
толком ничего не понимает, попойка зашла слишком далеко, и когда прино-сят
счет, происходит замешательство.
Разочарованный жизнью, Зигмунд бредет, танцуя, к берегу озера, где
в течение сорока ми-нут любуется своим несравненным отражением в досаде на себя
за то, что не захватил помазок и бритву. Внезапно он слышит хлопанье крыль-ев -
это стая диких лебедей, застилая собой луну, пролетает над озером. Лебеди
забирают вправо и возвращаются - прямо на Зигмунда. В ошеломлении Зигмунд
замечает, что их предводитель - наполовину лебедь, наполовину женщина. К
сожалению, линия раздела прохо-дит вдоль.
Женщина-лебедь очаровывает Зигмунда, который изо всех сил пытается
удержаться от шуточек насчет птицефермы. Следует па-де-де Зигмунда и
Женщины-лебедь, которое кончает-ся тем, что Зигмунд стряхивает ее с себя на
пол. Иветта (Женщина-лебедь) рассказывает Зиг-мунду, что ее гнетут чары злого
колдуна фон Эппса и что в таком виде она даже не может
132
получить в банке ссуду. Своим технически не-вероятно сложным соло
она объясняет (на язы-ке танца), что единственный способ рассеять заклятие фон
Эппса - это отправить влюблен-ного в нее юношу на курсы стенографисток.
Зигмунду эта идея омерзительна, но он клянет-ся пойти на все. Внезапно под
видом тюка с грязным бельем появляется фон Эппс и колдовски увлекает за собой
Иветту. Конец Перво-го Действия.
Действие Второе происходит неделю спустя. Принц готовится жениться
на Жюстине, девуш-ке, о которой он совершенно забыл. Его разди-рают
противоречивые чувства: он все еще любит Женщину-лебедь, но Жюстина тоже очень
красива, к тому же у нее нет выраженных физи-ческих недостатков вроде клюва и
перьев. Танец Жюстины исполнен соблазна. Вид Зигмунда говорит о том, что он
никак не может решить для себя -то ли доводить до конца всю эту волынку с
женитьбой, то ли отыскать Иветту и повыяснить, не могут ли ей чем-нибудь по-мочь
врачи.
Оглушительный удар тарелок: появляется фон Эппс, злой волшебник.
Официально на свадьбу его никто не приглашал, но он обещает, что много не
съест. В ярости Зигмунд вытаски-вает меч и вонзает его фон Эппсу в сердце. В
результате у собравшихся пропадает аппетит, и мать Зигмунда отдает повару
распоряжение с горячим повременить.
133
Вольфшмидт в это время, действуя от име-ни Зигмунда, находит
пропавшую Иветту, что, по его словам, оказывается задачей совсем не сложной. Он
объясняет так: 'Ну вы сами сооб-разите: много ли болтается по Гамбургу наполо-вину
женщин, наполовину лебедей?' Глухой к мольбам Жюстины, Зигмунд бросается за
Иветтой. Жюстина бежит за ним следом, целует его, раздается минорный аккорд
оркестра, и мы замечаем, что трико на Зигмунде надето на левую сторону. Иветта
рыдает, объясняя, что единственный оставшийся для нее способ изба-виться от чар
- это Смерть. Следует один из самых трогательных и прекрасных пассажей во всем
искусстве балета: Иветта с разгону бьется головой о кирпичную стену. Зигмунд на-блюдает,
как мертвый лебедь превращается в мертвую женщину; он начинает понимать, как
прекрасна и горька бывает жизнь, особенно жизнь дичи. Убитый горем, он решает
последо-вать за нею, и после изящного траурного танца заглатывает гриф от
штанги.
Этот прославленный электронный балет, пожа-луй, одна из самых
драматических балетных постановок. Начинается он увертюрой из по-вседневных
звуков - слышатся уличные шумы, тиканье часов, гном играет 'Хоро Стаккато'
134
на расческе, обернутой в папиросную бумагу. Занавес поднят. Сцена
пуста. Несколько минут не происходит ничего. Наконец занавес падает. Антракт.
Действие Второе. В полной тишине танцуют несколько молодых людей,
притворяясь насе-комыми. Солист - муха комнатная обыкновен-ная, остальные
напоминают различных пред-ставителей врагов садов и полей. Под диссони-рующую
музыку они плетут запутанную нить своего танца в поисках огромного бутерброда,
который постепенно появляется на заднем плане. Они уже совсем было не прочь при-ступить
к трапезе, но тут процессия женщин вносит огромную банку ДДТ. Самцы бросаются в
паническое бегство, но их всех запирают в же-лезные клетки, где и почитать-то
нечего. Жен-щины оргиастически танцуют вокруг клеток, они готовятся к пожиранию
самцов, нужен только соевый соус, который им что-то никак не найти. Все самки
намерены приняться за обед, а одна юная девушка замечает одинокого покинутого
самца с обвисшими усиками-антенками. Ее влечет к нему неудержимо, и пока они
медленно танцуют под звуки французских рож-ков, он шепчет ей на ухо: 'Не ешь
меня!' Они любят друг друга и строят планы свадебного по-лета, но настроение
самки внезапно меняется, и она пожирает самца, решив поселиться вдво-ем с
подружкой.
135
Когда занавес подымается, мы слышим нестер-пимо грустную мелодию и
видим густой лес, за-литый полуденным солнцем. Олененок танцует и неторопливо
щиплет траву. Лениво прогули-вается среди густой листвы. Через некоторое время
начинает кашлять, падает и умирает.
(*) Перевод С. Слободянюка.
Пожалуй, ни одному писателю не удалось со-здать столь сильные и
сложные женские обра-зы, как великому скандинавскому драматургу Йоргену
Ловбергу, известному своим совре-менникам под именем Йорген Ловберг. Его
отношения с противоположным полом были мучительны, но благодаря страданиям и
горю, которые они принесли самому автору, Ловберг подарил миру таких непохожих
и незабываемых героинь, как Дженни Ангстрем в пьесе 'Всюду гуси' и фрекен
Дроссель в 'Маминых галошах'. Ловберг (урожденный Lovberg, он в зрелые годы снял точки над 'о' и
разместил их на переноси-це) родился в Стокгольме в 1836 году. Первую пьесу он
написал в четырнадцать лет. Она назы-валась 'Муки смущения' и увидела свет
рампы, когда автору было уже за шестьдесят. Критика встретила ту постановку
разноречиво, однако смелость темы (любовь благовоспитанной де-вушки к головке
швейцарского сыра) заставила
137
консервативную публику покраснеть. В творче-стве Ловберга можно
выделить три периода. Первым был создан цикл пьес о страхе, ужасе, отчаянье и
одиночестве (комедии). Затем драма-тург обратился к острым общественным пробле-мам.
Его драмы того периода сыграли немалую роль в переходе к более безопасным
методам взвешивания кильки. И наконец, шесть великих трагедий, образующих
последний цикл: они написаны незадолго до смерти. В 1902 году от творческого
перенапряжения у Ловберга отва-лился нос, и драматурга не стало.
Первой из великих ловберговских женщин пришла к зрителю Хедвиг
Молдау - главная героиня пьесы 'До гланд', в которой автор вы-нес насмешливый
приговор великосветской графомании. Хедвиг известно, что Грегор Нор-стад
использовал нестандартный строительный раствор, когда клал крышу курятника.
Однажды ночью крыша обрушивается на Клавара Экдаля. Хедвиг узнает, что
несчастный одновременно ослеп и облысел, и её охватывают муки совести. Следует
знаменитая финальная сцена.
Хедвиг. Значит... все-таки рухнула.
Доктор Рорлунд (после большой паузы). Да. Прямо на голову.
Хедвиг (насмешливо). Интересно, что его за-несло в
курятник?
Доктор. Любил кур. Нет-нет, не всех, не кур
138
вообще, уверяю вас. Некоторых. (Многозна-чительно.) Он умел
ценить кур.
X е д в и г. А Норстад? Что он делал,
когда... это случилось?
Доктор. Натерся чесноком и спрятался в по-гребе.
X е д в и г (себе). Я никогда не
выйду замуж.
Доктор. Вы что-то сказали?
Хедвиг. Вам показалось. Идемте, доктор. Пора бы вам постирать
рубашку. Пора бы всем постирать рубашки...
Образ Хедвиг многим обязан родной сестре Ловберга Хильде, властной
и неврастеничной женщине. Она была замужем за вспыльчивым финским мореходом,
который в конце концов загарпунил ее. Ловберг боготворил сестру и только
благодаря ее влиянию избавился от при-вычки разговаривать со своей тростью.
Вторую в череде великих героинь Ловберг вывел в пьесе 'Дикая
шутка', могучей драме ревности и страсти. Мольтвик Дорф, укротитель анчоусов,
узнает, что его брат Аовульф получил в наследство деликатную болезнь их отца.
Дорф обращается в суд. Он утверждает, что болезнь по праву принадлежит ему, но
судья Мандерс берет сторону Аовульфа. Нетта Хольмквист, хо-рошенькая и
самоуверенная актриса, подбивает Дорфа пойти на шантаж: пускай он пригрозит
Аовульфу, что сообщит властям, как тот в свое
139
консервативную публику покраснеть. В творче-стве Ловберга можно
выделить три периода. Первым был создан цикл пьес о страхе, ужасе, отчаянье и
одиночестве (комедии). Затем драма-тург обратился к острым общественным пробле-мам.
Его драмы того периода сыграли немалую роль в переходе к более безопасным
методам взвешивания кильки. И наконец, шесть великих трагедий, образующих
последний цикл: они написаны незадолго до смерти. В 1902 году от творческого
перенапряжения у Ловберга отва-лился нос, и драматурга не стало.
Первой из великих ловберговских женщин пришла к зрителю Хедвиг
Молдау - главная героиня пьесы 'До гланд', в которой автор вы-нес насмешливый
приговор великосветской графомании. Хедвиг известно, что Грегор Нор-стад
использовал нестандартный строительный раствор, когда клал крышу курятника.
Однажды ночью крыша обрушивается на Клавара Экдаля. Хедвиг узнает, что несчастный
одновременно ослеп и облысел, и её охватывают муки совести. Следует знаменитая
финальная сцена.
Хедвиг. Значит... все-таки рухнула.
Доктор Рорлунд (после большой паузы). Да. Прямо на голову.
Хедвиг (насмешливо). Интересно, что его за-несло в курятник?
Доктор. Любил кур. Нет-нет, не всех, не кур
138
вообще, уверяю вас. Некоторых. (Многозна-чительно.) Он умел
ценить кур.
X е д в и г. А Норстад? Что он делал,
когда... это случилось?
Доктор. Натерся чесноком и спрятался в по-гребе.
X е д в и г (себе). Я никогда не
выйду замуж.
Доктор. Вы что-то сказали?
Хедвиг. Вам показалось. Идемте, доктор. Пора бы вам постирать
рубашку. Пора бы всем постирать рубашки...
Образ Хедвиг многим обязан родной сестре Ловберга Хильде, властной
и неврастеничной женщине. Она была замужем за вспыльчивым финским мореходом,
который в конце концов загарпунил ее. Ловберг боготворил сестру и только
благодаря ее влиянию избавился от при-вычки разговаривать со своей тростью.
Вторую в череде великих героинь Ловберг вывел в пьесе 'Дикая шутка',
могучей драме ревности и страсти. Мольтвик Дорф, укротитель анчоусов, узнает,
что его брат Аовульф получил в наследство деликатную болезнь их отца. Дорф
обращается в суд. Он утверждает, что болезнь по праву принадлежит ему, но судья
Мандерс берет сторону Аовульфа. Нетта Хольмквист, хо-рошенькая и самоуверенная
актриса, подбивает Дорфа пойти на шантаж: пускай он пригрозит Аовульфу, что
сообщит властям, как тот в свое
139
время подделал подпись одного пингвина на страховом свидетельстве.
Следует четвертая сце-на второго действия.
Дорф. Нетта, Нетта! Всё кончено. Я проиграл.
Нетта. Так может говорить только ничтож-ный слабак, который не
способен найти в себе мужества...
Дорф. Мужества?
Нетта. Мужества сказать Парсону Сматерсу, что он никогда больше не
сумеет ходить нормально и обречен прыгать до конца сво-их дней.
Дорф. Нетта! Нет. Я не могу.
Нетта. Еще бы! Конечно, не можешь. Зря я заговорила об этом.
Дорф. Парсон Сматерс доверяет Аовульфу. Было время, он делил с ним
последнюю пластинку жвачки. Правда, меня тогда еще не было на свете. Ах,
Нетта...
Нетта. Не хнычь. Банк не позволит Аовульфу перезаложить крендель.
Тем более, он уже съел половину.
Дорф. Нетта, что ты предлагаешь?
Нетта. То, что любая жена сделала бы ради собственного мужа. Надо
засолить Аофульва.
Дорф. Опустить в рассол собственного брата?
Нетта. А что тут такого? Чем ты ему обязан?
Дорф. Но это слишком жестоко. Послушай, Нетта... А что, если
уступить ему нашу на-
140
следственную болезнь? В конце концов, можно найти компромисс.
Скажем, он заби-рает болезнь, но оставляет мне симптомы?
Н е т т а. Компромисс? Не смеши меня. Госпо-ди, как меня тошнит от
твоего мещанства, Мольтвик. Если бы ты знал, как я устала от нашего брака. От
твоих вечных идей, твоих привычек, твоих разговоров. От этого плю-мажа, который
ты надеваешь к обеду.
Д о р ф. Остановись... Не трогай плюмажа.
Нетта (презрительно). Послушай, Мольтвик. Я хочу тебе
кое-что рассказать. Об этом знаем только я и твоя мать. Ты гном, Моль-твик.
Дорф. ЧТО?
Нетта. Всё в этом доме построено в масштабе один к двадцати пяти.
Твой настоящий рост - девяносто три сантиметра.
Дорф. Не смей. Не надо. Прекрати, мне пло-хо. Вот, вот, снова эти
ужасные боли... Ска-жи, что ты пошутила, Нетта!
Н е т т а. Нет, Мольтвик.
Дорф. У меня дрожат коленки.
Нетта. Ничтожество.
Дорф. Нетта, Нетта, скорее открой окна!
Нетта. Нет. Сейчас я зашторю их.
Дорф. Свет! Умоляю... Дайте Мольтвику свет!
Для Ловберга Мольтвик стал символом преж-ней, гниющей и умирающей
Европы. Напротив, в Нетте воплотилась жестокая, первобытная
141
мощь истории, которой предстояло в ближай-шие полвека совершенно
переменить облик континента и найти свое наивысшее воплоще-ние в песнях Мориса
Шевалье. Отношения Нетты и Мольтвика как зеркало отразили брак самого Ловберга
с актрисой Сири Брекман, служившей для драматурга неиссякаемым источником
вдохновения все восемь часов их совместной жизни. Позже Ловберг был женат еще
несколько раз, но уже только на манекенах из универмага.
Безусловно, самая совершенная из героинь Ловберга - фру Сенстед в
'Спелых персиках', его последней реалистической драме. (После 'Персиков' он
экспериментировал с формой и написал пьесу, в которой всех персонажей звали
Ловбергами. Увы, успеха она не имела. Драматургу оставалось жить еще три года,
но после того сокрушительного провала он уже не выходил из своего плетеного
бака для белья). 'Спелые персики' по праву относят к вели-чайшим шедеврам
мастера, а заключительная сцена с миссис Сенстед и ее невесткой Бертой сегодня,
пожалуй, современна как никогда.
Берта. Ну, скажи же, что тебе нравится, как мы обставились! Если
бы ты знала, чего стоит устроить дом на зарплату чревовеща-теля...
Фру Сенстед. Что ж, всё вполне... удобно.
142
Б е р т а. Удобно? И всё?
Фру Сенстед. Кто придумал обтянуть го-лову лося алым атласом?
Берта. Твой сын, конечно. Генрик - при-рожденный дизайнер.
Фру Сенстед (внезапно). Генрик - неиспра-вимый болван!
Берта. Неправда!
Фру Сенстед. Ты знаешь, что до прошлой недели он понятия не имел,
что такое снег?
Берта. Как вам не стыдно!
Фру Сенстед. Мой дорогой мальчик...Послушай, Берта. Ты ведь не
знаешь,- Генрик сидел в тюрьме. Да-да. Его посадили за то, что неправильно
говорил слово 'дифтонг'.
Берта. Я не верю вам.
Фру Сенстед. Увы, детка. И с ним в каме-ре оказался один
эскимос...
Берта. Замолчите! Я не хочу ничего об этом знать!
Фру Сенстед. А придется, моя кукушечка. Ведь, кажется, так Генрик
зовет тебя?
Берта (сквозь слезы). Да, так. Он зовет меня его
кукушечкой. А иногда его воробушком. А иногда бегемотиной.
Обе
плачут навзрыд.
Фру Сенстед. Берта, милая Берта... Ушан-ка, которую он носит,- не
его. Ему выдали ее на работе.
143
Берта. Мы должны помочь Генрику. Мы должны прямо сказать ему, что
сколько бы человек ни махал руками - он не взлетит.
Фру Сенстед (неожиданно рассмеявшись). Генрик всё знает. Я
рассказала ему, как ты относишься к его супинаторам.
Берта. Вот как... Значит, ты обманула меня?
Фру Сенстед. Называй как хочешь. Ген-рик сейчас в Осло.
Берта. В Осло!
Фру Сенстед. Герань он забрал с собой.
Берта. Вот как. Вот...как... (медленно уходит через
застекленные двери в глубине сцены).
Фру Сенстед. Вот так, моя кукушечка. Он все-таки вырвался из
твоего цепкого клю-вика. Не пройдет и месяца, как наконец исполнится его
заветная мечта: мой маль-чик сожжет свои колючие варежки и раз-рубит все узлы
на шнурках. А ты что же, на-деялась заточить его тут навечно, Берта? Как бы не
так! Генрик - вольный зверь, он не может жить в клетке! Как дикому хомя-ку, как
всякой вши - ему нужна свобода! (Выстрел за сценой. Фру Сенстед бросается в
комнату Берты. Крик. Фру Сенстед возвра-щается; на ней нет лица, ее колотит
дрожь.) Насмерть. Счастливая. А я... я должна жить дальше. Вот уже
наступает ночь. Как быстро она наступает! Как быстро! - а мне еще надо успеть
перевесить традесканции.
144
Создавая образ фру Сенстед, Ловберг мстил матери, которая тоже
была очень строгой жен-щиной. Начинала она воздушной акробаткой в бродячем
цирке. Будущий отец драматурга, Нильс Ловберг, работал живым пушечным ядром.
Молодые встретились в воздухе и поже-нились прежде, чем коснулись земли. Однако
брак оказался несчастливым, и к тому времени, как Йоргену исполнилось шесть
лет, родители уже ежедневно палили друг в друга из цирковых пистолетов. Такая
обстановка не могла не подействовать на впечатлительного мальчика. Довольно
скоро у него появились первые симп-томы впоследствии знаменитых ловберговских
'настроений' и 'тревог'. Например, до конца дней при виде цыпленка-табака он
снимал шляпу и кланялся. В последние годы Ловберг признавался близким друзьям,
что 'Спелые персики' дались ему нелегко, и несколько раз ему казалось, что он
слышит голос матери. Она спрашивала, как добраться с Манхэттена к ста-туе
Свободы.
Предчувствия для частного детектива - штука весьма небесполезная.
Хотя бы вот и в этот раз: когда ко мне в контору вкатился этот расплыв-шийся
колобок по имени Уорд Бэбкок, тут же вылив на меня весь ушат своих горестей,
мне следовало бы повнимательнее отнестись к ледя-ной дрожи, которая так и
пронизала мой позво-ночник.
- Кайзер? - осведомился
он.- Кайзер Люповиц?
- Что ж, в моей лицензии
именно так и значится,- парировал я.
- Мне нужна ваша помощь.
Меня шанта-жируют! Умоляю!
Он трясся, как солист рок-ансамбля. Я по-додвинул ему через стол
стакан и бутылку пше-ничной, которую всегда держу под руками для надобностей не
вполне медицинских.
- Ну-ка расслабься. Потом
все объяснишь.
- Вы... вы не расскажете
моей жене?
146
- Войди в мое положение,
Уорд. Я не могу ничего обещать.
Он попытался разлить по стаканам, но звон при этом, должно быть, и
на улицу доносился, а пойло в основном пролилось ему в башмаки.
- Я человек рабочий, -
сказал он. -Сле-сарь-ремонтник. Делаю и починяю хлопушки и хрюкалки для
подначек. Ну, вы знаете - ма-ленькие такие штучки,- подает тебе кто-нибудь руку
здороваться, а она как хрюкнет!
- Ну?
- Кстати, многие из начальства
это любят. Особенно там, на Уолл-стрит.
- Ну-ну, ближе к делу!
- Так я же и говорю: по
командировкам, значит, мотаюсь как проклятый. В общем, сами понимаете, что это
значит. Иной раз таким себя одиноким чувствуешь! Да нет, не то, что вы думаете!
Видите ли, Кайзер, в глубине души ведь я интеллигент. Конечно, всегда можно
подцепить какую-нибудь фифу, но по-настоя-щему умные женщины - это ведь все же
ред-кость.
- Ага... дальше!
- Да. В общем, сказали мне
про одну мо-лоденькую девчонку. Восемнадцать лет. Сту-дентка из Яссара. За
деньги она к тебе придет и будет говорить
на любую тему - Пруст, Йейтс,
антропология... Обмен мыслями. Поня-ли теперь, к чему клонится?
- Не вполне.
147
- Я ничего не говорю, жена
у меня - чудо, не поймите превратно. Но не хочет она со мной говорить про Эзру
Паунда. Или там про Элиота. А я этого не знал, когда на ней женился. Слу-шайте,
Кайзер, мне нужна женщина, которая бы возбуждала меня интеллектуально. И я бы с
радостью за это заплатил. Мне не нужна связь, я хочу мгновенной
интеллектуальной отдачи, а потом пусть себе катится. Господи, Кайзер, я ведь
совсем не считаю, что в браке мне не по-везло!
- И давно уже это тянется?
- Да шесть месяцев. Как на
меня накатит, я звоню Флосси. Она у них вроде бандерши. У нее диссертация по
сравнительной лингвис-тике. И она мне посылает интеллигентную де-вицу, понятно?
Вот оно что. Один из тех, которых хлебом не корми, а подавай им
умную бабу. Мне даже жалко стало парня. И ведь не он один, должно быть, в таком
положении. Навалом, наверное, таких фраеров, изголодавшихся по интеллекту-альному
общению с противоположным полом. Последнюю рубаху с себя ради этого снимут.
- И вот теперь она грозится
рассказать жене,- сказал он.
- Кто грозится?
- Да эта Флосси. Они
установили жучок и записали на пленку, как я в номере мотеля обсуждаю Элиота и
Сьюзан Зонтаг, и, надо при-знать, там в некоторых местах меня действи-
148
тельно заносит. Выкладывай им десять кусков, или они тут же
донесут обо всем моей Карле. Кайзер, помогите мне! Карла умрет, если узна-ет,
что умственно она меня не заводит.
Все те же знакомые ухватки гостиничных 'зажигалок'! Надо сказать,
из полиции до меня доходили уже кое-какие толки насчет сомни-тельных делишек
группы женщин с образовани-ем, но пока что-то там у ребят подзаклинило.
- Ну-ка, бери телефон,
соединяй меня с Флосси.
- Зачем?
- Я берусь за твое дельце,
Уорд. Но у меня такса - пятьдесят долларов в день, плюс расхо-ды. Придется тебе
перечинить изрядную кучу этих твоих хрюкалок.
- Ладно, на десять-то
кусков вы все же меня не разденете! - сказал он, осклабясь, под-винул к себе
телефон и набрал номер. Я принял от него трубку и подмигнул ему. Что ж, он мне
начинает нравиться.
Спустя секунды три ответил голосочек неж-ный, как капроновый
чулок, и я изложил свою просьбу.
- Насколько я понимаю, вы
мне можете обеспечить час полноценной трепотни,- ска-зал я.
- Конечно, мой хороший. О
чем будем разговаривать?
- Я бы хотел обсудить
Мелвилла.
- 'Моби Дик' или рассказы?
149
- А что за разница?
- Разница в цене, вот и все. За символизм
доплата отдельно.
- Ну, и во сколько же это
мне обойдется?
- Пятьдесят, может, сто за
'Моби Дика'. А хотите сравнительный анализ - Мелвилл и Готорн? За сотню могу
устроить.
- Годится,- сказал я и
продиктовал ей но-мер комнаты в отеле 'Плаза'.
- Хотите блондинку или брюнетку?
- Хочу сюрприз,- сказал я и
повесил трубку.
Я побрился и, пока заправлялся черным кофе, заодно перелистнул
соответствующий том энциклопедии. Не прошло и часа, как в дверь постучали. Я
отворил. Передо мной стояла рыженькая малышка, как два больших шара ванильного
мороженого упакованная в тугие слаксы.
- Привет, меня зовут Шерри.
Что ж, они действительно умеют действо-вать на воображение.
Длинные прямые волосы, кожаная сумочка, в ушках серебряные колечки, никакой
косметики.
- Поразительно, и как это
тебя в гостини-цу в таком виде пустили! - сказал я . - Швейцар обычно за версту
интеллигенток чует.
- Успокоила его пятеркой.
- Начнем? - пригласил я,
указывая на ку-шетку.
Она закурила и приступила к делу.
150
- Что ж, можно начать с
того, что 'Билли Бад' - мелвилловское оправдание отношения божественного к
сущему, нэ-се-па?
- Похоже, правда не в
мильтонианском смысле.
Я блефовал. Мне было интересно, способна ли она на это клюнуть.
- Нет-нет! В 'Потерянном
рае' как раз не-достает этой субструктуры пессимизма.
Клюнула!
- Да. Да. Господи, как вы правы! - мур-лыкал
я.
- По-моему, Мелвилл нам
заново открыл невинность как добродетель. Добродетель в наивном, но все же
усложненном понимании, вы не согласны?
Я предоставил ей высказываться дальше. Ей было едва ли
девятнадцать, но она успела уже и усвоить и закрепить все эти псевдоинтеллек-туальные
ужимки. Стрекоча, она многословно сыпала познаниями, но все это совершенно
механически. Только это я подначу ее копнуть поглубже - она мне тут же обманный
финт: 'Да, Кайзер, ах, как это глубоко! Подумать только! Платоническое
осмысление христиан-ства! И как это мне в голову не приходило!'
Около часа мы так проболтали, а потом она мне сказала, что ей
пора. Она встала, я выложил сотенную.
- Спасибо, мой хороший.
151
- Там, где я это раздобыл,
деньжата водят-ся и покруче!
- Ты это к чему? Я поймал
ее на любопытстве. Она снова
села.
- А что, если б мне
вздумалось устроить... ну, вроде как посиделки? - сказал я.
- Как это - посиделки?
- Ну, скажем, две девушки
объяснили бы мне Ноэма Хомски*.
- Ммм... так!..
- Ну, нет так нет. Забудем,
ладно?
- Тут тебе надо действовать
через Флос-си,- сказала она. - Но учти: это влетит в копе-ечку!
Пришло время затянуть гайки. Ткнув ей в нос значок частного
детектива, я сообщил, что взял ее на понт.
- Я легавый, малышка, а
обсуждение Мел-вилла за деньги карается по статье 802. Полу-чишь срок.
- Ах, скотина!
- Потише, бэби, не пришлось
бы все по-вторить в полиции. Там тебя за такие слова, по-жалуй, не похвалят.
Она ударилась в слезы. 'Кайзер, отпустите меня! Ну, пожалуйста! -
хныкала она. - Мне
* Ноэм Хомски (р.
1928) - американский лингвист, один из крупных представителей структурализма,
создатель т. н. транформационной грамматики.
152
деньги нужны дотянуть до диплома! Меня сняли со стипендии! Второй
раз уже. О, Господи!'
Тут она выложила все до точки. Музыка и языки в детстве. Потом
молодежные лагеря социалистов, демонстрации и плакаты. Те да-мочки, которые
шпалерами стоят у служебного выхода из театра,- это все она, и те, что каран-дашиком
карябают на полях какой-нибудь из книг о Канте: 'Поразительно! Гениально!' -
это тоже она. Но где-то она оступилась. Где-то сделала неверный шаг и
поскользнулась.
- Мне позарез понадобились
деньги. А одна подружка сказала, что у нее есть знакомый женатик, у которого
супруга не очень-то волокет. А он балдеет от Блейка. А она не рубит в этом,
хоть тресни. Я говорю - ладно, за хоро-шие бабки почему не поговорить с ним о
Блейке? Сначала-то я нервничала! Несла ахинею! Но оказалось, ему - до лампочки.
И тут та подруж-ка сказала, что он не один такой. Ой, бывало уже, меня ловили!
Однажды застукали, когда я в машине читала вслух какие-то стихи из анто-логии,
а в другой раз остановили и обыскали в парке Тэнглвуд. В третий раз мне от них
не отделаться!
- Тогда веди меня к Флосси.
Она закусила губку и говорит:
- Книжный магазин
Хантер-колледжа - ширма!
- Вот как?
153
- Вроде как те игорные
притоны, которые спрятаны позади маникюрных кабинетов. Да вы сами увидите.
Я тут же звякнул в управление и навел справки. Потом я отпустил
ее.
- Ладно,- говорю,- малышка.
Считай, что сошла с крючка. Но из города не уезжай покуда.
Ее личико благодарно приблизилось к моей синеватой роже.
- Хочешь достану тебе
фотографию Дуайта Макдональда, где он читает? - прошептала она.
- Ладно, как-нибудь в
другой раз.
Когда я вошел в книжный магазин Хантер-колледжа, навстречу мне
поднялся продавец, молодой человек с пытливыми глазами.
- Чем могу быть полезен? -
осведомился он.
- Я ищу редкое издание 'Рекламы
самого себя'*. Знаю, что автор отпечатал несколько
тысяч экземпляров с золотым обрезом - для друзей.
- Я наведу
справки,-сказал парень.- У нас
прямая связь с домом Мейлера.
Взглядом я осадил его. - Я от Шерри,- сказал я.
- Ну, тогда пошли,- нимало
не удивился парень.
Он нажал кнопку, стена книг отъехала в сторону, и, словно агнец, я
очутился посреди
* 'Реклама
самого себя' - сборник эссе (1961) знаме-нитого американского писателя
Нормана Мейлера.
154
суматошного дворца наслаждений, который зовется 'У Флосси'.
Пунцовые тисненые обои вкупе с обстанов-кой в викторианском стиле
создавали атмосфе-ру. Бледные, остриженные без затей нервные девы в очках,
оправленных металлом, лениво развалясь, сидели и лежали на диванах с соблаз-нительно
приоткрытыми томиками классики издательства 'Пингвин' в руках. Блондинка с
улыбкой от уха до уха подмигнула мне, дерну-ла подбородком в сторону комнаты на
втором этаже и сказала:
- Мужчина, как насчет Уоллеса Стивенса, а?
Тут предлагались, однако, не только чисто интеллектуальные
удовольствия; эмоции тоже были в ходу. Как выяснилось, за полета можно было
'вступить в отношения, не доходящие до интимных'. За сотню девица одалживает
тебе свои пластинки Бартока, идет с тобой обедать, затем позволяет
присутствовать при истери-ческом припадке. За полтораста ты слушаешь
стереоприемник с близняшками. За три сотни идет большой набор: в Музее
современного искусства тебя как бы невзначай подклеивает тощая брюнетка
еврейской национальности, дает читать свою дипломную работу, впутывает тебя в
визгливую свару в ресторане из-за фрейдовской трактовки природы женщины, а по-том
симулирует самоубийство (способ - по вы-бору заказчика). В общем,- предел
мечтаний,-
155
на любителя, конечно. А почему нет? Все же великий город -
Нью-Йорк!
- Ну, как пейзажик? -
раздался голос у меня за спиной. Я обернулся и обнаружил себя глаз в глаз с
револьвером 38-го калибра. Вооб-ще-то я на слабый желудок не жалуюсь, но тут и
у меня внутри что-то дрогнуло. Так и есть: это Флосси. Голос я узнал сразу,
однако Флосси оказалась мужчиной. Лицо его было скрыто маской.
- Вы не поверите,- сказал
он,- но у меня нет даже диплома колледжа. Меня вытурили за плохие отметки.
- Из-за этого вы и ходите в
маске?
- Когда-то я мечтал
прибрать к рукам 'Нью-Йоркское книжное обозрение', у меня даже план был
разработан детальный, но для этого, хоть тресни, надо было сойти за Лайоне-ла
Триллинга *. На операцию я поехал в Мекси-ку. Там в
Хуаресе есть такой врач - за деньги он кому угодно придаст сходство с
Триллингом. Но что-то у него не вышло. Лицом я получился вылитый Оден, а
голосом - Мэри Маккарти **. Тогда-то я и начал работать по ту
сторону за-кона.
Быстро, прежде чем его палец успел при-вести в движение спусковой
крючок, я начал
* Лайонел Триллинг (1905-1975) - знаменитый аме-риканский
публицист и критик.
** Мэри Маккарти (1912-1989) - американский лите-ратуровед
и критик.
156
действовать. Рванувшись вперед, я локтем са-данул ему в зубы и,
пока он падал, выхватил у него револьвер. 'Флосси' рухнул как тонна кирпичей.
Когда подоспела полиция, он все еще стонал.
- Чистая работа, Кайзер,- сказал сержант Холмс.- Когда закончим с
этим парнем мы, с ним хотят побеседовать ребята из ФБР. Что-то там какие-то
аферы с дантовским 'Адом', изданным с комментариями. Ну, взяли его, ре-бята!
В тот же вечер, немного попозже, я загля-нул к одной своей старой
знакомой, Глории. Она блондинка. Диплом защитила с отличием. Вся разница в том,
что она-то факультет физ-культуры закончила. Мне было хорошо!
Ниже приводятся некоторые из ранних эссе
Вуди Аллена. Поздних эссе вы не найдете, поскольку автор себя исчерпал.
Возможно, с годами Аллен станет лучше понимать жизнь и опишет ее, пос-ле чего
удалится в свою спальню и больше ее не покинет. Подобно размышлениям Бэкона, вы-сказывания
Аллена кратки и полны житейской мудрости, в чем можно убедиться, хотя ограни-ченный
объем не позволил включить в подборку главное сочинение автора: 'Об освещенной
сто-роне вещей'.
Среди всех чудес природы, возможно, самое удивительное - это
деревья в летнюю пору (если только рядом не появился лось и, шлепая
158
губами, не начал напевать 'Ты свела меня с ума'). У деревьев
зеленая густая листва (в противном случае с ними что-то не так). Взгляните, как
их ветви тянутся, с позволения сказать, к небу. 'Я маленькая ветка, но тоже
хочу получать социальное пособие'. А какое многообразие! Что это - ель или
тополь? Или гигантское красное дерево? Боюсь, это горде-ливый вяз, и вы снова
сели в лужу. Разумеется, вы бы в момент узнали любое дерево, если бы
превратились в пернатого дятла, но тогда - плохо дело - вы бы не смогли завести
свою ма-шину.
Почему деревья гораздо привлекательнее журчащего ручья? И вообще,
всего того, что журчит? Потому что их великолепие есть без-молвное
свидетельство интеллекта, которого еще не знала земля, и уж тем более нынешняя
президентская администрация. Как сказал поэт: 'Создание дерева под силу только
Богу'. Еще бы: поди приделай к нему кору.
Один дровосек собрался срубить дерево, но заметил, что на нем
вырезано сердце и два име-ни внутри. Он отложил свой топор и взялся за пилу. Не
помню, в чем смысл истории, но через полгода дровосеку в качестве наказания
велели научить карлика римским цифрам.
159
Не старость является самым верным признаком зрелости, а умение не
растеряться, проснувшись на оживленной улице в центре города в одних трусах.
Преклонные годы ничем не уступают юным, если вам не нужно платить за квартиру.
Следует хорошенько запомнить, что каждый возраст имеет свои преимущества и только
по-койник не в состоянии нащупать выключатель. Между прочим, страх смерти
связан прежде всего с тем, что за нею может не оказаться загробной жизни,- это
должно особенно удру-чать тех, кто всю жизнь регулярно брился. Вместе с тем
правы и те, кто опасается, что загробная жизнь все-таки существует, - ведь
решительно никому не известно, стоит ли от-кладывать на нее деньги. Сама же
смерть дается нам необычайно легко - легче, чем все осталь-ное: достаточно
только лечь на диван и закрыть глаза.
Подведем итог: так ли страшен возраст? Вовсе нет, если вы чистили
зубы два раза в день! И почему только нет силы, сдерживаю-щей натиск лет? Как
нет хорошего отеля в при-городе Индианаполиса. Ну да ладно...
В общем, лучше всего вести себя соответ-ственно возрасту. Если вам
шестнадцать и меньше, постарайтесь не лысеть. С другой
160
стороны, если вам за восемьдесят, то самое время плестись по
улицам, шаркая, прижимая к себе бумажный пакет и бормоча: 'Кайзер из меня все
жилы вытянет'. Помните: все от-носительно - по крайней мере, так должно быть.
Если же нет, придется начинать путь сна-чала.
Идя по жизни, следует постоянно откладывать на черный день и
сдерживать себя, если вдруг захотелось персикового сока или безумно доро-гую
шляпу. Деньги - это еще не все, и все же лучше быть богатым, чем здоровым.
Представь-те себе, что вы входите в мясную лавку и начи-наете расписывать свое
здоровье: 'Посмотрите, какой у меня загар, а еще я никогда не просту-жаюсь!' Не
ждите, что мясник тут же примется рубить вам мясо (если, конечно, он не круглый
идиот!). Быть богатым все-таки лучше, чем бедным,- хотя бы если исходить из
чисто ути-литарных соображений. Хотя, конечно, счастье не купишь. Взять, к
примеру, стрекозу и мура-вья. Стрекоза развлекалась все лето, а муравей
вкалывал как проклятый. Наступила зима, стре-коза осталась ни с чем, а муравей
стал жало-ваться на боли за грудиной. Да, насекомым не позавидуешь. И не
думайте, что мышам живется
161
лучше. Одним словом, знать бы, где упасть... но только не в
хорошем костюме.
Следует хорошенько запомнить одно: по-тратить два доллара всегда
легче, чем сэконо-мить один. И упаси вас Бог довериться маклеру с французской
фамилией - разоритесь как пить дать.
Что лучше - любить или быть любимым? Ни то, ни другое, если
холестерин у вас больше шестисот. Под любовью я разумею, естественно,
романтическую любовь - любовь между мужчи-ной и женщиной, а не между матерью и
ребен-ком, мальчиком и собакой или двумя метрдоте-лями.
Самое поразительное, что, когда ты влюб-лен, тебя тянет петь. Ни в
коем случае нельзя допускать также, чтобы разгоряченный самец речитативом
декламировал любовные песни. Любить и восхищаться - вещи совершенно раз-ные,
ибо восхищаться можно на расстоянии, а любить - только находясь с предметом
любви в одной комнате, а еще лучше - в одном платя-ном шкафу.
Хороший любовник должен быть сильным и вместе с тем нежным.
Насколько сильным? Скажем, надо уметь поднимать фунтов пять-десят. Следует
также помнить, что для того, кто любит, нет ничего прекраснее объекта любви,-
162
и пусть посторонние говорят, что она неот-личима от мускусной
крысы. Красоту каждый воспринимает по-своему. И если у вас плохое зрение,
обратитесь к ближайшему соседу, пусть скажет, какая девушка симпатичнее.
(Характер-но, что самые симпатичные оказываются и са-мыми большими занудами,
вот почему некото-рые считают, что Бога нет.)
'Счастье любви длится лишь миг,- пел тру-бадур, - мука любви
длится вечно'. Из этой песни мог бы получиться хит, если бы она не пелась на
мотив 'Янки Дудль Денди' *.
Ни то, ни другое занятие удовольствия вам не доставит, так что
займитесь чем-нибудь еще. Навестите заболевшего товарища, а если это не-возможно,
пойдите в театр или сядьте в теплую ванну с интересной книжкой. Всяко лучше,
чем блуждать по роще и с дурацкой улыбкой соби-рать в корзинку цветы. Охота вам
прыгать за ними туда-сюда? И потом, что вы будете делать с этими фиалками?
'Поставлю в вазу',- скаже-те вы. Ну и глупо. Ведь сейчас можно заказать цветы
на дом. Пусть разносчик сам бегает
* 'Янки Дудль Денди' - популярный
американский фильм-мюзикл, вышедший в 1942 г.
163
по лесу - ему за это платят. Если в это время случится гроза или
нападет пчелиный рой, то пусть на гору Синай возносится он, а не вы.
Кстати, не думайте, что я равнодушен к природе, я пришел к выводу,
что в пенорезиновом городе больше сорока восьми часов не продержаться. Но это
уже другая история.
Издательство 'Викинг и сыновья' недавно анонсировало сборник
'Избранные стихотворе-ния и поэмы Шона О'Шона'. Шон О'Шон - великий ирландский
поэт, который, по мнению наиболее авторитетных специалистов, может по праву
считаться самым трудночитаемым, а стало быть, и самым талантливым поэтом своего
вре-мени. Изобилующая ассоциациями и аллюзия-ми сугубо личного характера,
поэзия Шона О'Шона нуждается в тщательном комментиро-вании и знании интимнейших
подробностей личной жизни поэта (до неприличия скудной, если верить биографам),
в противном случае читатель окажется не в состоянии постичь ее глубочайший
смысл.
Приводим одно из стихотворений этой пре-красной книги.
165
Так поплывем же. Поплывем,
И пусть нос Фогарти ведет в Александрию;
Тем временем два брата Бимиш,
Хихикая, несутся к башне,
Любуясь деснами своими.
Подумать только, сколько лет прошло с тех пор,
Как Агамемнон дал совет троянцам:
'Ворота вы не отпирайте, на кой черт
Вам сдался деревянный конь таких размеров'.
Какая связь? А связь такая, что
Шонесси с предсмертным хрипом
Отвел соленый огурец и рюмку,
Которую любовно
Сиделка поднесла перед бульоном.
Отважный Биксби, несмотря
На сходство с дятлом,
Упрямо рылся в том белье нечистом,
Что от Сократа через много лет
Дошло до нас.
Великий Парнелл знал ответ,
Но кто же его спросит!
Пожалуй, только старый Лаффертти,
Чьи шутки грязные нас научили
Прибежище в уроках карате
Отыскивать.
Воистину Гомер был слеп,
И это объясняет в какой-то мере,
Из-за чего он женщин избегал.
Но Энгус и друиды подтвердят,
Что человек во все века стремился
Изменить удел свой жалкий.
166
И Блейк мечтал об этом, и
О'Хиггинс, который ухитрился
Свой собственный костюм украсть из шкафа.
Цивилизация устроена нелепо -
Кругами ходит по своим следам;
История, как пик О'Лири,
Нас манит к небесам, ввергая
В пучину смерти.
Утешимся же, братья:
Дух наших матерей витает в небесах
И к нам взывает.
Построчный комментарий
Так поплывем же...- О'Шон любил пла-вать, хотя никогда в жизни не видел моря. Еще
мальчишкой он мечтал стать моряком, но потом, узнав про акул, одумался. Его
старший брат Джеймс, однако, служил во флоте Ее Величества, но был с позором
уво-лен за продажу морской капусты старшему боцману.
нос Фогарти,- Несомненно,
речь идет о Джордже Фогарти, который в свое время уговорил О'Шона стать поэтом,
заверив, что на вечеринки его будут приглашать в любом случае. Фогарти выпускал
журнал, в котором сотрудничали начинающие по-эты, и хотя на этот журнал
подписалась только мать Фогарти, его значение трудно
167
переоценить как для ирландской, так и для мировой поэзии.
Типичный рыжеволосый ирландец и ве-сельчак, Фогарти считал, что
для приятного времяпрепровождения достаточно улечься в общественном парке и
прикинуться пин-цетом. В результате с ним случился нерв-ный припадок и его
арестовали за то, что он в Страстную пятницу сжевал пару под-штанников.
Нос Фогарти был предметом постоянных насмешек, потому что невооруженным
гла-зом его невозможно было рассмотреть. Как-то на поминках Джима Келли Фогарти
сказал О'Шону: 'Все отдам за нормальный шнобель, иначе я за себя не отвечаю.
Нет никаких сил терпеть!' Фогарти был, между прочим, знаком с Бернардом Шоу, и
тот разрешил ему дернуть себя за бороду при условии, что Фогарти впредь избавит
его от своего общества.
Александрия.- Ближний
Восток фигурирует во многих произведениях О'Шона, начиная со стихотворения
'В Вифлеем на керогазе', где в остросатирических тонах изображается быт одной
ближневосточной гостиницы: повествование ведется от лица египетской мумии.
два брата Бимиш - два полоумка, которые пытались попасть из Белфаста в Глазго, по-сылая
друг друга по почте. Лайам Бимиш
168
учился вместе с О'Шоном в одном иезуит-ском колледже, но его с
позором выгнали за желание держать нос по ветру. Более замк-нутый Квинси Бимиш
до сорока одного года ходил с абажуром на голове. Братья Бимиш имели
обыкновение являться к О'Шону и съедать его ужин, оставляя поэта голодным.
О'Шон тем не менее вспоминал о них с нежностью и в своем лучшем сонете
'Моя-любовь, как вол, сильна' вывел брать-ев в образе двуспального
кресла-кровати.
башня.- После
того как О'Шон покинул ро-дительский кров, он одно время жил в баш-не на юге
Дублина. Башня была не самой высокой: около шести футов, то есть на два
сантиметра короче, чем сам О'Шон. Вместе с ним в башне жил Гарри О'Коннелл,
моло-дой человек с выдающимися литературны-ми задатками; его пьесу в стихах
'Мускус-ный бык' принято было играть под общим наркозом. О'Коннелл оказал
существенное влияние на формирование О'Шона-поэта, уговорив его заменить
истасканную рифму 'кровь - любовь' на новаторскую: 'лю-бовь - кровь'.
любуясь деснами своими. - У братьев Би-миш были незаурядные десны. Лайам Би-миш ежедневно в
течение шестнадцати лет вынимал вставную челюсть и деснами с хрус-том разгрызал
арахис, пока ему не сказали, что такой профессии не существует.
169
Агамемнон.- О'Шон
был помешан на Тро-янской войне. Он не понимал, как можно было принять
деревянного коня от против-ника. Тем более что из брюха коня разда-вался
громкий смех. Очевидно, этот эпизод произвел на поэта очень сильное впечат-ление,
потому что всю оставшуюся жизнь он самым тщательным образом осматри-вал
подарки, которые преподносили ему его близкие и друзья; как-то на день рожде-ния
ему подарили туфли, и О'Шон тут же полез в них с фонариком, то и дело выкри-кивая:
'Есть здесь кто-нибудь? Эй! Отзови-тесь!'
Шонесси - Майкл
Шонесси, писатель и мис-тик; оккультист, который уверял О'Шона, что тем, кто
собирает макулатуру, обеспече-на загробная жизнь. Шонесси верил также, что луна
способна управлять душевными порывами и что если пойти в парикмахер-скую во
время лунного затмения, то преж-девременной импотенции не избежать. О'Шон был
очень привязан к Шонесси и всю жизнь прилежно занимался оккуль-тизмом, однако
осуществить свою дав-нюю мечту - проникнуть в помещение че-рез замочную
скважину - ему так и не уда-лось.
Образ луны занимает важное место в поздней поэзии О'Шона: поэт
признался как-то Джеймсу Джойсу, что больше всего
170
на свете он любит при свете луны запустить руку по локоть в
свежеиспеченный кремо-вый торт.
Ссылка на то, что Шонесси отказался от выпивки, относится, видимо,
к тому вре-мени, когда друзья вместе обедали в Иннесфри и Шонесси плюнул
горохом из тру-бочки в толстую даму, которая не со-гласилась с его трактовкой
бальзамирования трупов.
Биксби - полное
имя: Имон Биксби, полити-ческий деятель, пылкий фанатик, который утверждал, что
только чревовещание спо-собно установить мир на земле. Биксби был
последователем Сократа, хотя и расходился со своим кумиром в определении
философ-ской категории добра. 'Добро', по Биксби, достижимо лишь при условии,
что все люди будут весить одинаково.
Великий Парнелл знал ответ...- Ответ, который имеет в виду О'Шон,- 'олово', вопрос же -
'Что экспортирует Боливия?' Понятно, что никто Парнеллу этого вопроса не
задавал, хотя однажды его попросили назвать самое крупное пушное четверо-ногое
наших дней, и когда Парнелл отве-тил 'цыпленок', его подвергли резкой критике.
Лафферти - ортопед,
лечивший Джона Миллингтона Синга. У Лафферти, личности во всех отношениях
незаурядной, был бурный
171
роман с Молли Блум, которую он бросил лишь тогда, когда сообразил,
что она - ли-тературный персонаж. Лафферти прослыл большим шутником за то, что
однажды обвалял пятки Синга в сухарях и поджарил их на сливочном маргарине. С
тех пор Синг ходил подпрыгивая, и молодые драматурги, дабы перенять у него эту
походку - свиде-тельство незаурядного драматургического видения,- повально
увлеклись карате (от-сюда: '...чьи шутки грязные нас научили при-бежище в
уроках карате отыскивать').
Гомер был слеп...-
О'Шон имеет в виду Т. С. Элиота, современного Гомера, которого он считал поэтом
весьма среднего дарова-ния, но человеком большой души. Впервые О'Шон встретился
с Элиотом в Лондоне на репетиции 'Убийства в соборе' (в перво-начальном
варианте - 'Ножки ценой в миллион'). О'Шон уговорил Элиота сбрить баки и
отказаться от безумного плана от-правиться инкогнито в Испанию и стать
танцором. Поэты сочинили литературный манифест 'Новой Поэзии', обязуясь впредь
уделять меньше внимания такой поэтиче-ской теме, как разведение кроликов.
Энгус и друиды.- Кельтская мифология на-шла свое отражение в поистине многогран-ном
творчестве О'Шона; его стихотворение, которое начинается словами: 'Клот на
барэ, на барэ, на барэ...', рассказывает о том, как
172
древнеирландские боги совместными уси-лиями превратили двух
влюбленных в Бри-танскую энциклопедию.
изменить удел свой жалкий - Возмож-но, относится к мечте О'Шона 'изменить людей',
которых он в целом считал бесче-ловечными, особенно жокеев. О'Шон был
убежденным пессимистом и полагал, что человечество не ждет ничего хорошего,
пока оно не согласится снизить температуру тела, ибо 36,6 - температура слишком
вы-сокая.
Блейк.-
О'Шон был мистиком; он, как и Блейк, верил в потусторонние силы. О'Шон убедился
в их существовании после того, как его брата Бена ударило молнией в тот самый
момент, когда он высунул язык, что-бы заклеить конверт. Молнии не удалось убить
Бена, но бедняга семнадцать лет про-жил с высунутым языком, чем лишний раз
доказал, как справедлива судьба.
О'Хиггинс.-Патрик
О'Хиггинс познакомил О'Шона с Полли Флаэрти, которая вышла за него замуж после
десяти лет тайных встреч, во время которых влюбленные толь-ко и делали, что
тяжело дышали друг на друга. Полли была слишком ограниченным существом, чтобы
представить себе истин-ные масштабы дарования мужа: она уверяла подруг, что
если О'Шона и будут помнить, то лишь за восторженные вопли, которые
173
он неизменно издавал, прежде чем съесть яблоко.
пик О'Лupи.-О'Шон сделал предложение Полли на вершине горы О'Лири как раз перед тем,
как его избранница свалилась в пропасть. О'Шон навещал невесту в боль-нице и
завоевал ее сердце одой 'О разложе-нии всякой плоти'.
...дух наших матерей... и к нам взыва-ет. - Будучи при смерти, мать О'Шона Бриджет
слезно умоляла сына бросить пи-сать стихи и стать коммивояжером по про-даже
пылесосов. О'Шон не смог ей этого обещать и всю жизнь страдал от чувства вины,
хотя на международной поэтической конференции в Женеве сумел таки всучить У. X. Одену и Уоллесу Стивенсу по пыле-сосу.
Несколько примеров из моего четырехтомного
собрания наиболее удивительных созданий мировой литературы, которое будет
опубликовано издательством 'Неликвидер и сыновья' на доходы от забастовки
норвежских пастухов
Черноголовый пострел - небольшая птица, об-ладающая даром речи.
Обращается к себе в тре-тьем лице, скажем: 'Ну чем он не пострел?' В персидской
мифологии появление черноголо-вого пострела утром на подоконнике означает, что
близкий родственник скоро разбогатеет или же переломает себе ноги, наткнувшись
на по-мойное ведро.
По преданию, Заратустре вместо обещан-ных серых шкурок подарили на
день рождения черноголового пострела.
В вавилонской мифологии также встречает-ся черноголовый пострел,
однако здесь он вы-глядит более язвительным и желчным. 'Какая
(*) Переводы А. Ливергента отмечены знаком(*)
, пере-воды С. Слободянюка не отмечены.
175
чушь, право!' - то и дело замечает вавилонский пострел.
Некоторым читателям, возможно, знакома малоизвестная опера
Гольштейна 'Taffelspitz'*, где немая девушка влюбляется в
черноголового пострела, целует его, и они, взявшись за руки, носятся по сцене,
пока не падает занавес.
Летающий сциник - небольшая ящерица с че-тырьмястами глаз; из них
двести - для дали и еще двести - для чтения. Старая легенда гла-сит: если
человек встретится взглядом с летаю-щим сциником, у него на следующий же день
отберут водительские права.
Значение словосочетания 'рыть могилу сцинику' неизвестно даже
самим сциникам, у ко-торых не принято хоронить родных и близких.
В скандинавской мифологии Локи пытается отыскать кладбище
сциников, но встречает на своем пути рейнских русалок, которые награж-дают его
трихинозом.
* * *
Как-то раз император Хо Син созерцал во сне дворец, который был
больше его собственного, но плата за аренду была вполовину меньше.
* Taffelspitz - изысканное австрийское блюдо из ва-реной говядины.
176
Поднявшись на крыльцо и войдя в здание, Хо Син неожиданно
обнаружил, что тело его вновь стало молодым, в то время как голова застряла
где-то между шестьюдесятью пятью и семью-десятью годами. Открыв дверь, он
увидел за ней другую, ведущую к следующей, и через некото-рое время понял, что
прошел сто дверей и вы-шел на задний двор.
Хо Син уже готов был впасть в отчаяние, но тут ему на плечо сел
соловей, завел прекрасней-шую в мире песню, а закончив, долбанул импе-ратора в
нос.
Умиротворенный Хо Син глянул в зеркало, но вместо своего отражения
увидел там челове-ка по имени Мендель Голдблат, водопроводчи-ка из компании
Вассермана, который заявил, что император присвоил его пальто.
Вот так Хо Син раскрыл великую тайну жизни, гласившую 'Никогда не
пой йодлем' *.
Проснувшись в холодном поту, император так и не смог понять, сон
ему снился или он до сих пор пребывает в сне, который снится его
вольноотпущеннику.
Сирен - морское чудище с телом краба и голо-вой дипломированного
бухгалтера.
Согласно легенде, сирен обладает чарующим
* Манера пения
тирольцев.
177
голосом, который сводит с ума моряков, осо-бенно когда он
распевает песни Кола Портера. Убить сирена - дурная примета; в поэме сэра
Герберта Фигга рассказывается, как моряк подстрелил одного из них, и корабль
тут же по-пал в жесточайший шторм, так что команде пришлось схватить капитана и
бросить за борт его вставную челюсть, чтобы остаться на плаву.
Клыкодав - мифический зверь с головой льва и телом льва, но
другого. Клыкодав может про-спать тысячу лет кряду, а затем проснуться, объятый
пламенем, особенно если он заснул с сигаретой в зубах.
Считается, что Одиссей пробудил клыкодава от шестисотлетнего сна,
но тот явно встал с левой ноги и принялся упрашивать Одиссея дать ему
вздремнуть еще хотя бы пару сотен лет.
Появление клыкодава - плохой знак: он предвещает землетрясение
либо приглашение на день рождения.
* * *
Один индийский мудрец поспорил с чародеем, что тот не сумеет его
одурачить, после чего чародей стукнул мудреца по голове и обратил его в голубя.
Голубь вылетел в окно и полетел на Мадагаскар, толкая перед собой багаж.
178
Наблюдавшая за этим жена мудреца поин-тересовалась, может ли
чародей превращать му-сор в золото, и попросила в случае положитель-ного ответа
превратить ее брата в три доллара наличными, чтобы день не пропал даром.
Чародей ответил, что научиться подобному трюку можно, лишь
объездив все четыре сторо-ны света, но в одной из них надо побывать в мертвый
сезон, а в три другие билеты следует заказывать заранее.
Женщина секунду подумала и решила со-вершить паломничество в
Мекку, позабыв при этом выключить плиту. Через семнадцать лет она вернулась и,
поболтав с далай-ламой, тут же разбогатела.
(Вышеизложенное является пересказом од-ного из индуистских мифов,
объясняющих, откуда у нас пшеница. - Автор.)
Огромная белая мышь, у которой на животе вы-ведены слова: 'Разве
мне грустно?'
Зеброкрыс отличается от других грызунов одной уникальной
особенностью: ее можно по-добрать и играть на ней, как на аккордеоне. В этом с
ней немного сходна лунетта - крохот-ная белка, умеющая свистеть и лично
знакомая с мэром Детройта.
179
* * *
Астрономы толкуют о населенной планете под названием Квельм,
которая находится так дале-ко от Земли, что человек, путешествующий со
скоростью света, потратит шесть миллионов лет на поездку, хотя жители Квельма
планируют в ближайшее время пустить экспресс, который сократит время полета до
двух часов.
Средняя температура на Квельме составляет тринадцать градусов ниже
нуля, и потому ку-паться там запрещено, а курорты либо закрыты, либо предлагают
гостям развлекаться самостоя-тельно.
Вследствие удаленности от центра Солнеч-ной системы силы тяжести
на Квельме нет во-обще, и большие застолья приходится тщатель-но планировать.
Вдобавок ко всем этим неудобствам на Квельме нет кислорода, который,
как нам из-вестно, является основой жизни, и те создания, которые там все-таки
живут, зарабатывают на жизнь не иначе как вкалывая на двух работах
одновременно.
Однако легенда гласит, что миллиарды лет назад среда обитания была
куда более благопри-ятной - или, по крайней мере, не хуже, чем в Питтсбурге, -
и там даже жили люди. Эти люди - во всем походившие на нас, только вме-сто носа
у них был здоровенный кочан латука - все поголовно были философами. Они целиком
180
полагались на логику и четко знали, что суще-ствованию жизни
должны быть причины, а по-тому упорно искали темноволосого татуирован-ного
человека в бушлате морского флота.
Человек этот так и не материализовался, и жители Квельма, бросив
философию, заня-лись торговлей по почте, но тарифы резко воз-росли, и все
население погибло.
Фантазия, исследующая эволюцию характера
Дорогой Тео!
Неужели жизнь никогда не обернется ко мне своей лучшей стороной? Я
в полном отчая-нии! Голова моя разрывается! Мадам Сол Швиммер возбуждает против
меня судебный иск за то, что я сделал ей зубной протез так, как чувствовал, а
не так, чтобы он подходил к ее ро-товой полости. Да, это верно! Не могу же я ра-ботать
как заурядный ремесленник. Я вижу так: ее мост должен быть неровным, со
своевольно вставленными зубами, напоминающими языки пламени! Она огорчается,
что сделанная мною челюсть не помещается у нее во рту! Ах, какое негодование
вызывает во мне этот тупой буржу-азный взгляд на вещи! Просто убить ее хочется!
Я пытался поставить удерживающую пластину, но она выпирает, как звезда из
люстры. И все-таки я считаю свою работу прекрасной. Она, видите ли, жевать не
может! Да какое мне дело до того, может она жевать или нет! Тео, силы
182
мои на исходе! Мне не хватает на аренду по-мещения для кабинета и
пришлось просить Сезанна войти со мной в долю, хотя он ужасно старый и дряхлый
и не способен удержать инст-рументы в руках, так что надо их подвязывать, но
руки у него так и ходят ходуном, и когда ему удается попасть инструментом
пациенту в рот, он вышибает больше зубов, чем вылечивает. Что мне делать?
Винсент
Дорогой Тео!
На этой неделе мне удалось сделать весьма, на мой взгляд, удачные
рентгеновские снимки. А Дега увидел их и разнес на все корки. Сказал, что
композиция ни к черту не годится. Все ка-риозные полости оказались в нижнем
левом углу. Я пытался объяснить, что именно так вы-глядит в реальности рот
мадам Слоткин, но он даже не захотел меня выслушать! Сказал, что терпеть не
может оправы, а красное дерево само по себе тяжеловесно. После его ухода я
порвал снимки на мелкие кусочки! Но и это меня не успокоило, и я принялся
пломбировать канал у мадам Вильмы Зардис, но, почувствовав тя-жесть на сердце,
бросил на полдороге. Меня как ударило: пломбирование зубного канала - со-всем
не то, что мне теперь нужно! Кровь броси-лась мне в лицо, голова закружилась. Я
выбежал на улицу - мне требовался глоток свежего воздуха! С затуманенной
головой много дней
183
бродил я без всякой цели, пока не очнулся на морском берегу. Придя
в себя, я вернулся в ка-бинет. Моя пациентка все еще сидела в кресле с открытым
ртом. Я завершил работу, но не смог поставить под ней свою подпись.
Винсент
Дорогой Тео!
Я опять стеснен в средствах. Знаю, я для тебя обуза, но к кому еще
мне обратиться? Нужны деньги на материалы. Сейчас я работаю только с зубной
нитью, импровизирую напро-палую и получаю потрясающие результаты. Боже! Мне не
на что купить даже новокаин. Сегодня надо было рвать зуб и пришлось усып-лять
пациента, читая ему Драйзера. Помоги.
Винсент
Дорогой Тео!
Мы договорились арендовать помещение на паях с Гогеном. Он
прекрасный дантист, специа-лизирующийся на зубных протезах, и, кажется, хорошо
ко мне относится. Он высоко оценил мою работу над зубами мистера Джея
Грингласса. Помнишь, я запломбировал ему семь ниж-них зубов, а потом взял и все
удалил. Грингласс воспринял это очень враждебно, и меня вызва-ли в суд. Речь
шла о наследовании удаленных зубов, и по совету моего адвоката я настаивал на
наследовании зубов целиком, но мне присудили
184
только пломбы. Потом кто-то увидел одну из них у меня на полу, и
теперь ее хотят поместить на выставке! Уже зашла речь о ретроспективе!
Винсент
Дорогой Тео!
Я, видимо, совершил роковую ошибку, свя-завшись с Гогеном. Он
человек крайне неурав-новешенный. Он ужасно много пьет. Когда я его упрекнул,
он сорвал со стены мой доктор-ский диплом. Однажды в мирную минуту я уго-ворил
его поработать на свежем воздухе, в лу-гах, среди зелени, под золотыми лучами
солнца. Он надевал коронки мадемуазель Анджеле Тоннато, а я ставил временную
пломбу мсье Луи Кауфману. Как хорошо было нам обоим творить на пленэре! Эти
ряды ослепительно белых зу-бов, сверкающих на солнце! Внезапный порыв ветра
сорвал парик с головы Кауфмана и унес в кусты. Он кинулся за ним и опрокинул
наземь рабочий столик Гогена. Гоген напустился на меня и хотел ударить, но
вместо этого сбил с ног Кауфмана, который упал задом на вклю-ченный бор.
Кауфман подскочил и быстрее ветра промчался мимо меня, увлекая за собой
мадмуазель Тоннато. Дело кончилось тем, что страховая компания 'Рифкин, Рифкин,
Рифкин и Мельтцер' наложила арест на мой банковский счет. Вышли сколько можешь.
Винсент
185
Дорогой Тео!
Тулуз-Лотрек - несчастнейший из смерт-ных. Более, чем кто-либо
еще, он мечтает стать великим дантистом и обладает подлинным талантом, но из-за
малого роста не может дотя-нуться до ртов своих пациентов, а встать на та-бурет
ему не позволяет гордость. Он вслепую ощупывает их лица, пытаясь обнаружить
зубы, и вчера поставил коронки на подбородок мадам Фительсон. Кстати, старина
Моне работает те-перь только с очень крупными ртами, а Сера, человек угрюмый и
немногословный, без вся-ких объяснений объявил о том, что будет лечить не
больше одного зуба за визит, и так до тех пор, пока не обновит всю полость. В
этом чувствуется основательность архитектора, но должен ли так поступать
дантист?
Винсент
Дорогой Тео!
Я влюблен. На прошлой неделе ко мне на профосмотр пришла Клер
Мемлинг. (Я послал ей открытку, извещая, что со времени ее по-следнего
посещения прошло полгода, хотя на самом деле прошло всего четыре дня.) Тео, она
сводит меня с ума! Я просто сгораю от желания! Ее прикус! Никогда не видел
такого прикуса! Ее челюсти безупречно соответствуют одна дру-гой. Не то что у
мадам Иткин, у которой ниж-няя челюсть выдается на целый дюйм - сущая волчица!
Нет! У Клер зубы прямые и ровные.
186
Не зубы, а дар Божий! Правда, она не абсолют-ное совершенство. Но
недостатков в ней ровно столько, сколько нужно, чтобы подчеркнуть ее прелесть.
Например, у нее есть щербинка между нижним девятым и одиннадцатым. Десятый она
потеряла в отрочестве. Вдруг ни с того ни с сего возникло дупло. Зуб без труда
удалили (точнее, он сам вывалился, когда она с кем-то заболта-лась), а
искусственный не поставили. 'Разве можно заменить нижний десятый! - сказала она
мне. - Это был не зуб, это была судьба'. С годами разговоры об утраченном зубе
утихли, и, насколько я понимаю, теперь я единствен-ный, с кем она может
доверительно побесе-довать на эту тему. Ах, Тео, я люблю ее. Глядя сегодня ей в
рот, я чувствовал себя робким сту-дентом, роняющим тампоны и зеркала. Потом я
обнял ее, показывая, как нужно правильно чистить зубы. До этого моя милая
дурочка не-подвижно фиксировала щетку во рту и мотала головой из стороны в
сторону. В следующий четверг я дам ей подышать веселящим газом и сделаю
предложение.
Винсент
Дорогой Тео!
У нас с Гогеном опять произошла стычка, и он отбыл на Таити! Он
удалял зуб, и в этот момент я его побеспокоил. Он уперся коленом в грудь Ната
Фельдмана, ухватив щипцами его верхний правый моляр. Вполне обычное дело,
187
но тут я как раз имел несчастье войти, чтобы спросить, не
попадалась ли ему на глаза моя фетровая шляпа. Щипцы соскользнули, Фельд-ман
воспользовался случаем, сполз с кресла и выскочил из кабинета. Гоген впал в
яростное исступление! Он прижал мою голову к рент-геновскому аппарату и держал
целых десять минут, так что потом я несколько часов не мог одновременно
моргнуть обоими глазами. Теперь я одинок.
Винсент
Дорогой Тео!
- Все потеряно! Сегодня я решил сделать предложение Клер и оттого
сильно волновался. Она прелестно выглядела в своем платье из органди, в шляпе с
перьями и с обнаженными деснами. Когда она сидела в кресле с дренаж-ной трубкой
во рту, сердце у меня готово было выскочить из груди. Я попытался создать ро-мантическую
атмосферу. Притушил свет и заго-ворил на легкие, приятные темы. Мы оба были под
газом. Дождавшись подходящего момента, я посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
'Поло-щите!' И она... рассмеялась мне в лицо! Да, Тео! Она смеялась надо мной,
а потом со злостью сказала: 'Неужели вы думаете, что я стану по-лоскать рот
ради такого, как вы? Даже в шутку не буду я этого делать!' - 'Ах,- сказал я,-
вы не поняли...' - 'Нет, я слишком хорошо все поняла! И знайте, что никогда не
буду я полос-
188
кать рот ни в чьем присутствии, кроме дипло-мированного ортодонта!
Как вам только в голо-ву взбрело! Прочь!' И с этими словами она в рыданьях
выбежала из кабинета. Тео! Я хочу умереть! Я смотрю на свое отражение в
зеркале, и мне хочется расквасить эту физиономию! Рас-квасить! Надеюсь, ты
здоров.
Винсент
Дорогой Тео!
Да, это правда. Ухо в витрине лавки братьев Флейшман - мое.
Наверное, я совершил глу-пость, но мне очень хотелось сделать подарок Клер в
день рождения, а все магазины были закрыты по случаю воскресенья. Вот так. Под-час
мне кажется, что надо было послушать отца и стать художником. Конечно, эта
профессия не столь увлекательна, как лечение зубов, но она, по крайней мере,
гарантирует размеренный образ жизни.
Винсент
Вайнштейн лежал под покрывалом, в глубоком оцепенении уставясь
глазами в потолок. За окнами ветер гнал по тротуару мягкие волны сырого
воздуха. Шум машин таял в тумане, и в довершение ко всему тлела кровать. По-смотрите
на меня, думал Вайнштейн. Пятьдесят лет. Полвека. На следующий год будет 51. По-том
52. Эдак размышляя, он довел возраст до 55. Как мал оставшийся мне срок, думал
он, как много надо свершить. Вот, к примеру, дав-няя мечта научиться водить
машину. Эдельман, приятель, с которым они, бывало, мальчишка-ми играли во
дворе, выучился этому еще сту-дентом в Сорбонне. Он замечательно управлял-ся с
машиной и самостоятельно объехал множе-ство мест. А Вайнштейн несколько раз
пытался порулить отцовским 'чеви', но так и не сдви-нулся с тротуара.
А какие надежды подавал он ребенком! Вундеркинд, да и только.
Например, когда ка-
190
кие-то вандалы, ворвавшись в библиотеку, пе-ревели на французский
язык поэмы Т. С. Элио-та, Вайнштейн в свои 12 лет взял и перевел их обратно на
английский. Мало того, что его IQ и так изолировал его от общества, он еще терпел несправедливые
преследования за веру, и более всего от собственных родителей. Вот же, сами
правоверные евреи, а не могли смириться с тем, что их сын еврей. 'Как так
случилось?' - в изумлении вопрошал отец. 'А ведь семитская у меня внешность',-
каждое утро думал Вайн-штейн, глядя на себя в зеркало во время бритья. А его
таки несколько раз принимали за Роберта Рэдфорда*, правда,
каждый раз оказывалось, что это были слепцы. А вот еще один школьный приятель,
Фейнгласс. Профсоюзная крыса, про-брался в ряды рабочих, чтобы шпионить. Потом
обратился в марксизм. Стал коммунистическим агитатором. Разочаровавшись в
партийном дви-жении, отправился в Голливуд, озвучивает зна-менитую
мультипликационную мышь. Ирония судьбы.
Вайнштейн тоже поиграл в коммуниста. Чтобы произвести впечатление
на одну продав-щицу из универмага 'Рутджерс', он отправился в Москву и вступил
в Красную Армию. А когда пригласил ее на второе свидание, оказалось, его
* Роберт
Рэдфорд (р. 1937) - американский кино-актер и режиссер.
191
подружку уже подцепил кто-то другой. Вдоба-вок звание сержанта
русской пехоты помешало ему получить сертификат о лояльности, давав-ший право
на бесплатную закуску в дополнение к обеду в столовке на Лонгчэмпс. Оно же спро-воцировало
его на организацию забастовки белых мышей против условий труда в опытной
лаборатории. Строго говоря, его привлекала не столько политика, сколько поэзия
марксист-ской теории. Он верил в коллективизацию и по-беду масс, овладевших
одой 'К половой тряп-ке'. А лозунг об 'отмирании государства' вошел в его плоть
и кровь после того, как в универма-ге 'Сакс' на Пятой авеню у его родного дяди
отвалился нос. Размышляя об истинном смысле социальной революции, Вайнштейн
пришел к непреложному выводу, что ее не пойдешь со-вершать, поев мексиканской
еды.
Другой дядя Вайнштейна, Мейер, пострадал во время Великой
депрессии. Он держал все свое состояние под матрацем, а когда произо-шла буря
на фондовой бирже, правительство, как известно, перетряхнуло все матрацы, и
Мей-ер в одну ночь стал нищим. Ему оставалось только выпрыгнуть из окна, но
поскольку у него не хватило духу пойти до конца, он про-сидел на подоконнике
своего многоквартирного дома с 1930-го по 1937 год.
'Ох уж эта молодежь с ее травкой и сек-сом,- говаривал дядя
Мейер.- Знают ли они,
192
что такое семь лет сидеть на подоконнике? Вот там видишь, что
такое жизнь. Конечно, люди смотрятся как муравьи. Но представь себе, каж-дый
год моя Тесси - мир ее праху - устраивала пасхальный седер* прямо на карнизе. И вся семья собиралась вместе. Ой, племянник!
Что будет с миром, когда у них есть бомба, которая может убить больше народу,
чем взгляд на доч-ку Макса Рифкина?'
Все так называемые друзья Вайнштейна прошли слушания Комиссии по
расследованию антиамериканской деятельности. Блотника при-вела туда за руку
собственная мама. Шарп-штейн пришел сам, признался, что финансиро-вал
Гражданскую войну в России, и добавил, что подарил лично Сталину столовый
сервиз. Он наотрез отказался назвать имена товарищей, с которыми встречался на
митингах единомыш-ленников, но обязался - если таково будет тре-бование
Комиссии - сообщить рост каждого из них. Это сохранило ему возможность каждое
воскресенье покупать пиво в Филадельфии.
Вайнштейн кончил бриться и встал под душ. Он намыливался, и вода
шлепала его по толстой спине. Он думал: вот я в некой точке простран-ства и
времени принимаю душ. Я, Айзек Вайнштейн. Одно из созданий Божьих. Выле-зая из
ванны, он поскользнулся на обмылке
* Седер - пасхальная семейная
трапеза.
193
и упал, ударившись о вешалку для полотенец. Ах, какая неудачная
неделя! Как раз накануне он побывал в парикмахерской и еще не опра-вился от
волнений, связанных с этим событием. Парикмахер сразу решительно взялся за
дело, и вскоре Вайнштейн понял, что он зашел слиш-ком далеко.
- Назад,- закричал он,-
назад!
- Как это - назад,- возразил парикма-хер.- Волосы же обратно не вставишь.
- Ну, тогда
отдай их мне,
Доминик, я возьму их с собой.
- Раз они лежат на полу
моего заведения, они моя собственность, мистер Вайнштейн,- ответил парикмахер.
- Плевать! Отдай мои
волосы!
Вайнштейн рвал и метал, но все было бес-полезно. Расстроенный, он
вышел на улицу. Гоим, думал он. Так или иначе, а достанут они тебя.
Кончив туалет, Вайнштейн вышел из отеля и двинулся по Восьмой
авеню. На углу двое мужчин обрабатывали пожилую даму, выклян-чивая
пожертвования. Господи, подумал Вайн-штейн, было время, когда с этой работой
справ-лялись в одиночку. Что за город. Кругом хаос. Прав был старик Кант:
только разум вносит по-рядок в бытие. Он также подсказывает, сколько следует
дать чаевых. Как все-таки хорошо быть человеком разумным! Вот бы все в
Нью-Джерси были такими. ...
194
Он шел к Харриет поговорить насчет алиментов. Он по-прежнему любил
Харриет, несмотря на то что, пока они состояли в браке, она наставляла ему рога
со всеми абонентами телефонной сети Манхэттена на букву Р. Он простил ее. Но
что, скажите, он должен был по-думать, когда Харриет вместе с его лучшим дру-гом
сняла домик в штате Мэн и, не сказав ему ни слова, исчезла на целых три года?
Будто ему интересно, что там у них было. Его, Вайнштейна, сексуальные отношения
с женой закон-чились давным-давно. Один раз он переспал с ней, когда они
познакомились, второй - в первую ночь медового месяца и еще один, чтобы
проверить, все ли у него в порядке с по-звоночником после вывиха диска. 'До
чего же с тобой паршиво,- жаловался он бывало. - Уж такая ты стыдливая да
целомудренная. Прихо-дится сублимироваться, воображая, что сажаю дерево в
Израиле. Ты напоминаешь мне мою мать'. (Молли Вайнштейн, мир праху ее, кото-рая
глаз с него не спускала и готовила лучшую в Чикаго фаршированную рыбу, пока не
откры-лось, что она добавляла в нее гашиш.)
Для любовных утех Вайнштейну нужна была совсем другая женщина.
Вроде Лу-Энн, большой в этом деле искусницы. Беда только, что она не могла
сосчитать до двадцати, вернее могла, но ей приходилось очень для этого
напрягаться и обязательно снимать туфли. Однажды он попробовал всучить ей
книжку по
195
экзистенциализму, и она разжевала ее и прогло-тила. Вообще с
сексом у Вайнштейна всегда были трудности. Прежде всего из-за роста. Его рост в
носках был 5 футов 4 дюйма (правда, однажды, когда он надел чьи-то чужие носки,
ему удалось намерять 5 футов и целых 6 дюй-мов). Доктор Каррлик, его
психоаналитик, утверждал, что бежать впереди идущего поезда хотя и опаснее
мысленного самоуничтожения, но в конечном итоге и то и другое одинаково дурно
влияет на состояние брючной складки. Каррлик был его третьим психоаналитиком.
Первый был юнгианец, который склонял его к спиритизму. А еще раньше он посещал
одну группу, и когда там пришла его очередь расска-зывать о своих проблемах, он
почувствовал сильное головокружение и смог только пере-числить названия планет.
Но его проблемой были женщины, и он это знал. Он оказывался бессильным с
женщинами, закончившими кол-ледж с оценками выше средней. Зато чувствовал себя
орлом с выпускницами курсов машинопи-си; правда, если они печатали со скоростью
больше шестидесяти слов в минуту, он тоже терялся.
Вайнштейн позвонил в дверь Харриет, и она неожиданно выросла перед
ним на поро-ге. 'Так нос задрала, что жирафа впору раскра-шивать - без
лестницы',- привычно подумал Вайнштейн. Это была их домашняя шутка, смысл
которой оставался для обоих неясным.
196
- Привет, Ханна,- сказал
он.
- Ох, Айк,- ответила она.-
Какой же ты самонадеянный.
Она была права. С его стороны было бес-тактным начинать с этого.
Он ненавидел себя за невоспитанность.
- Как дети, Ханна?
- У меня никогда не было
никаких детей, Айк.
- Значит, мне не напрасно
казалось, что четыреста долларов в неделю на содержание де-тей - это многовато.
Она прикусила губу. Он прикусил свою. Потом прикусил ее.
- Ханна,- сказал он,- я...
Я разорен. Биз-нес с куриными яйцами лопнул.
- По тебе сразу видать. А
может, попро-сишь в долг у своей шиксы? *
- Все у тебя шиксы.
- Может быть, кончим на
этом? - Она за-дыхалась от ненависти. Вайнштейну захотелось ее поцеловать, а
если не ее, то все равно кого.
- Харриет, в чем мы
ошиблись?
- Мы никогда не смотрели в
лицо реаль-ности.
- Не по моей вине. Ты
говорила, надо ло-житься головой на север.
- Реальность - это и есть
север, Айк.
* Шикса - девушка нееврейского происхождения или
еврейка, не соблюдающая религиозных норм и установлений.
197
- Нет, Ханна. Пустые мечты
- вот что та-кое север. Реальность - это запад. Ложные упо-вания - восток, а на
юге, я думаю, Луизиана.
Нет, она все еще не утратила власть над ним. Он потянулся к ней,
но она увернулась, и его руки ткнулись в сметану.
- Поэтому ты и спала со
своим аналити-ком? - выпалил он.
Лицо его раскраснелось от гнева. Он чуть было не упал в обморок,
но не мог вспомнить, как следует падать, чтобы не расшибиться.
- Это входило в курс
лечения, - холодно отпарировала она.- Согласно Фрейду, секс - ключ к
бессознательному.
- Фрейд говорил, что сны -
ключ к бес-сознательному.
- Секс, сны... Ты что,
дурака сюда пришел валять?
- До свидания, Харриет.
Говорить с ней бесполезно. Rien a dire, rien
a faire *. Вайнштейн вышел и
направился в сто-рону Юнион-сквер. И вдруг горькие слезы омы-ли его лицо. Будто
прорвало шлюзы. Горячие, соленые слезы, столько лет сдерживаемые, те-перь
лились потоком -то изливалась наружу его боль. И хлынули они из ушей.
Посмотрите только, думал он, даже плакать по-людски не получается. Он обтер уши
бумажной салфеткой и повернул домой.
* Rien a dire, rien a faire - ничего не скажешь, ничего не поделаешь (фр.).
Мемуары т первых рук
Мы начинаем публиковать выдержки из мемуа-ров Фло Гиннес, которые
сейчас готовятся к из-данию. Дылда Фло, как называли ее друзья (впрочем, враги
называли ее так же), безуслов-но, выделяется среди прочих владельцев баров и
салонов, незаконно торговавших спиртным во время Сухого закона; в этих записях
она пред-стает женщиной, пылко влюбленной в жизнь, а также разочарованной
артисткой, которой пришлось отказаться от своих честолюбивых планов и стать
скрипачкой - когда она поняла, что под этим подразумевается. Сейчас Дылда Фло
впервые говорит от первого лица.
'Сначала я танцевала в Чикаго у Малыша Неда в клубе 'Сокровище'.
Нед был прони-цательным и предприимчивым бизнесменом, который все свои деньги
сделал с помощью того, что сейчас называют воровством. Разуме-ется, в наше
время это означало совсем другое.
199
Да, Нед был человеком огромного обаяния, нынче таких не встретишь.
Если вы с ним не соглашались, он мог переломать вам ноги - это все знали. Он
так и делал, мальчики. Сколько ног он ломал! В среднем пятнадцать-шестна-дцать
за неделю. Но со мной он был очень мил - видимо потому, что я всегда прямо гово-рила
ему в лицо то, что я о нем думаю. 'Нед,- сказала я ему как-то после обеда,- ты
брехливый ворюга с моралью блудливого кота'. Он только рассмеялся, но вечером я
увидела, как он ищет в словаре значение слова 'брехливый'. В общем, танцевала я
в Чикаго у Малыша Неда в клубе 'Сокровище'. Я была его лучшей испол-нительницей
- танцовщицей-актрисой. Другие девочки просто дрыгали ножками, а я в танце
рассказывала историю. Например, про Венеру, рожденную из морской пены,- только
на Брод-вее и на 42-й улице, и она у меня шаталась по ночным клубам и плясала
до рассвета, пока ее не хватил удар и не отнялась левая сторона лица. Печальное
было зрелище, ребятки. Но я имела успех.
Однажды Малыш Нед вызвал меня к себе в кабинет и сказал: 'Фло'.
(Он всегда называл меня Фло, если только не был страшно зол. Тогда он называл
меня Альберт Шнейдерман - до сих пор не знаю почему. Воистину не-исповедимы
пути сердечные.) 'Фло -сказал Нед,- выходи за меня замуж'. Ну, тогда меня можно
было перышком нокаутировать. Я рас-
200
плакалась, как дитя. 'Это серьезно, Фло,- ска-зал Нед.- Я очень
люблю тебя. Мне трудно об этом говорить, но я хочу, чтобы ты стала мате-рью
моих детей. А если откажешься, я тебе ноги переломаю'. Ровно через два дня мы с
Недом связали себя узами брака. А на третий день Нед нечаянно сплюнул вишневую
косточку на шля-пу Аль Капоне и после пулеметной очереди умер.
Я, разумеется, сразу разбогатела. Первым делом я купила папе с
мамой ферму, о которой они мечтали всю жизнь. Они, правда, утвержда-ли, что
никогда не думали о ферме, а хотели машину и меха, но я решила это проверить.
Сельская жизнь им тоже понравилась, хотя в начале сороковых отца ударило
молнией и следующие шесть лет на вопрос, как его зовут, он отвечал 'Подгузник'.
А я через три месяца разорилась. Неудачная инвестиция. По совету друзей я
вложила деньги в китобойный промы-сел города Цинциннати.
И я стала танцевать у Большого Эда Коле-со, который гнал самогон
такой крепости, что его можно было пить только в противогазе. Эд платил мне три
сотни в неделю за десять вы-ступлений - по тем временам это были нема-лые
деньги. С чаевыми я получала больше президента Гувера. А ведь он выступал по
две-надцать раз в неделю. Я выходила в девять и в одиннадцать, а Гувер - в
десять и в два. Гувер
201
был хорошим президентом, но всегда что-то мычал в уборной. Меня
это приводило в бешен-ство. А затем как-то раз мое выступление уви-дел владелец
клуба 'Вершина' и предложил мне пять сотен в неделю. Я сразу пошла прямо к Эду.
'Эд, Билл Хэллоран из 'Вершины' пред-ложил мне пять сотен в неделю'. 'Фло,-
отве-тил Эд,- если ты сумеешь выколотить из него пять сотен в неделю, я отойду
в сторону'. Мы пожали друг другу руки, и я побежала к Биллу Хэллорану с хорошей
новостью, но несколько друзей Большого Эда успели раньше меня, и к моему
приходу физическое состояние Билла резко изменилось - от него остался только
пронзительный голос, доносившийся из короб-ки из-под сигар. Билл сказал, что
решил бросить шоу-бизнес, уехать из Чикаго и обосно-ваться где-нибудь поближе к
экватору. Так что я танцевала у Большого Эда Колесо, пока организация Аль
Капоне не выкупила его дело. Я сказала 'выкупила', ребята, но на самом деле
Большой Аль предложил Большому Эду при-личную сумму, а Эд отказался. Позже в
тот же день, когда Эд ужинал в ресторане 'Жаркое и отбивные', у него вдруг
лопнула голова. Ни-кто так и не узнал почему.
На сэкономленные деньги я купила бар 'Три двойки' *, и он сразу же стал самым попу-лярным заведением в городе. Там
бывали все:
* Существует
казино 'Четыре двойки'.
202
Бэйб Рут, Джек Демпси, Джолсон *, Командор.
Командор приходил каждый вечер. Бог ты мой, ну и пила эта лошадь! Бэйб Рут,
помню, втюрился в хористочку по имени Келли Суэйн. Он настолько от нее шалел,
что напрочь забывал о бейсболе и дважды обмазался маслом, вообра-зив себя
знаменитым пловцом. 'Фло,- говорил он мне,- я без ума от этой рыженькой. Но она
ненавидит спорт. Я соврал, что посещаю лекции Витгенштейна, но, по-моему, она
что-то запо-дозрила'.- 'Значит, ты без нее жить не мо-жешь, Бэйб?' - спросила
я. 'Не могу, Фло. И это мешает сосредоточиться. Вчера я отбил четырежды и
дважды сел на базу, но ведь сейчас январь, а в январе игр нет. Все это было в
номе-ре отеля. Ты можешь мне помочь?' Я обещала поговорить с Келли и на
следующий день загля-нула в 'Золотую скотобойню', где она танцева-ла. 'Келли,-
сказала я,- наш бамбино втрескался в тебя по уши. Он знает, что ты девочка
культурная, и если придешь на свидание, он бросит бейсбол и уйдет в труппу
Марты Грэхэм'**. Келли посмотрела мне прямо в глаза.
'Скажи этому недомерку,- ответила она,- что
* Бэйб Рут (1895-1948) - знаменитый бейсболист. Джек
Демпси (1895-1983) - знаменитый боксер. С 1919 по 1926 год был чемпионом
мира в тяжелом весе. Ол Джолсон (1886-1950) - певец и киноактер,
снявшийся в первом звуковом фильме 'Певец джа-за' (1927).
** Марта Грэхэм (1894-1991) - американская тан-цовщица
и хореограф.
203
я выбралась сюда аж с водопада Чиппева вовсе не для того, чтобы
завести шашни с ожиревшим правым крайним. У меня грандиозные планы'. Через два
года она вышла за лорда Осгуда Вел-лингтона Татла и стала леди Татл. Ее муж
бросил дипломатическое поприще ради места стоппера в команде 'Тигров'. Скачущий
Джо Татл. Сейчас работает учетчиком на уборке бо-бов во время первого урожая.
Мошенничество? Мальчики, я присутство-вала при том, как Ник Грек
получил свое про-звище. Был в те времена мелкий шулер по име-ни Джейк Грек.
'Фло,- сказал Ник, подозвав меня,- я хочу быть греком'.- 'Извини, Ник, но ты не
Грек,- ответила я.- И по законам жуликов штата Нью-Йорк это запрещено'.- 'Знаю,
Фло,- сказал Ник,- но родители всегда хотели, чтобы меня называли Греком.
Сможешь за ужином свести меня с Джейком?' - 'Само собой,- говорю я,- но если он
узнает, зачем ты его зовешь, то не придет'.- 'Постарайся, Фло,- сказал Ник.-
Для меня это очень много значит'.
Ну, встретились они в гриль-баре ресторана Монти, куда женщинам
доступа не было, а меня пускали только потому, что Монти был моим старым другом
и видел во мне не женщину или мужчину, а, как он сам выражался, 'бесформен-ный
сгусток протоплазмы'. Мы заказали фир-
204
менное блюдо - ребрышки, которые Монти умел готовить так, что они
по виду и по вкусу напоминали человеческие пальцы. Наконец Ник сказал: 'Джейк,
я хочу, чтобы меня звали Грек'. Джейк побледнел. 'Слушай, Ник,- отве-тил он,-
если ты за этим меня позвал...' Да, ребятки, это был кошмар. Оба уже приняли
боевую стойку.
- Вот что мы
сделаем,-говорит Ник.- Сыграем. Старшая карта покажет, кого назы-вать Греком.
- А если я выиграю?
-спрашивает Джейк.- Меня ведь и так зовут Грек.
- Если выиграешь, Джейк,
можешь взять телефонную книгу и выбрать себе любое имя. Плюс мои поздравления.
- Кроме шуток?
- Фло свидетель.
В зале повисло ощутимое напряжение. Принесли колоду карт, и
началась игра. Нику выпала дама, и у Джейка затряслись руки. Но затем Джейк
вытащил туза. Все закричали, за-аплодировали, а Джейк взял телефонную книгу и
выбрал себе имя Гровер Лембек. Все были счастливы, и с этого дня женщинам
разрешили бывать в ресторане Монти при условии, что они умеют читать иероглифы.
Помню, как-то раз в 'Уинтер-гарден' устраи-вали грандиозное
музыкальное ревю 'Звездно-полосатый сброд'. В ведущие прочили Джолсона,
205
но он отказался, потому что его хотели заста-вить петь 'Кашу для
двоих'*, а он терпеть не мог эту песню. Там была
такая строка: 'Лю-бовь - это всё, а кобыле - овес'. Короче, в ре-зультате ее
спел молодой и никому не извест-ный Феликс Бромптон, которого позже аресто-вали
в номере отеля с газетной вырезкой размером в один дюйм, изображавшей Хелен
Морган. Это попало во все газеты. Ну вот, как раз вечерком заваливается ко мне
в 'Три двой-ки' Джолсон с Эдди Кантором.
- Фло,- говорит Джолсон,- я
слышал, что Джордж Рафт** на прошлой неделе бил здесь чечетку.
- Джордж здесь никогда не
был,-отве-чаю я.
- Если ему можно тут
плясать,-говорит Джолсон,- то я хочу тут петь.
- Ол,- говорю я,- не было
здесь Джорджа.
- А ему кто-нибудь
аккомпанировал на фортепиано?
- Ол,- говорю я,- если ты
возьмешь хоть одну ноту, я тебя лично вышвырну.
* Известная
джазовая тема называется 'Чай для дво-их'.
** Хелен Морган
(1900-1941) - американская кино-актриса 1930-х годов. Эдди Кантор (1892-1964)
-американский певец и киноактер, популярный в 1930-е годы. Джордж Рафт (1895-1980)
- из-вестный американский киноактер, успешно сни-мавшийся с конца 1920-х по
1980-е годы.
206
И тут старина Джолли становится на одно колено и заводит 'Ту-ту,
милашка'. Пока он пел, я продала заведение, и когда он закончил, там уже была
китайская прачечная Уинг Хо. Джолсон мне этого так никогда и не простил,
поскольку выходя споткнулся о тюк с грязным бельем.
Кугельмас, преподаватель классической словес-ности из
Нью-Йоркского Сити-колледжа, был несчастлив уже во втором браке. Дафна просто
чудовище, к тому же еще два сына-недоумка от Фло, первой жены, и он по уши в
алиментах.
- Ну, кто мог подумать, что
так обернет-ся! - жаловался
однажды Кугельмас своему психоаналитику.- Ведь я на нее надеялся!
Кто знал! Едва Дафна перестала за собой следить, как тут же превратилась в
дирижабль! Да плюс у нее были кое-какие деньжата, что приличному человеку само
по себе, конечно, не повод для женитьбы, но и не повредит же - при моей-то
деловой сметке. Я понятно изъясняюсь?
Кугельмас был лыс и по-медвежьи мохнат, но в нем трепетала душа.
- Должен же я когда-нибудь
встретить свою женщину! - не унимался он.- Я хочу любить и быть любимым. Может,
по мне этого и не скажешь, но без любви я не могу. Хочу
208
ухаживать, хочу быть нежным. Годы берут свое, и, пока не поздно, я
хочу ласкать свою избран-ницу не где-нибудь, а в Венеции, хочу острить,
посиживая в 'Двадцать одном', хочу за бокалом красного вина, при свечах ловить
застенчивые взгляды. Вы меня понимаете?
Доктор Мандель поерзал в кресле, потом сказал:
- Адюльтер вам ничего не
даст! Отрывае-тесь от реальности. Ваши комплексы гнездятся куда глубже.
- Кроме всего прочего, эта
связь должна быть абсолютно тайной,- твердил свое Кугель-мас.-Второй развод я
просто не потяну. Дафна из меня все кишки выпустит.
- Мистер Кугельмас...
- И это должно быть вне
стен Сити-кол-леджа, ведь Дафна сама там работает. Не то что-бы там так уж было
на кого глаз положить, но студенточки такие попадаются!..
- Господин Кугельмас!
- Да послушайте! Вчера мне
приснился сон, будто иду это я через луг, в руке корзина - как бы для пикника,-
а на корзине надпись: 'Решения'. И вдруг вижу - в корзинке дыра.
- Господин Кугельмас,
сейчас для вас са-мое худшее - это пытаться что-то предпринять. Вам следует
просто выплеснуть здесь свои про-блемы, и мы их вместе проанализируем. Доста-точно
давно уже вы у меня лечитесь, чтобы знать, что мгновенных исцелений не бывает.
Я все-таки врач, не волшебник.
209
- Ну так мне, значит, нужен
волшебник,- сказал Кугельмас, вставая с кушетки. На том он и прекратил курс
психоанализа.
Пару недель спустя, вечером, когда Кугель-мас и Дафна, как два
старых шкафа, угрюмо громоздились в своей квартире, зазвонил теле-фон.
- Я подойду,- сказал
Кугельмас.- Алло.
- Кугельмас? -
проговорил незнакомый голос.- Здрасьте,
это говорит Перски.
- Кто?
- Перски. Или,
если угодно, Великий
Перски.
- Простите?
- До меня дошло, будто вы
по всему горо-ду ищете волшебника, который внес бы в вашу жизнь немножко
экзотики. Так или нет?
- Т-ш-ш,- прошипел
Кугельмас.- Не ве-шайте трубку. Вы откуда звоните, Перски?
На следующий день, едва свечерело, Кугель-мас преодолел три
лестничных пролета блочной развалюхи в бруклинском микрорайоне Бушвик. Не без
труда сориентировавшись на темной площадке, Кугельмас отыскал нужную дверь и
надавил кнопку звонка. А в голове звучало: 'Пожалеешь! Пожалеешь!'
Пару секунд спустя ему открыл низенький, тщедушный человечек с
восковым лицом.
- Это вы знаменитый Перски?
- Великий Перски. Хотите
чаю?
- Нет, хочу романтики. Музыки хочу. Любви и красоты.
210
- А чаю - нет? Это
неожиданность. Ну ладно, садитесь.
Перски удалился в глубину комнаты, и Ку-гельмас услышал звуки
отодвигаемых ящиков и мебели. Перски появился вновь, толкая перед собой
какой-то здоровенный предмет, снабжен-ный скрипучими колесиками от роликовых
коньков. Сверху его прикрывал старый шелко-вый платок. Перски снял покрывало и
сдул пыль с крышки. Предмет оказался довольно де-шевого вида огромным китайским
ларцом, пло-хо отлакированным.
- Перски,- выпалил
Кугельмас,- сколько зарядите?
- Поглядите сперва,- сказал Перски.- Это же прелесть. Я его подготовил к
конгрессу ордена Пифийских рыцарей. В прошлом году. Но что-то народ не
собрался. Полезайте в кон-тейнер.
- Вот еще! Чтобы вы туда всякими
шпага-ми тыкали?
- Вы где-нибудь видите
шпаги?
Кугельмас недовольно поморщился и, пых-тя, полез в сундук. В глаза
ему бросилась пара отвратительных поддельных бриллиантов, на-клеенных на
шершавую фанеру прямо у него перед носом.
- Ну, если это шутки! -
проворчал он.
- Ха, шуточки! Короче, если
я к вам в кон-тейнер подложу какой-нибудь роман, закрою крышку и постучу три
раза, вас тут же забросит в эту книгу.
211
Кугельмас скорчил недоверчивую гримасу.
- Как из пушки,- заверил
его Перски. - Чтоб мне сгореть. И, кстати, не только роман годится. Рассказ,
пьеса, стихотворение - что угодно. Можете познакомиться с любой из жен-щин,
созданных лучшими писателями мира. Лицом к лицу увидеть ту, с кем только в
мечтах и встречался. И делайте там с ней что хотите. А как надоест, вы меня
крикнете, и я вас в долю секунды назад верну.
- Перски, вы случайно не из
дурдома сбе-жали?
- Да говорю вам, все будет
тип-топ,- ска-зал Перски.
Недоверие не оставляло Кугельмаса.
- Что вы мне вкручиваете!
По-вашему, этот мусорный ящик способен отправить меня в такое вот турне?
- За две десятки - почему
нет? Кугельмас полез за бумажником.
- Придется проверить,-
буркнул он. Перски сунул деньги в карман и подошел
к книжным полкам.
- Ну, так с кем хотите
познакомиться? Сестра Керри? Консуэло?
Офелия? Может быть, нам
кого-нибудь предложит Бернард Маламуд?
- Франция. Моя любовница
должна быть француженкой.
- Может, Нана?
- Опять платить? Не
годится!
212
- А если Наташа из 'Войны и
мира'?
- Я же сказал -
француженка. Так: я при-думал - Эмма Бовари. Пожалуй, это то, что надо.
- Отлично, Кугельмас. Когда
надоест, ори-те громче,- и Перски подбросил в сундук кар-манное издание
флоберовского романа.
- А вы уверены, что это не
опасно? - спросил Кугельмас, когда Перски взялся за крышку ларца.
- Не опасно! В этой
проклятой жизни раз-ве есть что-нибудь неопасное? - Перски посту-чал три раза
по сундуку и откинул крышку.
Кугельмаса там не было. В этот миг он по-явился в спальне дома
Шарля и Эммы Бовари в Ионвиле. Кроме него в комнате была только молодая
женщина. Она складывала простыни, стоя к нему спиной. 'Просто не верится,- ду-мал
Кугельмас, пожирая глазами прелестную жену лекаря.- Да это же спятить можно.
Вот она. И вот я!'
Эмма удивленно обернулась.
- Господи, вы меня напугали,-
сказала она.- Кто вы?
Говорила она на том же языке, каким был выполнен перевод
карманного издания.
'Ни хрена себе!' - подумал Кугельмас. По-том до него дошло, что
это она к нему обраща-ется, и он представился:
- Простите. Меня зовут
Сидней Кугельмас, я из Сити-колледжа. Преподаватель классической
213
словесности. Сити-колледж? Это в Нью-Йорке. К северу от центра.
Я... понимаете...
Эмма Бовари одарила его манящей улыбкой и сказала:
- Хотите выпить? Может
быть, рюмочку вина?
'Как она хороша! - подумал Кугельмас.- не то что этот крокодил, с
которым приходится спать под одним одеялом'. Кугельмас почув-ствовал
непреодолимое желание тут же заклю-чить это видение в объятия и поведать ей,
что о такой женщине он мечтал всю свою жизнь.
- Что ж,- сказал он осипшим
голосом,- пожалуй. Белого. Нет, красного. Нет, белого. Ладно, белого.
- Шарль только к вечеру
вернется,- про-говорила Эмма, и в ее голосе прозвучали игри-вые нотки.
Выпив вина, они вышли погулять и полю-боваться красотами
французской природы.
- Давно мечтаю, чтобы
пришел загадоч-ный незнакомец и избавил меня от однообразия нашей серой
деревенской жизни,-говорила Эмма, сжимая его запястье. Они миновали небольшую
церковь.-Вы так интересно оде-ты,- промурлыкала она.-Мне нравится. Как-то
так... современно!
- Называется 'костюм
спортивного по-кроя',- нежно объяснил он.- Так на нем было написано.
214
Неожиданно он поцеловал ее. Целый час потом они провели, сидя под
деревом, шепта-лись и взглядами поверяли друг другу все самое сокровенное.
Внезапно Кугельмас привстал. Он вспомнил вдруг, что договорился встретиться с
Дафной в универмаге Блуминдейла.
- Мне пора,- сказал
Кугельмас.- Но ты не переживай, я приду еще.
- Приходи,-сказала Эмма.
Они пошли к дому. У крыльца они сжали
друг друга в объятиях. Кугельмас взял лицо Эммы в ладони, еще раз
поцеловал ее и вскри-чал:
- О'кей, Перски! Мне надо в
Блуминдейл к полчетвертому!
Послышался явственный хлопок, и Кугель-мас снова был в Бруклине.
- Ну что? Не надул я вас? -
радостно вскинулся Перски.
- Слушайте, Перски, сейчас
я дико опаз-дываю. У меня свидание с моей крокодилой на Лексингтон-авеню, но я
бы это дело повторил. Как насчет завтра?
- Бога ради. Только две
десятки не забудь-те. И никому не рассказывайте.
- Еще не хватало. Сейчас
побегу в 'Нью-Йорк Тайме'!
Кугельмас поймал такси и помчался в центр. Сердце готово было
выпрыгнуть из груди. 'На-конец-то! - думал он.- Я влюблен, и только я, один я
об этом знаю!' Но и он знал не все.
215
А именно, что как раз в это мгновение во мно-жестве классов
школьники задавали учителям один и тот же вопрос: 'Что за персонаж появля-ется
на странице 100? Лысый еврей, который целует Эмму Бовари!' Учитель из
Сиу-Фоллз, что в Южной Дакоте, только вздохнул, а про себя подумал: 'Боже,
бедные дети! До чего до-вели себя наркотиками. Совсем уже мозги на-бекрень!'
Когда в магазин вбежал запыхавшийся Ку-гельмас, Дафна ждала его в
отделе товаров для ванной.
- Где тебя носит? - Дафна
спросила, как плюнула.- Уже полпятого!
- Ты понимаешь, улицы
забиты, попал в пробку,- объяснял Кугельмас.
На следующий день Кугельмас вновь навес-тил Великого Перски, и
волшебство в считан-ные минуты переместило его в Ионвиль. Эмма при виде
Кугельмаса не могла сдержать радости. Время летело незаметно. Они смеялись и
болта-ли, рассказывали друг другу о своем житье-бы-тье. Прежде чем расстаться,
они с Кугельмасом занялись любовью.
Господи! - шептал про себя Кугельмас.- Я делаю это с госпожой
Бовари! Я, провалив-ший на первом курсе французский!
К концу месяца Кугельмас неоднократно побывал у Перски, а с Эммой
Бовари у него установились дружеские и нежные отношения.
216
- Аккуратнее, смотрите не
зашлите меня в книгу после сто двадцатой страницы,- сказал однажды Кугельмас
волшебнику. -Очень важ-но, чтобы мы с ней встречались каждый раз до того, как
она свяжется с этим - как его? - с Родольфом.
- Да ну! - удивился
Перски.- Неужто вам его на кривой не объехать?
- Объедешь! Он же дворянин,
помещик. Эти ребята только и знают, что на лошадях кататься да по девочкам. По
мне что он, что те рожи из журнала 'Моды для любой погоды'. И причесон от
Хельмута Бергера. Но для нее это лакомый кусочек.
- А муж ничего не
подозревает?
- А! Где ему. У нашего
шарлатана мозгов только и хватило, чтобы найти на свою голову приключение.
Теперь он к десяти вечера уже в постели, а она еще только бальные туфельки
надевает. Н-да... Ну, пока!
И Кугельмас снова через магический сундук проник в усадьбу Бовари
в Ионвиле.
- Как жизнь,
крошка? - обратился он к Эмме.
- Ах, Кугельмас,- вздохнула
Эмма.-Что у меня тут за жизнь. Вчера за обедом этот герой отошел ко сну посреди
десерта.- Я перед ним и так, и сяк, и про балет, и про ресторан 'Мак-сим' в
Нью-Йорке, вдруг слышу - храпит!
- Ничего, моя девочка. Мы
снова вмес-те,-сказал Кугельмас, обнимая
ее. 'Все
217
справедливо,-думал он, вдыхая Эммин запах французских духов и
поглубже зарываясь носом ей в волосы.- Я заслужил это. Я так настрадал-ся!
Одним психоаналитикам сколько перепла-чено! Искал, искал -с ног сбился. И нако-нец
- она: красивая и в самой, что называется, поре, а я - раз, через пару
страничек после Леона и перед самым Родольфом! Надо только каждый раз на нужной
странице появляться, и дело в шляпе'.
Естественно, Эмма радовалась наравне с Кугельмасом. По обществу,
по светской жиз-ни она изголодалась, и рассказы Кугельмаса о Бродвее, о
бесшумных лимузинах, о Голливу-де и звездах телеэкрана зачаровали юную краса-вицу-француженку.
- Ну, пожалуйста, расскажи
еще что-ни-будь про Симпсона*,- попросила она в тот ве-чер, как раз
когда они с Кугельмасом проходи-ли мимо церкви аббата Бурнизьена.
- Ну что можно сказать? Это
величина. Рекорды, какие только могут быть -все его. Тут призадумаешься. Его
никому не достать.
- А премия Американской
Академии! - с грустью в голосе проговорила Эмма.- Я бы все отдала, только бы
удостоиться.
- Надо же сперва, чтобы
выдвинули!
- Да я знаю! Ты объяснял
мне. Но я чув-ствую, что рождена для сцены. Конечно, по-учиться не мешало бы.
Взять, что ли, пару
* О. Дж. Симпсон - звезда
американского футбола.
218
уроков у Страсберга? * А уж потом, если
найти хорошего импресарио...
- Посмотрим, посмотрим.
Я поговорю с Перски.
В тот же вечер, благополучно возвратив-шись в квартиру волшебника,
Кугельмас при-внес идею о посещении Эммой Нью-Йорка.
- Такой вариант надо
обмозговать,- ото-звался Перски.- Может и соорудим что-нибудь. Случались дела и
похлеще.
Естественно, дел похлеще ни один из них с ходу как-то не
припомнил.
- И где это тебя каждый
Божий день черти носят! - рявкнула на мужа Дафна Кугельмас, когда он поздним
вечером вернулся домой.- У тебя что, милашка завелась?
- Ну конечно, можно
подумать, я как раз из
таких,-устало проговорил Кугельмас.- Зашел к Леонарду Попкину.
Поболтали с ним о переменах в Польше. Ты ведь знаешь Попкина. Это его любимый
конек.
- Слушай, ты какой-то стал странный в последнее время,-
сказала Дафна.- Сам не свой. Смотри, не забудь, что у моего отца день рождения.
В субботу.
- Ладно, ладно,- буркнул
Кугельмас, про-двигаясь к ванной.
* Ли Страсберг (1901-1982) - известный актер. В кон-це
1930-х вместе с Э. Казаном основал в США шко-лу подготовки актеров по системе
Станиславского.
219
- Все родственники
соберутся. Близняшек увидишь. И моего кузена Хамиша. Тебе бы следовало быть с
ним повежливее: ты ему нра-вишься.
- Ясно, близняшек,-сказал Кугельмас, запирая дверь ванной, отделившую
его от зву-ков голоса жены. Привалившись к двери спи-ной, он перевел дух. Всего
несколько часов, сказал он себе, каких-нибудь несколько часов, и он снова будет
в Ионвиле у своей возлюблен-ной. А если все пойдет нормально, на этот раз он
вернется вместе с Эммой.
На следующий день в три пятнадцать Перски снова занялся магией.
Проведя пару часиков в Ионвиле в гостях у Бине, наша парочка снова взобралась в
экипаж Бовари. В соответствии с указаниями Перски они крепко прижались друг к
другу, зажмурились и сосчитали до деся-ти. Когда они открыли глаза, экипаж уже
под-катывал к боковому подъезду отеля 'Плаза', где Кугельмас в приступе
оптимизма предваритель-но забронировал номер.
- Прелесть! Прямо
точь-в-точь как мне мечталось,- щебетала Эмма, то порхая в упое-нии по спальне,
то любуясь видом на город из окна.
- Ага, ага, Эмпайр Стейт
Билдинг! Сентрал Парк? Конечно, вижу. Небоскреб ООН... сей-час, который же? А,
ну конечно! Как здорово!
На кровати дожидались пакеты и коробки с обновками от Халстона и
Сен-Лорана. Развер-
220
нув один из пакетов, Эмма приложила к своей идеальной фигуре
бархатные брючки.
- Брючный костюм от Ральфа
Лорена,- прокомментировал Кугельмас.- В нем ты бу-дешь смотреться на миллион
долларов. Ну-ка, малышка, поцелуй своего старичка!
- Я так
счастлива,-простонала Эмма, стоя
перед зеркалом.- Пойдем скорее в город. Давай сходим на тот мюзикл -
'Кордебалет', да? - и в музей Гугенхейма, и на Джека Николсона: помнишь, ты мне
про него рассказывал? С ним идет сейчас какой-нибудь фильм?
- Никак не могу взять в
толк,-сказал профессор в Стэнфордском
университете.- Сперва появляется какой-то непонятный персо-наж по имени
Кугельмас, а теперь она и вовсе исчезает из книги. Что ж, вероятно, такова
классика: можно перечитывать тысячу раз, и каждый раз
открывается что-то новое.
Любовники провели упоительный уик-энд. Дафне было сказано, что
Кугельмас уезжает на симпозиум в Бостон и вернется в понедельник. Наслаждаясь
каждым мгновеньем, Кугельмас с Эммой ходили в кино, обедали в китайском ресторанчике,
два часа провели в дискотеке, а спать укладываясь, смотрели видео. В воскре-сенье
они проспали до полудня, посетили Сохо и глазели на знаменитостей в ресторане
'Элейн' *.
* Под
знаменитостями автор подразумевает себя, по-скольку ресторан 'Элейн' известен
главным обра-зом тем, что в нем бывает Вуди Аллен.
221
Воскресным вечером они заказали икру и шам-панское в номер и
проговорили до рассвета. Утром в такси по дороге к Перски Кугельмас подумал:
'Черт знает что, но здорово! Таскать ее сюда часто я, конечно, не в состоянии,
но если время от времени - очаровательный контраст с Ионвилем.
У Перски Эмма забралась в сундук, акку-ратно разложив вокруг себя
коробки с наряда-ми, и нежно поцеловала Кугельмаса.
- Теперь ты ко мне,-
подмигнув, сказала она.
Перски стукнул по сундуку три раза. Ника-кого результата.
- Гм,- промычал Перски,
почесывая в за-тылке. Снова он постучал, и снова волшебство не сработало. -
Что-то система не пашет,- буркнул он.
- Перски, вы шутите! -
вскричал Кугель-мас.- Как же она может не работать?
- Спокойно, спокойно.
Вы еще там, Эмма?
- Да.
Перски постучал снова; на этот раз по-сильнее.
- Я еще здесь, Перски.
- Знаю, золотце. Сиди
смирно.
- Перски, кровь из носу,
надо отправить ее назад,- зашептал Кугельмас.- Я женатый человек, и у меня
лекция через три часа. В дан-
222
ный момент я могу себе максимум позволить очень осторожную
интрижку.
- Ничего не понимаю,- пробормотал Перски.- Такой надежный, простой
фокус!
Так у него ничего и не вышло.
- Дайте время,- объявил он
Кугельмасу.- Придется все расковыривать. Я вам позвоню.
Кугельмас всунул Эмму в такси и отвез об-ратно в 'Плазу'. На
лекцию он едва успел. Весь день висел на телефоне, звонил то Перски, то
любовнице. Волшебник сообщил, что меньше чем за несколько дней ему не управиться.
- Ну, как симпозиум? -
вечером спросила Кугельмаса Дафна.
- Отлично, отлично,-
отозвался тот, при-куривая сигарету с фильтра.
- В чем дело? Ты сегодня
какой-то как пыльным мешком стукнутый.
- Я? Ха! Смешно. Я спокоен
как сон в лет-нюю ночь. Собирался, кстати, пойти прой-тись.- Он выскользнул за
дверь, поймал такси и помчался в 'Плазу'.
- Нехорошо получается,-
сказала Эмма.- Шарль волноваться будет.
- Положись на меня,
малышка,-сказал Кугельмас. Он был бледен и весь в поту. Еще раз поцеловав ее,
он вскочил в лифт, поорал на Перски по автомату из вестибюля гостиницы и едва
успел домой к полуночи.
- Послушать Попкина, так
цены на кар-тофель в Кракове не
были так стабильны
223
с семьдесят первого года,- сказал он Дафне и, выдавив улыбку, полез
в постель.
И так всю неделю.
В пятницу вечером Кугельмас оповестил Дафну о еще одном
симпозиуме, который ему никак нельзя пропустить; на этот раз в Сираку-зах.
Бросился опять в 'Плазу', но второй уик-энд ни в какое сравнение не шел с
первым.
- Пусти меня обратно в
роман, а нет - так женись,- потребовала Эмма.- А пока я хочу устроиться
работать или учиться, потому что сидеть у телевизора весь день - это спятить
можно.
- Отлично. Твой заработок
придется кста-ти,- парировал Кугельмас.- Ты тут на одной доставке еды в номер в
два раза больше соб-ственного веса потребляешь.
- Я вчера в Сентрал-парке
познакомилась с одним продюсером, так он сказал, что, воз-можно, я пригожусь
для той постановки, что у них сейчас в работе,- сказала Эмма.
- Что еще за прохвост? -
насторожился Кугельмас.
- Он не прохвост. Он
вежливый, и доб-рый, и симпатичный, его зовут Джеф там ка-кой-то, и скоро он
должен получить Оскара.
В тот же вечер Кугельмас появился у Перс-ки пьяным.
- Не надо так
напрягаться,-сказал ему Перски.- Вон сосудики-то как выступили!
224
- 'Не напрягаться'! Он еще
мне говорит не напрягаться! У меня в гостиничном номере героиня романа сидит,
да жена уже, небось, с собаками выслеживает!
- О'кей, о'кей! Все
понимаю! - Перски заполз под сундук и принялся обо что-то гро-хать здоровенным
разводным ключом.
- Меня обложили, как
волка,- не уни-мался Кугельмас.- По городу хожу, озираясь, а с Эммой мы друг у
друга сидим уже во где! Не говоря о том, что счет в отеле начинает смахи-вать
на военный бюджет.
- Ну, а я-то что могу
сделать? Магия это уж такая вещь. Все неуловимо, все тонко.
- Тонко! Ччерт. Эта
мартышка у меня пи-тается шампанским 'Дом Периньон' и черной икоркой, да плюс
ее наряды, да плюс запи-салась тут по соседству в любительский театр, и ей
подавай теперь услуги фотографа-профес-сионала! Потом, слушайте, Перски,
профессор Фивиш Копкинд, который у нас сравнительную литературу преподает, - он
давно под меня копает,- узнал меня в
спорадически появляю-щемся
персонаже флоберовской книжицы. Пригрозил рассказать жене. Опять
алименты! Да что там - крах, тюрьма! За измену с госпо-жой Бовари меня жена по
миру пустит.
- И что я могу на это
сказать? Я работаю день и ночь. А насчет ваших личных заморочек - тут я вам
ничем помочь не в силах. Я все-таки волшебник, не врач.
225
К вечеру в воскресенье Эмма заперлась в ванной и, как ни взывал
Кугельмас, не откли-калась. Кугельмас стоял у окна, вперив взгляд в стену
небоскреба напротив, и замышлял само-убийство. Жаль, что этаж невысокий, думал
он, а то бы прямо сейчас. А может, сбежать в Евро-пу и начать жизнь сначала?..
Сумел бы я, инте-ресно, торговать газетами?
Зазвонил телефон. Кугельмас машинально прижал к уху трубку.
- Волоките ее сюда,- сказал
Перски.- Похоже, я тараканов повыловил.
Сердце Кугельмаса подпрыгнуло.
- Вы серьезно? - воспрянул
он.- Все по-чинили?
- Там было что-то с
трансмиссией. Ваш
ход.
- Перски, вы гений! Будем
через минуту.
Меньше чем через минуту!
Снова любовники понеслись к дому вол-шебника, и снова Эмма Бовари
со своими свертками забралась в сундук. На сей раз обо-шлось без поцелуев.
Перски захлопнул крышку, набрал в легкие воздуха и постучал три раза. Раздался
многообещающий хлопок, и когда Перски заглянул внутрь, ящик был пуст. Госпо-жа
Бовари была у себя в романе. Кугельмас вздохнул полной грудью и бросился трясти
руку волшебника.
- Все! - сказал он.- Я этот урок запомню. Больше никаких шашней,
ни-ни! - Он еще раз
226
тряхнул руку Перски и про себя решил послать ему в подарок
галстук.
Три недели спустя, чудесным весенним ве-черком, Перски открыл на
звонок дверь кварти-ры. Перед ним стоял Кугельмас, на лице у кото-рого было
написано смущение.
- А, Кугельмас,- проговорил
волшебник.- Куда теперь отправить?
- Последний разик,- сказал
Кугельмас.- Погода такая прелесть, а я ведь не молодею. Слушайте, вы читали
'Жалобу Портного'? Обезьянку* помните?
- Такса теперь двадцать
пять долларов, по-скольку стоимость жизни подскочила, но вас я для разгона
разочек бесплатно прокачу: уж вы от меня натерпелись, компенсировать надо.
- Вы добрый человек,- сказал
Кугельмас, причесывая свои последние три волосинки, перед тем как снова залезть
в сундук.- А срабо-тает?
- Будем надеяться. Правда,
с тех пор, как у нас эта катавасия приключилась, системой пользовались мало.
- Секс и романтика,-донесся
голос Ку-гельмаса из сундука.- На что не пойдешь ради смазливой мордашки.
Перски вбросил в сундук экземпляр 'Жало-бы Портного' и стукнул три
раза по крышке.
* Обезьянка - прозвище девушки, героини нашумев-шего
в США романа Филиппа Рота 'Жалоба Порт-ного'.
227
На сей раз вместо хлопка послышался приглу-шенный взрыв, потом
несколько раз что-то треснуло и дождем посыпались искры. Перски отпрянул,
схватился за сердце и упал замертво. Сундук охватило пламя, и в конце концов
сго-рел весь дом.
О катастрофе Кугельмас ничего не ведал, но ему и своих забот
хватало. Его зашвырнуло не только не в 'Жалобу Портного', но и вообще не в
роман. Кугельмас транспортировался в ста-рый учебник испанского и теперь из
последних сил бежал по каменистой выжженной равнине, спасаясь от слова tener*, причем этот непра-вильный глагол, ухватистый и волосатый, ска-кал
за Кугельмасом на своих тонких членистых ногах.
* Тепеr- иметь (исп.).
Действие пьесы разворачивается в спальне принадлежа-щего Нату
Акерману двухэтажного дома, расположенно-го где-то в Кью-Гарденз. Все стены в
коврах. Простор-ная двуспальная кровать и немалых размеров туалетный столик.
Изысканная мебель, шторы, на стенных ков-рах - несколько живописных полотен и
довольно не-симпатичный барометр. При открытии занавеса звучит негромкая
мелодия - это основная музыкальная тема спектакля. Нат Акерман, лысый,
пузатенький пятидеся-тисемилетний производитель готового платья, лежит на
кровати, дочитывая завтрашний номер 'Дейли Ньюс'. Нат в халате и шлепанцах,
газету освещает лампочка в белом металлическом абажуре, прикрепленная зажи-мом
к спинке в изголовье кровати. Время близится к по-луночи. Внезапно раздается
какой-то шум, Нат садится в кровати и поворачивается к окну.
Н а т. Какого черта?
В окне, неуклюже корячась, возникает мрачная лич-ность. На
незнакомце черный плащ с клобуком и чер-ный, в обтяжку костюм. Клобук покрывает
голову, оставляя открытым лицо - лицо пожилого человека, но
229
совершенно белое. Внешне он немного смахивает на Ната. Громко
пыхтя, незнакомец переваливается через подоконник и валится на пол.
Смерть. Иисусе Христе! Чуть шею не сло-мал.
Н а т (в замешательстве глядя на пришлеца). Ты кто такой?
Смерть. Смерть.
Н а т. Кто?
Смерть. Смерть. Послушай, можно я прися-ду? Я чуть шею себе не
свернул. Дрожу, как осиновый лист.
Н ат. Нет, но кто ты такой?
Смерть. Да Смерть же, Господи. Стакан воды у тебя найдется?
Н а т. Смерть? Что ты этим хочешь сказать - смерть?
Смерть. Ты что, не в себе? Не видишь - весь в черном, лицо
белое...
Н а т. Ну, вижу.
Смерть. Разве нынче Хэллоуин?
Н а т. Нет.
Смерть. Ну вот, значит, я -Смерть. Так могу я получить стакан воды
- или хоть ли-монаду?
Н а т. Если это какая-то шутка...
Смерть. Какие шутки? Тебе пятьдесят семь? Нат Акерман?
Пасифик-стрит, сто восем-надцать? Если только я ничего не пере-путал... сейчас,
у меня где-то был список вызовов... (Роется по карманам и наконец
230
извлекает карточку с адресом. Похоже, ад-рес правильный.)
Н а т. И чего ты от меня хочешь?
Смерть. Чего я хочу? А как по-твоему?
Н а т. Ты, наверное, все-таки шутишь. Я совер-шенно здоров.
Смерть (равнодушно). Ну да, еще бы. (Огля-дывается по
сторонам.) А ничего у тебя квартирка. Сам обставлял?
Н а т. Нанял тут одну декораторшу, да только за ней все равно
пришлось присматривать.
Смерть (вглядываясь в одну из картин). А вот эти детишки с
вытаращенными глазами мне нравятся.
Н а т. Я пока еще не хочу уходить.
Смерть. Да ну? Слушай, не затевай ты эту бодягу. Меня, к твоему
сведению, все еще тошнит от подъема.
Н а т. Какого подъема?
Смерть. По водосточной трубе. Хотел произ-вести впечатление. Вижу,
окна большие, ты не спишь, читаешь. Вот и решил, что стоит попробовать. Думаю,
влезу и появлюсь с этаким - ну, сам понимаешь... (Прищел-кивает пальцами.) А
пока лез, нога застря-ла в каких-то плетях, труба обломилась, я и повис,
буквально на волоске. Потом еще капюшон начал расползаться. Послушай, пойдем,
что ли? Ночка выдалась тяжелая.
Н а т. Ты сломал мою водосточную трубу?
231
Смерть. Ломал. Да только она не сломалась. Так, погнулась немного.
А ты что, ничего не слышал? Я знаешь как об землю хряпнулся?
Н а т. Я читал.
Смерть. Наверное, что-нибудь интересное. (Поднимает с пола
газету.) 'Групповая оргия с участием девушек, изучающих 'Но-вую
Американскую Библию'. Можно, я это возьму?
Н а т. Я еще не дочитал.
Смерть. Ну... я не знаю, как бы тебе объяс-нить, дружище...
Н а т. А почему ты просто в дверь не позвонил?
Смерть. Я же тебе говорю, можно было б и позвонить, но как бы оно
выглядело? А так все-таки - драматический эффект. Нечто внушительное. Ты
'Фауста' читал?
Н а т. Кого?
Смерть. И потом, вдруг у тебя компания? Сидишь тут с важными
шишками. И нате - я, Смерть, звоню в дверь и влезаю к вам, как я не знаю кто.
Разве так можно?
Н а т. Послушайте, мистер, время уже позднее...
Смерть. Ну, а я о чем? Пошли, что ли?
Н а т. Куда?
Смерть. Брось. Жилье. Иди. За. Мною. У. Меня. Во гробе. Тихо. (Разглядывает
свое колено.) Надо же, как разодрал. Первое за-дание, а я, того и гляди,
гангрену подхвачу.
Н а т. Постой, постой. Мне нужно время. Я еще не готов.
232
Смерть. Сожалею. Но помочь не могу. И рад бы, да вот видишь ли -
пробил твой час.
Н а т. Какой такой час? Я вон только что слил свою компанию с
'Оригинальными Мо-дистками'.
Смерть. Подумаешь, разница - парой бак-сов больше, парой меньше.
Н а т. Тебе-то, конечно, без разницы. Тебе, не-бось, все расходы
оплачивают.
Смерть. Так пойдем мы или не пойдем?
Н а т (внимательно вглядываясь в собеседника). Ты меня,
конечно, извини, но я не верю, что ты - Смерть.
Смерть. Почему это? А ты кого хотел уви-деть - Марлона Брандо?
Н а т. Дело не в этом.
Смерть. Прости, если разочаровал.
Н а т. Да ты не расстраивайся. Я не знаю, я все-гда думал, что
ты... ну... ростом повыше, что ли.
Смерть. Пять футов, семь дюймов. Средний рост для моего веса.
Н а т. И вообще ты немного смахиваешь на меня.
Смерть. На кого же мне еще смахивать? Я как-никак твоя смерть.
Н а т. Ты все-таки дай мне немного времени. Ну хоть один день.
Смерть. Не могу. Да ты и не ждал другого ответа.
233
Н а т. Один-единственный день. Двадцать че-тыре часа.
Смерть. На что он тебе? Вон по радио гово-рили - завтра дождь
будет.
Н а т. Ну, может, все же договоримся как-ни-будь?
Смерть. Например?
Н а т. В шахматишки сыграем, на время?
Смерть. Не могу.
Н а т. Я как-то видел в кино, ты играл в шах-маты.
Смерть. Это не я, я в шахматы не играю. Разве что в кункен.
Н а т. Ты играешь в кункен?
Смерть. Я? А Париж - это город или озеро?
Н а т. И хорошо играешь, а?
Смерть. Еще как.
Н а т. Знаешь, что мы с тобой сделаем...
Смерть. Никаких сделок.
Н а т. Мы сыграем в кункен. Выигрываешь ты - я сразу иду с тобой.
Выигрываю я - ты даешь мне малую отсрочку. Всего ниче-го - один день.
Смерть. Откуда у меня время в кункен иг-рать?
Н а т. Ну, брось. Ты же хорошо играешь, игрок.
Смерть. Хотя вообще-то сыграть бы можно...
Н а т. А я о чем? Слушай, а ты отличный па-рень. За каких-нибудь
полчаса отстреля-емся.
234
Смерть. Строго говоря, мне оно не поло-жено.
Н а т. У меня вот и колода под рукой. Кончай ты выеживаться, в
самом деле.
Смерть. Ладно, давай. Поиграем немного. Хоть передохну.
Нат (вытаскивая карандаш, бумагу и колоду карт). Увидишь,
не пожалеешь.
Смерть. Ты мне зубы не заговаривай. Сдавай карты, да принеси
лимонаду и выставь на-конец хоть что-нибудь на стол. Господи Боже, к тебе гость
пришел, а у тебя даже картофельных чипсов нет или хоть сухари-ков.
Н а т. Внизу стоит чашка с 'М&М'.
Смерть. 'М&М'. А если к тебе президент заявится? Ты его тоже
'М&М' угощать бу-дешь?
Н а т. Ты не президент.
Смерть. Сдавай.
Нат сдает, открывает пятерку.
Н а т. Не хочешь сыграть по центу за десять очков? Все интереснее
будет
Смерть. А так тебе недостаточно интересно?
Н а т. Я на деньги лучше играю.
Смерть. Как скажешь, Ньют.
Н а т. Н а т. Нат Акерман. Ты что же, и имени моего не помнишь?
Смерть. Нат, Ньют - знал бы ты, как у меня голова болит.
235
Н а т. Тебе эта пятерка нужна?
Смерть. Нет.
Н а т. Ну, так бери из колоды.
Смерть (вытаскивая из колоды карту и раз-глядывая те, что
держит в руке). Иисусе, совершенно нечем играть.
Н а т. А на что это похоже?
Смерть. Что на что?
При дальнейшем обмене репликами они продолжают брать и сбрасывать
карты.
Н а т. Смерть.
Смерть. На что она может быть похожа? Ле-жишь себе и лежишь.
Н а т. И все?
Смерть. Ага, ты двойки набираешь.
Н а т. Я тебя спрашиваю, больше ничего не будет?
Смерть (рассеянно). Сам увидишь.
Н а т. А, так видеть я все-таки буду?
Смерть. Ну, может, я не так выразился. Ты давай, сбрасывай.
Н а т. Получить от тебя ответ - это что-то.
Смерть. Я, между прочим, в карты играю.
Н а т. Ладно-ладно, играй.
Смерть. И тем временем отдаю тебе одну карту за другой.
Н а т. Ты все-таки в сброшенные-то не загля-дывай.
Смерть. Я и не заглядываю. Я их выравни-ваю. На скольких
раскрываемся?
236
Н а т. На четырех. А ты уже раскрываться со-брался?
Смерть. Кто это сказал? Я только спросил: на скольких
раскрываемся?
Н а т. А я спросил, что меня ожидает.
Смерть. Играй давай.
Н а т. Ну хоть что-то ты мне можешь сказать? Куда мы направимся?
Смерть. Мы? Если хочешь знать правду, ты просто свалишься на пол и
будешь лежать тут, как узел с тряпьем.
Н а т. Да-а, просто жду и дождаться не могу. А больно будет?
Смерть. Очень скоро узнаешь.
Н а т. Замечательно. (Вздыхает.) Только этого мне и не
хватало. Человек только что слил-ся с 'Оригинальными Модистками'...
Смерть. Как насчет четырех очков?
Н а т. Раскрываешься?
Смерть. Четыре очка тебя устроят?
Н а т. Нет. У меня два.
Смерть. Шутишь?
Н а т. Какие шутки? Ты проиграл.
Смерть. Господи Иисусе, а я думал, ты шес-терки копишь.
Н а т. Выходит, ошибся. Тебе сдавать. Двадцать очков, два
списываем. (Смерть сдает карты.) Значит, говоришь, на пол упаду? А
нельзя, чтобы я, когда это случится, стоял у софы?
Смерть. Нельзя. Играй.
Н а т. А почему нельзя?
237
Смерть. Потому что ты на пол должен упасть! Оставь меня наконец в
покое. Я пы-таюсь сосредоточиться.
Н а т. Но почему обязательно на пол? Я же ни о чем больше не
спрашиваю. Почему, когда это случится, я не могу стоять у софы?
Смерть. Ладно, я постараюсь сделать как лучше. Будем мы играть или
не будем?
Н а т. Уж и спросить нельзя! Ты мне напомина-ешь Моисея Лефковица.
Такой же упрямый.
Смерть. Видали, я ему Моисея Лефковица напоминаю. Я страшнее
всего, что он спо-собен себе представить, и я напоминаю ему Моисея Лефковица.
Он кто, скорняк?
Н а т. Сам ты скорняк. Он зашибает по восемь-десят тысяч в год.
Позумент, галуны. Соб-ственная фабрика. Два очка.
Смерть. Что?
Н а т. Два очка. Я открываюсь. У тебя сколько?
Смерть. С моими только в баскетбол выиг-рывать.
Н а т. Тузы собирал.
Смерть. Хоть бы ты говорил поменьше.
Новая
сдача, игра продолжается.
Н а т. А что ты там такое толковал, насчет пер-вого задания?
Смерть. А как по-твоему?
Н а т. Не понимаю, разве до сих пор никто не умирал?
238
Смерть. Умирали, конечно. Только их не я забирал.
Н а т. А кто же?
Смерть. Другие.
Н а т. Значит, есть и другие?
Смерть. А то. Каждый отходит по-своему.
Н а т. Не знал.
Смерть. Да откуда ж тебе знать. Кто ты во-обще такой?
Н а т. Что значит - кто я такой? Я что, по-тво-ему, пустое место?
Смерть. Не пустое. Ты - производитель го-тового платья. Так откуда
ж тебе знать тай-ны вечности?
Н а т. О чем ты говоришь? Я делаю хорошие деньга. У меня двое
детишек университет окончили. Один работает в рекламе, другой женился.
Собственный дом. Езжу на 'край-слере'. У жены есть все, что она хочет. Гор-ничные,
норковая шуба, курорты. Она как раз сейчас на Иден-рок. Пятьдесят долларов в
день, потому что ей, видишь ли, угодно отдыхать с родной сестрой. Я и сам туда
собирался на той неделе - так кто ж я, по-твоему, забулдыга с улицы, что ли?
Смерть. Ну, хорошо. Что ты так нервнича-ешь?
Н а т. Кто нервничает?
Смерть. Если бы я так же вот обижался на каждое слово, тебе бы это
понравилось?
Н а т. Я тебя обидел?
239
Смерть. Разве ты не сказал, что разочарован во мне?
Н а т. А чего ты ждал? Что я в твою честь вече-ринку устрою?
Смерть. Я не об этом. Я о твоем отношении ко мне лично. Я тебе и
ростом не вышел, я и то, я и это...
Н а т. Но я всего лишь сказал, что ты похож на меня. Вроде как
отражение в зеркале.
Смерть. Ладно, ладно. Сдавай.
Продолжают играть, тем временем возникает музыка,
свет меркнет, пока не наступает полная тьма. Когда свет
снова медленно разгорается, видно, что время уже
позднее, игра окончена. Нат подводит итоги.
Н а т. Семьдесят восемь... сто пятьдесят... В об-щем, ты здорово
продулся.
Смерть (сокрушенно перебирая карты). И ведь знал же я, что
не надо сбрасывать девятку. Вот черт!
Н а т. Стало быть, до завтра.
Смерть. То есть как это - до завтра?
Н а т. Я выиграл лишний день. Так что оставь меня в покое.
Смерть. Ты что, серьезно?
Н а т. Мы же договорились.
Смерть. Да, но...
Н а т. Какое еще 'но'? Я выиграл двадцать че-тыре часа. Приходи
завтра.
Смерть. Я не думал, что мы играем на время.
240
Н а т. Сочувствую. Надо было внимательней слушать.
Смерть. Где же я теперь околачиваться буду целые сутки?
Н а т. А это мне без разницы. Главное, я выиг-рал лишний день.
Смерть. Нет, а я-то что, по-твоему, должен делать - по улицам
гулять?
Н а т. Сними номер в отеле, в кино сходи. От-дохни. И не устраивай
из этого мировую трагедию.
Смерть. Подсчитай еще раз очки.
Н а т. А, да, ты еще должен мне двадцать во-семь долларов.
Смерть. Сколько?
Н а т. Ровно столько, дружок. Вот - можешь сам посмотреть.
Смерть (шаря по карманам). У меня всего-то доллара
три-четыре, где я тебе возьму два-дцать восемь?
Н а т. Выпиши чек.
Смерть. Ты думаешь, у меня счет есть?
Н а т. Господи Боже, с кем приходится дело иметь!
Смерть. А ты на меня в суд подай. Где я, по-твоему, должен был
счет завести?
Н а т. Ладно, давай что у тебя есть, и будем считать, что мы
квиты.
Смерть. Погоди, мне эти деньги самому нужны.
Н а т. На что они тебе?
241
Смерть. Нет, вы послушайте, что он говорит! Мы же с тобой отправляемся
в Загробный мир.
Н а т. И что?
Смерть. И то. Ты знаешь, сколько туда пе-реть?
Н а т. И что?
Смерть. Что-что? А бензин? А дороги плат-ные?
Н а т. А, так мы на машине поедем?
Смерть. Там узнаешь. (Взволнованно.) Послу-шай, когда я
завтра приду, ты должен дать мне шанс отыграться. Иначе я такие непри-ятности
наживу...
Н а т. Как хочешь. Но только ставки удваива-ются. Я намерен
отыграть еще неделю, если не месяц. А судя по тому, как ты играешь, так, может,
и несколько лет.
Смерть. В хорошенькую историю я вляпался.
Н а т. До завтра.
Смерть (которую Ham понемногу оттесняет к двери). Тут приличный отель поблизости есть? Хотя
на что мне отель, у меня же денег ни цента. Придется отсиживаться в
какой-нибудь забегаловке. (Прихватывает газету.)
Н а т. Ну-ка, ну-ка! Это моя газета. (Отбирает ее.)
Смерть (выходя из спальни). И чего я сразу его не забрал,
делов-то? Так нет, надо было усесться с ним в карты играть.
242
Н а т (кричит вслед уходящей Смерти). Поосто-рожней там, на
лестнице. У меня ковер на одной ступеньке проскальзывает.
Словно бы в ответ, слышится грохот и жуткий удар. Нат
вздыхает, затем, перейдя спальню, снимает с телефона
трубку и набирает номер.
Н а т. Алло, это ты, Моисей? Слушай, не знаю, может, тут кто шутки
шутит или что, но ко мне только что приходила Смерть. Мы с ней в кункен
играли... Да нет же, Смерть. Собственной персоной. Или кто-то вы-дающий себя за
Смерть. Нет, ты послушай, Моисей, это такой шлимазл!
ЗАНАВЕС
Пьеса
Действующие лица
|
Клайнман |
Мужчина |
|
Хэнк |
Полицейский |
|
Ал |
Билл |
|
Сэм |
Фрэнк |
|
Джон |
Дон |
|
Хэкер |
Генри |
|
Виктор |
Помощник судьи |
|
Анна |
Спиро |
|
Доктор |
Эйб |
|
Джина |
Маньяк |
Занавес поднимается. На сцене -спящий Клайнман. Два часа ночи.
Громкие удары в дверь. С боль-шим трудом Клайнман заставляет себя наконец
встать с постели.
Клайнман. Кто там?
Голоса. Откройте! Эй, открывайте, мы зна-ем, что вы здесь!
Откройте! Откройте, гово-рят!
Клайнман. Что?! Что такое?
Голоса. Да откройте вы!
Клайнман. Что? Подождите! (Включает свет.) А кто там?
Голоса. Сказано вам - откройте! Ну... от-крывайте же!
Клайнман. Кто это?
Голоса. Давайте, Клайнман, пошевеливай-тесь.
Клайнман. Хэкер... Голос Хэкера. Это вы, Хэкер?
Голоса. Клайнман, откроете вы или нет!
Клайнман. Иду, иду... Я же спал! Подожди-те, сейчас! (С трудом
ворочает заплетаю-щимся языком. Смотрит на часы.) Боже мой, полтретьего...
Иду! Подождите! (Отпи-рает дверь, и в комнату вваливаются не-сколько
человек.)
Хэнк. Господи, Клайнман, вы что, оглохли?
Клайнман. Я спал. Сейчас же полтретьего! А что случилось?
Ал. Вы нам нужны. Одевайтесь!
Клайнман. Что?!
245
С э м. И поскорее, Клайнман! У нас нет време-ни!
Клайнман. Что все это значит?
Ал. Пошли, пошли. Клайнман.
Куда, Хэкер? Куда я должен
идти посреди ночи?
X э к е р. Да проснитесь же вы!
Клайнман. Что происходит? Джон. Не прикидывайтесь. Клайнман. Это я прикидываюсь? Я же спал, крепко спал.
Что, по-вашему, я делал в полтретьего, танцевал, что ли? Хэкер. Нам нужны все
мужчины. Клайнман. Для чего? Виктор. Что с вами, Клайнман? Вы где вита-ете?
Неужели вам не известно, что происхо-дит?
Клайнман. Я не понимаю... о чем речь? Ал. О патрулировании.
Клайнман. О чем? Ал. О патрулировании. Джон. И теперь у нас есть план. Хэкер.
Хорошо продуманный план. Сэм. Замечательный план. Клайнман. Послушайте,
кто-нибудь объяс-нит мне все-таки, почему вы пришли сюда? Я уже замерз стоять в
одних трусах. Хэкер. Могу сказать только, что нам нужны люди... Чем больше, тем
лучше. А теперь одевайтесь. В и к т о р (с угрозой). И поживее.
246
Клайнман. Хорошо, я оденусь... Но по-звольте все-таки узнать, что
стряслось. (Опасливо озираясь, натягивает первые по-павшиеся брюки.)
Джон. Убийца обнаружен. Две женщины ви-дели, как он входил в парк.
Клайнман. Какой убийца?
Виктор. Клайнман, некогда болтать.
Клайнман. Что значит болтать? Что еще за убийца? Вы врываетесь в
дом... Я крепко сплю...
Хэкер. Убийца Ричардсона, убийца Джемпела.
Ал. Убийца Мэри Куилти.
Сэм. Маньяк.
Хэнк. Душитель.
Клайнман. Какой маньяк? Какой души-тель?
Джон. Тот самый, что убил сына Айслера и задушил Дженсена струной
от рояля.
Клайнман. Дженсена?.. Здоровенного ноч-ного сторожа?
Хэкер. Его самого. Убийца напал сзади. Осторожно подкрался и
накинул на шею струну. Дженсена нашли уже посиневшим. В уголке рта засохла
слюна.
Клайнман (озирается вокруг). Да-да... я все понимаю... но
мне завтра на работу.
Виктор. Пойдемте, Клайнман. Нам надо схватить убийцу, пока он не
нашел очеред-ную жертву.
247
Клайнман. Нам? Мне с вами?
Хэкер. Да. Полиция, как выяснилось, с этим не справляется.
Клайнман. Значит, надо писать жалобы. Я как встану, сразу же этим
займусь.
Хэкер. Клайнман, полицейские и так делают все, что могут. Но они
совершенно сбиты с толку.
Сэм. Все сбиты с толку.
Ал. Неужели вы ничего не слышали?
Джон. Да кто в это поверит?
Клайнман. Поймите, сейчас самая напря-женная пора... У нас столько
работы... (Его простодушие впечатления не производит.) Даже на обед не
ходим, а я ведь люблю по-есть. Хэкер подтвердит, что я люблю поесть.
Хэкер. Но этот кошмар начался не вчера... Вы что, не следите за
новостями?
Клайнман. Просто не успеваю.
Хэкер. Все в ужасе. По вечерам люди боятся выйти на улицу.
Джон. Да что там на улицу! Сестры Саймон забыли запереть дверь и
были убиты дома. Глотку перерезали - от уха до уха.
Клайнман. Мне показалось, вы говорили, что он душитель.
Джон. Клайнман, не будьте наивным.
Клайнман. После всего, что вы рассказали, придется сменить дверной
замок.
Хэкер. Ужас! Кто знает, когда он нападет в следующий раз?
248
Клайнман. А когда все это началось? Странно, что я ничего не
слышал.
Хэкер. Сперва был один труп, затем другой, потом еще и еще. Все
вокруг в панике, все, кроме вас.
Клайнман. Не волнуйтесь, теперь и я в па-нике.
Хэкер. Маньяков ловить трудно, ведь они убивают безо всякой
причины. Не знаешь, за что зацепиться.
Клайнман. Может, он сначала кого-нибудь ограбил, изнасиловал или,
скажем, пощеко-тал?
Виктор. Нет. Душил - и всё.
Клайнман. И Дженсена тоже... Он же такой сильный.
Сэм. Был сильный, а теперь синий. Лежит с высунутым языком.
Клайнман. Синий... Для сорокалетнего мужчины это не самый
подходящий цвет... И что, никаких улик? Волоска там или от-печатков пальцев?
Хэкер. Найден волос.
Клайнман. Так что же? Сегодня большего и не требуется. Положите
его под микроскоп. Раз, два, три - и все ясно. Какого он цвета?
Хэкер. Как у вас.
Клайнман. Да что вы на меня уставились! У меня в последнее время
волосы не выпа-дают. Я... Послушайте, не сходите с ума... Главное, не отступать
от логики.
249
Хэкер. Ну-ну.
Клайнман. Иногда жертвы выбираются по какому-нибудь признаку.
Скажем, только медсестры или только лысые... или, скажем, лысые медсестры.
Джон. Ну, тогда подскажите нам, что общего между жертвами.
Сэм. Да, что общего между сыном Айслера, Мэри Куилти, Дженсеном,
Джемпелом...
Клайнман. Ну, если бы я знал больше об этом деле...
Ал. Если бы он знал больше! Между ними нет ничего общего. Кроме
того, что они все были живыми, а теперь все мертвы. В этом они, конечно,
похожи.
Хэкер. Он прав. Клайнман, поверьте, опас-ность грозит любому, в
том числе и вам.
Ал. Он, видать, просто хочет себя успокоить.
Джон. Точно.
Сэм. Клайнман, убийства между собой никак не связаны.
Виктор. Это вам не медсестры!
Ал. Он может убить каждого.
Клайнман. Я себя не успокаиваю. Спро-сить нельзя...
Сэм. Всё, хватит идиотских вопросов. Пора за-няться делом.
Виктор. Мы очень волнуемся. Следующей жертвой может оказаться любой
из нас.
Клайнман. Послушайте, я в этом ничего не смыслю. Откуда мне знать,
как выслеживают
250
людей! Я буду только мешать. Позвольте мне помочь деньгами.
Считайте это моим вкладом в общее дело. Давайте я пожертвую несколько
долларов...
Сэм (подходит к письменному столу и замечает волос). Что
это?
Клайнман. Где?
Сэм. Здесь, в вашей расческе. Это же волос.
Клайнман. Конечно. Я ведь ею расчесыва-юсь.
Сэм. Тот же цвет, что и у волоса, найденного полицией.
Клайнман. Вы что, с ума посходили?! Он же черный. Вокруг миллионы
черных волос. Зачем вы кладете его в конверт? Это обыч-ный волос. Вот (указывает
на Джона), смотрите, у него тоже черные волосы.
Джон (хватает Клайнмана). Вы в чем меня обвиняете,
Клайнман?
Клайнман. Никто никого не обвиняет! Он мой волос в конверт
положил! Отдайте мой волос! (Хватает конверт, но Джон оттал-кивает
Клайнмана.)
Джон. Отстаньте от него!
С э м. Я выполняю свой долг.
Виктор. Он прав. Полиция обратилась за по-мощью ко всем жителям.
Хэкер. Да, и теперь у нас есть план.
Клайнман. Какой план?
А л. Мы ведь можем на вас рассчитывать, прав-да?
251
Виктор. Конечно, мы рассчитываем на Клайнмана. Ему отведено место
в плане.
Клайнман. Место в плане? Мне? Что это за план?
Джон. Не беспокойтесь, вам сообщат.
Клайнман. А мой волос обязательно дол-жен быть в конверте?
Сэм. Одевайтесь, мы подождем вас внизу. Только побыстрее, и так
столько времени потеряли!
Клайнман. Хорошо, но хотя бы два слова про план!
X э к е р. Клайнман, ради Бога, пошевеливай-тесь.
Речь идет о жизни людей. Оденьтесь потеплее. На улице холодно.
Клайнман. Хорошо, хорошо... Но все-таки, что это за план? Зная
план, я смогу его об-думать.
Они, однако, уходят, и Клайнман начинает нервно и неуклюже
одеваться.
Черт, где этот проклятый рожок?... С ума сойти... разбудить
человека среди ночи и наговорить таких ужасов! За что мы платим полиции? Спишь
себе мирно в уютной теп-лой кровати, и вдруг, нате вам, заставляют ловить
убийцу-маньяка, который подкрады-вается сзади и...
Незаметно для Клайнмана входит со свечой сварливая супруга.
252
Анна. Клайнман?
Клайнман (оборачивается, до смерти пере-пуганный). Кто это?
Анна. Что?
Клайнман. Ради Бога, никогда больше так ко мне не подкрадывайся!
Анна. Я слышала голоса.
Клайнман. Да, туг ко мне приходили. Ока-зывается, я должен
патрулировать улицы.
Анна. Прямо сейчас?
Клайнман. Да, до утра ждать нельзя. По го-роду, говорят,
разгуливает убийца. Он по ночам работает.
Анна. А, этот маньяк.
Клайнман. Слушай, если ты что-то знала о нем, то почему же ни
слова мне не ска-зала?
Анна. Потому что каждый раз, как я о нем за-говариваю, ты
отказываешься слушать.
Клайнман. Кто?Я?
Анна. Ты всегда или работаешь, или еще чем-нибудь занимаешься.
Клайнман. Но я не виноват, что сейчас ра-боты по горло, самая
горячая пора.
Анна. Я говорила тебе про нераскрытое убий-ство, про два
нераскрытых убийства, про шесть, но ты всегда отмахивался: 'Потом, потом'.
Клайнман. Да потому что ты вечно лезешь не вовремя.
Анна. Неужели?
253
Клайнман. Возьмем мой день рождения. У меня прекрасное настроение,
я развора-чиваю подарки. Вдруг появляешься ты - с вытянутым лицом - и говоришь:
'Читал газету? Про девушку, которой горло перере-зали?' Другое время ты не
могла выбрать? У человека в кои веки маленькая радость, а тут ты со своим
загробным голосом.
Анна. А ты только приятное и слушаешь, остальное - всегда не
вовремя.
Клайнман. Ладно, хватит. Где мой галстук?
Анна. Зачем тебе галстук? Ты же собрался охотиться на маньяка.
Клайнман. Ну и что?
Анна. А одеваешься как на королевскую охоту.
Клайнман. Откуда я знаю, кого встречу! Вдруг мой начальник тоже
там.
Анна. Не сомневаюсь, что он одет очень про-сто.
Клайнман. Надо же... привлечь меня к по-искам убийцы. Я же
коммивояжер.
Анна. Не позволяй ему заходить за спину.
Клайнман. Хорошо, Анна, так и передам ему: мол, ты велела все
время быть на виду.
Анна. Ну что ты злишься? Поймать-то его все равно надо.
Клайнман. Вот пусть полиция и ловит. А мне туда идти страшно.
Темень-то какая. И холодно.
Анна. Хоть раз в жизни будь мужчиной.
254
Клайнман. Тебе легко говорить - ты сей-час пойдешь досыпать.
Анна. А вдруг он к нам в окно влезет!..
Клайнман. Тогда я тебе не завидую.
Анна. Если нападет, я на него перец дуну.
Клайнман. Что?!
Анна. Я возле кровати специально перец дер-жу, если он появится -
дуну прямо ему в глаза!
Клайнман. Прекрасная мысль. Поверь, Анна, если он здесь окажется,
то размажет тебя по потолку вместе с твоим перцем.
Анна. У меня все двери на двойных запорах.
Клайнман. Не знаю... может, и мне взять немного перца.
Анна. Вот, возьми. (Дает ему амулет.)
Клайнман. Что это?
Анна. Амулет, отвращающий зло. Я купила его у нищего калеки.
Клайнман (разглядывает без особого энтузи-азма). Хорошо. Но
дай-ка мне все-таки пе-рец.
Анна. Ну что ты так разволновался? Не один же ты там будешь.
Клайнман. Это верно. И у них к тому же какой-то хитроумный план.
Анна. Какой?
Клайнман. Еще не знаю.
Анна. С чего же ты взял, что он такой хитро-умный?
255
Клайнман. Потому что его придумали луч-шие умы города. Поверь мне,
они знают, что делают.
Анна. Хочется верить, раз уж ты влип в это дело.
Клайнман. Ладно, запри все двери и нико-му не отпирай, даже мне,
если, конечно, я не заору: 'Открой дверь!' В этом случае открывай немедленно.
Анна. Удачи, Клайнман.
Клайнман (смотрит в окно. Ночная тьма). Ты посмотри
только... Хоть глаз выколи...
Анна. Я никого не вижу.
Клайнман. Я тоже. А ведь должно быть столько людей... у них там
факелы и все такое.
Анна. Что ж, раз они говорят, что есть план...
Клайнман. Анна!
Анна. Да?
Клайнман (смотрит в ночь). Ты о смерти когда-нибудь
думаешь?
Анна. С чего это вдруг я о смерти буду ду-мать? А ты что, думаешь?
Клайнман. Не часто, но случается, и, зна-ешь, я представляю себе
смерть совсем ина-че - не оттого, что задушат или перережут горло.
Анна. Я тоже надеюсь, что этого не случится.
Клайнман. Я собираюсь умереть более до-стойно,
256
Анна. Ну, знаешь, на свете столько способов умереть.
Клайнман. Например?
Анна. Например? Ты спрашиваешь, как мож-но умереть достойно?
Клайнман. Да.
Анна. Надо подумать.
Клайнман. Ну.
Анна. Яд.
Клайнман. Яд? Но это ужасно!
Анна. Почему?
Клайнман. Ты что, смеешься? Яд вызывает судороги.
Анна. Необязательно.
Клайнман. Ты хоть понимаешь, о чем гово-ришь?
Анна. Я говорю о цианистом калии.
Клайнман. О, да ты специалист! Но я не та-кой дурак, чтобы есть
отраву. Я ее сразу чувствую, даже когда ем несвежие креветки.
Анна. Это не отрава, а пищевое отравление.
Клайнман. Все равно, кто станет глотать всякую гадость?
Анна. От чего же ты собираешься умереть?
Клайнман. От старости. Через много лет. Когда пройду свой долгий
жизненный путь. В девяносто лет. Лежа в уютной постели и окруженный родственниками.
Анна. Все это мечты. На самом деле маньяк-убийца может в любой
момент свернуть тебе шею или перерезать глотку, прямо
257
сейчас, не дожидаясь, пока тебе стукнет девяносто.
Клайнман. Анна, с тобой говорить - одно удовольствие!
Анна. Я просто за тебя беспокоюсь. Посмотри в окно. Где-то там
бродит убийца, в такую темную ночь он может прятаться повсюду - в переулках,
под порталами или железно-дорожными мостами. В темноте ты и не за-метишь, где
он притаился со своей удавкой.
Клайнман. Ладно, ты своего добилась - я возвращаюсь в постель.
Стук в дверь.
Голос. Клайнман! Пойдемте! Клайнман. Иду, иду! (Целует Анну.) Ну,
до
скорого. Анна. Смотри в оба.
Клайнман выходит из дома. Его поджидает Ал, которого оставили
присмотреть за Клайнманом.
Клайнман. Не пойму, почему
так срочно
понадобился именно я? А л. Преступника ловят все. Клайнман. А
повезет мне. Я его обнаружу.
Черт, перец забыл! Ал. Что?
Клайнман. Где остальные? А л. Ушли. Главное - не отступать от
плана. Клайнман. Итак, что же это за план такой
замечательный?
258
Ал. Вы все узнаете.
Клайнман. Когда? После того, как схватят убийцу?
Ал. Потерпите.
Клайнман. Послушайте, сейчас поздно, хо-лодно. К тому же я
нервничаю.
Ал. Хэкер с остальными должен был уйти, но велел передать, что
очень скоро вы узнаете о своей роли в плане.
Клайнман. Хэкер так и сказал?
Ал. Да.
Клайнман. А что мне пока делать, раз уж я вылез из дому и оставил
теплую постель?
Ал. Ждите.
Клайнман. Чего?
Ал. Указаний.
Клайнман. Каких указаний?
Ал. О вашей роли.
Клайнман. Я домой пошел.
Ал. Нет! Как вы можете? Сейчас одно невер-ное движение может
стоить нам жизни. Ду-маете, я хочу отправиться на тот свет?
Клайнман. Тогда сообщите мне план.
Ал. Не могу.
Клайнман. Почему?
Ал. Мне он неизвестен.
Клайнман. Помилуйте, сейчас ночь, хо-лодно... Ал. Понимаете,
любому из нас известна лишь небольшая часть общего плана -то, что
259
он сам должен сейчас делать, причем рассказывать об этом другим
запрещено. Это - мера предосторожности, чтобы маньяк не узнал, что мы задумали.
Если каждый будет действовать как ему сказано, то и весь план завершится
успехом. А до этого общий план не узнать, даже если кто-нибудь проболта-ется
либо из него что-то вытянут принужде-нием или угрозами. Каждый отвечает толь-ко
за свою небольшую часть плана, и даже если маньяк узнает ее, это ему все равно
ничего не даст. Хитро придумано?
Клайнман. Потрясающе. Я не понимаю, что происходит, и возвращаюсь
домой.
Ал. Больше ничего сказать не могу. А вдруг это вы всех убили?
Клайнман. Я?
Ал. Убийцей может оказаться любой из нас.
Клайнман. Ну уж не я. Чтобы я разгуливал по ночам и резал людей,
когда у меня полно работы!
Ал. Клайнман, простите.
Клайнман. Так что все-таки мне делать? Какова моя роль?
Ал. На вашем месте я бы сделал все, что в моих силах, еще до того,
как эта роль про-яснится.
Клайнман. Но что я могу сделать?
Ал. Здесь трудно что-то советовать.
Клайнман. Ну, хотя бы намекнули, что ли... А то чувствую себя
каким-то идиотом.
260
Ал. Вам может показаться, что у нас нет обще-го плана действий, но
это неправда.
Клайнман. Вы так поспешно вытащили меня из дому! А теперь, когда я
готов по-мочь, выясняется, что все ушли.
Ал. Мне надо идти.
Клайнман. Зачем же было меня торопить?.. Идти?! Что вы хотите
сказать?
Ал. Тут я уже сделал все, что требовалось. Те-перь мне надо быть в
другом месте.
Клайнман. Значит, я останусь здесь, на улице, один?
Ал. Возможно.
Клайнман. Что значит 'возможно'? Если сейчас нас двое и вы уйдете,
то я останусь один. Арифметика простая.
Ал. Будьте осторожны.
Клайнман. Э, нет! Один я здесь не оста-нусь! Шутите, что ли? Тут
же этот псих где-то бродит! Я не умею общаться с психами. Я человек очень
логичный.
Ал. По плану мы не должны быть вместе.
Клайнман. Послушайте, мы не влюбленная парочка. Мне не обязательно
быть именно с вами. Меня устроят любые двенадцать сильных мужчин.
А л. Я должен идти.
Клайнман. Я не хочу оставаться один. Я се-рьезно говорю.
Ал. Будьте осторожны.
261
Клайнман. Смотрите, вы еще не ушли, а у меня уже рука дрожит. Вы
уйдете, и у меня начнет дрожать все тело.
Ал. Клайнман, от вас зависят жизни других. Не подводите нас.
Клайнман. Не надо на меня рассчитывать. Я ужасно боюсь смерти!
Согласен делать что угодно, только не умирать.
Ал. Счастливо оставаться.
Клайнман. А как насчет маньяка? Есть ка-кие-нибудь новости? Его
еще где-нибудь видели?
Ал. Полиция видела, как кто-то огромный и страшный прятался возле
фабрики моро-женого. Но точно никто ничего не знает.
Уходит. Шаги удаляются и становятся все тише и тише.
Клайнман. С меня довольно! От этой фаб-рики надо будет держаться
подальше. (Клайн-ман один. Завывание ветра.) Надо же... хо-рошенькое
развлечение... оказаться ночью на улице... Не понимаю, почему я дома не мог
дождаться, пока мне дадут конкретное поручение? Что это за шум?! Ветер... Ох,
не нравятся мне эти завывания. Сейчас как сдует вывеску - и на меня! Так, надо
успо-коиться... Как-никак, на меня рассчитыва-ют... Буду глядеть в оба и если
замечу что-то подозрительное, сразу сообщу остальным... Правда, сообщать-то
некому... Надо срочно с кем-то еще познакомиться... Пройти, что
262
ли, пару кварталов - вдруг встречу кого-нибудь из наших... Куда
они запропастились? Или это входит в план? А может быть, Хэкер не выпускает
меня из поля зрения, и если что-нибудь произойдет, то все при-дут мне на
помощь... (Нервно смеется.) Уве-рен, что они не могли оставить меня
одного ходить по улицам. Должны же они пони-мать, что этого психа мне не
одолеть. У ма-ньяка хватит сил на десятерых, а мне и с обычным человеком не
справиться... Разве что я у них в качестве приманки... Это не исключено...
Оставили меня здесь, как ба-рашка?.. Убийца на меня набросится, а они с криками
выскочат немедленно и схватят его, правда, они могут и медленно выско-чить...
Мне шею свернуть - ничего не сто-ит. (В глубине сцены мелькнул черный силу-эт.)
Что это было? Может быть, лучше пой-ти назад?.. Я уже забрел довольно
далеко... Как же они найдут меня, чтобы передать инструкции? И потом, я совсем
не знаю этой части города... что же делать? Нет, луч-ше, по-моему,
возвратиться, пока я оконча-тельно не потерялся... (Слышит, как кто-то
приближается - медленно и зловеще.) Боже... Шаги... У маньяков, наверное,
тоже по две ноги... Господи, спаси...
Доктор. Это вы, Клайнман?
К л а й н м а н. Что? Кто это?
Доктор. Всего лишь доктор.
263
Клайнман. Вы меня напугали. Скажите, Хэкер или кто-нибудь из наших
вам ничего не передавали?
Доктор. О вашей роли?
Клайнман. Да. Я тут как идиот болтаюсь по улицам и теряю время. То
есть я, конечно, внимательно смотрю по сторонам, но если б знать, в чем мои
функции...
Доктор. Действительно, Хэкер говорил о вас.
Клайнман. Что?
Доктор. Я не помню.
Клайнман. Прекрасно. Всеми забытый Клайнман.
Доктор. Да, мне кажется, он что-то говорил. Но я не уверен.
Клайнман. Слушайте, почему бы нам вместе не походить? Всякое ведь
может случиться.
Доктор. Если желаете, пожалуйста, но толь-ко недолго. У меня
другая задача.
Клайнман. Смешно как-то: встретить док-тора среди ночи... Знаю я,
как ваш брат любит ночные вызовы. Ха-ха-ха. (Доктор не смеется.) Ночь-то
какая холодная... (Молча-ние.) Как вы думаете, мы его сегодня най-дем? (Молчание.)
Наверное, вам отвели ка-кую-нибудь важную роль? А я вот своей до сих пор не
знаю.
Доктор. У меня интерес чисто научный.
Клайнман. Да, конечно.
Доктор. Есть возможность исследовать его душевную болезнь. Узнать,
почему он стал
264
таким. Что толкает человека на подобные антиобщественные поступки.
Нет ли у него каких-нибудь других странностей. Подчас те же импульсы, что
побуждают маньяка к убийству, рождают в нем высокие твор-ческие устремления.
Это весьма сложное явление. К тому же мне интересно, сума-сшедший ли он от
рождения, ведь это мо-жет быть и результатом болезни, несчастно-го случая или
враждебного окружения. Надо выяснить множество обстоятельств. К примеру: почему
средством самовыраже-ния для него является убийство? Делает ли он это по своей
воле или слышит чьи-то голоса? Когда-то ведь считалось, что сума-сшедших
вдохновляют божественные силы. Словом, все это заслуживает самого тща-тельного
изучения.
Клайнман. Конечно, но прежде его надо поймать.
Доктор. Да, Клайнман, и если я добьюсь своего, то сам детально исследую
это суще-ство, разрежу его всего до последней хро-мосомы. Я изучу каждую его
клеточку под микроскопом. Разберусь, из чего он состо-ит. Разложу его соки.
Исследую кровь, пре-парирую мозг, пока он не будет предо мною весь как на
ладони.
Клайнман. А можно ли познать человека? Понимаете, не просто узнать
о нем что-то, а познать его, то есть познать до конца, когда
265
дальше уже познавать нечего, я имею в виду полное познание, вы
понимаете, что я под-разумеваю под познанием? Понять. Постиг-нуть. Уяснить.
Уразуметь.
Доктор. Клайнман, вы идиот.
Клайнман. Вы понимаете, о чем я говорю?
Доктор. Делайте свое дело, а я буду делать свое.
Клайнман. Я не знаю, что мне делать.
Доктор. Тогда не надо критиковать.
Клайнман. Никто и не критикует. (Разда-ется чей-то вопль. Оба
вздрагивают.) Что это было?
Доктор. Слышите, шаги за спиной?
Клайнман. Я их с восьмилетнего возраста слышу.
Снова вопль.
Доктор. Кто-то идет.
Клайнман. Может, ему не понравилось, что его мозг собираются
препарировать?
Доктор. Клайнман, шли бы вы лучше от-сюда.
Клайнман. С превеликим удовольствием.
Доктор. Сюда! Быстро!
Приближаются чьи-то тяжелые шаги.
Клайнман. Там тупик. Доктор. Я знаю, что делаю. Клайнман. Да, но
нас поймают и зарежут.
266
Доктор. Вы что, со мной
спорить будете?
Кто из нас доктор? Клайнман.
Но я знаю этот переулок -
здесь тупик. Отсюда не выбраться! Доктор. До свидания, Клайнман. Делайте
что хотите!
Убегает в сторону тупика.
Клайнман (зовет Доктора). Подождите! Я из-виняюсь! (Слышно,
как кто-то приближа-ется.) Надо успокоиться! Так что делать - бежать или
прятаться? Побегу и спрячусь. (Бежит и сталкивается с молодой женщи-ной.) Ох!
Джина. Ах!
Клайнман. Кто вы?
Джина. А вы кто?
Клайнман. Клайнман. Вы слышали крики?
Джина. Конечно. Я так перепугалась. Не знаю даже, откуда они доносились.
Клайнман. Это неважно. Главное, что кто-то кричал, а это не сулит
ничего хорошего.
Джина. Я боюсь.
Клайнман. Надо отсюда убираться.
Джина. Я не могу уходить слишком далеко. У меня задание.
Клайнман. Вы тоже участвуете в плане?
Джина. А вы разве нет?
Клайнман. Пока нет. Все никак не могу выяснить, что мне делать.
Может, вы что-нибудь про меня слышали?
267
Джина. Вы Клайнман...
Клайнман. Так точно.
Джина. О Клайнмане я что-то слышала, а вот что именно - не помню.
Клайнман. Вы знаете, где Хэкер?
Джина. Хэкераубили.
Клайнман. Что?!
Джина. Кажется, это был Хэкер.
К л а й н м а н. Хэкер убит?
Джина. Я толком не поняла, про Хэкера они говорили или нет.
Клайнман. Никто ничего толком не знает! Никто понятия не имеет,
что происходит. Это тоже входит в план? Нас всех перебьют как мух.
Джина. Может, это и не Хэкер был.
Клайнман. Пойдемте отсюда. Я удалился от того места, где мне
предписано находиться. Возможно, меня уже ищут. Если план про-валится, они еще,
чего доброго, меня обви-нят - я свое счастье знаю!
Джина. Не могу никак вспомнить, кого уби-ли - то ли Хэкера, то ли
Максвелла.
Клайнман. Скажу вам откровенно, патру-лирование - дело нелегкое.
Нечего такой молодой женщине делать на улице. Это мужская работа.
Джина. Мне не привыкать.
Клайнман. В самом деле?
Джина. Понимаете, я проститутка.
268
Клайнман. Что, серьезно?!! Вот это да! Я раньше никогда не
встречался с... Я ду-мал, они выше ростом.
Джина. Ничего, что я вам сказала?
Клайнман. Вообще-то, я очень старомоден.
Джина. Неужели?
Клайнман. Я... Я, например, в такое время всегда сплю. Понимаете,
всегда. Сейчас же глубокая ночь. Конечно, когда я болен или что-нибудь такое...
но если у меня нет силь-ной рвоты, я сплю как дитя.
Джина. Во всяком случае, ночь сегодня яс-ная.
Клайнман. Да.
Джина. Все небо в звездах.
Клайнман. Честно говоря, я очень нервни-чаю. Лучше было бы сейчас
находиться дома в постели. Ночью все так странно. Ма-газины закрыты. Не видно
машин. Можно переходить улицу где хочешь... Никто не остановит...
Джина. Так ведь это здорово!
Клайнман. Знаете, у меня такое забавное чувство. Никаких следов
цивилизации... Я мог бы снять брюки и носиться нагишом по главной улице.
Джина. Красота!
Клайнман. Я, конечно, не буду. Но мог бы.
Джина. А мне ночной город кажется таким холодным и темным, таким
пустым. Точь-в-точь, наверное, как в космосе.
269
Клайнман. Я никогда не думал о космосе.
Джина. Но ведь вы в космосе. Мы плаваем в пространстве на этом
огромном круглом шаре... вы даже не можете определить, где верх.
Клайнман. И это, по-вашему, хорошо? Я люблю точно знать, где верх,
где низ и где моя ванна.
Джина. А как вы думаете, есть там жизнь, хотя бы на одной из
миллионов звезд?
Клайнман. Лично я не знаю. Вообще-то я слыхал, что на Марсе,
может, и есть жизнь, но мне это рассказывал парень, ко-торый торгует трикотажем.
Джина. И все это пребудет вечно.
Клайнман. Как это вечно? Рано или поздно должен наступить конец.
Верно? Я хочу сказать, что должен же быть когда-нибудь конец, за которым... ну,
какая-нибудь там стена или что-то такое... надо быть логич-ным.
Джина. Вы хотите сказать, что Вселенная ко-нечна?
Клайнман. Я ничего не хочу сказать. Я не собираюсь ни во что
вмешиваться. Я хочу только знать, что я должен делать.
Джина (показывает). Посмотрите... Близне-цы... два брата. А
вон охотник Орион.
Клайнман. Где вы увидели Близнецов? Они совсем не похожи.
270
Джина. Посмотрите на ту крошечную звез-дочку... такую одинокую.
Она едва видна.
Клайнман. Вы знаете, сколько до нее? Даже говорить не хочется.
Джина. Свет, который мы видим, покинул эту звезду миллионы лет
назад. И только сейчас долетел до нас.
Клайнман. Я вас понимаю.
Джина. Вы понимаете, что свет летит со ско-ростью триста тысяч
километров в се-кунду?
Клайнман. Если вы меня спросите, я ска-жу, что это очень быстро.
Никакого удо-вольствия. Где теперь вообще найдешь ком-форт?
Джина. Известно, что эта звезда исчезла миллионы лет назад и
свету, который летит со скоростью триста тысяч километров в се-кунду,
понадобились миллионы лет, чтобы достичь Земли.
Клайнман. Вы хотите сказать, что этой звезды там, возможно, и нет?
Джина. Совершенно верно.
Клайнман. Хотя я вижу ее собственными глазами?
Джина. Совершенно верно.
Клайнман. Но ведь это ужасно, потому что когда я вижу нечто своими
глазами, то хоте-лось бы думать, что так оно и есть. А если вы правы,
получается, что и остальные
271
звезды могут быть такими вот потухшими, а мы, значит, просто
узнаём об этом по-следними...
Джина. Клайнман, кто знает, что есть реаль-ность? Клайнман.
Реальность - то, что вы можете
потрогать руками.
Джина. Ах! (Клайнман целует Джину. Она страстно отвечает ему.) С
вас шесть долла-ров.
Клайнман. За что? Джина. Как? Вы же чуть-чуть пошалили...
Клайнман. Ну да... чуть-чуть... Джина. А я, между прочим, на работе. Клайнман.
Я понимаю, однако шесть дол-ларов за короткий поцелуй... За шесть дол-ларов я
могу купить кашне... Джина. Ладно, давайте пять. Клайнман. А просто так вы
никогда не це-луетесь?
Джина. Клайнман, это
бизнес. А для удо-вольствия я целуюсь с женщинами. Клайнман. С женщинами? Какое
совпаде-ние... я тоже... Джина. Мне надо идти. Клайнман. Я не хотел вас
обидеть... Джина. А вы и не обидели. Просто мне пора
уходить.
Клайнман. С вами ничего не случится? Джина. Мне надо выполнять
задание. Наде-юсь, и вы узнаете свое. Счастливо.
272
Клайнман (кричит вслед). Я не хотел вести себя как
животное, я вообще-то один из лучших людей, которых только знаю. (Ее шаги
затихают, и он остается один.) Нет, дело зашло слишком далеко. Хватит, я
воз-вращаюсь домой. Правда, завтра они могут прийти и спросить, где я был. Мол,
план провалился, Клайнман, и по вашей вине. Как это по моей вине?! Нет, все
равно они что-нибудь придумают. Им же понадобится козел отпущения. Может, в
этом и состоит моя роль. Когда что-то не получается, вино-ват всегда я. Я... (Слышит
стон.) Что такое? Кто здесь?
Доктор (смертельно раненный вползает на сцену). Клайнман...
Клайнман. Доктор!
Доктор. Я умираю.
Клайнман. Я позову доктора.
Доктор. Я доктор.
Клайнман. Да, но вы - умирающий доктор.
Доктор. Слишком поздно... он меня пой-мал... о-о-ох. Бежать было
некуда.
Клайнман. На помощь! На помощь! Эй, сюда!
Доктор. Перестаньте орать, Клайнман... Если не хотите, чтобы
убийца и вас нашел.
Клайнман. Теперь мне уже все равно! На помощь! (Подумав, что
убийца все-таки может услышать крик, понижает голос.) На помощь... Кто он?
Вы его рассмотрели?
273
Доктор. Нет... внезапно... нож в спину... Клайнман. Жаль, что не в
грудь. Вы бы его
рассмотрели.
Доктор. Клайнман, я умираю... Клайнман. Главное,
не принимать это
близко к сердцу.
Доктор. Что за чушь вы несете? Клайнман. А что я могу сказать?
Просто
пытаюсь поддержать разговор...
Вбегает Мужчина.
Мужчина. Что случилось? Кто звал на по-мощь?
Клайнман. Доктор умирает... помогите... Одну минутку, вы
что-нибудь обо мне слы-шали?
Мужчина. А вы кто?
Клайнман. Клайнман.
Мужчина. Клайнман... Клайнман... Что-то знакомое... Ах да, вас же
разыскивают... Что-то важное...
Клайнман. Кто разыскивает?
Мужчина. По поводу вашей роли в плане.
Клайнман. Наконец-то.
Мужчина. Я скажу, что видел вас.
Убегает.
Доктор. Клайнман, вы верите в реинкарна-цию?
Клайнман. Во что? Доктор.
В переселение душ, когда душа
274
умершего продолжает жить в иной обо-лочке?
Клайнман. В какой, например?
Доктор. Э... ну, в другом живом существе...
Клайнман. В чем? В животном, что ли?
Доктор. Да.
Клайнман. Вы хотите сказать, что, возмож-но, проживете следующую
жизнь лягушкой?
Доктор. Забудьте об этом, Клайнман, я вам ничего не говорил.
Клайнман. Знаете, в жизни, конечно, вся-кое случается, но трудно
поверить, что в этой жизни вы президент большой корпо-рации, а в загробной -
бурундук.
Доктор. В глазах темнеет.
Клайнман. Послушайте, почему бы вам не рассказать мне о своей роли
в плане? Вы же все равно выходите из игры, и я мог бы занять ваше место, ведь я
до сих пор так и не выяснил, что мне надо делать.
Доктор. Вам это ничего не даст. Это задание мог выполнить лишь я
один.
Клайнман. О, Господи! Никак не пойму, то ли это какой-то
гениальный план, то ли его вообще не существует.
Доктор. Не предавайте нас, Клайнман. Вы нам нужны.
Умирает.
Клайнман. Доктор! Доктор! О, Боже! Что делать? К чертям!
Отправляюсь домой!
275
Пусть они сами носятся по ночам как сумасшедшие. У меня работы по
горло. Никто слова не скажет. Просто не хочу, чтобы меня потом во всем
обвиняли. А с другой стороны, с чего это они меня будут обвинять? Я же пришел
на помощь, когда меня позвали. Просто оказалось, что мне нечего делать.
Входят
Полицейский и Мужчина, побежавший за помощью.
Мужчина. Здесь человек умирает? К л а й н м а н. Да, это я.
Мужчина. Вы? А как же он? Клайнман. Он уже умер. Полицейский. Вы были его
другом? Клайнман. Он у меня гланды вырезал.
Полицейский опускается на колени и осматривает тело.
Мужчина. Я однажды тоже умер.
Клайнман. Простите?
Мужчина. Умер, говорю. Мертвым был. Во время войны. Ранили меня.
Положили на операционный стол. Хирурги стали пыхтеть, спасать. И вдруг - хлоп -
и пульс остано-вился. Все кончилось. Говорят, у одного из них хватило ума
сделать мне массаж сердца. Оно снова стало биться, и я ожил, но на какой-то миг
я официально считался покойником... Да, мою смерть и наука подтвердила... Такая
вот была история.
276
Я поэтому, когда трупешник вижу, всегда сочувствую.
Клайнман. Ну и как?
Мужчина. Что?
Клайнман. Когда умираешь. Видели что-нибудь?
Мужчина. Нет. Просто... полная пустота.
Клайнман. И что, никаких загробных вос-поминаний?
Мужчина. Нет.
Клайнман. Мое имя не упоминалось?
Мужчина. Нет. Там ничего нет. Ничего нет после смерти, Клайнман.
Ни-че-го.
Клайнман. Не хочу умирать. Еще рано. Не сейчас. Не хочу, чтобы со
мной случилось то же, что с ним. В переулке... ножом... дру-гих задушил... даже
Хэкера... маньяк.
Мужчина. Хэкера убил не маньяк.
К л а й н м а н. А кто?
Мужчина. Хэкер пал жертвой заговорщи-ков.
Клайнман. Заговорщиков?
Мужчина. Да, из другой группировки.
Клайнман. Какой еще другой группировки?
Мужчина. Вы что - не знаете про другую группировку?
Клайнман. Ничего я не знаю! Я блуждаю один.
Мужчина. Есть одна парочка. Шеферд и Уиллис. Они всегда возражали
против плана Хэкера.
277
Клайнман. Что?
Мужчина. Видите ли, Хэкер не добился особых результатов.
Клайнман. Да и полиция тоже.
Полицейский (поднимается). Но мы до-бьемся. Если
гражданские идиоты не будут путаться под ногами.
Клайнман. Я думал, вам нужна помощь.
Полицейский. Помощь - да. Но не бес-порядок и паника. Не
беспокойтесь, у нас есть уже пара улик, и мы вовсю используем компьютеры. У
этих железяк превосходные мозги. Никогда не ошибаются. Посмотрим, сколько он
против них продержится.
Опускается на колени.
Клайнман. Так кто же убил Хэкера?
Полицейский. Есть фракция, которая не разделяет его взглядов.
Клайнман. Кто? Шеферд и Уиллис?
Полицейский. Многие переметнулись на их сторону, поверьте. Я даже
слышал, что от их группы откололась еще одна.
Клайнман. Как, еще одна фракция?
Полицейский. Да, у них есть свежие идеи, как поймать убийцу. Это
как раз то, что нужно. Разные идеи. Если не удается один план, возникает
другой. Все естествен-но. Или вы против новых идей?
Клайнман. Я? Нет... Но они убили Хэ-кера...
278
Полицейский. Потому что он тормозил все дело. Потому что с ослиным
упрямством доказывал, что его идиотский план един-ственно верный. Несмотря на
то, что ничего не получалось.
Клайнман. Значит, теперь у нас несколько планов или как?
Мужчина. Точно. И надеюсь, вы не привер-женец хэкеровского? Хотя
многие, надо сказать, еще верят в него.
Клайнман. Я понятия не имею о хэкеровском плане.
Мужчина. Это хорошо. Тогда, возможно, вы будете для нас полезны.
Клайнман. Для кого 'для нас'?
Мужчина. Не прикидывайтесь!
Клайнман. Да я и не прикидываюсь!
Мужчина. Пойдемте.
Клайнман. Никуда я не пойду! Я понятия не имею, что происходит.
Мужчина (угрожает Клайнману ножом). Мразь вонючая... жизнь
или Смерть... выби-рай!
Клайнман. Полиция!.. Констебль...
Полицейский. Ага, зовете на помощь, а на прошлой неделе еще
называли нас кре-тинами, которые не могут поймать убийцу.
Клайнман. Это не я говорил.
Мужчина. Давай выбирай, ублюдок, на чьей ты стороне!
279
Полицейский. Всем наплевать, что мы работаем круглые сутки. Разные
идиоты мо-рочат нам голову. Куча психов утверждают, что они и есть убийцы, и
умоляют, чтобы их наказали.
Мужчина. Долго еще будешь раздумывать? Может, тебе лучше глотку
перерезать?
Клайнман. Нет-нет, я готов помочь, скажи-те только, что надо
делать.
Мужчина. Так ты с Хэкером или с нами?
Клайнман. Хэкер мертв.
Мужчина. У него есть последователи. Или, может, тебе нравится еще
какая-нибудь группа?
Клайнман. Хоть бы кто-нибудь объяснил мне, за что выступают все
эти группы. Пой-мите, мне даже не сообщили план Хэкера. Ваш план мне тоже
неизвестен. И про дру-гие группы я ничего не знаю.
Мужчина. Как тебе нравится эта овечка, Джек?
Полицейский. Да все он понимает, про-сто не хочет нам помочь.
Тьфу, тошнит от этого мозгляка!
Появляются уцелевшие сторонники Хэкера.
Хэнк. А, вот и Клайнман! Где же вы болта-лись, черт возьми?
Клайнман. Я? Это вы где были?
С э м. Вы куда-то исчезли, как раз когда пона-добились.
280
Клайнман. Мне никто ничего не сказал. Мужчина. Клайнман теперь с
нами. Джон. Клайнман, это так? Клайнман. Что так? Я сам не понимаю, что так,
что не так!
Появляются несколько человек из противоборствующей группировки.
Билл. Эй, Фрэнк! У тебя что - неприятности с этими парнями?
Фрэнк. Смеешься? Да что они могут?
Ал. Мы?
Фрэнк. Вы!
Ал. Ребята, если бы вы находились на своих местах, мы бы давно его
поймали.
Фрэнк. Нам не нравился план Хэкера. Из него ничего не вышло.
Дон. Вот именно. А мы поймаем убийцу. Оставьте его нам.
Джон. Ничего мы вам не оставим. Пойдемте, Клайнман.
Фрэнк. Так ты, значит, с ними?
Клайнман. Я? У меня нейтралитет. Незави-симо от того, чей план
лучше.
Генри. Нейтралитета быть не может, Клайнман.
Мужчина. Либо с ними, либо с нами.
Клайнман. Как выбирать, если я не знаю разницы. С одной стороны,
скажем, яблоко. А с другой, допустим, груша? Или, может, оба они мандарины?
Фрэнк. Давайте его прикончим.
281
Сэм. Нет, вы больше никого не убьете.
Фрэнк. Неужели?
Сэм. Да. А когда мы поймаем убийцу, кое-кто ответит за Хэкера.
Клайнман. Пока мы тут спорим, маньяк, может, убивает очередную
жертву. Глав-ное - это единство.
Сэм. Скажите об этом им.
Фрэнк. Главное - результат.
Дон. Пора разобраться с этими ребятами. А то так и будут путаться
под ногами.
Ал. Ишь разговорился! Ну-ка, попробуй!
Билл. И не только попробуем!
Извлекаются ножи и дубинки.
Клайнман. Ребята, да вы что...
Фрэнк. Пришло время выбирать, Клайнман!
Генри. Не ошибись, Клайнман. Победит кто-то один.
Клайнман. Мы перебьем друг друга, а ма-ньяк останется на свободе.
Неужели вы не понимаете?.. Нет, они не понимают...
Вспыхивает драка. Вдруг все останавливаются и смотрят, как на
сцену торжественно выходит величественная про-цессия, возглавляемая Помощником
судьи.
Помощник судьи. Убийца! Мы обнару-жили зону пребывания маньяка!
Драка прекращается, реплики: 'Кто?', 'Где?'. Колоколь-ный звон.
Появляется группа людей. Впереди Ганс С п и р о, который, фыркая, ежесекундно
обнюхивается.
282
Полицейский. Это экстрасенс Спиро. Мы попросили его помочь. Он
телепат.
Клайнман. Правда? Тогда он должен очень пригодиться.
Полицейский. Он уже не одно убийство распутал. Ему требуется
только что-нибудь понюхать или пощупать. Однажды в участке он сумел прочесть
мои мысли. Сказал, с кем я был только что в кровати.
Клайнман. С вашей женой.
Полицейский (с презрением посмотрев на Клайнмана). Гляди-ка,
ребята, еще один те-лепат выискался!
Помощник судьи. Осталось последнее усилие, и наш телепат, мистер
Спиро, ска-жет, кто же убийца. (Расталкивая собрав-шихся и принюхиваясь,
подходит Спиро.) Он хочет понюхать вас.
Клайнман. Меня?
Помощник судьи. Да.
Клайнман. Зачем?
Помощник судьи. Достаточно того, что он хочет.
Клайнман. Но я не желаю, чтобы меня об-нюхивали.
Фрэнк. Вы хотите что-то скрыть?
Все его поддерживают.
Клайнман. Нет, просто это меня нервирует. Полицейский. Нюхайте, мистер Спиро, нюхайте.
Спиро обнюхивает Клайнмана. Тому не по себе.
283
Клайнман. Что он делает? Мне нечего скрывать. Возможно, моя куртка
немного отдает нафталином. Верно? Слушайте, пре-кратите меня нюхать! Меня это
нервирует.
Ал. Нервирует?
Клайнман. Я не люблю, когда меня обню-хивают. (Спиро
принюхивается все сильнее.) В чем дело? Что вы все так смотрите? А? А,
знаю. Я пролил на брюки немного со-уса... Есть, конечно, легкий запах, но не то
чтобы очень... Это я в ресторане 'Уилтон' капнул... Я люблю мясо... не
жареное... То есть жареное, но не очень... не пережарен-ное... Знаете,
заказываешь жареное, а при-носят пережаренное...
Спиро. Это убийца.
:
Клайнман. Что?!
Полицейский. Клайнман?
Спиро. Да, Клайнман.
Полицейский. Нет!
Помощник судьи. Мистер Спиро снова на высоте!
Клайнман. Что вы несете? Вы понимаете, что вы несете?
Спиро. Это преступник.
Клайнман. Вы сошли с ума. Спиро... да он же сумасшедший!
Генри. Значит, это вы, Клайнман.
Фрэнк (кричит). Эй! Сюда! Сюда! Мы пойма-ли его!
Клайнман. Да вы что?
284
Спиро. Все точно. Сомнений нет. Билл. Клайнман, зачем ты это
сделал? Клайнман. Что сделал? Вы что, ему верите?
Верите его носу? Помощник
судьи. Сверхъестественные
способности никогда не подводили мистера
Спиро. Клайнман. Да он же шарлатан! При чем тут
мой запах?
С э м. Итак, убийца - Клайнман.
Клайнман. Ребята... да вы что... вы же меня
все знаете...
Джон. Клайнман, зачем ты это сделал? Фрэнк. Отвечай. А л. Да
потому, что он сумасшедший. Полный
псих. Клайнман. Это я псих?! Посмотрите, разве
психи так одеваются?
Генри. Да не скажет он ничего путного. Со-всем свихнулся. Билл. У
психов всегда так - они логичны во
всем, кроме одного, кроме своего больного
места, своего пунктика.
Сэм. Точно, Клайнман всегда был безумно ло-гичный.
Генри. Вот именно - безумно! Клайнман. Это ведь шутка, правда?
Потому
что, если это не шутка, я буду кричать. Спиро. В который раз я
благодарю Господа
за дар, который он ниспослал мне.
285
Джон. Прямо сейчас его и вздернем! Единодушная поддержка.
Клайнман. Не подходите ко мне! Я ненави-жу веревки!
Джина (проститутка). Он хотел на меня на-броситься! Он меня
внезапно схватил!
Клайнман. Я дал тебе пять долларов!
Клайнмана
хватают.
Билл. У меня есть веревка.
Клайнман. Что вы делаете?
Фрэнк. Наконец-то в нашем городе наступит спокойствие. Навсегда.
Клайнман. Вы вешаете невинного челове-ка! Я и муху не обижу... ну,
разве что муху...
Полицейский. Нельзя его вешать без суда.
Клайнман. Конечно, нельзя! У меня есть права.
А л. А как насчет прав твоих жертв?
Клайнман. Каких жертв? Я требую своего адвоката! Слышите?! Я
требую своего адво-ката! Мне даже не предоставили адвоката!
Полицейский. Клайнман, вы признаете свою вину?
Клайнман. Нет, я невиновен! Абсолютно невиновен! Я не
маньяк-убийца и никогда в прошлом им не был. Меня это не интере-сует даже как
хобби.
286
Генри. Что вы сделали для поимки преступ-ника?
Клайнман. Вас интересует моя роль в пла-не? Но мне его так и не
сообщили.
Джон. А вам не кажется, что вы должны были узнать все сами.
Клайнман. Каким образом? Когда бы я ни спрашивал, мне отвечали
всякую чушь.
Ал. Сами виноваты.
Фрэнк. Правильно. К тому же план был не один.
Билл. Конечно, мы разработали свой план.
Дон. Были и другие планы. Уж в каком-ни-будь могли бы поучаствовать!
Сэм. Потому-то вы и не могли сделать выбор. Просто не хотели
выбирать.
Клайнман. Между чем? Сообщите мне план. Я буду помогать.
Используйте меня.
Полицейский. Поздно, Клайнман, позд-но.
Генри. Клайнман, суд признал вас винов-ным. Вы будете повешены. У
вас есть по-следнее желание?
Клайнман. Да. Если можно, не вешайте.
Генри. Простите, Клайнман, но тут мы бес-сильны.
Эйб (появляется в сильном волнении). Бежим! Скорее,
побежали!
Джон. Что случилось?
287
Э й б. Мы загнали убийцу за здание склада.
Ал. Ерунда! Убийца - Клайнман.
Э й б. Нет. Он пытался задушить Эдит Кокс. Она его опознала.
Скорее! Надо собрать как можно больше людей.
Сэм. Это кто-то из местных?
Э й б. Нет, чужой. Сбежал из тюрьмы.
Клайнман. Вот видите, видите! А вы соби-рались повесить невинного
человека!
Генри. Клайнман, простите нас.
Клайнман. Да ладно. Надо же... как только они не знают, что
делать, сразу хватаются за веревку.
С п и р о. Наверное, я ошибся.
Клайнман. А, это вы? Вам надо показаться отоларингологу! (Все
убегают.) Хорошо, когда знаешь, кто твои друзья. Всё, я иду домой. Хватит с
меня... Я устал... замерз... ну и ночка! Куда это я забрел?.. Черт, совсем не
умею ориентироваться... Нет, не сюда... Надо слегка передохнуть и сориен-тироваться...
От страха даже мутит немно-го... (Шум.) Господи!.. Кто здесь?
Маньяк. Клайнман?
Клайнман. Кто вы?
Маньяк (внешне похож на Клайнмана). Маньяк-убийца. Можно
присесть? Ужасно устал.
Клайнман. Что?
Маньяк. Все за мной гоняются... Ношусь по
288
улицам, прячусь в парадных. По городу не могу ходить нормально -
только крадусь... Они вроде считают, что мне это очень нра-вится.
Клайнман. Так что, вы... вы убийца?
Маньяк. Конечно.
Клайнман. Ну всё, мне пора!
Маньяк. Не надо волноваться. Я вооружен.
Клайнман. Неужели... неужели вы собирае-тесь меня убить?
Маньяк. Разумеется. Я только этим и зани-маюсь.
Клайнман. Да вы просто псих.
Маньяк. Несомненно, полный псих. Думае-те, нормальный человек стал
бы людей резать? Я ведь даже никого не ограбил. Нет, серьезно, ни разу не взял
ни гроша. Даже к какой-нибудь расческе и то не прикос-нулся.
Клайнман. Зачем же вы это делаете?
Маньяк. Как зачем? Я же псих.
Клайнман. А выглядите
вполне нормаль-ным.
Маньяк. Не судите о людях по их внешно-сти. Вот я, к примеру,
псих.
Клайнман. А я как-то представлял вас вы-соким, черноволосым,
страшным...
Маньяк. Ну, Клайнман... это ведь не кино. Я такой же, как вы.
Клыки у меня должны
быть, что ли?
289
К л а й н м а н. Но вы убили столько высоких, сильных мужчин...
Они же были в два раза крупнее вас.
Маньяк. Разумеется. А все почему? Потому что подкрадывался сзади
или убивал, когда они спали. Не буду же я нарываться на не-приятности.
Клайнман. Но зачем все-таки вы это дела-ете? Маньяк. Да говорю же, псих я. Думаете,
я сам знаю, зачем убиваю? Клайнман. Вам это нравится? Маньяк. Да
при чем тут 'нравится'! Уби-ваю - и все. Клайнман. Неужели вы не понимаете, что
это возмутительно?
Маньяк. Если бы понимал, был бы нормаль-ным.
Клайнман. И давно это у вас? Маньяк. Сколько себя помню. Клайнман.
А вас не могут вылечить? Маньяк. Кто?
Клайнман. Ну, есть доктора... клиники... Маньяк. Думаете, доктора
что-нибудь смыс-лят? Я ходил по врачам. Сделали мне анализ крови, сделали
рентген. А то, что я псих, не обнаружили. Рентгеном не про-свечивается.
Клайнман. А психиатры? Гипнотизеры? Маньяк. Ну, этих обдурить
ничего не стоит.
290
Клайнман. Как это?
Маньяк. Я же веду себя как нормальный. А они мне кляксы какие-то
показывали... Спрашивали, нравятся ли мне женщины. Я отвечаю: 'А как же!'
К л а й н м а н. Да, ужасно.
Маньяк. У вас есть последнее желание?
Клайнман. Да вы что, в самом деле не шу-тите?
Маньяк. Хотите удостовериться, что у меня смех как у последнего
психа?
Клайнман. Нет. Но все-таки прислушай-тесь к голосу рассудка. (Маньяк
вынимает нож. Щелчок - и раскрывается лезвие.) Если, убивая меня, вы
не получаете ни малейшего удовольствия, зачем же это делать? Не-логично. Вы
можете действительно с тол-ком использовать свое время... Займитесь гольфом...
станете сумасшедшим игроком в гольф!
Маньяк. Прощайте, Клайнман.
Клайнман. На помощь! На помощь! Убива-ют! (Маньяк всаживает в
него нож и убега-ет.) О-о-ох! О-ох!
Собирается небольшая толпа. Слышны реплики: 'Он умирает',
'Клайнман умирает', 'Умирает'.
Джон. Клайнман, как он выглядел? Клайнман. Как я. Джон. Что значит
- как вы? Клайнман. Похож на меня.
291
Джон. Но Дженсен говорил, что он выглядел как Дженсен... высокий,
светловолосый, по-хожий на шведа...
Клайнман. О-о-ох! Вы будете слушать Дженсена или вы будете слушать
меня?
Джон. Хорошо, только не надо злиться...
Клайнман. Ладно, не буду, только не надо молоть чепуху... Он был
похож на меня...
Джон. Ну, разве что он мастерски гримиру-ется...
Клайнман. Кое-что он уж точно делает мастерски, к я бы вам
советовал поторо-питься!
Джон. Принесите ему воды.
Клайнман. Зачем мне воды?
Джон. Я думал, вы хотите пить.
Клайнман. Смерть не обязательно вызыва-ет жажду. Если, конечно,
тебя не зарезали сразу, как поел селедку.
Джон. Вы боитесь смерти?
Клайнман. Я не боюсь умирать, просто не хочется при этом
присутствовать.
Джон (задумчиво). Рано или поздно он добе-рется до каждого
из нас.
Клайнман (бредит). Помогите друг другу... Единственный враг
- Господь.
Джон. Бедный Клайнман. Он бредит.
Клайнман. Ох... о-ох... охау-у-у. (Слабеет.)
Джон. Пойдемте, надо придумать другой план.
Начинают
расходиться.
292
Клайнман (едва заметно приподнимается). И вот еще что: если
загробная жизнь суще-ствует и мы все окажемся в одном месте, не зовите меня, я
вас позову сам. (Умирает.)
Мужчина (вбегает). Убийцу видели возле железнодорожных
путей! Скорее! Туда!
Все
устремляются на поиски убийцы, а мы ОПУСКАЕМ ЗАНАВЕС.
Пьеса
Действие происходит в Афинах. Год примерно 500-й до Р. X. Закат. В центре огромного пустого
амфитеат-ра - два ошалелых грека. Один из них - Актер, дру-гой - П и с а т е л
ь. Они что-то обдумывают. Оба совер-шенно остервенели. Играть их следует
парочке самых что ни на есть жлобских балаганных клоунов.
А к т е р. Э! Ни черта. Нет ничего, и не было. П и с а т е л ь.
Как это - ничего нет? А к т е р. А так.
Вообще. Вообще все -бред
и бессмыслица. П и с а т е л ь. Концовку бы! А к т е р. А я тебе
про что? Мы над чем с тобой
бьемся-то? Ведь мы как раз и бьемся над
концовкой.
П и с а т е л ь. И вечно мы с этой концовкой! А к т е р. А
написано потому что беспомощно.
Вот и приходится... П и с а т е л ь. Да разве я что говорю? Она и
в самом деле слабовата.
294
А к т е р. Слабовата! Да она просто неправдо-подобна! Когда пишешь
пьесу, вся штука знаешь в чем? Надо начать с конца. Заимей сначала хорошую
ударную концовку. А по-том пиши себе задом наперед!
П и с а т е л ь. Я пробовал! Получается пьеса без начала.
А к т е р. Но это же абсурд!
П и с а т е л ь. Абсурд? При чем тут абсурд?
А к т е р. В каждой пьесе должно быть начало, середина и конец.
П и с а т е л ь. А, собственно, зачем?
Актер (доверительно). Потому что в природе все имеет начало,
середину и конец.
П и с а т е л ь. А как насчет кольца?
Актер (задумчиво). А... действительно. Начала у кольца нет;
середины и конца тоже нет... Да проку-то с него что?!
П и с а т е л ь. Диабетус, пожалуйста, подумай о концовке! Ведь у
нас премьера через три дня.
А к т е р. Это у вас премьера! Я в этой бредяти-не
участвовать не собираюсь. Такой уважае-мый актер, как я... От меня публика ждет
ролей поприличнее!
П и с а т е л ь. Позвольте вам напомнить, ува-жаемый! Ты же
полуголодный бедолага, ко-торому я по доброте душевной разрешил выйти на
публику в своей пьесе, чтобы как-то помочь тебе. Чтобы ты смог снова вер-нуться
на сцену.
295
А к т е р. Полуголодный? Пожалуй. Давно ра-боты не было? Может
быть. Никак снова на сцену не выбиться? И это может быть, но чтобы пьяница?!
П и с а т е л ь. А я разве сказал, что ты пья-ница?
А к т е р. Ты-то не сказал, да я-то знаю, что к тому же я пьяница.
Писатель (в порыве внезапного вдохновения). Слушай, а что,
если твой персонаж выхва-тит из складок одежды кинжал и, в безум-ном порыве
отчаяния, как полоснет себя по глазам!
А к т е р. Ааа! Тоже мне, выдумал! Ты что, не обедал сегодня?
П и с а т е л ь. А что? Чем плохо?
А к т е р. Тягостно очень. Публика как увидит такое...
П и с а т е л ь. Знаю, знаю. Начнет издавать всякие неподходящие
звуки.
А к т е р. То есть освистывать!
П и с а т е л ь. Ну, хоть бы раз пробиться! Один разок,
напоследок. Дали бы моей пьесе пер-вую премию! Мне ведь плевать на их бес-платный
кувшин нектара. Просто из прин-ципа!
Актер (озарен идеей). А что, если царь вдруг передумает?
Тут, кажется, есть некое рацио-нальное зерно.
П и с а т е л ь. Да в жизни он этого не сделает!
296
Актер (пытаясь сбыть свой товар). А если по-просит царица?
П и с а т е л ь. Чего это она просить-то станет? Она же сволочь!
А к т е р. А вот если бы троянцы сдались...
П и с а т е л ь. Как же! Они до последнего сто-ять будут!
А к т е р. А если Агамемнон нарушит слово?
П и с а т е л ь. Это не в его характере.
А к т е р. А если бы я вдруг выхватил меч и...
П и с а т е л ь. Это противоречило бы твоему характеру. Ты же
трус! Бессовестный, безмозглый раб, и чести у тебя не больше, чем у червя.
Иначе бы зачем ты мне был нужен?
А к т е р. Но я же только что предложил тебе шесть возможных
концовок!
П и с а т е л ь. Одна топорнее другой!
А к т е р. Это пьеса твоя топорная, а не мои концовки!
П и с а т е л ь. Никогда люди так не ведут себя. Это противно их
природе.
А к т е р. А мне их природа до фонаря! Нужна же нам какая-то
концовка!
П и с а т е л ь. Поскольку человек - животное логичное, как
драматург, я не могу допус-тить, чтобы мои персонажи делали бы на сцене то,
чего в реальной жизни ни за что не сделают!
А к т е р. Смотри, не забудь, что сами-то мы в реальной жизни не
существуем.
297
П и с а т е л ь. Ты что хочешь этим сказать?
А к т е р. Ты же знаешь: мы - персонажи пье-сы, которую как раз
сейчас играют на этой сцене. И нечего на меня кидаться! Не я ее придумал!
П и с а т е л ь. Мы - персонажи пьесы, в кото-рой будут играть мою
пьесу. Вроде как пье-са в пьесе... А они на нас смотрят.
А к т е р. Н-да. Сплошная философия, правда?
П и с а т е л ь. Да что там философия! Идиот-ство сплошное!
А к т е р. Так ты, что же, хотел бы среди них сидеть?
Писатель (глядя в публику). Еще чего! Ты взгляни на них
только!
А к т е р. Тогда поехали дальше.
Писатель (бормочет). И за это они платили деньги!
А к т е р. Гепатитис! Я тебе говорю!
П и с а т е л ь. Да знаю. Все дело в концовке.
А к т е р. И вечно эта концовка!
Писатель (неожиданно, к зрителям). Слу-шайте, ребята, а
может, вы нам что-нибудь предложите?
А к т е р. Не приставай к зрителям! Дернуло меня о них упомянуть!
П и с а т е л ь. Вот это влипли, а?! Мы, два древних грека в
Афинах, сейчас будем смот-реть мою пьесу, а ты - так даже играть в ней, а они -
из какой-нибудь дыры вроде
298
Бруклина - глазеют на нас в чьей-то чужой пьесе! А что, если они -
тоже персонажи какой-нибудь пьесы? И кто-нибудь на них тоже пришел посмотреть?
А может, вообще ничего этого нет и все мы - только тени в чьем-нибудь сне?
Или,- что совсем уже скверно,- существует только вон тот жир-ный дядька из
третьего ряда?
А к т е р. Вот и я говорю. Что, если Вселенная устроена вовсе не
так логично, а человек - штука гораздо более изменчивая, чем мы думаем? Тогда
можно было бы изменить концовку: ведь ей не надо было бы соответ-ствовать
никакой наперед заданной идее. Да ты слушаешь или нет?
П и с а т е л ь. Конечно, нет. (К зрителям.) Вы что-нибудь
понимаете? Он актер. Каждый день обедает в ресторане 'Сарди'.
А к т е р. Действующим лицам тогда не нужно было бы никаких
наперед заданных харак-теров, и они могли бы вести себя как им вздумается. А
мне бы не пришлось рабом быть. Из-за того, что ты так написал в своей дурацкой
пьесе. Я мог бы взять да и стать героем.
П и с а т е л ь. Ну, так тогда и пьесы нет!
А к т е р. Нет пьесы? Я пошел. Найдешь меня у 'Сарди'.
П и с а т е л ь. Но, Диабетус! Ты же не хочешь, чтобы воцарился
хаос!
А к т е р. Свобода - хаос?
299
П и с а т е л ь. Свобода? Это вопросик! (Кзри-телям.) Свобода
и хаос, а? Есть тут кто-ни-будь с философским образованием?
Откликается Девица из публики.
Д е в и ц а. Я!
П и с а т е л ь. Вы кто?
Д е в и ц а. Вообще-то я кончила физкультур-ный, но философию мы
тоже проходили. П и с а т е л ь. Подойдите сюда, пожалуйста. А к т е р. Какого
дьявола ты затеял? Д е в и ц а. Ничего, что я с физкультурного? П и с а т е л
ь. Что? А, не важно, мы всех берем.
Она
поднимается на сцену.
А к т е р. Ну, дает! Вообще уже!..
П и с а т е л ь. Ты чего там вякаешь?
А к т е р. Посреди пьесы! Господи! Кто она такая?
П и с а т е л ь. Через пять минут начнется Афинский Фестиваль
Драмы, а у меня нет концовки!
А к т е р. Ну - и?
П и с а т е л ь. Появились серьезные философ-ские проблемы.
Существуем ли мы? Суще-ствуют ли они? (Имеет в виду публику.) Что
соответствует природе человека, что ей про-тивно?
Д е в и ц а. Привет. Меня зовут Дора Леви.
П и с а т е л ь. Я - Гепатитис, он - Диабетус. Мы древние греки.
300
Д о р а. А я из Пенсильвании.
А к т е р. Гони ее со сцены!
Писатель (оглядывает ее с головы до ног. Она
мила). А
что? Очень сексуальная девица. А к т е р. Ну и что нам-то с этого? Д о р а.
Основной вопрос философии состоит
в следующем: пусть в лесу упало дерево,
а вокруг никого нет. Откуда мы знаем, что
оно упало с треском?
Все озадаченно озираются.
А к т е р. Не все ли нам равно? Здесь же не лес, а Сорок Пятая
улица!
П и с а т е л ь. Спать со мной будешь?
А к т е р. Оставь ее в покое!
Д о р а (к Актеру). А ты не лезь! Не твое дело!
П и с а т е л ь (к кулисам). Будьте добры, опус-тите
занавес. На пять минуточек. (К зрите-лям.) Посидите немножко. Мы тут
мигом.
А к т е р. Позорище! Это же бред какой-то! (К Доре.) Разве
у вас никого нет?
Д о р а. А... Конечно, есть! (К зрителям.) Диана, иди к
нам! Тут у меня два грека!.. (Ответа нет.) Она стесняется!
А к т е р. Ну ладно. Нам надо ведь пьесу тянуть. Придется обо всем
доложить автору.
П и с а т е л ь. Так я же и есть автор!
А к т е р. Я имею в виду настоящего автора.
П и с а т е л ь (вполголоса, к Актеру). Диабетус, я,
кажется, имею шанс!
301
А к т е р. Что значит шанс?! Сношение, что ли, устроить хочешь?
При всем народе?
П и с а т е л ь. А мы занавес опустим. Из них ведь кое-кому тоже
случается это делать. Правда, немногим, наверное.
А к т е р. Идиот! Она ведь еврейка, а ты так и вовсе вымышленный
персонаж. Представ-ляешь, какие получатся детки!
П и с а т е л ь. Диана! Вам представился случай познакомиться с...
(называет настоящую фамилию актера). Он известный артист! Выступает по
телевидению!
Актер (в трубку телефона). Соедините меня с городом.
Д о р а. Не хотелось бы, чтобы из-за меня на-чался скандал.
П и с а т е л ь. Никакого скандала. Просто мы тут немножко
перестали понимать, где пье-са, а где настоящая жизнь.
Д о р а. А кто может сказать, что такое настоя-щая жизнь?
П и с а т е л ь. Золотые слова, Дора!
Д о р а (философически). Как часто бывает,- ты думаешь, что
постиг смысл настоящей жиз-ни, а на самом деле имеешь дело с обычным
надувательством.
П и с а т е л ь. То чувство, которое я испыты-ваю по отношению к
вам, Дора, по-моему, самое настоящее!
Д о р а. Значит, секс - это настоящее?
302
П и с а т е л ь. Даже если и нет, все равно это одно из самых
приятных надувательств, ка-ким человеку дано предаваться.
Хватает ее, она увертывается.
Д о р а. Нет-нет. Только не здесь! П и с а т е л ь. Почему бы и
нет? Д о р а. Я не знаю. Такая у меня реплика. П и с а т е л ь. У тебя это было когда-нибудь
с вымышленным персонажем? Д о р а. Да был один итальянец, а так
больше
никого... Актер (говорит по телефону. Глухо доносится
голос его абонента). Алло! Т е л е ф о н (голос Служанки). Алло, квартира
мистера Аллена.
А к т е р. Можно мистера Аллена? Голос Служанки. Кто это говорит?
А к т е р. Один из персонажей его пьесы. Служанка. Одну секундочку. Мистер Ал-
лен, там вам звонит какой-то ваш персо-наж. А к т е р (к
зрителям). Сейчас эти голубки у меня
заворкуют!
Голос Вуди Аллена. Алло! А к т е р. Мистер Аллен! Вуди. Да? А к т
е р. Это Диабетус.
В у д и. Кто?
А к т е р. Диабетус. Персонаж, который вы со-здали.
303
В у д и. А... да, припоминаю, вы у меня доволь-но скверно
получились. Как-то плосковато несколько.
А к т е р. Спасибо.
В у д и. Э, послушайте! Вы же должны сейчас быть на сцене!
А к т е р. Вот и я о том же. Мы тут какую-то де-вицу на сцену
вытащили, так она никак уходить не хочет, а Гепатитус прет на нее как очумелый.
В у д и. Ну и как девица?
А к т е р. Да она - ничего, только больно уж в раж вошла.
В у д и. Что? Рыжая?
А к т е р. Брюнетка. Волосы длинные.
Вуди. А ножки?
А к т е р. Ну, и ножки тоже.
Вуди. А грудь как?
А к т е р. Да, в общем, недурна.
Вуди. Не отпускайте ее, я сейчас буду!
А к т е р. Она студентка с философского, но ни черта толком не
знает. Типичный продукт студенческой столовой.
Вуди. Забавно, я ведь уже использовал эту фразу, когда описывал
девушку в 'Сыграй-ка нам снова, Сэм'.
А к т е р. Надеюсь, там она получилась забав-нее.
Вуди. Давайте ее сюда!
А к т е р. К телефону, что ли?
Вуди. Естественно!
304
А к т е р (к Доре). Это вас.
Д о р а (шепотом). Я видела его в кино. Отде-лайтесь от
него как-нибудь!
А к т е р. Но он же автор пьесы!
Д о р а. Тоже мне пьеса! Глупая и претенциоз-ная.
А к т е р (в трубку). Она не хочет говорить с вами.
Говорит, что пьеса претенциозная.
Вуди. О, Господи! Ну ладно, потом перезво-ните мне, расскажете,
чем все кончится.
А к т е р. Ладно. (Вешает трубку, потом снова за нее хватается:
до него доходит, что ска-зал автор.)
Д о р а. Так мне можно сыграть в вашей пьесе?
А к т е р. Ничего не понимаю! Вы актриса или девица, которая
изображает актрису?
Д о р а. Я всегда мечтала быть актрисой. Мама хотела, чтобы я
стала медсестрой. А папа мечтает, чтобы я вышла замуж за прилично-го человека.
А к т е р. И в результате где же вы работаете?
Д о р а. На фабрике, где делают ресторанные тарелки. Посмотришь -
она как бы глубо-кая, а на самом деле мелкая!
Из-за
кулис появляется Грек.
Трихинозис. Диабетус, Гепатитис, привет вам. (Обмен
рукопожатиями.) Я только что в Акрополисе спорил с Сократусом, и он мне
доказал, что я не существую.
305
Он так меня расстроил! Кстати, говорят, вы тут с концовкой
маетесь? Кажется, у меня есть для вас кое-что.
П и с а т е л ь. В самом деле?
Трихинозис. А это кто такая?
Д о р а. ДораЛеви.
Трихинозис. Не из
Пенсильвании, слу-чаем?
Д о р а. Оттуда. Трихинозис.
А вы там не знаете таких
Раппопортов?
Д о р а. Как же, как же! Мирона Раппопорта? Трихинозис (кивает).
Вместе с ним мы
агитировали за либералов. Д о р а. Какое совпадение!
Трихинозис. У вас еще была интрижка
с мэром Линдсеем? Д о р а. Да это я только удочку закидывала. Не
вышло ничего.
П и с а т е л ь. Давай концовку! Трихинозис. Надо же, какая
очаровашка! Д о р а. Ах, что вы говорите! Трихинозис. Как бы это нам с тобой
сей-час перепихнуться? Д о р а. Сама судьба нам дарит эту ночь!
Трихинозис страстно сжимает ее запястье.
Д о р а. Что ж, я - твоя. И знай: я непорочна! Верно я говорю?
Суфлер (показывается из-за кулис. Он в сви-тере. В руках
книга). 'Что ж, я - твоя.
306
И знай: я непорочна!'
Все правильно.
(Исчезает.) П
и с а т е л ь. Давай твою концовку,
дубина
стоеросовая! Трихинозис. А!.. Ах да! (Зовет.) Ребята!
Несколько греков выкатывают на сцену какую-то замысловатую машину.
П и с а т е л ь. Это еще что за хреновина?
Трихинозис. Это концовка для твоей пьесы.
А к т е р. Не понимаю.
Трихинозис. В этой машине, которую я полгода изобретал в подвале
лавки моего шурина,- в ней решение всех проблем!
П и с а т е л ь. Как это?
Трихинозис. В финальной картине, где все темнеет, а подлый раб
Диабетус попада-ет в отчаянное положение...
А к т е р. Ну?
Трихинозис. Зевс, отец всех богов, нисхо-дит драматически с небес
и, размахивая своими молниями, спасает бессильную, но благодарную толпу
смертных.
Д о р а. Deus ex machina! Бог из машины!
Трихинозис. Ха! Прекрасное название для аппарата!
Д о р а. Не зря же у меня папа работает в ком-пании 'Вестингауз'!
П и с а т е л ь. Я все-таки как-то не понимаю...
307
Т р и х и но з и с. Погоди! Как она работает - это надо видеть!
Посмотришь, как из нее Зевс вылетит! Этим изобретением я зара-ботаю целое
состояние! Софоклус вложил в него кучу денег. А Эврипидус даже заказал два
экземпляра. П и с а т е л ь. Но это же меняет всю идею
пьесы!
Трихинозис. Не говори, пока не увидишь ее в действии. Гастритис,
давай впрягайся! Вот тебе доспехи для летания. Гастритис. А почему я?
Трихинозис. Делай что тебе говорят! (Гепатитису.) Ты глазам своим не
поверишь! Гастритис. Боюсь я что-то... Трихинозис. Он шутит! (Шепотом.) Ну, давай же,
идиот, ты мне провалишь всю рекламу! Сейчас он все сделает! Ха! Ха! Гастритис.
Да я же высоты боюсь! Трихинозис. Ну, полезай! Живо! Ну, да-вай! Теперь надень
костюм Зевса... Только покажешься в нем, и все! (Приходит в не-истовство,
Гастритис упорствует.) Гастритис. Я позвоню своему адвокату! П и с а т е л
ь. Так вы говорите, в конце концов
приходит Бог и всех спасает? А к т е р. А что? Мне нравится! За
это людям
и заплатить не жалко!
Д о р а. Он прав. Это же прямо как в голливуд-ских фильмах по Библии!
308
Писатель (выходит на середину сцены, как-то слишком уж
театрально). Но если Бог всех спасет, человек не несет за свои дей-ствия
никакой ответственности!
А к т е р. И после этого он еще будет спраши-вать, почему его
перестали звать на вече-ринки!
Д о р а. Но без Бога Вселенная бессмысленна! Жизнь не имеет
смысла! Мы не имеем смысла! (Тягостная пауза.) Эх, мне вдруг прямо до
полусмерти захотелось, чтобы меня оттрахали!
П и с а т е л ь. У меня что-то настроение про-пало.
Д о р а. Ах, так? Может, из зрителей кто-нибудь возьмет на себя
этот труд?
А к т е р. Прекратите! (К зрителям.) Вы не слу-шайте,
ребята! Это она так. Треплется.
П и с а т е л ь. Что-то я совсем раскис...
А к т е р. Да брось. Что это на тебя накатило?
П и с а т е л ь. Не знаю, верю я в Бога или я не верю...
Д о р а (к зрителям). А я ведь серьезно!
А к т е р. Если нет Бога, так кто же сотворил Вселенную?
П и с а т е л ь. Да я разве против? Просто я еще неуверен.
А к т е р. Что значит, ты еще не уверен? Когда же ты собираешься
обрести уверенность?
Д о р а. Будет кто-нибудь из вас спать со мной или нет?
309
Мужчина (из зрителей. Поднимается с мес-та). Я пересплю с
этой девицей, раз больше никто не хочет!
Д о р а. Нет, правда?
Мужчина. Да что они все - обалдели? Вполне симпатичная девица! Неужто
в зале нет ни одного нормального здорового му-жика? Вы знаете, кто вы все?
Банда крас-ных нью-йоркских леваков, еврейских ин-теллигентиков и коммунистов!
Из-за кулис появляется Лоренцо Миллер. Одет по моде его времени.
Лоренцо. Сядь на место! Сядьте, пожалуй-ста.
Мужчина. Все. Все. Сажусь.
П и с а т е л ь. Вы кто такой?
Лоренцо. Лоренцо Миллер. П и с а т е л ь. Тво-рец этой публики.
П и с а т е л ь. В каком смысле?
Лоренцо. В самом прямом. Я написал: боль-шая группа людей из
Бруклина, Квинса, Манхэттена и Лонг-Айленда собралась в те-атре смотреть пьесу.
Вот они перед вами!
Дора (показывает на зрителей). Вы хотите сказать, что они
тоже не настоящие? (Ло-ренцо кивает.) И вовсе не свободны делать что им
захочется?
Лоренцо. Думают, что свободны. Но делают всегда только то, что от
них ожидается.
310
Женщина (внезапно поднявшись из зритель-ских рядов). Я! Я
настоящая! Я не персонаж пьесы!
Лоренцо. Простите, мадам, но и вы тоже.
Женщина. Как?! У меня же сын в Гарварде! В Школе бизнеса.
Лоренцо. И вашего сына я тоже создал. Он, скажу я вам, не только
персонаж, он еще и педераст к тому же!
Мужчина. А вот я покажу вам сейчас, какой я вымышленный! Я ухожу
из театра и тре-бую деньги назад. Идиотская пьеса! Да про-сто никакой пьесы!
Идешь в театр, хочешь посмотреть что-нибудь с сюжетом - с нача-лом, с серединой
и концом, а вместо это-го - дерьмо какое-то! Привет.
Фыркая от раздражения, идет по проходу. Уходит.
Лоренцо (к зрителям). Какой персонаж, а? Я изобразил его
очень сердитым. Потом его замучат угрызения совести и он покон-чит с собой. (Фонограмма:
выстрел.) Не сей-час!
Мужчина (возвращается с дымящимся писто-летом в руке). Извините,
я, кажется, пото-ропился?
Лоренцо. Убирайтесь вон!
Мужчина. Я буду у 'Сарди'. (Выходит.)
Лоренцо (среди публики, обращается к разным людям из настоящих
зрителей). Ваше имя,
311
сэр? А-га. (Импровизирует диалог, применяясь к репликам
зрителей.) Где вы живете?.. Ну как, естественно держится, а? Великолеп-ный
персонаж! Надо напомнить, чтобы его иначе одели. В дальнейшем эта женщина
оставит мужа и уйдет к нему. Не верится, я понимаю. А! Поглядите-ка на этого
парня! В дальнейшем он изнасилует вон ту даму. П и с а т е л ь. Быть
вымышленными - просто
ужасно! Это так ограничивает! Л о р е н ц о. Постольку, поскольку
ограничен драматург. К сожалению, вам выпало быть персонажами Вуди Аллена. А
представляете, если бы вас написал Шекспир! П и с а т е л ь. Я с этим не
согласен. Я - сво-бодный человек и не нуждаюсь в том, чтобы . сюда прилетал Бог
спасать мою пьесу. Я хо-роший писатель.
Д о р а. И хотите победить на Афинском фести-вале драмы? Не так
ли?
Писатель (впадая в театральность). Да! Я хочу бессмертия! Я
не желаю умереть и тут же быть забытым. Мне нужно, чтобы мои произведения имели
долгую жизнь пос-ле того, как распадется мое бренное тело. Я хочу, чтобы
будущие поколения познали мои страсти! Пожалуйста, не надо делать из меня
сосунка, бессмысленно плывущего по течению вечности. Дамы и господа, я... Д о р
а. Кто бы тут что ни говорил, я-то ре-альна!
312
Л о р е н ц о. Нет, это не так!
Д о р а. Я мыслю, следовательно, существую. А лучше сказать, я чувствую
- я испытываю оргазм!
Лоренцо. Да ну?
Д о р а. Каждый раз!
Лоренцо. Нет, правда?
Д о р а. Ну, довольно часто.
Лоренцо. Да?
Д о р а. По меньшей мере, из двух раз один.
Лоренцо. Не может быть!
Д о р а. С некоторыми мужчинами - да!
Лоренцо. Что-то не верится.
Д о р а. Ну, не обязательно в результате сноше-ния. Обычно это
бывает орально.
Лоренцо. А-га! .
Д о р а. Конечно, иногда я чуть-чуть притворя-юсь: никого ведь
обижать не хочется!
Лоренцо. Послушай-ка, у тебя был когда-нибудь оргазм?
Д о р а. Да нет, пожалуй. Нет.
Лоренцо. Ну вот. Все это оттого, что мы не настоящие.
П и с а т е л ь. Но если мы не существуем, нам не грозит и смерть!
Лоренцо. Нет. Если драматургу не вздумает-ся нас убить.
П и с а т е л ь. А зачем бы это ему понадобилось?
Актер (появляется из-за кулис. Когда он вы-скользнул, мы не
заметили.) Говорят, от них этого требует то, что они называют своим
чувством прекрасного.
313
П и с а т е л ь. Где тебя черти носят?!
А к т е р. Уже и в уборную не сходи!
П и с а т е л ь. Посреди пьесы он ходит в убор-ную!
Трихинозис (входя). Для демонстрации все готово. (К
кулисам. Кричит.) Вы готовы там? Концовка пьесы! Положение раба кажется
безнадежным! Ничто не может спасти его! Он молится. Поехали.
А к т е р. О, Зевс! Великий боже! Мы всего лишь бедные, неразумные
смертные! О, будь к нам милостив. Исправь запутанные стро-ки наших судеб!
Ничего не происходит.
Грм!.. Великий Зевс! Трихинозис. Ну, ребята! Ну, давайте же,
Бога ради! А к т е р. О, великий Бог!
Внезапно раздается гром, и все освещается сказочным
сиянием. Эффект грандиозный. Зевс нисходит на землю,
величественно потрясая молнией.
Гастритис (в виде Зевса). Я - Зевс, бог всех богов!
Всемогущий чудотворец! Создатель Вселенной! Я всем несу спасение!
Д о р а. Да погодите! Надо же позвать кого-ни-будь из компании
'Вестингауз'!
Трихинозис. Ну, Гепатитис, что на это скажешь?
314
П и с а т е л ь. А что? Прекрасно! Лучше, чем можно было ожидать.
Достаточно театраль-но, пышно. Так я, пожалуй, вправду стану лауреатом! Я -
победитель! Колоссально! Глядите-ка, у меня даже мурашки! Дора! (Хватает
ее.)
Д о р а. Ну, не сейчас!
Общий уход. Перемена света.
П и с а т е л ь. Срочно надо кое-что переделать.
Трихинозис. Божественная машина, а? Сдаю напрокат. В час двадцать
шесть с пол-тиной.
Писатель (к Лоренцо). Вы не могли бы пред-ставить
зрителям мою пьесу?
Лоренцо. Конечно, о чем речь!
Все уходят. Лоренцо остается, обращается к зрителям. Пока он
говорит, появляется Греческий Хор и рас-саживается на ступенях амфитеатра.
Естественно, все в белом.
Добрый вечер, дорогие друзья! Я рад, что вы пришли к нам на
фестиваль. (Фонограмма: гомон толпы, приветственные выкрики.) Се-годня
нас с вами ждет незабываемое зре-лище: новая пьеса Гепатитиса Родосского под
названием 'Раб'. (Фонограмма: при-ветственные выкрики.) В главной роли
раба - Диабетус; Гастритис играет Зевса, участвуют супруги Рок, а также Дора
Леви
315
из Пенсильвании. (Фонограмма: привет-ствия.) Дорогие
зрители! Вы можете помочь жюри определить, кому из актеров нам сле-дует отдать
пальму первенства в конкурсе на лучшую роль. Не стесняйтесь, передавайте
записки с именами ваших избранников прямо на сцену. Не будьте подобны окаме-нелым
жертвам Медузы змееволосой! Дей-ствуйте, помогайте вашим любимцам! Пусть
победит достойнейший!
Выходит. Диабетус появляется в роли раба по имени
Артритис. Он как раз бредет мимо, вдвоем с еще одним
Греческим Рабом. Хор начинает.
Х о р. О, греки, смолкайте! Внемлите истории дерзких деяний
Артритиса - мудрого, пыл-кого мужа, всю жизнь посвятившего славе отчизны
великой!
Диабетус. Я вот к чему: что нам потом-то делать с эдакой кобылой?
Его друг. Но ведь они же нам ее бесплатно отдают!
Диабетус. И что с того? Кому она нужна? Здоровенная деревянная
лошадь. На кой хрен она тебе сдалась? Попомни мои слова, Кретинус, будь я
членом муниципального совета Трои, в жизни бы я не доверился этим ахейцам! Ты,
кстати, обратил внима-ние, что они никогда не берут выходных?
316
Е г о д р у г. А про
циклопа слыхал? Его цент-ральный глаз поразил конъюнктивитис!
Г о л о с а з а с ц е н о й. Артритис! Где этот ленивый раб?!
Диабетус. Иду, хозяин!
Хозяин (входя). Артритис, вот ты где! Делом бы занялся!
Виноград собирать надо, мою колесницу отремонтировать, воды натаскать из колодца,
а ты тут прохлаждаешься!
Диабетус. Я не прохлаждаюсь, хозяин, я обсуждаю политические
проблемы.
Хозяин. Раб, обсуждающий политические проблемы! Ха! Ха!
Х о р. Ха! Ха! Нет, вы на него посмотрите!
Диабетус. Прости, хозяин.
Хозяин. Бери с собой новую рабыню-еврей-ку и иди прибери в доме. У
меня сего-дня гости. Потом приступай к остальным делам.
Диабетус. Какую еще новую еврейку?
Хозяин. Дору Леви.
Д о р а. Вы меня звали?
Хозяин. За приборку берись. Давай. Живо!
Х о р. Бедный Артритис! Он раб, и, как все рабы, он только об
одном мечтает...
Диабетус. Стать выше ростом!
Х о р. Обрести свободу.
Диабетус. Да катитесь вы с вашей свобо-дой!
Х о р. Как это?!
317
Диабету с. Мне и так неплохо. Всегда зна-ешь, что от тебя
требуется. О тебе заботят-ся... Не надо поминутно принимать реше-ний. Рабом я
родился, рабом и помру! Ни-каких забот.
Х о р. Фууу! Фууу!
Диабету с. Видали? Они понимают, а? Си-дят тут, поют!
Целует Дору, она отшатывается.
Д о р а. Нет!
Диабету с. Но почему же нет? Дора, мое сердце переполнено любовью!
Или, как го-ворят евреи, у меня до вас есть одно дельце!
Д о р а. Ничего не выйдет.
Диабету с. Но почему?
Д о р а. Потому! Тебе нравится быть рабом, а мне это
отвратительно. Мне нужна свобо-да. Я хочу путешествовать и писать книги, хочу
жить в Париже, может, даже начну издавать женский журнал!
Диабету с. И что все долдонят про эту сво-боду! Ведь от нее ничего
кроме неприятно-стей. Знать свое место - куда безопасней! Ты, Дора, что, сама
не видишь? Правители меняются каждую неделю, политические вожди убивают один
другого, завоеватели грабят и жгут города,-смерти, пытки... А на войне - ты
думаешь, там кого убива-ют? Опять же свободных! А мы - в порядке:
318
чья бы ни была власть, всем нужен кто-то, чтобы прибираться в
доме. (Хватает ее.)
Д о р а. Не надо! Пока я в рабстве - мне это не доставит
удовольствия.
Диабету с. Ну, так хоть притворись не-множко!
Д о р а. Это выкинь из головы! Считай, что я не говорила.
X о р. И вот однажды рок стезю его
направил!..
Входят супруги Рок. Одеты как американские туристы: гавайские
рубашки кричащих тонов, на шее Боба фото-аппарат.
Боб. Привет! Рок. Боб и Венди Рок. Нам ну-жен кто-нибудь, кто бы
доставил срочное послание царю.
Диабетус. Царю?
Боб. Ты мог бы оказать человечеству неоцени-мую услугу!
Диабетус. Кто, я?
Венди. Да, но это опасное задание, поэтому, хоть ты и раб, ты
можешь отказаться.
Диабетус. Я отказываюсь.
Боб. Но при этом у тебя был бы шанс посмот-реть дворец во всем его
великолепии.
Венди. И в награду получить свободу!
Диабетус. Свободу - мне? Знаете, я бы и рад помочь вам, но у меня
мясо на плите подгорает.
Д о р а. А можно я это сделаю?
319
Боб. Для женщины это чересчур опасно.
Диабетус. А вы не смотрите, она, между прочим, здорово бегает!
Д о р а. Как ты можешь отказываться! Артри-тис!
Диабету с. Некоторые вещи как раз трусам даются легче.
Венди. Мы вас просто умоляем, ну пожалуй-ста!
Боб. На волоске висит судьба человечества!
Венди. Мы увеличиваем награду. Свобода вам и любому, на кого вы
укажете.
Боб. Плюс набор столового серебра на шест-надцать персон.
Д о р а. Артритис, это наш последний шанс!
Х о р. Ну, брось ломаться, ты, шлепер!
Диабету с. Опасное задание, и в награду - свобода личности? Ох,
тошно мне!
Венди (вручает ему конверт). Доставь это по-слание царю.
Диабету с. А почему бы вам самим его не доставить?
Боб. Нам через несколько часов в Нью-Йорк лететь.
Д о р а. Артритис, ты говорил, что любишь меня...
Диабету с. Ну, люблю.
Х о р. Давай-давай, Артритис! Пьеса забуксова-ла напрочь!
320
Диабету с. Решения, решения!.. (Звонит те-лефон, он снимает
трубку.) Алло!
Г о л о с В у д и. Бога
ради, ну отнесите им их несчастное послание! Пора ведь нам уже выбираться из
этой трясины.
Диабетус (вешает трубку). Ладно, сделаю. Скажите спасибо
Вуди.
Хор (поет). Бедный профессор Хиггинс!..
Диабетус. Это же не из той пьесы, вы, ох-ламоны!
Д о р а. Удачи тебе, Артритис.
Боб. Удача тебе скоро понадобится, это уж точно!
Диабетус. О чем это он?
Венди. Боб не всегда уместно шутит.
Д о р а. Когда получим свободу, я тут же с то-бой ложусь: может,
хоть раз в жизни это до-ставит мне удовольствие.
Гепатитис (выскакивает на сцену). Слушай! Иногда, бывает,
затянешься пару раз перед этим марихуанкой...
А к т е р. Ты чего вылез? Ты же автор, забыл?
Гепатитис. Ну, не удержался, ну что сдела-ешь! (Уходит.)
Д о р а. Вперед!
Диабетус. Иду!
Х о р. Ив путь отправился Артритис с послани-ем к Эдипусу-царю.
Диабетус. К царю Эдипусу?
X о р. А что такого?
321
Диабету с. Да ничего. Говорят, он живет с собственной мамашей?
Эффекты: ветер, молнии и т. д. Р а б устало пробирается вперед.
X о р. В глубокие горы спускается, на
высокие пропасти взбирается...
Диабету с. На высокие горы и в глубокие пропасти. Ну у нас и хор!
И где их только набирали?!
Х о р. Вот он бредет, покинутый на милость фурий...
Диабету с. Опять путаете! Фурии сегодня обедают с Роками. Ресторанчик
'Эскалопы для остолопов' - Хонг-Мынг и К°. В ки-тайском квартале. (Гордо.) Только
вчера я был подлым рабом, не рисковал ничем кроме хозяйского имущества, а
сегодня в моих руках послание к самому царю! Я повидаю мир! Скоро я буду
свободным человеком! Все способности мыслящего существа раскроются во мне. И
потому-то... Гм, простите, что-то вдруг такое подступи-ло - не блевануть бы.
Эах... кажется, обо-шлось.
Воет ветер.
Х о р. Дни сливаются в недели, недели в меся-цы, а раб Артритис
все пробирается вперед.
Диабету с. Послушайте, нельзя ли выклю-чить этот ваш мерзкий
ветер?
322
Х о р. Бедный Артритис, он всего лишь один из смертных!
Диабету с. Я болен, я устал, я обессилен. Идти вперед я больше не
могу. Рука моя дрожит... Вокруг лишь нищета и войны. Смерть поднимает брата
против брата. (Хор в замедленном темпе бубнит песенку 'О, мой
Диксиленд'.) Юг - носитель тради-ций, и Север - развитый промышленно...
Президент Линкольн посылает Гранта громить плантации. (Вошедший Гепатитис
таращится на него остолбенело.) Добрый старый Хоумстед! Хлопок! Хлопок
плывет по течению! (Замечает уставившегося на него Гепатитиса.) Я...
Что-то меня немнож-ко занесло, кажется... (Гепатитис хватает его за шиворот
и тащит к кулисам.)
Гепатитис. Пошел вон! Какого черта тебя вообще тут носит!
Диабету с. Да мне во дворец надо! Столько дней уже болтаюсь, и все
без толку! Что мне за пьесу подсунули? Где, я спрашиваю, этот дворец
проклятущий? На Манхэттене, что ли?
Гепатитис. Если ты уже перестал пакос-тить мою пьесу, можешь
считать, что ты во дворце. Стража! А ну показывай, на что ты годишься!
Входит
могучий Страж. Страж. Ты кто?
323
Диабету с. Кто - я? Артритис!
Страж. Что привело тебя во дворец?
Артритис. Как во дворец? Это что - дво-рец, по-вашему?
Страж. Да. Это царский дворец. Самое пре-красное творение
зодчества во всей Греции. Мраморный, величественный и пол-ностью себя окупающий
за счет арендной платы.
Диабету с. У меня послание царю.
Страж. Ах да, он ведь ждет тебя!
Диабету с. Я столько дней не ел! И в глотке пересохло что-то...
Страж. Подожди, я за царем схожу...
Диабету с. А как насчет кусочка жареного мясца?
Страж. Сейчас схожу за царем и за бифштек-сом. Вам как -
поподжаристее? Посочнее?
Диабету с. Средне.
Страж (вытаскивает блокнот и записывает). Так. Один средне.
Какой будем заказывать гарнирчик?
Диабету с. А что у вас есть?
Страж. Сейчааас... Сегодня... макароны, гре-ча и пюре.
Диабету с. С пюре, пожалуйста, если можно.
Страж. Кофе?
Диабету с. Что? Да, пожалуй. И царя не за-будьте!
324
Страж. В лучшем виде!
Выходит. Уже за кулисами: Беру бифштекс и кофе.
Входят супруги Рок. Вовсю щелкают фотоаппа-ратом.
Боб. Ну, как дворец? Диабету с. Да ничего вроде бы. Боб (вручая
фотоаппарат жене). Ну-ка, щелк-ни нас вместе.
Она снимает.
Диабету с. А я уж думал, вы вернулись в Нью-Йорк.
Венди. Ну, вы ведь знаете, на что способен Рок!
Боб. Ненадежный субъект. Ничего, бывает.
Диабетус (наклоняется понюхать цветок, воткнутый у Боба в
петлицу). Какой чудес-ный цветок! (Получает из цветка струю воды в
физиономию. Оба Рока хохочут.)
Боб. Простите. Я просто не мог удержаться. (Протягивает руку,
Диабетус пожимает ее. Получает удар током.)
Диабетус. Ах!
Семейство
Рок с хохотом удаляется.
Венди. Он просто обожает над всеми подшу-чивать!
325
Диабетус (к Хору). Вы же знали, что он это специально подстроил!
X о р. Ха! Он - молоток!
Диабетус. Не могли уж предупредить меня!
Х о р. Знаешь, ты нас в свои дела не впутывай!
Диабетус. Не хотите, чтобы вас впутывали? А вы слышали, как
зарезали женщину пря-мо в метро? А шестнадцать человек смотре-ли, и никто даже
ухом не повел!
Х о р. А ты нас не учи, мы 'Дейли Ньюс' тоже читаем!
Диабетус. Если бы за нее хоть кто-нибудь вступился, она бы, может,
и сегодня была с нами!
Появляется Женщина. Из груди у нее торчит нож.
Женщина. А что? Я с вами!
Диабетус. Ну, я балдею!
Женщина. Пожилая женщина! Мать! Всю жизнь тружусь не покладая рук!
Сижу себе, газету читаю, вдруг шестеро хулиганов - наркоманов этих - хватают
меня, сшибают с ног...
Х о р. Их было не шестеро, их трое было.
Женщина. Шестеро, трое... Они мне, по-нимаешь ли, ножом грозили,
отдавай им деньги.
Диабетус. Ну и отдали бы им деньги!
Женщина. Так я и отдала, а они все равно меня зарезали.
326
Х о р. Вот в Нью-Йорке всегда так! Отдашь им деньги, а тебя все
равно зарежут.
Диабетус. В Нью-Йорке? Да это везде так! Гуляли мы как-то с
Сократусом в центре Афин, вдруг из-за угла Акрополиса двое юнцов спартанских
как выскочат! И тоже - давай им деньги!
Женщина. Ну и как?
Диабетус. Простейшей логикой Сократус их убедил, что все зло - от
непонимания истины.
Женщина. И чем кончилось?
Диабетус. В общем, они сломали ему нос.
Женщина. Ну что ж, надеюсь, у вас для царя добрые вести.
Диабетус. Я тоже надеюсь. Ведь он, поди, огорчится...
Женщина. Да и вы тоже огорчитесь.
Диабетус. Конечно... - то есть в каком смысле?
Хор (иронически). Ха! Ха! Ха!
Освещение становится зловещим.
Диабетус. Освещение меняют... Чего это они? Ну и что, если плохие
новости?
Женщина. В древние времена, когда вест-ник приносил царю хорошую
новость, он получал награду.
Х о р. Бесплатную путевку на однодневную базу отдыха.
Женщина. Но если новость плохая...
327
Диабету с. Не надо! Не говорите!
Женщина. Тогда царь предавал вестника смерти.
Диабету с. А сейчас разве древние времена?
Женщина. Да ты на себя посмотри! Ну, по-гляди хоть, что на тебе
надето!
Диабету с. Все понял. Гепатитис!
Женщина. Бывает, что вестнику отрубают голову... Но это если царь
настроен гу-манно.
Диабету с. Как это? В гуманном настроении он рубит головы?
Х о р. Но если новость по-настоящему сквер-ная...
Женщина. Тогда вестника поджаривают...
Х о р. На медленном огне!
Диабету с. Меня так давно не поджаривали на медленном огне, что я
едва ли вспомню, как при этом себя чувствуешь.
Х о р. Можешь нам поверить, тебе это не по-нравится.
Диабету с. Где Дора Леви? Хоть эту еврей-скую рабыню напоследок потискать,
что ли...
Женщина. Ну, до нее тебе не добраться! Она отсюда за много, много
миль.
Диабету с. Дора! Куда эта мерзавка запропа-стилась!
Д о р а (из зала). Чего тебе?
Диабету с. Ты что там делаешь?
Д о р а. Да надоела мне эта ваша пьеса!
328
Диабету с. Что значит - надоела? Ну-ка, давай лезь сюда! Я тут
из-за тебя, понима-ешь, в такой жопе!
Дора (подходит). Артритис, слушай, я, конеч-но, извиняюсь,
но откуда я могла знать, что там происходило в древней истории? Мы ведь только
философию проходили.
Диабету с. Если новость плохая, я погиб!
Д о р а. Это я уже слышала.
Диабету с. Так что? Это и есть, по-твоему, свобода?
Д о р а. Что-то находишь, что-то теряешь!
Диабету с. Находишь, теряешь! Это тебя в университете, что ли,
научили?
Д о р а. А что ты, собственно, ко мне пристал?
Диабету с. Если новость плохая - со мной все ясно. Минуточку! А
сама-то новость! Весть эта самая. Она же тут у меня. (Ищет послание,
вынимает его из конверта. Чита-ет.) В конкурсе на лучшего актера побе-дил...
(следует фамилия актера, играющего Гепатитиса).
Гепатитис (выскакивает на сцену). Я хотел бы поблагодарить
зрителей и уважаемое жюри и сказать несколько слов...
А к т е р. Давай катись отсюда, я не ту записку прочел. (Вытаскивает
другую.)
Женщина. Скорее! Царь идет!
Диабету с. А ну-ка, выгляньте,- он там не-сет мне мой бифштекс?
Д о р а. Поторопись, Артритис!
329
Диабетус (читает). Все письмецо-то из одного-единственного
слова.
Дора. Да?
Диабетус. Откуда ты знаешь?
Дора. Что откуда я знаю?
Диабетус. Что там одно только слово 'да'.
X о р. А вот хорошо это или плохо?
Диабетус. Да! Это ведь утверждение? Ска-жешь, нет? (Проверяет.)
Да!
Дора. А что, если вопрос такой: 'Правда ли, что у царицы триппер?'
Диабетус. Резонно.
Хор. Его величество! Царь идет!
Фанфары, сногсшибательный выход царя.
Диабетус. Ив самом деле, вдруг у царицы триппер?
Царь. Бифштекс вы заказывали?
Диабетус. Я, естественно... Это что - гре-ча? Я ведь просил с
пюре!
Царь. Пюре кончилось.
Диабетус. Тогда заберите назад. Поем на вокзале.
Хор. Послание! (Диабетус делает им знаки за-молчать.) Послание!
У него послание!
Царь. Ничтожный раб! Ты мне принес посла-ние?
Диабетус. Ничтожный царь! Гм... да, соб-ственно... а что тут
такого?
Царь. Ну, вот и славно.
330
Диабету с. Послушайте, мне бы сперва узнать,
какой имеется в виду вопрос. Царь. Сперва послание. Диабету с.
Нет, вы сперва. Царь. Нет, ты! Диабету с. Нет, ты! Царь. Нет, ты!
Хор. Сперва пусть говорит Артритис! Царь. Это он, что ли? Хор. Ну
не мы же! Царь. А вы попробуйте его заставить! Хор. Мишугинер! Ты же царь!
Царь. Ну, царь я, царь. Так что там у тебя
в этой записке?
Страж
обнажает меч.
Диабету с. В записке это... да. То есть нет... (Пытается
повыведать втихую: чужого лиз-нуть, своего не расплескавши.) Нет - да...
может быть! Может быть!
Хор. Он врет!
Царь. А ну-ка, раб, читай.
Страж
приставляет меч к горлу Диабетуса.
Диабету с. Там одно слово только, ей-Богу,
ваше величество! Царь. Одно слово? Диабету с. Занятно, правда же?
За те же
деньги и на том же бланке ведь можно было
уместить слов двадцать!
331
Царь. Ответ из одного-единственного слова на вопрос вопросов. Есть
ли Бог?
Диабету с. Это и есть вопрос?
Царь. Мало того - это вопрос вопросов!
Диабетус (с облегчением, глядя на Дору). Тог-да я с
радостью вручу тебе послание! Ответ - да!
Царь. Да?
Д и а б е т у с. Да.
Х о р. Да.
Д о р а. Да.
Диабету с. Ваша очередь.
Женщина (бормочет). Угу.
Диабетус смотрит на нее неодобрительно.
Д о р а. Грандиозно, а?
Диабетус. Я знаю, о чем вы задумались: о скромной награде верному
вестнику. Но свобода нам с Дорой - это больше чем до-статочно. Правда, с другой
стороны, если уж вы так хотите выказать свою благодар-ность - думаю, бриллианты
всегда признак хорошего вкуса.
Царь (угрожающе). Если Бог есть, значит, че-ловек ни в чем
не властен, и я судим буду по грехам моим.
Диабетус. Простите, я как-то не уловил.
Царь. Судим буду по моим грехам, по моим злодеяниям. За страшные
мои злодеяния я приговорен. Это твое послание обрекает меня на вечные муки!
332
Диабетус. А разве я сказал - да? Я имел в виду - нет!
Страж (выхватывает конверт и читает). В по-слании сказано -
да, о повелитель!
Царь. Эх! Хуже и не придумаешь!
Диабетус (падает на колени). Ваше величе-ство! Это не моя
вина! Я слепой исполни-тель, не я писал это, я только передал! Это как триппер
ее величества!
Царь. Стража! Разорвать его лошадьми на ча-сти!
Диабетус. А я-то надеялся, я-то думал, вы меня поймете!
Д о р а. Но он же только вестник! Нельзя раз-рывать его лошадьми!
В таких случаях поло-жено поджаривать на медленном огне.
Царь. Этот подонок так легко у меня не отде-лается!
Диабетус. А если метеоролог предсказывает дождь, вы и его тоже -
того?..
Царь. А ты можешь что-нибудь другое посо-ветовать?
Диабетус. Н-да. Все ясно. Что с шизофре-ником разговаривать!
Царь. Хватайте его!
Страж хватает.
Диабетус. Одну секундочку! Ваше величе-ство, дозвольте мне в свою
защиту сказать слово!
Царь. Ну?!
333
Диабетус. Это же пьеса!
Царь. Все вы так говорите. А ну, дай сюда меч. Не откажу себе в
удовольствии при-кончить его собственноручно.
Д о р а. Нет! Господи! И зачем я в это ввяза-лась!
Хор. Не бери в голову! Ты еще молода, най-дешь себе кого-нибудь
другого.
Д о р а. Что верно, то верно.
Царь (подняв меч). Умри!
Диабетус. О, Зевс, бог всех богов, ну по-явись же, снизойди,
испепели их молнией и спаси меня!
Все
смотрят вверх; не происходит ничего. Неловкая пауза.
О! Зевс!.. О!.. О Зевс!! Царь. А теперь - умри! Диабетус. О
Зевс... Куда, к черту, теперь
этот Зевс подевался?! Гепатитис (входит. Его глаза устремлены
вверх.) Ради
Христа, давайте заводите вашу
машину! Спускайте же его! Диабетус (снова подает ключевую
реплику.)
О, великий Зевс! Хор. Днем раньше, Днем позже - конец у всех
один! Женщина. А вот я-то уж не из тех, кто стоит
и спокойно смотрит, когда человека режут! Царь. Хватайте ее!
Страж
хватает ее и закалывает.
334
Женщина. Ах ты, сукин сын! Второй раз уже за эту неделю!
Диабетус. О, великий Зевс! О, Господи, по-милуй раба твоего!
Звуковые
и световые эффекты. Молния. Очень неловко
спускают
Зевса; он раскачивается по всей сцене, пока
не
становится ясно, что проволока, на которой его
спускали,
задушила его. Всеобщее замешательство.
Трихинозис. С машиной что-то случилось! Должно быть, шестеренку
срезало!
Хор. О, трепещите, смертные,- нисходит Бог!
Диабетус. Бог... Бог! Бог, что с тобой? Тут нет поблизости врача?
В р а ч (из публики). Я врач!
Трихинозис. Машина вразнос пошла!
Гепатитис. Тщщщ! Уходи! Всю пьесу изга-дишь!
Диабетус. Бог умер!
Врач. Это у вас что - так по тексту положено?
Гепатитис. Все - импровиз!
Врач. Что-что?
Гепатитис. Концовка импровизационная.
Трихинозис. Кто-то нажал не на ту кнопку!
Д о р а. У него шея сломана.
Царь (пытается продолжить пьесу). Гм... ну, вестник,-
взгляни, что ты наделал! (Замахи-вается мечом. Диабетус выхватывает у него
меч.)
Диабетус (завладев мечом). Отдай-ка лучше мне!
335
Царь. Ты, хрен с ушами, куда ты лезешь? Диабетус. Аа! Меня убить
хотел, да? Дора,
ко мне!
Царь. Артритис, да ты что! Страж. Гепатитис, он пьесу пакостит! Х
о р. Ну что ты выпендриваешься, Артритис!
Ведь царь должен убить тебя! Диабетус. Кто сказал? Где написано? Не
выйдет! Я сам убью царя!
Закалывает Царя, но меч оказывается бутафорским.
Царь. Оставь меня в покое! Он спятил! Стой!!.
Ну щекотно же! Врач (щупает богу пульс). Он определенно
мертв. Лучше унести его отсюда.
Х о р. Делайте что хотите! Мы тут ни при чем!
Уходят, унося Бога.
Диабетус. Раб становится героем! (Закалы-вает Стража; меч
опять-таки бутафор-ский.)
Страж. Ешь твою в корень, вот разошелся!
Д о р а. Артритис, я тебя люблю! (Он целует ее.) Ну, не
сейчас, пожалуйста. Я не в том со-стоянии.
Гепатитис. Моя пьеса! Моя пьеса! (К ухо-дящим хористам.) Это
куда это вы все на-правились?
Царь. А вот позвоню-ка я в агентство Уилья-ма Морриса своему
адвокату, Солу Мишки-ну. Уж он-то в этой вашей пьесе разберется!
336
Гепатитис. Это серьезнейшая пьеса, в ней есть отчетливый
философский и нравствен-ный посыл! Конечно, если мне ее всю раз-валят -
естественно, в жизни он ни до кого не дойдет!
Женщина. В театр ходят развлекаться. А кто хочет рассылать посылы,
посылки и прочие всякие телеграммы - пусть идут в почтовое отделение!
Посыльный из почтового отделения (въез-жает на велосипеде). Телеграмма
для уважа-емой публики! От автора!
Диабетус. Это еще кто?
Посыльный (спешивается, читает). С днем рожденья, с днем
рожденья.
Гепатитис. Да не та, не та телеграмма-то!
Посыльный (читает телеграмму). Извиня-юсь, вот она. 'Бог
умер. Каждый сам по себе'. Подпись - Бильярдная компания Московица. Теперь
правильно?
Диабетус. Что ж, теперь все позволено. Те-перь герой-я!
Д о р а. А вот я теперь знаю, что у меня будет оргазм. Я просто
это знаю!
Посыльный (все еще читает). 'Дора Леви обязательно испытает
оргазм. Точка. Если постарается. Точка'.
Гепатитис. Утрачено всякое понятие о ре-альности. Напрочь!
Мужчина (поднимается из рядов зрителей). Если теперь все
можно, поеду-ка я домой
337
в Форест-Хиллз! К чертовой матери Уолл-стрит, тем более что сюда и
за два часа хрен доедешь! Будь оно все проклято! (Хватает Женщину из
зрителей. Срывает с нее блузку, гонится за нею по проходу. Это может быть также
билетерша.)
Гепатитис. Моя пьеса! (Персонажи покида-ют сцену, остаются
только два первоначаль-ных героя - Актер и Автор, Диабетус и Гепатитис.)
Ммм!.. Моя пьеса!
Диабетус. А что? Пьеса как пьеса. Ей бы вот только концовочку.
Гепатитис. Но ведь была же в ней какая-то идея!
Диабетус. Э! Ни черта! Нет ничего и не было.
Гепатитис. Как это - ничего нет?
Диабетус. А так. Вообще. Вообще все - бред и бессмыслица.
Гепатитис. Концовку бы!
Диабетус. А я тебе про что? Мы над чем с тобой бьемся-то? Ведь мы
как раз и бьем-ся над концовкой!
Гепатитис. И вечно мы с этой концовкой!
Диабетус. А написано потому что беспо-мощно. Вот и приходится...
Гепатитис. Да разве я что говорю? Она и в самом деле слабовата.
Диабетус. Слабовата! Да она просто не-правдоподобна!
Освещение начинает тускнеть.
338
Когда пишешь пьесу, вся штука знаешь в чем? Надо начать с конца.
Заимей сначала хорошую ударную концовку, а потом пиши себе задом наперед!
Гепатитис. Я пробовал! Получается пьеса без начала.
Диабетус. Но это же абсурд!
Гепатитис. Абсурд? При чем тут абсурд?!
ЗАТЕМНЕНИЕ
В.
Петров
Предуведомление
Квитанции Меттерлинга
Перевод
А. Смолянского 11
Взгляд на организованную преступность
Перевод
С. Ильина
21 Мемуары Шмида
Перевод
С. Ильина
29
Моя философия
Перевод
С. Ильина
39
Весенний бюллетень
Перевод
С. Ильина
47
Хасидские притчи
с руководством по их толкованию,
составленным выдающимся талмудистом
Перевод
С. Ильина
57
Записки обжоры
после чтения в самолете Достоевского и свежего номера журнала
'Диета' Перевод А. Захаревич
65
Помню, в двадцатых...
Перевод
В. Бошняка
73
Граф Дракула
Перевод
П. Махлаюка
79
Беседы с Гельмгольцем
Перевод
А. Смолянского
87
Босс
Перевод
С. Ильина
97
Из записных книжек
Перевод
А. Ливерганта 111
Исследование психических феноменов
Перевод
С. Слободянюка
117
Несколько сюжетов балетных миниатюр
Перевод
В. Бошняка
128
Размышляя о женщинах Ловберга
Перевод
О. Дормана
137
Блудница из читалки
Перевод
В. Бошняка
146
Ранние эссе
Перевод
А. Ливергант
158 Ирландский гений
Перевод
А, Ливерганта
165
Мифические животные в мировой литературе
Несколько примеров из моего четырехтомного
собрания наиболее удивительных созданий мировой литературы,
которое будет опубликовано
издательством 'Неликвидер и сыновья'
на доходы от забастовки норвежских пастухов
Перевод
А. Ливерганта, С. Слободянюка
175
Если бы импрессионисты были дантистами
Фантазия, исследующая эволюцию характера Перевод Н. Цыркун
182 Каддиш о недостойном Вайнштейне
Перевод
Н. Цыркун
190
Золотые времена
Мемуары из первых рук Перевод С. Слободянюка
199
Страничка Кугельмаса
Перевод В. Бошняка
208
Смерть открывает карты
Пьеса Перевод
С. Ильина
229
Смерть
Пьеса Перевод А. Смолянского
244 БОГ
Пьеса Перевод В. Бошняка
294
Аллен, Вуди
А51 Записки городского невротика / Пер. с англ. и т. п.- СПб.:
'Симпозиум', 2002. - 339 с. ISBN 5-89091-190-2
В книгу включены избранная художественно-философская проза,
драматургия и жизненные наблюдения выдающегося мыслителя современ-ности Аллена
Стюарта Кенигсберга (р.1936), так-же известного под именем Вуди Аллен (р.1952),
посвященные преимущественно вопросу: что мы все тут, собственно, делаем.
Для широкого круга читателей, пассажиров и кинозрителей.
Вуди Аллен
Записки городского невротика,
маленького очкастого еврея, вовремя
бросившего писать
Отв. редактор Александр Кононов
Редакторы Сергей
Слободянюк, Анастасия Захаревич, Николай Махлаюк
Художник Андрей
Бондаренко Зам. нач. теплоцентра Александр Барсуков
Корректор Елена
Шнитникова Компьютерная верстка Ирина Петрова
Издательство 'Симпозиум'
190000,Санкт-Петербург, Исаакиевская пл., 5.
Тел./факс+7 (812)314-46-13, 314-84-49
e-mail: symposium@online.ru
ЛР? 066158 от 02.11.98.
Подписано в печать 17.03.02. Формат 76x90/32.
Гарнитура Ньютон. Печать офсетная. Усл. печ. л. 13,97.
Тираж 5500 экз. Заказ ? 201.
Отпечатано с готовых диапозитивов в ФГУП 'Печатный двор'
Министерства РФ по делам печати, телерадиовещания и средств массовых
коммуникаций.
197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.
серия 'Ex Libris'
Лоренс Даррел
'АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ КВАРТЕТ'
Том I.
ЖЮСТИН. БАЛЬТАЗАР Том II. МАУНТОЛИВ. КЛЕА
Лоренс Джордж Даррел (1912-1990) - дипломат, школьный учитель,
британский пресс-атташе и шпион в Александрии Египетской, старший брат
писателя-натуралиста Джеральда Даррела известен как автор двенадцати романов,
книг стихов, сборников путе-вых заметок. С выходом в свет 'Александрийского
квартета' (1957-1960) - своеобразного гимна горо-ду, ставшему точкой
пересечения разных культур,- на литературной карте мира появилась Александрия
Египетская, а Даррел смог жить на свои гонорары.
Первый роман 'Квартета', 'Жюстин' (1957), разделил англоязычную критику
на два лагеря: пер-вые прочили автору славу нового Пруста, вторые видели в нем
литературного шарлатана. Следующий за 'Жюстин' роман 'Бальтазар' (1958) только
под-лил масла в огонь, разрушив у читателей впечат-ление, что они что-то поняли
в 'Жюстин'. Далее последовали 'Маунтолив' (1958) и 'Клеа' (1960). Все четыре
романа, составляющие 'Квартет', связаны между собой общими сюжетами, героями,
темами и символикой и предполагают множество трактовок. Сам автор в
'уведомлениях', предваряющих романы, составляющие 'Квартет', предложил еще
несколько.
Вышли в сеет.
symposium
издательство
серия 'FABULA RASA'
Роберт Пирсиг
Дзен и искусство ухода за мотоциклом
В середине 1970-х гг. 'Дзен и искусство ухода за мо-тоциклом' стал
по-настоящему культовым романом по обе стороны Атлантики. Как отмечает сам
Пирсиг в коротком вступлении к книге, она не посвящена непосредственно ни
дзену, ни уходу за мотоциклом, хотя отсылки к постулатам буддизма и технические
детали занимают в ней не один десяток страниц. Обе части названия выступают
скорее метафорами раз-ных типов познания мира. Дзен - испытание вещей напрямую,
без предварительного интеллектуального фильтра, а уход за мотоциклом, наоборот,
требует глубокого понимания того, как работает машина.
'Дзен и искусство ухода за мотоциклом' (1974) выстроен на
нескольких смысловых и стилистиче-ских уровнях. Самый важный уровень книги -
это по-настоящему захватывающий философский роман, объединяющий традиции
'дорожной прозы' Керуака, классический роман воспитания и почти клини-ческую картину
постепенно подступающего к Федру безумия, нарисованную предельно жестко, а
време-нами так и просто жестоко.
Вышел в свет.
symposium
издательство
серия 'FABULA RASA'
Дэвид Мэдсен
Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению
'Мемуары придворного карлика, гностика по
убеж-дению' (1995) - первый роман Дэвида Мэдсена,- скрывающегося под
псевдонимом католического монаха, теолога и философа. Гностицизм, его истоки и
влияние на христианскую традицию,- сфера науч-ных интересов автора - вылились в
произведение уникальное по стилю, языку, предмету изложения. Роман о Ренессансе
и не только, 'Мемуары придвор-ного карлика, гностика по убеждению' написан в со-ответствующей
манере, где не разграничиваются языки, мораль, религии, добро и зло, порок и
добро-детель, извращенность и норма. А двор Римского Папы Льва X описан почти документально.
Вышел в свет.
symposium издательство
серия 'FABULA RASA'
Питер Хёг
Смилла и ее чувство снега
Питер Хёг (р. 1957 ) - единственный современный датский писатель,
чьи книги переведены более чем на 30 языков мира. Литературовед по образованию,
в прошлом танцовщик Королевского Театра, печаль-но-ироничный Хёг прячется от
публики и журналис-тов в квартире без телефона в центре Копенгагена, издавая
свои книги миллионными тиражами.
Роман 'Смилла и ее чувство снега' (1992) - смешение детектива,
научной фантастики, любовного и философского романа,- вывел автора на небосклон
мировой литературы. Человеческое одиночество на фоне столкновения двух миров:
мира природы и мира западной цивилизации - одна из основных тем 'Смиллы'.
'Условно пригодные' (1993) - третий ро-ман Хёга - об одиноких детях. Им хочется
понять, что такое время и одновременно разрушить правила и жестокие законы мира
взрослых.
Вышел в свет роман:
СМИЛЛА И ЕЕ ЧУВСТВО СНЕГА
Готовятся к изданию:
УСЛОВНО ПРИГОДНЫЕ. Роман
О ЧЕМ МЕЧТАЛ ДВАДЦАТЫЙ ВЕК. Роман
symposium
издательство
серия 'FABULA RASA'
Алессандро Барикко
CITY
Девушка двадцати лет, мечтающая написать крова-вый вестерн, и три
подростка: один - фантастически одаренный, другой - гигант ростом в два с
полови-ной метра, третий - немой от рождения.
Это - компания из четырех человек, связанная тесной дружбой и
попадающая в самые немыслимые ситуации. Фантастическая реальность современного
города, а также пародия на тексты, посвященные этой реальности: таков лучший из
романов всемирно известного итальянского автора.
Готовится к изданию.
По коммерческим вопросам,
а также по вопросам оптовой торговли
обращаться:
в Санкт-Петербурге: тел. (812) 314-4613, 314-8449
в Москве: тел./факс (095) 207-5362
E-mail: symposium@online.ru
В розницу книги издательства 'Symposium' реализует
'САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДОМ
КНИГИ'
(Невский пр., 28; тел. 318-6794)
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ КНИЖНАЯ
ЯРМАРКА в ДК им. Н.К.Крупской
(пр. Обуховской обороны, 105; 2-й этаж,
места ?? 6, 83)
Книги издательства 'Symposium' в МОСКВЕ реализуют:
оптом и в розницу
'АЛИН-ПРЕСС'
ул. Гиляровского, 1; тел. 207-5362;
E-mail: bsgpress@mtu-net.ru книжный клуб в 'Олимпийском', ?? 128, 173а, 295
в розницу:
ТОРГОВЫЙ ДОМ 'БИ5ЛИО-ГЛОБУС'
(ул. Мясницкая, 6; тел. 928-3567)
'МОСКОВСКИЙ ДОМ КНИГИ'
(ул. Новый Арбат, 8; тел. 290-4507)
КНИЖНЫЙ МАГАЗИН 'МОСКВА'
(ул. Тверская, 8;
тел. 229-6483)
Сканирование: Янко Слава (библиотека Fort/Da) yanko_slava@yahoo.com | | http://yanko.lib.ru || зеркало: http://members.fortunecity.com/slavaaa/ya.html
|| http://yankos.chat.ru/ya.html | Icq# 75088656
update 07.09.02