Ц-Ч-Ш

ЦЕННОСТИ

ЦЕННОСТНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ

ЦЕРЕМОНИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ КОНЦЕПЦИИ

ЦИВИЛИЗАЦИЯ

ЦИОЛКОВСКИЙ Константин Эдуардович (1857-1935)

Ч

ЧЕЛОВЕК

ЧИЖЕВСКИЙ Александр Леонидович (1897-1964)

Ш

ШАККА (Sciacca) Микеле Федерико (1908-1975)

ШВЕЙЦЕР (Schweitzer) Альберт (1875-1965)

ШЕЛЕР (Scheler) Макс (1874-1928)

ШЕСТОВ ЛЕВ (Лев Исаакович Шварцман, 1866 1938)

ШИЗОАНАЛИЗ

ШКЛОВСКИЙ Виктор Борисович (1893-1984)

ШКОЛА 'АННАЛОВ'

ШКОЛА ВЫГОТСКОГО

ШКОЛА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

ШКОЛА ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ

ШОК КУЛЬТУРНЫЙ

ШОР Розалия Осиповна (1894-1939)

ШПЕНГЛЕР (Spengler) Освальд (1880-1936)

ШПЕТ Густав Густавович (1879-1937)

ШПРАНГЕР (Spranger) Эдуард (1882-1963)

ШУТЛИВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

ШЮЦ (Schutz) Альфред (1899-1959)


ЦЕННОСТИ - важнейшие компоненты человеч. культуры наряду с нормами и идеалами. Их существование укоренено в экзистенциальной активности субъекта культурного творчества, его диалоге с другими людьми, ориентированном не только на область сущего, но и на значимое, нормативно-должное. Традиция классич. идеализма от Платона до Гегеля проводила опр. отождествление онтологич. и аксиологич. проблематики: бытие наделялось мыслителями этой плеяды изначально ценностным измерением. Разрушение строгого единства онтологии и аксиологии существ. образом обострило проблему Ц. Если допустить, что бытие и производные от него образования - сущее - сами по себе ценностно нейтральны, то тогда требует решения вопрос, каким образом возникает видение вещей с т.зр. их аксиологич. значимости, к-рое пронизывает культуру и к-рое невозможно отрицать. Отсюда берет свое начало линия поиска истоков ценностного сознания в самом человеке и его культуросозидающей деятельности. В учениях натуралистически-психологистской направленности от прагматизма до социобиологии естественно-природные импульсы рассматриваются как побудит, мотивы ценностных предпочтений человека. Следуя по стопам Канта, представители неокантианства баден. школы заговорили о ценностно-нормативном компоненте чистого сознания, выявляемом трансцендентальной рефлексией. Если в экзистенциализме Хайдеггера онтологич. анализ оборачивается отвержением аксиологич. проблематики, то Сартр приходит к выводу, что Ц. как особого рода нормативная реальность производив от акта самосозидания человека, его свободного волеизъявления. Синтезируя марксизм и экзистенциализм, Сартр писал об обществ, характере Ц. Эта тема отчетливо звучит и в неомарксизме Хабермаса. Витгенштейн исследовал лингвистич. аспект ценностного сознания. Попыткой радикального избавления философии от ценностной проблематики стало постструктуралистское учение Деррида, где аксиологич. вопросы предстают как порождение фонологоцентристского строя европ. мысли. И все же само существование в языке фундаментального акта различения, зафиксированного Деррида, свидетельствует в пользу невозможности избавления от ценностного сознания: обнаруживая тождество и нетождественность, мы неминуемо движемся к утверждению ценностно-значимого. За многообразием языкового тождества и нетождественности скрывается способность субъекта культуры к симеолич. воображению, благодаря к-рому конституируется ценностная предметность. Источник ценностной предметности - соотношение иногда совершенно разнородных явлений с опр. эталоном. Так, напр., несхожие между собой природные и культурные реалии могут стать предметом эстетич. созерцания и оценки. При этом эталонные представления отнюдь не всегда рефлективно осмыслены, и поэтому их своеобр. заместителем служит символ, созидающий при помощи метафорич. переноса, сближения разнородных явлений ценностно-смысловую предметность. Рождаясь в сфере экзистенциальной активности субъекта, Ц. обретают статус общезначимых в процессе коммуникации. Говоря о нек-рой совокупности объектов как Ц., необходимо отнести их к единому семантич. полю. Метафора позволяет осуществить перенос значений, объединяя, казалось бы, ничем не схожие явления под знаком символич. единства. Объединяя разнородное, символ одновременно дифференцирует ареал ценностей в кач. и колич. отношении, порождает эту реальность как отмеченную многообразием вариаций. Вырастая из данности жизненного мира, каждая сфера культурной деятельности человека обладает имманентным ей ценностным измерением: ценности материальной жизни, экономики, социального порядка, политики, морали, искусства, науки, религии достаточно автономны. Однако каждый тип культуры связан с иерархизацией, соподчинением ценностных сфер. Общеизвестна универсализация эстетич. подхода к миру в эпоху античности или религиозно-нравственного - в ср. века. Новое время, период либерального капитализма наделяет статусом общезначимых стоимостные характеристики, запечатлеваемые в денежной символике. Коммуникация, обмен разл. видами деятельности между людьми, как показал Маркс, заставляет увидеть некое универсально-стоимостное начало в каждой предметной Ц. Деньги - символ все общего стоимостного начала, имеющий колич. выражение. Тоталитарные общества фашистского и коммунистич. типа универсализируют полит, власть, находящую

342

концентрированное выражение в символе вождя. В пространство власти помещаются Ц. иного порядка. Процесс развития культуры сопряжен с переоценкой Ц., начинающейся с выдвижением нового эталона, с позиций к-рого рассматриваются предметы, обладающие ранее установленными ценностными характеристиками. Здесь проявляются метафорич. возможности символич. воображения, его культуросозидающая мощь. Множество предметов, иерархизированное сообразно с опр. порядком, теряет жесткие очертания и трансплантируется на новую ценностно-смысловую основу. В зависимости от избираемого основания классификации ценности делятся на предметные и субъектные, жизни и культуры, ценности-средства и ценности-цели, относит, и абсолютные и т.д. Особую значимость в совр. мире приобретает вопрос о диалектике относительного и абсолютного в ценностном сознании. Универсальные ценностно-смысловые ориентиры, необходимые человечеству, могут формироваться как рез-т рефлективного осмысления диалога разл. культур. Ценностное сознание определяет нормы - стереотипы мысли и действия, принимаемые в границах той или иной социокультурной общности. Нормы регламентируют деятельность людей во всех сферах культуры - от элементарных актов материально-практич. характера до морали, искусства, науки и религии. Они варьируются по степени общности от субкультурных до разделяемых в границах нац. культур и общегуманистич., универсальных. На базе норм складываются разл. социальные технологии, способы рационализации жизненного мира. Нормативность и творчество - две взаимодополнительные стороны культуры. В своем истор. бытии нормы неотрывны от существующих в данной культуре Ц., ибо переводят представления о них в инструментальный план. Если Ц. как правило простерты в измерениях прошлого, настоящего и будущего, нормы как бы возвышаются над временем, но не могут уйти от суда истории. Вместе с изменением ценностной шкалы, выдвижением новых идеалов социокультурного плана изменяются и нормы. Идеал - проектируемый субъектами коммуникации совершенный образ предмета, наделенный ценностным измерением универсальности, абсолютности. Обладая эталонным статусом, идеал являет проекцию будущего, с позиций к-рой выносится вердикт настоящему и прошлому. Выдвижение разнообр. идеалов, глобальных образов будущего - значимый фактор развития культуры.

Лит.: Соколов К. Б. Социальная эффективность художественной культуры: Процессы распространения и освоения худож. ценностей. М., 1990; Ценности культуры и современная эпоха. М., 1990; Культура и ценности. Тверь, 1992; Кризисный социум. Наше об-во в трех измерениях. М., 1994; Культурология. XX век: Антология. Аксиология, или Филос. исслед. природы ценностей. М., 1996.

Б.Л. Губман


ЦЕННОСТНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ - комплекс духовных детерминант деятельности людей или отд. человека, а также соответствующих им социально-психол. образований, к-рые интерпретируются в положит, ракурсе их значений. В качестве таких детерминант могут выступать представления, знания, интересы, мотивы, потребности, идеалы, а также установки, стереотипы, переживания людей.

Понятие 'Ц.о.' используют применительно к отд. человеку или группе лиц, но не к об-ву в целом. В процессе целостного анализа об-ва используют понятия 'ценности культуры', 'духовные ценности культуры', 'жизненные ценности'. В последних случаях имеют в виду некие стратегич. детерминанты поведения больших групп людей, укорененных в течение длит. периодов времени в опр. социокультурной среде. Отсюда проистекают общие и отличит, признаки, существующие в трактовке и использовании понятий 'Ц.о.', с одной стороны, и 'ценности культуры', 'жизненные ценности', с другой. Применение понятия 'Ц.о.' отображает направленность анализа на преимущественно социальные (индивидуальные или групповые), синкретично-психол. проявления, в то время как понятия 'ценности культуры', 'жизненные ценности' ориентированы на изучение общекультурных явлений, в к-рых с большой определенностью вычленяются духовно-ориентационные, рационально-смысловые компоненты, а также проблемно-содержат. аспекты. Вместе с тем проявления как Ц.о., так и 'ценностей культуры' трактуются как мощные мотиваторы культурного поведения человека; они служат стимулами для достижения разнообр. целей, для защиты неких ценностно-символич. императивов. Посредством и Ц.о., и 'ценностей культуры' в том или ином об-ве формируются стандарты культурных оценок, определяется иерархия жизненных целей и выбор методов их достижения. Однако формы реализации указанных функций в том и другом случае осуществляются по-разному. Система Ц.о. выступает как аспект, сторона нормативно-ролевых структур поведения людей; в самой этой системе существует множество оперативных, неустойчивых элементов, хотя есть и глубоко укорененные стереотипы. Система же 'ценностей культуры' по большей части находит место в реализации экзистенциально-феноменологич. аспекта человеч. деятельности; ее компоненты более стабильны, динамика их изменений более замедленна, чем динамика элементов Ц.о., развиваемых на уровне поведения социальных групп или отд. человека.

Понятие Ц.о. впервые использовали как категорию анализа амер. социологи У. Томас и Ф. Знанецкий в 20-х гг. в ходе изучения польских крестьян, избравших постоянным местом жительства США. С тех пор проблематика Ц.о. исследуется в ряде научных дисциплин - эстетике, этике, социологии, психологии, философии. Широко применяют это понятие в социальной и культурной антропологии.

343

Лит.: Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969; Соколов Э.В. Культура и личность. Л., 1972; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994.

Г.А. Аванесова


ЦЕРЕМОНИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ (от лат. -благоговение, священнодействие, культовый обряд) - вид сигнального, семантически акцентированного поведения, при к-ром преследуется цель не только передачи окружающим к.-л. информации об имеющих место ситуации или событии, но и подчеркивается их особая значимость, исключительность, нетривиальность. В отличие от демонстративного поведения, являющегося, как правило, игровой имитацией исполнения к.-л. функции, Ц.п. обычно сочетает в себе реальную функциональность (стремление к достижению практич. цели, по крайней мере по намерениям самих субъектов действия) с повышенной семантич. окрашенностью самой процедуры осуществляемого действия. Т.о., Ц.п. - это прежде всего специфич. тип процедуры действия субъекта в особо значимых ситуациях или событиях.

Конкр. черты и семантика разных видов Ц.п. складываются исторически и закрепляются в обычаях, ритуалах, обрядах, канонах, этикете и иных формах высоко-нормативных символич. действий, сам уровень нормативности к-рых связан с уровнем исключительности и социальной значимости ситуации (рождение и инициация ребенка, свадьба, похороны, религ. обрядность, воинские ритуалы, дипломатич. и придворные церемонии, демонстрация статусной роли или пиетета по отношению с старшему по статусу и пр.). Многие формы Ц.п. ведут происхождение от религ. ритуалов или обладают сакральной санкционированностью и закреплены в каноне. В принципе элементы Ц.п. практически всегда присутствуют в этикете, где помимо принципиальных норм, конкр. формы к-рых варьируются ситуативно (вежливость, доброжелательность, гостеприимство, пиететность и др.), имеют место и поведенч. процедуры с инвариантными формами проявления. Т. о., Ц.п. может быть определено как вид этикетного поведения с преобладающими инвариантными, закрепленными в каноне и традиции процедурными поведенч. формами.

Лит.: Goody J. Religion and Ritual // The British Journal of Sociology. 1961. V. 12, ? 2.

А.Я. Флиер, Н. С. Шишова


ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ КОНЦЕПЦИИ (Ц.к. 'культурно-исторических типов, 'великих культур', 'локальных цивилизаций' и т.п.) - в культурологии осмысление культурно-исторического процесса в контексте плюралистической исторической модели, основанной на аналогии с органической жизнью.

Сторонники Ц.к. полагают, что подобно живым организмам, культуры проходят цикл развития от рождения до смерти, если их развитие насильственно не прерывается. Они абсолютно уникальны, замкнуты, их глубинные культурные смыслы недоступны друг другу. Историческая необходимость проявляется лишь как неизбежность прохождения этапов жизненного цикла отдельных культур (логика судьбы - Шпенглер), поэтому бессмысленно говорить о единых путях исторического развития, общих его целях и культурных универсалиях. Это пустые понятия, устранив к-рые можно обнаружить живое многообразие исторической жизни. Критика сторонников Ц.к. направлена против представления о едином, всеобщем историческом развитии человечества с выделением стадий древней, средневековой и новой (новейшей) истории. Они полагают, что такая схема является неправомерной экстраполяцией европейской истории на всемирную, отражающей не объективные закономерности исторического развития, а лишь угол зрения европейского исследователя. Отказавшись от линейности в трактовке историко-культурного процесса, приверженцы цивилизационной методологии приходят к идее культурной морфологии (Морфология культурная), и картина мира как истории предстает как вечное обновление, становление и угасание культурных форм, совокупность которых и реализует все богатство исторической жизни. Классические теории в рамках данного методологического подхода были разработаны Данилевским, Шпенглером, Тойнби.

Культурологический плюрализм оказал огромное влияние на современную философию культуры, но вызвал множество критических замечаний. Для исследователей, ориентированных на позитивистскую методологию, оказалась неприемлемой методология философии жизни с биологическими аналогиями, интуитивным познанием, мифологизацией исторического процесса. Обстоятельную критику цивилизационного подхода дал Сорокин, во многом являвшийся сторонником плюралистического подхода. Он указывал на отсутствие фундаментальных оснований и, следовательно, единого критерия для типологии культур, на смешение культурных систем и социальных групп, ошибочное упрощение модели при выделении только одного жизненного цикла, тогда как развитие культуры может протекать волнообразно; подчеркивал, что трудно выделить критерии зрелости, что нельзя говорить о гибели культуры в смысле полного исчезновения всех ее форм.

Лит.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993.

О. И. Горяинова


ЦИВИЛИЗАЦИЯ (от лат. - гражданский) - межэтнич. культурно-истор. общность людей, основания и критерии для выделения к-рой, как правило, разнятся в зависимости от контекста и целей применения этого термина. Понятие Ц. появилось еще в античную эпоху как определение качественного отличия античного об-

344

ва от варварского окружения. Позднее, в эпоху Просвещения и в 19 в., термин Ц. также использовался как характеристика высшей стадии социокультурного развития ('дикость-варварство-Ц.'). В 20 в. в трудах Шпенглера, а затем Тойнби сформировалось иное значение этого термина как локальной моно- или полиэтнич. общности с выраженной социокультурной спецификой, т.е. концепция 'истор. Ц.' (древнеегип., вавилон., греч., рим., кит., инд., визант., мусульманской, ср.-век. зап.-европ. и т.п.). Были разработаны разл. теории и концепции истор. процесса на основе идей саморазвития и саморазрушения автономных и самодостаточных локальных Ц., противопоставляемые теориям глобальной истор. эволюции всего человечества. Именно в подобном значении термин Ц., как правило, используется в совр. научной лит-ре.

Вместе с тем, несмотря на наличие опр. эмпир. оснований для выделения локальных Ц., в науке до сих пор не разработаны единые методол. принципы и критерии для классификации той или иной истор. общности в качестве автономной Ц., что представляется наиболее очевидной слабостью всех теорий Ц. В последние годы получает распространение определение Ц. как локальной межэтнич. общности, формирующейся на основе единства истор. судьбы народов, проживающих в одном регионе, длительного и тесного культурного взаимодействия и культурного обмена между ними, в рез-те чего складывается высокий уровень сходства в институциональных формах и механизмах их социальной организации и регуляции (правовых и полит, системах, специализир. компонентах и формах хоз. уклада, религиозно-конфессиональных ин-тах, в философии, науке, системах образования, стилистике лит. и худож. творчества и т.п.), при сохранении большего или меньшего разнообразия в чертах этногр. культур народов, составляющих ту или иную Ц. Чаще всего такого рода Ц. складываются на основании длит. вхождения разных народов в состав единого многонац. гос-ва, что задает всем им однотипную традицию ин-тов социал. регуляции (например, Ц. рим. мира, кит. Ц., рос. Ц.) или на основании религ. единства, формирующего такого же рода единообразие системы ценностей и механизмов регуляции социальной практики (мусульманская Ц., ср.-век. вост. и зап.-христ. Ц.) и т.п. Так или иначе, но во всех перечисленных случаях элементы культурного единообразия складывались не стихийно, а под воздействием именно институциональных средств социальной организации и регуляции, детерминировавших уже и специфику ценностных ориентации, и принципы социальной консолидации,и пр.

Использование категории Ц. представляется наиболее операциональным при проведении компаративных и кросскультурных исследований разл. региональных истор. сообществ как культурно-истор. типов.

Лит.: Маркаряк Э.С. О концепции локальных цивилизаций. Ер., 1962; Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991; Тойнби А. Постижение истории. М., 1991; История европейской цивилизации в русской науке: Античное наследие. М., 1991; Новикова Л.И. Цивилизация как идея и как объяснительный принцип истор. процесса // Цивилизации. Вып. 1. М., 1992; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993; Ерасов Б.С. О статусе культурно-цивилизационных исследований // Цивилизации и культуры. Вып. 1. М., 1994.

А.Я. Флиер


ЦИОЛКОВСКИЙ Константин Эдуардович (1857-1935) - ученый, мыслитель, один из основателей космонавтики, разрабатывавший также филос. и культурологич. аспекты космологии. С 1873 жил в Москве, занимался самообразованием, посещая сначала Чертковскую, затем Румянцевскую библиотеку. Там он познакомился с основоположником рус. космизма Н. Ф. Федоровым, заменившим Ц., по собственному его свидетельству, университет, профессоров. В 1879 Ц. сдал экстерном экзамен на звание учителя арифметики и геометрии с правом преподавания в уездных училищах и получил место в Боровске; в 1892 был переведен в Калугу, где прожил до конца жизни.

Всю свою жизнь мыслитель посвятил преподаванию, однако, центр, место в его творчестве занимает научно-теор. деятельность. В центре его теор. интересов лежали проблемы смысла космоса в целом, места человека в космосе, конечности или бесконечности человеч. существования. Уже с конца прошлого и в начале нашего века выходили в свет научно-фантастич. повести Ц. 'На Луне', 'Вне Земли', 'Грезы о Земле и небе'. В 1903 в журн. 'Научное обозрение' была напечатана его статья 'Исследования мировых пространств космическими приборами', где ученый вывел ставшую позднее классической формулу конечной скорости движения ракеты. В это время идеи великого мыслителя были никем не замечены. Только в к. 20-х гг., когда идеи Ц. распространились в обществ, и культурных кругах, питая популярный тогда пафос космизма, были переизданы его статьи о ракете. Ученый приобрел мировую известность и стал признанным главой нового научного направления - ракетодинамики и астронавтики.

В своей 'космич. философии' Ц. исходил из принципа монизма, противопоставляя его религ. дуализму. Научный материализм должен быть дополнен ответом на вопрос о смысле Вселенной. Он провозглашал космич. пантеизм, признавая наличие во Вселенной одной субстанции, единственной силы - материи в ее бесконечном превращении. В труде 'Будущее Земли и человечества' он отмечал, что материя существует во Вселенной в виде своих вечных, неуничтожимых элементов - атомов, обладающих чувствительностью и зачатками духовности. Смерть человека есть лишь разрушение тела, сознания и памяти; составляющие человека атомы бессмертны как элементарные живые существа, поэтому они, путешествуя по космосу, будут входить в состав других жизненных форм.

345

По мнению Ц., жизнь в космосе представлена самыми разнообразными формами на различных ступенях развития, вплоть до совершеннейших, высокосознат. и бессмертных ее представителей; Вселенная - единое материальное тело, по к-рому бесконечно путешествуют атомы - 'первобытные граждане' - покинувшие распавшиеся смертные тела. Истинная жизнь для них начнется в мозгу высших, бессмертных существ космоса: в новом существовании человек теряет тождество своей собственной личности. Т.о., Ц. выступает за перспективы атомарного бессмертия, центром его космич. 'научной этики' оказывается не личность с ее внутр. творч. развитием, а космос в целом. Воля человека и всяких других существ, высших и низших, есть только проявление воли Вселенной. Голос человека, его мысли, открытия, понятия, истины и заблуждения - это тоже голос Вселенной. Человечество составляет лишь ничтожно малую часть всех разумных существ, населяющих необъятный Космос.

Наиболее значимой частью космич. философии Ц., в к-рой вполне отчетливо проявляются его ноосферные представления, является ее активно-эволюционное ядро: убежденность в восходящем развитии мира и самой природы человека, когда его разум и сущностные силы становятся сознат. орудием такого восхождения. Мыслитель первым увидел в космосе не только некую беспредельную физич. среду, вместилище материи и энергии, а потенциально пригодное поприще для будущего как биол., так и социального существования и творчества землян.

Разрабатывая идею единства человека и космоса, Ц. считал, что жизнь и разум представляют собой фундаментальные атрибуты материального мира. Обществ. разумные существа разл. степени совершенства, по его мнению, возникают с необходимостью в процессах космич. эволюции. Поэтому формы, в к-рых жизнь и разум воплотились на Земле, есть только одно из проявлений присущего материи стремления к прогрессивному развитию. 'Культурный смысл' Вселенной состоит в неизбежности возникновения высокоразвитых цивилизаций, способных влиять на структуру космоса, протекающие в нем эволюционные процессы и развитие творч. преобразоват. усилий сознат. существ.

Ц. предвосхитил обсуждение многих глобальных проблем человечества, в частности, экологич. проблему. В работе 'Растение будущего. Животное космоса. Са

мозарождение' он создал модель автотрофного (самопитающегося) организма - существа, максимально независимого от всех ограничивающих условий человеч. существования, вплоть до пищи. Подобное существо имеет постоянную массу, мыслит, двигается, питаясь особой 'лучистой энергией', поступающей из космоса. Проникающие в это герметически изолированное от внешнего мира существо лучи света способствуют замкнутому циклу процессов обмена, к-рый не предполагает остановки или конца.

Одним из наиболее вероятных путей творч. развития человечества Ц. считал освоение космич. пространства. Уже совр. человечество, по его мнению, в состоянии выйти в космос, освоить околоземное пространство, а затем начать расселение во Вселенной. Создание ракет -но-космич. техники мыслилось им как средство для решения этой задачи.

Оригинальна и значима позиция Ц. относительно проблемы контакта с представителями других миров и взаимосвязи всего живого и неживого в космосе. Обществ, организация человечества, по мысли ученого, высказанной в работах 'Научная этика' и 'Обществ. организация человечества', должна строиться на основе новой, космич. этики, к-рая предполагает 'круговую поруку' всех нравственных существ, выработку этич. основ контакта с инопланетянами, признание необходимости совместного труда для преобразования космоса.

Космич. философия Ц. - первая попытка систематич. изложения проблем, характерных для начала новой космич. культурной эры в жизни человечества. Несмотря на то, что мысли ученого были обращены в будущее, он подчеркивал роль и значение совр. цивилизации как начала космич. эры в развитии человечества, утверждая оптимизм и укрепляя надежды людей на успешное преодоление всех социальных коллизий, к-рые характерны для совр. культуры.

Соч.: Собр. соч. Т. 1-4. М., 1951-64; Монизм Вселенной; Космич. философия // Рус. космизм. Антология филос. мысли. М., 1993.

Лит.: Арлазоров М.С. Циолковский. Тула, 1977; Космодемьянский А.А. Впереди своего века. М., 1970; Он же. Константин Эдуардович Циолковский. М., 1976.

И. В. Цвык


ч


ЧЕЛОВЕК - особый род сущего, творец исторического развития, культуры, субъект социального творчества. Ч. - биосоциальное существо, генетически связанное с другими формами жизни, выделившееся из них благодаря способности производить орудия, обладающее членораздельной речью, мышлением и сознанием, нравственно-этическими качествами. В совр. философии схвачены существенные черты, отражающие своеобразие человека как земного творения: его бытие социально; у него есть разум и ценности; он постоянно развивается; в нем сильна драма между сознанием и бессознательным; ему присуща общительность; он возвышается над природным царством. Укажем на основные вехи в философском постижении Ч. Одна из древнейших интуиции - истолкование Ч. как своеобразного ключа к разгадке тайн универсума - получила отражение в восточной и западной мифологии, в античной философии. Ч. на ранних ступенях развития не отделял себя от остальной природы. Он теснейшим образом ощущал свою генетическую, неразрывную связь со всем органическим миром, о чем свидетельствует, в частности, буддизм. Древнейшая мифология не расчленяет картину мира: природа, человек, божество в ней слитны. Процесс познания с самого начала 'отягощен' способностью Ч. оценивать реальность как 'очеловеченную', созданную по его меркам. Это находит свое выражение в антропоморфизме, т.е. бессознательном восприятии космоса и божества как живых существ, подобных самому Ч. В древней мифологии и философии Ч. выступает как малый мир (микрокосм) и большой мир (макрокосм). Представление о их параллелизме и изоморфное™ - одна из древнейших натурфилософских концепций. Об этом свидетельствует космогоническая мифологема 'вселенского человека' (инд. пуруша в Ведах, сканд. Имир в 'Эдде', кит. Пань-Гу). Наиболее развернутая типология философских постижений Ч. в европ. философии принадлежит Шелеру. Он выделяет пять концепций Ч.: теистическую (иудейскую и христианскую) трактовку Ч.; античную концепцию 'человека разумного', к-рая выражена у Анаксагора, а у Платона и Аристотеля оформлена в философских категориях; натуралистические, позитивистские и прагматические учения, толкующие Ч. как homo faber ('человек деятельный'); представление о Ч. как свихнувшейся обезьяне, помешанной на 'духе'; воззрение, согласно к-рому Ч. и его самосознание оценивается чрезмерно восторженно, что присуще совр. философии. Многие философы усматривают уникальность Ч. в том, что он обладает разумом. Эта идея концептуально оформляется еще в древнегреческой философии. В античной философии сложилась еще одна версия, согласно к-рой Ч. понимается как 'политическое животное', т.е. обладающее даром социальности. Принципиально новый поворот в осмыслении Ч. содержится в христианстве. Рождается представление о Ч. как идеальном существе, воплотившем в себе телесно-чувственную субстанцию, одушевленную разумом, духовностью. Ч. рассматривается как центр и высшая цель мироздания. Наряду с такими мировоззренческими установками, как природоцентризм, теоцентризм, социоцентризм рождается антропоцентризм. Христианство явилось почвой европ. персоналистской традиции. Ч. внутри этой традиции оценивается как суперценность. Созданный по образу и подобию Божьему, Ч. обладает свободой воли, находится перед выбором индивидуализма и универсализма. По мнению Бубера, в истории человеч. духа различаются эпохи, когда обостренное чувство одиночества, хрупкости и неустроенности Ч. рождает антропологическое мышление. В такие эпохи возникают глубокие философские мысли о Ч., обсуждаются проблемы человеч. природы, понятия любви, греха, совести, святости, спасения. Бубер писал, что первым через семь с лишним столетий после Аристотеля поставил гл. антропол. вопрос Бл. Августин. Постижение Ч. начинается у нею с вопроса:

'Добр или зол человек?' Ощущение одиночества, падшести, покинутости впервые возникает именно в философии Августина. В философии Фомы Аквинского рождается новый христ. космос. Личность оказывается самым благородным существом во всей разумной природе. Новый всплеск антропол. мышления фиксируется в позднем средневековье, когда постепенно распадается антропоцентрическая картина мира. Возрожденческий идеал Ч. сопряжен с поиском своеобразия Ч. Так рождается проблема индивида, индивидуальности как поиск самобытности Ч. Возрожденческий индивидуализм порождает стихийное самоутверждение Ч. В европ. сознании возникает идея гуманизма, прославляющая Ч. как высшую ценность. Трагизм и негарантированность человеч. существования обозначается затем в формуле провозвестника новой постренессансной эпохи Паскаля 'Человек - мыслящий тростник'. Паскаль говорит о бренности, о вселенс-

347

ком страхе Ч. Острейшее самосознание одинокой личности сменяется в эпоху Просвещения либерально-просветительскими представлениями о неисчерпаемых возможностях независимой и разумной личности. Культ автономного Ч. - развитие персоналистской линии европ. сознания. Нем. классич. философия принесла с собой множество философских догадок и прозрений о Ч. Они выстраивались вокруг проблемы свободы и духа Ч. В трудах Канта родилась идея создания особой сферы философского знания - философской антропологии. 19 в. вошел в историю философии как антропол. век. Была сделана попытка изложить учение о Ч., обозначить соотношение социального и бессознательного в Ч. Критика панлогизма была сопряжена с изучением биол. природы Ч. Воскрешается христ. идея близости Я и Ты в философии Л. Фейербаха. В 19 в. романтики высказали догадку, что человеч. бытие значительно богаче его социального измерения. Возникло обостренное внимание к человеч. самочувствию, к тончайшим нюансам человеч. состояний. Философы обратили внимание на богатство и неисчерпаемость личностного мира Ч. В поле их зрения попали любовь, творчество, смерть как факты человеч. бытия. После рождения философской антропологии Канта Ч. осмысливается как мыслящее, но главным образом волящее и чувствующее существо (Шопенгауэр, Кьеркегор). Философы жизни поставили вопрос о том, что Ч. 'плохо укоренен в природе', является 'халтурой природы', 'еще не установившимся животным' (Ницше). Обсуждается проблема возвращения Ч. к биол., инстинктуальной подоснове (противопоставление 'дионисийского' и 'аполлонического' человека). Значительным открытием 19 в. явилась идея Маркса, что антропология должна быть переосмыслена через проблему социальности, что человеч. природа исторична. Индивидуальное и истор. развитие Ч. - процесс присвоения и воспроизведения социокультурного опыта человечества, 'абсолютного движения становления' (Маркс) человеч. в Ч. Марксово понимание Ч. получило последующую разработку в трудах представителей Франкфурт, школы, отечеств, философов. Они показали, что история человечества - прежде всего летопись постоянного развития Ч. и одновременно растущего отчуждения. Отчужденный Ч. не только чужд другим людям, он лишен человечности и в естественном, природном, и духовном смысле. Такое отчуждение от человеч. сущности ведет к экзистенциальному эгоизму и формулируется как превращение Ч. в средство своего индивидуального существования. В процессе отчуждения Ч. в известном смысле лишается даже своего тела и окружающей его природы, а также своего духовного Я, себя самого как человеч. существа.

В 19-20 вв. огромный вклад в постижение Ч. внесла русская философия, обнаружившая персоналистский пафос в противовес зап. позитивизму. Она развила понятие аскезы, концепцию цельности духа, проповедь универсального всеединства. Рассматривая божеств, и человеч. природу Ч., русская философия толковала Ч. как точку пересечения двух миров (Бердяев) - микрокосма и макрокосма.

Трактуя Ч. как 'символическое животное', зап. неокантианство по-новому поставило проблемы антропогенеза, уникальности Ч. В трудах Шелера, Гелена философская антропология обнаружила себя как определенное течение нем. философской мысли. Введя понятие бессознательного, психоанализ определил его место в философской антропологии. Последователи Фрейда (Юнг, Фромм) сформулировали вопрос о Ч. как вместилище архетипов, о вечности экзистенциального поиска. Появление экзистенциализма значительно расширило представление о человеч. бытии. Экзистенциализм продемонстрировал специфический тип философствования. Он приковал внимание к индивидуальным смысло-жизненным вопросам (вины и ответственности, решения и выбора, отношения Ч. к своему призванию и к смерти). Экзистенциализм дал трактовку основных тем - элемента случайности в судьбе Ч., бессилия разума, отчуждения, неизбежности смерти, одиночества. Проблемой и установкой экзистенциализма стал стоич. антиисторизм. В персонализме личность предстала как фундаментальная онтологическая категория, основное проявление бытия. Другое направление - структурализм - стало рассматривать личность как отложения многочисленных ушедших веков.

В настоящее время постижение Ч. сопровождается расцветом философско-антропол. мысли, антропол. ренессансом.

Лит.: Несмелов В.И. Наука о человеке. Т. 1-2. Каз., 1905-06; Бердяев Н.А. О назначении человека. Париж, 1931; 1993; Тейяр де Шарден. Феномен человека. М., 1965; Cassirer E. An Essay on Man. New Haven; L., 1944; Buber М. Das Problem des Menschen. Hdlb., 1948; Rothacker E. Probleme der Kulturanthropologie. Bonn, 1948; Idem. Philosophische Anthropologie. Bonn, 1964; Dempf A. Theoretische Anthropologie. Bern, 1950; Marcel G. L'homme problematique. P., 1955; Plessner H. Philosophische Anthropologie. Fr./M., 1970; Кассирер Э. Избранное: Опыт о человеке. М., 1998.

П. С. Гуревич


ЧИЖЕВСКИЙ Александр Леонидович (1897-1964) -ученый, мыслитель, поэт и художник, основатель гелио- и космобиологии, теории и практики аэроионификации. В 1913 семья Чижевских переехала в Калугу, где Ч. познакомился с Циолковским, чьи идеи оказали существ, влияние на формирование его мировоззрения. В 1915-18 Ч. учился одновременно в Моск. археол. и Коммерч. ин-тах. В 1917 защитил магистерскую дис. 'Рус. лирика XVIII века', а в 1918 - дис. на степень доктора всеобщей истории 'Исследование периодичности всемирно-истор. процесса'. В 1918-22 Ч. - вольнослушатель физико-математич. и мед. ф-тов Моск. ун-та. В этот период он начал свои исследования по теории ионификации. В 1922 утвержден в звании проф. Моск. археол. ин-та. В 1931 организовал Центр, научно-исслед. лабораторию ионизации. В 1942 арестован, с 1950 - в Ка-

348

раганде; реабилитирован в 1958. С этого времени и до конца жизни - научный консультант, с 1962 - руководитель лаборатории ионификации и кондиционирования воздуха при тресте 'Союзтехника' Госплана СССР.

Ч., наряду с Циолковским, В.И. Вернадским и другими мыслителями - представителями антропокосмизма - одним из первых обратил внимание на нерасторжимую связь между историей человечества, социокультурными процессами, космич. явлениями и геол. процессами, происходящими на планете Земля. Им была создана целостная концепция, раскрывающая специфику взаимодействия космич. процессов и истор. процесса, идущего на Земле.

Идеи зависимости человеч. истории и развития культуры от периодичности астрофизич. и космич. факторов мыслитель высказывал уже в одной из своих ранних работ 'Астрономия, физиология и история' (1921). В этом труде он пытался обнаружить и выявить функциональную зависимость между поведением человечества и колебаниями в деятельности Солнца, путем вычислений определить ритм, циклы и периоды этих изменений и колебаний. Ч. выступал против узконаучного понимания Солнца лишь в качестве явления природы. Совр. человечество, по его мнению, должно учесть культурный опыт предков, для к-рых Солнце 'было мощным богом, дарующим жизнь, светлым гением, возбуждающим умы'. Сам мыслитель на протяжении всей своей жизни благоговейно относился к Солнцу, полностью разделяя древнее понимание людей и 'всех тварей земных' как 'детей Солнца'. На основе этого понимания он сформулировал научный подход к объяснению всех живых организмов как созданий сложного мирового процесса, имеющего свою историю, в к-рой Солнце занимает не случайное, а закономерное место наряду с другими генераторами космич. сил. Циолковский оценил эти идеи молодого ученого как 'создание новой сферы человеч. знания'.

Эта сфера была значительно расширена в последующих теор. исканиях Ч. Ядром его исследований стала теория гелиотараксии (от гелиос - 'солнце' и тараксио - 'возмущаю'). Ее осн. закон, сформулированный ученым еще в 1922, утверждает, что 'состояние предрасположения к поведению человеч. масс есть функция энергетич. деятельности Солнца'. В опубликованной в 1924 работе 'Физич. факторы истор. процесса' мыслитель отмечал, что резкое усиление солнечных потоков приводит через воздействие на нервную и гормональную систему индивидуальных организмов к повышению коллективной возбудимости. Как эпидемии холеры и гриппа, существуют и своего рода 'психич. эпидемии', вспышки негативной эмоциональности, агрессивности, экстремального поведения.

По теории Ч., 'вторжение' на Землю солнечных агентов переводит потенциальную нервную энергию целых групп людей в кинетическую, неудержимо требующую разрядки в движении и действии. В случае наличия к.-л. объединяющей идеи, единой цели, куда может устремиться всеобщая нервная возбудимость, импульсивно возрастает социальная раздражимость масс, к-рая в своем выходе наружу приводит к социальным движениям, изменяет привычный ритм функционирования социума, общий социокультурный фон. В случае же отсутствия объединяющей идеи активное влияние солнечных потоков на людей приводит к росту индивидуальных и групповых аномалий поведения - преступности, хулиганства, коллективной истерии, экзальтации разного рода. В работе 'Эпидемич. катастрофы и периодич. деятельность Солнца' Ч. отмечал, что от космич. и солнечных факторов воздействия на Землю зависит не только частота преступлений и несчастных случаев, но и рождаемость на Земле, распространение эпидемий и другие процессы.

Этим взглядам ученый оставался верен в течение всей жизни. В работе 'Земное эхо солнечных бурь', написанной на франц. языке и опубл. в 1937 во Франции, он подчеркивал объективную связь человеч. истории и культуры со всеми процессами, происходящими во Вселенной, очевидную зависимость человечества от ближнего и дальнего Космоса. Теор. итогом филос. и научных размышлений ученого становится положение о том, что 'жизнь в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное'.

При всей присущей Ч. мощи теор. обобщения в нем постоянно жила страсть к экспериментальной работе, способной дать практич. эффект. Большим вкладом в отеч. экспериментальную науку стали проводимые им исследования по положит, влиянию на живые организмы, в первую очередь на человека, отрицательно ионизированного воздуха. Работы Ч. получили мировое признание. В мае 1939 он был избран Почетным президентом Междунар. конгресса по биол. физике и космич. биологии. Тогда же его выдвинули на соискание Нобелевской премии 'как Леонардо да Винчи двадцатого века'.

Творчество Ч. оказало значит, влияние на развитие рус. культуры. Труды мыслителя способствовали интеграции усилий ученых самых разных специальностей - биологов, медиков, геофизиков, историков, астрономов в комплексном изучении историко-культурных процессов и в гелиобиол. исследованиях. Вклад выдающегося ученого в формирование совр. культурых парадигм состоит еще и в том, что он одним из первых обозначил осн. задачу культуры будущего - отыскание путей гармонизации жизни людей и космич. процессов.

Соч.: Физич. факторы истор. процесса. Калуга, 1924;

Эпидемич. катастрофы и периодич. деятельность солнца. М., 1930; Лечение легочных заболеваний ионизированным воздухом. М., 1930; Солнце и мы. М.. 1963; В ритме Солнца. (В соавт. с Ю.Г. Шишиной.) М.. 1969; Земное эхо солнечных бурь. М., 1973; Колыбель жизни и пульсы Вселенной // Рус. космизм: Антология филос. мысли. М.. 1993; Я молнию у неба взял...: Автобиогр. очерки. Калуга, 1994; Космический пульс жизни. М., 1995.

Лит.: Голованов Л.В. Вклад профессора А.Л. Чижевского в космич. биологию // Авиационная и космич. медицина: Труды 3-й Всесоюзной конф. по авиационной и космич. медицине. Т. III. М., 1969.

И. В. Цвык

349



ш


ШАККА (Sciacca) Микеле Федерико (1908-1975) -итал. философ, ведущий представитель христ. спиритуализма, один из инициаторов Галларэтского движения;

писатель. Преподавал философию в Павии (с 1938), в Генуэзском ун-те (с 1968). Основатель и директор журнала 'Giornale di metafisica' - органа христ. спиритуалистов (1946-74). Автор работ по античной и ср.-век. философии, по итал. философии 20 в., культурологии.

Метафизика Ш., составляющая ядро его философии. есть метафизика человека в его платоновско-августинианском, 'спиритуалистическом' понимании: это метафизика внутр. опыта в его онтологич., а не только психол. значении. Онтология Ш. представляет собой синтез двух осн. традиций в христианстве: спиритуализма и томизма. Учение Ш. о бытии как Идее, постигаемой посредством изначальной интуиции - 'интеллигенции' - близко идеям Августина об интериорности, а также ср.-век. спиритуалистич. традиции. В томизме Ш. привлекла метафизика - в первую очередь, учение Фомы Аквинского о бытии: расхождения с Аквинатом обусловлены, гл. обр., аристотелевскими мотивами последнего. В понимании Ш. своих задач как философа dell'esistente очевидно влияние экзистенциально ориентированных филос. учений 20 века. Важнейшая проблема для него - человек, в первую очередь как духовное бытие (animale spirituale - животное одухотворенное), и его онтологич. статус. Обладая особым онтологич. статусом (а человек - средоточие всех форм бытия: реального бытия, бытия как Идеи и присущего только человеку экзистенциального бытия) он изначально лишен равновесия, пребывает между конечным и бесконечным ('Человек, лишенный равновесия'). Личность наделена свободой воли, 'моральной интеллигенцией' (направленностью воли на любовь к бытию); понятие 'моральной интеллигенции' (изначальной интуиции) противопоставляется 'этич. разуму' философии Нового времени. В отличие от последнего, моральная интеллигенция требует от человека постоянной ангажированности - он должен нести все напряжение своей жизни, свое истинное бытие, не подменяя его ничем. Осуществляя себя свободно согласно своему фундаментальному призванию к Бытию, личность выражает абсолютную ценность; она уникальна и священна. С вопросом о личности связаны проблемы природы зла, смерти, человёч. истории, коммуникаций. Обществ. идеал Ш. - societas humana, общность людей, основанная на понимании ими друг друга во имя Бога: последнее станет достижимо тогда, когда на смену совр. homo calculator (человеку считающему) придет поистине мудрый человек, заново исполненный благоговения (pietas).

Метафизика исчерпывает все содержание философии; неслучайно 'не-метафизич. эпохи суть также эпохи не-философские'. К 'метафизич.' эпохам Ш. относит в первую очередь классич. Грецию и ср. века. Как греч. культура со временем переродилась в эллинизм, а философы - в 'технологов' философии античности (стоики, Эпикур и др.), так культура Запада постепенно перешла в 'оксидентализм'.

Для совр. культурной ситуации Европы характерно забвение бытия как Идеи, к-рая, согласно онтологич. учению Ш., есть присутствие в человеке божеств, начала. Человек перестает ощущать свои онтологич. пределы, утрачивает Истину. Где нет места интеллигенции (изначальной интуиции), там неизбежно вступает в свои права 'скудоумие' (четче всего оно может быть выражено в трех уравнениях: разум тождествен функциональности, истина - эффективности, счастье - успеху). В основе европ. культуры лежит интеллигенция; скудоумие находит для себя почву в оксидентализме. Однако существуют пути выхода из культурного забытья: работа человека над собой, контемпляция, связанная со своего рода праздностью, т.е. умением выйти за рамки узкопроф. деятельности, взглянуть со стороны на свои занятия, вызванные стремлением 'бежать от себя', способность оставить 'сиюминутное'. Подобная работа мысли неизбежно ставит перед человеком вопрос о его онтологич. статусе, о принципах мыслящего бытия. Человек осознает, что философия (метафизика), и религия, как культура в целом, суть разл. проявления единого, целостного мировоззрения, к-рое вырабатывалось в лучшие для человечества, 'религиозно-метафизич.', эпохи. Единый взгляд на мир означает гармонию любого духовного акта, кладет конец функциональной расщепленности человека.

Кульминацией общего процесса гибели европ. культуры Ш. считает Просвещение - 'один из осн. этапов сведения философии к идеологии, отрицания in toto

350

философии и всей ее проблематики, а значит и самой культуры'. Последующая фаза декаданса европ. культуры - романтизм, гегельянство - была несколько богаче положит, началами (мотивы 'вечного' и 'тайны' у романтиков, размышления о бытии у Гегеля), но вскоре и эти начала были отторгнуты прогрессирующим 'оксидентализмом' в лице, прежде всего, Маркса и Фрейда; нигилизм Ницше - еще одно следствие утраты 'интеллигенции' бытия.

Великие метафизики Платон, Августин и А. Розмини (Платон среди них - исключение, хотя и с некрыми оговорками) - не жили непосредственно в эпоху расцвета культуры, или в эпоху филос. подъема. Однако важно то, что они порождены той или иной филос. эпохой, а следовательно, филос. культурой. Так Августин, имевший эллинско-рим. образование, знаменовал собой обоснование христ. ценностей и возрождение логоса, т.е. принципа истины и ценностей Эллады. Нечто аналогичное можно сказать и о Розмини, хотя он жил в эпоху, когда 'философия утратила свой истинный объект' - бытие - и перестала быть онтологией и метафизикой. Розмини в своем творчестве был вдохновлен системами великих предшественников: Платона, Фомы Аквинского, классич. нем. философии. Сам Ш., пройдя школу совр. ему философии, вернулся к метафизич. традиции, и в первую очередь - к Платону и Августину. По глубокому убеждению Ш., прогресс в философии может быть обусловлен возвращением филос. доктрин, и не случайно он называет 'вечными' учения наиболее выдающихся метафизиков: вечный платонизм, вечное августинианство, вечное розминианство.

Среди известных последователей Ш. - П. Оттонелли, Мария Раскини.

Соч.: Filosofia e Metafisica. Brescia, 1950; Atto ed Essere. Roma, 1956; L'uomo questo 'squilibrato'. Mil., 1958; Morte ed immortalita. Mil., 1959; L'interiorita oggettiva. Mil., 1967; L'oscuramento dell'intelligenza. Mil., 1970; L'ora di Cristo. Mil., 1973.

M.C. Кошкарян


ШВЕЙЦЕР (Schweitzer) Альберт (1875-1965) - протестант. теолог, органист и музыковед, врач, основавший в 1913 госпиталь в Ламбарене (Габон), лауреат Нобелевской премии мира (1952). В 1893 занимался теологией и философией в Страсбург, ун-те, в 1898-99 изучал философию в Сорбонне, защитил дис. 'Философия религии Канта', в 1900 - докт. дис. по теологии. Признанный теолог, многообещающий философ, известный историк музыки, блестяще концертирующий органист, проф. Страсбург, ун-та, автор имевшей большой успех книги о Бахе (1905), Ш. решает перейти от привычной деятельности к непосредств. служению людям, стать врачом и лечить больных в Тропич. Африке. Он руководствовался христ. мотивом общения с Богом через любовь к людям, через отдачу им самого себя. В 1905-08 он становится студентом мед. ф-та, не прекращая преподавания в ун-те, почти еженедельно выступает с проповедями и, продолжая вести интенсивные исследования, завершает работу по истории изучения жизни Иисуса - 'От Реймаруса до Вреде' (1906), подготавливает нем., вдвое расширенное по сравнению с франц., издание книги о Бахе, пишет 'Историю паулинских исследований' (1911) и работу о конструировании органов, издает сочинения Баха с практич. указаниями для исполнителей, по-прежнему продолжает концертировать. В 1913 защищает дис. по медицине:

'Психиатрич. оценка Иисуса: характеристика и критика' и отправляется в тропики строить больницу для африканцев. Он умер в Ламбарене, оставаясь до последних дней врачом и руководителем экваториального госпиталя.

Лит. наследие Ш. обширно и многогранно: помимо названных нескольких теол. работ, затрагивающих центр, для него философско-этич. проблематику, - 'Христианство и мировые религии' (1924), 'Мистика апостола Павла' (1930), 'Царство Божие и христианство' (1967). Как богослов Ш. стоит на позициях либерально-модернистской протестант, теологии, но довольно далеко выходит за ее пределы.

Большой интерес вызывают философско-культурологич. и этич. исследования Ш.: 'Упадок и возрождение культуры' (1923), 'Культура и этика' (1923), 'Мировоззрение индийских мыслителей. Мистицизм и этика' (1935), речи о Гёте (1949, 1950), 'Что нам надо делать? 12 проповедей по этич. проблеме' (1974) и др. Особое внимание привлекли к себе многочисл. автобиогр. соч. Ш. и его записки о пребывании в Тропич. Африке: 'На опушке девственного леса' (1921), 'Мое детство и юность' (1924), 'Моя жизнь и мои мысли' (1931), 'Госпиталь вдевственном лесу' (1948), 'Письма из Ламбарене' (1955)и др.

Гл. тема, волновавшая Ш., - надлом европ. культуры. Совр. культура находится в глубоком кризисе, что проявляется в господстве материального над духовным, об-ва над индивидом. Нет необходимой связи между 'внешним' прогрессом (в области экономики, техники, образования) и духовным совершенствованием человека. Утратив связь с этич. идеалами, культура лишилась своего предназначения - способствовать духовному и нравств. возвышению человека и человечества. Возрождение культуры может произойти только благодаря мировоззрению, основанному на благоговении перед жизнью. Этот принцип - залог нравств. обновления человечества - становится ключевым для всей деятельности Ш. Он уделил много внимания теор. - религиознофилос. и этич. анализу принципа 'благоговение перед жизнью'. Полагая, что этот этич. принцип не вытекает из эмпирич. опыта и не может быть обоснован в рамках научного знания, Ш. апеллирует к имманентному бытию этического в человеке, данному как воля к жизни. Индивид должен 'повиноваться высшему откровению воли к жизни' в себе. Этика Ш. не признает никаких связей с гносеологией и является непосредств. выраже-

351

нием онтологич. активности человека, его воли к жизни. Ш. постулирует мистич. природу этики, к-рая, тем не менее, реализуется в рационально осмысленных и санкционированных разумом действиях человека. Такова специфич. диалектика мистики и рациональности в его этич. мировоззрении, прослеживаемая в книге 'Мистика апостола Павла'.

Ш. разработал оригинальное этич. учение, к-рое успешно реализовал на протяжении своего полувекового гуманистич. подвижничества в джунглях Африки. В своей этике Ш. блестяще разрешил ряд труднейших проблем классич. этич. систем. У него неразрывны теор. и нормативный аспекты этики, благодаря чему снимается вопрос о возможном разрыве между этич. знанием и поведением, поскольку знать и быть для него - одно и то же. Этика и нравственность совпадают, ибо этика - не форма познания, а форма действия, образ жизни. Этика Ш. не содержит системы норм, а руководствуется единств, правилом - благоговейным отношением к жизни всюду и всегда. Этот этич. принцип самоочевиден, он затрудняет 'хитрость' склонного к софистике морального сознания и самообман, поскольку принимает во внимание только прямые действия, направленные на утверждение воли к жизни.

Этика Ш. вполне реалистично учитывает то, что проза жизни противоречит нравств. принципу, что человек не может не наносить ущерба другим жизням, а поэтому должен руководствоваться принципом благоговения перед жизнью в своих действиях и тем сводить к минимуму причиняемый им вред. Этика Ш. лишена трад. связи с эвдемонизмом, она не дает никаких ложных обещаний и пустых надежд: гармоничное соединение идеи добра и идеи счастья недостижимо.

Антинормативистская этика Ш. принципиально отвергает моралистичность, запрещает применять морально осуждающие оценки по отношению к любому индивиду. Показателен пример самого Ш., к-рому абсолютно был чужд назидательно-воспитывающий тон. Этика благоговения перед жизнью - этика личности, она не может выступать от имени об-ва. Более того, если этика перепоручается гос-ву, это ведет к гибели культуры.

Все философ, и жизненные поиски Ш. убеждают, что он был прав, полагая, что в совр. об-ве нет более важной задачи, чем соединение цивилизации с моралью, культуры с этикой.

Ш. не звал к социальным преобразованиям, предпочитая отстаивать человечность жизни с помощью 'личного действия'. С этим связано его нежелание принимать непосредственное участие в полит, противостояниях своего времени. Тем не менее в первые годы 20 в. вместе с Р. Ролланом он разделял иллюзию о возможности спасти европ. мир, обеспечив сближение мыслящей и творч. интеллигенции Германии и Франции - равно близких ему стран. Тяжело переживая крах своих надежд, Ш. на долгие десятилетия отказался 'ввязываться в спор между той или иной группой', полагая, что отрицат. отношение к войне, фашизму и милитаризму он должен выражать проповедью любви к жизни и работой в госпитале, а не участием в полит. манифестациях. Однако в 1954 он нарушил это правило: выступил с антивоенной речью 'Проблема мира в совр. мире' при вручении ему Нобелевской премии (1954), а также обратился по радио (1957, 1958) с призывами к прекращению ядерных испытаний ('Мир или атомная война'). В последние дни жизни поставил подпись под заявлением лауреатов Нобелевской премии о необходимости восстановления мира во Вьетнаме.

В системе воззрений Ш. творчески переработаны морально-филос. идеи стоиков, Спинозы, Канта, Шопенгауэра, Л.Толстого, Ганди, протестантской этики. Величайшим идеалом мыслителя для него всегда оставался Кант (он сравнивал его роль в нем. философии с ролью Баха в нем. музыке), а образом гармонич. синтеза познания и этич. духа - Гёте. В числе близких себе мыслителей он называл Лао Цзы, апостола Павла, англ. рационалистов 18 в.

Соч.: The Quest of the Historical Jesus. L., 1954; Ausgewahlte Werke. Bd. 1-5. В., 1971; Иоганн Себастьян Бах. М., 1965; Культура и этика. М., 1973; Письма из Ламбарене. Л., 1989; Благоговение перед жизнью. М., 1992; Упадок и возрождение культуры: Избранное. М., 1993.

Лит.: Геттинг Г. Встречи с Альбертом Швейцером. М., 1967; Носик Б.М. Швейцер. М., 1971; Альберт Швейцер - великий гуманист XX века. М., 1979; Фрайер П.Г. Альберт Швейцер: Картина жизни. М., 1984; Грекова Т.И. Странная вера доктора Швейцера. М., 1985; Brabazon J. Albert Schweitzer: A Biography. N.Y. 1975; Watzal L. Ethik - Kultur - Entwicklung: Zur Entwicklungskonzeption Albert Schweizers. Gott.; Z., 1985.

Е.Г. Балагушкин


ШЕЛЕР (Scheler) Макс (1874-1928) - нем. философ и социолог, основоположник филос. антропологии и антропол. ориентации в социологии, феноменологич. эмотивистской аксиологии и социологии знания как самостоят, дисциплины. Учился в ун-тах Йены, Мюнхена, Берлина. Взгляды Ш. формировались под влиянием идей неокантианства, философии жизни, феноменологии; среди философов, оказавших на него влияние - Эйкен, Гуссерль, Ницше, Э. Гартман. В 1900-06 Ш. - приват-доцент в Йенском ун-те, 1906-10 - доцент философии в Мюнхен, ун-те. С 1919 - директор Кёльн. Исследоват. ин-та социальных наук, проф. философии и социологии Кёльн, ун-та. В 1928 Ш. приглашает Франкфурт, ун-т, но он умирает вскоре после переезда.

В творчестве Ш. выделяются по крайней мере два кардинальных поворота, к-рые позволяют условно разделить его на три периода: переход от неокантианства к феноменологии и от феноменологии к эволюционному пантеизму. Аксиология, социология и филос. антропо-

352

логия образуют осн. тематику двух последних периодов. Ее внутр. ядром во втором, феноменологич. периоде является теистич. персонализм, а в третьем, или позднем, периоде - пантеистич. метафизика ('метафизика' понимается Ш. классически как 'первая философия', 'онтология' - учение о бытии и сущности вещей).

В ранних работах Ш. осмысливает осн. филос. течения Германии к. 19-нач. 20 в. в поисках собств. позиции, к-рую он находит в 'критич. метафизике', применяющей 'ноологич. метод'. Ее осн. понятия - 'трудовой мир' и 'духовная форма жизни', или 'дух'. По существу это был культурологич. метод, ориентированный на исследование феноменов культуры и создавших их человеч. энергий.

Аксиология Ш. представляет собой феноменологически фундированное учение о ценностях, их типах и иерархии, центр, понятием к-рого является 'материальное', или 'эмоц. априори'.

Формальной этике Канта, базирующейся на понятии 'формального', или 'рац. априори', а в конечном счете на ригоризме долга, Ш. противопоставляет 'материальную этику ценностей', объективная значимость к-рой основывается на априорно данных, самоочевидных чувств, интенциях - симпатии и антипатии, любви и ненависти и т.д.: они и есть 'материальные априори', позволяющие человеку до всякого жизненного опыта чувствовать ценности, еще не сформировав о них понятия. Ценности располагаются в строго иерархизированном порядке, к-рый сам по себе также априорен и объективен: ценности чувственно-ощущаемого (приятное - неприятное); ценности жизни, или витальные ценности (благородное - подлое); духовные ценности, или ценности духовной культуры (доброе - злое, прекрасное - безобразное, истинное ~ ложное); религ. ценности или ценности священного (святое - нечестивое). Не-рационалистич. характер и априорную объективность 'материальной этики ценностей' Ш. противопоставляет иррационализму и ценностному релятивизму Ницше и всей философии жизни как идейному течению.

В контексте аксиологии Ш. разрабатывает и учение о личности, понимаемой им как высший духовный акт, в к-ром концентрируются все духовные акты человеч. индивидуальности. Теистич. персонализм Ш. заключается в оригинальной религиозно-филос. трактовке идеи Бога, к-рый понимается как высшая личность или личность всех человеч. личностей (в прошлом, настоящем и будущем).

Социология. В период с 1912 по 1923 Ш. заложил основы 'феноменологич. социологии', разрабатывая теорию социальности, включившей в себя дихотомию Ф. Тенниса 'сооб-во - об-во' как частный случай. Итоги своих исканий Ш. резюмирует в 'высших аксиомах социологии знания' ('Проблемы социологии знания'. Ч. 2, 1926). Большую известность приобрела его 'социология знания' позднего периода, изложенная в первой части этого труда под названием 'Сущность и понятие социологии культуры'. Она представляет собой в значит. мере философию истории и метафизику позднего Ш., полемически направленную и против 'натуралистич.' концепций истории и об-ва Конта, Спенсера, Дюркгейма и др., и против 'идеалистических' (Гегеля и неогегельянцев). Однако в центре критич. анализа Ш. находится материалистич. понимание истории Маркса.

'Высшие аксиомы социологии знания' - исходные принципы теории социальности Ш. Тот факт, что речь в них идет о 'знании' обусловлен традиц. (после Канта и неокантианства) ориентированностью герм. филос. мысли на теорию познания. Ш. выделяет три 'высших аксиомы социологии знания': знание каждого конкр. человека как члена к.-л. социальной общности по существу априорно, т.е. предшествует всем этапам развития его самосознания и ценностного сознания; способы эмпирич. участия человека в сопереживании с окружающими его людьми, а вместе с ними и первичные способы передачи знания, различаются в зависимости от сущностной структуры той социальной группы, к к-рой этот человек принадлежит - Ш. пишет о таких способах, как 'идентификация', 'сопереживание на основе бессознат. заражения', 'подражание', 'понимание', 'вывод по аналогии'; существует 'закон порядка' в происхождении нашего знания о реальности и в наполнении знанием 'предметных сфер', константных для всякого человеч. сознании. Ш. фиксирует пять 'предметных сфер', внутри к-рых действует этот 'закон порядка': одна из сфер наполняется знанием в первую очередь и в этом смысле первична по отношению к другим, следующим за ней сферам, вторая сфера - первична относительно третьей и последующих и т.д. Так, 'внешний мир' первичен по отношению к 'внутр. миру', 'мир живой природы' - по отношению к 'миру мертвой природы' и т.д.

Отвергая вульгарный, позитивистско-прагматич. 'социологизм', Ш. приходит к выводу о 'социол. сообусловленности' всех форм духовных актов, в к-рых приобретается знание, социальной структурой об-ва, а выбора самого предмета знания (но не содержания знания, а тем более его истинности) - господствующим социальным интересом.

В соответствии со своей аксиологией Ш. выделяет 'три высших рода знания': знание ради господства, или достижения позитивных наук; знание ради образования, или образоват. знание философии; знание ради спасения, или религ. знание. Кажцая из этих форм знания имеет свою специфич. мотивацию (овладение и управление - удивление - спасение), познават. акты (наблюдение, эксперимент, индукция, дедукция и т.п. - созерцание, познание сущности путем усмотрения и т.п. - вера, надежда, любовь, страх и т.п.), цели познания (картина мира, в к-рую входят только потенциально управляемые явления, - формирование личности - спасение личности и общины в Боге), образцовые типы личностей (исследователь - мудрец - святой), формы социального группообразования для приобретения, сохранения и передачи знания (интернационально ори-

353

ентированная исследоват. лаборатория или институт - локальная или нац. филос. школа - глобально ориентированная церковь, секта и т.д.), а также формы истор. движения (прогресс, кумулятивное развитие - совершенствование через трансформацию - реформация через 'возвращение к истокам', 'восстановление утраченного').

Концепция трех высших родов знания Ш. направлена против позитивистской философии истории и социологии знания, выраженной Контом в 'законе трех стадий'. По III., каждый из трех родов знания несводим к другому и не может быть 'преодолен' в принципе, т.к. коренится в самой человеч. природе.

Учению Маркса о диалектич. отношении базиса и надстройки Ш. противопоставляет исторически инвариантный антагонизм реальных и идеальных факторов. Под реальными факторами истории и культуры понимаются три группы естеств. влечений - инстинкт размножения и половое влечение, инстинкт власти и влечение к господству, инстинкт самосохранения, внутри к-рого особо выделяется инстинкт питания. Под идеальными (духовными) факторами - идеи и ценности в их априорной иерархии. Последние детерминируют историю и культуру в их так-бытии, т.е. определяют конкр. форму их феноменов, однако сами по себе бессильны что-либо создать - это дело естеств. сил. Влечения, интересы, тенденции определяют, осуществится что-либо или нет, они создают само наличное бытие феноменов, но без содействия идей и ценностей они абсолютно слепы. Духу удается реализовать лишь то, что пропускают 'шлюзы' господствующих в данное время социальных интересов.

Взаимодействие реальных и идеальных факторов истории и культуры подчиняется вне-временному закону поэтапного доминирования одной из трех групп инстинктов над двумя остальными группами по аналогии с жизненно-возрастными циклами, или фазами старения человека. Так, сначала приоритет имеет инстинкт размножения (что соответствует эпохе, когда социальные отношения определяются в основном кровно-родств. связями); потом - инстинкт власти (что соответствует эпохе завоеваний и гигантских империй); наконец, превосходство инстинкта самосохранения над двумя другими инстинктами приводит к экон. эпохе, в к-рой формируется об-во, стремящееся ко всеобщему благосостоянию.

Задача 'социологии культуры' - выявлять особенности взаимодействия реальных и идеальных факторов в каждом конкр. явлении данного времени с т.зр. идеальных факторов. Социология знания, по Ш., - составная часть социологии культуры. Ее цель - выявление и анализ всех аспектов социально-групповой обусловленности знания. Рассмотрением феноменов с т.зр. проявления в них реальных факторов должна заниматься 'реальная социология'.

Филос. антропология задумана Ш. как ядро метафизики. В структуре человеч. психики он различает четыре слоя, соответствующие эволюц. ступеням органич. природы - чувств, порыв, инстинкт, ассоциативную память и практич. интеллект (ум). Им он противопоставляет в качестве абсолютно иного принципа дух, благодаря к-рому человек возвысился над природой. Человек как единственно известное в космосе живое существо, наделенное духом, способен сказать 'нет' естеств. порыву. Ш. называет человека 'протестантом жизни'. Но как бы ни были сущностно различны жизнь и дух, они неразрывны: дух пронизывает человеч. жизнь идеями и ценностями, без к-рых она не имела бы никакого смысла, в то время как жизнь предоставляет духу саму возможность деят. проявления и самоосуществления.

Основная метафизич. проблема Ш. - дуализм 'духа' и 'порыва', или 'духа' и 'всеединой жизни'. Отталкиваясь от Э. Гартмана и ориентируясь на Спинозу, Ш. рассматривает 'дух' и 'порыв' как два сущностных атрибута божеств, 'первоосновы бытия'. Всемирно-истор. процесс представляет собой постепенно возрастающее взаимопроникновение двух атрибутов, т.е. реализацию сущностного содержания Абсолютного ('праосновы'). Бог и человек в этом процессе - 'соратники'. Возможность преодоления противоположностей духа и природы, религии и науки, вост. и зап. культур знания, физич. и умственного труда, капитализма и социализма, а также не в последнюю очередь мужского и женского начал в человеке Ш. видит в 'сотрудничестве' Бога и человека ('Человек в эпоху уравнивания').

Идеи Ш. оказали влияние на Плеснера, Гелена, Мангейма, социальную философию Франкфурт, школы, а также на многих других нем. философов и социологов, в частности Хабермаса, X. Шельски.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-14. Bern; Munch., 1971-1993; Избр. произведения. М., 1994.

Лит.: Малинкин А.Н. Персоналистич. социология Макса Шелера // Социол. исследования, 1989, ? 2.

А.Н. Малинкин


ШЕСТОВ ЛЕВ (Лев Исаакович Шварцман, 1866 1938) - философ-экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год спустя - на юрид. ф-т Моск. ун-та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895-1914 живет в осн. в Швейцарии; с 1914 - в Москве, в 1918 переезжает в Киев, где читает курс древней философии при народном ун-те. В 1920 покидает Россию и обосновывается в Париже. В первый период (приблизительно до 1914) творчество Ш., к к-рому относятся довоенные труды, вошедшие в собр. соч. (1898-1912), носит отрицающий характер (филос. манифест Ш. 'Апофеоз беспочвенности', 1905); во второй период, начиная с 'Sola fide' ('Только верою'), (написана в 1911-14, полностью опубликована в Париже в 1966) Ш. выступает как автор, нашедший для себя мировоззренческие устои. Ш. - провозвестник трагич. умонастроения 20 в., высту-

354

пивший с интерпретацией и развитием идей Ницше, а позднее и Кьеркегора - идей, вошедших в канон экзистенциализма. Как отклик на ситуацию, когда прежняя, бессознательная, дающаяся всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеч. жизни рушилась, Ш., вслед за Ницше, предвосхищает мотив, доминирующий на Западе после Первой мир. войны, развеявшей иллюзорную веру в неизбежное торжество 'гуманности' и 'прогресса'. Но если Ницше связывает трагич. положение человека с его собств. духовным выбором, христ. морализмом, подорвавшим витальные силы человечества, то Ш. пишет прежде всего об алогизме самой почвы человеч. существования. Ш. находится в русле размышлений, оппозиционных к традиц. рационалистич. системосозиданию, в русле философ, эссеистики, сосредоточенной на вопросах и условиях человеч. существования. Впитавший традиции рус. духовной культуры, Ш. понимает философию как выявление первооснов человеч. жизни, жизненной подлинности, как своего рода служение, а не как способ выражения самодовлеющего интеллектуализма. Ш. - представитель линии филос. прозы (Кьеркегор, Унамуно, Ницше, Розанов), сосредоточенной на экзистенциальном претворении идеи, т.е. жизни лица в исповедуемом им принципе. Писательская одаренность сочетается у него с публицистич. темпераментом, склонным к эпатирующему парадоксализму и афористич. форме выражения. Его слово, поскольку оно служит философии как 'великой борьбе', подразумевает внут. диалог с противником (ср. установку на 'чужое слово', 'двуголосое слово' - подобно персонажам Достоевского в исследованиях Бахтина). Ш. выступал как защитник заброшенного в мир и порабощенного спекулятивной философией индивида. Свое творч. амплуа он раз и навсегда связал с позицией атакующего и оспаривающего. На философии Ш. лежит отблеск как ницшеанской антропологии с ее культом исключит, личности, так и философии 'подпольного человека' Достоевского. От торжествующего 'сверхчеловека' Ш. отказывается в пользу потерпевшего от жизни 'великого страдальца', а ницшеанский аморальный дуализм 'обыкновенных' и 'необыкновенных' (к-рым 'все позволено') индивидов у него заменяется эстетич. дуализмом 'морали обыденности и морали трагедии' ('Достоевский и Ницше...'). Однако, поскольку трагич. прозрением шестовский герой обязан не только катастрофич. обстоятельствам - они, в конечном счете, перед лицом абсурдности бытия катастрофичны у всех людей, - но и своей глубинной восприимчивостью к истине существования, подлинностью своего страдания, то такой страдалец оказывается также личностью исключительной, необыкновенной. Метод настоящего философствования, по Ш., на этом первом этапе состоит в том, чтобы за успокоительными умственными построениями, за любой 'проповедью' обнаружить подлинное жизненное переживание и реконструировать сокровенное 'бессознательное' творца, ибо провозглашаемые перед миром убеждения суть лишь маски истинных, глубинных чувств, подвигнувших на создание худож. произведения. Литературно-филос. исследование Ш. нередко оказывается версией психол. разоблачительства (отождествление Достоевского с его нравственно-ущербными персонажами). В то же время особая отзывчивость на трагич. переживание одинокого индивида сохраняет за экзистенциальным анализом Ш. обаяние жизненной значительности. Ш. - не только российское, но и ориг. европ. явление:

уже на рубеже двух веков он, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, ставит те 'экзистенциальные' проблемы, к-рые возникнут перед европ. мыслью лишь в 20-х гг. Ш. выражает взгляд на жизнь как на существование перед лицом 'неизвестности' и 'безнадежности', а прозревание этой жизненной истины неизбежно связывается у Ш. с ситуацией катастрофы, сформулированной им в работе 'Шекспир и его критик Брандес', 1898; (ср. с пограничной ситуацией у Ясперса). В типе кабинетного ученого-систематика, препарирующего жизнь в интересах теор. завершенности, Ш. прозревает обездушенный, рациомеханич. тип человека, связанный с наступающей эпохой господства науки и техники. Здесь Ш. развивает одну из тем Достоевского и совпадает с мыслью Кьеркегора, изобличая 'искусственного', лишенного души человека. Подобно Кьеркегору, Ш. утверждает в качестве исходного пункта философствования субъекта и субъективность (в противовес объекту и объективности) с ориентацией на существование (противопоставление ориентации на мышление); в качестве истины - глубоко личностную истину с ее принципиальной необщеобязательностью и необщезначимостью; в качестве способа познания - сознательно избираемый путь трагедии и 'отчаяния' (см. 'Достоевский и Ницше. Философия трагедии', 1903; 'Великие кануны', 1912).

Ш. - однодум, им владеет одна 'идея-страсть' (для ее выражения историко-филос. материал служит обычно только предлогом); он требует, чтобы человек стряхнул '...с себя власть бездушных, ко всему безразличных истин...', глухих к человеч. апелляции ('Афины и Иерусалим', 1951). Ill- охвачен персоналистским, антисциентистским пафосом 'подпольного человека', борющегося с диктатом 'законов природы и арифметики'. Однако начиная борьбу против сциентификации жизни ('жизнь заменилась познаванием') и сознания ('Науке до души дальше, чем до звезд'), Ш. приходит к радикальному отрицанию знания как пути к жизненной истине. Он считает, что вся традиц. философия шла по пути 'необходимости': она искала 'всеобщие и необходимые истины', жаждала подчинить сознание порядку, закону и норме и тем самым найти успокоение (мотив Ницше), в то время как нет ничего более уводящего от истины, чем спокойствие и равнодушие. Философия, в частности, в требовании Спинозы 'не смеяться, не плакать, а понимать' сформулировала свою полную отчужденность от проблем человеч. существования. Однако у Ш. отрицание знания как источника рабства парадоксальным образом оказывается оборотной стороной крайне рационалистич. позиции, той самой загипноти-

355

зированностью 'всевластием' разума, к-рая обличалась Ш. Поскольку Ш. связывает господство в мире необходимости с установкой на познание, то онтология оказывается производной от гносеологии, - даже фактич. события зависимы от согласия человека признать их совершившимися.

Спасение от порабощающего разума Ш. ищет (во втором периоде своего творчества) в вере. Теперь познават. устремление человеч. рода Ш. называет грехопадением (человек вкусил плод с 'древа познания добра и зла', предпочтя жизни и свободе знание). Традиц. филос. умозрению, берущему начало в Греции и выражающему капитуляцию падшего человека перед отвлеченными истинами, Ш. противопоставляет откровение Ветхого завета; 'частному мыслителю Иову' Ш. (снова подобно Кьеркегору) отдает решит, предпочтение перед греч. 'симпозионом', Кантом, Гегелем ('На весах Нова', 1929). Бог, не связанный с идеей логоса, олицетворяющего для Ш. ненавистный ему закон, или порядок, выступает как идеал всемогущего своеволия. И вера в него (здесь Ш. идет за лютеровским 'Sola fide' - 'Только верою') открывает перед человеком возможности, не считающиеся ни со строем бытия, ни с нормами нравственности, ставит его 'по ту сторону добра и зла'. Здесь объявленный фидеизм грозит превратиться в волюнтаризм и веру в абсурд. С др. стороны, абсурд оказывается таковым только перед неправомочным судом разума, потому что для Ш., к-рому близок иудейский религ. опыт, Бог - положит, животворческая сила, благодатный источник жизни. Ш. выступает как своеобр. религ. философ жизни, понятой как чудо (сверхъестественное) и требующей к себе доверия (этим Ш. существенно отличается от 'канонич.' экзистенциалистов с их 'бунтом' против жизни). Так Ш. балансирует между принятием бытия (к-рое как созданное Богом 'зело добро') и экзистенциалистским отрицанием смысловых основ мира, рассматриваемых как рез-т гносеологич. грехопадения.

Налицо - смена вех, переход от культа беспочвенности бытия и человеч. сиротства в мире к обнаружению в нем высшей силы в виде старого 'живого Бога Авраама, Исаака и Иакова', однако принципиально неосмысляемого и противопоставляемого разуму. В этом русле развивается творчество Ш. на втором и последнем этапе, сохраняя прежнюю, характерную для всякой идейной мономании воинственность. Большой скачок в мировоззрении Ш. - выход из безнадежности к вере, на пути к к-рой 'философия трагедии' если и не отменяется, то становится лишь этапом, помогающим обрести истину, - не только не смягчает его взглядов на роль разума в человеч. существовании, но превращает борьбу с рационализмом в тотальную войну и предмет исключит, сосредоточенности. Если до сих пор мышление в глазах Ш. было виновно в сокрытии и затемнении истины личного существования, то теперь оно оказывается причиной трагедии истор. человечества.

Идейно-творч. путь Ш. ведет от атеистич. бунта против 'абсурдного' мироустройства к пафосу веры в лютеровской формулировке 'Sola Fide' и ветхозаветному Богу. Однако Бог, не связанный с идеей Логоса, разума, становится (хотя и невысказанно) символом всемогущего своеволия, что открывает перед человеком возможности, не считающиеся со строем бытия и, в сущности, оставляют его, как и на первом безрелигиозном этапе, 'по ту сторону добра и зла'. Объявленный фидеизм оказывается, т.о., все той же верой в абсурд.

Соч.: Соч.: В 2-х Т. М., 1993; Соч. М., 1995; Sola fide. - Только верою. Париж, 1966; Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат. мышления. Л., 1991; Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

Лит.: Федотов Г. Рец.: Л. Шестов. На весах Иова // Числа. 1930. ? 1/2; Бердяев Н. Лев Шестов и Кирке -гард//Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Париж, 1989; Он же. Осн. идея философии Льва Шестова (Там же); Булгаков С.Н. Нек-рые черты религ. мировоззрения Л.И. Шестова //Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт., Т. 1. М., 1993; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников. Т. 1-2. Париж, 1983; Гальцева Р.А. Иск к разуму как дело спасения индивида: Гносеологич. утопизм Л. Шестова // Гальцева Р.А. Очерки рус. утопич. мысли XX в. М., 1992; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Umbach R. Die Crundprobleme Leo Schestows. Munch. 1952; Fondane B. Rencontres avec Leon Chestov. P., 1967; Baranov N., Bibliographie des oeuvres de Leon Chestov. P., 1975; Idem. Bibliographie des etudes sur Leon Chestov. P., 1978; Лев Шестов: Библиогр. /Сост. Н. Баранова-Шестова. Т. 1-2. Париж, 1975-1978.

Р.А. Гальцева


ШИЗОАНАЛИЗ - неклассический метод эстетич. и культурологич. исследований, предлагаемый Делёзом и Ф. Гаттари в качестве альтернативы психоанализу. Принцип, отличие от психоанализа заключается в том, что Ш. раскрывает нефигуративное и несимволич. бессознательное, чисто абстр. образ в том смысле, в каком говорят об абстр. живописи. Ш. мыслится как теор. итог событий лета 1968, нанесших удар не только по капитализму, но и по его духовному плоду - психоанализу, выявив их общую границу - шизофрению. Побудит. стимулом создания нового метода послужило стремление сломать устоявшийся стереотип зап. интеллигента - пассивного пациента психоаналитика, 'невротика на кушетке' и утвердить нетрадиц. модель активной личности - 'прогуливающегося шизофреника'. 'Шизофреник' здесь - не психиатрич., а социально-полит. понятие; 'шизо' - не реальный или потенциальный психически больной человек (хотя исследуется и этот случай), но контестант, тотально отвергающий капиталистич. социум и живущий по законам 'желающего производства'. Его прототипы - персонажи С. Беккета, А. Арто, Ф. Кафки, воплощающие в чистом виде модель человека - 'желающей машины', 'позво-

356

ночно-машинного животного'. Цель Ш. - выявление бессознат. либидо социально-истор. процесса, не зависящего от его рац. содержания. Наиболее кратким путем достижения этой цели является искусство.

Искусство играет двоякую роль. Оно создает групповые фантазмы, объединяя с их помощью обществ, производство и производство желаний. Так, 'критич. паранойя' С. Дали взрывает желающую машину, заключенную внутри обществ, производства. С таким пиротехнич. эффектом искусства связана его вторая важнейшая функция. Делёз усматривает апофеоз творчества в сжигании либидозной энергии. Такое аутодафе - высшая форма искусства для искусства, а наилучший горючий материал - искусство постмодернизма, заранее подсушенное абсурдом, разъятое алогизмом. Искусство - желающая худож. машина, производящая фантазмы. Ее конфигурация и особенности работы меняются применительно к тому или иному виду искусства - лит-ре, живописи, музыке, театру, кинематографу.

'Лит. машины' - это звенья единой машины желания, огни, готовящие общий взрыв шизофрении. Сам процесс чтения - шизоидное действо, монтаж лит. желающих машин, высвобождающий революц. силу текста. Так, книги Пруста - это лит. машины, производящие знаки. 'В поисках утраченного времени' - шизоидное произведение, состоящее из асимметричных частей с рваными краями, бессвязных кусков, несообщающихся сосудов, частей головоломок. Сверхидеей книги Делёз считает не тему Эдиповой вины, а тему невинности безумия, находящего выход в сексуальном бреде. Воплощением шизолит-ры выступает творчество А. Арто, реализующего идеальную модель писателя-шизофреника, 'Арто-Шизо'. В живописи ту же модель представляет Ван Гог.

Развивая идеи о творчестве как безумии, Делёз стремится внести новые элементы, выявляя шизопотенциал разл. видов искусства. Весьма перспективным с этой т.зр. он считает театр, искусство. Человек театра - не драматург, не актер и не режиссер. Это хирург, оператор, к-рый делает операции, ампутации, 'вычитая' из классич. пьес главное действующее лицо (напр., Гамлета) и давая развиться второстепенным персонажам (напр., Меркуцио за счет Ромео). Именно хирургич. точность такого рода экспериментов свидетельствует об эффективности театр, желающей машины, квалификации ее оператора, воздействующего на зрителей помимо текста и традиц. действия в нетрадиц. 'театре без спектакля'. Театр не-представления, не-изображения отделен от зрителей эмоц., звуковым, семантич. барьером. Его прообразом является театр А. Арто, Б. Вилсона, Е. Гротовского, 'Ливинг-театр', совр. воплощением - творчество итал. драматурга, режиссера и актера К. Бене.

Плодотворным с т.зр. Ш. видом искусства Делёз считает кинематограф. Обнимая все поле жизни, кино наиболее восприимчиво к безумию и его проявлению - черному юмору. Любая авторская позиция свидетельствует о склонности кинематографиста к черному юмору: ведь он похож на паука, дергающего за ниточки сюжета, меняющего планы и т.д. Именно этим и провоцируется ответная реакция зрителей - шизофренич. смех, к-рый вызывают, напр., фильмы Чаплина.

Ш. живописи приводит к выводу, что ее высшее предназначение - в декодировании желаний.

Размышления о лит-ре, театре, кинематографе, живописи, музыке приводят Делёза и Гаттари к обобщениям, касающимся искусства и культуры в целом. Искусство предстает как единый континуум, к-рый может принимать разл. формы - театральные, фильмич., муз. и др. Однако формы эти объединены единым принципом: они подчиняются скорости бессознат. шизопотока, являются ее вариациями. Так, в театре скорость - это интенсивность аффектов, подчиняющих себе сюжет. В кино скорость иная, это 'визуальная музыка', позволяющая воспринимать действие непосредственно, минуя слова.

Лит.: Deleuze G. Proust et les signes. P., 1970; Deleuze G., Guattari F. Capitalisme et schizophrenic. T. I: L'Anti-Oedipe. P., 1972; Deleuze G. Superpositions. P., 1979.

Н.Б. Маньковская


ШКЛОВСКИЙ Виктор Борисович (1893-1984) - писатель, теоретик лит-ры, критик, киновед, кинодраматург. В 1912-14 учился на историко-филол. ф-те Петербург. ун-та. Принимал активное участие в событиях 1917-20 (участник Февр. восстания, комиссар Временного правительства на Зап. фронте и в Персии, участник антисоветского подполья и граждан, войны). В 1922-23 в эмиграции, в Берлине. До к. 20-х гг. ведущий представитель рус. формальной школы, инициатор создания ОПОЯЗа. Издал неск. десятков книг (научные труды по поэтике лит-ры и кино, лит. и кинематограф. критика, историко-худож. и мемуарно-худож. произведения, популярно-инструктивные работы), работал на киностудиях, автор многих киносценариев.

Ш. первым выступил с теор. оправданием худож. практики футуризма, и это выступление ('Воскрешение слова', 1914) считается первой работой нарождавшегося рус. формализма. Ш. на основе переосмысления идей А.Н. Веселовского и А.А. Потебни развивает мысль о поэтич. речи как средстве обновления восприятия фактов бытия, переводе их из области автоматизированного повседневного пользования в область вновь увиденных, переживаемых и потому подлинно существующих вещей и явлений. Искусству, т.о., отводится в культуре вполне опр., хотя и несколько ограниченная, роль 'механики воскрешения'. Поэтич. слово (в обобщении - прием искусства) при этом оказывается 'самовитым', затрудненным, отличным от слов и способов практич. жизни (различение 'поэтич. языка' и практического). С этим связано введенное Ш. известное понятие 'отстранения', имеющее смысл общекультурного стилистич. приема формообразования.

Позднее Ш. переходит к развитию теории прозы,

357

утверждая при этом специфику лит-ры (и искусства) в определении суммы приемов создания формы, превращающих любой жизненный материал в худож. произведение. Изучение приемов сюжетосложения и композиции, а также теории лит. эволюции как смены изживающих себя (автоматизированных) приемов, поисков нового материала искусства и новых соотношений материала и приема отражены в сб. 'О теории прозы' (1925). Осн. идеей оказывается 'внутр. диалектика развития форм', к-рая, по мнению Ш., - первое, что необходимо увидеть, чтобы понять произведение искусства. Его позиция, основанная на отказе от эстетико-филос., идеол. или мистич. проникновения в 'содержание' и на утверждении отношения к искусству как к деятельности, обладающей структурными ('морфологич.') признаками, к-рые сами по себе способны быть смыслопорождающими, оказывается, т.о., близкой появившимся уже только во вт. пол. 20 в. структуралистским методам анализа явлений культуры, и в значит. степени самой культурологич. специфике изучения человеч.деятельности.

Радикальная форма полемич. выступлений на эти темы, яркое стилистич. своеобразие лит. манеры и поведения превратили Ш. в одного из ведущих деятелей культурной жизни 20-х гг. В это время Ш. активно работает в кинематографе, повествоват. метод к-рого, особенно интенсивно применявшиеся в те годы принципы монтажа, чередования планов, поиск выразит. ракурса и т.п., близок характеру его мышления и действия.

С нач. 30-х гг. Ш., в большой степени под давлением ожесточенной полемики с формализмом представителей советского марксистского лит-ведения, пытается обновить материал своих теор. исследований, прибегая к установлению зависимости специфики лит. явлений отлит, быта ('лит. коммерции'), или от социол. установок, идя в этом отношении гораздо дальше своих марксистских оппонентов, и достигая порой эпатирующего упрощения и эклектизма. Такая радикальная практика на фоне полного и решит, признания 'ошибок' своей ранней теор. деятельности неизменно придавала этому признанию оттенок двусмысленности ('Материал и стиль в романе Льва Толстого 'Война и мир', 1928). Литературно-теор. работы Ш. в 50-70-х гг. носили эссеистский характер и являлись при всем богатстве конкр. наблюдений в большой степени размышлениями по поводу сложных отношений со своими прежними идеями.

С нач. 20-х гг. и до конца жизни продолжается работа Ш. какистор. писателя ('Матвей Комаров...', 1929; 'Капитан Федотов', 1930; 'Марко Поло', 1936; 'Минин и Пожарский', 1940); биографа ('Лев Толстой', 1963; 'Эйзенштейн', 1971), мемуариста ('О Маяковском', 1940; 'Жили-были', 1962); критика (сб. 'Гамбургский счет', 1990); киноведа (сб. 'За сорок лет', 1965; 'За шестьдесят лет', 1985); кинодраматурга ('По закону', 1926; 'Третья Мещанская', 1927; 'Дом на Трубной', 1928; 'Минин и Пожарский', 1939; 'Легенда о Беринге', 1971 и мн. др.). В этом жанре в полной мере проявились особенности его своеобразного стиля, сформированного, в частности, ранними теор. находками. 'Лит. продукция, производимая Ш., в противность обыкновению, позволяет лучше понять его теории', - писал один из его современников.

Серьезное отношение к собств. теор. установкам реализовалось у Ш. не в бесконечном укреплении и умножении их аргументации и даже не в изобилии конкр. разработок на их основе, а в постоянном стремлении к единству собств. теории и практики, в использовании теор. идей как материала и приемов своих лит. построений, а приемов лит. работы как полноценных средств создания концептуального текста. Рез-том этого был постоянно продолжающийся и в ограниченных пределах вполне удавшийся эксперимент по созданию нового жанра, способного объединить три компонента: понимание лит-ры и культуры в их конкр. логике форм, практич. воплощение специфики худож. видения адекватного совр. состоянию культуры и лирич. прямоту откровенного автобиогр. материала. При этом лит. стиль Ш., с его ярко заметными характерными чертами (фрагментарное построение текста, короткие парцеллированные фразы, неожиданные ассоциативные связи), воспроизводит особенности целостного стиля его многоообр. культурной деятельности. Наибольших успехов на этом пути Ш. добился в книгах, написанных до сер. 30-х гг. ('Сентиментальное путешествие', 1919-22; 'ZOO', 1923; 'Третья фабрика', 1926 и др.) и охватываемых единым взглядом как целое лирико-эпич. произведение ('невероятный роман', 'сочинение в духе Розанова'), построенное на автобиогр. и историко-культурном материале пер. трети 20 в.

До конца жизни Ш. пользовался признанием современников как крупный мастер культуры, демонстрирующий собств. 'универсальную оптику понимания' - возможность универсального и оригинального постижения и толкования любых культурных явлений, основанную на динамизме и цельности новоизобретенного стиля. Длит. и прочное воплощение в культурной реальности такой установки, с т.зр. обыденного здравого смысла часто представляющейся утопичной, оказывается весьма важным общекультурным смыслом таорч. деятельности Ш., обеспечивающим ему, в частности, уже признанный статус культуролога.

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М., 1973-74; Избр.: В 2 т. М., 1983; О теории прозы. М., 1983; Сентиментальное путешествие. М., 1990; Гамбургский счет: Статьи-воспоминания-эссе (1914-33). М., 1990.

Лит.: Галушкин А.Ю. Новые материалы к библиографии В.Б. Шкловского // De visu. 1993. ? 1; Sheldon R. Victor Shklovsky. An International Bibliography of Works and about him. Ann Arbor, 1977: Dohrn V. Die Literaturfabrik. Munch., 1987.

Л. Б. Шамшин

358


ШКОЛА 'АННАЛОВ' ('новая истор. наука') - научное направление, возникшее во Франции и группирующееся вокруг основанного М. Блоком и Л. Февром журнала, выходившего под назв. 'Анналы' (1929-39), 'Анналы социальной и экон. истории' (1939-41), 'Анналы социальной истории' (1941-45), непериодич. 'Сборники социальной истории'; 'Анналы. Экономики. Об-ва. Цивилизации' (1945-94); с 1994 'Анналы. История, социальные науки'. Суть 'коперниканской революции', как назвали возникновение Ш.'А.' сторонники этого направления, состояла в замене классич. 'истории-повествования' 'историей-проблемой', в попытке создать 'тотальную' историю, т.е. историю, описывающую все существующие в об-ве связи - экон., социальные, культурные. С этим связан решит, разрыв с традиц. позитивистски ориентированной истор. наукой. Ш.'А.' обращается к иному, нежели прежде, объекту изучения и ставит в центр не деятельность 'великих' людей, не описание событий, в первую очередь политических, а исследование всего об-ва в его целостности, вскрытие глубинных структур, существовавших в течение больших временных отрезков. Такой подход требовал привлечения данных смежных наук - социологии, этнологии, географии - и смены взглядов на истор. источники. Поскольку 'писаная' история охватывает лишь небольшую часть об-ва, сторонники Ш. 'А.' привлекают данные археологии, истории техники, языка, хоз. документы, обращают внимание на массовые письменные источники (проповеди, жития и т.п.), но не для создания отд. историй быта, экономики, религии и т.п., а для комплексного, синтезирующего описания. Это повлекло за собой и эпистемологич. поворот. В классич. истор. науке считалось достаточным провести критич. исследование источника, отделить истинное от неистинного; все, о чем прямо не сообщалось в источнике, полагалось не подлежащим изучению. Основатели и последователи Ш.'А.' приняли иной подход: источник сам по себе нем, чтобы извлечь из него сведения, надо предварительно сформулировать вопросы, к-рые следует ему задать.

Напр., заведомо фальсифицированный документ, не могущий служить источником для выявления того или иного события, оказывается весьма ценным, если задаваться вопросом: 'Почему он был создан?', и может выявить существ, черты сознания эпохи. Т.о. истор. наука, до нек-рой степени, сама конструирует свой объект, исследование из однозначного поиска фактов превращается в 'диалог' с прошлым.

Исходя из идеалов 'тотального' описания, Ш.'А.' поставила проблему массовых представлений, ментальности, историчности сознания, смены установок, систем ценностей на протяжении веков.

В Ш. 'А.' с момента возникновения сосуществуют и переплетаются два направления. Одно из них, условно называемое 'линией Блока', более направлено на изучение социальной истории, другое - 'линия Февра' - связывает себя с исследованием цивилизаций.

Ш. 'А.' пережила несколько этапов, в к-рых на первый план выходили разные тенденции. Первый этап, от возникновения журнала 'Анналы' до смерти Февра в 1956 характеризуется повышенным интересом к истории ментальности, к 'человеч. фактору' в истории. С кончиной Февра начинается 2-й этап, связанный с именем Броделя, и продолжается до его конфликта с большинством членов редколлегии и уходом с поста председателя редакционного комитета. Этот этап характеризуется интересом к структурам - экономическим, геогр. и др., к 'медленным' переменам в истории, увлечением колич. методами, вниманием к структурализму.

До к. 80-х гг. продолжается 3-й этап Ш. 'А.'. На этом этапе журнал не имеет единого руководителя, а идеи Ш. 'А.', перешагнувшие границы Франции, можно охарактеризовать как возвращение к 'ранним' 'Анналам', к изучению человека как субъекта в его социокультурной обусловленности. На этом этапе Ш. 'А.' представляют такие имена, как Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби (не входящий в редколлегию и предпочитающий говорить о своей приверженности 'новой истор. науке', а не Ш. 'А.'), Э. Ле Руа Ладюри и др. С к. 80-х гг. развивается то, что многие, вне и внутри III- 'А.', называют 'кризисом Анналов': концентрация внимания на глубинных, малоподвижных структурах оставляет в стороне исследования событий, т.е. из поля внимания выпадает собственно история, интерес к массовым процессам исключает из исследований отд. личность, идея 'конструирования' объекта грозит обернуться исследовав произволом.

В стремлении выйти из этого кризиса нынешнее руководство 'Анналов' взяло курс на сближение истории с исторической антропологией и социальными науками (социологией, политологией, экономикой).

См. Новая история.

Лит.: Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики: Француз, истор. школа 'Анналов' в совр. бурж. историографии. М., 1980; Бессмертный Ю.Л. 'Анналы': переломный этап?//Одиссей. 1991. М., 1991; Гуревич А.Я. Истор. синтез и школа 'Анналов'. М., 1993; Споры о главном: Дискус. о настоящем и будущем истор. науки вокруг франц. шк. 'Анналов'. М., 1993; Dosse F. L'histoire en miettes: Des 'Annales' a la 'nouvelle histoire'. P., 1987; Burke P. The French Historical Revolution. The 'Annales' School, 1929-89. Stanford (Calif.), 1990; Stojanovich T. French Historical Method: The 'Annales' paradigm. Ithaca; L., 1976.

А.Я. Гуревич,Д.Э. Харитонович


ШКОЛА ВЫГОТСКОГО - направление в отеч. психологии и педагогике, созданное Выготским. Возникла в сер. 20-х гг. в Ин-те экспериментальной психологии, где помимо Выготского работали несколько ведущих представителей школы (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия), как 'культурно-истор. школа'. В этот период осн. направлением деятельности школы была разработка вопросов влияния социокультурных процессов (прежде всего

359

связанных с хозяйственной и производственной деятельностью) на развитие психики (памяти, внимания, восприятия, мышления и т.д.), рассматривавшееся на материале истории культуры. Однако достаточной разработки эти вопросы не получили (вышла в 1931 только монография А.Н. Леонтьева 'Развитие памяти'). Предложенная школой историко-культурная исследо-ват. программа была подвергнута критике и привела к смене научной ориентации.

В 30-х гг. Ш.В. разделяется на две группы - Московскую, базировавшуюся в Экспериментальном дефектологич. ин-те (ЭДИ), Ин-те психологии, а позднее - в исследоват. лаборатории Всесоюзного ин-та экспериментальной медицины (ВИЭМ) - Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, Д.А. Эльконин, Л.А. Божович и др.; и Харьковскую - на базе Украин. психоневрологич. ин-та - А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, П.И. Зинченко и др. В этот период школа испытала опр., хотя и незначит., влияние психоанализа (выразившееся в повышенном внимании к эмоц. процессам), а также теории детской психологии Ж. Пиаже.

В теории и методологии понимания психологии человека Ш.В. в этот период ориентируется на след. принципы, сформулированные Выготским: индивидуальные психол. процессы обусловлены коллективными социальными процессами (процессами активного преобразования внешнего мира); психика человека состоит из ряда функциональных подсистем (мыслит., воспринимающей, запоминающей, формообразующей и др.); развитие психических процессов детерминировано звуковой деятельностью человека (прежде всего речью).

Осн. предмет исследования Ш.В. - развитие детской психики, проблемы социализации, воспитания, а также психологии худож. творчества (преимущественно детского, единственным серьезным исключением являются лишь работы Леонтьева по психологии восприятия кинофильмов, выполненные им во ВГИКе в нач. 30-х гг.). Ключевой проблемой для Ш.В. в это время стало построение теории деятельности (как практической - предметной, так и знаковой, хотя и в последней усматривалась прежде .всего предметная направленность). Деятельность рассматривалась как универсальная психол. категория, характеризующая сознат. поведение, направленное на практич. освоение действительности. В деятельности усматривалось достижение опр. единства между интеллектуальной и эмоц. составляющими психики, между мышлением (образным представлением предмета) и речью (его понятийно-знаковым отображением). Работы осн. представителей школы, имевшие преимущественно прикладную направленность, посвящены проблемам психологии образного освоения действительности и худож. формообразования (Леонтьев), педагогике интерактивного воспитания (Эльконин, Божович, Гальперин), методике психологии и педагогики (Гальперин, Зинченко), сознательности и произвольности деятельности ребенка (Леонтьев, Запорожец), роли игры в становлении психики (Эльконин) и др. При этом исследования участников Моск. группы имели более психол. направленность (выявление динамич. связей деятельности с формированием сознания и личностных качеств), что определялось теор. направленностью поисков Выготского, в то время как Харьковская группа фокусировала внимание на проблемах пед. характера (методики и теории воспитания, игры, детского восприятия и др.). Значит, внимание и в той, и в другой группе уделялось проблемам культуры (хотя само это понятие встречается редко), рассматриваемой прежде всего как речевая деятельность. Выявляя закономерности связи мыслит, деятельности и речевой практики представители Ш.В. рассматривали устойчивые общезначимые нормативные и ценностные образования, формирование практических и научных (отвлеченных) понятий, соотношение интеллектуальной и эмоц. составляющей в процессах образной деятельности. И хотя сама по себе образная деятельность (творчество) рассматривалась лишь как одна из спец. форм практич. (предметной) деятельности, признание значит, роли ее в развитии психич. мира человека и формировании личностных представлений является немаловажным.

Ш.В. просуществовала до начала Великой Отеч. войны. Оккупация Харькова привела к распаду Харьковской группы и переезду части ее участников в Москву, однако в условиях войны и послевоенных репрессивных процессов в советской науке дальнейшее существование школы как самостоят, образования оказалось невозможным, хотя отдельные ее члены продолжали научную и обществ, деятельность.

Ш.В. внесла значит, вклад в развитие 'деятельностного' направления в отеч. психологии, воспитат. педагогики, психологии худож. творчества. Однако в условиях информ. закрытое™, вызванной критич. оценкой школы 'официальной' наукой, деятельность школы не получила достаточного освещения и осмысления в науке и само ее существование как единого самостоят. направления до сих пор подвергается сомнению.

Лит.: Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1940; То же. В 2 т. М., 1989; Петровский А.В. История советской психологии. М., 1967; Брушлинский АВ. Культурно-истор. теория мышления. М., 1968; Лурия А.Р. Этапы пройденного пути.М., 1982; Леонтьев А.Н. Избр. психол. произведения: В 2 т.М., 1983; Запорожец А.В. Избр. психол. труды: В 2 т. М., 1986; К 90-летию Л.С. Выготского: Научный архив // Вестник МГУ. Сер. 'Психология'. 1986. ? 4; Моносзон Э.И. Становление и развитие советской педагогики 1917-87. М., 1987; Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1994.

А.Г. Шейкин


ШКОЛА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ - школа, ориентирующаяся на изучение социально-полит., экон., филос., научных, религ. и др. идей, игравших или играющих ключевую роль в процессе позна-

360

ния. Специфика Ш.и.и., по сравнению с неокантианскими исследованиями в Германии в области 'истории идей', 'истории культуры' и т.д., заключается в том, что под историей идей понимается история необычных, выдающихся идей.

Термин 'интеллектуальная история', давший название новому течению, принадлежит амер. историку П. Миллеру, написавшему кн. 'Сознание Новой Англии' (1935), в к-рой впервые прошлое опр. социального и культурно-геогр. региона исследовалось с т.зр. истории идей, распространенных среди поселенцев Новой Англии в Америке, в частности идей пуританизма. Подобно П. Миллеру, А. Лавджой исследовал социально-полит. идеи зап. демократии в кн. 'Великая цепь бытия' (1936). Окончательно сложилась Ш.и.и. во вт. пол. 70-х гг., когда интерес к теоретике-метод ол. обоснованию познания истор. и социально-полит, процессов в англоязычных странах, особенно в США (центр социально-полит. исследований на Западе благодаря большим материальным возможностям), резко возрос в связи с активизацией консервативных настроений с их акцентом на роль истор. ценностей прошлого в современности (неоконсерватизм), а также в связи с общей реакцией на засилье квантификационных методов познания в истории и особенно в социологии. В 1977 в г. Вингспреде (США) состоялась конференция, где были провозглашены следующие осн. для Ш.и.и. пункты: 1) исследуется развитие и изменение ментальных достижений человечества, 'история идей', выявляются духовные образцы, 'интеллектуальные парадигмы' или 'абсолютные предпосылки', рассматривается их конкр. связь с истор. или совр. социально-полит, действием. При этом признается главенствующая роль идей в духе теории 'истор. критики' Р.Дж. Коллингвуда; 2) Ш.и.и. призвана играть главенствующую роль в процессе междисциплинарного кооперирования и интеграции обществ. наук. Свою конкретизацию эти пункты находят в реальных истор. и социально-полит, исследованиях духовной жизни индивидов, массового сознания разл. социальных, религ., полит, и др. слоев, групп, сооб-в, классов, объединений - в прошлом и настоящем (напр., история массовых психозов и паники изучается в связи с развитием средств массовой информации). Ш.и.и. рассматривает историю формирования совр. социально-полит. и др. идей и теорий в области внешней и внутр. политики США и др. стран, в теории междунар. отношений, в культуре и т.д. в рамках идеологии неоконсерватизма; в культурологии исследует идеи, возникающие в процессе познават., эстетич. или любой др. жизнедеятельности людей, наблюдаемой исследователем (уровень социальной реальности); в истории - идеи 'средней зоны' духовной жизни человечества, отражающие социальные реальности в экон., полит., эстетич., научном и др. отношениях (уровень коллективных ментальностей, вер, ожиданий, относящийся к социально-полит. истории и истории культуры). Собственно Ш.и.и. исследует абстрактно-теор. системы, филос. осмысление социальных реальностей и коллективных ментальностей (уровень формальных систем мыслей). Т.о., осуществляя функцию междисциплинарного кооперирования в обществ, науках, Ш.и.и. сама выбирает, на каком уровне ей следует проводить исследования. Наиболее интересными признаются исследования, ведущиеся как бы между этими уровнями. Совр. представители Ш.и.и.: Дж. Хайам, К. Бринтон, Р. Стромберг, Р. Дарнтон, Д. Холлинджер, А. Вэйси, Д. Росс, Дж. Вуд и др.

Лит.: Гаджиев К.С. Эволюция осн. течений амер. бурж. идеологии: 50-70-е гг. М., 1982; Шамшурин В.И. История идей и истор. сознание: Р.Дж. Коллингвуд и его последователи // ВФ. 1986. ? 5; New Directions in American Intellectual History. L., 1979; Kelley D.R. Horizons of Intellectual History: Retrospect, Circuspect, Prospect // Journal of the History of Ideas. Phil., 1987. V. XLIII, N 1.

В. И. Шамшурин


ШКОЛА ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ - социально-психол. направление, сформировавшееся в Германии в сер. 19 в., концептуальная суть к-рого состояла в том, что ведущей силой истории объявлялся 'дух целого' - народа. Родоначальники Ш.п.н. - М. Лацарус и X. Штейгаль. Их программная статья 'Вводные рассуждения о психологии народов' была опубликована в 1859 в журнале 'Психология народов и языкознание'.

Осн. задача Ш.п.н. как науки в том, чтобы с психол. позиций понять сущность духа народа, вскрыть законы, к-рым подчиняется духовная деятельность народов. В систематизированном виде этот замысел был осуществлен в работах Вундта, гл. обр. в его 10-томной 'Психологии народов' (1900-20): по его мысли психология народов становилась описат. наукой, регистрирующей специфич. особенности 'глубинных слоев' духовной жизни людей. Однако высшие психич. процессы (речь, мышление, воля) недоступны эксперименту, и Вундт предложил изучать их культурно-истор. методом. В России идеи Ш.п.н. получили развитие в работах лингвиста Потебни.

К заслугам Ш.п.н. относится постановка вопроса о соотношении индивидуального и социального сознания, равно как и попытка комплексного решения ряда социол. проблем с привлечением данных из психологии, этнографии, лингвистики и филологии.

Лит.: Вундт В. Введение в психологию. М., 1912; Теплов Б.М. Психология. М., 1951; Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985.

М.В. Иордан


ШОК КУЛЬТУРНЫЙ - первонач. реакция индивидуального или группового сознания на столкновения индивида или группы с инокультурной реальностью.

361

Ситуация Ш.к. - это ситуация конфликта между привычными для индивида ценностями, нормами, языком, повседневными практиками, характерными для той среды, к-рую он покинул, и теми ценностями, нормами, языком, повседневными практиками, что характерны для новой среды, в к-рой он оказался.

Ш.к. в большей или меньшей мере испытывают все, попадающие впервые в инокультурную среду (туристы, эмигранты и т.д.). Сила шоковой реакции определяется глубиной различий между прежней и новой культурами; психол. характеристиками личности - ориентационными способностями, степенью ригидности или пластичности; наличием или отсутствием элементов старой культурной среды, напр., семьи, друзей, к-рые индивид 'переносит' с собой в новый культурный контекст; степенью открытости или закрытости представителей новой культуры, с к-рьши контактирует индивид. Ш.к. также может иметь место на уровне группового сознания, когда в инокультурную среду перемещаются целые группы (напр., в случае массовой эмиграции), либо когда в результате интенсивной культурной диффузии возникает ситуация конфронтации между старыми и новыми ценностями, нормами, моделями поведения. Последнее постоянно происходит в ходе модернизации традиц.об-ва.

Выделяется четыре способа преодоления конфликта, порождающего Ш.к. Геттоязация: приезжие связываются между собой и образуют внутри новой для них культуры изолированные анклавы (гетто), где сохраняют и поддерживают традиц. для них модели культурного поведения. Примером могут служить имеющиеся практически во всех крупных зап. городах чайна-тауны, инд., малайские или рус. (Брайтон-Бич в Нью-Йорке) кварталы - гетто. Ассимиляция: приезжие пытаются целиком приспособиться к новой для них культуре, усвоить ее нормы, ценности, поведенческие модели, полностью отказавшись от наследия, той культуры, к-рую они покинули. Взаимодействие: попытка найти некую среднюю линию, совместить элементы старой и новой для индивида культур. Взаимодействие может организовываться двояко: либо пришельцы будут пытаться сочетать в своем поведении нормы обеих культур, стараясь наладить межкультурную коммуникацию, обогатить как свою собств. культуру, так и ту, в к-рую они прибыли, либо они станут делить свою жизнь на две половины, одна из к-рых посвящена новой, другая - старой культуре. Например, рабочие из Турции или Индии, занятые на производстве, на работе будут руководствоваться обязат. для исполнения правилами совр. индустриального труда, а дома, в семейной жизни будут практиковать свои традиц. обычаи и нравы. Колонизация: новоприбывшие будут всячески пропагандировать, навязывать проводить в жизнь свои собств. модели поведения, противопоставляя их тем, что традиционны для культуры, в к-рой они оказались. Последнее происходит в результате завоеваний, как военных, так и мирных, а также в ходе модернизационных процессов. Термин 'колонизация' в данном контексте не имеет оценочного оттенка, это - ценностно нейтральное понятие; речь идет о культурной колонизации, полит, колонизация - лишь частный случай культурной колонизации, далеко не самый радикальный по своим последствиям.

Ш.к., если брать его в более широком смысле, как философско-культурную или даже философско-истор. категорию, оказался едва ли не решающим фактором возникновения и становления наук о культуре. Сообщения путешественников и миссионеров 12-17 вв., описавших бесконечное множество новых стран и народов, вызвали в Европе своего рода Ш.к., следствием к-рого оказалось открытие феномена культуры и открытие поля культурных исследований. Этот же Ш.к. породил в умах европейцев переворот, к-рый можно назвать антропол. революцией. Суть ее в том, что пошатнулась претензия европ. человечества на исключительность его места в мире; человечество оказалось состоящим из множества культур, по формальным основаниям равным европейской. Если коперниканская революция лишила человечество иллюзии пребывания в центре мироздания, то антропол. революция лишила Европу иллюзии пребывания в центре экумены.

В целом Ш.к. играет в культуре положит, роль, ибо способствует культурным взаимодействиям, ведущим к обогащению отд. культур, увеличению степени их открытости, интеграции инокультурных элементов в традиц. культурные системы, пробуждает инновативное поведение со стороны как отд. индивидов, так и социальных групп.

Лит.: Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1966; Greverus I.-M. Kultur und Alltagswelt. Fr./M., 1987.

Л. Г. Ионин


ШОР Розалия Осиповна (1894-1939) - филолог, лингвист, культуролог. После окончания герм. отделения историко-филол. ф-та 2-го МГУ (б. Моск. высшие женские курсы; 1919) и лингвистич. отделения историко-филол. ф-та МГУ (1921; специализировалась по истории зап. лит-ры у М.Н. Розанова и по сравнит, языкознанию и санскриту у В.К. Поржезинского и М.М. Покровского) была оставлена при кафедре сравнит, языковедения. Работала в Ин-те языка и лит-ры РАНИОН (1922-29), Ин-те народов Востока (1926-29); Гос. академии худож. наук (1924-30); ученый секретарь фольклорной подсекции лит. секции), Ин-те языкознания (1931-33) и др. научных ин-тах. Докт. филол. наук (1936), проф. (1934) кафедры языкознания Моск. ин-та иностр. языков и Моск. ин-та философии, лит. и истории. Действит. член Моск. лингвистич. кружка (1920), действ. член лингвистич. об-ва при Моск. ун-те (1917-23). Редактор лингвистич. раздела и автор многих статей по лингвистике, поэтике, зап.-европ. лит-ре в Лит. и Большой сов. (1-е изд.) энциклопедиях, штатный рецензент книг по лингвистике и поэтике журнала 'Печать и революция' (1923-28).

362

В сферу на редкость широких филол. интересов Ш. входили общее языкознание, семасиология, экспериментальная фонетика, социолингвистика, индоевроп., тюркское и кавказ. языкознание; теория лит-ры, лит-ра др. и новой Индии, зап.-европ. ср.-век. лит-ра, нем. лит-ра 18-19 вв.; фольклористика.

В ранних, 'формалистич.' работах по поэтике, посвященных анализу новеллистич. и романной композиции, Ш. испытала влияние М.А. Петровского, однако уже в сер. 20-х гг., критикуя, в частности, формализм ОПОЯЗа, рассматривала формальное описание только как 'Forstudien', как исходный пункт историко-культурной (социально-истор., позже 'классово-исто?.') интерпретации лит. произведения. Одновременно изменилось и ее понимание задач лингвистики, определявшихся теперь как 'историко-культурная интерпретация' языка, 'анализ словесного знака как памятника прежних культурных эпох бытия его носителя - коллектива', что предполагало возвращение лингвистики в филологию, 'в круг наук о культуре'; Ш. обостренно ощущала исчерпанность позитивистски ориентированного языкознания младограмматиков и моск. 'формальной' школы, необходимость обновления его эпистемологич. ориентиров. Смена научной идеологии Ш. в значит, степени была связана с усвоением ею логико-герменевтич. идей Шпета, в 'Эстетич. фрагментах' к-рого она увидела 'обоснование новой системы теор. лингвистики', состоящее 'в подведении филос. фундамента под социальную теорию языка'; себя она причисляла к 'молодой моск. лингвистич. школе, группирующейся под знаменем 'Эстетич. фрагментов' (1925). С этих позиций она критиковала 'логистич. направление' в лингвистике (логико-семиотич. учения А. Марти и Гуссерля), отсюда и своеобр. трактовка активно пропагандируемой ею франц. социол. школы (под ее редакцией и с ее комментариями в 30-е гг. вышли перевод 'Курса общей лингвистики' Ф. де Соссюра, а также классич. труды А. Мейе и Ж. Вандриеса).

Своеобразие научной позиции Ш. (вызывавшее часто несправедливые обвинения в эклектизме) обусловило позитивную (но далеко не безоговорочную) оценку ею 'нового учения о языке' Марра, с к-рым ее сближали и наиболее общие методол. установки (филологизм, соответственно, отказ от традиц. деления лингвистики на 'внешнюю' и 'внутреннюю'), так и более частные, например приверженность идее 'скрещения языков'.

Соч.: Язык и об-во. М., 1926; Кризис совр. лингвистики // Яфетический сб. Т. 5. Л., 1927; Выражение и значение (логистич. направление в совр. лингвистике) // Уч. зап. Ин-та языка, и лит-ры. М., РАНИОН, 1927; Формальный метод на Западе. Т. 1. М., 1927; Осн. проблемы яфетич. теории // Обществ, науки СССР. 1917-1927. М., 1928; На путях к марксистской лингвистике. М.; Л., 1931; Введение в языковедение (в соавт. с Н.С. Чемодановым). М., 1945.

Лит.: Памяти P.O. Шор // Сб. статей по языковедению. Т. 5. М., 1939 (библиогр.); С.М. Хроникальные заметки: [о заседании, посвященном 100-летию со дня рождения P.O. Шор] // Вопр. языкознания. 1995. ? 3.

С.Ю. Мазур


ШПЕНГЛЕР (Spengler) Освальд (1880-1936) - нем. философ, теоретик культуры, представитель 'философии жизни'. В 'морфологии культуры' Ш. прослеживается влияние идей Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, эстетич. учения Воррингера. Сам Ш. не признавал за философией в век 'цивилизации' существ, роли. В наиболее значит, своем произведении, первом томе 'Заката Европы', Ш. выдвинул концепцию культуры, непосредственно или косвенно оказавшую очень большое влияние на историко-культурологич. мысль 20 в. Опираясь на обширный материал, накопленный археологией, этнографией, сравнит, языкознанием и др., Ш. стремится раздвинуть горизонты традиц. истор. науки, определить место прежде всего зап.-европ. культуры в истории человечества. В его творчестве эта попытка тесно связана с резкой критикой осн. постулатов зап. истор. науки 19 в.: европоцентризма, панлогизма, историзма 'линейной' направленности. Этой схеме развития Ш. противопоставляет учение о множественности культур, равноценных по уровню достигнутой ими зрелости. Таких завершенных культур, по Ш. восемь:

егип., инд., вавилон., магич. (арабско-визант.), кит., аполлоновская (греко-рим.), фаустовская (зап.-европ.) и культура майя. Их существование есть свидетельство не единого процесса мировой истории, а единства проявлений жизни во Вселенной. Циклич. теория развития стремилась преодолеть механизм одномерных, однонаправленных эволюц. схем развития. Идея круговорота, утверждающая цикличность развития в разрозненных в пространстве и времени культурных мирах, к-рые даже при одновременном существовании не сообщаются между собой, обусловливает особое внимание к их индивидуальности, исключительности, внутр. единству. При изучении их 'физиогномики' Ш. применяет получивший большой резонанс в изучении истории культуры метод морфологич. анализа. Движение истории, ее логику Ш. рассматривает как развитие и закономерные превращения (юность, расцвет, зрелость, упадок) предельно обобщенных культурно-истор. форм. Культура - отличающее эпоху, создающее ее как целостность, опр. внутр. единство форм мышления и творчества, некая единая стилистика, запечатленная в формах экон., полит., духовной, религ., практич., худож. жизни. В центре морфологии культуры Ш. - анализ этого стилистич. единства. В противоположность догматич. принципам научного познания, Ш. обосновывает, ссылаясь на Гёте, приоритет 'лирич. начала', 'чувства жизни' в подходе к истор. целому как развивающемуся живому организму. Идея 'прасимвола' в концепции Ш. - ключ к пониманию морфологии данной культуры. Одна из важнейших проблем культуркритицизма 20 в. - отно-

363

шение культуры и цивилизации - в философии Ш. принимает характер неразрешимой антиномии. Он выделяет в развитии культурно-истор. индивидуума следующие фазы: мифосимволич. раннюю культуру, метафизико-религ. высокую культуру и позднюю, окостеневшую культуру, переходящую в цивилизацию. Весь цикл длится около тысячелетия. Наряду с методом аналогии Ш. стремясь доказать 'параллельно-одновременный' характер прохождения этих стадий всеми истор. культурами, использует метод гомологии. Цивилизация повсюду обладает одними и теми же признаками. Она - симптом и выражение отмирания культурного мира в его целостности как организма, затухания одушевлявшей его формотворчество идеи, возврат в небытие, в этнич. хаос. Предельно политизированная культурология Ш. строится на идее предопределенности близкой гибели Запада. Глубоко переживая идею неизбежного заката зап.-европ. 'фаустовской' культуры, Ш. при этом демонстрирует весьма противоречивую, двусмысленную позицию, подчас переходящую в откровенную апологетику, в отношении многих факторов 'эпохи цивилизации', гибельных для истор. культур: переизбыток разрушит, техники, гиперурбанизм, безоглядное подчинение человеком природы, война. В области философии науки Ш. стремился акцентировать историко-культурную обусловленность научных концепций, выделить истор., подвижный элемент картин мира, оценить по достоинству значение открытий естеств. наук, особенно физики, для понимания динамизма общей мировоззренч. картины, какой она складывалась в нач. 20 в. Концепцию Ш. характеризуют абсолютизация роли духовной традиции, отрицание за наукой функции объективного познания действительности; он подчеркивает антропоморфную, магически-суеверную основу научного мышления. Задачу науки, как и других форм культуры, он видит в символизации, смысловой организации действительности. Ш. предугадал развитие самосознания науки в направлении все большей историчности. При этом он перенес нек-рые положения теории энтропии в сферу социально-истор. познания, что и послужило ему обоснованием апокалипсиса зап. культуры. Он точно охарактеризовал многие явления в совр. науке: возрастающее методол. единство научных дисциплин, сращенность отд. наук в будущем, перенасыщенность научного языка символикой и т.п. Очевидно воздействие на взгляды Ш. становления неклассич. науки: по Ш., именно такое развитие науки сделало наглядной 'душевную противоположность', к-рую осуществили в мире античная и зап.-европ. культуры, - первая, тяготея к принципу телесности, пластичности, вторая - стремясь к 'обесплочиванию' мира. Обесплочивание, 'борьбу пространства против материи' Ш. считает прасимволом зап. культуры, запечатленным уже в кельт, и древнегерм. эпосах. Влияние философии Ш. носит многосторонний характер. Метод морфологич. анализа, концепция 'эквивалентных культур' стимулировали изучение локальных цивилизаций. Философия культуры Ш. оказала опр. влияние на т.н. истор. школу в науке (Кун, Фейерабенд и др.). Большое значение для совр. философии культуры имеют установки Ш. на выявление общего языка культуры, культурной символики, а также его гипотезы относительно происхождения языка. В работах 20-30-х гг. обнаруживается растущая реакционность взглядов Ш., прежде всего политических. Многие его идеи с энтузиазмом воспринимались идеологами фашизма, однако сам Ш. в 1933 отклонил предложение национал-социалистов сотрудничать. Критика политики властей повлекла за собой запрет упоминать имя Ш. в полит, печати. В одной из наиболее значит, работ этого периода 'Человек и техника' на смену концепции эквивалентных высоких культур приходит упрощенно-монистич. картина всемирного развития, вульгаризированные мотивы 'воли к власти', борьбы за существование. Антиномия 'культура - цивилизация' снимается в интерпретации всемирной культуры исключительно как 'искусственности', противоестественности. Тем самым за развитием человечества отрицается культурно-духовное значение. Исключением Ш. считает лишь триумф научных открытий, порожденных техн. гением Запада, - сюда он перемещает центр тяжести духовности 'фаустовского человека'. Наряду с определением техники как 'тактики жизни' Ш. утверждает трансцендентный характер целей техн. деятельности как не содержащей в себе ничего прагматического, ее символич. 'душевно-духовную' необходимость, самозабвенное и самоубийств, подвижничество зап. человека. Ш. первый в условиях принципиальной недооценки фактора техники зап. филос. мыслью поставил вопрос о месте и роли техники в истории, о ее 'метафизич. и моральном статусе', об универсальном воздействии техники на природу и об-во. Особенное значение имел тезис Ш. о собств. закономерностях развития техники, ее автономности, как и фундаментальная тенденция анализировать технику в рамках общего истор. процесса культуры. Отд. стороны культурологии и философии Ш. нашли свое отражение в творчестве таких мыслителей 20 в. как Мамфорд, Хейзинга, X. Сколимовски и др.

Соч.: Der Untergang des Abendlandes. 2 Bd. Munch., 1922-23; Der Mensch und die Technik. Beitr. zu einer Philosophic des Lebens. Munch., 1932; Reden und Aufsatze. Munch., 1951; Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. I. M., 1993.

Лит: Тавризян Г.М. О. Шпенглер, И. Хейзинга: две концепции кризиса культуры. M., 1989.

Г.М. Тавризян


ШПЕТ Густав Густавович (1879-1937) философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит, работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-

364

мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля в Гёттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпано-вым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв, кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., 'в душе артист', по словам своего друга Л. Белого, вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ, наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент.

Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ, деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий 'Ноев ковчег' для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М.Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол).

В 1929 после 'чистки' ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами.

После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод 'Феноменологии духа' Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. 'кадетско-монархич. повстанч. организации' после двухдневного следствия закончился трагич. приговором 'тройки' 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90).

Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и 'чистой' философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником 'реальной' философии. Итогом его филос. позиции стала работа 'Очерк развития рус. философии' (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза 'культурного сиротства' рус. философии, ее неорганич.истоков.

Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов.

От цельного изложения своей феноменологии в работе 'Явление и смысл' (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах 'Внутр. форма слова' (1927), 'Язык и смысл' (рук.).

Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать 'рус. Гуссерлем', основателем герменевтики и семиотики в России. У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - 'нераздельно и неслиянно'. При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а 'полный распустившийся цветок языка'. Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - 'имя', знак вещи.

Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации 'смыслов' и 'текстов' культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р.Ингарден, Дилыпей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. 'московский' и 'пражский' (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе 'московских' последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка.

В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика.

Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в 'классики' дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит, мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность

365

интересов и глубина мыслей этого 'забытого' рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект, поле новой России.

Соч.: Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994.

Лит.: Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, ? 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике //Логос, 1992, ? 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. ? 10.

Л. Г. Березовая


ШПРАНГЕР (Spranger) Эдуард (1882-1963) - нем. культурфилософ, психолог, педагог, представитель философии жизни. Учился в Берлине у Дильтея и Паульсена, с 1912 орд. проф. в Лейпциге, с 1920 - в Берлине, с 1946 - в Тюбингене. Сформировался под влиянием Дильтея, испытал сильное воздействие Руссо и философии ценностей баденского неокантианства. В своем гл. труде - 'Жизненные формы' (1921) - Ш. развил культурфилософскую интерпретацию осн. типов чело-веч. существования. Эти типы, по Ш., жизненные формы, остающиеся самотождественными в многообразии и изменчивости жизни, исторически инвариантные структуры, соединяющие индивидуальные душевные целостности с надиндивидуальными духовными образованиями.

Ш. выделяет шесть жизненных форм или культурно-психол. типов, каждому из к-рых соответствует своеобр. структура мотивации, восприятия реальности, организации аффективно-эмоц. сферы и т.д. Так, для теоретич. человека высшая форма деятельности, определяющая характер всех его жизненных проявлений, - познание. Все прочие ценности для него вторичны. В сфере мотивации он стремится преодолеть аффекты, старается быть независимым от частных, конкр. целей, если не может включить их во всеобщую систему закономерностей жизни и поведения. Экономич. человек - тот, кто во всех жизненных отношениях ориентируется на полезность. Все становится для него средством поддержания жизни, квазиприродной борьбы за существование. Он экономит материю, энергию, пространство и время, чтобы извлечь из них максимум полезного для своих целей. Мотивы его отличаются от мотивов 'теоретика' тем, что вместо ценностей логики решающую роль играют ценности полезности. Эстетич. человек - тот, кто 'все свои впечатления преобразует в выражения'. Его специфич. форма мотивации - 'воля к форме', выражающаяся в мотивах частного порядка, таких, как самореализация, 'построение и оформление самого себя', универсализация эстетич. видения, тотализация форм. Для социального человека организующим принципом жизни является любовь в религ. смысле этого слова. Властный человек может существовать в любой из ценностных сфер. Это тот, кто хочет и может внушать другим людям собств. ценностную установку как мотив деятельности. В самом общем виде мотивация властного человека - это стремление преобладать над другими. Все прочие мотивации вспомогательны. Эстетич., напр., для него -- лишь звено в цепи средств для достижения целей власти. Но если властным человеком начинает двигать не столько рац. расчет и знание обстоятельств, сколько безграничная фантазия, выливающаяся в гигантские проекты оформления и переоформления мирового целого, то он стоит на границе между человеком властным и человеком эстетическим. Таковы были многие из величайших завоевателей в мировой истории. Религиозный человек - тот, чья целостная духовная структура постоянно ориентирована на обнаружение высшего и приносящего бесконечное и абсолютное удовлетворение ценностного переживания.

Созданная Ш. культурно-псохол. типология в дальнейшем неоднократно использовалась социологами и психологами (в частности Г. Олпортом) для анализа жизненных стилей личностей и групп.

Идея жизненных форм сочетается у Ш. с вполне опр. психологией. Это 'не нормативная, а описат. и понимающая наука' в дильтеевском духе. Душа есть 'смысловая взаимосвязь действий, переживаний и реакций, объединенных человеческим Я'. Душа взаимодействует с духом, причем принципы и закономерности духовной работы имманентны душе, и субъективное 'везде и всегда есть отпечаток с объективного'. Налицо стремление объективировать субъективное. В свою очередь, объективное Ш. выводит из 'жизненности', к-рая выступает в виде 'структур' или даже 'организмов'. Одной из таких структур является об-во - надиндивидуальная целостность, в к-рую включены индивидуумы. Но, как об-во, так и другие структуры и организмы, действующие в пространстве и времени, непознаваемы для нас в их подлинном строении. 'Для духовных образований у нас нет иного орудия познания, кроме индивидуальной духовной структуры. Поэтому обществ. структуры, как они есть в себе, трансцендентны по отношению к нашему познанию'. А поскольку индивидуальные духовные структуры существуют в виде инвариантов - жизненных форм, восприятие и познание общества через призму этих форм и есть окончат, восприятие и познание. Над ними нет никакой высшей, привилегированной познават. инстанции.

Отсюда следует отношение Ш. к социологии как социальной науке, организованной по модели естеств. наук. Она не способна понять науку, искусство, религию, культуру в целом, 'растворяя' их в абстрактных социальных структурах и взаимодействиях. По Ш., альфа и омега культуры - индивидуальность, человек -

366

носитель духа, а для социологии конкр. человек не существует. Культура поэтому должна кардинальным образом порвать с социологией. В этой враждебности по отношению к социологии Ш. близок своему учителю Дильтею.

Т.к. отношение между социально-общинной жизнью и культурой разорвано, оформление и развитие культуры - долг индивидов, к-рые, в свою очередь, перелагают его на гос-во, к-рое и оказывается, в конечном счете, инстанцией, связующей индивидуальные, т.е. 'внутр.' культурные целостности в надиндивидуальные, объективные культурные единства. Эта позиция стала, в частности, теоретич. основанием той огромной работы, к-рую вел Ш. в области педагогики, организации образования и культурной политики.

Соч.: Kulturund Erziehung. Lpz., 1919; Psychologie des Jugendalters. Lpz., 1924; Die Kulturzyklentheorie und das Problem des Kulturverfalls. Lpz., 1926; Volk, Staat und Erziehung. Lpz., 1932; Goethe. Seine geisiige Welt. Tub., 1967; Kulturphilosophie und Kulturkritik. Tub., 1969; Erzieher zur Humanitat. Hdlb., 1972; Philosophische Padagogik. Hdlb., 1973; Briefe, 1901-1963. Tub...; Hdlb., 1978; Два вида психологии // Хрестоматия по истории психологии. М., 1980.

Л. Г. Ионин


ШУТЛИВЫЕ ОТНОШЕНИЯ, или ритуальная шутливость - обычай, зафиксированный этнографами во многих традиц. об-вах (особенно среди сев.-амер. индейцев и нек-рых народностей Африки), состоящий в том, что межцу опр. социальными категориями людей (напр., между родственниками опр. категорий или даже между кланами) принята особая модель взаимного поведения, характеризующаяся сочетанием антагонизма и подчеркнутого дружелюбия, выражающегося во взаимном или одностороннем подшучивании, подтрунивании и т.д., вплоть до санкционированного этим обычаем ритуализированного (символич.) 'неуважения'. В социальной антропологии этот обычай получил несколько разл. интерпретаций. Радклифф- Браун рассматривал Ш.о. как противоположность отношениям подчеркнутого уважения, характеризующим в большинстве об-в отношения между родителями и детьми (и соответственно между двумя сопряженными поколениями, вследствие действия структурного принципа 'единства сиблинговой группы', или принципа 'единства поколения') и составляющим первичную модель отношений господства и подчинения. Ш.о. он рассматривал как характерные для отношений между категориями людей, занимающими в социальной структуре равное или почти равное положение, т.е. для отношений внутри сиблинговой группы, между поколениями внуков (внучек) и дедов (бабушек) вследствие действия структурного принципа 'единства перемежающихся поколений', а также для отношений между категориальными группами людей, приравниваемыми вследствие действия принципа единства поколения к поколению сиблингов (братьев и сестер) или второму восходящему поколению (бабушек и дедушек). Отношения равенства или приблизит, равенства, не требующие подчеркнутого взаимного уважения, являются источником потенциальных конфликтов, поэтому функцией обычая Ш.о. является нейтрализация возможных конфликтов посредством социально санкционированного и одобряемого символич. выражения этих конфликтов в форме шутливости, ритуализованной непристойности, ритуальных шутливых притязаний и шутливого 'неуважения'. Обычай Ш.о. Радклифф-Браун приравнивает к обычаям избегания, вследствие выполнения ими одной и той же социальной функции по поддержанию дистанции между людьми, принадлежащими к потенциально конфликтным социальным группам. Формы проявления этого обычая многообразны: от 'привилегированной фамильярности', взаимного подшучивания, подтрунивания, символич. сексульного 'заигрывания' до широко распространенных в мире форм амбивалентного поведения в отношениях между зятем и тещей и распространенных, напр., в Австралии шутливых сексуальных притязаний внуков на жен своих дедов.

Нек-рые исследователи трактовали Ш.о. как противоположные обычаям избегания и не связывали их с потенциальной конфликтностью. Дж. Гуди разделил два типа Ш.о.: симметричные и асимметричные. Симметричные Ш.о. характерны для отношений между людьми равного социального статуса, асимметричные - для отношений между людьми, занимающими разное положение в социальной структуре. Первые характеризуются взаимностью, вторые - односторонностью. Гуди предложил рассматривать Ш.о. и 'шутливое партнерство' в более широком контексте социальных функций юмора и предположил, что они выполняют катартич. функцию, т.е. функцию социального контроля над возможными проявлениями конфликтов. Понимание катартич. природы этого обычая близко к трактовке аналогич. феноменов в психоанализе и этологии.

Лит.: Goody J. Religion and Ritual // The Definitional Problem. The British Journal of Sociology. 1961. V. 12. ? 2; Radcliffe-Brown A.R. On Joking Relations // Structure and Function in Primitive Society. L., 1961.

В. Г. Николаев


ШЮЦ (Schutz) Альфред (1899-1959) - австр. философ и социолог, последователь Гуссерля, основатель социальной феноменологии. В 1939 в связи с 'аншлюсом' Австрии эмигрировал в США, с 1952 проф. социологии и социальной психологии Нью-Йорк. Новой школы социальных исследований. Испытал воздействие идей М. Вебера, Бергсона, позже Джеймса и Дж.-Г. Мида.

В первой, высоко оцененной Гуссерлем, книге Ш. 'Смысловое строение социального мира' (1932) заложены осн. идеи, развитые в последующих работах. В

367

ней предпринята попытка филос. обоснования социальных наук на основе гуссерлевской описат. феноменологии. Тем самым Ш. стремился выполнить поставленную Гуссерлем задачу восстановления связи абстр. научных категорий с 'жизненным миром', понимаемым как мир непосредств. человеч. жизнедеятельности, мир культуры. Исходя из факта непосредств. данности Я и 'другого', Ш. анализирует переход от непосредств. глубоко индивидуального переживания индивида к социальности как объективному феномену, к представлению о социальном мире как мире 'вещей'. Этапы перехода: 1) индивидуальное сознание конституирует 'значимые единства' из нерасчлененного потока переживания; 2) эти значимые единства объективируются во взаимодействии с другими индивидами; 3) 'другие' выступают носителями типичных свойств, в свою очередь характеризующих социальные структуры, объективно (интерсубъективно) существующие в 'точках пересечения' практич. целей и интересов взаимодействующих индивидов. Т.о., Ш. воспроизводит путь познания от субъективных смыслов индивидуальной деятельности до высокогенерализированных конструкций социальных наук. По сути дела социальная феноменология Ш. оказывается социологией знания, ибо формирование социального трактуется здесь как продукт объективации знания в процессе человеч. практики.

То, что на первом этапе творчества Ш. трактовалось как жизненный мир, рассматриваемый в связи с его осмыслением в терминах объективной науки, позже, в амер. период, стало анализироваться с позиций учения о конечных областях значений. Конечные области значений - специфич., относительно изолированные сферы человеч. опыта: религия, сон, игра, научное теоретизирование, худож. творчество, мир душевной болезни и т.п. Повседневность - одна из конечных областей значений. Эти области значений или сферы опыта конечны в том смысле, что замкнуты в себе и переход из одной в другую, если не невозможен, то требует опр. усилия и предполагает своего рода смысловой скачок, т.е. переориентацию восприятия на иную реальность, иную сферу опыта. Напр., религ. опыт резко отличается от опыта повседневности и переход от одного к другому требует опр. душевной и эмоц. перестройки. Каждая из конечных областей значений представляет собой совокупность данных опыта, демонстрирующих опр. 'когнитивный стиль' и являющихся (по отношению к этому стилю) совместимыми друг с другом и в себе непротиворечивыми. Когнитивный стиль, определяющий каждую из этих сфер, складывается из шести элементов: особенная форма активности; специфич. отношение к проблеме существования объектов опыта; напряженность отношения к жизни; особое переживание времени; специфика личностной определенности действующего индивида; особая форма социальности. Любая из сфер опыта или конечных областей значений отличается по нескольким из этих параметров. Если взять такие сферы, как мир повседневности и мир научного теоретизирования, окажется, что когнитивный стиль, характерный для повседневности, определяется в конечном счете особенной формой активности, по Ш., трудовой деятельностью. В мире научного теоретизирования, наоборот, практикуется созерцат. установка. Это осн. отличие. Другое отличие мира повседневности от мира науки в том, что специфическое 'эпохе' повседневности есть воздержание от сомнения в объективном существовании самого деятеля и предметов внешнего мира. В научном теоретизировании, наоборот, принято не учитывать личностную определенность теоретика. Специфич. форма переживания времени в науке - вневременность, придающая теоретизированию свойство обратимости. Повседневная же деятельность необратима по причине необратимости изменений, вносимых в окружающий мир. Необратима и игра, но по другой причине. Теоретик может начать снова, пересмотреть, изменить решение проблемы. Подобного рода различия можно найти между миром повседневности и миром фантазии, миром повседневности и миром душевной болезни и т.д. Но все прочие 'миры' по отношению к миру повседневности характеризуются к.-л. рода дефицитом - дефицитом существования, дефицитом активности, дефицитом личностной вовлеченности и т.п. Поэтому Ш. именует повседневность 'верховной реальностью' и ее рац. типологич. структура оказывается, т.о., наиболее полной и насыщенной, наиболее соответствующей деятельной природе человека формой человеч. восприятия мира.

По сути дела анализ разл. сфер опыта, данный Ш., оказался анализом разл. 'культурных миров', выявлением свойственного каждому из них когнитивного стиля, внутр. форм их организации. Сам Ш. продемонстрировал возможности использования разработанного им понятийного аппарата, дав блестящие образцы анализа и лит-ры, и мифологии, и нек-рых типов личностей, распространенных в рамках повседневности (чужак, новичок и т.д.). В дальнейшем идеи Ш. легли в основу целых направлений в зап., прежде всего амер., науке об об-ве, известных как феноменологич. социология и социология повседневности (или социология обыденной жизни).

Соч.: Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. W., 1932; Collected Papers. V. I-III. The Hague, 1962-66; Reflections on the Problem of Relevance. New Haven; L., 1970; The Structures of the Life-World (with T. Luckman). Evanston, 111., 1973; Структура повседневного мышления // Социол. исследования. 1988. ? 2..

Лит.: Новые направления в социол. теории. М., 1978; Ионин Л.Г. Понимающая социология. М., 1979; Григорьев Л.Г. 'Социология повседневности' Альфреда Шюца // Социол. исследования. 1988. ? 2; Руткевич Е.Д. Феноменологич. социология знания. М., 1993; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

Л. Г. Ионин

368


Сканирование Янко Слава

yankos@dol.ru

http://www.chat.ru/~yankos/ya.html