нии 'Лотмановский сборник'), а также интервью, где он, отвечая на вопросы, рассказывает о своей жизни, о своих учителях, о коллегах-ученых. Второй раздел включает в себя популярные статьи о судьбах науки, в первую очередь гуманитарной, в современном мире, о будущем науки, о развитии семиотики, пушкинистики, о проблемах, которые встают перед молодыми исследователями. В третьем и четвертом разделах объединены юбилейные статьи, этические размышления и статьи на педагогические темы. Ю. М. Лотман был не только блестящим университетским профессором, но и автором школьных учебников, много размышлявшим о судьбах современной школы, о педагогическом процессе и о качествах (научных и человеческих), которые необходимы педагогу. Думается, что этот раздел вызовет особый интерес у учителей, а также у студентов, которые готовятся стать педагогами. Последний раздел составляют телевизионные выступления Ю. М. Лотмана. Это сценарий телевизионного фильма о Пушкине, а также цикл телевизионных 'Бесед о русской культуре', записанных Эстонским телевидением в 1986-1992 годах и транслировавшихся также по российским каналам. Эти лекции вызвали в свое время живой отклик среди телезрителей, сотни писем, адресованных самому Лотману, где выражалось не только восхищение его эрудицией, восторг тем богатством знаний, которыми он делился с экрана, но и признательность за человеческое тепло, оптимизм, уверенность в осмысленности существования человека, которые Лотман смог им внушить. Телевидение также получало поток писем с просьбой повторить цикл 'Бесед о русской культуре'. Теперь широкий читатель сможет, по крайней мере, прочесть текст этих лекций.

Лотману была присуща ненавязчивая, но неотразимая по силе воздействия манера превращать своих читателей и слушателей в собеседников, рассуждать вместе с ними и подводить их самих к нужным выводам. Думается, что предлагаемая книга, как никакая другая из его книг, раскрывает великого ученого как личность, позволяет читателю приобщиться к миру Лотмана-человека. Она даст тысячам людей радость общения с мудрым и добрым наставником.

Воспоминания. Беседы. Интервью

Творческая индивидуальность ученого

Не-мемуары¹

Идея записать военные рассказы Ю. М. Лотмана принадлежит Заре Григорьевне Минц. Осенью 1988 года Юрий Михайлович неохотно и с большим количеством оговорок согласился начать диктовать свои воспоминания, но за недостатком времени этот замысел постоянно откладывал.

Диктовать 'He-мемуары' он начал только в декабре 1992 года. Работа продолжалась до конца марта с большими перерывами. Частично воспоминания были записаны на диктофон, частично продиктованы автору этих строк. К публикуемому тексту Юрий Михайлович относился как к самой первой 'конспективной версии' и с конца февраля начал работать над дополнениями - они внесены в основное повествование в соответствии с несколько условной внутренней хронологией. Тематика дополнений имела случайный характер - это было обращение к традиционным сюжетам его рассказов о войне.

Юрий Михайлович полагал, что, когда подобные сюжеты будут исчерпаны и внесены в основной текст, предстоит еще уточнить фактическую сторону воспоминаний и отредактировать их. Эту работу Юрий Михайлович сделать не успел. В какой-то мере этот пробел был восполнен Лидией Михайловной Лотман и Михаилом Юрьевичем Лотманом.

Е. А. Погосян

В тридцать девятом году Ворошилов заявил в одном из выступлений - я сейчас не помню в каком, - что отсрочка, которую получают студенты, несправедлива, и все студенты были лишены ее. Я учился на первом курсе филологического факультета, на отделении русского языка и литературы.

Поступление в университет совершенно переменило мою жизнь. В школе в шестом - седьмом классах я пережил трудное время. У меня был конфликт с учительницей русского языка и литературы - как ее звали, не помню - и с определенной частью класса. Был один эпизод: мы проходили 'Ревизора', учительница разбила класс на роли, и мы читали по ролям. Я должен был читать Хлестакова. Впервые в жизни я почувствовал в себе наклонность

¹ Впервые: Лотмановский сборник. I. M., 1995. С. 5-53.

Передо мной были две возможности: продолжать искать работу в Ленинграде, стучаться в закрытые для меня двери или плюнуть и, сбросив со стола карты, начать какую-то совершенно другую игру. И я выбрал второе. На одном курсе со мной училась милая ленинградская девушка Оля Зайчикова. Отношения наши заключались в том, что мы иногда болтали, встретившись в библиотеке или в коридорах филфака. Ее жених погиб на войне, отношения наши были милые, но довольно далекие. Однажды встретившись с Олей, мы заговорили о наших делах, и она, узнав, что я долго и безуспешно ищу работу, что мне это в высшей мере обрыдло, что я хочу плюнуть и уехать куда-нибудь из Ленинграда (я тогда видел перед собой деревенскую школу и заранее собирал побольше книг, которые можно было увезти), предложила мне позвонить в Тарту, в тот же учительский институт, куда была назначена она и где, как она знала, было незанятое место по русской литературе. Я позвонил директору института Тарнику. Он, выслушав все мои анкетные данные, сказал, что я могу приехать.

Одевшись в слегка перешитый отцовский черный костюм, единственный мой 'праздничный', я поехал в Тарту, где остался на всю остальную жизнь.

Незнание языка и обстановки, а также бессовестная глупость, которая сопровождает меня на всем протяжении жизни, помешали мне увидеть трагичность той обстановки, в которую мы попали. Я искренне воспринял ситуацию как идиллию: работа со студентами доставляла огромное удовольствие, хорошая библиотека позволяла энергично продвигать вперед главы диссертации, в основном уже написанной, дружба с кругом молодых литературоведов, в эту пору обитавших в Тарту, - все это создавало у меня ощущение непрерывного счастья. Четыре - шесть часов лекций в день не утомляли, а неожиданно сделанное открытие, что по ходу чтения лекции я способен прийти к принципиально новым идеям и что к концу занятий у меня складывались интересные и неизвестные мне вначале концепции, буквально окрыляло.

Диссертация была фактически написана еще в студенческие годы и сразу после окончания университета я подал ее на защиту (это, кажется, было воспринято как нахальство, но, честное слово, это была просто наивность).

Оппонентами были П. Н. Берков и А. В. Предтеченский. К моменту защиты кандидатской у меня уже практически была готова докторская. На это время приходятся важные события моей жизни. Я перешел на работу в университет (количество студентов росло, и появилось добавочное вакантное место; ректор Ф. Клемент предложил мне его). И я женился. Зара Григорьевна переехала в Тарту (мне пришлось при этом преодолеть ее отчаянное сопротивление: она не хотела бросать свою школу и собиралась, как я ей ехидно говорил, 'строить социализм в одном отдельно взятом классе').

Оформление наших отношений было совершенно в духе комсомольского максимализма Зары Григорьевны. Мы отправились в загс 'оформлять наши отношения'. Ни я, ни Зара Григорьевна не рассчитывали, что там придется снять пальто. Но на мне все-таки был 'лекционный' костюм (на семейном языке называвшийся 'дым и мрак' - левый рукав его был закапан стеарином, потому что по вечерам выключали свет и работать приходилось при зечке). Праздничных платьев у Зары Григорьевны не было вообще (мещан-

отстаивал неприложимость семиотических методов к индивидуальному творчеству, ограничивая их пределами фольклора. Идея о неразрывной связи, которая существует между семиотическими методами и замкнуто-традиционными структурами в дальнейшем наиболее последовательно развивалась А. К. Жолковским и Ю. К. Щегловым, обусловив их интерес к детективу как к структуре, в которой законы языка значительно доминировали над текстами. В дальнейшем, правда, и эти исследователи сконцентрировали свое внимание на творчестве Ильфа и Петрова, а затем, еще более расширив текстовое пространство, переместили значительную часть своих интересов в область нарушения правил. Однако вначале их интересы были именно в этой сфере.

Непосредственное столкновение разных школ и, более того, разных ученых, отличавшихся индивидуальными научными особенностями, областями научного опыта, большей или меньшей ориентацией на традицию или личностное искусство, оказалось исключительно плодотворным, и дальнейшее развитие семиотических исследований многим обязано этому счастливому сочетанию.

Включение, начиная с третьей Летней школы, в тартускую группу Б. М. Гаспарова еще более обогатило общее движение, поскольку принцип разнообразия в единстве получил новое и яркое подтверждение.

Я уже сказал, что на каждый новый том и на каждую Летнюю школу мы смотрели как на последнюю. Это не риторическая фигура. Научное движение совершалось на фоне обстановки, к которой вполне были применимы слова Пастернака:

А в наши дни и воздух пахнет смертью:

Открыть окно - что жилы отворить¹.

На этом фоне складывались две культурные ориентации. Одна, представленная Б. М. Гаспаровым, как бы продолжала установку Пастернака - замкнутость, стремление 'не открывать окна'. Философия 'башни из слоновой кости' была для Б. М. Гаспарова принципиальной (что, кстати, резко противоречило его таланту превосходного лектора, любящего и умеющего овладевать аудиторией). Что же касается 3. Г. Минц, Б. Ф. Егорова и меня, то мы стали принципиальными 'просветителями', стремились 'сеять разумное, доброе, вечное'.

Змея растет, сбрасывая кожу. Это точное символическое выражение научного прогресса. Для того чтобы остаться верным себе, процесс культурного развития должен вовремя резко перемениться. Старая кожа делается тесной и уже не защищает, а тормозит рост. На протяжении научной жизни мне вместе с тартуской школой приходилось несколько раз сбрасывать старую кожу. Самый близкий пример - это трудности ее теперешнего состояния, когда почти весь состав переменился, пополнившись новым поколением. А старое поколение заметно сходит со сцены. Как бы ни были грустны отдельные моменты этого процесса, он не только неизбежен, но и необходим. Более того, он был как бы заранее запрограммирован нами. Остается лишь надеяться, что, сбросивши кожу, змея, меняя окраску и увеличиваясь в росте, сохранит единство самой себя.

¹ Пастернак Б. Рояль дрожащий пену с губ оближет... // Пастернак Б. Избр.: В 2 т. М., 1985. Т. 1. С. 136.

Двойной портрет¹

Эту статью Ю. М. Лотман диктовал в декабре 1992 года. По замыслу автора в нее должны были войти сравнительные описания его университетских преподавателей: Б. В. Томашевского и Г. А. Гуковского, М. К. Азадовского и В. Я. Проппа, Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского. Предполагалось, что она будет включена в сборник статей 1991-1993 годов. Однако, через некоторое время Юрий Михайлович решил, что воспоминания не представляют научного интереса, и работа осталась незавершенной. Некоторую ее часть автор считал возможным напечатать вместе с 'He-мемуарами'. Статья публикуется полностью (по черновой рукописи), отдельные хронологические неточности не оговариваются. В подготовке текста к печати приняли участие Л. Н. Киселева и М. Ю. Лотман.

Т. Д. Кузовкина

Томашевский и Гуковский

Сжатую характеристику ученого обычно ограничивают перечнем его сочинений и концепций. Когда мы говорим о Томашевском, такое описание было бы значимым и богатым. Но оно не было бы полным. Томашевский-ученый неотделим от яркого, незаурядного облика Томашевского-человека. Всякий рассказ о нем в сжатой форме энциклопедического справочника пройдет мимо некоторой доминирующей черты этой исключительно нестандартной, самобытной личности. Он был выдающимся знатоком французской литературы и высшей математики, непревзойденным авторитетом в текстологии и обладал совершенно уникальной способностью читать трудные почерки². Можно было бы продолжить список его разнообразных научных способностей и интересов, однако при личном знакомстве с ним поражало не только это, а тот труднообъяснимый комплекс благородных мужских качеств, который составляет шарм высшего тона военного человека. Булат Окуджава в стихотворении, посвященном Пушкину, писал:

Он красивых женщин любил

любовью не чинной,

¹ Впервые: Лотмановский сборник. 1. М, 1995. С. 54-71.

² Сейчас существует ряд технических средств для того, чтобы прочитывать густо замазанные и зачеркнутые строки. Томашевский в них не нуждался: только прищурив глаза, читал любой зачерненный текст. Мне, тогда еще начинающему филологу, он говорил: 'Это же очень просто. Зачеркивающий бессознательно следует определенной логике. Видите, он нанес ряд густых черточек наискось слева направо. Умственно снимите их. Это можно сделать, потому что они повторяются в правильном узоре. Под ними такая же цепь черточек справо налево. Снимите и их. Видите, перед вами совершенно ясная, незачеркнутая строка'. Я сознательно привожу этот пример - в нем проявилась железная логика и одновременно сильно развитое воображение. Редкостное сочетание этих качеств составляло творческий принцип Томашевского.

и даже убит он был

красивым мужчиной¹.

Можно спорить о том, так ли следовало характеризовать Дантеса, но сама мысль о распространяющейся вокруг Пушкина ауре мужской энергии справедлива. Эта же аура была и у одного из самых замечательных людей в плеяде русского пушкиноведения - Бориса Викторовича Томашевского. Если есть некая квинтэссенция положительных свойств подлинного мужчины, то в Томашевском она проявилась, может быть, в большей мере, чем в ком-либо из тысяч мужчин, с которыми мне приходилось встречаться в жизни. Для меня, тогда еще романтически настроенного, он ассоциировался с декабристом Луниным, хотя во внешности его ничего 'гусарского' не было. Широкоплечий, с несколько мешковатой фигурой, с лицом скорее инженера, чем филолога, Томашевский не был тем, кого можно назвать красавцем. В его облике и в интонациях всегда присутствовала ирония. Он не выносил пафоса, даже искреннего. Атмосфера мужественности господствовала над обаянием его насмешливого ума и огромной эрудиции.

В науке он более любил разрушения красивых концепций, чем предположения, даже самые увлекательные. Мы его называли 'великим деструктором', но за возведенным в принцип сомнением стоял тщательно скрытый слой романтики, которого сам он стыдился как недостатка, маскируя его насмешливым тоном.

Однажды, в самый разгар кампании борьбы с космополитизмом, мы столкнулись с ним при выходе из туалета в Пушкинском Доме. 'Единственное место в этом доме, где легко дышится', - бросил он на ходу. Насмешливые реплики его были убийственны и в свое время составляли значительную часть своего рода устной хрестоматии коридоров Пушкинского Дома. В трагической обстановке заседаний, посвященных разоблачению космополитов, Томашевского тоже вытащили на трибуну и пытались заставить 'каяться'. Обвинение заключалось в том, что он читает спецкурс по поэтике, то есть, по мнению критиков, пытается 'протащить' формализм. На кафедре, с которой один за другим сходили 'признававшие ошибки' профессора, Томашевский презрительно буркнул: 'Мне что Мария Семеновна² включила в расписание, то я и читал, не хотите - не буду'. Правда, положение его было менее драматичным, чем у других, подвергавшихся в этот период критике профессоров. Собрание пушкинских рукописей в ИРЛИ, где он был незаменим, и один из основных технических вузов, где продолжал читать курс высшей математики, создавали ему надежные плацдармы для отступления. В сочетании с глубоким чувством независимости, это давало ему прочную почву под ногами. Пушкин в стихотворении 'Еще одной высокой, важной

¹ Окуджава Б. Ш. Счастливчик Пушкин // Окуджава Б. Ш. Чаепитие на Арбате. Стихи разных лет. М., 1996. С. 158.

² Мария Семеновна Лев, занимая формально какую-то техническую должность, держала в своей памяти все дела кафедры, знала поименно всех студентов, напоминала профессорам все их дела, в общем, была в самом точном значении этого слова 'душой факультета'.

который должен был включать в себя широко задуманную цепь монографий: после Пушкина был объявлен спецкурс о Гоголе (книга, написанная на основе этого спецкурса¹, не была закончена к тому времени, когда Гуковский был арестован и вскоре погиб в следственной тюрьме). Монография о Гоголе была опубликована лишь в первую 'оттепель', в 1959 году, без развернутой вступительной статьи, с краткой редакционной заметкой без подписи, автором которой был Г. П. Макогоненко. Окончание последней главы было изъято во время обыска и затерялось где-то в архивах КГБ, но то, что в монографии не нашлось места 'Выбранным местам из переписки с друзьями', не было следствием грубого внешнего вторжения, а представляло результат самой концепции Гуковского. Его Гоголь не должен был писать 'Выбранные места...'. Помню образ, которым он заканчивал спецкурс по Гоголю. Он рассказал, что однажды был свидетелем того, как какой-то человек, пересекавший железнодорожную линию, оказался между двумя несущимися навстречу друг другу поездами. Когда они пронеслись, между двумя путями оказалась стоящая вертикально фигура с оторванной головой. В этом Гуковский находил как бы символ трагедии Гоголя, оказавшегося между двумя несущимися в противоположных направлениях путями России², - Гоголя, разрываемого на части Белинским и славянофилами.

Цикл исследований, задуманный Гуковским, не был даже пунктиром намечен перед аудиторией, и его замыслы двух противопоставленных книг о Толстом и Достоевском остаются для нас лишь предметом печальных догадок. Несколько устных докладов, прочитанных им в последний период, дают основания для очень приблизительных выводов о том, чем должна была кончиться серия. 'Клим Самгин' должен был сделаться отправным пунктом для сурового исторического суда над эпохой декаданса. Можно предполагать, что будущее представлялось исследователю как путь к новой пушкинской эпохе.

Г. А. Гуковский умел намечать для себя далеко идущие перспективные дороги. Но он умел не превращаться в раба этих собственных созданий. Он погиб в полном расцвете исследовательского таланта и, можно думать, что вряд ли он ограничился бы осуществлением задуманных планов. Очень может быть, что сами планы показались бы ему устаревшими. В нем были два чело-

¹ Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959.

² Автобиографический эпизод, который рассказывал на лекции Гуковский, мог быть им осмыслен под влиянием соответствующего места из монографии А. Белого 'Мастерство Гоголя' (отношение концепции Гуковского к интерпретации творчества Гоголя А. Белым должно было бы стать предметом отдельного разговора): 'Гоголь, начав с пленяющих безделушек, цельных музыкой, дав цельность стиля за счет погасшей мелодии, вдруг ужаснул узкой тенденцией, в которой завял его стиль, отчего и организм его творчества оказался... без головы; а голова - осталась без туловища: тело без головы взял в свои руки Белинский, раскрыв в нем тенденцию огромнейшей значимости; из неоконченной головы им изваиваемого процесса, оторванной от тела, Гоголь, выпотрошив мозг, сделал... жандармскую каску и арестовал свое творчество; но 'Жандармская каска", просунутая в 'Переписке" и 'Исповеди", не смогла отвести тока, шедшего через Гоголя-творца в рассудочно-безголовое тело его творений, головой которых оказалась вся русская литература, продолжавшая развивать дело Гоголя: без Гоголя-проповедника' (Белый А. Мастерство Гоголя. М.; Л., 1934. С. 27).

века: один как будто точно знал, куда идет литература, и готов был ее учить, другой всегда стоял на пороге двери, открытой в неизвестность, и готов был заново учиться. Именно этот второй Гуковский был наиболее плодотворен для своих учеников, хотя поверхностные его последователи ограничивались тем, что приносили клятву верности тем или иным догматам своего учителя.

Азадовский и Пропп: два подхода

Анализ текста допускает два возможных подхода. По сути дела, они настолько близки между собой, что очень часто различия между ними представляются лишь технической деталью, а не принципиально иным структурным основанием. В одном случае мы формулируем тип кода и затем на его основании создаем реальный текст. Во втором случае первичным является некоторый текст, из которого путем абстрагирования извлекается кодовая система. Может показаться, что оба эти подхода - деталь, от которой, говоря об общих закономерностях семиотической системы, можно отключиться. Семиотическое содержание не изменится в зависимости от того, в каком направлении мы к нему движемся. В реальности, однако, это не так. И в зависимости от того, идем ли мы от конкретного текста к абстрактной его модели или, наоборот, от модели к тексту, мы сталкиваемся с совершенно различными механизмами и неодинаковыми результатами.

Размышления о том, как влияет на самые основы науки выбор одного из, казалось бы, симметричных путей: от модели к тексту или от текста к модели, - позволяют нам яснее представить себе различие и сходство двух основных направлений в нашей фольклористике. Эти направления связаны с именами и деятельностью В. Я. Проппа и М. К. Азадовского. Автор этих строк имел счастье в студенческие годы работать под руководством и того и другого на кафедре фольклора Ленинградского университета.

При том бесспорном уважении и даже любви, которую вызывал у нас М. К. Азадовский, в 50-е годы нам (говорю о группе молодых фольклористов, которые в ту пору приступали к научной работе) более импонировал Пропп. Метод Азадовского казался эмпирическим и недостаточно концептуальным, в то время как свежие, недавно получившие научное признание идеи Проппа представлялись тем долгожданным новым словом, которое призвано совершить переворот в филологических науках. Не случайно, основополагатели отечественной семиотики, исключительно высоко ценя Проппа, Азадовского фактически обошли своим вниманием. Модели тогда интересовали ученых больше, чем тексты. В настоящее время, не принижая ни в малейшей степени блестящих идей В. Я. Проппа, нельзя не заметить, что подход Азадовского представляется, возможно, более актуальным. С точки зрения Проппа, реальностью является кодовая структура. Она как генотип скрыта в глубинах и реализуется во множестве взаимно равноценных текстов. Исследователь, поступая с текстом по способу, когда-то предложенному для несколько другой задачи: вскрыв его как 'с трюфлями пирог'¹, - извлекает структуру, которая

¹ Батюшков К. Н. К Ж<уковско>му // Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1978. С. 275.

развития идет в постоянном живом отношении между увеличением количества вариантов, выводимых из абстрактной исходной модели, и сокращением их. Сочетание роста и уменьшения вариативности, как правило, образует в живой динамической структуре пульсирующее пространство, на фоне которого высвечиваются тенденции развития и старения.

<Эйхенбаум>

Борис Михайлович Эйхенбаум в кругу замечательных людей, составлявших неповторимо-своеобразный букет русистов на филфаке первых послевоенных лет, занимал совершенно особое место. Оценка вклада его в литературоведение - специальная тема, которая должна была бы сделаться предметом особых монографий. Здесь, однако, мы не претендуем на эту трудную и требующую специальных разысканий работу. Нам хотелось бы лишь добавить несколько живых черт (плод личных контактов), которые могут частично восстановить живые черты этого замечательного человека и ученого. В 'Каменном госте' Пушкин создал исключительно глубокий и нестандартный образ Дона Альвара - сочетание физической хрупкости и духовной силы.

Каким он здесь представлен исполином!

Какие плечи! что за Геркулес!..

Дон Гуан иронически замечает, что

Здесь, став на цыпочки, не мог бы руку

До своего он носу дотянуть.

И тут же снимает всякую тень иронии противопоставлением героического духа этому не соответствующему ему телу:

... а был

Он горд и смел - и дух имел суровый...¹

Б. М. Эйхенбаум не был, как пушкинский Дон Альвар, ни тщедушным, ни узкоплечим, его невысокая фигура была изящной, до последних дней стройной. Она сочеталась с манерами светского человека, постоянным изяществом жестов, утонченной аккуратностью одежды. Но, как и герой пушкинской трагедии, он сочетал фигуру кабинетного ученого не только с изяществом манер, но и с рыцарским духом и необычайной твердостью характера. В конце 40-х - 50-е годы судьба обрушила на него серию тяжелых ударов: в последние дни войны на фронте погиб его сын - талантливый молодой композитор, которому предвещали судьбу нового Шостаковича, из жизни ушла его жена, как писал он в дневнике, единственная близкая к нему женщина (духовной близости с дочерью не было). За этим последовала длинная цепь оскорбительных, необъективных нападок в печати. Можно не упоминать о невежественных клеветниках, но, к сожалению, к кампании преследователей присоединились и такие люди, как Б. И. Бурсов.

¹ Пушкин А. С. Т. 5. С. 390.

Николай Иванович Мордовченко¹(Заметки о творческой индивидуальности ученого)

Николай Иванович Мордовченко принадлежал к ученым, чья научная деятельность развертывалась с большой внутренней сосредоточенностью, отличаясь более глубиной, чем стремительностью. Если к этому добавить, что он скончался сорока семи лет, в начале творческой зрелости, то станет очевидно, что перечень написанных и опубликованных им трудов далеко не адекватен возможностям этого незаурядного и разностороннего ученого. Именно это - трагическое несоответствие между тем, что уже было заявлено, обдумано, тщательно готовилось, и завершенным и опубликованным - делает для всех, имевших счастье лично знать Н. И. Мордовченко, его безвременную кончину столь же горькой сейчас, как и двадцать два года тому назад.

И все же не только горечь по поводу того, что ученый не успел сделать, заставляет сейчас называть имя Н. И. Мордовченко: его исследовательская работа обладает чертами, которые позволяют характеризовать ее как яркую и своеобразную страницу в истории отечественной науки. Богатство и надежность фактических сведений, глубокая научная честность давно уже сделали труды Н. И. Мордовченко авторитетным пособием, источником надежных сведений и тщательно выверенных концепций. Однако в настоящей работе нам хотелось бы сосредоточить внимание на другой стороне, менее бросающейся в глаза, - исследовательском методе покойного ученого.

Николай Иванович Мордовченко развился как ученый в обстановке интенсивных творческих общений с блестящей плеядой ленинградских ученых 1920-х годов. Ученик известного пушкиниста и декабристоведа, историка и филолога одновременно², воспитанный в школе строгого историзма, изучения литературы как части более широкого движения общественной мысли России, он одновременно получил ряд творческих импульсов со стороны Ю. Н. Тынянова, Б. М. Эйхенбаума, с которым его связывала длительная дружба, Г. А. Гуковского. Двойная перспектива, рассмотрение литературного произведения, с одной стороны, как исторического памятника, документа эпохи в ряду других документов и, с другой - как произведения искусства, текста совершенно особой природы, позволяла увидеть факты литературы в том двойном сочетании историзма и внутренней организованности, которое на современном научном этапе рассматривается как одно из наиболее обязательных условий анализа.

Общий поворот от теоретических проблем искусства к историческим был одной из характерных особенностей литературоведения 1930-х годов, и сформировавшийся в этот период Н. И. Мордовченко в первую очередь был историком литературы.

¹ Впервые: Историографический сборник Саратов, 1973. ? 1 (4). С. 205-213.

² Имеется в виду Ю. Г. Оксман, не названный, по-видимому, по цензурным соображениям. (Примеч. составителей).

Каковы же были принципы Н. И. Мордовченко как исследователя исторического материала? Ответ на этот вопрос сложен, поскольку Н. И. Мордовченко принадлежал к ученым, которые, построив научное здание, тщательно убирают леса, а конструкцию, на которую опирается вся постройка, скрывают в толще массивных стен. Исследовательские принципы ученого, как и его научные концепции, глубоко скрыты в надежной толще фактических разысканий, многочисленных, концентрированно сообщаемых читателю документальных данных. У невнимательного читателя может создаться впечатление эмпиризма, впечатление глубоко ложное.

Основной, казалось бы технической, предпосылкой подхода Н. И. Мордовченко к документу являлось убеждение в том, что ни один текст не раскрывает своего глубинного смысла сам из себя, - будучи частью исторического движения культуры, он представляет собой ответ, отклик, реплику в споре, полемическое или сочувственное включение в борьбу мнений и вне ее не может быть понят. На семинарах и в устных беседах ученый не переставал предупреждать об опасности непосредственной подмены истолкования документа 'сырой' цитатой из его текста.

Такой подход требовал сплошного анализа всей толщи культурной жизни эпохи, раскрытия ее как некоторого сложного спектакля, в котором каждая реплика обнаруживает свой смысл не сама по себе, как изолированная сущность, а в связи со всем многоголосием мнений и высказываний (в таком подходе явно ощущается связь с теорией пародии, полемики, представлением о том, что именно в отталкиваниях раскрывается и суть собственной позиции писателя, и активное лицо литературных процессов - со всем комплексом идей, который был положен в основу представлений о механизме литературной диахронии, разработанных Ю. Н. Тыняновым и Б. М. Эйхенбаумом, а позже - Г. А. Гуковским). С этим представлением было связано стремление к широте и фактической конкретности материала, привлекаемого историком. Выявление полемичности для современников того или иного текста позволяет не цитировать, а обнаруживать значение цитаты. Выключенный из многоголосия эпохи, документ остается немым настолько, что порой даже публикация текста не может включить его в науку. Из сказанного - попутно заметим - вытекает, что подчеркнутая фактологичность работ ученого представляла собой не отказ от концептуирования, а наиболее последовательную реализацию разделяемой ученым теоретической доктрины.

С этим же комплексом идей было связано повышенное внимание Н. И. Мордовченко к журналистике и критике. Именно в этой сфере историко-культурного материала с наибольшей полнотой раскрывалась возможность сопоставления мнений, позиций, высказываний, раскрытия прямых и скрытых полемик. В трудах Н. И. Мордовченко история журналистики и критики - в конечном счете история общественных идей - представала как своеобразная ткань, в которой различные линии, сложно переплетаясь друг с другом, образовывали целостное лицо эпохи, литературного направления, группы. С наибольшим блеском этот метод проявился в посмертно изданной докторской диссертации Н. И. Мордовченко 'Русская критика первой четверти XIX века' (защищена в 1948 году, издана в 1959-м).

лении была монография 'В. Белинский и русская литература его времени' (М.; Л., 1950). Горько сознавать, что этот первый шаг оказался последним. Смерть оборвала путь ученого в момент, когда он вступал в новый, более зрелый период научной деятельности.

Говоря об этом, только лишь наметившемся повороте, хотелось бы указать на один его аспект: постоянно изучая историю русской поэзии (известно, что научный путь его начался с исследований, посвященных Есенину, в дальнейшем объектом пристального внимания становились Пушкин, поэты-декабристы, Лермонтов, Тютчев), Н. И. Мордовченко почти ничего не публиковал касающегося этой части его постоянных интересов и упорных трудов. Однако переход к работе над монографией, посвященной столь неожиданному для тех, кто знал Н. И. Мордовченко лишь по печатным публикациям, научному жанру, как внутренний анализ обширного поэтического текста - романа 'Евгений Онегин', - постепенно подготовлялся. В 1947/48 учебном году Н. И. Мордовченко объявил в Ленинградском университете специальный семинар по 'Евгению Онегину', участником которого посчастливилось быть автору этих строк. Замысел семинара, видимо, отражал некоторые черты плана монографии, рисовавшегося в уме ученого.

Участникам семинара были розданы темы - отдельные главы пушкинского романа в стихах. Предполагалось, что каждый докладчик напишет моногрфию по одной главе - текстологический анализ, историю написания, внутренний художественный строй, отклики критики. Из этих отдельных монографий должна была сложиться книга - монография, объединяющая воедино самостоятельные исследования по каждой главе. Хотя ход семинара далеко не полностью оправдал надежды руководителя (некоторые из участников выполнили свою часть работы недостаточно глубоко), нам он интересен с другой стороны - он приоткрывает завесу в крайне интересный, но нереализованный замысел ученого (единственным печатным трудом, отражающим работу ученого над 'Онегиным', является маленькая газетная статья ''Евгений Онегин" - энциклопедия русской жизни', Пресс-бюро ТАСС, 1949, ? 59, написанная к юбилею, но отнюдь не 'юбилейная'; тонкая и вдумчивая, хотя и крошечная по объему работа). Роман Пушкина должен был быть показан как противоречивое единство, солнечная система, внутренне единая, но одновременно состоящая из вполне самостоятельных планет. Видимо, значительную роль автор отводил тщательному анализу переплетений мнений критиков по поводу романа, которые должны были составить контекстную раму - контрастный фон для пушкинского текста.

Книга была обдумана и сложилась в голове ученого, когда его настигла внезапная смерть.

В заключение нашего краткого и не претендующего на систематичность очерка хотелось бы отметить, что существует глубокая и вполне закономерная связь между трудами автора и его личным, человеческим обликом. Вдумчивый историк по трудам ученого восстановит его лицо с такой же точностью, с какой реконструируется тип эпохи по дневникам или письмам. Сдержанный, скромный, глубокий, предельно честный стиль научных сочинений Н. И. Мордовченко как нельзя лучше характеризует и его как человека.

Последний экзамен, последний урок...¹(Несколько слов о Романе Осиповиче Якобсоне)

18 июля 1982 года в Кембридже (США, штат Массачусетс), не дожив нескольких месяцев до своего 86-летия, скончался один из виднейших мировых лингвистов, славистов, энциклопедический по своим интересам исследователь-гуманитар Роман Осипович Якобсон.

Научное наследие Р. О. Якобсона огромно: вышедшая в 1971 году библиография его трудов² насчитывает 828 номеров (среди них монографии в сотни страниц). А кипучая научная деятельность проф. Якобсона не прекращалась буквально до последнего дня, и список его трудов за последние десять лет увеличился еще намного. Вышедшие до сих пор пять обширных томов (по 700-800 страниц in quarto)³ не охватывают еще значительной части его трудов. Но главное не в этом, а в том, что каждая - буквально каждая - из этих сотен книг и статей, каждый доклад на той или иной конференции, каждое интервью было научным событием, сенсацией, разрушавшей сложившиеся научные представления и открывавшей новые, совершенно неожиданные научные перспективы. Он никогда не был продолжателем. Даже продолжателем самого себя...

Когда осенью прошедшего года я получил от редакции журнала 'Keel ja Kirjandus'⁴ заказ на статью об Якобсоне, я вставил лист в пишущую машинку... и понял, что писать не могу. Причин было несколько. Первая состояла в следующем: для того, чтобы писать некролог, надо привыкнуть к мысли, что человек умер, почувствовать эту мысль. Некролог легко писать о человеке, который давно уже пережил себя, чей человеческий, научный, творческий путь закончился задолго до того, как жизнь покинула его тело. Но как 'подводить итоги' научной жизни исследователя, который до последних дней напоминал гейзер, готовый в любую минуту взорваться целым извержением гипотез, идей, блестяще подобранных неожиданных фактов.

Я встретился с Р. О. Якобсоном в последний раз два года тому назад в Москве, и он был все тот же: блестящая память, исключительная умственная энергия, новые идеи. Никакого следа умственной старости. Он не кончал путь, он был в пути. Как тут 'подводить итоги'?..

Но еще важнее другое. Смерть для того, кто умирает, - последний экзамен. Весь труд жизни, вся жизнь целиком вдруг приобретает для тех, кто

¹ Впервые - на эстонском языке: Moni söna Roman Jakobsonist // Keel ja Kirjandus. 1983. ? 4. Lk. 188-190. На русском языке: Вышгород, 1995. ? 3. С. 36-40.

² Roman Jakobson. A bibliography of his writings, with a foreword by С. Н. van Schooneveld, The Hague-Paris, 1971. Примеч. Ю. Л.

³ Jakobson R. Selected Writings, 1962-1981, Mouton, The Hague; vol. 1: Phonological Studies, 1962, Second expanded edition, 1971: vol. 2: Word and Language, 1971: vol. 3: The Grammar of Poetry and the Poetry of Grammar, 1981: vol. 4: Stavic Epic Studies, 1966; vol. 5: Verse: Its Masters and Explorers, 1981. Примеч. Ю. Л.

⁴ 'Keel ja Kirjandus' (ости.) - 'Язык и литература'. Эстонский филологический журнал, выходящий в Таллине.

Научный динамизм, романтическую вражду к всякому застою Якобсон сохранил до конца своих дней. Редко можно указать на пример такой чуткости к новому в других областях науки и - даже более того - интуитивное предчувствие будущих открытий в областях, казалось бы, совсем далеких от лингвистики. Глубокие соображения о связи лингвистики и семиотики с молекулярной генетикой и новейшими исследованиями функциональной асимметрии больших полушарий головного мозга человека стали возможны в последних трудах Якобсона лишь потому, что еще в начале 1940-х годов в его работах стали появляться мысли, свидетельствовавшие об огромной научной чуткости и о таланте 'научного предчувствия'.

Мне случалось читать медицинские работы, утверждавшие, что талант - это болезнь. Глядя на творческий путь Р. О. Якобсона, хочется сказать, что это болезнь заразительная: куда бы Якобсона ни забросила трудная судьба человека середины XX века, вокруг него неизменно возникал научный кружок, который скоро превращался в исследовательский центр мирового значения. Это делает научную биографию Якобсона неотделимой от истории гуманитарной науки нашего века.

[О Натане Эйдельмане]¹

...Мы сидели у Петра Андреевича Зайончковского и обсуждали пути движения русской исторической науки. Я собрался уходить. 'Подождите, - сказал Петр Андреевич, - я познакомлю вас с самым многообещающим из молодых историков. Он скоро придет'. Минут через десять раздался звонок и в прихожую вошел Натан Яковлевич Эйдельман. Так я впервые его увидел...

В дальнейшем я встречался с Натаном Яковлевичем неоднократно - в архивах и библиотеках, на научных конференциях и семинарах, в московском Доме литераторов. Я слушал его лекции и доклады в Москве и в Тарту, на Тыняновских чтениях в Резекне, на Пушкинских конференциях в Ленинграде. Он всегда был увлечен новой архивной идеей. Мы работали в смежных областях, и мне всегда было интересно говорить с ним. Даже если между встречами проходили многие месяцы, мы продолжали разговор с полуслова, будто он был прерван вчера, и всегда прекрасно понимали друг друга.

Натан Яковлевич не умел писать неувлекательно. Под его пером историческая наука органически перерастала в беллетристику: все оживало, делалось притягательным, загадочным, ярким. Мне случалось слышать, что увлекательность его работ частично навеяна вкусами издателей, но я всегда видел здесь другую причину. Натан Яковлевич был лектор и педагог Божьей милостью. Несправедливая судьба навсегда отделила его от педагогической кафедры, но жажда педагога кипела в нем. В нем жила потребность видеть

¹ Впервые: Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 335-336.

лицо своей аудитории. Популяризаторский жанр создавал ощущение непосредственного контакта с ней и утолял жажду лекторства.

...В последний раз мы виделись с ним в Мюнхене, в больнице, где я лежал после серьезной операции. Натан Яковлевич направлялся из Америки в Москву с портфелем, набитым сенсационными материалами из американских архивов. Новая работа только начиналась, и он был полон планов. Мы говорили о будущем. А для него оно уже кончалось...

Но для историка прошлое - всегда его будущее. Мы уходим - наша работа остается и ждет своих продолжателей.

'У всех была разная война...'¹

О войне рассказывать очень трудно, потому что все слушатели (те, кто не были на войне) имеют о ней ясное представление, а рассказывающие (те, кто были на войне) ясного представления о ней не имеют: для того чтобы иметь ясное представление, надо видеть на расстоянии, а наше поколение видело войну слишком вблизи. Всем ясно, что война - вещь плохая, но молодость - вещь хорошая. А наша молодость прошла на войне, поэтому у нас о войне не только плохие воспоминания.

Кроме того, как у всех людей разная жизнь и разные о ней представления и воспоминания, так у всех была разная война. Знать войну вообще так же невозможно, как знать жизнь вообще. Я знаю ту войну, которая была у артиллериста, кадрового солдата (я был призван в армию со второго курса Ленинградского университета еще в 1940 году), успевшего к ней психологически подготовиться и получить некоторые (не очень большие) профессиональные навыки; провоевавшего в 1941-1944 годах на южном фронте и только в 1944-1945-м попавшего на север - в Эстонию, Польшу, а затем - Германию.

Это все важно: в артиллерии одна война, в пехоте - другая, в степи одна война, в лесу и болоте - другая, в 1941 году одна война, в 1942-м - другая, в 1943-м - третья, четвертая, пятая. В одних случаях страшнее всего мороз, в других - танки, в третьих - комары и пикирующие самолеты, в четвертых - старшина или стертые ноги. Трудности всегда разные. Общее только одно: их всегда неизмеримо больше, чем человек может вынести физически. Поэтому преодолеть эти трудности можно лишь волей, характером или душой.

Но есть на войне и свои радости, и их не так мало. Во-первых, война все очень упрощает. Упрощает она жизненные нужды - почти все из того, что до войны казалось важным, из-за чего люди хлопотали, ссорились, шли на компромиссы, старались приобрести, оказалось ненужным: потребности в еде сводятся к котелку каши, дом - землянка, которую каждый очень скоро

¹ Впервые: Тартуский государственный университет. 1980. 16 мая. ? 4 (88). С. 1 (под рубрикой: 'Ветераны вспоминают').

может научиться строить, а копать ее и рубить для крыши лес можно в любом месте, ни у кого не спрашивая, основное удобство - чтобы ноги были сухие. А для этого есть простое средство: портянку верхним концом наматывать на голую ногу: пока нижняя половина мокнет - верхняя сохнет от тепла ноги, через полчаса можно перемотать верхним концом вниз - и ноги сухие или хотя бы теплые. Таких радостей очень много, и их быстро научаешься ценить.

Упрощаются и нравственные задачи. Для меня, например, для того чтобы быть собой довольным, считать себя порядочным человеком и иметь спокойную совесть, нужно было, чтобы телефонная связь между наблюдательным пунктом и батареей работала без перебоев. Это бывает очень трудно, требует умения и физических сил, постоянно связано с опасностью для жизни, но не требует никаких духовных поисков, разлада с собой, самоанализа. Умеешь работать и не трусишь - и все в порядке. В мирной жизни бывает сложнее.

Говоря о положительных сторонах моих военных впечатлений, не могу не отметить, что нам, мальчишкам, начинавшим войну в восемнадцать лет, было ясно, что мы сразу стали взрослыми. Все скидки на возраст, не неопытность и неумелость сразу исчезли. Ответственность стала безмерной, но зато и возросла свобода. На войне (и, подчеркиваю, на передовой) человек получает одновременно ответственность и свободу. Я надеюсь, что моим читателям не придется никогда воевать но если придется, то мой совет - держитесь ближе к передовой. На передовой - те, кто не были, мне могут не поверить - гораздо лучше, если, конечно, не считать того, что там чаще убивают. Но это на войне входит в условия игры.

И конечно, воевать можно только когда знаешь, за что воюешь, и веришь в это дело.

А вообще, от души желаю всем читателям мирной жизни.

Жить только в Тарту¹

- Что, по-вашему, формирует главные качества личности (семья, школа, случайности; позже - своя воля...)? Что было определяющим на вашем пути становления тем, кто вы есть? Вы росли в семье адвоката. Не ждали ли от вас продолжения семейной традиции?

- Я не знаю, кто я есть, и всю жизнь пытаюсь приблизиться к пониманию этого. Следовательно, я не могу сказать, какие факторы сформировали мою личность. Это и о другом человеке сказать очень трудно. О себе же - тем более когда жизнь еще не кончена и сам не знаешь, что еще сможешь и не сможешь совершить, - невозможно. О семейной традиции: в нашей семье

¹ Интервью на эстонском языке было опубликовано в газете 'Noorte Hääl' 28 февраля 1982 г. ('Noorte Hääle' lugejate küsimustele vastab TRÜ vüliskirjanduse professor filoloogia-doktor Juri Lotman). В оригинале опубликовано впервые: Вышгород. 1998. ? 3. С. 77-84.

Город и время¹

В беседе с Юрием Михайловичем Лотманом принимают участие Михаил Лотман, Любава Морева и Игорь Евлампиев. (Тарту, 28 декабря 1992 года)

Л. М.: В ваших статьях, Юрий Михайлович, рассматриваются проблемы: город как имя, город как пространство, я хочу предложить еще один сюжет - город как время. И в этом сюжете взглянуть на время по августиновской гипотезе как на единство трех составляющих: настоящее прошедшего, настоящее настоящего, настоящее будущего. Из настоящего я предлагаю взглянуть на 'время Петербурга'. И еще один сюжет, связанный со временем, - те модели города, которые вы упоминаете: Петербург в реальном историческом времени, Петербург как новая Голландия, как замысел вхождения в историческое время - это одна модель: вторая модель - Петербург как вечный город, как город, включенный в сакральное время; и третья модель - модель Петербурга как эфемерного, как несуществующего, как вневременного города. Как перекликаются эти три модели во времени? И если говорить о настоящем будущего - какие вы видите переплетения этих моделей в настоящем будущего?

Ю. Л.: Я несколько лет не был в Петербурге и не очень себе представляю, чем он за это время стал... Понимаете, зададимся вопросом: чем город построенный отличается от чертежа или раскопок? Тем, что это живой организм. Когда мы стараемся понять его, мы складываем в своем сознании какую-то одну доминирующую структуру - скажем, пушкинский Петербург, Петербург 'Медного всадника'. Петербург Достоевского или же Петербург нашего времени. Мы берем какую-то остановленную временную точку. Но это в принципе неадекватно реальности. Потому что город, даже если он встроен по какому-то строго военному и как будто бы застывшему, установленному плану, как только он стал реальностью - он зажил; а раз он зажил, он все время не равен сам себе. Он меняется в зависимости от того, с какой точки зрения мы смотрим на него. Даже в самом простом смысле; например, мы сейчас можем смотреть на Петербург с самолета, - Пушкин не мог смотреть на Петербург с самолета, он только мог вообразить эту точку зрения. Мы не можем посмотреть на Петербург, например, как он выглядит из Парижа. Это разнообразие точек зрения дает разнообразие реальных потенций того, что означает слово 'Петербург', что входит в образ Петербурга. Потому что он живой, что он сам себе не равен.

Мы создаем некую модель, жесткую, которая сама себе равна, и она очень удобна для стилизаций, для исследовательских построений. Но в модели нельзя жить, нельзя жить в кинофильме, нельзя жить ни в одном из наших исследований. Они не для этого созданы. А жить можно только в том, что само себе не равно. То, что все время о себе говорит на разных языках. Ведь Петербург, это очень интересно, был задуман как военная столица, помните: 'Люблю, военная столица / Твоей твердыни дым и гром'? А что такое воен-

¹ Впервые: Метафизика Петербурга (Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. I). СПб., 1993. С. 84-92.

ная столица, военное поселение? Это план, который когда-то и кем-то был нарисован. И город должен быть точно таким же, как план. Но в таком городе нельзя жить. Там нельзя не только жить, там и умереть нельзя. Там не будет жителей. Там первоначально будут только солдаты. Но раз только солдаты, то там со временем появятся, извините меня, дамы. Там появится быт. А быт в принципе неоднозначен. Одна из особенностей быта состоит в том, что он не переводится на один язык, как не переводится на один язык живое существо. Можно модель живого существа на один язык перевести, можно кинофильм о живом перевести, все то, что рукотворно. А то, что нерукотворно, на один язык не переводится. Жизнь обязательно должна сама себя не понимать, сама все время должна вступать в конфликты с собой. Раз появляется рядом с Петербургом Пушкина Петербург Достоевского, значит, город - живой. Уже Петербург 'Медного всадника' не был единым, значит, уже существовала какая-то жизнь... В чем отличие жизни от идеи? Идея всегда одновременна и поэтому мертва. Вся история человечества состоит в том, что мы пробуем реализовать идею, самую хорошую; а идею реализовать нельзя в принципе, она - одновременна. А жизнь поливременна. Поэтому Петербург все время занимался тем, что сам с собой воевал, сам себя переделывал, сам все время как бы переставал быть Петербургом. Сколько можно привести текстов, в которых утверждалось - это уже не Петербург. Раз уже перешло за Невскую заставу, это уже не Петербург, это уже что-то другое.

И. Е.: Но что-то вечное все-таки остается?

Ю. Л.: Конечно, но в том-то и дело, что для того, чтобы остаться, надо измениться. Тот, кто не меняется, тот и не остается. Например, если вы не знакомы с античной культурой и приходите в Эрмитаж, то статуя для вас только статуя, это только место. Она ничего вам не говорит. А с другой стороны, когда вы обходите известную скульптуру петербургского Вольтера, то вы видите, как у него меняется лицо... Чем неподвижнее - тем заметнее перемены. Это глубочайшая иллюзия думать, что подвижное меняется, а каменное запечатлевает. Именно каменное - лицо этого города. Потому что он каменный, потому что он неподвижен, потому что он прибит железным гвоздем к географии, - он стал динамичным. Он как волновой камень, он бросает в культуру, он принимает из культуры. И наконец, он вторгается извне. Когда некоторый организм оказывается в какой-то среде, то он, с одной стороны, стремится уподобить эту среду себе, переделать ее под себя, а с другой стороны, среда стремится подчинить его себе. Это постоянно создает сложную динамику взаимодействия. Это проблема Петербурга. А Петербург - это Россия...

Между прочим, это особенно заметно в городах, которые расположены на воде. Вообще, города - мне об этом приходилось писать - делятся грубо на две группы: города, которые на горе, на материковой почве, и города, которые на берегу или в дельте реки. Это принципиально разные города. Вот Москва - это город на семи холмах, это город, который всегда в центре. Город, который находится, как Москва, в центре, тяготеет к замкнутости и к концентричности, а город, который на краю или за пределами, он эгоцентричен, он агрессивен (и не только в военном смысле), он выходит из себя, ему еще нужно найти пространство, в котором он будет центром. И поэтому

Необходимо также издать полные хрестоматии по истории советского литературоведения. Здесь критерий отбора должен быть другим: туда должны войти не только лучшие, но и наиболее характерные для тех или иных направлений работы (например, выдержки из наиболее 'социологических', наиболее 'импрессионистических' и других исследований).

3. М. Бахтин, 'Творчество Франсуа Рабле'; Вяч. Иванов и В. Топоров, 'Славянские языковые моделирующие семиотические системы'.

Семиотика и литературоведение

Науки традиционно делятся на точные, естественные и гуманитарные. Отсюда, по правилам логики, вытекает, что гуманитарные науки можно определить как неточные и неестественные. С этим, к сожалению, иногда приходится соглашаться, поскольку 'неточные науки' это contradictio in adjecto и contradictio in re², поскольку наука не может быть неточной, а неточная наука не есть наука. Об этом можно было бы и не писать, если бы не находились авторы, вроде московского критика П. Палиевского, которые видят в неточности специфику и сущность гуманитарных наук, если бы не находились любители Навешивания этикеток, которые в стремлении гуманитаров к точным методам тотчас же усматривают 'формализм', 'механицизм' и чуть ли не посягательство на марксизм. Правда, здесь можно было бы вспомнить Карла Маркса, который, по словам Поля Лафарга, в высшей математике 'находил диалектическое движение в его наиболее логичной и в то же время простейшей форме. Он считал также, что наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой'³. Не упрекнуть ли и Маркса в посягательстве на марксизм?

Итак, ясно, что в самих поисках новых методов в литературоведении нет ничего криминального, - это естественный результат развития научной мысли. Однако какие научные соображения диктуют потребность этих поисков, в чем причина неудовлетворенности современным состоянием литературоведения?

Нельзя сказать, чтобы голоса, критикующие традиционное литературоведение, раздались впервые. За последние полвека накопилось немало обоснованных претензий в адрес науки о художественном слове. Прежде всего, это - отсутствие строгой процедуры научного доказательства, приводящее к субъективности выводов. Сколько раз мы были свидетелями того, как двое

¹ Опубликовано на эстонском языке: Semiootika ja kirjandusteadus // Keel ja Kirjandus. 1967. ? 1. Lk. 1-5. В оригинале публикуется впервые.

² Противоречие между определяемым словом и определением и сущностное противоречие (лат).

³ Лафарг П. Воспоминания о К. Марксе. Цит. по кн.: Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М., 1956. С. 66.

Семиотика и сегодняшний мир¹

Среди революций, потрясавших человечество XX века, не последнее место занимает революция в науке. Мирное, постепенное течение научных знаний, количественное возрастание фактических сведений при неизменности самой системы, столь характерное для науки XIX века, сменились подлинным научным взрывом, изменением самых коренных принципов научного мировоззрения. Карта науки перекраивалась в XX веке с не меньшей интенсивностью, чем географическая: традиционно разделенные сферы сливались, образуя сочетания, немыслимые с точки зрения традиционной и общепринятой в XIX веке системы - классификации наук. Когда отец европейского позитивизма О. Конт строил свою классификацию наук, он расположил математику и социологию на крайних полюсах как наиболее отдаленные сферы познания. Такие сочетания, как биофизика или бионика (инженерная биология), ему, конечно, показались бы абсурдными. А что сказал бы он о математической лингвистике, о применении математических методов в археологии при дешифровке надписей на неизвестных языках или об опытах измерения информации, заключенной в произведениях искусства?

Наряду со слиянием традиционных наук происходило бурное выделение новых дисциплин. Одним из крупнейших событий научной жизни последнего двадцатилетия явилось появление кибернетики - 'науки об управлении, регулировании и передаче информации в организме животного и в машине' (Н. Винер). Когда Винер в 1948 году обнародовал основные положения кибернетики, она показалась многим сомнительным и ненужным новшеством. Но прошло двадцать лет, и представить современный мир без кибернетики столь же невозможно, как, например, без счетных машин или полетов в космос.

Однако в самой основе кибернетики лежит мысль об изучении передачи информации. Внимание к этому вопросу побуждалось успехами и другой дисциплины - теории информации. Наблюдения над процессом передачи информации убедили в том, что между передающим и принимающим информацию обязательно должен иметься посредник - сигнал и код, который фиксирует значение этого сигнала. Так, например, если я хочу передать информацию о пожаре при помощи ударов в подвешенную рельсу, мне необходимо, чтобы эта рельса имелась и чтобы звук ударов был услышан тем, кому направляется информация (сигнал); однако нужно и другое: предварительная договоренность, что удары в рельсу означают пожар, а не обеденный перерыв или окончание работы (код).

Сигналы представляют механизм передачи информации и управления внутри механизмов и животных, при связях между человеком и механизмами (например, нажатие на кнопку включает машину) и человеком и животными (при помощи сигналов человек подзывает кошку или останавливает лошадь). Однако еще шире применяются сигналы внутри человеческого коллектива.

¹ Статья была написана для газеты 'Rahva Hääl' в марте 1970 г., но была отвергнута редакцией. Публикуется впервые.

101

и сборник ее трудов, изданный университетом при участии ведущих ученых других республик, поставили ряд актуальных проблем семиотики культуры. На кафедре эстонской литературы Я. Пыльдмяэ ведет исследования по системному описанию ритмико-фонологических уровней эстонского стиха. Ряд работ проводится и на кафедре русской литературы и русского языка. Здесь, в первую очередь, хотелось бы отметить исследования И. А. Чернова о семиотике фольклора и Б. М. Гаспарова (семиотика музыки, теоретические проблемы синтаксиса). В течение ряда лет на кафедре русской литературы читаются факультативные курсы по семиотике культуры, семиотике кино, теории художественных коммуникаций. Традиционными стали проводимые раз в два года Летние школы, на которые съезжаются ведущие ученые из многих городов Союза. Опубликован ряд исследований.

Практические применения проводимых исследований многообразны, и перечислить их в данной статье не представляется возможным. Приведу лишь один пример: проф. А. Симоно (A. Simoneau), преподаватель Лицея Мохамеда V в Марракеше (Марокко), обратился к нам на днях за помощью в расшифровке системы условных знаков, встречающихся в наскальных рисунках позднего неолита Атласских гор. В настоящее время семиотическая группа кафедры русской литературы, совместно с рядом московских ученых, приступила к изучению этой проблемы.

Однако главное направление практических применений наших исследований, конечно, не в этом. В настоящее время ряд сотрудников кафедры исследует, что может дать применение новых научных методов национальным школам нашей республики, как повысить эффективность методов обучения, активизировать интересы учащихся. Работы эти имеют большое научное и практическое будущее. Но успех их в значительной мере зависит от притока свежих научных сил, в первую очередь за счет студенческой молодежи. И я хотел бы заключить настоящую статью обращением к тем учащимся эстонских школ, которые заканчивают средние школы в этом году и выбирают будущую специальность: на отделении русского языка и литературы Тартуского государственного университета вас ждет интересная в научном и актуальная в практическом отношении работа. Наука нуждается в вас. Она вас ждет.

Как говорит искусство?¹

Язык - средство общения, коммуникационная система. Для того чтобы речевое общение произошло, нужно, чтобы был отправитель сообщения (адресант), получатель (адресат) и текст сообщения - письмо, устная речь, книга, магнитофонная лента. Но этого мало. Предположим, что мне прислали книгу на неизвестном мне языке. Есть и отправитель, и получатель сооб-

¹ Впервые напечатана на эстонском языке: Kuidas köneleb kunst? // Noorus. ] 970. Nr. 9. Lk. 46-47. На русском языке публикуется впервые.

102

щения и текст, а акта коммуникации нет. Оказывается, что еще требуется наличие общего для всех языка: отправитель кодирует сообщение в определенной системе знаков и получатель, владея той же кодовой системой, может декодировать сообщение. Для того чтобы получить сообщение, надо владеть языком, на котором оно написано.

Истина эта настолько очевидна, что кажется тривиальной. Однако, когда мы говорим об искусстве, оказывается, что помнить ее небезполезно. Художественное произведение - одно из средств общественной коммуникации: художник говорит, передает некоторую информацию - аудитория получает эту информацию. И здесь имеется передающий, принимающий и связывающий их текст. Но именно здесь уместно напомнить, что получить сообщение мало - надо еще его понять. А для этого требуется владение языком. Искусство тоже имеет свои языки: классический балет кодирует сообщение не как поэма, а кинофильм не так, как опера. Те, кто думает, что понимать искусство можно не зная его языка, напоминают людей, которые хотели бы знать, что написано в книге на иностранном языке, а самого этого языка знать не желали бы.

Все понимают, что языкам надо учиться. Часто повторяют слова одного мыслителя XVIII века, что иностранному языку можно выучиться в несколько лет - для родного же требуется целая жизнь. Но кто, где и когда учил нас языку живописи, балета, кино? Если язык художественной литературы мы еще изучаем в школе и кое-как понимаем его (изучаем мы его именно как иностранный, то есть учимся понимать, получать чужое сообщение на нем, но еще не так давно - лет сто тому назад обучение литературе означало не столько знание ее истории, сколько умение написать стихотворение на заданную тему или заданным размером. Существовали такие формы, как буриме или акростихи, которые играли ту же роль, что и задачи при обучении математике. Обязательной частью курса была риторика - умение построить ораторскую речь; это было обучение литературе как 'родному языку', с точки зрения активного, а не пассивного владения ее нормами.

В отношении же других искусств мы самоучки. Мы пользуемся языком кино или живописи так, как два-три раза съездивший на курорт в страну, языком которой не владеет, изъясняется с ее жителями: нахватал десятка два слов, понимает несколько фраз, выучил по разговорнику, как спросить, который час и далеко ли до рынка, и считает уже себя специалистом. И ведь иногда это касается не только зрителя, но и того или иного начинающего критика: когда я читал статью одного молодого критика (Б. Туха) об одной из новых театральных постановок, мне сразу же пришла мысль: 'Это же фразы из разговорника, десяток элементарных выражений, которые критик выучил на чужом для него языке театра!'

Языком искусства надо владеть, ему надо учиться. Конечно, можно пользоваться услугами критика, как мы пользуемся помощью переводчика. Но всякий, кто владеет языком, понимает, как много смысла уносит переводчик, даже самый хороший.

Но зачем же учиться языку искусства? Разве оно и так не понятно? Разве, глядя на картину или просмотрев кинофильм, мы не понимаем в нем самого основного и важного, а если какие-либо оттенки и ускользают, то пусть в них

105

Этот трудный текст...¹

Разделение филологической науки на лингвистику и литературоведение является фактом истории культуры, а с фактами не спорят. Более того, факт этот абсолютно нормален: все существующие крупные области знания делятся на частные дисциплины, обладающие самостоятельными методами и тяготеющие к превращению в отдельные науки. Едва ли кого-нибудь смущает, что в рамках математики имеется, например, теория вероятностей и топология, а биология включает в себя столь далеко разошедшиеся дисциплины, как генетика и этология. Одновременно, как справедливо заметил акад. Д. Лихачев, происходит и сближение далеких дисциплин, возникновение новых и перспективных методов на стыках, образующих наиболее динамические сферы науки как целого. Процесс этот столь сложен и в такой мере связан с многими и глубинными факторами, что прогнозировать его мы до сих пор, в сущности, не умеем. Тем более неуместны здесь субъективные вмешательства, несостоятельность которых история науки неоднократно демонстрировала и продолжает демонстрировать. Только само развитие науки показывает, какие идеи и направления оказались наиболее плодотворными. На одних этапах человеческого знания доминируют аналитические тенденции, и науки разделяются и специализируются, на других - синтетические. Процессы эти распределяются в разных науках одного и того же исторического периода неравномерно и не имеют фатального характера.

Что же касается того, имеет ли филология в настоящем, исторически сложившемся ее виде право на научную целостность, как математика, физика или биология (при всей раздробленности каждой из этих наук, делающей практически невозможным специалисту в той или иной науке понимать исследования, которые производятся во всех ее разветвлениях), то на этот вопрос можно ответить утвердительно. Мнение В. Федорова о том, что относительно природы филологии ничего 'никто не знает толком', опрометчиво, и такие суждения надо осторожнее высказывать от собственного лица. Древняя задача филологии - объяснение, дешифровка текста, раскрытие его смысла. Задача эта, которая кажется столь простой, при ближайшем рассмотрении оказывается сопряженной со значительными трудностями. Такие исходные понятия, как 'смысл', 'объяснение', 'текст', в настоящее время значительно усложнились и сами требуют многообразного научного анализа. Смысл любого сколь-либо культурно ценного текста строится как многоуровневая система, в которой понимание одного пласта еще не обеспечивает проникновения в смысл других. Мы можем дать лингвистически точный перевод какого-либо древнего текста (перевести все слова и грамматическую структуру средствами слов и грамматики родного языка). Но если мы не знаем функ-

¹ Впервые: Литературное обозрение. 1979. ? 3. С. 47-48. Статья была опубликована в рубрике 'Дискуссионный клуб' в дискуссии на тему: 'Филология: проблемы, методы, задачи', где кроме Ю. Лотмана принимали участие Я. Билинкис, Д. Лихачев, В. Федоров, В. Кожинов, М. Марков, М. Гиршман, В. Григорьев.

107

в данных условиях особенно нежелательной выглядит порой встречающаяся 'облегченная филология' - работы, в которых иногда не лишенные меткости, иногда интересные, но всегда субъективные и чисто 'вкусовые' 'вчитывания' в текст, не опирающиеся ни на лингвистическую, ни на историко-культурную эрудицию, выдаются за научный анализ. Поставить молодого исследователя непосредственно перед художественным текстом, объяснить ему, что все виды комментария и дешифровки - средства, а понимание текста - цель, - такова задача учителя-филолога. Она сопряжена с раскрытием трудности и огромности этой задачи, включением текста в языковой, культурный, общественный, исторический опыт народа. Не следует скрывать - задача эта трудна. Но плохую услугу оказывают те, кто хочет подменить эту сложную работу, требующую знаний и методических поисков, рецептом 'медленного чтения' и субъективных 'мечтаний' над текстом. Субъективное эссе вполне допустимо как один из многих жанров объяснения текста, к тому же как жанр, тяготеющий скорее к литературе, чем к науке о литературе. Однако когда он начинает претендовать на ведущее, а тем более исключительное место, да еще под пером людей, не являющихся выдающимися стилистами, то порой превращается в ширму для 'облегченной филологии'. Путь этот опасен, ибо соблазнителен, - как все легкие пути в науке. Но легкие пути в науке не только ложны - они безнравственны. А трудный путь исследования имеет двойную - научную и этическую - ценность.

Тарту

Люди и знаки¹

Уважаемая редакция! Обращаюсь к вам с просьбой. В последнее время мы все чаще и чаще слышим о семиотике. Я знаю, что это молодая наука, наука о коммуникативных системах и знаках, которыми мы пользуемся в процессе общения. Но, к сожалению, об этом очень мало пишется в нашей периодической печати. Каковы отдельные задачи семиотики? Каковы свойства и способности знаков? Каков механизм передачи и хранения информации и надежен ли он? Очень хотелось бы прочитать об этом на страницах вашей газеты подробную, популярно написанную статью высококвалифицированного автора, специалиста в области семиотики.

г. Тарту И. Семенников, помощник машиниста дизель-поезда

Ответить на вопросы, поставленные в письме в 'Советскую Эстонию' И. Семенниковым, редакция попросила заведующего кафедрой русской литературы Тартуского госуниверситета доктора филологических наук профессора Юрия Михайловича Лотмана.

¹ Впервые: Советская Эстония. 1969. 1 февр. Перепечатано: Вышгород. 1988. ? 3. С. 133-138.

108

Наука занимает в нашей жизни все большее место. Она вторгается в повседневный быт, наводняя его механизмами, техникой, меняет строй нашего мышления, самый характер речи. На всем земном шаре миллионы людей с надеждой или же с опаской обращают свои взоры к науке. Одни ждут от нее заведомо большего, чем она может дать, - всеобщего решения всех вопросов, мучающих человечество; другие опасаются, не приведет ли научно-технический прогресс к полному исчезновению людей. Люди науки, их творчество, склад мышления, условия жизни, стали одной из любимых тем писателей и кинематографистов. Создалась специальная литература, посвященная науке и ее будущим достижениям, - научная фантастика. И то, что все эти произведения с жадностью поглощаются читателем, несмотря на их очевидную порой низкопробность, - не случайно. В этом сказывается стремление широких кругов читателей понять, что такое научное творчество.

Но достаточно почитать научно-фантастические романы, чтобы убедиться, что самая сущность научного творчества представляется часто писателям (а их представления переходят в читательскую массу) в искаженном виде. Ученый чаще всего предстает в виде Паганеля из известного всем с детства романа Жюля Верна. Это ходячая энциклопедия, сборник ответов на все мыслимые вопросы. Такое обывательское представление внушает читателю мысль: 'Вот если бы я мог выучить наизусть всю Большую Советскую Энциклопедию, я был бы ученым, на все мог бы ответить'. В этих романах обыкновенные люди сомневаются, а ученые (часто с помощью таинственных машин, на изобретение которых так щедры фантасты) знают: 'простые' люди спрашивают - ученые отвечают.

Соответственно с этим же обывательским представлением, в мире, непосредственно окружающем человека, все ясно - над чем здесь ломать голову! Поэтому если писатель стремится изобразить научный поиск, то он пошлет своего героя в далекие, недоступные горы, или - еще лучше - в туманность Андромеды, или на какую-нибудь звезду, обозначенную греческой буквой и манящим звонким названием. Там-то и произойдет удивительное открытие.

Подобные толкования труда ученого были бы только смешны, если бы не причиняли непосредственного вреда. Распространение ложного обывательского взгляда на сущность научного творчества вредно, во-первых, потому, что сбивает с толку молодежь, а молодежи принадлежит в науке будущее. Во-вторых, не следует забывать, что условия существования науки - благоприятные или неблагоприятные - создаются не учеными, а обществом. И для этого общество должно понимать, что полезно для науки, а что вредно.

Вступление это было необходимо, потому что семиотика - наука, в которой с большой ясностью отразились некоторые черты, присущие всякому научному мышлению.

Наука далеко не всегда ищет неизвестного за тридевять земель. Часто она берет то, что казалось понятным и простым, и раскрывает в нем непонятность и сложность. Наука далеко не всегда превращает неизвестное в известное - часто она поступает прямо противоположным образом. Наконец, наука часто совсем не стремится дать как можно больше ответов: она исходит из того, что правильная постановка вопроса и правильный ход рассуж-

113

Что дает семиотический подход?¹

Вопрос о соотношении науки и искусства имеет право на наше внимание. Это доказывается хотя бы страхами, которые будит в современном среднем культурном человеке сама постановка вопроса о взаимовлиянии искусства и науки, искусства и техники. А культура, в частности, затем и существует, чтобы рассматривать и рассеивать страхи. Страх перед сциентификацией и технизацией культуры стар и имеет глубокие корни. Механический человек, автомат, живая кукла, мир господства автоматов над людьми - традиционные кошмары культуры нового времени.

При этом следует, однако, подчеркнуть, что, во-первых, в основе этого почти мифологического представления лежит метафора: на самом деле мир бесчеловечных машин, пугавший и просветителей, и романтиков, никакого отношения к реальному прогрессу науки и техники не имел. Когда Гофману мерещились бездушные куклы и злые автоматы, он имел перед глазами огромную социальную машину пруссачества, отнюдь не отличавшуюся активностью техники и прогрессом точного знания. Ни николаевская Россия В. Ф. Одоевского, ни давившая своим автоматизмом Салтыкова-Щедрина русская реакция второй половины XIX века не были эпохами вторжения техники в жизнь, хотя и вызывали в сознании художников фантасмагорические образы автоматизации всего живого. Таким образом, машина здесь лишь метафорический образ мертвого движения, псевдожизни, а не реальная причина омертвления.

Во-вторых, развитие современной теории коммуникаций убеждает нас в том, что взаимовлияние есть нечто прямо противоположное нивелировке. Общение между тождественными устройствами бесполезно. Именно нивелировка людей обрывает коммуникативные связи между ними. Связь делается слишком легкой и функционально абсолютно бесполезной. Между тем как специализация различных сфер культуры, делая общение между ними сложной семиотической проблемой, одновременно обусловливает их взаимную необходимость. Следовательно, речь не может идти о том, чтобы превратить искусство в науку или наоборот. Чем более искусство будет искусством, а наука наукой, чем более они будут специфичны в своих культурных функциях, тем более реальным и плодотворным будет диалог между ними.

В-третьих, следует иметь в виду, что в наши размышления о роли машины в культуре незаметно для нас самих, но властно вкрадывается представление об известных нам машинах. А если учесть, что в масштабе потенциальных возможностей науки любая современная техника является исключительно примитивной и малоэффективной, то неизбежно получается подмена мысли о роли техники в культуре другой - о возможностях воздействия примитивных форм техники на принципиально сложные сферы культуры. Механическая концепция машины, созданная в культуре XVII века, уходя из современной техники, остается фактом сознания современного культурного человека, тормозя не только технический прогресс, но и общее развитие культуры.

¹ Впервые: Вопросы литературы. 1976. ? 11. С. 67-70.

115

память в системе современной теории машин. Однако как только человеку потребовалось искусственно создавать помнящее устройство, перед ним встал знакомый ему образ хранилища (библиотеки, книги - любого типа надындивидуальной памяти, возникшей в эпоху графики) - ячеек, заполненных текстами. Книга - старая и исключительно примитивная машина памяти - стала моделью для новой памяти машин. Между тем если бы мы могли в терминах, переводимых на общенаучный язык, объяснить, почему, прочитав художественное произведение, мы 'вспоминаем' то, что нам было неизвестно и о чем в нем текстуально не говорится, но что вложено автором в скрытую память романа или поэмы, почему один и тот же текст выдает разным читателям разные сведения и, образуя с каждым из читателей в отдельности сложное структурное целое, выдает каждому именно то, в чем тот нуждается, сообщая каждому столько, 'сколько он может вместить', то, вероятно, наши модели искусственной памяти были бы менее громоздкими (вспомним недосягаемую для современной техники компактность художественного текста и кажущуюся простоту его структуры!) и значительно более эффективными.

Не загружая читателя специальными подробностями, можно сказать, что возникающая сейчас наука - кибернетика художественного текста - артоника таит в себе не только научно-теоретические, но и технико-практические возможности. Последнее утверждение основывается не на умозрительных соображениях, а на опыте многолетнего сотрудничества между кафедрой русской литературы Тартуского государственного университета, кибернетиками Ленинградского института авиационного приборостроения (группа профессора М. Игнатьева) и группой профессора Б. Егорова из ЛГПИ имени А. И. Герцена.

Можно надеяться, что наступит момент, когда внимательное исследование явлений искусства и механизмов культуры сделается привычным и для теоретика-кибернетика, и для создателя новых форм техники.

Объект семиотики - культура

- Как вам известно, традиция Фердинанда де Соссюра и споры вокруг этой традиции продолжают сохранять актуальность. Как вы относитесь к этому вопросу?

- Общеизвестно, что традиция Соссюра, его идеи - один из истоков современной семиотики. Развитые Московским лингвистическим кружком, Пражской школой, повлиявшие на русский формализм, они в значительной мере определили и исходные позиции Тартуско-Московской семиотической школы в начале 1960-х годов. Однако продолжение - всегда преодоление. Самое плодотворное продолжение традиции есть борьба с ней.

¹ Интервью с финским журналистом о семиотике. 1980-е гг. Публикуется впервые.

116

И здесь уместно вспомнить ту многолетнюю и, сказал бы, героическую работу по преодолению Соссюра в рамках соссюрианской традиции, которую вел Роман Якобсон.

Не касаясь этой сложной проблемы во всем ее объеме, мне хотелось бы остановиться на том аспекте, который в наибольшей мере привлекает исследователей в Тарту. Речь идет о том, что коммуникативная функция (функция передачи некоторого сообщения) представляется не единственной рабочей задачей семиотического механизма. Не менее важной является функция выработки новых сообщений - не только передача информации, но и создание новой. С этих двух точек зрения семиотические механизмы выглядят совсем не тождественно. При передаче информации существенно, чтобы адресат получил точно то же сообщение, которое было передано. Всякий сдвиг значений есть ошибка, 'шум' в канале связи. Такая задача требует полной семиотической идентичности передающего и принимающего (идентичности их кодовых структур), что практически достижимо лишь при переходе на искусственные языки или метаязыки. В этих условиях текст играет пассивную роль: он выступает как материальная 'упаковка', в которую вложен некоторый смысл. Получатель 'распаковывает' сообщение, извлекает смысл и отбрасывает его временное материальное выражение. Сообщение имеет целью 'содержание', выражение - лишь средство его передачи.

С точки зрения выработки новой информации картина рисуется иной. Реальное несовпадение кодов говорящего и слушающего из помехи и источника ошибок становится одним из источников порождения новых смыслов. Трудности взаимопонимания, ситуации непереводимости из одной семиотической системы в другую, семиотическое многоязычие культуры привлекают внимание исследователя как механизмы смыслопорождения. Вместо автоматического выражения языка в тексте - смысловое напряжение между ними. Текст предстает не как материализация какого-либо одного языка, а как устройство, шифруемое минимально двумя (реально - многими) языками. Поэтому текст не пассивно несет в себе смысл, а оказывается генератором смыслов, механизмом, порождающим смыслы, 'семиотическим мозгом'. В равной мере в центре внимания оказываются проблемы диалога и художественного перевода, выступающие как механизмы смыслопорождения. Объектом же семиотики оказывается не какой-либо изолированный язык (изолированный язык не работает!), а культура - сложная структура, включающая в себя языки и другие семиотические объекты и являющаяся коллективным мозгом человечества.

- В интервью с Генри Бромсом несколько лет назад вы с большим уважением отозвались о научных идеях Л. Ельмслева. В этой связи я хотел бы задать еще один вопрос. Как вы знаете, в области семиотики до сих пор не достигнута полная строгость в терминологии. Как вы считаете, может ли развиваться семиотика как наука (а не как эссеистика), если не будет достигнут общий терминологический аппарат?

- Достижение общего терминологического аппарата и создание своего метаязыка, как известно, цель всякой науки. Вне этого стремления наука не может существовать. Но надо учитывать, что существовать для науки означает развиваться, и быстрая динамика научных идей неизбежно приходит

121

новится этическим, переходит внутрь человека, то есть мы пытаемся создать общечеловеческую цивилизацию. Единство состоит не в том. чтобы все были одинаковыми. 'Понимаемость', к которой мы так стремимся, - это один полюс; другой необходимый полюс - 'непонимаемость', потому что непонимание делает понимание мучительным и вместе с тем имеющим смысл и высокую ценность. Будущее - не в стирании национальных границ, а в понимании чужого, в понимании необходимости чужого: чужой, инакомыслящий, иначе устроенный для меня мучительно необходим и составляет мое мучительное счастье.

Два индивида, две национальные культуры (фактически любой объект общения) испытывают муки взаимного непонимания. Построим модель идеального взаимопонимания: два одинаковых кегельных шара, которые имеют одинаковую память и пользуются одним и тем же языком общения. Они свободны от мук непонимания. Но о чем они будут говорить? Общение делается настолько легким, что полностью теряет не только ценность, но и смысл. Единство ценности и трудности и составляет страдание, муку жизни (Qual, по выражению Якоба Беме), но оно же составляет и ее радость.

Ответы на вопросы корреспондента 'Литературной газеты'

- Как вы оцениваете современное состояние гуманитарных наук?

- На такой вопрос нельзя ответить однозначно, ответ будет неизбежно противоречивым, как и само состояние наук этого цикла. Однако важно осознать, что за последние пятьдесят лет гуманитарные науки продвинулись больше, чем за предшествующие пятьсот. Сейчас осознание этого факта делается даже важнее, чем дальнейшее продвижение вперед, хотя и это чрезвычайно важно.

В течение многих веков гуманитарное знание составляло основу культуры и именно по его уровню определялся общий уровень культурного развития данного общества. Наука постренессансной эпохи перестроила и состав культуры, и отношение к ней. Математические, естественные, физические науки заняли ведущее место в составе культуры, а критерий общего уровня развития' все более стал отождествляться с уровнем техники. В начале XX века это привело к своеобразному обожествлению техники, понимаемой узко как механизация.

Сейчас принято много говорить о научно-технической революции. Однако мало задумываются над тем, что именно в ее ходе произошла смена заве-

¹ Текст сохранился в рукописи. Публикуется впервые.

122

щанных XIX веком оценок соотношения разных видов знания. Теперь уже никого не удивит утверждение о неразрывной связи прогресса вычислительной техники и прогресса в лингвистике, проблемы искусственного интеллекта с исследованием механизмов естественного знания, в широком диапазоне - от структуры индивидуального интеллекта до семиотики культуры. Прогресс в технике настолько переплетается с прогрессом в гуманитарных науках, что развитие первого без второго делается просто невозможным. И то, что факт этот осознается достаточно медленно, превращается в реальный тормоз развития не только гуманитарии.

Но у вопроса есть и другая сторона: чем мощнее и грознее техника, тем более ответственным становится вопрос об ее использовании. И здесь мы сталкиваемся с ответственной ролью гуманитарных наук, особенно истории. Перед гуманитарными науками открываются горизонты, даже мечтать о которых еще полвека назад было невозможно. Но это же означает и неизмеримо возросшую меру ответственности.

- Как вы оцениваете современное состояние литературоведения?

- В основном оптимистически. Дело даже не в том, что достаточно часто мы получаем от наших издательств такие книги, как 'Поэзия садов' Д. С. Лихачева, 'Очерк истории русского стиха' М. Л. Гаспарова или 'Пушкин в 1836 году' С. Л. Абрамович (сознательно беру книги разного стиля, исследовательской методики и читательской ориентации), а в общем уровне литературоведческой науки. Достаточно взять в руки многочисленные сборники 'Ученых записок' разных учебных заведений, издававшиеся в 1950-е и 1970-1980-е годы, чтобы увидать огромный скачок: исчезли школярские 'разборы' 'образов' или наивно-дилетантские обсуждения вопросов, что 'понял' и в чем 'заблуждался' Толстой или Достоевский. Сейчас неудивительно встретить на страницах так называемых провинциальных изданий статьи, превышающие по научному уровню иные солидные труды. Так, например, восемь выпусков 'Болдинских чтений' никак не могут, кроме как по месту издания, быть названы 'провинциальными'. То же можно сказать и о рижских 'Пушкинских сборниках', и о многих других изданиях.

Нельзя сказать, что этот быстрый процесс научного роста, в который вовлечены молодые поколения литературоведов (следует учитывать, что преподавательский состав провинциальных - часто молодых - университетов часто значительно моложе среднего уровня соответствующих столичных кафедр), протекал без издержек. Основная опасность здесь, как мне кажется, - стремление к широким обобщениям и новым построениям, не подкрепленным иногда в достаточной мере фактами. Порой стремление к новизне приводит к легковесности. Исключительно отрицательную роль играет соблазнительный пример так называемого детективного литературоведения, когда серьезное исследование подменяется сенсационными 'тайнами' и 'открытиями'. Однако это неизбежные издержки быстрого развития и именно так должны рассматриваться.

123

[О современном состоянии пушкинистики] ¹

- Не разделяю вашего оптимизма. Еще в недавнем прошлом было принято справлять помпезные юбилеи и 'отмечать успехи'. Сейчас с самых высоких трибун заговорили о тревожном отставании нашей науки. К сожалению, и наука о Пушкине не составляет исключения. Вместе с общими потерями, которые понесла наша культура в годы сталинщины и последующий период, существенный ущерб нанесен и изучению, и пропаганде наследия Пушкина. Заканчивая одну из своих пьес, Пушкин заметил о ее герое: 'Остается погружен в глубокую задумчивость'², а А. Н. Островский на пушкинских торжествах 1880 года сказал о Пушкине: 'Наша литература обязана ему своим умственным ростом' - и призывал 'проследить свое умственное обогащение' от чтения Пушкина³. Насаждавшиеся в период застоя помпезные мероприятия, перечисление успехов, к сожалению часто мнимых, не создавали ни атмосферы глубокой задумчивости, ни умственного обогащения и практически мало способствовали подлинной любви к Пушкину.

Ущерб, нанесенный в эти годы пушкиноведению, проявился в разных сферах: в низком уровне некоторых, в том числе и академических, изданий, в том, насколько далеко от идеала преподавание Пушкина в школе, в состоянии памятных мест и музеев, в том, с какой безумной легкостью разрушались и разрушаются связанные с именем Пушкина дома и пейзажи. Следует иметь смелость сказать, что уровень науки о Пушкине за эти годы понизился. Посмотрим пушкинские издания 1920-1940-х годов, откроем академическое Полное собрание сочинений; мы видим имена: П. Е. Щеголев, М. А. Цявловский, Б. В. Томашевский, Н. В. Измайлов, С. М. Бонди, В. В. Гиппиус, Б. М. Эйхенбаум, Д. П. Якубович, В. В. Виноградов, Ю. Н. Тынянов, Ю. Г. Оксман, Г. А. Гуковский, Н. И. Мордовченко, Д. Д. Благой и многие другие. Список далеко не полон, и каждый из этих ученых был яркой научной индивидуальностью, оставившей свой след в изучении наследия Пушкина. Поистине нигде в мире не было такого букета эрудитов, теоретиков, текстологов. За неполные двадцать лет они создали подлинную науку о Пушкине, ставшую передовым отрядом литературоведения вообще и, могу уверенно сказать, не имевшую равной в мире. Без преувеличения можно сказать, что уровень советской пушкинистики тех лет намного превосходил все существовавшее в этой области в мировой науке. И вот на этой основе в 1937-1949 годах было создано уникальное Полное собрание сочинений Пушкина, прочтены и изданы все его творческие рукописи, проделана работа, объем и научный уровень которой невозможно переоценить. Его выпуск - настоящий научный подвиг.

¹ Статья написана в 1988 г. Публикуется впервые.

² Пушкин А. С. Пир во время чумы // Пушкин А. С. Т. 5. С. 422.

³ Островский А. Н. По случаю открытия памятника Пушкину // Островский А. Н. Поли. собр. соч. М., 1978. Т. 10. С. 111-112.

128

текстологии' или попытками исправить текст Пушкина путем общего голосования, то мне кажется, что эпитет 'народное' здесь пристал в такой же мере, как крыловской вороне павлиньи перья. 'Народное' - прекрасный эпитет, но пользоваться им надо иметь право, так же, как словом 'пушкиноведение'. Не иметь специальных знаний еще не значит быть народом, а писать о Пушкине - пушкинистом.

Тревоги, надежды, работа¹

Как вы оцениваете нынешнее состояние пушкинистики? Какие тенденции в ней представляются вам наиболее перспективными? Что вызывает тревогу и несогласие?

Нынешнее состояние пушкинистики не могу признать удовлетворительным, как и состояние литературоведения в целом. Общее понижение уровня гуманитарного образования в школе, филологического образования в университетах, разгром и фактическое уничтожение ведущих кадров пушкинистов в 1948-1950 годах, прервавшее традицию и нарушившее нормальный ход самовоспроизведения научных кадров, дали свои печальные плоды. И сейчас появляются очень хорошие работы, и сейчас мы можем назвать блестящих исследователей Пушкина, но общий уровень пушкинистики по сравнению с 1920-1930-ми годами, бесспорно, понизился. Тем более что это происходит на фоне исключительно интенсивного развития лингвистики, психологии, в том числе и психологии культуры, культурологии, появления принципиально новых идей в исторической науке. Литературоведение продолжает, однако, являть собой печальное зрелище заколдованного острова, куда почти не доходят новые веяния.

Что вызывает наибольшую тревогу? Активное наступление субъективизма, обилие чисто дилетантских домыслов, не подкрепленных специальными знаниями, стремление не изучать, а перетолковывать пушкинский текст, подменять анализ 'красивыми словами', приписывать Пушкину те или иные чуждые ему, но модные сейчас идеи. Фактически это вчерашний догматизм навыворот. Если определенные исследователи в 1920-е годы приписывали Пушкину идеологию 'капитализирующего дворянства', то сейчас ничего не стоит представить его мистиком или 'подтянуть' его к 'Выбранным местам из переписки с друзьями'.

Другой грех - погоня за сенсациями - 'гипотезы' и 'открытия', лишенные научной обоснованности. При этом забывают, что гипотеза - это совсем не заманчивая выдумка, а наиболее вероятное объяснение всей имеющейся суммы фактов, пока список фактов остается открытым.

¹ Впервые: Литературное обозрение. 1989. ? 6. С. 17-18. Ответы на анкету о современном состоянии пушкинистики.

129

Что представляется вам важнейшими задачами пушкинистики и пропаганды пушкинского наследия на сегодняшнем этапе? Насколько осуществимо решение этих задач?

Спокойная и объективная оценка работ пушкинистов, возрождение научной критики, традиции которой полностью прерваны, уничтожение 'ведомственных' рецензий, возносящих ту или иную книгу с оглядкой на должность, занимаемую автором, уничтожение института лауреатов, поскольку опыт показал его объективный вред для науки, и изыскание других методов поощрения научного творчества, более отвечающих реальной ценности работ. Весьма полезен был бы научно-критический журнал пушкинистики, своеобразная 'школа' пушкинистики.

Над чем вы работаете сейчас и собираетесь работать в ближайшее время как пушкинист?

Готовлю академическое издание 'Евгения Онегина', работаю над исследованием позднего творчества Пушкина. Последние годы подсказывают новые подходы к историческому процессу России и Европы в XVIII- XX веках. Если хватит времени, сил и знаний, хочу попытаться осмыслить место Пушкина в этой по-новому увиденной истории.

Пушкиноведение: вернуться к академизму

- С чем подошло отечественное пушкиноведение к J 50-летней годовщине гибели поэта и какие основные проблемы стоят сегодня перед пушкинистами?

- В чем вы видите пользу для современного пушкиноведения от проведения 'Пушкинских чтений' в Тарту?

С такими вопросами наш корреспондент Дмитрий Кузовкин обратился к одному из ведущих современных пушкинистов, профессору Тартуского университета Юрию Михайловичу Лотману, перед самым открытием 'Пушкинских чтений'.

Пушкиноведение традиционно является центральной сферой наших гуманитарных наук, причем не только филологии, но и культурологии и истории. И это закономерно в связи с совершенно особым местом Пушкина не только в истории русской культуры, но и в нашей истории в целом.

Пушкиноведение как наука за последние сто лет проделало огромный путь. Первый итог можно подвести было в 1937 году созданием академического Полного собрания [сочинений] Пушкина и целого ряда фундаментальных трудов. Конечно, это академическое издание не идеально, сказалась обстановка тридцатых годов. Так, первый том не получил одобрения Сталина. Но именно тогда пушкинистика из области публицистики и любительских

¹ Впервые: Вперед (Тарту). 1987. 14 нояб.

130

упражнений перешла в сферу знаний, основанных на рукописях, на текстологии, на изучении истории общественной мысли, на изучении истории русской и европейской литературы. Правда, этот переход пушкинистики на научную основу наметился еще в прошлом веке.

В дальнейшем в истории пушкиноведения начались трудности. И главный вред состоит даже не в том, что такие блистательные ученые, как Томашевский, Гуковский, Эйхенбаум и другие (Тынянов до разгрома 49-го года не дожил), были несправедливо охаяны и перенесли очень много страданий. Дело еще и в другом: был нарушен механизм научного воспроизводства. Получилась вещь для науки исключительно опасная: была нарушена научная эстафета.

Последствия этого мы ощущаем и сейчас: у нас есть замечательные пушкиноведы, очень крупные ученые, но никто не может встать в ряд с теми, кого мы потеряли. Были нарушены традиции. И сейчас, когда возникает практическая задача издания нового академического Пушкина, такого коллектива, какой был при первом издании, у нас нет.

Я не хочу зачеркивать того, что было сделано в эти годы (а вышло много полезных работ), но фактически мы остались в лучшем случае на уровне 37-го года. И вместе с тем в последующие годы в значительной мере начался откат. Одно из последствий, о чем я буду говорить на конференции, - это настоящее бедствие дилетантизма в современном пушкиноведении.

Сейчас представление о том, что такое научная работа, совершенно исказилось. В массовом сознании создалась мифология исследовательской работы, которая напоминает работу следователя: вот Шерлок Холмс, который пришел, открыл сундук, а там лежит...

Настоящая научная, скажем архивная, работа состоит не в том, чтобы найти рукопись, которую никто не видал. Это бывает, но это то же самое, что найти сто рублей на улице. Настоящая работа состоит в том, чтобы сопоставить различные факты, мелкие или крупные, которые без сопоставления молчат. А для того чтобы их сопоставить, надо что-то знать. Настоящая архивная работа сродни диагностике: разрозненные симптомы, интуиция врача, предшествующий опыт - все вместе есть то, что позволяет из ничего не значащих отдельно фактов слепить значащую картину.

От дилетантизма - еще и другой грех. В ходе сороковых, пятидесятых и до начала шестидесятых годов произошла этакая догматизация пушкинистики: все стало известно, все ясно, все понятно, знай пиши себе популярные брошюры... И их писали, и писали много.

Когда в середине 1960-х годов наука смогла вздохнуть от этой догматизации, появился другой крен: свобода фантазии по формуле 'мне кажется'. Появились фантастические и субъективистские эссе. Это, в общем, неплохо, когда бы мы отделяли эссе от науки. Цветаевские статьи о Пушкине - это эссе писателя. А. А. Ахматова - автор высокопрофессиональных работ о Пушкине, но ее 'Невское взморье' - это чистое эссе. Тыняновская работа 'Утаенная любовь Пушкина' - тоже замечательное художественное произведение.

И наконец, конкретный ответ на ваш вопрос: с чем приходит пушкиноведение к годовщине гибели поэта. Даже в самые трудные годы изучение Пуш-

132

Прежде всего, оглянемся на сто лет назад. Конец XIX века стал временем взлета общественной популярности Пушкина. Впервые историческое значение Пушкина было очерчено Белинским в начале 1840-х годов. Взгляды Белинского определили отношение к Пушкину ряда поколений и, что очень важно, повлияли на школьное преподавание, распространившись через него весьма широко. Появление в 1855 году книги П. В. Анненкова 'Материалы для биографии Пушкина' - первого опыта научной биографии поэта - вызвало целую волну споров о Пушкине, совпавших со временем общественного подъема 1860-х годов. Статьи Чернышевского, Добролюбова, Ап. Григорьева, Дружинина, Дудышкина поставили имя Пушкина в центр внимания читателей. Но вот в 1865 году появилась статья Писарева 'Пушкин и Белинский', и творчество Пушкина было объявлено устаревшим, ретроградным и барским. Пушкин был объявлен 'величайшим специалистом по части всяких юношеских мечтаний, пегих и буланых, о маленьких ножках и об изделиях вдовы Клико'. Заключительные стихи 'Памятника' Писарев характеризует как 'честолюбивые надежды искусного версификатора, самовольно надевшего себе на голову венец бессмертия, на который он не имеет никакого законного права'¹. 'Статья Писарева, - резюмирует современный исследователь, - на пятнадцать лет вычеркнула вопрос о Пушкине из числа злободневных вопросов критики и публицистики'².

Утрированный нигилизм Писарева имел характер интеллектуальной бравады и был спровоцирован складывавшимся в эту пору официальным культом Пушкина. Но если слова Писарева были полемическим упрощением, то персонажу из 'Братьев Карамазовых', Ракитину, уже было нечего упрощать: бойкие фразы Писарева он воспринял как истину и право на хамство. Формула: 'Пушкин - певец женских ножек' - освобождала от культуры. Но Писарев не заметил, что свою формулу ниспровержения Пушкина он строил как вывернутую официальную: он переставил плюсы и минусы, но не дал ничего нового. Не случайно в дальнейшем обе формулы прекрасно уживались в единых рамках пошлости. Прекрасно об этом писал Александр Блок в статье 'Интеллигенция и революция', характеризуя мир 'гнетущей немузыкальности': 'Средняя школа: 'Пушкин - наша национальная гордость". 'Пушкин обожал царя". 'Люби царя и отечество". 'Если не будете исповедоваться и причащаться, вызовут родителей и сбавят за поведение". 'Замечай за товарищами, не читает ли кто запрещенных книг". 'Хорошенькая горничная - гы".

Высшая школа: 'Вы - соль земли". 'Существование бога доказать невозможно". 'Человечество движется по пути прогресса, а Пушкин воспевал женские ножки"'³.

Слова Блока могут показаться сатирическим преувеличением. Однако в почти документальной их точности нас удостоверяет любопытный документ: в 1900 году в Киеве под редакцией директора 1-й Киевской гимназии

¹ Писарев Д. И. Соч.: В 4 т. М., 1956. Т. 3. С. 232, 413.

² Пушкин. Итоги и проблемы изучения, коллективная монография. М.; Л., 1966. С. 72. Цитируемые оценки принадлежат В. Б. Сандомирской.

³ Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 6. С. 17-18.

157

пространством, но и как с культурно-человеческим пространством, это случайно, как всякая удача. Это случайно, как большое счастье. Потому что я думаю, что если мне что-то удалось реализовать в науке, то это в значительной мере связано с тем комплексом случайностей и неслучайностей, которые образовались и в моей личной жизни, и в исторических судьбах Тартуского университета и самого этого города. Вероятно, если бы случайности занесли бы меня в иной географический центр, то нельзя сказать, было бы это лучше или хуже - понятия 'лучше - хуже' здесь не существует, - но совершенно ясно, что на том фортепиано, которое есть историческая судьба, были бы затронуты совсем другие ноты и прозвучали бы, вероятно, совсем другие мысли. Я не думаю, чтобы они были совершенно иными, потому что тут есть и другой механизм, механизм верности самому себе, но то, что все-таки мотивы были бы иными, звучала бы другая музыка, бесспорно. Поэтому я с Тарту связываю то, что мне удалось реализовать, и если у меня есть то, что мне не удалось реализовать, то это тоже связано с Тарту. То есть вся судьба - научная и личная - связана с этим городом, и не нам судить, хорошо это или плохо, продуктивно или нет, но как я не могу себя сейчас воображать в другом теле и в другом скоплении всех тех случайностей, которые образовала моя жизнь, то я не могу себя представить как 'себя' вне Тарту.

- Но разве это не ситуация пересаженного дерева? Ваша почва все-таки Петербург?

- Сейчас я уже сказать этого не могу. Уже все-таки, все-таки нет. Но это очень болезненный, сложный вопрос... Нет, я все-таки человек моей судьбы. А моя судьба - Тарту. Отделить себя от своей судьбы я не могу.

- Тогда, может быть, вы просто как ветка ивы - корни ваши в Петербурге отрезали, ветку - посадили в новой почве и она дала новые корни.

- Ваше сравнение очень поэтично.

- У вас корни здесь и корни там, поэтому такое сравнение.

- Я считаю Тарту своим, но еще нужно, чтобы и Тарту считал меня своим. Этот процесс не может быть односторонним. И поэтому судить о том, что же здесь, разделенная любовь или нет, я сам не могу. Это, наверное, может сделать кто-то другой и, наверное, в ту уже близкую минуту, в которую меня на тартуской земле и вообще на земле больше не будет.

- Вы не совсем правы, потому что, Юрий Михайлович, вы все-таки значите для Тарту больше, чем Тарту для вас, или по крайней мере не меньше.

- Как вы будете говорить, что важнее - я в зеркале или зеркало во мне? Это слитые вещи. Кроме разговора о Тарту есть вторая нота, которой я хотел бы кончить. Тарту - это, так сказать, зеркало пространства, для меня всегда важно было зеркало во времени. Наше зеркало - это наши ученики. И если в этом зеркале я как-то отражусь, то большего я, собственно говоря, от жизни и не хочу. Вот этим я и закончу...

159

160

И тогда Гамлет говорит: 'На мне вы готовы играть <...> Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке?'¹

Этой сценой я начинал бы обучение всех, желающих в будущем стать педагогами. 'Вы готовитесь стать музыкантами, играющими на самом тонком и чувствительном инструменте - человеческой душе. Помните, что для этого нужно и упорство в постоянной тренировке, без которого нет музыканта, и особая музыкальность души, педагогический 'слух", чуткость'. Но эту сцену не мешает помнить и тем, кто занимается подготовкой педагогических кадров. Оценку эффективности нельзя производить 'по валу', сопоставляя количество принятых и окончивших студентов и строго осуждая педагогические учебные заведения за отсев. В консерватории поступают дети, уже прошедшие через музыкальные школы, которые отбирают наиболее способных. И все же не все, кто зачислен на первый курс, становятся музыкантами. А там, где готовят учителей, считается, что идеалом является, когда количество выпускников приближается к количеству [поступающих].

Как говорил Гамлет: черт возьми, или, по-вашему, играть на человеке легче, чем на дудке?

Все дело в том, что брак в подготовке инженера, врача, музыканта сказывается немедленно, брак в подготовке учителя может сказаться через многие годы.

Еще в древние времена учителя сравнивали с сеятелем, обучение - с посевом. Начинается осень - наша педагогическая посевная. Мы сеем сейчас - жатва будет в будущем. Будем работать для будущего!

Тарту

18 августа 1984.

Итоги олимпиады²

Подводя итоги олимпиады, необходимо поговорить и о некоторых отрицательных сторонах изучения русской литературы в школах республики. <...> Участие в олимпиаде в какой-то мере позволяет судить о преподавании литературы в школах. <...> Существенной стороной олимпиады было выявление у школьников навыков самостоятельного мышления, умения не только повторять заученное, но и размышлять, сопоставлять факты, делать выводы. Ведь именно с этой стороны изучение литературы призвано оказать помощь фор-

¹ Шекспир У. Гамлет, принц Датский / Пер. М. Лозинского // Шекспир У. Поли. собр. соч. М., 1960. Т. 6. С. 88-89.

² Статья, посвященная итогам республиканской олимпиады по русской литературе 1967 г., написанная в соавторстве с С. Г. Исаковым, была впервые опубликована под заглавием 'Надежды и тревоги': Молодежь Эстонии. 1967. 13 апр. Воспроизводится по рукописи только в той части, которая принадлежит Ю. М. Лотману. Небольшие сокращения касаются статистических данных об участии в олимпиаде конкретных школ и т. п. деталей.

161

мирующимся молодым людям, какую бы профессию они ни избрали. Что же мы даем школьникам? Вооружаем ли их для трудной, но необходимой борьбы за самостоятельный жизненный путь, или вкладываем им в головы готовые решения, удобные для ответов и сочинений, но бесполезные в трудных жизненных ситуациях? Олимпиада показала, что оба случая имели место. Итак, несколько слов о штампах.

Прежде всего, хочется поделиться мыслью, которая может показаться еретической: не слишком ли мы увлекаемся сочинением как формой учебной работы? При сравнительно небольшом выборе тем для школьных сочинений, при устоявшихся формах характеристики персонажей, работы этого типа уже не способны выявить подлинное лицо учащегося, его мысли и знания. За безликими оборотами: 'Писатель ярко рисует', 'писатель разоблачает', 'герой (вставляется фамилия) является ярким представителем передовых кругов современного ему общества', 'писатель подверг острой критике современную ему действительность, но не смог указать выхода, и в этом ограниченность его реализма' - невозможно понять ни того, о каком писателе идет речь, ни что представляет собой автор этих строк. Читаешь такое сочинение и думаешь: наверное, за душой у этого юноши нет ни одной своей мысли, ни одного свежего слова. Но потом встречаешься и с удивлением видишь любопытные глаза, слышишь живую, серьезную или ироническую речь. В чем же дело? Не в том ли, что сочинения 'заштамповались' и в сознании учеников, и в сознании учителей? Не в том ли, что самая форма сочинений сейчас навязывает гладкие, устоявшиеся формы выражения? Во многих сочинениях видны следы борьбы со штампами мысли и речи. Однако не всегда можно согласиться с теми путями, которые при этом избираются. Бедную, представляющую набор общих мест мысль авторы некоторых сочинений камуфлируют в пышные, ложнокрасивые слова. Сочинение, конечно, должно быть стилистически богатым. Но ведь богатство стиля проявляется в умении найти самые точные слова для своей мысли, а не подменять мысль словами, сколь бы 'красивыми' они ни были. Хорошо, если сочинение написано эмоционально. Но ведь эмоциональность совсем не в том, чтобы в одной и той же фразе употребить: 'великолепный', 'превосходный' и 'замечательный'.

Но как же без сочинений работать над письменным стилем? На это можно заметить: во-первых, речь идет не о ликвидации сочинений, а об уменьшении их удельного веса в школьном обучении, во-вторых, в школьную практику надо шире внедрять стилистические упражнения, интересно и разнообразно составленные.

Желая пробиться к ученику, узнать собственное лицо каждого участника соревнования, за стеною фраз обнаружить его подлинные знания и интересы, комиссия и отказалась в третьем туре от сочинений, заменив их широким кругом вопросов и упражнений. При этом обнаружились некоторые любопытные особенности. Ученики мало знают подробностей из жизни писателей. Биография большинства писателей - благодатный материал для интересных бесед, воспитательное значение которых трудно переоценить. Чем же объяснить недостаточные знания и слабый интерес учащихся к этой части литературного курса? Думается, что не последнюю роль здесь играет то, что порой ученикам преподносят не биографии писателей, а стандартные, почти по

163

му процессу изыскания научной истины, знакомят их с наиболее сложными и актуальными проблемами современной науки, работая над курсовыми и дипломными сочинениями, студенты получают необходимые для будущего педагога знания и, что не менее важно, навыки самостоятельного мышления.

Порой от некоторых приходится слышать: 'Зачем изучать много предметов - ведь некоторые из них в школе не потребуются?' А от других: 'Стоит ли идти в школу простым учителем, получив такие обширные и разнообразные знания?' И те и другие заблуждаются.

Кто такой учитель? Это не человек, который 'проходит' со школьниками из года в год один и тот же материал, который он предварительно 'от сих до сих' сам выучил. Учитель - это человек, который умеет думать и умеет научить думать. Мы часто делим детей на талантливых и неспособных и при этом не думаем, что так называемые неспособные дети - это дети, подлинное направление таланта которых мы не сумели вовремя отгадать, обнаружить. 'Неспособный' ребенок, а потом с неизбежностью неспособный человек - это часто совсем не жертва природы, а жертва неумелости, нечуткости и просто некультурности того или иного учителя, который привык оперировать со средними цифрами успеваемости и проглядел живую, яркую душу ребенка. Дело воспитания талантов имеет огромную, прямо скажем, государственную важность, особенно в наш век, когда спор двух миров решается в большой степени и успехами в области производства и науки, то есть подготовкой квалифицированных кадров. А сколько личных трагедий возникает из-за неумения молодого человека определить, а его учителей подсказать ему направление его собственного дарования!

Если смотреть на дело так, то станет ясно, что для учителя нет 'лишних' знаний.

Университет готовит не только будущих учителей, но и будущих учителей учителей. Система университетского образования позволяет выделить людей, проявляющих научную одаренность, с тем, чтобы наилучшим образом использовать их способности. <...>

Два слова новым студентам¹

Отделение русской филологии пополнилось новыми студентами. Что можно пожелать и посоветовать вчерашним школьникам, вошедшим сегодня в аудитории Тартуского государственного университета? Прежде всего, хотелось бы сказать, что, сдав вступительные экзамены и получив студенческий документ, молодой человек сделал всего лишь первый шаг к тому, чтобы действительно, а не номинально стать студентом. Предстоит сдать следующий, значительно более трудный экзамен - экзамен на взрослость. В чем же пер-

¹ Впервые: Тартуский государственный университет. 1975. 19 сент. ? 34.

174

Я все-таки полагаю, что будущее за творчеством. И в этом смысле распространенное мнение о том, что коренные вопросы жизни и даже философии решаются в области техники, а гуманитарные науки эти решения просто дополняют, - это мнение неверно, оно нежизненно. Я убежден: коренные вопросы жизни человека будут решаться именно в сфере синтетической науки о человеке, которая потребует сложного синтеза гуманитарного и математического сознания.

Учитель на пороге двадцать первого века

Мы живем в годы научно-технической революции. Истина эта могла бы от частого повторения показаться тривиальной, если бы частота повторения была пропорциональна глубине понимания. К сожалению, это не так. Вообще говоря, дело и не может обстоять иначе, поскольку переживаемый нами момент есть начало научно-технической революции и никто не может предсказать ни ее далеко идущих последствий, ни полного объема тех изменений, которые она принесет в мир. Очевидно лишь то, что в короткие, исторически ничтожные сроки человечеству предстоит пережить не только смену привычных форм техники и быта, но и значительные перемены в психологии человеческой личности - не только решение одних проблем, но и рождение других, может быть значительно более трудных. И к этому надо быть готовым. Нам предстоит научиться жить в непривычном для нас мире, мире быстро меняющемся, по сравнению с которым динамический XX век покажется уютно-неподвижным.

Сейчас уже не вызывает сомнений, что основным в переживаемой нами перемене будет широкое вторжение во все сферы жизни электроники, вычислительной техники, 'думающих машин'. Решающим делается вопрос: каково будет место человека в этом мире? Массовое сознание, воспитанное на антиутопиях XX века и переносящее на науку ужас, подобный тому, который некогда человек испытывал перед непонятной мощью магии и колдовства, рисует кошмарные картины полностью автоматизированной Вселенной, из которой вытеснена любая непредсказуемость, а человек, послушный нажиматель кнопок, постепенно превращается в кнопку, на которую нажимает господин Робот. Как бы само собой подразумевается, что чем шире сфера 'думающей техники', тем уже область творчества и тем пассивнее, служебнее роль человека.

Конечно, каждое новшество открывает не одну, а много дверей в будущее, и по какой дороге пойдет реальное движение истории - предсказать невозможно. Но все же многое в этих опасениях принадлежит неосведомленности и наивному, хотя и естественному, представлению о том, что будущее

¹ Статья 1985 года. Публикуется впервые.

180

Знание, что преподавать, он якобы раз навсегда получил вместе с дипломом. Необходимо сломать представление о том. что наука - дело для учителя чужое, лишний груз. Ведь первичную профессиональную ориентацию, выделение научно способной молодежи, обеспечение ей еще в школе условий для развития способностей должен делать именно учитель. В настоящее же время огромный процент усилий учителя занимает работа с двоечниками и борьба за средний уровень. Конечно, речь идет не об оранжерейном выращивании отличников, которым у нас порой тоже увлекаются. Нельзя считать, что двоечник - это синоним бездарности. Слишком многие великие деятели культуры, науки и искусства были плохими учениками или неуспевающими студентами. Очень часто двоечник - это тот, чьи подлинные способности и интересы не получили отклика в предложенных ему методах обучения.

Итак, мне видится процесс обучения, в котором классные и лекционные занятия будут перемежаться с длительными беседами один на один у приборов, в библиотеке или просто в парке, где учитель будет соединять в себе ученого и психолога, культуру и порядочность.

Мне могут сказать, что все это утопии. Не берусь судить, но знаю, что только в этих условиях мы сможем реализовать те положительные возможности, которые таит в себе уже совершающаяся научно-техническая революция. Она не дает нам времени на сборы и колебания и в противном случае обернется к нам своим жестоким железным лицом.

Двадцать первый век может оказаться огромной казармой, может оказаться новым Ренессансом. Развитие науки и техники открывает перед нами обе двери.

В какую мы войдем, зависит от нас.

Неюбилейные признания¹(К 150-летию со дня гибели А. С. Пушкина)

- Мы говорим: Пушкин - великий русский поэт. Нужен ли Пушкин в эстонской школе? Мы знаем, что он включен в программу изучения русского языка в качестве литературного чтения в эстонских школах.

- Я думаю, говорить о том, нужно ли изучать Пушкина в эстонской школе или нет, это уже все равно что воевать с ветряными мельницами. Ясно, что нужно. Хотя в свое время вокруг этого вопроса приходилось ломать копья.

Но все-таки зачем? Я бы хотел сказать только одно: изучение языка невозможно без эстетического переживания этого языка. Язык есть не только сумма программ и кодов, слов и грамматических правил. И в этом смысле, конечно, хорошо звучащий, красивый текст на том или другом языке имеет прямое отношение к восприятию этого языка. Здесь беда не в том, что надо

¹ Впервые: Вперед (Тарту). 1987. 14 февр. Интервью взял Дмитрий Кузовкин.

183

Беседы с профессором Лотманом¹

Беседа первая

Беседа первая, в которой профессор вспоминает свои студенческие годы и говорит о том, почему у нас так мало образованных людей

Мне кажется, существует огромное несоответствие между тем, каким должно быть университетское образование, и тем, каким оно является в действительности. Университеты должны готовить образованных людей. Это кажется настолько тривиальным, что, на первый взгляд, тут не о чем даже и говорить. Кого мы можем отнести к образованным людям? Что такое вообще образованность? Если вы меня спросите, что такое добро, я с большим трудом объясню вам это понятие. Но отличить в жизни добро от зла вы всегда сможете. Что такое - честный человек? Чтобы объяснить это, нужно писать фолианты по этике. Но в жизни честного человека вы всегда отличите. Так и с образованностью. Образованному человеку не хватает знаний, в отличие от малообразованного, которому их всегда достаточно. Человека совсем необразованного лишние знания тяготят.

Все чаще от чиновников различного ранга слышится: необходимо приблизить университетское образование к школьной программе, то есть - убрать лишнее. Но наши университеты на самом деле уже десятилетия работают под знаком педагогизации. За те годы, что я работаю в вузе, школьная программа изменилась во много раз, и отнюдь не в лучшую сторону. В свою очередь, изрядно пострадало и университетское образование: мы уже убрали латынь, старославянский, будем убирать у филологов обязательный курс 'История СССР' и переводить его на факультатив, который, как известно, студенты посещать не будут. Неделю назад мы получили типовую программу для университетов, где русская литература сокращена на треть. Время для самостоятельных занятий студентов высвобождается за счет предметов по специальности и иностранного языка. Для русистов сокращена древнерусская литература... Когда-то нам, филологам, в течение двух семестров читали античную историю, столько же занимал курс истории СССР, мы слушали большой курс европейской истории. Так обстояло дело в пору моего студенчества. Теперь же, убирая 'лишнее', мы не подозреваем, как скоро начнем сетовать (уже сетуем!) на недостаток патриотизма у своих детей и говорить о восстановлении исторической памяти. А воз будет не только там - он будет катиться назад.

Главная наша беда заключается в том, что готовим специалистов 'для распределения'. Этот принцип в большой мере сомнителен, так как опыт показал, что наше планирование исключительно дефектно и по сути фиктивно. Следуя ему, мы лишь заполняем бюрократические ведомости. Разве мы можем запланировать выпуск Ломоносова? Кто осмелится сказать, что через пять лет у нас будет всего один выпускник на химическом факультете, но

¹ Впервые: Дайджест 'Ленинградский университет'. 1999. 12 апр. С. 8-9.

194

немедленно снабдить профессоров всем необходимым и срочно снарядить их в действующую армию.

В лагере у Дриссы обоз нагнал армию. Директором походной типографии был назначен Андрей Сергеевич Кайсаров. Это был замечательный человек: способный литератор, филолог, доктор философии Геттингенского университета, где он в 1806 году защитил на латинском языке диссертацию 'О необходимости освобождения рабов в России'. Он владел немецким и французским языками, свободно изъяснялся по-английски и по-итальянски, изучил также древние и славянские языки. В то же время он не был кабинетным ученым. Кайсаров был человеком с обостренным гражданским, патриотическим чувством. Вся его короткая жизнь была наполнена стремлением к общественной деятельности. Правда, это стремление не раз разбивалось о сопротивление косной государственной бюрократии тех лет. Кайсаров мечтал об объединении научных сил всех славянских народов, о создании широкой просветительной организации, которая объединяла бы всех студентов русских университетов. Война открыла новое поприще для общественной деятельности, и Кайсаров не мог этим не воспользоваться.

Лагерь на реке Дриссе, куда прибыли Кайсаров и его спутники, был выбран крайне неудачно генералом Пфулем. Армия вынуждена была отступить оттуда к Витебску. Обстановка в штабе 1-й армии, куда прибыл Кайсаров, была очень трудной. Командовал армией Барклай-де-Толли, однако фактически власть его была ограничена. С одной стороны, его действия не встречали сочувствия со стороны группы военных деятелей. С другой - власть командующего была ограничена присутствием в армии императора, с тучей военных советников и придворных чинов, и взбалмошного брата царя, великого князя Константина Павловича. Декабрист А. П. Муравьев позже вспоминал, как в его присутствии Константин публично называл Барклая-де-Толли изменником и отказывался выполнять его приказы.

Присутствие царя сказалось отрицательно и на первых опытах типографии. Одним из них, видимо, было издание листовки, составленной прусским либеральным государственным деятелем и патриотом фон Штейном и обращенной к немецкому народу и немецким солдатам в армии Наполеона. Листовку редактировал Александр I - он вычеркнул показавшееся ему 'опасным' место о предательстве немецких князей и патриотизме народа. Естественно, что в этих условиях типография Кайсарова не могла стать центром пропаганды идеи народной, партизанской войны. А идея эта зрела в сознании патриотических сил в армии и тылу. Пламенным сторонником ее был А. Кайсаров, решительно высказывали ее столь различные по военным принципам полководцы, как Багратион, командовавший 2-й армией, и Барклай-де-Толли.

Но вот царь и придворная камарилья 6 июля покинули армию, стоявшую под Полоцком. Для типографии Кайсарова начался новый период. Время было трудное и, казалось бы, мало подходящее для литературной работы и развертывания типографии с неуклюжими машинами. Армия все время находилась в движении, отходя с тяжелыми арьергардными боями. Штаб 1-й армии с короткими остановками двигался на Витебск. И все же типография Кайсарова сразу заработала. Под Витебском была выпущена газета 'Россиа-

197

латься одним из активных декабристов, другом Пушкина и собеседником Герцена.

В трудных условиях зимнего наступления типография Кайсарова продолжала свою работу. В великом деле организации народной войны есть и ее немалый вклад.

Но вот кампания 1812 года была завершена, вскоре скончался Кутузов. Обстановка в штабе с возвращением царя, прибытием людей типа Аракчеева резко изменилась. Кайсаров почувствовал себя лишним. Брат его еще раньше ушел из штаба и стал во главе крупной армейской 'партии' (партизанского отряда). Пропагандист народной войны Андрей Кайсаров жаждал принять в ней личное участие. 15 мая 1813 года профессор-партизан героически погиб в отряде своего брата.

Андрей Сергеевич Кайсаров, ученый-солдат, был смелым, скромным человеком. Он искал опасности, а не наград, и официальная дворянская историография, вообще несправедливая к Кутузову и его сподвижникам, забыла его. Но теперь, в дни 150-летия великих битв, уместно почтить память профессора-патриота. Правда, напрасно мы будем искать в Тарту улицу или хотя бы мемориальную доску с именем Кайсарова. А ведь он заслуживает того. Чтя подвиг Кайсарова, следует вспомнить и о безымянных типографских рабочих-эстонцах, выехавших с ним из Тарту и разделивших весь героический путь военной типографии Тартуского университета.

В мире гротеска и философии¹

Читатель, вступающий в мир философских романов и повестей Вольтера, сразу оказывается ошарашенным фантастическим потоком событий: эпизоды, один страннее и необычнее другого, следуют с калейдоскопической скоростью кинематографа 1920-х годов. Землетрясения и костры инквизиции, зверства солдат и галантные похождения 'безбрачных' католических священников, похищения и суды - нелепые и смехотворные, но заканчивающиеся не смехом, а жестокими казнями, следуют друг за другом. И читатель готов, пожав плечами, отвернуться от неправдоподобных историй, которые насочинял двести с лишним лет тому назад насмешливый старик Франсуа-Мари Аруэ, известный всему миру под именем Вольтера. Или, сказав себе: 'В жизни так не бывает', успокоиться, решив, что перед ним забавные сказочки, которые можно почитать на досуге.

¹ Данная статья была написана Ю. М. Лотманом летом 1978 г. по заказу издательства 'Eesti Raamat' как предисловие к эстонскому переводу философских повестей Вольтера. Впервые на эстонском языке: Groteski ja filosoofia maailmas // Voltaire. Filosoofilised jutustused. Tallinn, 1979. В оригинале впервые напечатана: Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. IV. Новая серия. Тарту, 2001. Благодарим Л. И. Вольперт за помощь в подготовке текста. (Примеч. составителей).

198

'В жизни так не бывает...'

Гоголь, написав совершенно неправдоподобную повесть о том, как у петербургского чиновника ушел его нос и как этот нос стал вдруг господином Носом, видным бюрократом, обогнавшим по чину своего бедного хозяина, заключил: 'Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия'¹. Гоголь не писал, что литература иногда неправдоподобна, - иногда неправдоподобна жизнь, утверждал он.

Жизнь может таить в себе элементы гротеска, издевки, фантастики. Тот, кто жаждет Разума и Гармонии, кто несет в своем сознании высокий идеал Жизни, одухотворенной смыслом, именно он в первую очередь замечает, как нелепа привычная действительность, как глуп и оскорбителен тот мир, который другим кажется 'нормальным'. Но для того, чтобы обычный читатель попал в этот мир, нужно, чтобы дверь ему открыл наблюдатель-философ, который поведет его по сумасшедшему дому человеческой жизни, как Вергилий повел Данте по кругам ада. А в конце изумленный читатель обнаружит, что он, думая, что находится в фантастическом царстве кривых зеркал, входил в свою собственную жизнь, а наблюдая экстравагантных жителей этого бедлама, смотрел в зеркало.

Сочетание величественной философии и гротескной действительности характеризует не только романы Вольтера - такова и его жизнь. Одно ее лицо - мудрец и философ, автор 90-томного собрания сочинений (которое совсем не полно), ученый, охвативший все области современного ему знания, распространивший физику Ньютона на Европейском континенте и за это избранный почетным академиком в Петербурге, в то время как Академия в Париже трижды проваливала его кандидатуру, историк, заложивший основы современной науки о всеобщей истории человечества и давший ряд блестящих конкретных исследований по истории Франции, Англии, Швеции и России, юрист, философ, теоретик литературы и одновременно политик и трибун, борец за попранные права человека в мире феодального бесправия. Облик этого человека величествен. Слово его волнует Европу, и короли домогаются его дружбы: Фридрих Прусский при свидании целует его руку, Екатерина II из Петербурга заискивает перед ним, короли Швеции и Англии, немецкие князья и дипломаты всей Европы дорожат его вниманием, боятся его сарказма и трепещут перед его гневом. Ферне - поместье на границе Франции и Швейцарии, куда он удалился, становится местом паломничества. Туда, как в новый Рим, стекаются со всех стран поклонники разума и просвещения. Обиженные, угнетенные, несправедливо осужденные видят в 'фернейском патриархе' своего адвоката.

А вот и другое лицо жизни Вольтера: суетность и тяга к сильным мира сего вовлекают его не раз в двусмысленные и даже унизительные положения; если гордый плебей Руссо предпочитает нищету подачкам и бездомные скитания милостям богатых покровителей, то Вольтер не брезгует подарками, которые иногда приносят ему нечистые руки, движимые еще более нечистыми побуждениями. Жизнь Вольтера - почти непрерывная цепь гонений.

¹ Гоголь Н. В. Т. 3. С. 73.

214

Не успокоившись и в гробовом жилище,

Доныне странствует с кладбища на кладбище.

('К вельможе')¹

Пушкин оказался пророком: в 1830 году Пантеон был восстановлен и гроб возвращен на свое место. В 1864 году наследники Биллета - человека, купившего Ферне, сделавшего там музей Вольтера и хранившего сердце писателя, - подарили эту реликвию Парижу. По этому случаю гроб Вольтера был вскрыт, и обнаружилось, что он пуст. Время исчезновения тела точно не установлено. Есть известие, что в 1814 году группа католических фанатиков ночью выкрала тело философа и выбросила его в яму с негашеной известью.

В 1830-е годы русский император Николай I устроил смотр Эрмитажу - музею своей бабки Екатерины II - и нашел в нем много 'лишнего'. Особенный гнев его вызвала статуя Вольтера, изваянная знаменитым Гудоном. Свои чувства император выразил словами: 'Убрать эту обезьяну' - и приказал статую разбить. Только благодаря работникам музея статую спасли, спрятав ее в подвале. Войдя в Париж в 1940 году, гитлеровцы уничтожили памятник Вольтеру. Вольтер и после смерти продолжал вызывать ненависть и насмешливо торжествовать над своими гонителями. Трагическая буффонада его философских романов стала его судьбой и после смерти.

В Эрмитаже в Ленинграде хранится замечательное создание резца Гудона - статуя 'Вольтер в кресле' (один из двух авторских экземпляров - второй находится в Париже во 'Французской комедии'). Если обойти статую кругом, не спуская глаз с лица писателя, то можно увидеть, как веселая усмешка на его губах сменяется гримасой отвращения, сарказмом. Затем мы увидим Вольтера-мыслителя, погруженного в раздумье, и Вольтера-'дурач-ка', с простодушным удивлением взирающего на нелепость мира. Постепенно перед нами выступит гневный и негодующий Вольтер, с крайней точки мы увидим Вольтера плачущего.

Гудон гениально уловил все оттенки повествовательных интонаций, характеризующих творчество писателя. В философских романах эти интонации сплавлены воедино.

Замыслы гения²

Пушкина у нас читают и любят. Читают стихи и прозу, поэмы и драмы. В последнее время все чаще массовый, непрофессиональный читатель берет в руки дневники поэта, его интимную переписку, биографические документы. Это, конечно, хорошо. Однако не следует забывать, что все наследие поэта делится на две части. Первая - это то, что сам Пушкин предназначал

¹ Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.. 1948. Т. 3. С. 219.

² Впервые: Известия. 1986. 28 дек.

215

для чтения современниками, потомками, нами. Вторая заключает в себе то, что нужно для понимания первой. Иногда возникает смещение: все, что касается Пушкина, настолько захватывающе интересно, что вторая часть наследия приобретает для массового читателя как бы самостоятельную ценность и даже начинает теснить первую. Читатель, который довольствуется усвоенными со школьной скамьи утверждениями о том, что 'Евгений Онегин был лишним человеком', с жаром рассуждает о 'донжуанском списке' Пушкина или спорит о том, хорошо ли повели себя друзья Пушкина накануне дуэли.

Трудность, однако, состоит в том. что не всегда бывает просто определить, где проходит черта, которая делит наследие поэта на творческую часть и часть, объясняющую творчество. Более того, порой одни и те же тексты в зависимости от нашего угла зрения могут оказаться то по одну, то по другую сторону этой черты.

Но взглянем на дело несколько иначе. Поставим вопрос так: равен ли Пушкин своему полному собранию сочинений, все ли он написал, что мог и хотел написать? Не бросает ли ненаписанное или отброшенное отсвет на смысл законченного? Нужно ли нам, например, знать дороги, по которым автор не захотел пойти, хотя и мог? Например, работая над седьмой главой 'Евгения Онегина', Пушкин полностью отбросил замысел включить в нее 'Альбом Онегина'. А между тем в нем содержалось оправдание героя и, в частности, слова, сказанные ему умной женщиной:

И знали ль вы до сей поры,

Что просто - очень вы добры?¹

Пушкин колебался. Сначала написал: 'Что очень были вы добры'², но вычеркнул. Был добр, но сделался злым; был и остался в сущности очень добрым, - Пушкин искал. В конце концов поэт предпочел противоположный путь: седьмая глава романа содержит самые разоблачительные характеристики героя. Но уничтожает ли это интерес к колебаниям, которые испытывал автор? Не свидетельствует ли о том, что этот скрытый мотив в романе сохранился, столь же неожиданная оценка Базарова другой женщиной: 'Я вам доверяю, потому что в сущности вы очень добры'?³ Тургенев, видимо, не знал отброшенных Пушкиным строк, хотя они и были в руках его приятеля П. Анненкова; но он был внимательнейшим читателем 'Евгения Онегина' и улавливал не только то, что лежит на поверхности.

Пушкин развивался стремительно. Гений его обгонял его собственные замыслы. Поэтому весь его творческий путь как бы уставлен обломками незавершенных произведений, планами ненаписанных, начатых или только задуманных поэм, драм или повестей. Это были навсегда оставленные или просто отложенные про запас мысли, которым еще предстояло дозреть. Так, напри-

¹ Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 16 т. Т. 5. С. 543.

² Там же. Т. 6. С. 475.

³ Тургенев И. С. Отцы и дети // Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М., 1981. Т. 7. С. 166.

219

В нескольких строках начертаны основные пути познания: эксперимент, основанный на пробах и ошибках, гений, имеющий смелость мыслить парадоксально, и, наконец, случай, вносящий в процесс познания необходимую непредсказуемость.

Круг пушкинских замыслов так широк, что вся последующая русская литература так или иначе с ними соотносилась, продолжая и как бы реализуя (часто в форме отрицания, спора, глубоко творческих преображений) намеченный им путь духовного развития.

Насколько Пушкин созвучен нашему времени и в какой мере мы умнеем, общаясь с ним, можно показать на одном примере. В 1937 году отмечалась столетняя годовщина со дня смерти поэта. Дата эта дала обильную жатву исследований о Пушкине. Следует отметить, что тогда в науке о Пушкине сосредоточились уникальные силы. Перечень блестящих имен и выдающихся работ занял бы слишком много места. Но если начать перечитывать литературу юбилейного года подряд, ориентируясь на массовый ее уровень, то вырисуется такая картина: исследователь чувствует себя несколько умнее того материала, который он исследует (например, Пушкина). Он 'вскрывает' противоречия его творчества, указывает, где Пушкин объективно правдиво отразил общественную борьбу своего времени или предшествующих эпох (например, в 'Скупом рыцаре' - эпоху первоначального накопления), а где он, в силу исторической ограниченности своего мировоззрения, не понял то, что авторы докторских диссертаций, 'на все проливающих свет' (выражение Б. Пастернака)¹, прекрасно поняли. Такой взгляд не был случайностью, он имел параллель в отношении к природе, в которой также видели что-то недостаточно хорошо устроенное и менее 'умное' те, кто брался переделывать ее, игнорируя глубокие функциональные связи и не желая их понимать. Сейчас же в пушкиноведении произошел, еще научно не реализованный, сдвиг в психологии исследователей: никому не придет в голову 'учить' Пушкина. Пушкин, как и во времена Островского, продолжает идти впереди, продолжает учить нас, в том числе и его исследователей. А нам предстоит, внимая умному собеседнику, учиться и, стараясь все глубже его понимать и овладевая трудным делом самостоятельного мышления, по словам Островского, 'восхищаться и умнеть'.

Размышления в юбилей Карамзина²

225 лет тому назад - 1 (12) декабря 1766 года - родился Николай Михайлович Карамзин - писатель, поэт, журналист, историк. О Карамзине можно было бы писать как о создателе новой русской прозы, поэте, чью реформаторскую смелость отмечал Пушкин, и каждый из этих рассказов был

¹ Пастернак Б. Л. Избр. В 2 т. М, 1985. Т. 1. С. 439.

² Статья была продиктована в 1991 г. и предназначена для 'Литературной газеты'. Публикуется впервые.

220

бы содержательным и более чем достаточно обосновывал бы внимание наших современников¹.

Имя Карамзина связывается в сознании современного читателя с той маской, которую писатель не без снобизма надевал на себя в молодости, одновременно превратив ее в своего литературного двойника. Простодушные читатели воспринимали это порождение художественного творчества за реальный жизненный портрет автора. Ничто так не устойчиво, как простодушное невежество. Литературная маска заслонила лицо Карамзина.

В 'Письмах русского путешественника' Карамзин создавал образ беспечного, не очень глубокого, поверхностного вояжера, и тень эта преследовала его до конца жизни. Уже восемь томов 'Истории государства Российского' - плод гигантского труда - были завершены, а молодой Пушкин, возможно еще не успев прочесть эту книгу, приветствовал ее эпиграммой:

'Послушайте: я сказку вам начну

Про Игоря и про его жену,

Про Новгород, про время золотое,

И наконец, про Грозного царя...'

¹ Давая интервью по поводу книги 'Сотворение Карамзина' (М., 1987), Ю. М. Лотман писал: 'Жизнь и творчество Николая Михайловича Карамзина в настоящее время сделались предметом пристального внимания и читателей, и исследователей. Произведения Карамзина в последние годы также издаются весьма активно.

Над темой Карамзина я работаю со второго курса университета, т. е. с 1947 г. Однако до сих пор публиковал лишь статьи, посвященные тем или иным возникающим в этой связи научным вопросам. Книга, которую я сдал в издательство 'Книга" (20 авт. л.), представляет собой опыт целостной биографии. Правда, биографии особого рода. В 1837 г. в письме к А. И. Тургеневу П. Я. Чаадаев, назвав Карамзина 'необыкновенным человеком", писал: 'Чего стоит у нас человеку, родившемуся с великими способностями, сотворить себя хорошим писателем". Карамзин всю жизнь 'творил себя", вся его жизнь была опытом великого самовоспитания, и именно это 'сотворение себя" мне хотелось сделать стержнем его жизнеописания. Но для этого надо было пройти по двум трудным дорогам. Прежде всего - преодолеть недостаточность наших фактических знаний. Приведу пример: важнейший этап во внутреннем развитии Карамзина - его заграничное путешествие 1789-1790 гг. Начинающий писатель встретился с крупнейшими умами Европы и стал свидетелем начала Великой французской революции. А что мы знаем об этих важных событиях его жизни? Никаких документов - только 'Письма русского путешественника". Мне пришлось проделать тщательную работу по дешифровке этого документа, отделению реальности от художественного вымысла, выявлению намеков, ключи от которых были в руках внимательного современника Карамзина, но утрачены потомством.

Вторая дорога ведет нас во внутренний мир Карамзина. Это трудный путь, и здесь гипотез больше, чем уверенных решений. И все же только образ саморазвития 'внутреннего человека" может придать разрозненным фактам целостность, сложить из них характер. Здесь перед нами предстанет Карамзин - наблюдатель Карамзина, Карамзин - судья Карамзина и Карамзин - творец Карамзина.

Работая над рукописью, перечитал заслуженно вызвавшие интерес читателей книги о моем герое - 'Последний летописец" Н. Эйдельмана и 'Три жизни Карамзина" Е. Осетрова' (Книжное обозрение. 1986. 11 июля).

226

'Пушкин притягивает нас, как сама жизнь'¹

Не сетуйте: таков судьбы закон; Вращается весь мир вкруг человека, - Ужель один недвижим будет он?² -

вот ответ на вопрос: 'Меняется ли отношение к Пушкину в течение жизни?' Меняется мир, вместе с ним меняется и человек. Меняется не только наш взгляд и мы сами, меняется и Пушкин. Многогранный, сложный, объемный мир не укладывается в слово и даже во многие слова. Приведу пример. Те, кто бывал в Эрмитаже и видел скульптуру Вольтера работы Ж.-А. Гудона, знают о ее удивительном свойстве. Когда вы обходите ее, у скульптуры меняется выражение лица. Вы видите, как Вольтер плачет, издевается, смотрит на мир трагически и задыхается от смеха. Казалось бы, мрамор недвижим, но меняется наша точка зрения и меняется лицо скульптуры. Точно так же, когда мы обходим мир, он меняется. Не только мы меняемся перед лицом мира, но и мир меняется перед нашим лицом.

Одна из замечательных особенностей Пушкина - способность находиться с нами в состоянии диалога. Вы можете сказать: как же так? Его книги напечатаны, страницы зафиксированы, буквы сдвинуть с места нельзя. А меж тем система, которую Пушкин создал и запустил в мир, - это динамическая структура, она накапливает смысл, она умнеет, она заставляет нас умнеть, она отвечает нам на те вопросы, которых Пушкин не мог знать. Эта система - сам поэт. Поэтому в том, что он меняется перед нашим взглядом, нет ничего удивительного: в этом его жизненность. Любое сложное, богатое произведение искусства тем и отличается от других созданий человеческих рук, что обладает внутренней динамикой.

Когда вы имеете дело с гениальным человеком, вы никогда не сможете очертить до конца возможности его будущего. Замечательно об этом сказано в набросках романа Л. Толстого о декабристах. После возвращения из Сибири в Москву одному из декабристов жена говорит замечательные слова: 'Я могу предсказать, что сделает наш сын, а вот ты еще можешь меня удивить'³. Вот эта способность удивлять - свойство гения. Гений - это не только романтическое и красивое слово, это довольно точное понятие. Гений отличается от других одаренных людей высокой степенью непредсказуемости. Это свойство гениальности в высшей степени присуще Пушкину. Из-за его ранней гибели, трагических обстоятельств обрыва его творчества, невозможно представить, что бы он мог сделать, если бы прошел по жизни еще шаг, два, десять... Очень интересно, что его друг Баратынский, сам гениальный поэт, после гибели Пушкина получивший доступ

¹ Впервые: Русская газета (спец. вып.). Тарту. 1993, 1 нояб. Записала В. Василькова.

² Пушкин А. С. Была пора: наш праздник молодой... // Пушкин А. С. Т. 3. С. 374.

³ Толстой Л. Н. Декабристы // Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1979. Т. 3. С. 364.

223

к его рукописям, пишет о них своей жене поразительные слова: 'Все последние пьесы его отличаются, чем бы ты думала? Силою и глубиною!' И дальше замечательная фраза: 'Он только что созревал'¹.

Что это значит? Совсем не то, что он был незрел до этого, а то, что пришла вторая, третья - новая зрелость. Это тоже одна из особенностей Пушкина - обретать новую зрелость. В очень тяжелую для себя минуту, когда умер А. А. Дельвиг - единственный близкий друг из лицеистов (два других были в Сибири), он пишет П. А. Плетневу: 'Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья <...> мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо'². Эти строки говорят о том, какой необыкновенной силой принятия жизни обладал сам поэт.

Пушкин притягивает нас, как сама жизнь. Он способен подняться до понимания поэзии болезни, помогая ее пережить:

Как это объяснить? Мне нравится она,

Как, вероятно, вам чахоточная дева

Порою нравится. На смерть осуждена,

Бедняжка клонится без ропота, без гнева,

Улыбка на устах увянувших видна;

Могильной пропасти она не слышит зева;

Играет на лице еще багровый цвет.

Она жива еще сегодня, завтра нет³.

Под этими строками мог подписаться любой декадент. Но у Пушкина в этих строках притягивает здоровье в интонации. Ведь стихи говорят разными голосами. Помните у Жуковского - 'И лишь молчание понятно говорит'?⁴ У Пушкина интонация не болезни, у него сила принятия болезни как формы жизни, принятие жизни и в ее трагических проявлениях. Эта как бы сопричастность здоровью - тоже поразительное свойство Пушкина. Особенность глубоких вещей, в том числе и пушкинских текстов, в том, что каждый берет от них столько, сколько может вместить. Так было и будет всегда. Сегодня много говорят о том, что наступило трудное время. За этими словами стоит иждивенчество - сделайте мне легкое время и я тоже буду честный человек. Что значит трудное время? А когда оно было легким? Разве у Пушкина было легкое время? Для мужества, для работы, для добра - всегда его время. Как отзовется то, что мы делаем сегодня, - очень трудно сказать. Делаем, как можем. И да не будет нам сказано, что мы сидели сложа руки, когда надо было дело делать.

¹ Баратынский Е. А. Письмо А. Л. Баратынской от 6 февраля 1840 г. // Летопись жизни и творчества Е. А. Баратынского / Сост. А. Песков. М., 1988. С. 359.

² Пушкин А. С. Т. 10. С. 368.

³ Пушкин А. С. Осень (Отрывок) // Пушкин А. С. Т. 3. С. 263-264.

⁴ Жуковский В. А. Невыразимое (Отрывок) // Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1959. Т. 1. С. 33.

229

сферах. Слишком уж часто, в силу разных причин, мы предпочитаем давать готовые выводы, нагружая память, а не вызывая напряжения интеллекта. И уж совсем недопустимо мы злоупотребляем этим в этической сфере. Мы мало учимся подводить детей к самостоятельному сложному духовному поиску, идем по более легкому пути системы разрешений и запретов - вот за это получишь пятерку, а за это - двойку, что приводит к духовной пассивности, к духовному потребительству.

Мы слишком много терпим формализма, особенно губительного для детей, 'планируем мероприятия' там, где должна совершаться работа совести. Мы мало задумываемся над тем, насколько ранима детская совесть, каким внимательным, чутким, осторожным, каким культурным должен быть человек, работающий с детьми, с какими труднейшими задачами ему приходится иметь дело.

2. Ваше отношение к аскетизму?

- Полагаю, что аскетизм тут ни при чем. Беда не в погоне за вещами, а в диспропорции между духовными потребностями и интересом к вещам. Рост духовных интересов должен обгонять интерес к вещам. Вещь сама по себе ни плохая и ни хорошая. Она никакая. И значение приобретает лишь по месту в культуре в целом, в духовном мире.

А искусственное обеднение физической стороны потребностей так же гибельно, как обеднение духовной. Человек не должен обеднять себя. Но, действительно, есть диспропорция между быстро развивающейся материальной сферой жизни и ростом духовных потребностей. И беда наступает тогда, когда в силу внутренней убогости человек, имеющий возможность купить что-то, приобретает, скажем, пианино не как предмет культуры, а как вещь.

Чем ниже уровень духовной культуры, тем меньше индивидуальностей, тем больше люди похожи друг на друга. И сейчас, я думаю, это чувствуется особенно остро. Долгие века вещи изготовлялись кустарно и потому были неповторимы. Сейчас же вещи сходят с конвейеров миллионными тиражами и человеческая индивидуальность проявляется лишь в 'духовной продукции'. В тех сферах труда, где есть творчество.

Давайте сразу же оговоримся, что никакое формальное определение места, должности, звания, научной степени не обеспечивает человеку глубины внутреннего мира. Иначе нам пришлось бы признать, что любой действительный статский советник должен был бы писать стихи лучше, чем Пушкин, всего лишь коллежский секретарь. Полнота духовной жизни определяется талантом, природу которого я не берусь определять, и культурой. Культура - понятие сложное. И складывается она, в частности, из разных форм памяти. Я полагаю, что земледелец, владеющий тысячелетиями накопленным опытом, - культурный человек. Ведь мы не случайно говорим - 'культура обработки земли'. Во всяком случае, он гораздо более культурен, чем человек, живущий в стандартной квартире и не помнящий вчерашнего дня.

Правда, некультурный человек с внешними признаками культуры может выступать в функциях культурного человека, потому что при сложности современного мира, при многогранности нашей жизни отличить одного от другого становится все труднее.

230

Восприятие мира¹

Иногда Большую Науку сравнивают с зеркалом, разбитым на множество осколков, каждый из которых отражает определенный кусочек реального мира. Физики, биологи, химики, историки, математики, представители десятков специализаций размежевали Науку.

Как сказывается специализация на восприятии мира? Какой отпечаток она накладывает на ученых?

- Гуманитарные науки сейчас решительно движутся к точным. Но их слияния, на мой взгляд, никогда не произойдет. Как существуют север и юг. стихи и проза, так всегда будут соседствовать науки гуманитарные и точные. И поэтому у гуманитария свое лицо. Он вплотную связан с этическими проблемами. Если инженер, проектируя, скажем, автомобиль, не интересуется тем, кто будет в нем ездить, или задается этим вопросом только во внерабочее время, то гуманитарий в процессе своей работы от такого вопроса отмахнуться не может. Ибо вопрос этот составляет сущность его деятельности.

Гуманитарные науки существуют для того, чтобы обеспечить человечеству непрерывную этическую память, без которой оно немыслимо, без которой оно не выживет. Память выражается в том, что мы знаем, что мы пишем, что мы получаем от предков и передаем потомкам. Это и есть культура - отнюдь не праздная забава.

Гуманитарные знания органически связаны с совестью. Равнодушный к эстетическим проблемам инженер может быть безупречен с профессиональной точки зрения. Физик, равнодушный к этике, - явление социально опасное, но профессионально допустимое. Чуждый морально-этическим проблемам гуманитарий профессионально непригоден.

И если астроном стоит лицом к лицу со Вселенной, то гуманитарий стоит лицом к лицу с Историей Человечества, с его главным вопросом о смысле жизни.

Каждое поколение закономерно задает этот вопрос, который ценен не ответом, а самим фактом существования. Есть вопросы, на которые культура дает ответ. Другие же - сохраняет, ставит их заново и заново, меняя лишь формулировки.

В чем смысл жизни? Это должно стоять перед человеком как извечный вопрос, чтобы определить этическую устремленность его поведения. Тем самым человек отличается от животных. Хотя я думаю, что мы несколько примитивизируем животных. Они умнее, чем мы полагаем. И наконец, было бы большим несчастьем, если я или кто-то вдруг смог бы ответить на вопрос о смысле жизни. Зачем тогда жить?..

¹ Молодежь Эстонии. 1974. 11 июня. Беседу вели Г. Диомидова и Б. Томбу, участвовали эстонский астроном Ч. Виллман, математик А. Монин, филолог Ю. Лотман. Воспроизводятся только ответы Ю. М. Лотмана.

231

Азбука судьбы¹

Нам говорят 'безумец' и 'фантаст', Но, выйдя из зависимости грустной, С годами мозг мыслителя искусный Мыслителя искусственно создаст .

Гете

Искусственный интеллект - одна из самых интересных и запутанных проблем современной науки. Она - на перепутье многих, если не всех, областей знания: математики и философии, кибернетики и психологии, бионики и социологии... О ней продолжают спорить ученые. Причем зачастую эти споры ведутся 'на разных языках', за которыми не только несовпадения в терминах, но и в корне различное представление о самом предмете спора. Специалист по компьютерам говорит о сверхмощной, сверхбыстрой, сверхумной самопрограммирующейся ЭВМ, механик - о человекоподобном роботе, биолог представляет себе материю, организованную по тем же принципам, что человеческий мозг.

'Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что' - так, не в самых строгих научных терминах, можно сформулировать сегодняшнее состояние проблемы искусственного интеллекта.

Однако наги собеседник - литературовед, ученый, интересы которого должны, казалось бы, лежать совсем в иных пределах. Но профессор кафедры русской литературы Тартуского университета Юрий Михайлович Лотман, историк литературы, искусствовед, 'специалист по XVIII веку', культуролог, - автор не только известных книг о структурном анализе художественных произведений, но и работы 'Моделирование сложных систем типа 'робот-манипулятор' на основе семиотических методов'.

- Юрий Михайлович, мне хочется начать нашу беседу с цитаты из книги американского ученого, писателя-фантаста Дж. Слэйгла: 'ЭВМ будет в ближайшем будущем нашим рабом или в некотором смысле братом. Если же мы примем соответствующие меры, то вычислительные машины останутся нашими друзьями и в более отдаленном будущем. Если эти меры не будут приняты, имеется определенная опасность, что когда-нибудь разумные машины 'одержат верх". Один из величайших уроков истории заключается в том, что рабы рано или поздно сбрасывают иго, и часто путем революций. Но каждый человек наделен от природы первичными желаниями или целями. Следовательно, надо позаботиться о том, чтобы 'высшей целью", заложенной в высокоразумную машину, было благосостояние человека, а не какие-либо личные цели машины'.

Насколько возможен такой итог развития 'машинной цивилизации' и идет ли здесь речь об искусственном интеллекте, сравнявшемся с естественным, человеческим?

¹ Впервые: Московский комсомолец. 1979. 23 нояб. Беседу вел С. Кашницкий.

² Гёте И.-В. Фауст: Трагедия / Пер. Б. Пастернака // Гёте И.-В. Фауст. Лирика: Пер. с нем. М., 1986. С. 249-250.

235

- Тогда нужно признать несостоятельной идею цивилизации суперличностей, многократно повторенных мужчин и женщин, соединяющих в себе качества лучших индивидов (скажем, мужчина - красивый, как Аполлон, умный, как Эйнштейн, талантливый, как Пушкин, и так далее)?

- Такая цивилизация была бы обречена на скорое вымирание. Для жизни, для развития требуются не клишированные идеалы - нужны неправильности, несовершенства, но не всякие, а индивидуальные, неповторимые, с бесчисленностью взаимных сочетаний. Так было всегда с людьми, так будет с устройствами, к которым применимо понятие 'интеллект'.

О ценностях, которым нет цены¹

Из эстонского города Тарту к нам приехал Юрий Михайлович Лотман. По приглашению ректората и кафедры русской и зарубежной литературы Казахского педагогического института имени Абая (а такие приглашения здесь вошли в традицию) известный ученый прочел цикл лекций по проблемам истории и теории литературы.

Тарту - особенный город. Триста пятьдесят лет его быт и бытие определяет Университет.

Классик эстонской литературы Юхан Смуул назвал Тарту городом-умницей, молодым городом и городом молодежи. Местные острословы любят игру слов, в которой имя города переводится как 'город с головой' (в отличие от Таллина, 'города-головы'). Тарту похож: на деловой, сосредоточенный читальный зал, где никто не мешает другому работать. Здесь царит университет. Синие, зеленые, малиновые фуражки, которые студенты, верные традиции, носят даже в стужу; переполненный концертный зал университета: в оркестре - доктор математических наук, а в зале много детей; ни на кого не похожий, удивительный театр 'Ванемуйне'; диспуты, лекции, взрывные 'Тартуские Ученые записки'; словом, это 'микроклимат, в котором воспитывается будущая культурная Эстония'.

Юрий Михайлович Лотман - доктор филологических наук, профессор Тартуского университета. И наш званый гость сегодня.

- Вы так прочли в аудитории 'Евгения Онегина', что давным-давно затверженные строфы пушкинского романа вдруг обнаружили неосвоенную 'бездну пространства'. Все ново, все как в первый раз, все ждет разгадки. Наверное, никто из слушавших вас не рискнет заявить: 'Я это уже читал!' Такое чтение длится всю жизнь... Как этому научиться? Как стать похожим на вас читателем?

- Не надо обо мне. Читаю я плохо, медленно. Я должен сначала сам сочинить эту книгу, а потом уже сравнить ее с написанным...

¹ Впервые: Ленинская смена. 1982. 23 окт. Беседу вел Л. Герций.

241

диктофонов. Лекции кончались - в нарушение всех академических традиций - аплодисментами...

Все верно: судьбы отечественной культуры кровно интересны всем. Интересно соединение классического (Пушкин, Тютчев) материала и современнейших методов исследования. Захватывающе интересна логика ученого, когда сталкиваются мысль и образ, когда огромное количество сведений, очень далеких, на первый взгляд, от строгого научного обихода, попросту бытовых (правила дуэльных поединков Онегина), вдруг оживает на наших глазах и становится ключом к очередной загадке...

Специалиста кто-то сравнил с древним человеком, который замерзал, сидя у каменноугольной глыбы. Бедняга не подозревал, что уголь - отменное топливо. Лекции (и, конечно, широко известные книги, статьи) Ю. М. Лотмана открывают нам огромные запасы историко-культурного нашего 'топлива'. Общего нашего достояния.

История культуры: движение в будущее

В жизни сегодняшнего общества есть важная отличительная черта: люди размышляют, спорят, действуют, опираясь на реалии истории культуры. Идет ли речь о живописи, литературе, нравах и традициях, проблемах развития науки и техники. И налицо стремление как к преумножению наших духовных запасов - за счет открытия забытых имен и переосмысления, казалось бы, известного, так и к тому, чтобы поставить гуманитарную науку на службу общественному развитию. Стремление активно сопрягать ее с действительностью, включать в социальную, духовную жизнь современности. А в чем смысл и критерий актуальности культуры для настоящего и будущего? - с этого вопроса началась наша беседа с доктором филологических наук, профессором Тартуского государственного университета Юрием Михайловичем Лотманом.

- Прежде всего, наверное, необходимо уточнить, что следует понимать под словом 'актуальность'. Употребляется оно часто, но актуальность в развитии экономики, техники и актуальность в развитии искусства имеет, видимо, совсем разные значения, поскольку речь идет об ориентации на разную временную дистанцию. В свое время под 'актуальностью' мы часто понимали лишь соответствие лозунгу дня. Когда-то Маяковский иронизировал над социовульгарным представлением о том, что ценно в классике: 'Лермонтов близок и дорог как первый обличитель либерализма'². Осмеян-

¹ Впервые: Советская культура. 1987. 7 мая. Беседу вела Т. Меньшикова.

² Маяковский В. Марксизм - оружие, огнестрельный метод... // Маяковский В. Собр. соч.: В 13 т. М., 1958. Т. 7. С. 108.

248

его, чтобы включить в план загодя. Кроме того, практика отбора единственного кандидата исключает нормальную и необходимую в данном деле конкуренцию.

Сейчас у нас действительно есть все основания говорить о том, что уровень филологической науки оставляет желать лучшего. В 1937 году, когда мы отмечали столетие со дня гибели Пушкина, мы имели пушкинистику, равной которой не было. Какие имена! Гуковский, Жирмунский, Эйхенбаум, Томашевский, Виноградов... Возьмите академическое издание и посмотрите, кто его тогда выпускал. Ныне с пушкинистами дела обстоят неважно. Это видно и по пушкинским конференциям, которые становятся все бледнее.

Дело не в том, что нечего изучать. Пушкинистика всегда была экспериментальным полем литературоведения, здесь вырабатывались новые методы исследования. И застой в пушкинистике есть застой в методах.

- Так что же, на этой печальной ноте и завершится наша беседа?

- Почему на печальной? На тревожной. Но у нас есть чем и гордиться в гуманитарной сфере, в частности - в филологии. На самом передовом уровне ведутся, например, исследования в области древнерусской литературы. Под руководством Дмитрия Сергеевича Лихачева работает передовой отряд литературоведов, историков культуры. Много интересного в области изучения культуры XX века. Накоплен огромный багаж.

Но необходимо искать новые дороги, преодолевать застой. И весьма симптоматично, что это чувство тревоги, необходимости нового поиска подсказано, в частности, Днем памяти Пушкина. Ведь одно из великих свойств Пушкина состояло и состоит в том, что он задал уровень русской культуры. И каждый раз, когда мы оказываемся в состоянии застоя, Пушкин, как барометр, его регистрирует.

Пока мы будем ориентироваться на высокий уровень нашего наследия, будет надежда, будут предпосылки движения вперед.

Патриотизм есть стремление быть лучше...¹

Литература создана, чтобы люди учились думать. Читая, учились читать. Понять 'Евгения Онегина', не зная окружающей Пушкина жизни - от глубоких движений идей эпохи до 'мелочей быта', - невозможно. Роман живет неисчислимыми связями, намеками, ассоциациями, сцеплениями смыслов, неминуемо ускользающих от читателя, который впервые прикасается к пушкин-

¹ Впервые: Книга и искусство в СССР. 1988. ? 4 (59). С. 42-43. (Интервью с Т. Туриным).

249

скому тексту. Слова все те же, а смысл давно изменился. Понятия чести, смерти, даже старости и молодости не те, что в пушкинскую эпоху. Мы подставляем свои, сегодняшние, и думаем, что читаем и понимаем Пушкина. Надо воскресить смысл слов - 'дуэль', 'мазурка', 'бал'...

Работа такого рода - популяризация - трудный жанр. Очень сложно упростить тип разговора, не упрощая содержания. Ломоносов однажды заметил: ясно говорят, когда ясно понимают. С массовым читателем может говорить только очень квалифицированный автор. Я долго считал себя не готовым к такой работе. И пришел к ней во многом через исследования специального характера, предназначенные для малотиражных изданий - в 500-1000 экземпляров.

Жизнь Пушкина - это одно из его произведений. А каждое его произведение обязано преодолению - настроения, окружения, оно неотделимо от сопротивления материала. Мы усвоили, что человек зависит от исторических условий, что он продукт среды или представитель ее. Но с продукта и спроса нет. Бильярдный шар не отвечает за то, что он катится - или не катится - в лузу. А человек может выбирать. У гения - у Пушкина - большой выбор. Чем труднее обстоятельства, тем больше выбор. Работать с гранитом труднее, чем с глиной, но скульптор выбирает гранит. Творчество всегда есть умножение возможностей выбора. Пушкин постоянно преобразует судьбу. Кажется, что судьба ему подыгрывает, ворожит. Он никогда не был несчастным. Он был одним из самых счастливых людей в России, он творил свободу из неволи. Пушкин всегда и всюду торжествовал над обстоятельствами, и в 1836 году тоже.

В России есть одна странная закономерность. Если писатель не попал в ссылку, на каторгу, не был убит, мы им толком не интересуемся. О Крылове мы почти ничего не знаем, о Грибоедове до момента убийства - тоже. Карамзин - одна из важнейших фигур в русской культуре, а располагаем мы обломками архива. Часть его сгорела в пожаре 1812 года, посмертный архив странно пропал. Писем осталось мало, в письмах он обычно сдержан. Понять полностью другого человека мы не можем. Такого огромного, как Карамзин, и подавно. Мы не очевидцы. Выявить природу давних событий очень трудно. Письма, дневники нуждаются в дешифровке. Что такое биография? Реконструкция личности, которая возвращает жизнь мертвым бумагам.

Один из современников говорил о том, как полезно для здоровья погреться у прекрасной души Карамзина. К десятым годам XIX века в России появляется читатель, человек, для которого книга - непременный атрибут быта, часть жизни. И это прямая заслуга Карамзина. Карамзин переделал психологию поколения. Он работал над книгами и над русским обществом. Он считал, что только культура может приблизить человечество к лучшему будущему. И к своей душе относился, как Пигмалион к Галатее.

Самовоспитание - одна из важнейших традиций русской культуры, и об этом надо напомнить. Патриотизм есть стремление быть лучше.

250

'Тут надо быть 1000 раз осторожным'¹

Уважаемая редакция!

Может быть, мое письмо следовало бы назвать 'Дайте слово националисту', ибо у нас нередко считают таковым каждого, кто высказывает взгляды, отличающиеся от формулировок в учебниках. 'Националистические идеи', 'националистические лозунги' - к таким ярлыкам мы в Латвии давно уже привыкли, и все же пишу вам потому, что, как мне кажется, пора говорить о таких вещах откровенно, вслух, стремясь в них разобраться.

По-моему, один из признаков национализма - когда свою нацию ставят выше остальных. Национализм, как я представляю, проявляется в конкретных действиях, направленных на то, чтобы унизить, оскорбить представителей других народов (или, наоборот, в бездействии против таких проявлений). Если этого нет, то нет и речи о национализме.

У нас же если ты не говоришь по-русски - а после войны знание русского языка стало обязательным, - то можешь автоматически попасть в разряд 'националистов'. В то же время многие руководящие работники в республике не владеют латышским языком. А разве это не обратная сторона того же явления? Все собрания проходят на русском языке, на нем пишутся приказы и т. д. В сложившейся ситуации это понятно: по данным на конец 70-х годов лишь 38 процентов жителей Риги составляли латыши, а сейчас, наверное, и того меньше. Значительная миграция из других республик не могла пройти бесследно. Если так будет продолжаться, мы вскоре станем у себя меньшинством. Вопросы, связанные с языком, серьезны. Нельзя сказать, что ничего не делается для их решения, - делается, но мало. Обвинять в национализме, наверное, легче, чем выявлять истинные причины возникающих противоречий и искать пути их разрешения.

В. Огренс, работник коммунального хозяйства

г. Рига.

Сама жизнь, и прежде всего события последних месяцев, свидетелями которых мы стали, заставляет задуматься и самостоятельно разобраться в такого рода проблемах. Тем более что нередко подобные вопросы возникают в общении со студентами, и тут уж готовыми, удобными формулами не отделаешься. Сам я родился и вырос в Ленинграде. В том, что после окончания университета попал в Тарту, есть элемент случайности, но я благодарен стечению обстоятельств, прочно связавших меня с судьбами республики, которую я уже считаю своей. Может быть, в деловой беседе это и прозвучит несколько сентиментально, но я люблю Эстонию, живущих здесь людей, всем сердцем принимаю их нужды и стремления. Так что я в большей степени буду ссылаться на те явления и события, которые происходят здесь, ибо лучше их знаю и,

¹ Впервые: Коммунист. 1988. ? 6. С. 105-108.

256

где 'руководство', и 'периферию', где сосредоточены 'исполнители'. Парадокс в том, что, несмотря на явное творческое 'бесплодие' (по крайней мере, в гуманитарной сфере) некоторых столичных институтов и вузов, развитие науки в провинциальных центрах искусственно сдерживалось бюрократическими средствами.

Давно пора бить тревогу, созывая и объединяя всех, болеющих за судьбы отечественной культуры и науки. В прошлом году в Курске, на Овечкинских чтениях, наш журнал начал разговор о проблемах провинциальной культуры, и видим необходимость продолжить его сейчас в Тартуском университете. В университете, хранящем светоч истинного уважения к знанию, расположенном вдали от столичной суеты...

Юрий Михайлович Лотман, профессор: Сложилось ненормальное положение: культурная жизнь за пределами нескольких столичных городов фактически лишена воздуха. Сознательно уклоняюсь от слова 'провинциальная культура', поскольку в этом слове неизбежно есть оценка и создается представление о какой-то культуре второго ряда. Так никогда не было. Всегда существовал реальный обмен между научными, культурными силами, которые развивались в столичных и периферийных центрах на территории России. Посмотрите географический состав студентов или же места, где родились крупнейшие деятели культуры прошлого. Вы увидите, это не только петербуржцы и жители Москвы, - это и приезжие с Украины, Закавказья, с Волги, из Твери, из Сибири... Причем такой плодотворный период развития русской интеллигенции - вторая половина XIX века - характеризуется особенным перемешиванием культурной географии, а перемешивание возникает за счет культурных центров за пределами столицы.

У нас этому препятствует, во-первых, очень простая вещь - прописка, но, конечно, совершенно аномальная. Мне недавно жаловался сотрудник столичного журнала, что они не могут взять хорошего работника, потому что он не москвич. Создается некий замкнутый круг, люди, как бы заранее предназначенные для культурной деятельности, - это обладающие столичной пропиской, а ведь культура не терпит закупорки сосудов. Она требует свободного, открытого кровотока. Представьте себе, что, скажем, Маяковского не прописали бы в столице и он должен был бы заниматься сочинением стихов в Кутаиси. Для Кутаиси, может быть, это было бы прекрасно, но в целом - абсурдное положение. Или Короленко не мог бы прописаться в Москве...

Другой вопрос состоит в том, что приглашение того или иного сотрудника в конечном счете решает отдел кадров. Не профессиональные качества, а прописка, наличие жилплощади и 'хорошая' анкета - вот что определяет критерии отбора научных и, полагаю, культурных кадров. Вред, приносимый таким положением, неизмерим.

Еще один вопрос, не менее важный: в культурных центрах за пределами столиц исключительно слабы материальные возможности. А так не всегда было: в губернских городах перед революцией существовали ученые, археологические, исторические комиссии, которые издавали свои труды по разным отраслям знаний. Полистайте каталоги периодики: какой напряженной была культурная жизнь в Твери, Калуге, Самаре, Саратове, Тюмени. Это были не затхлые углы, а районы со своей культурной жизнью. Конечно, идеализировать их не надо. Культурная жизнь в провинции имела и свои недостатки, но находилась в несравненно лучшем положении, чем сейчас. И для того, чтобы

257

она развивалась нормально, культурные очаги нужны во многих центрах страны. Они складываются, безусловно, из материальных условий, но и не только. Прежде всего - из наличия ядра местной интеллигенции. В XIX веке была довольно мощной именно местная интеллигенция, из среды которой вырастали писатели. В свое время Бунин любил подчеркивать значение треугольника Орел - Воронеж - Тула для развития русской литературы XIX века. Без 'провинциального' культурного слоя невозможно появление таких величин, как Чехов или Короленко, людей действительно уникальных. Но уникальность - это не беспричинность.

Да, культурный фон очень пострадал. Кажется, первым ударом был (сейчас об этом мало помнят) разгром исторического краеведения в конце двадцатых годов. Это затронуло многих и, по сути, разорило наше краеведение. Тогда и оказался в лагере такой замечательный человек, как Н. П. Анциферов, автор книги 'Душа Петербурга'.

'ЛУ': К счастью, труды Н. П. Анциферова возвращаются к нашему читателю: в издательстве 'Книга' подготовлены к печати интереснейшие произведения Анциферова: 'Душа Петербурга', 'Петербург Достоевского', 'Быль и миф Петербурга' с предисловием академика Д. С. Лихачева и комментариями ленинградских исследователей К. А. Кумпан и А. М. Конечного. Почти шестьдесят лет прошло со времени тех печальных событий, когда даже в краеведении чересчур ретивым чиновникам чудился криминальный душок. И это имело, к сожалению, вполне конкретные последствия.

Ю. Л.: Да, краеведение было разгромлено. И позже многочисленные удары, меняя формы, систематически обрушивались на интеллигенцию. В результате 'провинциальная', простите за это слово, живущая в провинции интеллигенция была почти поголовно уничтожена. Конечно, не только в провинции. Но в столице хоть какое-то воспроизведение работает, хотя, конечно, как говорил Пушкин, 'сменив, не заменили'. Одновременно с целенаправленным уничтожением шла кампания дискредитации: слово 'интеллигент' до сих пор часто звучит в лучшем случае как 'человек второго сорта'.

Административные меры могут разрушить культуру, но разрушенную культуру воссоздать они не могут. И напрасно думать, что если какое-то культурное гнездо уничтожено, потом достаточно 'решить' его восстановить, даже отпустить на это деньги, и оно возродится. Культура должна обладать механизмом самовоспроизведения. Если этот механизм сломан, - а сломать его легко, - то и о самовоспроизведении нет смысла толковать.

А что такое механизм самовоспроизведения? Для небольшого города - это десяток образованных энтузиастов и созданная ими атмосфера, которая притягивает к себе новые и новые круги. Попадая в эту атмосферу, люди развиваются быстрее и идут дальше. Они могут даже от этого круга оторваться и развиваться в другом направлении или учиться в столице или за границей, но потом вернуться людьми, которые сами будут способны создавать атмосферу. С чем бы это сравнить? Вот, скажем, чтобы поставить нового церковного иерарха, нужна хиротония: нужно к нему прикоснуться, чтобы передать ему святой дух. То есть человек, на котором почиет святой дух, должен прикоснуться, иначе посвящение не совершается. Чтобы культура развивалась,

269

'Попытки предсказывать интересны в той мере, в какой они не оправдываются'

Беседа с Ю. М. Лотманом была проведена Ю. Цивьяном и М. Ямпольским в рамках традиционных Тыняновских чтений в Резекне.

Ю. Ц.: Юрий Михайлович, мы более или менее знакомы с вашими взглядами на теорию и эстетику кино. Можно ли отделить исследовательскую, теоретическую точку зрения от простой зрительской?

Ю. Л.: Если представить себе, как выглядит то, что происходит на экране, для того, кто сидит в зале, то, пожалуй, основным вопросом, который неизбежно возникает у зрителя, будет вопрос: похоже это на жизнь или нет? При этом почему-то предполагается, что, 'что такое жизнь', мы знаем и, следовательно, сопоставить экран с жизнью очень просто. Экран оказывается в роли подсудимого, поведение которого мы оцениваем с точки зрения заранее известного кодекса. Мы предъявляем экрану заведомые требования, и он вынужден, несколько смущаясь, этим требованиям отвечать. Если даже не всякий зритель так смотрит, то уж, конечно, так смотрит критик, который исходит из того, что, 'что такое жизнь', ему известно, а также известно, что экран должен это, как он выражается, 'отражать', твердо полагая, что, 'что такое отражать', ему тоже известно. Между тем знать вещь - это означает, во-первых, знать, как она устроена, во-вторых, знать, зачем она служит, и, в-третьих, знать, что с ней будет хотя бы в ближайшем будущем. Ни на один из этих вопросов относительно жизни мы ответить не можем. Мы не знаем, как она устроена, мы не можем даже предположить, зачем она существует, и даже для каждого из нас в отдельности мы отнюдь не можем сказать, что будет через несколько минут.

Само понятие 'жизнь' гораздо более непонятно, чем мы, может быть, сами полагаем, и поэтому сопоставление с жизнью - всегда вещь очень сложная. Сопоставить с жизнью на самом деле означает попытаться понять или как-то проникнуть в это неизвестное и непонятное целое. А что значит попытаться проникнуть? Стремление зрителя сопоставить экран с жизнью - это требование, предъявленное не столько экрану, сколько жизни. Оно спровоцировано самой природой кинематографа, которая как бы отвечает самым древним представлениям об искусстве. Как известно, самые архаические представления связаны с тем, что живопись возникла из отражения; из зеркала, или из взгляда на поверхность воды, или из обведенной пальцем тени, а рифма возникла из эха. Это старые мифы, они существуют у разных народов, и в них вложено одно и то же наивное представление: искусство есть удвоение жизни, автоматическое, механическое удвоение; но при этом сразу

¹ Впервые: Кино (Рига). 1987. ? 1. С. 24-26.

275

вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда...'¹ Искусство отнюдь не чуждается самых грубых форм. Между прочим, как раз искусство больших мастеров всегда грубее, чем искусство второстепенных деятелей. Но одно дело - художественная грубость, а другое дело - создание подделок, квазиискусства, превращение доступности в фетиш... И тогда в искусство, в частности в кинематограф, вкрадываются опасные тенденции. Когда-то были затеяны шумные пушкинские праздники, на которых Достоевский произнес речь, Тургенев произнес речь... Менее заметной прошла скромная речь Островского. А он сказал очень глубокую вещь - что, читая Пушкина, мы делаемся умнее. При чтении одних произведений мы делаемся умнее, при чтении других - остаемся теми, что мы есть, а при чтении некоторых делаемся глупее. И с этим связана очень большая ответственность искусства. И чем оно массовее, тем эта ответственность больше. Хотя кино - массовое искусство, его язык - очень живое и динамичное целое, а отнюдь не синхронная матрица, которая штампует.

М. Я.: Означает ли это, что задача строго научного описания такого языка практически вообще не может стоять?

Ю. Л.: Простите, если вы к таким пессимистическим выводам приходите на материале киноязыка, то как же быть тем, кто работает на материале культуры, в которую кино входит одной и даже отнюдь не доминирующей частью? Мы действительно имеем дело с гетерогенными и исключительно многофакторными объектами, которые и в самом деле очень трудны для моделирования. Но знаете, как в идиллии Феокрита, когда сиракузянки спрашивают, можно ли пробиться сквозь толпу, чтобы попасть во дворец, ехидная старушка отвечает им: 'Пытались ахейцы и в Трою вступили'².

'Говоря о современности, я скажу вот что...'

'Интервью - это не мой жанр', - сказал профессор Тартуского университета Юрий Михайлович Лотман, давая интервью 'Независимой газете'.

- А что значит 'не ваш жанр'? Что есть жанр интервью?

- Он, разумеется, предполагает, что у того, у кого спрашивают, есть что сказать, что интересно и для людей, и для газеты.

¹ Ахматова А. А. Творчество // Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. М., 1979. С. 202.

² Эта строка в переводе М. Е. Грабарь-Пассек звучит так: 'Пробрались лишь терпеньем ахеяне в Трою' (Феокрит Мосх Бион. Сиракузянки, или Женщины на празднике Адониса // Феокрит Мосх Бион. Идиллии и эпиграммы. М., 1958. С. 72).

³ Впервые: Независимая газета, 1991, 16 июля. (Интервьюер - Д. Ицкович).

282

То же самое и тут. Все время происходит вторжение некоего изобретательного гения, который сначала окружен непониманием, как писал Баратынский:

Скажи: твой беспокойный жар -

Смешной недуг иль высший дар?

Реши вопрос неразрешимый!¹

Что такое то, что я делаю: что-то гениальное или, может быть, я просто сумасшедший? И ведь отличить действительно нельзя. Отличает общественный отбор на следующем шагу. Причем он не всегда справедлив. То, что сегодня отброшено, через сто лет, может быть, будет найдено. Такая вот машина. Она выбрасывает свое будущее, иногда его отбрасывает, иногда съедает, а потом это будущее делается общим достоянием и превращается в пошлость. Потом и его отбрасывают, а потом через некоторое время окажется, что его отбросили рано и что оно совсем не пошлое. Понимаете, человек все время выбирает. И это дает ему динамику мысли и динамику жизни. И не нужно противопоставлять народ толпе - это романтические представления. А нужно говорить о механизме развития.

Мы находимся внутри поезда, который летит, мы не знаем куда. Остановиться нельзя, двигаться назад - черт знает что, надо двигаться вперед, надо быть прогрессивным. Но что в конце этого прогресса, это нам неизвестно. Может быть, там будет что-то очень хорошее, потому что человечество много раз уже выкручивалось: дойдя до такого положения, которое казалось катастрофическим, оно вдруг обнаруживало, что там много возможностей, о которых оно не подозревало. И перескок на новый этап. Может быть, так...

Мы живем потому, что мы разные²

Воскресная нравственная проповедь - вероятно, самый новый и самый непривычный жанр нашего телевидения. Не все передачи этой рубрики равноценны и не каждый выступающий способен снискать всеобщее доверие, но одно несомненно: общество сегодня нуждается в слове вразумляющем, взывающем к лучшему в людях. У нас, к сожалению, нет (да и откуда бы взяться!) привычки к проповеди в изначальном значении слова. И потому, наверное, многие спешат повернуть переключатель программ сразу после окончания воскресного выпуска передачи '7 дней'. Не будем спешить. Прочтем вместе слово, с которым обратился к телезрителям в минувшее воскресенье один из замечательных наших филологов, профессор Тартуского университета Юрий Михайлович Лотман.

¹ Баратынский Е. А. Рифма // Баратынский Е. А. Поли. собр. стихотворений. Л., 1957. С. 194.

² Впервые: Известия. 1990. 24 февр.

283

В чем мне видится смысл этой передачи? Мы редко встречаемся друг с другом. У нас нет культуры постоянных общений. И, несмотря на огромную технические возможности разных средств, мы, по сути дела, привыкли жить каждый внутри себя.

Нам надо научиться общему языку - это первое. Легко иметь общий язык со своими единомышленниками - ну, правда, сейчас мало, по сути дела, единомышленников, но это нетрудно. Надо научиться говорить с другими людьми, которые совершенно иначе думают. Надо научиться ценить других людей за то, что они другие, совсем не требовать, чтобы они были похожи на нас. Ведь, Боже мой, если бы мы все были одни и те же, одинаковые, мы бы просто не выжили как биологическая единица. Мы живем потому, что мы разные.

Общество человеческое держится на различии между людьми, на том, что никто сам по себе не составляет даже части истины, а все мы вместе составляем путь к ней. Если бы мы были выполнены по самым лучшим рецептам, мы бы давно вымерли. Надо научиться ценить в другом человеке другого человека и надо обеспечить ему это право - быть другим.

Мы привыкли к старой, в основе своей демократической формуле, но формуле XVIII века - о правах большинства. Большинство, бесспорно, имеет права, но каждый из нас входит в какое-то меньшинство: меньшинство больных, больных этой болезнью, в меньшинство влюбленных, в меньшинство неудачно влюбленных, в меньшинство лысых, одноглазых, слепых, несчастливых - каждый из нас обязательно входит в меньшинство, иначе он не был бы единицей, не был бы человеком, он не был бы никому нужен, и прежде всего не был бы нужен сам себе.

У нас нет культуры ценить другого человека, мы все хотим, чтобы он был такой, как я, чтобы мне легче было с ним разговаривать. Но ведь прекрасно - он будет такой, как я, и мне будет легко с ним разговаривать, но зачем мне с ним разговаривать, если он такой, как я? Он мне не нужен. Минимальная разница, какую природа дала людям,- это разница пола. Представьте, как было бы хорошо, если бы мы все были одного пола,- нет любовных драм, никто не стреляется, не вешается, нет необходимости шить мужскую и женскую одежду. Мы были бы не нужны никому!

Итак, прежде всего - уважать другого человека и давать ему возможность быть другим. Это совсем не означает, что этот другой человек будет антиобщественным. Он будет самым общественным, и весь педагогический опыт показывает, что чем менее люди уважают разницу между собой и другими, тем они менее общественны. Общество - это не набор солдат, это оркестр, где каждый инструмент ведет свою, самостоятельную мелодию. Ну, представьте себе огромный оркестр, играющий одну и ту же ноту, - зачем он нужен? Оркестр состоит в замечательном единстве разных голосов. И это первое, что мне кажется очень важным.

Мы воспитаны на нетерпении к другому человеку, мы хотим только, чтобы нам было просто с ним общаться. Но ведь недаром говорят: простота хуже воровства. Надо уважать своеобразие, не пресекать его, начиная со школы. Ведь уже в школе люди уравниваются.

Я не хочу слишком подчеркивать другую сторону - необходимо как разнообразие, так и однообразие, и здесь сама жизнь дает нам образцы. Язык -

286

веков, конечно, на интеллигентов всех народов ложится историческая миссия остановить эскалацию безумия.

Однако по мере того как я читал, во мне росло недоумение. Организаторы провозглашают гуманные лозунги и призывают далекие народы объединиться. А близкие? Ни одного слова о трагедии на границах Азербайджана и Армении, ни одного гуманного, внушающего надежду слова о трагедии Карабаха. Или гуманность организаторов распространяется только на дальние проблемы и чужие земли? Но ведь Христос сказал: 'Аще кто речет яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть' (1 Ин: 4, 20). Через всю историю человечества проходит вопль: Каин, где брат твой? И этот вопль не заглушить ни псевдонаучными конференциями, ни лживыми газетными заверениями.

Я - старый человек. Пережил солдатом большую войну, исходил пешком и Россию, и Европу. Среди моих близких друзей были и есть и армяне, и азербайджанцы, и грузины, и эстонцы, и немцы, и многие другие. И теперь, на пороге смерти, я вынужден наблюдать то клиническое безумие ненависти, которое охватывает целые пространства нашей земли. Я не могу скрыть, что все мои симпатии сейчас на стороне армян. Но и азербайджанцам я не враг. Я жалею тех из них, кто ослеплен ненавистью. Неужели же они не видят, что ими играют и что те, кто сейчас, из-за кулис, разжигает кровавый туман, завтра направят удар против них? То, что делают их руками, очень скоро сделают с ними чьими-нибудь третьими. А те, кто стоит за кулисами, выступят как миротворцы, когда сочтут, что обе стороны пролили достаточно крови.

Ну хорошо, мое ли дело открывать глаза азербайджанцам. А кто откроет нам глаза, нам - интеллигентам этой трещащей империи, кто откроет глаза русской интеллигенции? Сейчас, когда уже много дней льется в Закавказье кровь (только ли в Закавказье; а Литва, а Латвия?), интеллигенция России не очень торопится высказать свое мнение: как бы не осложнить свои собственные дела перед выборами президента республики. Но колокол никогда не звонит по кому-нибудь другому, как бы нам этого ни хотелось, - он всегда звонит по мне, и взрыв в Москве пришелся вовремя: он должен открыть уши тем, кто не слышит ударов колокола в Карабахе и Вильнюсе, тем, кто думает, что если заткнуть уши, то колокол перестанет бить, тем, кто надеется, что они отсидятся, или же возлагает надежды на либералов Запада: может быть, поставят такие условия для финансовой помощи, что внутренняя реакция вынуждена будет отступить. Нет, никто не поможет тому, кто сам себе не помогает. Мюнхенская капитуляция не спасла Запад от второй мировой войны. Договор Молотова - Риббентропа не спас Россию от самой страшной войны в ее истории. Сторонники насилия - трусы. Как только они сталкиваются со смелостью, они отступают. Но как только они видят перед собой слабых, старых или трусливых, безоружных, нерешительных - их охватывает жажда насилия. Они мстят за свою трусость и за свои унижения. Так и складывается аппарат. В глубине его те, кто скорее взорвет мир, чем отдаст мельчайшее из своих преимуществ, а исполнители их воли - изъеденная комплексом неполноценности, униженная толпа, которая ненавидит тех, кому завидует, а завидует она всем.

Эпоха мелких конфликтов и частных столкновений кончилась. Мир един, и то, что происходит на одном конце, неизбежно отзывается на другом. Спрятаться не удастся никому. Колокол звонит по каждому из нас.

287

'Нам все необходимо. Лишнего в мире нет...'¹

I. Пространство смысла

'Беседы о русской культуре'² - несколько обработанный лекционный курс, который одновременно лежит в основе трехтомника³. В общем, это короткое изложение моего представления о специфике русской культуры и ее месте в мировой культуре. Но чтобы прояснить некоторые подходы к этой теме, нужно поговорить дополнительно вот о чем.

Мы с вами находимся в пространстве динамических процессов, но динамика эта различного типа. Есть динамика, повторяющаяся с такой ощутимой для человека периодичностью, что она очевидна. Есть процессы, повторяющиеся так редко, что для нас они практически остаются разомкнутыми. Есть процессы, о которых мы не можем судить - замкнуты ли они, обладают какой-то повторяемостью или принципиально разомкнуты. Мы предполагаем, что какие-то процессы, в принципе, разомкнуты, но, по сути дела, проверить не можем - это требует таких масштабов времени, которые с нами трудно коррелируют.

Однако для историка это не так уж важно, так как мы все-таки берем процессы относительно повторяющиеся. Но это тоже условно: каждый процесс как бы дается нам и в его эмпирической реальности, в определенных событиях, и в некоторой его идеальной модели. Мы можем сказать, что процесс 'зима - лето' повторяющийся. Но в то же время даже на собственном эмпирическом опыте знаем, что зима не повторяет зиму, а лето не повторяет пето, а повторяется то, что мы называем словами 'зима' и 'лето'. В общем, у нас все время возникает вопрос об облике объекта, который мы начинаем познавать, описывать, то есть переводить на какой-то другой язык. Можем перевести, например, на язык математики или другие избранные нами языки. Наука тоже есть процесс перевода на определенный язык. Но есть разница между описанием одного и того же процесса с разных точек зрения, соответственно - на разных языках (скажем, на языках математики, философии, искусства). То, что в описании на одном языке будет являться существенным

¹ Впервые: Эстония. 1993. 13 февр. С. 5. Публикация появилась в преддверии дня рождения Ю. М. Лотмана (28 февраля 1993 г. ему исполнялся 71 год). Первая часть была напечатана под рубрикой 'Крупным планом' и представляла собой монолог Лотмана, разделенный на подглавки, названия которых принадлежат корреспонденту. Вторая часть - ответы на вопросы журналистки Этэри Кекелидзе, выпускницы отделения русской филологии Тартуского университета, - помещена под рубрикой 'Зеркало говорящего'.

² Имеется в виду изд.: Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1992.

³ Лотман Ю.М. Избр. статьи: В 3 т. Таллин, 1992-1993.

291

что Достоевский называл всечеловечностью: перенесение центра за пределы границ.

Другая точка зрения - культура замыкает центр где-то в середине. В истории всегда есть и правила, и исключения, история динамична. Но можно проследить два типа государств, городов и два типа культур. Есть государства, столица которых стоит на границе, иногда даже за границей, как у киевского князя, который считал Константинополь своей столицей. Или же как Петр, который, по сути дела, вывел Россию практически за пределы ее границ, создав чрезвычайно сложную, до сих пор напряженную ситуацию.

Когда я говорю 'Россия', я не имею в виду нынешние государственные границы, для историка понятна мгновенность всех этих границ. Но понятие 'пространство русской культуры' более или менее понятно. И в истории России были периоды, когда центр ее перемещается в середину, стремится как бы закрыться, как это было в допетровской Руси. У Лермонтова в 'Песне' о купце Калашникове есть прекрасная фраза, точно выражающая дух допетровской Руси: нужен высокий забор, чтобы не увидели 'злые соседушки'¹. Представление, что сосед - враг, что от него нужно отгородиться забором, колючей проволокой, типично для закрытых систем. Один популярный писатель, желая подчеркнуть свою лояльность, в одной из многочисленных анкет написал бессмертную формулу: родственников за границей не имею, иностранными языками не владею. Восприятие соседа не как врага требует другой психологии, которая ставит себя не за забором, а на открытом окне.

Образ 'окна в Европу' - это символ целой культурной эпохи, и не только в России. Такое понимание характерно для итальянских городов эпохи Возрождения, для других культур, которые стремятся к открытой системе, от себя - вовне. Открытая система динамична. Но история не ставит пятерок и двоек, не говорит: это выгодно, а это нет. Какая система лучше - такой же бесполезный спор, как и спор о том, кто лучше - правые или левые, кто нужнее - мужчины или женщины. Ясно, что система должна обладать разнообразием. Разнообразие же - вещь весьма негармоническая.

Здесь мы подходим к чрезвычайно важному историческому моменту: сейчас мы создаем из многости человеческих структур, видимо, какую-то единую. Удастся создать или нет? И что значит единая - тоже непонятно... Единство создается взаимосвязью разного, а не многократным увеличением числа одного и того же. То, что создается путем многократного увеличения одинакового, то и рассыпается. Если бы я не запретил себе предсказания, а историк не должен заниматься предсказаниями, можно было бы обратить внимание на интересный момент. Большая историческая структура, скажем, на территории бывшего Союза распадается. Когда она начала распадаться, субъективно многие из тех, кто помогал историческому ветру разносить в разные стороны куски, провозглашали: мы никогда вновь не сойдемся, мы слишком разные, более того, мы враги. Действительно, правому

¹ Лермонтов М. Ю. Т. 4. С. 109.

293

С другой стороны, ожидаемое оживание статуй есть превращение абстракции в жизнь, правильного в неправильное.

В этом сложном мире, в котором мы находимся и который мы сейчас изучаем, добавляется еще одна сложность: мы его изучаем, находясь внутри. Что заведомо как будто лишает нас возможности исследования. Действительно, находясь в системе, ее изучать нельзя. Но для этого нас и много, чтобы все могли представлять себе точку зрения вне системы - точку зрения ребенка, женщины, мужчины, соседа, поэта, кибернетика, древнего грека, человека другой национальности. Мы все время смотрим на мир и всегда можем сконструировать точку зрения, которая находится в мире и смотрит на нас. И это особенно активно происходит в области искусства. Поэтому искусство совсем не забава для тех, кому есть досуг не заниматься делом.

Мы все время находимся в напряжении между однообразием и разнообразием, сближением и разрывом, трагичностью расхождения и бессмысленностью сближения. В этом динамическом, сложном, живом организме искусство представляет как бы кипящий котел, который многое моделирует и дает возможность того, чего не может дать жизнь. В кино мы можем сказать: остановите, повторите. Мы можем в искусстве сделать эксперимент. Жизнь нам возможности эксперимента не дает.

Таким образом, то, о чем мы говорим, это, с одной стороны, как бы отвлеченная наука, с другой - соприкасается с определенными сферами реальности; осмысляется в пространстве исторической науки и в том широком пространстве, которое мы называем - несколько расплывчато и нередко по-разному понимая - семиотикой культуры. Этому отчасти и посвящены книги, о которых мы говорим, вернее, они рассматривают проблемы культуры под этим углом зрения. Таков был замысел, если он, конечно, получился...

Я как историк знаю, что книги не умирают, в этом смысле Булгаков прав, 'рукописи не горят'¹. Они обладают поразительной устойчивостью. Если бы такие силы прикладывались к уничтожению танка, от него бы давно порошок остался. Есть какие-то механизмы самовозвращения и, конечно, механизмы уничтожения... В объеме хронологии нашей жизни механизмы уничтожения гораздо более действенны. В объеме же хронологических пространств, в которых живет история, или - шире - биология, или - еще шире - космос, устойчивость проявляется сильнее.

Что нам с нашими бедными пятьюдесятью - восемьюдесятью годами жизни до этих вековых повторений? Есть кое-что. Потому что мы в нашей недолгой жизни включены в гораздо более длительную память. Сейчас слово 'память' опоганено, а между тем это одно из величайших понятий. И было бы полезно показать, что в этой так называемой 'Памяти' как раз все есть, кроме памяти². Повторение пройденного не есть память, тем более плохое повторение плохого пройденного.

¹ Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1992. Т. 5. С. 278.

² Подразумевается националистическое общество 'Память', активно действовавшее в России на рубеже 1980-90-х гг.

294

II

- Юрий Михайлович, вы, наверное, рассматривали нашу жизнь и время и с точки зрения того, что Пушкин называл 'скрытым смыслом'? Каков же скрытый смысл наших дней?

- Понимаете, конечно, как каждый человек, я не могу об этом не думать. Но как историк я запрещаю себе об этом говорить. Не будете же вы у человека, который обладает некоторыми представлениями о космических законах, спрашивать, что делать, например, с соседом. Он имеет мнение о соседе, но тогда он должен сказать себе: в эту минуту я не ученый, а участник. Я всегда старался быть в жизни участником и, конечно, имею мнение. Но не могу сказать, что мнение меня-участника есть мнение меня-ученого. Тут, к сожалению, я перехожу в другую сферу. Но зато я получаю право говорить от лица одного из многих, высказывать 'мнение другого' - помните, мы только что говорили о многообразии как необходимости. Только не имею права сказать: пускай это мое мнение будет твоим мнением.

- Я на собственном опыте знаю, какой вы великолепный, замечательный лектор. Нашему курсу повезло особенно - вы читали нам русскую литературу от древней до середины XIX века...

- Спасибо за эти слова, и я должен сказать, что действительно работа - это одно из бесспорно возможных счастий. Мне кажется, я помню всех студентов. Очень помню ваш курс.

- А какая эпоха из русской истории вас больше всего привлекает сегодня?

- Видите ли, постепенно у меня сфера научных интересов расширяется. И сейчас, если бы у меня еще было время, если бы еще были научные силы, которые, к сожалению, я теряю - особенно мешает сложность со чтением, - тогда бы я сказал: вся история. Потому что опять-таки самое интересное - изоморфизм частного в целом. Как в коротком миге каждого отдельного события можно прочесть всю историю и вместе с тем во всей истории можно увидеть ключ к отдельным событиям. Сейчас мне интересна была бы вся русская история, и даже шире - вся европейская история. К сожалению, я и научно к этому не готов, и уже не имею времени получить необходимую компетенцию. И с грустью должен сказать, что моя компетенция гораздо уже, чем мои интересы.

- Простите, Юрий Михайлович, но это невозможно.

- Спасибо за неправду...

- И все-таки - в общем интересе есть более частный?

- Моя узкая сфера, где я считаю себя специалистом, - русская культура XVIII века и, теперь могу сказать, пушкинская эпоха, даже несколько расширяя ее до сороковых годов XIX века. Не знаю, оставите вы эти слова или нет - но если бы вы знали, какой я невежда.

- И как вы это заметили?

296

Мы выживем, если будем мудрыми¹

Что я мог бы пожелать читателям 'Вестника Тарту' в первом номере газеты, выходящей под этим названием, в первом номере наступившего нового 1992 года?

Сейчас по телевидению, на радио и в газетах много говорят о новом годе, и господствует то, что я назвал бы сдержанным пессимизмом. Я же хотел бы выразить сдержанный оптимизм. Я полагаю, что, как говорится в поговорке: 'Страшен сон, да милостив Бог' - и что ожидающие нас трудности, возможно, не так и страшны, как нам кажется.

Почему я так думаю? В молодые годы я всю войну был на фронте, я - артиллерист. И я знаю, что когда находишься за тридцать километров от передовой, откуда идет сплошной гул, - то очень страшно. Когда приближаешься на расстояние в десять или даже в восемь километров, то уже не так страшно. Оказывается, разряды идут не сплошным рядом: снаряды падают то там, то здесь, перелетают, недолетают... Главное, для того, чтобы избавиться от страха, идти ему навстречу. Мы очень часто переживаем страх заранее, видим все в гораздо худших формах, чем оно есть на самом деле, - и падаем духом. Стоит посмотреть страху в лицо, и выясняется, что он не так и страшен. Поэтому первое, что я пожелал бы всем, - бодрости.

А. С. Пушкин в очень тяжелую для него минуту, когда умер А. А. Дельвиг - единственный близкий друг из лицеистов (два других были в Сибири), писал П. А. Плетневу: 'Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья... мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо'².

Чтобы сохранять бодрость в тяжкое время, надо быть очень большим человеком. Пушкин, как всегда, пошел по правильному пути: основной способ сохранить бодрость - это утешать другого. Нельзя сохранить бодрость в одиночку. В одиночку вообще спастись нельзя. Поэтому второе, что бы я пожелал, - это консолидации.

Земля, на которой мы все живем, совсем не велика. Это прежде она представлялась огромной. Еще во времена моей молодости казалось, что ей нет конца. А сейчас мы видим, что она маленькая. Поэтому отделить себя от армян - нельзя, отделить себя от событий на Кавказе - нельзя, отделить себя от событий во всем мире - нельзя. Мы все плывем в одной лодке: или мы все вместе утонем, или все вместе спасемся. Спастись же в одиночку не удастся никому. Единственный способ спастись - быть бодрым и помогать ближнему.

¹ Впервые: Вестник Тарту. 1992. 4 янв. Редакция местной тартуской русской газеты обратилась к Ю. М. Лотману с просьбой открыть первый номер газеты новогодним пожеланием читателям.

² Пушкин А. С. Письмо П. А. Плетневу 22 июля 1831 г. // Пушкин А. С. Т. 10. С. 368.

298

На пороге непредсказуемого¹

- Юрий Михайлович, если не возражаете, начнем разговор с 'Послесловия' к третьему тому 'Избранного'. Вы пишете: 'В разное время мои статьи подвергались критике, порой очень острой и иногда имевшей политический характер. Я никогда на нее не отвечал. <...> Андерсен в одной из своих сказок говорил: 'Позолота сходит, а свиная кожа остается". Я думаю, что 'позолота" полемических заметок давно уже сошла: если от нашей работы осталась добротная свиная кожа, то она может представлять интерес для читателей'. Сегодня, в эпоху всеобщей переоценки ценностей, позволить себе подобное могут очень немногие. Оказывается, 'добротная свиная кожа', неизменная сущность - достояние избранных. А множество 'званых' ниспровергателей 'революционного прошлого' пересматривают и русскую историю, скажем, XIX века; в немилость впадают Герцен, декабристы: они же 'разбудили'... Как-то в телепередаче один из дворянских потомков на вопрос: 'Как вы относитесь к декабристам?' - ответил: 'Осуждаю! С них-то все и началось!' Насколько оправданно это обвинение?

- Наверное, это говорит тот, кто не закончил и семи классов... Это несерьезно. И что значит - 'все началось'? Когда началось? Все началось при Адаме, когда он скушал не то яблоко... Понимаете, легко говорить гораздо больше, чем знаешь, и гораздо больше, чем думаешь. Ну что ж, каждый рассуждает в меру своих знаний, способностей и ума, а уж тот, кто может думать несколько глубже, тот думает. И конечно, я никому не судья, ничего не оцениваю и гораздо больше сомневаюсь, чем знаю. Но приходится слышать исключительно неквалифицированные суждения. Чем человек меньше знает, тем у него меньше сомнений, тем он категоричнее. Главное, тогда он ищет, кто виноват, а исходит из того, что он-то уж конечно прав...

- Я вспоминаю ваши давние слова о том, что 'декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека', и сопоставляю с другой вашей мыслью - о существе пушкинской 'Капитанской дочки', о том, что человечность выше 'схематичных и социально релятивных 'законов"'. На ваш взгляд, до этой пушкинской истины не поднялись ни просветители XVIII века, ни декабристы. Но почему она не дается и нам, на пороге XXI века?

- Мир, в котором мы живем, все больше хочет получить важнейшие ценности по самой дешевой цене. Это напоминает не очень радивых школьников, которые подглядывают в ответы к задачам вместо того, чтобы ре-

¹ Интервью для журнала 'Человек', записано Л. Ф. Глушковской 6 июля 1993 г. Публиковалось под разными заглавиями. Впервые в сокращении: 'Выбор есть мысль, и ответственность, и несчастье, и счастье' // Молодежь Эстонии. 1993. 2 окт. Затем: 'Более всего опасна победа': Последнее интервью Юрия Лотмана // Известия. 1993. 1 дек.; На пороге непредсказуемого // Человек. 1993. ? 6. С. 113-121: Последнее интервью // Вышгород. 1994. ? 1. С. 10-18.

Текст воспроизводится по изданию: Человек. 1993. ? б. С. 113-121. Опушено вступление от журналистки, где Лотман представлен читателю. Первый вопрос дан в сокращенной редакции по версии 'Известий'.

305

Неотосланное письмо Ю. М. Лотмана

Уважаемая Людмила <оставлено место для отчества. - Л. Г>! Большое спасибо за Ваше письмо, которое мне было любезно передано коллегами. На Ваши вопросы я не знаю что ответить, тем более не знаю, что я мог бы сказать сейчас читателям Вашего журнала. Вместо этого я просто отвечу Вам как человек человеку. Я не возлагаю больших надежд на различные интервью и газетные декларации, которые появляются в последнее время в таком количестве (хотя сам достаточно грешен многочисленными участиями в этом жанре). Мир, в котором мы живем, все больше хочет получить важнейшие ценности по самой дешевой цене. Это напоминает не очень радивых школьников, которые подглядывают ответы к задачам вместо того, чтобы решать их самим. Мы хотим получить истину как можно быстрее, как готовые ботинки, сшитые на 'никого'. А истина дается только ценой жертвы самого дорогого. По сути дела, получить истину можно только ради нее погубив себя. Истина не бывает 'для всех и ни для кого'.

Рылеев максимально жертвовал, когда пошел на эшафот, а Пушкин - когда не пошел на эшафот. Истину надо найти для себя свою² и принести ей жертву - так, как Авраам принес Исаака, а не торговаться с ней и не говорить - 'это для меня слишком дорого, а на это у меня нет времени'.

Поэтому на разнообразные интервью, которыми сейчас захлестнуты различные газеты, я смотрю как на эрзац, обычное заполнение желудка псевдопищей. При этом мне было бы очень грустно, если бы Вы восприняли мои слова как что-то для Вас лично обидное: Вы честно выполняете свою работу. Но нельзя сделать из жертвы профессию, а истина требует жертвы. Мне будет очень грустно, если Вы воспримете мои слова как некое нравоучение свысока. Не ради рисовки, а просто веря Вашим хорошим чувствам, признаюсь Вам, что самое глубокое мое личное ощущение - ощущение своего недостоинства. Это - нормально, я не бог весть какого уровня творческая личность, но представляю себе рабочее состояние любого, причастного творческой профессии, как цепь следующих переживаний. Сначала рождается нечто, очень напоминающее те чувства, которые, наверное, есть у курицы, собирающейся снести свое яйцо. Это состояние надежды. Затем курица, ценой напряжений и усилий, выбрасывает это яйцо из себя. И Вам, вероятно, случалось быть свидетельницей того состояния эйфории, которое ее охватывает в эту минуту. Как сказал один американский юморист, она кричит так, будто снесла не яйцо, а маленькую планету. Эту же эйфорию переживает каждый человек, сделавший трудное, рожденное им дело. А затем он видит, что снес яйцо, которое ничем не лучше огромного числа других яиц, и что мир остается тем же. Вероятно, он бы и не нес яиц, если бы мог этого не делать. Но ему суждено пережить те же надежды и те же

¹ Впервые полностью: Вышгород. 1994. ? 1. С. 8-9. Письмо обращено к редактору журнала Людмиле Францевне Глушковской.

² Фрагмент из письма, начиная со слов: 'Мир, в котором мы живем...' - был перенесен Л. Глушковской в текст интервью (ср. выше, с. 298-299).

310

Вот счастье! вот права...

А. С. Пушкин. 'Из Пиндемонти', 1836)¹

Теперь на экране именно царскосельский парк.

Женский голос:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

К началу второй строфы на экране появляется статуя сидящего Пушкина-лицеиста (Р. Р. Баха). Наезд. Голова Пушкина крупным планом. Длинная пауза, на экране лицо Пушкина.

На экране появляется лицо ведущего².

Иглы сосен густо и колко Устилают низкие пни... Здесь лежала его треуголка И растрепанный том Парни .

На экране появляется лицо ведущего².

Ведущий в кадре: Мы часто говорим: 'эти стихи я не понимаю', 'этого поэта я понимаю'. Однако если вдуматься, то станет ясно, что глагол 'понимать' употребляется здесь совершенно в ином значении, чем, скажем, в выражении 'эту теорему я понял'.

Понимать стихи значит приблизительно то же самое, что 'понимать' человека. Понять задачу - это значит найти к ней ответ, понять человека - войти в его внутренний мир, взглянуть на окружающее его глазами. Понимать поэзию - это уметь войти в ее мир, полюбить этот мир, его законы и логику, взглянуть на жизнь глазами этого мира. А у каждого поэта свой мир, свое поэтическое зрение.

Мир Пушкина огромен. Входя в него, мы как бы попадаем в обширную, могучую державу, охватить границы которой, окинуть ее разнообразные пространства, проникнуть во все ее таинственные уголки, нам не дано. Но тем занятнее и поучительнее странствовать по этому миру и приобщать себя к его законам.

В мире Пушкина особое место занимает искусство: скульптура, живопись, архитектура, балет, музыка всех форм и видов - от народной песни до арии Россини и 'Реквиема' Моцарта, - театр, не говоря уже о поэзии и вообще всех формах словесного искусства, заполняют собой пушкинскую поэзию и прозу. Исключительно широк исторический охват: искусство самых разных народов, на всех исторических стадиях его развития - от самых древних до наиболее современных для той эпохи - привлекает внимание Пушкина. Но мало говорить о внимании - оно органически входит в пушкинский художественный мир и под пером Пушкина говорит на его языке. Из одних имен разнообразных деятелей искусств, упоминаемых, цитируемых или действующих в произведениях Пушкина, можно было бы составить настоящую энциклопедию. Однако такая энциклопедичность говорит не только о широте интересов и образованности поэта. Они неотделимы от самой сущности поэтического

¹ Пушкин А. С. Т. 3. С. 369.

² Ведущий здесь и далее - автор сценария. (Примеч. Ю. М. Лотмана)

³ Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. Л., 1977. С. 26-27.

356

чахотка. Зато те, кто выживали, жили лет до восьмидесяти. В XVIII веке еще были большие семьи, женщины рожали по пятнадцать - девятнадцать детей, правда и детская смертность была высокая.

Вот так начал складываться этот новый мир. Но в дальнейшем мы поговорим еще о его внутренней организации и несколько слов скажем о быте, окружавшем этих людей.

Лекция 2¹

Добрый день!

В прошлый раз мы начали разговор о культуре XVIII века и затронули внешние условия, одежду, дом. Теперь интересно все-таки посмотреть, каковы же были люди, которые жили в этих домах, носили эту одежду. Были ли они похожи на нас? В чем-то, видимо, похожи, потому что все мы рождаемся, умираем, любим, имеем детей, и это не меняется никогда. Но вместе с тем люди и совсем другие: у них другие цели, другие - в чем-то очень ценные - представления о том, что можно делать, чего нельзя, о долге, о чести. И теперь интересно посмотреть на этих людей.

Начало XVIII века произвело в жизни России большую и, в общем, мучительную перемену. Перемена в чем-то была необходима, но и необходимые вещи бывают очень трудными. Основное сводилось к тому, что образованная часть общества зажила в одном духе, а народ остался при старых представлениях, при своих старых идеалах, и между народом и дворянами пролегла глубокая грань. Я уже вам говорил, что была и внешняя разница: дворянин был бритый, в парике, а народ был с бородой. Позже французская писательница мадам де Сталь, противница Наполеона, которая, спасаясь от его деспотизма, приехала в Россию в 1812 году, сказала, что народ, который при Петре отстоял свою бороду, при Наполеоне отстоит свою голову.

Но мы сейчас будем говорить не о крестьянине, хотя все общественное здание держалось на его плечах, и не думайте, что это был абсолютно другой мир. Крестьянские дети играли вместе с помещичьими детьми. Жизнь их соприкасалась очень близко. Но мы сейчас будем говорить о той образованной части общества, из которой вышли знаменитые писатели и которая, в общем, в XVIII - начале XIX века, до поколения Белинского, составляла интеллектуальную европеизированную среду.

Петровская реформа внесла в русскую жизнь совершенно новые черты. Прежде всего, понятие службы, которое всегда существовало в России. Дворянин всегда служил. Этим он в значительной мере отличался от западного дворянина, который имел поместье, имел свою феодальную собственность и мог жить в столице, при дворе, и пользоваться милостями короля, а мог

¹ Передача вышла в эфир в 1986 г. Текст публикуется впервые.

363

щейся жизни, но играла в нем все большую и большую роль. Женщина тоже очень менялась. Конечно, женский мир отличался от мужского - прежде всего тем, что женский мир был выключен из государственной службы. Женщины не служили, чинов не имели, хотя государство стремилось как-то распространить чиновный принцип и на женщин: полковница, статская советница, тайная советница. Но это скользило по поверхности. Мир женщины был миром чувств, миром детской, миром хозяйства, однако он тоже не походил на допетровский быт.

Прежде всего, первое последствие реформы - это стремление изменить внешний облик, внешне приблизиться к типу западноевропейской женщины. Меняется одежда, появляется обязательный парик. Парик, кстати, для того, чтобы он хорошо сидел, надевали на остриженную голову. Вы часто видите на картинках красивые женские прически - это чужие волосы. Парики пудрили. В 'Пиковой даме', помните, старуха-графиня, хотя действие происходит в 30-е годы XIX века, одевается по моде 70-х годов XVIII-го. И там у Пушкина есть фраза: '...сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной головы'¹. Действительно, так оно и было.

Платья, вы уже видели, - другие, и другой образ поведения. В этот период женщина стремилась как можно меньше походить на своих бабушек и на крестьянок. Царила искусственность. Женщины много тратили сил на изменение внешности. Причем моды были разные. Купчихи, например, красили зубы в черный цвет, и в купеческом обществе это считалось красивым: такой низкий или средний вкус. В более европеизированном обществе, конечно, зубы не красили, но на лицо налепляли мушки.

Мушки - это маленькие черненькие штучки, их делали из тафты или из бархата. Куда прилепить - это имело значение. Мушка в углу глаза означала: я вами интересуюсь. Мушка на верхней губе: я хочу целоваться. Поскольку в руках женщины еще был веер (а веер тоже имел значение - если его резко закрыть, это означало: вы мне не интересны), то комбинация мушек и движений веера позволяла кокетничать.

Дамы кокетничали. Они вели в основном вечерний образ жизни, при свечах. Приходилось использовать много макияжа, много краски, потому что при свечах люди бледнеют, да еще в Петербурге с его вредным климатом. Поэтому у дам уходило много - за год, наверное, с полпуда - румян, белил и разных подобных вещей. Красились очень густо - так, как у нас, может быть, только для киносъемки красятся.

В этот период женщина еще не привыкла много читать, еще не стремилась (конечно - в массе, были уже писательницы) к внутренней духовной жизни. Духовные потребности удовлетворялись старым образом: церковь, церковный календарь, посты, молитвы. Конечно, все люди до конца XVIII века, до эпохи вольтерьянства, были верующими. Это было нормально и, в определенном смысле, создавало нравственную традицию в семье.

Но семья очень быстро подвергалась поверхностному европеизму. Женщина считала нужным, модным иметь любовника. Без этого она как бы

¹ Пушкин А. С. Т. 6. С. 338-339.

387

Еще с начала XVIII века, с царствования Петра I, такой важный в женской жизни вопрос, как выход замуж, связался неожиданно с вопросом образования, поскольку Петр специальным указом предписал неграмотных дворянских девушек не венчать: если девушка не может подписать хотя бы свою фамилию, венчаться ей нельзя. Так что вопрос о женском образовании возник сразу же, хотя пока что и в очень упрощенной форме.

Кстати, не следует думать, что до Петра женщины были неграмотные. Известное понижение культурного уровня произошло, видимо, в XVI, отчасти в XVII веке. Сейчас мы в Новгороде извлекаем из земли берестяные грамоты - на бересте нацарапанные записочки XII, XIII, XIV веков. Эти записки писались не для боярыни, не для игуменьи монастырской. Бытовое содержание свидетельствует о том, что писались они для употребления в обычной семье - крестьянской, купеческой и что женщина в этом кругу была, в общем, уже грамотной.

Но к началу XVIII века - новые требования, новое время и возник уже вопрос о женском образовании. Сразу он был поставлен очень остро. Необходимость этого образования и его характер стали предметом споров и связались с общим пересмотром типа жизни, типа быта. Отношение к грамотности было еще очень напряженным, очень сложным. Так, известный мемуарист Андрей Болотов вспоминает, что одна невеста ему отказала, потому что он читал много книг и про него пустили слух, что он колдун. Когда он с помощью свахи искал себе невесту и обязательно хотел, чтобы она была грамотная, то сваха сказала, что одна и читать, и писать может, а коли мать прикажет, то и книги читает.

Как только встал вопрос об образовании женщины, возник вопрос и об учителях, и об учреждениях, где это образование можно получить. Литераторы, мыслители той поры уже не сомневались в том, что женщина, как и мужчина, должна получить некие культурные, образовательные сведения. Французский писатель епископ Фенелон был автором книги 'О воспитании девиц' - той самой, которую читает Софья в 'Недоросле' Фонвизина. Стародум, увидев, что она читает (он сам этой книги Фенелона еще не читал), говорит: '...читай ее, читай. Кто написал Телемака <а это Фенелон>, тот пером своим нравов развращать не станет'¹. Кстати замечу, что в той же комедии Простакова возмущена: Софья получила письмо и сама может прочесть. Для Простаковой это падение нравов: 'Вот до чего дожили. К деушкам письма пишут! Деушки грамоте умеют!'²

А между тем почти за двадцать лет (чуть-чуть меньше) до того, как Фонвизин написал свою комедию, поэт Сумароков в сатирическом стихотворении 'Хор ко превратному свету' рисует прекрасный образ совсем другого мира, чем в России:

Прилетела на берег синица

Из-за полночного моря,

Из-за холодна океяна.

¹ Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. С. 149.

² Там же. С. 113.

400

он с бородой, это уже на каторге), Панов. Вадковский, Анненков, Борисов, Тизенгаузен и многие другие. Посмотрите внимательно. Посмотрите и на Бестужевых - братьев Александра и Николая, на Кюхельбекера, вот он - молодой, а вот он - на каторге, вернее, на поселении после тюрьмы. Эти лица имеют что-то общее. Они не похожи на обычные средние лица людей той поры. И понять то, что их так выделяет, мы сможем, если мы подумаем о том, что это были за люди. При этом я не буду говорить о том, что более или менее известно всем вам. О том, что декабристы были революционерами, что у них были политические программы, что они боролись за уничтожение крепостного права, за конституцию в России, участвовали в восстаниях, в заговорах, пошли на виселицу, на каторгу, в крепость, в тюрьму - в этот вот Петровский завод. Это еще не самая плохая тюрьма, но она была выстроена специально для декабристов. А были до этого люди прекрасно обеспеченные, из богатых семей, перед ними открывалась дорога, перед многими открывалась блестящая карьера. И почему-то они ее оставили и избрали этот трудный путь. Но это все более или менее известно.

Я хотел бы поговорить о другом: что это были за люди в человеческом, в обычном смысле. Представьте себе: все мы, как только читаем 'Горе от ума' или в театре видим Чацкого, мы сразу чувствуем, что это - человек декабристского плана. А ведь он нам не показан ни на заседании тайного общества, ни среди единомышленников, да и о политике он мало говорит - несколько слов. По сути дела, мы чувствуем, что он ненавидит крепостное право, но он не говорит об этом. И уж тем более он не говорит о политическом деспотизме, потому что Грибоедов хотел эту пьесу ставить на сцене, но и не только поэтому. Мы сразу чувствуем, что это человек какой-то другой. Он и в гостиной у Фамусова ведет себя не так, как другие люди. То, как себя вел декабрист в гостиной, как он разговаривал с дамами, как он беседовал со своими политическими неприятелями, с людьми, которым он не мог доверять, как вообще он жил, - это и будет нас сейчас интересовать.

Это был особый тип людей, но после 1825 года в русской жизни этот тип стерся. Уже через некоторое время он заменился совсем другими людьми. Точно так же, как если в александровскую эпоху в салоне господствовал гвардейский мундир, то в николаевскую эпоху господствовал зеленый чиновничий фрак, да и офицер уже был другой. Не случайно в 'Пиковой даме' Германн сделан инженерным офицером, математиком. Потом пошли совсем другие люди, такие, как Белинский, которые были разночинцами, воспитывались на медные гроши, были полны душевного жара, а вести себя в гостиной не умели - им и руки мешали, и ноги мешали, поэтому они всегда стеснялись, а от стеснительности бывали дерзкими. Это - другое поколение.

Мы сейчас вообще уже трудно себе представляем человека декабристского склада. Когда мы читаем и Пушкина, и Грибоедова, и Рылеева, мы очень многого не понимаем, очень многого. Потому что эти произведения обращены, в значительной мере, к единомышленникам, к тем, кто понимает с полуслова. Для того чтобы мы понимали эти произведения, нам надо кое о чем подумать, поговорить. И не только для того, чтобы понимать, но и потому, что это был замечательный тип человека.

415

ращаются очень официальные лица, так милиция обращается; 'товарищ' - так обратиться к чужому человеку тоже нельзя. То же самое, насколько я себе представляю, и в эстонском языке: 'kodanik'¹ сказать - как-то не принято, 'seltsimees'² - тоже, 'härra'³ - нужно, наверное, фамилию знать.

Обращение утрачено. Не могу не сказать, что приходится слышать такое уродливое, страшное обращение, как, скажем, 'женщина' или 'мужчина'. Это чудовищно, это свидетельствует о разрушении социального ритуала. Ведь обращение 'мужчина' к незнакомому - это из обихода женщин самой позорной профессии, порядочные женщины так никогда не говорили. Между тем это сейчас слышишь везде, и это только один из примеров.

Социальные отношения на таком самом простом уровне - вопрос большой культуры, культурного созидания, и очень важно в этом смысле обращаться и к прошлому, особенно когда время такое динамическое, все меняется и мы часто оказываемся без элементарных средств понять друг друга. Насколько важно друг друга понять, не стоит и говорить.

Итак, мы будем говорить о формах общения, и поэтому, прежде всего, мне хочется вспомнить, как это делалось в XVIII-XIX веках. Обращение и в России, и в Западной Европе в эту пору имело твердо установленные формы. Оно не совпадало в разных странах, но человек, обращаясь к другому человеку, никогда не затруднялся тем, как его назвать и как к нему обратиться. Отчасти это было связано с твердыми социальными установлениями, с тем, что сложилось веками и облегчало людям внешние формы общения. Отчасти это было связано с определенной ясностью идеалов.

Прежде всего, о традиционных вещах. После того, как в России после Петра I установилась система Табели о рангах, утвердилась и система обращений людей друг к другу. Конечно, по-разному обращались люди разных сословий. Обращение к крестьянам, как правило, не включало отчества. Если отчество называлось, то была другая грамматическая форма, скажем - Иван Филиппов, а не Филиппович. Вот этот суффикс -ич уже означал некрестьянина. Известно, что когда Петр начал купцов записывать с суффиксом -ич, это воспринималось как большая социальная честь, и купцы за это готовы были идти на финансовые жертвы, принимать участие в разных реформированных учреждениях, куда они из-за осторожности не очень охочи были идти.

Но поговорим сначала о дворянстве. Дворянство русское, как мы говорили в прошлом году, было служилым. По указу о вольности дворянской дворянин мог не служить, но это было связано с очень большими жизненными неудобствами. Человек, который не служил никогда и, следовательно, не имел чина, должен был, например, на почтовой станции получать лошадей в последнюю очередь. Если он покупал что-нибудь, продавал, оформлял официальную бумагу - писаться 'недоросль', хотя ему могло быть семьдесят лет. А так бы он писался 'отставной гвардии поручик', или 'отставной штабс-капитан', или 'действительный статский советник'. Практически дворянин всегда имел чин. В зависимости от того, каков чин, таково было

¹ Kodanik (эст.) - гражданин.

² Seltsimees (эст.) - товарищ.

³ Härra (эст.) - господин.

428

Лекция 3¹

Добрый день!

Мы находимся в рукописном отделе библиотеки Тартуского государственного университета. Здесь сосредоточены многие ценные материалы, и в частности ряд изобразительных материалов по теме, которая нас сейчас будет занимать.

Мы говорили о том, какую роль в развитии контактов между людьми начали играть путешествия, что с XVI века в Европе, с XVIII века в России путешествия вошли в культурный быт и стали обычным явлением. Передвигаться стало легче, появились новые виды карет: рессорные кареты, кареты, рассчитанные на одно семейство, на одного человека, а затем и дилижансы, которые были рассчитаны на публичное использование, с продажей билетов.

Дилижансы ездили в определенные часы по расписанию, по фиксированным маршрутам. В России первый дилижанс появился в середине 20-х годов XIX века. Двум вельможам, Меньшикову и Воронцову, показалось очень важным, чтобы в России, как и в Европе, появились дилижансы. Кстати, этот был тот самый Воронцов, который так много вреда принес Пушкину. Он был человек сложный. Воспитывался в Англии (отец его был послом), потом был храбрым генералом, был ранен на Бородинском поле. Был человеком для своего времени передовым: командуя русским оккупационным корпусом в Париже после падения Наполеона, впервые уничтожил телесные наказания в русской армии и добился, чтобы в его корпусе не было неграмотных. Воронцов был умеренный либерал, а потом стал хорошим карьеристом и бюрократом, но в эту пору он был еще человеком передовым.

Два вельможи организовали сообщение дилижансами между Петербургом и Москвой - коммерческое предприятие, что было очень тогда неожиданно. Меньшиков был князь, Воронцов был граф, и вот два аристократа пускаются в коммерцию.

В Европе дилижансы возникли значительно раньше. Но дело не только в каретах и дилижансах, дело и в дорогах. Вместе с улучшением дорог в Европе наладился тип регулярной торговой связи, а вместе с тем - и человеческой. Люди стали гораздо шире контактировать друг с другом, гораздо нужнее стало знание иностранных языков, потому что прежде если путешествовал ученый монах от монастыря к монастырю, ему достаточно было латыни, если ехал купец по Европе, ему достаточно было двух языков - итальянского и немецкого или голландского. Теперь, с XVII века, путешествует очень много разных людей: дамы, молодые люди.

Студенты, которые прежде ходили только пешком из университета в университет, теперь ездят в дилижансах и в каретах. Вообще, пешее путешествие еще долго будет соперником. Еще в XVIII веке Руссо скажет, что если вы

¹ Передача вышла в эфир в 1988 г. Текст впервые опубликован: Таллинн. 2000. ? 19-20. С. 60-66 (как лекция 4), затем повторен: Таллинн. 2002. ? 25. С. 4-11 (как лекция 7).

435

Лекция 4¹

Добрый день!

На прошлой нашей лекции мы говорили о значении путешествий для культуры общения, для контактов. И здесь необходимо остановиться еще на одном вопросе. Царь Петр, когда отправлялся в заграничное путешествие, в этот вояж, который получил название 'Великого посольства', преследовал очень практические цели. Речь шла о том, чтобы усвоить зарубежную технику, чтобы получить те технические возможности, которыми Россия не располагала.

В Кенигсберге царь усиленно учился стрелять из пушек и получил даже диплом 'изящного артиллерии художника', а в Голландии и в Англии он нанимал капитанов, судостроителей и учился разным способам построения кораблей. Его интересовали и паруса, и изготовление канатов, и даже окраска. Он не удовлетворился Саардамом, поехал в Антверпен, оттуда в Англию. Таким образом, речь шла о необходимости чисто технико-экономической. Вопросы культуры, человеческих контактов его очень мало тревожили.

Но человек с практическим умом, при всех своих недостатках, он понял, что заимствовать одну технику нельзя, надо одновременно заимствовать и знания людей, которые умеют управлять техникой. Техника мертва. Одно дело - прессовать из металла топор, чтобы головы рубить, это каждый научится, а другое дело - строить корабль. Петр начал нанимать иностранных мастеров. Нанимал очень широко и платил им хорошо. Но скоро он понял, что это тоже путь временный. Не случайно от каждого мастера-иностранца требовалось, чтобы он обучил своего русского мастера. За этой мыслью пришла другая мысль, что гораздо выгоднее и правильнее посылать своих людей учиться. И далее (это очень важно), что посылать - это тоже еще не выход: вот посылали, а эффекта было мало. Как писал потом очень известный капитан, Конон Зотов, сын Никиты Зотова, дядьки Петрова: очень плохо в Голландии, 'незнамо, то ли языку, то ли ремеслу учиться'. А Петр, повторяю, со своим практическим умом, понял, что важно другое: открыть границу. Не посылать каких-то избранных, как делал Борис Годунов (и все они исчезли), а просто открыть людям возможность ездить, что без этого из рамок отсталости не выскочить.

Таким образом, будучи человеком, в общем, равнодушным к вопросам культуры, он чисто практическим умом пришел к очень важному выводу: о том, что изоляция неизбежно связана с отсталостью, и если хочешь получить даже простой экономический эффект, надо отказаться от изоляции, от китайской стены, от замкнутости в себе. Это означало перебороть очень многое: перебороть и политические запреты, и религиозные представления, и бытовые навыки, да просто боязнь людей, которым предстояло окунуться в совершенно чужой и незнакомый для них мир. Надо было отрешиться от

¹ Передача вышла в эфир в 1988 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 2000. ? 17-18. С. 34-40 (обозначена как лекция 3).

448

объединяются по признаку соседства. Иногда объединяются вокруг какого-то центра. Таким центром будет Московский университет.

Идут поиски, и подлинные формы литературного движения выкристаллизовываются только к концу века. Но что очень важно, литературное общество, литературное объединение в России с самого начала будет объединением молодых писателей - писателей, которые еще не обрели известности и которые объединяют свои силы для поисков какого-то нового пути. Как складывается этот новый путь, поговорим в следующий раз.

Благодарю за внимание.

Лекция 6¹

Добрый день!

В прошлый раз мы говорили о литературных кружках, салонах, обществах как о тех культурных центрах, в которых вырабатывается система общения, некие коммуникативные нормы, некие идеальные обращения и ритуалы. Ведь если мы посмотрим литературу, даже не столько литературу, а дневники, письма, мемуары, любовные письма начала XIX века, то обнаружим, что люди выражают свои искренние чувства с помощью книг, которые они прочли. Человек, пишущий любовное письмо, чаще всего пользуется выражениями из романов. И это отнюдь не означает, что он теряет искренность. Письмо Татьяны к Онегину дышит искренностью. Помните, у Пушкина: 'И в необдуманном письме / Любовь невинной девы дышит'². Однако Татьяна выражает свои чувства готовыми литературными формами. Ведь не случайно Пушкин пишет:

Воображаясь героиней

Своих возлюбленных творцов,

Кларисой, Юлией, Дельфиной

<...> себе присвоя

Чужой восторг, чужую грусть...³

В жизни, в быту мы знаем, что люди находят для себя готовые формы выражения в литературе, и в этом великая роль литературы. Писатель создает идеальные формы общения и как бы дает людям мост от одного человека к другому. Поэтому литературные кружки интересны не только для истории литературы: они отражают историю общества, жизнь людей, их менталитет, их мысли. В этом смысле история литературных обществ представляет очень большой интерес.

¹ Передача вышла в эфир в 1988 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 2001. ? 21-22. С. 48-55 (как лекция 5).

² Пушкин А. С. Т. 5. С. 65.

³ Там же. С. 59.

456

Лекция 7¹

Добрый день!

Продолжим наши беседы. Мы говорили о разных видах общения, о контактах между человеком и человеком. Но сейчас нам предстоит подумать еще об одном виде контактов, очень существенном. Люди могут общаться, непосредственно видя друг друга и разговаривая. Это общение обладает крупными преимуществами, поскольку мы не только слышим слова, но и видим мимику, жесты. Это очень важно, поскольку слова могут говорить правду, а могут и лгать. Когда мы с кем-то разговариваем, нам очень важно знать, можем ли мы ему верить. Поэтому мы внимательно следим не только за словами, но и за выражением глаз, за выражением лица, и все мы знаем, что если надо скрыть истину, то это по телефону всегда сделать легче, поскольку тот, кто слышит, он слышит только слова и не видит лица. Но существует большая область общения людей, когда они друг друга не видят, когда они находятся в контакте через какое-нибудь посредство, главным образом через посредство письма, какого-то текста. Значительная часть общения между людьми связана с надписью, бумагой, письмом, книгой, рукописью, а теперь еще и с магнитофоном, с телефоном, с пластинкой, с техническими средствами. Между человеком и человеком оказывается некий посредник. Это коренным образом меняет ситуацию общения, создает и новые трудности, и новые возможности.

Прежде всего, письмо. Человек пишет письмо другому человеку. Он берет лист бумаги, и оказывается, что не все, что можно так легко сказать, можно написать; оказывается, что для того, чтобы написать, чтобы выразить свои определенные мысли и чувства, нужны какие-то навыки, и навыки не совсем такие, которые годятся в разговоре. Письма надо уметь писать. Между прочим, искусство писать письма, которое достигло такого совершенства в XVIII и XIX веках, сейчас в значительной мере утрачено. Мы мало пишем письма. Мы пользуемся телефоном, телеграфом и не привыкли выражать в письмах чувства. Как правило, наши письма сузили свою тему до фактического, практического сообщения, до некой деловой информации. Нам стало как-то неудобно останавливаться в письмах на неделовых вещах, это кажется сентиментальным и неуместным. Это приводит к тому, что значительная часть культуры общения между людьми пропадает. Для этого есть причины, но сейчас будем говорить не об этом.

XVIII и XIX века были в значительной мере веками писем. Это было связано, с одной стороны, с усовершенствованием почтовой техники - усовершенствовались дороги и почтовое сообщение, которое тогда, нужно сказать, достигло большого совершенства, о чем с грустью мы можем только вспомнить, потому что, к сожалению, сейчас не только наша культура письма деградировала, но деградировало и почтовое сообщение. Должен сказать, что письмо из Петербурга в Дерпт шло почти с такой же скоростью, с какой сей-

¹ Передача вышла в эфир в 1988 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 2001. ? 23. С. 14-21 (как лекция 5).

463

Лекция 8¹

Добрый день!

Итак, сегодня мы как бы подводим итог небольшому нашему разговору о культуре общения, о том, как человек передает себя другому человеку. И сейчас нам стоит подумать о том, зачем это нужно. Мы знаем, что общение бывает трудным и далеко не всегда можно найти слова и найти возможности искренне, глубоко и серьезно передать себя другому человеку. Это одна из сложных проблем для человечества вообще и для человека в частности. Люди разделены языками, национальными традициями, возрастом, полом, культурным опытом, интересами. Жизнь все время нас разводит и как бы ставит друг перед другом такими конфронтирующими сторонами. Очень часто кажется, что нам даже и не надо бы или же слишком трудно пробиться друг к другу. Помните, как у Пастернака: 'А на улице вьюга / Все смешала в одно, / И пробиться друг к другу / Никому не дано'². Пробиться друг к другу... И тут, естественно, возникает вопрос: а зачем нам надо пробиваться друг к другу?

Казалось бы, что стоит общаться или в очень простых формах, чтобы общение было легким, или же, если это трудно, мучительно, тяжело, конфликтно, то, может быть, от этого общения отказаться. Но прежде всего о простом общении. Конечно, в некоторых ситуациях людям легко друг друга понять, но это простые ситуации: 'Дай мне стакан воды', - и мы друг друга прекрасно поняли. Но как только дело доходит до каких-то глубоких душевных переживаний или же до традиций, до национального, культурного опыта, до необходимости выразить себя на другом языке или же просто даже поговорить (как трудно бывает мужчине объясниться с женщиной, женщине объясниться с мужчиной), это бывает мучительно. И зачем эти муки? Над этим стоит подумать, потому что, по сути дела, вся история культуры есть история навыка общения между людьми.

Почему же нам нужен другой человек? И очень важно: какой другой человек нам нужен? Казалось бы, легче всего ответить так: нам нужен такой человек, который похож на нас. Мне нужен такой человек, с которым было бы легко говорить и который был бы совсем такой, как я. Бесспорно, такое желание во мне все время живет, и поэтому я всегда хочу своего собеседника как бы подчинить себе, уподобить себе. Родители хотят детей воспитать, чтобы они были похожими на них, родителей. Дети требуют подсознательно, чтобы родители были похожи на них. Это, между прочим, источник семейных конфликтов, когда мы с нажимом стараемся друг друга уподобить себе. Это и источник конфликтов национальных, когда нам кажется, что если кто-то думает иначе, чем мы, то нам это даже как-то оскорбительно или же плохо для нас. Но мы убеждаемся на историческом опыте, что если идеальный собеседник совсем такой, как я, то зачем он мне нужен? Зачем мне нужен тот,

¹ Передача вышла в эфир в 1988 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 2001. ? 24. С. 33-39 (как лекция 6).

² Пастернак Б. Вакханалия // Пастернак Б. Избр.: В 2 т. М., 1985. Т. 1. С. 449.

478

Лекция 2¹

Добрый день!

В прошлый раз в нашей первой лекции этого цикла мы поговорили о понятии интеллигентности и о том. какие психологические комплексы стоят за теми чувствами и действиями, которые противостоят интеллигентности. И успели сказать о том, что и интеллигентность, и противостоящее ей разрушительное чувство, которое я назвал хамством, порождаются культурой как противоположные полюса - и то и другое постоянно вырабатывается самой культурной атмосферой и существует во взаимном борении.

Но при этом надо учитывать, что силы у них разные. Интеллигентность обладает огромной силой, и дальше мы увидим, что она устойчива и порождается заново в условиях, в которых, казалось бы, никакое культурное явление существовать не может, но зато она не агрессивна. Между тем как разрушительные силы очень агрессивны и в определенном смысле обладают большей активностью, поэтому простое равенство, даже отсутствие защиты и покровительства интеллигентности могут привести к потерям. Точно так же, как, скажем, в экологии, когда природа сталкивается с человеческой, вооруженной техникой, рукой, природа оказывается беззащитной, и если ее не защищать, она оказывается в положении слабого. Меж тем у природы есть огромные резервы: в отличие от нашей техники, у нее в запасе вечность и поэтому в конечном счете она побеждает. Может быть, тем, что нас не будет. Но при всем том в каждой конкретной схватке природа оказывается в положении слабого.

То же самое - очень похожие отношения культуры, интеллигентности, с одной стороны, и разрушительных, враждебных сил, с другой. Силы гуманности и интеллигентности обладают огромным запасом. И это видно из того, что на протяжении человеческой истории если посмотреть, то ни гуманность, которая, в общем, безоружна, ни интеллигентность, о которой мы привыкли говорить, что она мягкотела, все-таки не исчезли. Хотя они, в общем, беззащитны. И дальше мы будем говорить о том, как их истребляли и какие направленные и вооруженные усилия постоянно предпринимались для того, чтобы истребить эти чувства. Они оказываются очень устойчивыми. Они неизменно порождаются заново. Они лежат, видимо, в природе человека. Между прочим, если нужен образ интеллигентности как высокой социальности, как отношения людей, основанного на взаимном уважении и безусловной любви, то это образ матери с ребенком на руках. Это все иконы Богородицы, и вообще такой символ, идущий через всю историю человечества. И здесь дело не только в любви (хотя, конечно, любовь тут совершенно необходима). Приведу один пример.

Речь идет о более общей вещи, нас всех касающейся, - о вопросе диалога, взаимопонимания. Один американский психолог исследовал отношения матери с еще не говорящим младенцем, и делал он это очень хорошо, техни-

¹ Передача вышла в эфир в 1989 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 1996. ? 2. С. 78-83.

491

Лекция 4¹

Добрый день!

Мы продолжаем наш разговор на тему 'Культура и интеллигентность'. В прошлый раз я говорил, как, может быть, слушатели помнят, о том, что интеллигентность, включающая в себя и глубокую душевную мягкость, и доброту, требует твердости и готовности к борьбе и готовности проявить героизм. Но, кроме того, это требует как бы отстраненного, критического взгляда на действительность, поскольку мыслящий, чувствующий, имеющий совесть человек - человек оценивающий, и потому он оценивает и себя. Но для этого он должен обладать определенной степенью самосознания, иметь силу посмотреть на себя извне, увидеть себя чужими глазами, а не только смотреть, понимая, что мир - это что-то другое, а он - как бы центр этого мира. Умение посмотреть на себя, на свой мир извне, умение посмотреть на свой коллектив, на свою культуру и на свою Родину извне - и изнутри и извне одновременно - создает такую черту интеллигентного человека, как страдающая любовь к Родине.

Свойство интеллигентного человека - быть привязанным к своей культуре, к своему народу и к своей Родине. Но здесь нет и не должно быть того, что французский писатель Стендаль называл 'холопским патриотизмом', - некритического отношения. Более того, интеллигентный человек страдает от собственных недостатков, замечает их гораздо острее, чем, может быть, любой, даже неприязненный, взгляд извне. И точно так же он страдает от недостатков своей Родины. Поэтому для людей, принадлежащих к такому поверхностному, а иногда и рабскому чувству любви к Родине, которое всегда связано с безудержным самовосхвалением, - для них человек этого мучительного, интеллигентного, высоконравственного суда над собой и над своим миром всегда кажется чуть ли не враждебным этому миру.

Об этом очень хорошо писал Гоголь - человек, который был болен любовью к Родине, который сгорел в этом пламенном чувстве и вместе с тем как никто чувствовал ее недостатки. Напомню вам то, как Гоголь кончил 'Мертвые души'. Гоголь предвидел упреки, что в 'Мертвых душах' - в романе (поэме, как он называл), в котором он хотел и показал 'всю Русь', он не вывел того, чего ждет поверхностный читатель, - положительного, идеального героя - героя, который бы воплотил в себе добро. У Гоголя оказались одни маски, гримасы, и он предвидел, что его обвинят в отсутствии патриотизма. Поэтому, завершая первый том, он писал: 'Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех

¹ Передача вышла в эфир в 1989 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 1996. ?5-6. С. 81-90.

Лекция 3¹

Добрый день!

Мы сегодня продолжаем наш разговор, и напоминаю, что мы говорили о том, почему же в нашем сложном мире, неизменно раздираемом противоречиями и экономическими трудностями, находит свое место искусство. В прошлый раз мы говорили о том, что искусство во многих других сторонах жизни служит помощником, учителем, советником, что к нему обращаются те, кто, в общем, сами не являются деятелями искусства, иногда даже к нему равнодушны: скажем, используют его для пропаганды.

Какую же цель имеет искусство само, если не связывать его с теми полезными, а иногда и не очень полезными областями жизни, которые используют и нанимают его? Есть ли какая-то область жизни, которая нуждается в искусстве не как в добавке, не как в десерте, а которая без искусства не может существовать? Даже поставим вопрос иначе: может ли вообще человечество существовать без искусства? Мы уже об этом говорили, но ответа пока что дать не пытались. Сегодня мы, может быть, об этом подумаем.

Представим себе некую ситуацию: человек задает вопрос, и он заинтересован в том, чтобы получить однозначный и точный ответ. Действительно, на некоторые вопросы можно дать однозначные ответы: 'да', 'нет', то есть сказать то, что безусловно всегда правильно. Например, математические истины всегда правильны. Но как ни странно, далеко не все важные области жизни - практической нашей жизни, окружающей - могут быть сведены к ответу по формуле 'да' - 'нет'.

Приведу вам один маленький пример. Из очень далекой области, из области, извините меня, совсем не мирной - артиллерии. Представьте себе, что вы - артиллерист и вам надо выстрелами попасть в цель. Но цель находится за горой, и вы ее не видите. Что вы тогда делаете? Допустим, что у вас ни самолетов, ничего нет. Вы выносите свои приборы: один - налево, другой - направо; чем больше между ними расстояние, тем лучше. И направляете на цель, - и тот, и этот. Пересечение этих двух точек зрения указывает вам то место, в которое вы хотите попасть.

Оставим артиллерию, Бог с ней. Но для того, чтобы что-то понять, надо смотреть как минимум с двух точек зрения, и чтобы эти точки зрения были разными. Чем дальше наши точки друг от друга, то есть чем больше между ними угол, тем точнее будет пересечение (это вы легко по школьному курсу геометрии можете себе представить), и вы увидите нечто. Из этого можно сделать далекий от этих артиллерийских примеров вывод: для того чтобы понять сложные вещи, нужно на них взглянуть с нескольких точек зрения. Между прочим, это объясняет нам очень многое в нашей жизни. Например, почему нам недостаточно, чтобы у нас был один очень мудрый человек. Это то же самое, что наблюдать с одной точки зрения. А нам нужно, чтобы

¹ Передача вышла в эфир в 1990 г. Лекция впервые опубликована: Таллинн. 1998. ? 10. С. 55-62 (было неверно обозначено название цикла).

538

Лекция 4¹

Добрый день!

Продолжим наши лекции. В прошлый раз мы говорили о том, что искусство, воссоздавая образы жизни, дает нам несколько иное знание, чем то, которое дает наука, и знание столь же необходимое. Дает знание с многих сторон одновременно и заменяет точную однозначность научного текста богатством противоречивости и поэтому широким охватом действительности. Я говорил о том, что наука и искусство - это как бы два глаза человеческой культуры. Обладая одним глазом, человечество бы обладало, как и одноглазый человек, неким плоским и однолинейным знанием; именно 'разносортность' и 'разнооснованность' искусства и науки и создают объемность нашего знания.

Таким образом, - мы в прошлый раз говорили - искусство нельзя отнести к области забав или же наглядных иллюстраций к каким-нибудь высоким моральным идеям. Искусство - форма мышления, без которого человеческого сознания не существует, как не существует сознания с одним полушарием.

Наше мышление подразумевает внутреннее двойное противоречие, и искусство выполняет в этом огромную роль: во-первых, потому что оно дает знание, противоречащее однозначно-логическому, а с другой стороны, оно внутри себя всегда внутренне противоречиво и, таким образом, создает как бы 'выброшенную', многонаправленную точку зрения на мир. Мы смотрим на мир одновременно с очень многих точек зрения, очень разных, и, как всякая точка зрения, каждая в отдельности дает какую-то истину и противоречит другой. Диалог - всегда немножко сражение. Потому что если диалог - не сражение, если наш оппонент или, скажем лучше, соучастник нашего диалога думает абсолютно точно так, как и я, то мне его легко понимать, но он мне совершенно не нужен. А он мне нужен как заинтересованный собеседник и одновременно как обладающий иным взглядом на мир. Это богатое огромное знание составляет ту значительную сферу, которая у нас связана с искусством. Но при этом возникают большие сложности.

Всякое знание, как и вообще всякая человеческая деятельность, для того чтобы быть информативным, то есть иметь какой-то смысл и ценность, должно иметь альтернативу. Добра без зла не существует, и если мы полностью уничтожим зло, то мы уничтожим и добро. Добро всегда существует как антитеза злу, и север существует как антитеза югу. Как бы нам ни нравился, скажем, прекрасный север, если бы мы (что, к счастью, невозможно) уничтожили юг, то уничтожили бы и север. Противоречие состоит в наличии обеих сторон. И в частности, противоречие добра и зла - это есть творческое противоречие, которое включает и борьбу добра со злом, но - отсюда - и наличие зла. Идеальный мир, где не было бы зла, мы можем себе вообразить,

¹ Передача вышла в эфир в 1990 г. Текст впервые опубликован: Таллинн. 1998. ?11. С. 65-70.

575

крестьянская реформа, русские крестьяне получили свободу, то в Париже в русской церкви состоялась благодарственная служба, и он увидал человека, который у стены горько, неутешно и непрерывно рыдал. Это был Николай Тургенев. Его клятва дожить до свободы крестьян была выполнена, но он уже потерял обоих братьев.

Семья Тургеневых - это яркая страница в той книге, которую в русскую историю вписал мир окружения Пушкина. В следующий раз мы попробуем поговорить о другой странице в этой книге.

Лекция 4¹

Добрый день!

Продолжим нашу беседу о людях, окружавших Пушкина. В прошлый раз мы говорили о семье Тургеневых, замечательной семье, которая дала и декабриста, и культурного, образованного, чуткого либерала - друзей Пушкина. До этого говорили о сложной и трагической фигуре - об императоре Александра I. Но жизнь людей - это не только встречи с теми или иными историческими лицами и, что самое главное, это не только встречи мужчин между собой. Отношение к женщинам составляет, с одной стороны, очень важную часть мужской жизни, а с другой стороны, это и особый тип культуры в целом. Далеко не всегда отношения к женщине - это отношения, скажем, любовные, семейные. Это могут быть отношения к человеку.

Напомню суждение умного и очень чуткого, хорошо знавшего Пушкина друга, Вильгельма Карловича Кюхельбекера, человека блистательного ума и, что особенно редко и интересно, ума парадоксального. За это в Лицее над ним очень часто смеялись, и Пушкин смеялся. Кюхельбекер говорил всегда неожиданные вещи. Он был в этом смысле, как Руссо. Но парадокс - неожиданная, странная мысль - очень часто прямой путь к истине. Позже ведь Пушкин написал:

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух,

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг².

Кюхельбекер был друг парадоксов. По совершенно непонятной причине он долгие годы отсидел в крепости в одиночном заключении, когда гораздо менее заслуживающие снисхождения руководители движения декабристов уже находились на поселении или даже на каторге, но ведь и каторга все-таки легче, чем одиночное заключение в крепости. Видимо, про него просто забыли.

¹ Передача вышла в эфир в 1991 г. Текст лекции публикуется впервые.

² Пушкин А. С. Т. 3. С. 161.

591

В кругу пушкинских друзей и пушкинских врагов Федор Толстой-американец составляет яркую и неповторимую личность и вместе с тем лицо, связанное с эпохой. Не случайно Лев Николаевич Толстой в 'Двух гусарах' отнес этот тип к типу ушедшему. Во вступлении к этой повести Толстой перечислил черты быта отцов и дедов. Для Льва Николаевича это уже ушедшее поколение, современники Пушкина и Дениса Давыдова, люди, которые для того, чтобы подать даме платочек, прыгали из одного угла комнаты в другой, которые убивали друг друга на дуэлях. Это та поэзия европеизированной азиатской жизни, которая была создана Петром и которая уходила в прошлое. Когда на престоле появился гораздо более прозаический Александр II, когда вперед выступили вопросы крестьянской реформы и новое поколение, поколение разночинцев, заменило людей пушкинской эпохи, наступила эпоха, казавшаяся людям пушкинского времени лишенной поэзии. Толстой-американец был созданием этой эпохи и сам эту эпоху создавал.

Благодарю за внимание.

Лекция 6¹

Добрый день!

Мы продолжаем нашу серию бесед о людях, окружавших Пушкина.

Пушкин был человеком, щедрым к дружбе. Он легко, доверчиво знакомился с людьми, был доброжелателен, но на самом деле не был быстрым и расточительным на то, чтобы открывать глубины своего сердца. Он был сдержанным в этих вопросах. Даже несмотря на бурную молодость, в отношениях дружеских (а дружба была для него большой жизненной темой) в нем было некоторое целомудрие, которое соединялось с доверчивостью. Поэтому Пушкину приходилось сталкиваться и с разочарованиями в дружбе - очень горькими в период юности. В этом пестром и разнообразном кругу пушкинских друзей Иван Иванович Пущин занимает совершенно особое место. Не случайно Пушкин, обращаясь к нему, уже находящемуся на каторге, писал:

Мой первый друг, мой друг бесценный!

Действительно, это был первый пушкинский друг. Пушкин в раннем детстве был одиноким мальчиком. Он не пользовался особой симпатией матери. Отец, человек добрый, но легкомысленный, старшим сыном, по сути дела, не занимался. Пушкин в этот свой первый период - ребенок среди книг, как правило французских и совсем не рассчитанных на детское чтение, книг из отцовской и дядиной библиотеки, иногда вытаскиваемых тайком, запрещенных для ребенка. Отсюда, между прочим, в конечном итоге получилась очень

¹ Передача вышла в эфир в 1992 г. Текст лекции публикуется впервые.

Указатель имен

Абакумов В. С. 40

Абрамов Ф. А. 38

Абрамович С. Л. 122

Аввакум (Петров) 119

Август (Кай Юлий Цезарь Октавиан) 352

Аверинцев С. С. 187

Адамс В. Т. 45, 49

Азадовский К. М. 38

Азадовский М. К. 12, 52, 63-65, 125, 136

Акимов Н. П. 57

Александр I, российский император с 1801 г. 138, 194, 196, 222, 318, 319, 359, 365, 377, 379, 389, 398, 405, 408, 423, 439, 501-504, 509, 512, 545-565, 570, 575, 593, 595, 596

Александр II, российский император с 1855 г. 359,404, 413, 441, 493, 591

Александр III, российский император с 1881 г. 188, 591

Александр Македонский 202

Алексеев М. П. 140

Алексей Петрович, царевич 597

Аль Д. Н. 57

Альгаротти 203

Анна Иоанновна, российская императрица с 1730 г. 193, 375, 395

Анненков П. В. 132, 134, 215, 411

Анненский И. Ф. 323-325

Анциферов Н. П. 257

Аракчеев А. А. 197,361,365, 403, 404, 502, 512, 547, 549-554

Арина Родионовна 133

Аристотель 201

Ахматова А. А. 130, 154, 274, 275, 277, 310, 544

Бабкин Д. С. 38

Багратион П. И. 194, 195, 360, 552

Байрон Дж. Г. 332, 386, 529, 537, 580, 587

Балухатый С. Д. 125, 136

Бальзак О. де 350, 574

Баратынская А. Л. 227, 537

Баратынский Е. А. 226, 227, 282, 320, 321, 331, 332, 469, 529, 537

Барбюс А. Л. 19, 27

Барклай-де-Толли М. Б. 193-195, 332, 359

Барков И. С. 495, 496

Барсов А. А. 496

Бартелеми О. М. 440

Басаргин Н. В. 410, 413

Батеньков Г. С. 35,

Батюшков К. Н. 61, 63, 451, 452

Бах И.-С. 242

Бах Р. Р. 310

Бахтин М. М. 83, 92, 240

Бейль П. 208

Белинский В. Г. 37,41,60,62, 72, 73, 83, 132, 193, 322, 356, 400,404,455,494, 516, 524, 583

Белосельская-Белозерская 3. А. см. Волконская 3. А.

Белый Андрей 62

Бем А. Л. 125, 136

Бёме Я. 121

Бенкендорф А. X. 367, 404, 412, 457, 548, 577, 579

Беннигсен Л. Л. 359

Бенуа А. Н. 343

Бердников Г. П. 38, 42

Бердяев Н. А. 264, 268

Берков П. Н. 12, 43, 58, 59

Бернулли Д. 496

Бернштейн С. И. 136

Бестужев А. А. 70, 381, 400, 503, 554, 596

Бестужев Н. А. 222, 400

Бестужев-Марлинский А. А. 71

Бестужев-Рюмин М. А. 281

Бестужев-Рюмин М. П. 281, 424

Бетховен Л. ван 369

Бецкой И. И. 388

Билинкис Я. С. 42, 45, 105

Благой Д. Д. 123, 140

Блок А. А. 12, 41, 126, 132, 133, 136, 240, 255, 276, 277, 327, 462

Богданович И. Ф. 449

Богословский М. М. 434

Боден Ж. 471

Боккаччо Дж. 443

Болотов А. Т. 387

Бонди С. М. 123, 126, 136, 140

Бор Н. 259

Борисов П. И. 400

Боровиковский В. Л. 358

Бредбери Р. 420

Брессон Р. 272

Броглио С. Ф. 383

Бродский И. А. 49

Бродский Н. Л. 91

Бромс Г. 116

Брюллов К. П. 339, 341

Булгаков М. А. 46, 293

Булгакова Е. С. 46, 47

Бунин А. И. 368

Бунин И. А. 257, 368, 465

Бурсов Б. И. 66, 67

Бухарин Н. И. 57

Быков В. В. 485

Бэр К. Э. фон (Карл Максимович) 474

Бюффон Ж. Л. Л. 449

Вагнер Р. 544

Вадковский Ф. Ф. 400

Валла Л. 482

Валуев П. А. 440

Вандам И.-Д. 382

Вановская Т. 42

Варнек А. Г. 138

Васильчиков И. В. 504, 558

Вацуро В. Э. 139

Веласкес Д. 535

Венгеров С. А. 125, 135

Вергилий Марон Публий 198

Вересаев В. В. 135

Верн Ж. 108, 175, 300

Веселовский А. Н. 65

Вигель Ф. Ф. 582

Виллман Ч. 228, 230

Винер Н. 98, 111

Винкельман И. И. 339

Виноградов В. В. 123, 140, 248

Винокур Г. О. 140

Воейков А. Ф. 196, 368, 369, 450,451,453

Воейкова А. А. 368, 453, 454

Войнаровский А. 410

Волконская 3. А. 338, 454, 455

Волконская М. Н. 367, 405, 410, 411, 413

Волконский 399, 405, 410

Вольперт Л. И. 197

613

Вольтер (М.-Ф. Аруэ) 85, 197-214, 226, 264, 276, 314, 438, 446, 447, 454, 488-490, 513, 540

Воронихин А. Н. 361, 439, 440, 497

Воронцов М. С. 423, 428, 562

Воронцов Р. И. 378

Воронцова Е. К. 139

Ворошилов К. Е. 8

Врангель Н. Н. 546

Вуатюр В. 445

Вяземский П. А. 70, 313, 330, 375, 384, 391,403,406,458, 480, 560, 572, 574, 576, 577, 579, 581, 582, 584, 587, 588, 590

Галаева А. 124

Галюмерян X. 40

Гамалея С. 511

Гаспаров Б. М. 51, 101, 122

Гашек Я. 27

Ге Н. Н. 10

Гегель В. Ф. 148, 149, 151, 211, 278, 279

Гейзенберг В. 259, 261

Гейне Г. 143, 145

Гейсмар 424

Генрих IV 201

Гераклит 232

Гердер И. Г. 440

Герман А. Г. 271

Герцен А. И. 162, 193, 197, 298, 369, 455, 488, 493, 494, 497, 557

Герций Л. 235

Гессен С. Я. 225

Гёте И.-В. 231, 292, 300, 306, 384, 397, 436, 574

Гинзбург Л. Я. 67

Гиппиус В. В. 91, 123, 136, 140

Гиршман М. 105

Гитлер А, 10, 17

Глинка В. М. 127, 137, 344

Глинка С. Н. 196

Глинка Ф. Н. 403, 511, 557, 559, 560

Глушковская Л. Ф. 298, 305, 306

Гнедич Н. И. 9, 325, 452

Гоголь Н. В. 10, 49, 62, 87, 89, 145, 166, 184, 187, 189, 198, 351,357, 358, 372,373, 377, 416,431,455,462,467, 472, 476, 491, 492, 511, 517, 577, 582-584

Годой М. 466

Годунов Б. Ф., русский царь с 1598 г. 424, 431, 435

Гойя Ф. 466

Голицын В. В. 462

Голицын С. Г. 375

Головин Ф. А. 434

Головкин А. Г. 402

Гольштинский принц (Карл Фридрих, герцог Гольштейн-Готторпский, отец Петра III) 395

Гомер 462, 518

Гончаров И. А. 266, 431

Гончарова Н. Н. см. Пушкина Н. Н.

Горбаневская Н. Г. 47-49

Горбачев М. С. 143, 278

Городецкий С. М. 125

Горшман А. М. 138

Горький Максим 184, 474, 482

Гофман М. Л. 136

Гофман Э.-Т. 113, 301

Грабарь-Пассек М. Е. 275

Гретри А. Э. М. 396

Грибоедов А. С. 54, 249, 354, 359, 382, 386, 396, 399, 400, 403-405, 408, 500, 509, 510, 562, 585, 588, 589, 595, 596

Григорьев 15

Григорьев Ап. А. 132

Григорьев В. 105

Гудзий Н. К. 91, 140

Гудон Ж.-А. 214, 226, 314

Гуковская-Долинина Н. Г. 13

Гуковский Г. А. 9, 12, 13, 37, 38, 42, 52, 55-63, 68, 69, 91, 123, 126, 130, 136, 140, 248

Гумилев Н. С. 125, 136, 138, 264

Гутенберг И. 175

Давыдов В. Л. 371, 407

Давыдов Д. В. 334, 385, 386, 402, 588, 591

д'Аламбер Ж. Л. 206, 449

Данилевский А. С. 10

Данте Алигьери 198, 337, 443

Дантес Ж. 53, 185, 290

Дарвин Ч. 301

д'Аржан 203

д'Аржансон 200

д'Аржанталь 205, 206

Дашков Д. В. 451

Дашкова Е. Р. 449

Декарт Р. 207, 208, 480

Делакруа Э. 104

Дельвиг А. А. 188, 222, 227, 296, 339, 408, 529, 530

Дементьев А. Г. 263

Денисьева А. 391

Денисьева Е. А. 391

Державин Г. Р. 59, 300, 311, 312, 360, 378,447, 517, 555

Державин Н. С. 67

Дживелегов А. К. 319

Дидро Д. 209, 447, 449

Диомидова Г. 228, 230

Дмитревский И. А. 498

Дмитриев И. И. 319

Дмитриев-Мамонов М. А. 379

Добролюбов Н. А. 132, 162, 212, 401, 481

Долгорукая Н. Б. 412, 413

Долгорукие 412, 501

Долгорукий И. А. 412

Долженко О. В. 168

Долинин (Искоз) А. С. 13, 125, 136

Долинин К. 13

Дольст К. 15, 16, 30

Достоевский Ф. М. 9, 11, 46, 62, 84, 85, 87, 88, 122, 134, 217, 218, 242, 243, 246, 265, 271, 275, 278, 291,462, 514

Доу Дж. 332, 334

Дружинин А. В. 132, 481

Дудышкин С. С. 132

Дымшиц А. Л. 58

дю-Деффан М. де Виши Шамро 207

Дюма А. 48

Евлампиев И. 84

Егоров А. 17, 18

Егоров Б. Ф. 38, 45, 50, 51, 115, 239, 255,266

Екатерина I, российская императрица с 1725 г. 396, 501

Екатерина II, российская императрица с 1762 г. 186, 187, 191, 193, 198, 214, 314, 354, 355, 361, 378, 379, 388, 422, 439, 446, 449, 457, 501-506, 508, 548, 549

Екатерина Алексеевна см. Екатерина I

Елизавета Алексеевна, жена императора Александра I 560

Елизавета Петровна, российская императрица с 1741 г. 193, 375, 395, 502

Ельмслев Л. 116

614

Еремин И. 91

Ермолов А. П. 334, 408

Есенин С. А. 73

Ефим Григорьевич, школьный учитель Ю. М. Лотмана по литературе 9, 10, 12

Ефремов И. А. 228

Жирмунский В. М. 38, 52, 136, 248

Жихарев С.П. 451

Жолковский А. К. 51

Жоффрен М. Т. 446, 451

Жуков Г. К. 11

Жуков Д. И. 9

Жуковский В. А. 61, 196, 227, 303, 335, 353, 364, 368, 369, 384, 406, 408, 450,451, 453, 458, 517, 529, 537, 540, 566, 578, 579, 582

Заболоцкий Н. А. 366, 367, 497

Завадовский П. В. 379 Завалишин Д. И. 377, 399, 407

Зайончковский П. А. 77

Зайчикова О. 43

Замков 125

Западов А. В. 39

Зенова Е. 11

Золя Э. 350

Зотов К. 352, 435

Зотов Н. 352, 435

Зубов П. А. 379

Иванов Вяч. Вс. 50, 92

Иванова Л. 13

Ивашев В. П. 411

Игнатьев М. 115

Измайлов А. Е. 222

Измайлов Н. В. 55, 123, 136

Ильф И. А. 51

Ингарден 83

Иогель П. А. 370, 396

Иоффе А. А. 253

Ипсиланти А. К. 371,407

Исаков С. Г. 82, 160, 238, 255

Ицкович Д. 275

Кадастик X. 228

Казанова Дж. 424

Кайсаров А. С. 49, 193-197, 384, 385, 450

Кайсаров П. С. 195, 385

Калас Ж. 204, 205, 207, 489

Калас М.-А. 204

Калас П. 205

Калиостро 360

Калло М. 343

Каменская В. А. 40, 41

Камю А. 258

Канн К. 481

Канова А. 312

Кант И. 440, 517

Кантемир А. Д. 352, 462

Кантемир Д. К. 352

Каракозов Д, В. 187

Карамзин Н. М. 37, 70. 89, 216, 219-225, 243, 249, 260, 261, 299, 351, 359, 365, 369, 405, 406, 440, 455, 459, 480, 488, 496, 508, 509, 512, 555,581, 592

Карамзина Е. А. 455, 480, 581, 582

Карамзина Е. И. 581

Карамышев А. М. 365

Карлейль Т. 255

Карпов В. Н. 393, 425

Катенин П. А. 589

Каховский П. Г. 407, 408, 458

Кацурагава X. 422

Качалов В. И. 405

Качурин М. Г. 41

Каширская В. 255

Кашницкий С. 231

Кейт Дж. 203

Кекелидзе Э. 287

Кипренский О. 335

Киреевский И. В. 331, 574

Кирилл 76

Киселева Л. Н. 52

Клейнмихель П. А. 404

Клейс Р. 481

Клеман М. К. 136

Клемент Ф. Д. 43, 45, 49, 50

Клеопатра Египетская 216

Климт Г. 542

Коварский Л. А. 125, 136

Кожинов В. В. 105

Колиньи Г. де Ш. 489

Колумб X. 171

Комаров М. 224

Комарович В. Л. 125, 136, 140

Кондорсе Ж.-А. 205

Конечный А. М. 257

Константин Павлович, великий князь 194, 377, 397, 457, 509, 549, 593

Конт О. 98

Конти, принц 200

Короленко В. Г. 96, 257

Корреджо (Антонио Аллегри) 312

Костюшко Т. 506

Коцебу О. Е. 138, 139

Крашенинников С. П. 495

Крузенштерн И. Ф. 587

Крылов И. А. 57, 242, 249, 260, 267, 452, 549

Кузовкин Д. Э. 129, 141, 165, 180

Кузовкина Т. Д. 52

Кукулевич А. М. 9, 10, 42

Кулль И. 100

Кумпан К. А. 257

Куприн А. И. 188

Куракин А. Б. 358, 495

Кутайсов А. И. 359, 360

Кутайсов И. 359, 360

Кутневич Ф. П. 133

Кутузов М. И. 195-197, 359, 385, 386, 416, 455, 552

Кюстин А. де 225, 335

Кюхельбекер В. К. 70, 222, 400, 408, 437, 450, 566, 575, 597

Ла Мот де, епископ 206

Ла-Барр 206, 490

Лабзин А. Ф. 365

Лабзина А. Е. 365, 366

Лагарп Ж.-Ф. де 457, 549

Лакаева Л. 41

Лалли 490

Ламеттри Ж. О. де 203

Лаплас П. С. 440

Латынина А. 267

Лафайет М.-Ж.-П. де 503

Лафарг П. 92

Лафатер И. К. 119

Лахман Б. 10, 11

Лев М. С. 53

ле-Дантю К. 411

Лейбниц Г. 176,207,210,433

Ленин В. И. 253

Леонардо да Винчи 471

Лермонтов М. Ю. 61,73, 118, 236, 241. 266. 291, 576, 579-582

Лернер Н. Н. 134

Лесков Н. С. 507

Лефорт Ф. 432, 434

Линцбах Я. 99

Лихачев Д. С. 105, 122, 243, 248, 257, 259, 313, 326, 328, 420, 482

Лобачевский А. В. 133

Логановский А. В. 323, 325

Ложье Ц. 195

Лозинский М. Л. 125

Локк Дж. 110,208

Ломоносов М. В. 60, 126, 183, 190-193, 249, 265, 284, 494, 495, 496, 500

615

Лопатто 125

Лопухина Е. 364

Лоранс 392

Лорер Н. И. 411, 577

Лотман В. М. 67

Лотман Л. М. 8-10, 13, 14, 42

Лотман М. Ю. 24, 44, 47, 52, 84

Лотман Ю. М. 5,6, 8, 13, 17, 44, 47, 52, 55, 67, 76, 84, 105, 107, 129, 141, 146, 149, 156. 157, 160, 162, 168, 170, 181 - 183, 197, 199, 202, 204, 205, 220, 228, 230, 231, 235, 240, 241, 254-256, 268, 269, 271, 275, 280- 282, 287, 294, 296, 298- 300, 302, 304, 305, 329, 332, 340, 348, 349,481, 516

Лунин М. С. 53, 377, 382, 411, 455, 509, 557

Лысенко Т. Д. 124, 265, 266

Людовик XIV, французский король 444

Людовик XV, французский король 199, 206, 207

Людовик XVI, французский король 503

Люмьер Л. и О., братья 272

Лярская 408

Ляскоронский В. П. 134

Мазинг У. 481

Мазепа И. С. 410

Макаров Н. 418, 419

Макиавелли Н. 443, 487

Макогоненко Г. П. 42, 59, 62

Максимов Д. Е. 41

Максимов Л. П. 133

Малерб Ф. 382

Мамоновы 375

Марат Ж.-П. 418

Маргарита Наваррская 445

Мария Федоровна, российская императрица с 1796 г. 364, 555

Мария-Терезия 187

Марков М. 105

Маркс К. 80, 92, 111, 204

Мартьянов П. А. 494

Марченко Н. А. 138

Маршак С. Я. 154

Маслов В. И. 13

Маслов Г. В. 125, 136

Матезиус В. 76

Маяковский В. В. 39, 40, 54, 75, 162,236, 241, 256, 264

Медведева И. Н. 140

Мейер 3. 204

Мейлах Б. С. 55

Мельес Ж. 272

Менделеев Д. И. 184, 259

Меншиков А. Д. 501

Меньшиков А. С. 404, 423, 428

Меньшикова Т. 241

Мережковский Д. С. 278

Мерзляков А. Ф. 70, 384, 427, 516

Мерикур Т. де 439

Мериме П. 574

Мефодий 76

Меццофанти 479

Мечников И. И. 126

Микеланджело Буонарроти 541

Милорадович М. А. 511,548, 588

Мильтон Дж. 244

Минц 3. Г. 8, 39-41, 43, 45, 46, 48, 50, 51

Мирабо О.-Г.-Р. 418

Мирис Ф. ван ст. 331

Михаил, великий князь 503

Михайлов М. Л. 494

Михайловский-Данилевский А. И. 196

Мицкевич А. 455

Модзалевский Б. Л. 135, 140, 408, 409

Мойер И. Ф. 453

Мойер М. А. 368, 369, 384, 453

Молдавский Д. 39

Молотов В. М. 49, 286

Мольер Ж.-Б. 445

Монин А. 230

Монтескье Ш. 212

Мопертюи П. Л. М. де 202, 203

Мор Т. 444, 487

Мордовченко Н. И. 37, 38, 41, 68-73, 91, 123

Морева Л. 84

Моррис Ч. 154

Моцарт В.-А. 216, 310, 336, 576

Мукаржовский Я. 83

Муравьев А. Н. 338

Муравьев А. П. 194

Муравьев М. Н. 407

Муравьев Н. М. 370, 403, 411

Муравьев-Апостол И. И. 425

Муравьев-Апостол С. И. 399, 424, 425

Муравьев-Карский Н. Н. 382

Муравьевы 370, 382. 473, 474

Мялль Л. 100

Надеждин Н. И. 72, 188, 189

Наполеон Бонапарт 193, 194, 278, 356, 362, 380, 383, 385, 398, 410, 428, 545, 550- 553, 559, 569, 587, 588, 595

Нарышкин М. М. 362

Наумов Б. И. 9, 39

Невердинова В. Н. 82

Неверов Я. М. 353

Незеленов А. И. 133

Некрасов В. П. 485

Некрасов Н. А. 185, 193,413, 481,492, 506,509, 511

Нелидова Е. И. 391

Немирович-Данченко К. К. 144

Нечкина М. В. 557

Никитенко А. В. 389

Николай 1, российский император с 1825 г. 38, 167, 187, 191. 214, 367, 377, 379, 380, 389-391, 406, 410- 413, 423, 426, 436, 439, 440, 501-503, 505, 510, 566, 573, 574, 577, 582, 590, 597

Николай II, российский император с 1894 г. 546

Николай V 487

Новиков Н. И. 221,223-225, 359, 365, 369, 447, 505, 506, 508,. 511, 566

Новосильцев В. Д. 439

Нурмекунд П. 100

Ньютон И. 75, 154, 175, 198, 208

Образцова Н. Ю. 47, 49

Обручев В. А. 494

Овидий Публий Назон 443

Огренс В. 250, 254

Одоевский В. Ф. 113

Ойстрах Д. Ф. 24

Оксман Ю. Г. 68, 123, 136, 140

Окуджава Б. Ш. 52, 53

Оленин А. Н. 452

Опочинин И. М. 462

Орлов А. С. 55, 354, 502, 597

Орлов В. Н. 65, 70

Орлов Г. Г. 354

Орлов М. Ф. 196, 382, 405, 569, 594, 595

Орловы 361

Осетров Е. 220

Островский А. Н. 123, 134, 218, 219, 275

Островский Н. А. 185

Павел I, российский император с 1796 г. 87, 187, 216,

616

358, 360, 364, 377, 384, 391, 411, 421,440,449,451, 502, 503, 506, 548-550, 558, 570-572

Павлов Н. Ф. 473, 476, 483

Паламетс X. 104

Пален П. А. фон 550

Палиевский П. В. 92

Панов 400

Папп Ф. 417

Пастернак Б. Л. 51, 56, 137, 219, 279, 427, 463, 529, 530, 586

Перевощиков Н. 17

Пестель И. Б. 361, 457

Пестель П. И. 340, 361, 399, 410, 457, 506, 509, 572

Петр I, русский царь с 1682 г., российский император с 1721 г. 13,87, 88, 119, 186, 192, 216, 278, 290, 291, 309, 314, 340, 341, 343, 351 - 357, 360, 371, 372, 374- 380, 387, 393-395, 415, 418, 424, 431-436, 462, 494,495, 501, 502, 505, 507, 508, 547, 548, 591

Петр II, российский император с 1727 г. 412

Петр III, российский император с 1761 г. 354,449, 502, 508, 577

Петрарка Л. 443

Петров А. А. 369

Петров В. М. 58

Петров Е. П. 51

Пиксанов Н. К. 67

Пименов Н. С. 323

Пирогов Н. И. 453

Пирс Ч. 154

Писарев Д. И. 132

Писарев С. 370

Платон 260, 261, 517-520

Плетнев П. А. 227, 296, 389

Плеханов Г. В. 482

Плутарх 370

Пнин И. П. 39

Победоносцев К. П. 417

Погосян Е. А. 8, 17

Подгорный Н. А. 405

Полевой Н. А. 186, 574

Польвитц 203

Пономарева Г. М. 255

Пономаренко 31

Понятовский Август Станислав 447

Поповский Н. Н. 495, 496

Посадский И. В. 133

Потемкин-Таврический Г. А. 360, 379

Правдин Б. В. 45

Предтеченский А. В. 43, 225

Пригожин И. 521, 522

Прокопович Ф. 352, 501

Пропп В. Я. 12, 13. 52, 63- 65, 125. 136

Протасова А. А. см. Воейкова А. А.

Протасова М. А. см. Мойер М. А.

Прошка, денщик Суворова 360

Прутков Козьма 237

Пустыгина Н. Г. 279

Пушкин А. С. 10, 16, 17,52- 56, 60-62, 66, 73, 75, 80, 85, 104, 118, 123, 124, 126- 141. 145, 149, 150, 164- 167, 180-182, 184-189, 191, 193, 197, 213-221, 223, 224, 226, 227. 229, 233, 235-237, 241-243, 248, 249, 259, 264, 266, 273, 275, 278, 281, 289, 290, 296, 299, 300, 305, 308-346, 348, 351, 357, 361, 363, 366, 371, 375, 376, 378, 379, 381, 383, 384, 389, 392, 395, 398, 400-404, 406-409, 411, 413, 419, 428, 440. 447- 449, 451, 455, 457, 458. 461, 462, 473, 474, 476, 480, 500, 503, 509, 510, 512-515, 517, 524, 529, 530, 537, 545, 547, 548, 552, 554-582, 584-594, 596, 597

Пушкин В. Л. 312,561,592

Пушкина Н. Н. 187, 289, 290, 335, 578, 584, 590

Пущин И. И. 167, 505, 510, 591-594. 596, 597

Пущин П. И. 593

Пфуль (Фуль) К. Л. А. 194

Пыльдмяэ Я. 101

Пыпин А. Н. 134

Рабле Ф. 212, 443

Радищев А. Н. 37, 38, 55, 60. 193, 205, 216, 379,437, 504, 506

Раевская М. Н. см. Волконская М. Н.

Раевские 54, 411

Раевский А. Н. 139

Раевский Н. Н. 315. 334, 405, 411, 594

Раков Л. Л. 57, 58

Рамбах 193, 196

Рамбуйе К. де 445

Рамо Ж. Ф. 311

Растопчин Ф. В. 195

Растрелли Б. К. 314, 343

Ревзин И. И. 50, 99

Ремарк Э. М. 14

Рембрандт Харменс ван Рейн 462, 465, 466, 534

Репин И. Е. 104

Решетников Ф. М. 401

Риббентроп И. 10. 49, 286

Ризнич А. 582

Рифтин А. П. 12

Ришелье А. дю Плесси 444, 445

Робеспьер М. 139, 222, 440

Роган, де 200, 201

Роден О. 323

Розен А. Е. 427

Рокотов Ф. С. 366, 497

Ромм Ж. 361. 437-440, 503

Ромодановский Ф. Ю. 433

Россети И. 577

Россини Дж. 310

Ротшильд 574

Рубенс П. 330, 331, 535

Рубинштейн 16

Румовский С. Я. 496

Руссо Ж.-Ж. 166, 198, 200, 209, 210, 212, 276, 320, 344, 361, 364, 365, 368,407,410, 418, 419, 428, 437, 438, 447, 458, 526, 549, 575

Рыков А. И. 10

Рылеев К. Ф. 71, 222, 299, 305, 399, 400, 407, 412, 458, 503, 529, 530, 579, 596

Рятсеп X. 100

Савонарола Дж. 468

Садуль 272

Салтыков М. 408

Салтыкова С. М. 408

Салтыков-Щедрин М. Е. 113, 134, 218, 260, 278, 285, 343, 367

Сальери А. 216

Сальха 368

Сандомирская В. Б. 132

Сахаров А. Д. 141-144, 259, 482

Свифт Дж. 103, 111, 208,212

Святополк-Мирский Д. П. 125, 136

Себеок Т. 100

Семенников И., помощник машиниста дизель-поезда 107

Семенова-Карелина 408

Сенека Луций Анней 419

617

Сен-Жермен 360, 424

Сен-Ламбер 201

Сервантес М. де 345

Серов В. А. 104

Сидяков Ю. Л. 48

Симоно А. 101

Симонов К. М. 46, 65

Сирвен 205-207, 490

Скотт В. 385

Слонимский А. Л. 125, 136, 140

Слэйгл Дж. 231, 232

Смирнов Н. М. 576, 577

Смирнова-Россет А. О. 576- 584

Смит А. 403

Смуул Ю. 235

Соболевский С. А. 311

Соколов П. Ф. 326, 411

Сократ 165

Солженицын А. И. 45, 47

Соловьев С. М. 462

Соссюр Ф. де 76, 82, 99, 115, 116

София-Шарлотта, курфюрстина Бранденбургская 433, 434

Софокл 242

Сперанский М. М. 35, 503

Спиноза Б. Б. 210

Сталин И. В. 15, 17, 65, 129, 268, 482

Сталь Ж. де 356, 503

Станкевич Н. В. 455

Старк В. П. 138, 139

Старкопф А. 238

Стендаль (А.-М. Бейль) 124, 125

Стоюнин В. Я. 133

Строганов А. С. 437-439

Строганов П. А. 361, 437- 440, 497, 503

Струйская А. П. 366, 497

Суворин А. С. 182

Суворов А. В. 360, 379, 572

Сумароков А. П. 60, 387, 388

Сунгуровы 455

Суперфин Г. Г. 49

Сюлли, герцог 200, 201

Талейран Ш. М. 278, 398

Тарле Е. В. 436

Тарник А. 43

Тассо Т. 516

Татищев В. Н. 192

Твардовский А, Т. 23, 26, 236, 267, 381, 460

Тепляков В. П. 339

Тибулл 443

Тизенгаузен В. К. 400

Тимирязев К. А. 126

Тимошенко C.K. 15

Толмачов Я. 375

Толстой А. Н. 472

Толстой И. И. 9

Толстой Л. Н. 9, 11, 41, 62, 94, 95, ПО, 122, 143, 151, 162, 217, 226, 242, 243, 266, 272, 385, 393, 399,401,417, 418,459, 462, 480, 481, 500, 509, 514, 517, 546, 562, 585, 586, 591

Толстой Ф. П. 331, 497, 562, 563, 584-591

Томашевич А. 36

Томашевский Б. В. 52-56, 58,59,61,91, 123, 130, 131,

136, 140, 248, 561

Томбу Б. 228, 230

Тонский Б. Н. 416

Топоров В. Н. 92

Торвальдсен Б. 318

Тороп П. 146, 155

Тредьяковский В. К. 59, 381, 495

Трубецкой Н. С. 76

Трубецкой С. П. 382, 399, 597

Трюффо Ф. 420

Тургенев Александр И. 220, 384, 404, 406, 453, 458, 566-569, 572-574

Тургенев Андрей И. 384, 404, 450, 540, 566

Тургенев И. П. 450, 566

Тургенев И. С. 134, 162, 215, 218, 275, 295, 402,481, 542, 546, 574, 577

Тургенев Н. И. 330, 404-406, 480, 557, 558, 568-575, 596

Тургенев С. И. 404, 405, 573

Тургеневы 449, 450, 565- 568, 570, 573-575

Турин Т. 248

Тух Б. 102

Тучков А. А. 361, 362

Тучков Н. А. 361

Тучков П. А. 361

Тучков С. А. 361

Тучкова М. М. 362

Тынянов Ю. Н. 40, 59, 68, 69, 83,91, 123, 125, 126, 130, 136, 140,239,343,344,581, 582

Тютчев Ф. И. 57,73, 138, 221, 241, 391

Уваров С. С. 405, 406

Успенский Б. А. 100,496

Успенский Г. И. 134, 142, 184

Успенский Н. В. 401

Ухтомский Г. А. 138

Ушакова Е. Н. 576

Фадеев А. А. 35, 65

Фальконе Э. 314, 320

Федор Кузьмич см. Александр 1

Федоров В. 105

Фенелон Ф. 387

Феокрит Мосх Бион 275

Ферте-Эмбо М.-Т. 451

Фет А. А. 306

Фикельмон Д. Ф. 455

Фикельмон Ш.-Л. 455

Флобер Г. 350

Флоренский П. А. 318, 533

Фодь И. 420

Фомин А. Г. 125, 136

Фонвизин Д. И. 373, 387, 404, 418

Франс А. 151

Фрейганг 203

Фридрих П. прусский король с 1740 г. 198, 201-203, 447

Фридрих Вильгельм III, курфюрст Бранденбурга 433

Фуатье 139

Фуко М. 117

Халабаев 136

Хапонен Е. 348, 349

Хемингуэй Э. 11, 14

Херасков М. М. 366

Хераскова Е. В. 366

Хитрово Е. М. 455

Хичкок А. 22

Хлебников В. 75, 125

Хомяков А. С. 268, 455

Цветаева М. И. 54, 130, 277, 361,429

Цивьян Ю. Г. 269

Циклер 431

Цицерон Марк Туллий 419, 443

Цявловская-Зенгер Т. Г. 139, 140

Цявловский М. А. 123, 126, 135, 140

Чаадаев П. И. 138

Чаадаев П. Я. 138, 220, 268, 455, 474, 512, 557, 563, 564, 586, 596

Чайковский П. И. 544

Чапек К. 87

Чаплин Ч. С. 542

618

Чатадзе Ш. 133

Чегодаев А. 246

Черейский Л. А. 510

Чернов И. А. 101, 151

Чернышев А. И. 410

Чернышев 3. Г. 410

Чернышевский Н. Г. 132, 162, 225, 244, 481, 493, 494, 511

Черчилль У. 295

Чехов А. П. 182, 186, 188, 217, 243, 257, 259, 465, 476, 477,479,481, 514

Чехов Н. П. 476

Чичерин А. В. 382-284, 386

Чкалов В. П. 429

Чухрай Г. Н. 314

Шазо 203

Шалиев 15

Шамиль 426

Шаныгин А. М. 44

Шатле Э. дю 199,201,210

Шатру, г-жа 199

Шахматов А. А. 80

Шварценберг 552

Шекспир У. 110, 159, 160, 178, 232, 240, 384, 467, 471, 540

Шеннон 111

Шепитько Л. 485

Шереметев Б. П. 412

Шереметев С. Д. 391, 411

Шереметева Е. П. 391

Шереметева Н. Б. см. Долгорукая Н. Б.

Шиллер Ф. 384, 408, 440, 447, 458, 488, 572

Шипов Н. Н. 393, 425-427

Шкловский В. Б. 126

Шлецер А. Л. 191, 384, 567, 569

Шолохов М. А. 184

Шостакович Д. Д. 66

Шоу Б. 295

Шоу Т. 141

Шпенглер О. 276

Штейн фон 194, 569

Шубина Т. 255

Шувалов И. И. 191, 502

Шумахер И. Д. 496

Щеглов Ю. К. 51

Щеголев П. Е. 123, 126, 135

Эдисон Т. 273

Эзоп 536

Эйдельман Н. Я. 77, 78, 220

Эйзенштейн С. М. 57, 542

Эйк ван Я. 533, 534

Эйлер Л. 496

Эйнштейн А. 75, 117, 142, 154, 173, 235, 236, 259, 521

Эйхенбаум Б. М. 37, 38, 52, 58-61, 66-69, 91, 123, 130, 136, 140, 248

Эль-Греко 104

Энгельгард Б. М. 125, 136

Энгельс Ф. 92, 204

Эразм Роттердамский 444, 487

Этиоль (маркиза де Помпадур) 199

Юрский С. Ю. 336

Юсупов Н. Б. 311,312

Ягужинский П. И. 501 Языков Н. М. 164, 453, 454

Якобсон Р. О. 74-77, 116, 335

Яковлев А. С. 498

Яковлев М. 67

Яковлев Н. В. 140

Якубович А. И. 556

Якубович Д. П. 123, 136, 140, 399

Якушкин В. Е. 134, 382, 411

Ямпольский М. 269

Eimermacher К. 81

Jakobson R. 74

Lotman Y. M. 146

Pushkin A. S. 146

Rolf-Dietrich Keil 81

Shaw Th. 141

Shishkoff S. 81

Torop P. 146

Содержание

От составителей ...........................................................5

ВОСПОМИНАНИЯ. БЕСЕДЫ. ИНТЕРВЬЮ

Творческая индивидуальность ученого

He-мемуары ............................................................8

Двойной портрет.......................................................52

Николай Иванович Мордовченко. Заметки о творческой индивидуальности ученого .........68

Последний экзамен, последний урок. Несколько слов о Романе Осиповиче Якобсоне ..... .....74

[О Натане Эйдельмане] .................................................77

'У всех была разная война...' ...........................................78

'Жить только в Тарту' .................................................79

Город и время ......................................................... 84

Наука в современном мире

Ответы на анкету 'Вопросов литературы' ................................91

Семиотика и литературоведение .........................................92

Семиотика и сегодняшний мир ..........................................98

Как говорит искусство? ................................................ 101

Этот трудный текст..................................................... 105

Люди и знаки ........................................................ 107

Что дает семиотический подход?........................................ 113

Объект семиотики - культура ......................................... 115

Разговор о пространстве ............................................... 117

Ответы на вопросы корреспондента 'Литературной газеты'............... 121

[О современном состоянии пушкинистики] ............................... 123

Тревоги, надежды, работа.............................................. 128

Пушкиноведение: вернуться к академизму .............................. 129

Пушкин 1999 года. Каким он будет? .................................... 131

Реабилитация совести .................................................. 141

'Чем длиннее пройден путь, тем меньше вероятностей для выбора' ....... 144

О судьбах 'тартуской школы'.......................................... 146

'Будем работать для будущего!'

Воспитание души...................................................... 158

Итоги олимпиады ..................................................... 160

Готовимся к новому приему............................................ 162

Два слова новым студентам ............................................ 163

Чему же учатся люди.................................................. 165

Университет, учитель, НТР............................................. 168

Учитель на пороге XXI века ........................................... 174

620

Неюбилейные признания ...............................................180

Беседы с профессором Лотманом .......................................183

Великие собеседники

Поэт, ученый, патриот .................................................190

Профессор, издатель и партизан. К 150-летию Отечественной войны 1812 года ..... ........193

В мире гротеска и философии ..........................................197

Замыслы гения ........................................................214

Размышления в юбилей Карамзина......................................219

'Пушкин притягивает нас, как сама жизнь' .............................226

'Нам все необходимо...'

Угол зрения...........................................................228

Восприятие мира ......................................................230

Азбука судьбы ........................................................231

О ценностях, которым нет цены ........................................235

История культуры: движение в будущее .................................241

Патриотизм есть стремление быть лучше..................................248

'Тут надо быть 1000 раз осторожным' ..................................250

География интеллигентности: эскиз проблемы ............................255

'Попытки предсказывать интересны в той мере, в какой они не оправдываются...'......269

'Говоря о современности, я скажу вот что...' ............................275

Мы живем потому, что мы разные......................................282

Мир соскальзывает в безумие ..........................................285

'Нам все необходимо. Лишнего в мире нет...' ...........................287

Мы выживем, если будем мудрыми .....................................296

На пороге непредсказуемого ............................................298

В МИРЕ ПУШКИНСКОЙ ПОЭЗИИ. ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ ИСКУССТВА ГЛАЗАМИ ПУШКИНА

Сценарий телевизионного фильма

Авторская заявка ......................................................308

Сценарий .............................................................309

Творческая заявка на сценарий повести А. С. Пушкина 'Капитанская дочка' .........345

БЕСЕДЫ О РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Телевизионные лекции

От составителей .........................................................348

Цикл 1. Люди, судьбы, быт

Лекция 1 .............................................................350

Лекция 2 ............................................................356

Лекция 3 .............................................................362

Лекция 4 .............................................................371

621

Лекция 5 .............................................................380

Лекция 6 .............................................................386

Лекция 7 ............................................................. 393

Лекция 8 .............................................................399

Лекция 9 .............................................................406

Цикл 2. Взаимоотношения людей и развитие культур

Лекция 1 .............................................................414

Лекция 2 .............................................................421

Лекция 3 .............................................................428

Лекция 4.............................................................435

Лекция 5 .............................................................441

Лекция 6 .............................................................448

Лекция 7 .............................................................456

Лекция 8 .............................................................463

Цикл 3. Культура и интеллигентность

Лекция 1 .............................................................470

Лекция 2 .............................................................478

Лекция 3 .............................................................484

Лекция 4 .............................................................491

Лекция 5 .............................................................498

Лекция 6 ............................................................. 506

Цикл 4. Человек и искусство

Лекция 1 ............................................................. 515

Лекция 2 ............................................................. 523

Лекция 3 ............................................................. 531

Лекция 4 ............................................................. 538

Цикл 5. Пушкин и его окружение

Лекция 1 ............................................................. 545

Лекция 2 ............................................................. 554

Лекция 3 ............................................................. 565

Лекция 4 ............................................................. 575

Лекция 5 ............................................................. 584

Лекция 6 ............................................................. 591

Л. Н. Киселева. Ю. М. Лотман - собеседник: общение как воспитание ... 598

Указатель имен.......................................................... 612

Не-мемуары1

Двойной портрет1

Николай Иванович Мордовченко1 (Заметки о творческой индивидуальности ученого)

Последний экзамен, последний урок...1 (Несколько слов о Романе Осиповиче Якобсоне)

[О Натане Эйдельмане]1

'У всех была разная война...'1

Жить только в Тарту1

Город и время1

Ответы на анкету 'Вопросов литературы'1

Семиотика и сегодняшний мир1

Как говорит искусство?1

Этот трудный текст...1

Люди и знаки1

Что дает семиотический подход?1

Разговор о пространстве2

[О современном состоянии пушкинистики] 1

Тревоги, надежды, работа1

Пушкин 1999 года. Каким он будет?1

Воспитание души1

Итоги олимпиады2

Два слова новым студентам1

Неюбилейные признания1 (К 150-летию со дня гибели А. С. Пушкина)

Беседы с профессором Лотманом1

Поэт, ученый, патриот1

В мире гротеска и философии1

Замыслы гения2

Размышления в юбилей Карамзина2

'Пушкин притягивает нас, как сама жизнь'1

Угол зрения1

Восприятие мира1

Азбука судьбы1

О ценностях, которым нет цены1

Патриотизм есть стремление быть лучше...1

'Тут надо быть 1000 раз осторожным'1

География интеллигентности: эскиз проблемы2 (Дискуссия в Тартуском университете)

Мы живем потому, что мы разные2

'Нам все необходимо. Лишнего в мире нет...'1

I. Пространство смысла

Мы выживем, если будем мудрыми1

На пороге непредсказуемого1

Авторская заявка1

Сценарий2

Лекция 11

Лекция 21

Лекция 31

Лекция 42

Лекция 51

Лекция 62

Лекция 72

Лекция 82

Лекция 91

Лекция 11

Лекция 21

Лекция 31

Лекция 41

Лекция 51

Лекция 61

Лекция 71

Лекция 81

Лекция 11

Лекция 21

Лекция 31

Лекция 41

Лекция 51

Лекция 61

Лекция 11

Лекция 21

Лекция 31

Лекция 41

Лекция 11

Лекция 21

Лекция 32

Лекция 41

Лекция 51

Лекция 61

Не-мемуары¹

Двойной портрет¹

Николай Иванович Мордовченко¹(Заметки о творческой индивидуальности ученого)

Последний экзамен, последний урок...¹(Несколько слов о Романе Осиповиче Якобсоне)

[О Натане Эйдельмане]¹

'У всех была разная война...'¹

Жить только в Тарту¹

Город и время¹

Ответы на анкету 'Вопросов литературы'¹

Семиотика и сегодняшний мир¹

Как говорит искусство?¹

Этот трудный текст...¹

Люди и знаки¹

Что дает семиотический подход?¹

Разговор о пространстве²

[О современном состоянии пушкинистики] ¹

Тревоги, надежды, работа¹

Пушкин 1999 года. Каким он будет?¹

Воспитание души¹

Итоги олимпиады²

Два слова новым студентам¹

Неюбилейные признания¹(К 150-летию со дня гибели А. С. Пушкина)

Беседы с профессором Лотманом¹

Поэт, ученый, патриот¹

В мире гротеска и философии¹

Замыслы гения²

Размышления в юбилей Карамзина²

'Пушкин притягивает нас, как сама жизнь'¹

Угол зрения¹

Восприятие мира¹

Азбука судьбы¹

О ценностях, которым нет цены¹

Патриотизм есть стремление быть лучше...¹

'Тут надо быть 1000 раз осторожным'¹

География интеллигентности: эскиз проблемы²(Дискуссия в Тартуском университете)

Мы живем потому, что мы разные²

'Нам все необходимо. Лишнего в мире нет...'¹

Мы выживем, если будем мудрыми¹

На пороге непредсказуемого¹

Авторская заявка¹

Сценарий²

Лекция 1¹

Лекция 2¹

Лекция 3¹

Лекция 4²

Лекция 5¹

Лекция 6²

Лекция 7²

Лекция 8²

Лекция 9¹

Лекция 1¹

Лекция 2¹

Лекция 3¹

Лекция 4¹

Лекция 5¹

Лекция 6¹

Лекция 7¹

Лекция 8¹

Лекция 1¹

Лекция 2¹

Лекция 3¹

Лекция 4¹

Лекция 5¹

Лекция 6¹

Лекция 1¹

Лекция 2¹

Лекция 3¹

Лекция 4¹

Лекция 1¹

Лекция 2¹

Лекция 3²

Лекция 4¹

Лекция 5¹

Лекция 6¹