Сканирование: Янко Слава (библиотека Fort / Da) yanko_slava@yahoo.com  | | http://yanko.lib.ru ||  http://yankos.chat.ru/ya.html | Icq# 75088656
update 12.09.01

 

 

ХАРУКИ МУРАКАМИ

DANCE, DANCE, DANCE...

Роман

Санкт-Петербург

АМФОРА

2001

УДК 82/89

ББК 84.5 Я

М91

Haruki Murakami DANSUDANSUDANSU

Перевод с японского Д. В. Коваленина

Дизайн Вадима Назарова Оформление Алексея Горбачёва

Издательство выражает благодарность литературному агентству 'Kodansha International' за содействие в приобретении прав.

Переводчик выражает особую благодарность Максу Немцову, Геннадию Халецкому и Алексею Киреевуза любовь к жизни, без которой эта книга не получилась бы.

Защиту интеллектуальной собственности и прав издательской группы 'Амфора' осуществляет юридическая компания 'Усков и партнеры'

Мураками X.

М 91    Dance, dance, dance...: Роман / Пер. с яп. Д. Коваленина. - СПб.: Амфора, 2001. - 361 с.

ISBN 5-94278-121-4

ISBN 5-94278-121-4

© 1988 by Haruki Murakami ©Д. Коваленин, перевод, 2001 © 'Амфора', подготовка текста, оформление серии, 2001

 

 

2. 6

3. 8

4. 10

* * *. 11

5. 12

6. 14

7. 16

* * *. 24

***. 24

8. 25

* * *. 27

* * *. 28

9. 29

10. 31

11. 33

12. 36

13. 38

14. 39

* * *. 40

15. 41

* * *. 42

*   *   *. 43

16. 45

* * *. 48

17. 49

***. 50

18. 51

* * *. 52

* * *. 53

19. 58

* * *. 60

* * *. 60

20. 62

21. 64

22. 70

23. 72

* * *. 73

24. 76

 

 

 

 

Март 1983 г.

Мне часто снится отель 'Дельфин'.

Во сне я принадлежу ему. По какому-то странно-му стечению обстоятельств я - его часть. И свою зависимость от него там, во сне, я ощущаю совер-шенно отчетливо. Сам отель 'Дельфин' в моем сне - искаженно-вытянутых очертаний. Очень уз-кий и длинный. Такой узкий и длинный, что вроде и не отель, а каменный мост под крышей. Фантас-тический мост, который тянется из глубины веков до последнего мига Вселенной. А я - элемент его мощной конструкции... Там, внутри, кто-то плачет чуть слышно. И я знаю - плачет из-за меня.

Отель заключает меня в себе. Я чувствую его пульс, ощущаю, тепло его стен. Там, во сне, я - один из органов его огромного тела...

Такой вот сон.

Открываю глаза. Соображаю, где я. И даже го-ворю вслух. 'Где я?' - спрашиваю сам себя. Во-прос, лишенный всякого смысла. Задавай его, не задавай - ответ всегда известен заранее. Я - в своей собственной жизни. Вокруг - моя единст-венная реальность. Не то чтобы я желал их себе такими, но вот они - мои будни, мои заботы, мои обстоятельства. Иногда со мной рядом спит жен-

5

щина. Но в основном я один. Ревущая скоростная магистраль за окном, стакан у подушки (с полпаль-ца виски на донышке) да идеально соответствую-щий обстановке - а может, и просто ко всему без-различный - пыльный утренний свет. За окном - дождь. Когда с утра дождь, я не сразу вылезаю из постели. Если в стакане осталось вчерашнее вис-ки - допиваю его. Наблюдаю за каплями, срыва-ющимися с карниза за окном, и думаю об отеле 'Дельфин'. Вытягиваю руку перед собой. Ощупы-ваю лицо. Убеждаюсь: я - сам по себе, никакому отелю не принадлежу. Я НИЧЕМУ НЕ ПРИНАД-ЛЕЖУ. Но ощущение из сна остается. Там, во сне, попробуй я вытянуть руку вот так же - и огром-ное здание заходило бы ходуном. Точно старая мельница, к которой заново подвели воду, заскри-пело бы оно, заворочало вал за валом, шестеренку за шестеренкой - и всем корпусом до последнего гвоздя отозвалось бы на мое движение. Если при-слушаться - можно даже различить, в какие сто-роны этот скрип разбегается... Я прислушиваюсь. И различаю чьи-то сдавленные рыдания. Из кро-мешного мрака доносятся они еле слышно. Кто-то плачет. Тихо и безутешно. Плачет и зовет меня. Отель 'Дельфин' действительно существует. Притулился на углу двух убогих улочек в Саппо-ро. Несколько лет назад я прожил там целую не-делю. Нет, попробую вспомнить точнее. Восста-новить все в деталях... Когда это было? Четыре го-да назад. Еще точнее - четыре с половиной. Мне тогда не было и тридцати. Мы поселились там на пару с подругой. Собственно, она-то все и решила. Вот, говорит, здесь и поселимся. Дескать мы про-

6

сто должны поселиться именно в этом отеле - и ни в каком другом. Не потребуй она - мне бы и в голову не пришло останавливаться в таком стран-ном месте.

То был обшарпанный, Богом забытый отелишко: за неделю нашего пребывания там я встретил в фойе всего двух или трех посетителей - да и о них было крайне трудно сказать, живут они здесь или забежали на пять минут по делам. Судя по то-му, что на доске за конторкой портье кое-где не-доставало ключей, постояльцы у отеля 'Дельфин' все же имелись. Немного. Совсем чуть-чуть. А по-скольку телефон отеля мы нашли в справочнике большого города, подозревать, будто здесь вообще никто не останавливается, было бы просто странно. Но если кроме нас двоих здесь и жили какие-то постояльцы - надо полагать, существа это были страшно робкие и забитые. Видеть мы их не виде-ли, слышать не слышали и никакого их присут-ствия не ощущали. Разве только порядок ключей на доске у портье менялся день ото дня. Видимо, даже по коридорам они передвигались бледными тенями, затаив дыхание и прижимаясь к стенам. Лишь изредка тишину в здании нарушало громы-хание старого лифта; но лифт замирал - и тиши-на наваливалась еще тяжелее, чем прежде...

Совершенно мистическое заведение.

При взгляде на него мне всегда казалось, будто передо мной - ошибка мировой эволюции. Жерт-ва зашедших в тупик генетических трансформа-ций. Уродливая рептилия, чей биологический вид долго мутировал в ошибочном направлении - слишком долго, чтобы теперь меняться обратно.

7

В результате же все особи этой ветви повымира-ли, лишь одна осталась в живых - и громозди-лась теперь, сиротливая и неприкаянная, в угрю-мых сумерках нового мира. Жестокого мира, где даже Время отреклось от нее. И обвинять в этом некого. Нет виноватых - и совершенно нечем по-мочь. Потому что с самого начала не надо было устраивать здесь отель. С этого, самого главного промаха все и пошло вкривь да вкось. Как сороч-ка, которую застегнули не на ту пуговицу, и она совсем немного перекосилась. Любые попытки исправить этот маленький перекос приводят к та-кому же легкому, почти элегантному беспорядку еще где-нибудь. И так понемногу вся сорочка ока-зывается перекошенной, с какой стороны ни смо-три... Бывает на свете такая особая перекошен-ность. Если часто смотреть на нее, голова привыка-ет непроизвольно клониться вбок. Вроде никаких неудобств: наклон очень слабый, всего в несколь-ко градусов. Легкий, естественный наклон голо-вы. Привыкнешь - и можно вполне уютно жить на свете. Если, конечно, не обращать внимания на то, что весь остальной мир воспринимается под наклоном...

Именно таким был отель 'Дельфин'. Его убо-гость, как и обреченная готовность в любую секун-ду провалиться сквозь землю от всех нелепостей, скопившихся в нем за десятки лет, бросались в гла-за любому. Жутко тоскливое заведение. Тоскли-вое, как колченогая псина под январским дождем. Конечно, на свете нашлось бы немало отелей еще тоскливее этого. Но даже поставленный с ними в ряд, отель 'Дельфин' смотрелся бы по-особому.

8

Тоска была заложена уже в самом проекте здания. И от этого становилось тоскливей вдвойне.

Стоит ли говорить - за исключением бедолаг, попавших сюда по ошибке или неведению, трудно было найти человека, который поселился бы в оте-ле 'Дельфин' добровольно.

На самом деле отель назывался несколько ина-че. 'Dolphin Hotel' - вот как это звучало офици-ально. Но образ, рождаемый таким названием в моей голове, настолько отличался от того, чем приходилось довольствоваться в реальности (при словах 'Dolphin Hotel' мне представляется рос-кошный сахарно-белый отель где-нибудь на побе-режье Эгейского моря), - что я про себя называл его просто 'отель 'Дельфин"'. Как бы в отместку вывеске 'DOLPHIN HOTEL', висевшей у входа. Без вывески догадаться о том, что перед вами отель, было бы невозможно. Но даже с вывеской здание никак не выглядело отелем. Больше всего оно напоминало музей. Хранилище каких-то осо-бенных знаний, куда тихонько, чуть не на цы-почках, заходят особенные посетители и со специ-фическим любопытством в глазах разглядывают экспонаты, ценность которых понятна лишь спе-циалисту...

Не знаю, казалось ли так же кому-нибудь, кро-ме меня. Но, как я выяснил позже, такое впечатле-ние оказалось не просто полетом моей фантазии. На одном из этажей здания действительно распо-лагался архив.

Кто же захочет селиться и жить в таком месте? В музее с полуистлевшим хламом неизвестного на-значения? В лавке старьевщика, где мрачные кори-

9

доры заставлены бараньими чучелами, в воздухе пыльными клочьями плавает овечья шерсть, а стены завешаны порыжевшими фотографиями? В мрач-ном склепе, где даже мысли людей, не найдя себе применения, скопились засохшей грязью во всех углах?

Вся мебель в отеле повыцвела, столы шатались, и ни одна дверь не запиралась как следует. Лампы едва горели - в коридорах висел густой полумрак. Вода из свинченных кранов в туалетах текла не переставая. Ожиревшая горничная (ноги как у слона) бесцельно шаталась по коридорам, чахоточ-ным кашлем напоминая миру о своем существова-нии. Управляющий отелем, средних лет мужчина с жалобными глазами, самолично просиживал с утра до ночи за конторкой в фойе, и на руке у не-го недоставало двух пальцев. На его лице было яс-но написано: за какое бы дело он ни взялся, ниче-го хорошего не получится никогда. То был класси-ческий представитель племени неудачников. Как если бы его поквасили сутки-другие в бочке с чер-нилами, затем отпустили - и, как бедняга ни пы-тался потом отмыться, злая Карма ошибок, прова-лов и хронического невезения въелась в кожу го-лубовато-унылым оттенком и навеки осталась с ним. Этого типа явно стоило посадить под стекло и показывать школьникам на уроках естествозна-ния. Под табличкой: 'Человек, Безнадежный Во Всех Отношениях'. Одним своим видом он вызы-вал у посетителей жалость - а некоторых, уверен, и раздражал (бывают люди, которые злятся, когда нужно кого-то жалеть}...

Ну кому взбредет в голову здесь селиться?

10

Но мы поселились. 'Мы просто обязаны здесь поселиться!' - уговорила меня подруга. И вскоре исчезла. Как сквозь землю провалилась, оставив меня одного. Об этом мне сообщил Человек-Овца. 'Девчонка ушла, - сказал он. - Девчонка долж-на была уйти...' Теперь-то я понимаю, что все это значило. Ее главной задачей было сделать так, что-бы я пришел сюда добровольно. И она блестяще сыграла свою роль. Роль указки Судьбы. Как реки Молдавии. Куда по ним ни сворачивай - все рав-но выплываешь к морю... Лежу и думаю об этом, глядя на дождь за окном. Думаю о Судьбе.

С тех пор как у меня начались эти странные сны, по утрам в голове так и вертится мысль о пропав-шей подруге. С каждым утром все отчетливей ка-жется, будто я снова ей нужен - и что она зовет меня. Иначе с чего бы мне снился отель 'Дельфин'?

'Подруга'... Я ведь даже имени ее не знало. Прожили вместе несколько месяцев - а я так и не знаю,о ней ни черта. Знаю лишь, что работала 'де-вушкой по вызову' в дорогом ночном клубе. Эли-тарном клубе - с членской системой и респекта-бельными клиентами. Шлюхой высшей категории. И кроме этого еще подрабатывала в нескольких местах. Днем правила тексты в небольшом изда-тельстве да время от времени подряжалась фото-моделью для рекламы женских ушей. Словом, жи-ла очень наполненной жизнью. И конечно, без имени никак не могла. Скорее всего, у нее было да-же несколько разных имен. И в то же время - ни одного. На ее вещах - а она, понятно, старалась носить с собой только самый минимум - имени

11

хозяйки не значилось. Ни проездного билета, ни водительских прав, ни кредиток я никогда у нее не видел. Постоянно с собой она носила только ми-ниатюрный блокнотик, куда тоненькой ручкой заносила какую-то невразумительную цифирь - коды-шифры, понятные лишь ей одной. Во всей ее жизни со мной было совершенно не за что заце-питься... Не знаю: может, у шлюх тоже есть имена. Вот только живут они в том измерении, где имен не бывает.

Как бы там ни было - мне почти ничего о ней не известно. Откуда приехала, когда родилась, сколь-ко лет на самом деле - не имею ни малейшего представления. Как мимолетный дождик, она по-явилась вдруг - и так же внезапно исчезла. Оста-вив лишь воспоминания...

Но в последнее время воспоминания эти стано-вятся что-то слишком реалистичными. Странные вещи мерещатся мне. Будто это она, подруга, зо-вет меня из отеля 'Дельфин' в моем сне. Будто я снова ей нужен. Но повстречаться мы можем, только если я приеду в отель. Там, в отеле 'Дельфин', она плачет и ждет меня.

Наблюдаю за каплями. Прислушиваюсь к себе. Я чему-то принадлежу... Кто-то плачет и ждет ме-ня... И то и другое воспринимается очень издале-ка. Словно происходит где-нибудь на Луне. Что ни говори, а сны - это сны. Как ни беги за ними вдо-гонку - не добежишь, не дотянешься.

Да и с чего бы кому-то из-за меня так убиваться?

И все-таки. Все-таки она меня ждет. Там, в од-ной из комнат отеля. Я и сам в душе хочу, чтобы так было. Я тоже хочу принадлежать ему - стран-

12

ному дому, в котором переворачиваются судьбы людей...

Однако вернуться в отель 'Дельфин' - задача не из простых. Заказать по телефону номер, ку-пить билет, прилететь в Саппоро - если бы все сводилось лишь к этому! Проблема поездки в отель 'Дельфин' - в самом отеле 'Дельфин'. Вернуть-ся туда - значит встретиться с тенями Прошлого. При одной мысли об этом я впадаю в меланхолию. Четыре года я как мог разгонял вокруг себя эти холодные мрачные тени. Но стоит вернуться в отель - и псу под хвост полетит вся та жизнъ, ко-торую я выстроил заново за эти четыре года, начав с нуля.

С другой стороны, не так уж и много я выстро-ил... Как ни смотри, почти все - бессмысленный мусор, хлам для уютного прозябания...

И все-таки - я сделал все, что мог. Собрал этот хлам, подогнал половчее к реальности и к себе, слепил из своих куцых ценностей новое бытие... И что теперь - обратно в прежнюю жизнь без кола без двора? Распахнуть окно - и повыкиды-вать все к чертовой матери?

Хотя в конечном счете - лишь так и сможет на-чаться что-нибудь новое. Уж это я понимаю. Лишь так, и никак иначе...

Все еще лежа в кровати, я уставился в потолок и глубоко вздохнул. Плюнь, сказал я себе. Рас-слабься. Ни к чему эти рассуждения не приведут. То, что с тобой происходит, сильнее тебя. Рассуж-дай, не рассуждай - а начнется все именно с это-го... Таков порядок. Хоть тресни.

13

Пора наконец представиться.

'Несколько слов о себе'...

В школе, помню, частенько приходилось этим заниматься. Из года в год, когда набирался но-вый класс, все выстраивались в линейку, и каж-дый по очереди выходил вперед и рассказывал о себе как умеет. Я никогда не мог этого делать как следует. И дело тут даже не в умении. Само занятие казалось полным бредом. Что я вообще могу знать о себе? Разве то, каким я себя пред-ставляю, - настоящий я? Если собственный го-лос, записанный на магнитофонную пленку, по-лучается странным, чужим - что говорить о кар-тинках, которые мое воображение рисует с меня, перекраивая, извращая мою натуру, как ему за-благорассудится?.. Подобные мысли всю жизнь копошились у меня в голове. И всякий раз, когда я знакомился с кем-то и приходилось рассказы-вать 'что-нибудь о себе', я чувствовал себя точ-но двоечник-прохиндей, исправляющий отметки в классном журнале. Колоссально неуютное ощу-щение... Поэтому я всегда старался не расска-зывать о себе ничего, кроме голых фактов, кото-рые не нужно ни комментировать, ни объяснять ('держу собаку'; 'люблю плавать'; 'ненавижу сыр', и так далее), - но в итоге мне все равно продолжало мерещиться, будто я рассказываю какие-то придуманные вещи о несуществующем человеке. И когда в таком состоянии я слушал рассказы других - казалось, что они тоже бол-тают не о себе, а о ком-то третьем. Что все мы живем в придуманном мире и дышим придуман-ным воздухом...

14

И все-таки - придется что-нибудь рассказать... Только так все и может начаться - с болтовни о себе. С этого первого шага. Удачно ли, нет - рассудим после. Я сам рассужу, другие рассудят - сейчас неважно. Сейчас я должен болтать о себе. И при этом - помнить, о чем болтаю...

Сыр я теперь люблю. Когда полюбил - не по-мню; как-то само полюбилось. Собака моя просту-дилась под дождем и умерла от воспаления легких, когда я пошел в последний класс школы. С тех пор собак не держу. А плавать люблю и сегодня. Спа-сибо за внимание...

Но в том-то и беда: в реальной жизни так легко не отделаешься. Когда требуешь чего-то от жизни (а кто из нас от нее не требует?) - жизнь автома-тически запрашивает в ответ целую кучу дополни-тельной информации. Для построения расчета не-обходимо ввести больше данных. Иначе ответа не будет.

ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗ-МОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.

Нажимаю на 'сброс'. Экран пустеет. Люди в аудитории принимаются швырять в меня чем попа-ло. 'Болтай! Еще болтай о себе!..' Учитель недо-вольно сдвигает брови. Потеряв дар речи, я каме-нею у классной доски.

Нужно болтать. И как можно дольше. Удачно ли, нет - разберемся потом...

Иногда она приходит и остается на ночь. Утром завтракает вместе со мной, уходит на работу - и уже не возвращается. Имени у нее нет. Все-таки

15

она - не главная героиня этой истории. Очень скоро она навсегда исчезнет из повествования, и, чтоб не запутывать себя и других, я не буду давать ей имя. Но я не хочу, чтобы думали, будто я ею пренебрег. Мне она нравилась всегда, и даже те-перь, когда она исчезла из моей жизни навеки, нравится ничуть не меньше.

В каком-то смысле мы с ней - друзья. По край-ней мере, у нее есть все основания считать себя мо-им единственным другом. За исключением редких визитов ко мне, она живет с постоянным любовни-ком. Работает в телефонной компании - состав-ляет на компьютере счета за телефонные разгово-ры. Подробнее о работе я не спрашивал, она не рассказывала. Но, думаю, что-нибудь в этом роде. Подсчитывает, кто сколько наговорил по телефо-ну, выписывает квитанции и рассылает абонентам. Так что свои телефонные счета я всегда вынимаю из почтового ящика так, будто получил интимное письмо.

Совершенно отдельно от своей основной жиз-ни она спит со мной. Два - ну, может, три раза в месяц. Меня она считает 'человеком с Луны' или кем-то вроде этого. 'Эй! А ты разве не вер-нешься к себе на Луну?' - хихикает она тихонь-ко. В постели нагишом, всем телом прижимаясь ко мне. Сосками маленьких грудей упираясь мне в ребра. Так мы болтаем каждый раз, когда ночью вдвоем. За окном - несмолкающий гул магистра-ли. По радио - монотонный шлягер 'Хьюмэн Лиг'. 'Лига Людей'... Ну и названьице! Какого черта так называть музыкальную группу? Все-таки раньше люди называли свои группы куда прилич-

16

нее: 'Импириэлз', 'Сьюпримз', 'Фламингоуз', 'Фэлконз', 'Импрешнз', 'Дорз', 'Фор Сизонз', 'Бич Бойз'1...

Я говорю ей об этом. Она смеется. Странный я, говорит. Что во мне странного - не пони-маю. Сам я считаю себя нормальным человеком с самыми обычными мыслями в голове... ХЬЮ-МЭН ЛИГ!

- Ужасно люблю, когда мы вдвоем, - говорит она. - Иногда бывает - так захочу к тебе, прямо сил нет! На работе, например...

- Хм...

- Иногда, - подчеркивает она. И потом мол-чит с полминуты. Заканчивается 'Хьюмэн Лиг', начинается что-то незнакомое. - Вот в чем про-блема-то... Твоя проблема, - продолжает она. - Мне, например, страшно нравится, когда мы вот так... Но быть с тобой каждый день с утра до вече-ра почему-то не хочется... Отчего бы, а?

- Хм, - повторяю я.

- То есть ты меня ни в чем не стесняешь, все в порядке. Просто... Когда я с тобой, воздух во-круг становится каким-то тонким... разреженным, да? Как на Луне.

- Что ж. Вот такой он, запах моей родины...

- Эй! Я не шутки шучу! - Она привстает на постели и заглядывает мне в лицо. - Я, между прочим, все это для тебя говорю... Много у тебя в жизни людей, которые бы говорили с тобой о тебе?

1 'Имперские', 'Высочайшие', 'Фламинго', 'Соко-лы', 'Впечатления', 'Двери', 'Времена Года', 'Пляжные Мальчики' (англ., здесь и далее - прим. пер.).

17

- Нет, - отвечаю я искренне. Кроме нее, боль-ше нет никого.

Она снова ложится и прижимается грудью ко мне. Я ласкаю ей спину ладонью.

- В общем, вот так. Воздух с тобой очень тон-кий. Как на Луне, - повторяет она.

- На Луне воздух вовсе не тонкий, - воз-ражаю я. - На Луне вообще воздуха нет. Так что...

- Очень тонкий!.. - шепчет она. Может, не слышит, что я говорю, может, просто не хочет слышать - не знаю. Но от ее шепота мне неуютно. Черт знает почему. Есть в нем что-то тревож-ное. - А иногда и совсем истончается... И тогда ты дышишь вовсе не тем же воздухом, что я, а чем-то другим... Мне так кажется.

- Данных недостаточно... - бормочу я.

- В смысле - я о тебе ничего не знаю? Ты об этом, да? - спрашивает она.

- Да я и сам о себе ничего не знаю! - гово-рю я. - Ну правда! Я не в философском смысле, а в самом буквальном... Общая нехватка данных, понимаешь? По всем параметрам...

- Но тебе уже тридцать три, так? Ей самой - двадцать шесть.

- Тридцать четыре, - поправляю я. - Три-дцать четыре года два месяца.

Она качает головой. Потом выбирается из по-стели, подбегает к окну и отдергивает штору. За окном громоздятся бетонные опоры скоростной магистрали. В предрассветном небе над ними - белый череп луны.

Она - в моей пижаме.

18

- Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! - изре-кает она, указуя пальцем на небеса.

- С ума сошла? Холодно же! - говорю я.

- Где? На Луне?

- Да я о тебе говорю! - смеюсь я. На дворе февраль. Она стоит у самого подоконника, и я ви-жу, как ее дыхание превращается в белый пар. Ка-жется, лишь после моих слов она замечает, что мерзнет.

Спохватившись, она мигом запрыгивает обрат-но в постель. Я обнимаю ее. Пижама на ней - хо-лодная просто до ужаса. Она утыкается носом мне в шею. Нос ее тоже как ледышка.

- Уж-жасно тебя люблю, - шепчет она.

Я хочу ей что-то ответить, но слова застревают в горле. Я очень тепло отношусь к ней. В посте-ли - вот как сейчас - мы отлично проводим вре-мя. Мне нравится согревать ее своим телом; гла-дить, едва касаясь, ее длинные волосы. Нравится слушать ее дыхание во сне, а утром - завтракать с нею и отправлять ее на работу. Нравится полу-чать по почте телефонные счета, которые, я верю, она для меня составляет; наблюдать, как она раз-гуливает по дому в моей пижаме на три размера больше... Вот только чувству этому я никак не под-беру определения. Уж конечно, это не любовь. Симпатией - и то не назовешь...

Как бы это лучше назвать?

Так или иначе, я ничего ей не отвечаю. Просто ни слова на ум не приходит. И я чувствую, что сво-им молчанием чем дальше, тем больнее задеваю ее. Она не хочет, чтобы я это чувствовал, но я чувст-вую все равно. Просто провожу пальцами по неж-

19

ной коже вдоль позвонков - и чувствую. Совер-шенно отчетливо. Так мы молчим, обнявшись, и слу-шаем песню с неизвестным названием. Внезапно - ее ладонь у меня в паху.

- Женись на хорошей лунной женщине... Сде-лайте с ней хорошего лунного ребеночка... - лас-ково бормочет она. - Так будет лучше всего.

Шторы распахнуты, и белый череп смотрит на нас в упор. Все так же обнимая ее, я гляжу поверх ее плеча на луну. По магистрали несутся грузови-ки. Временами они издают какой-то недобрый треск - будто гигантский айсберг начинает раска-лываться, заплыв в теплые воды. 'Что же они там перевозят?' - думаю я.

- Что у нас сегодня на завтрак? - спрашивает она.

- Да ничего особенного. Как всегда. Колбаса, яйца, тосты. Салат картофельный со вчера остал-ся. Кофе. Тебе могу сварить 'кафе-о-лэ'...

- Кр-расота! - радуется она. - И яичницу сделаешь, и кофе, и тосты пожаришь, да?

- С удовольствием! - отвечаю я.

- Угадай - что я люблю больше всего на свете?

- Честно? Понятия не имею...

- Больше всего на свете, - говорит она, глядя мне прямо в глаза, - я люблю, чтоб зима, и утро такое противное, что встать нету сил; а тут - ко-фе пахнет, и еще такой запах, когда яичницу под-жаривают с колбасой, и когда тостер отключает-ся - дззын-нь! - просто вылетаешь из постели, как ошпаренная!.. Понял, да?

- Ладно! - смеюсь я. - Сейчас попробуем...

20

Я человек не странный.

То есть мне действительно так кажется.

Конечно, до 'среднестатистического человека' мне тоже далеко. Но я не странный, это точно. С какой стороны ни глянь - абсолютно нормаль-ный человек. Очень простой и прямой. Как стрела. Сам себя воспринимаю как некую неизбежность - и уживаюсь с нею совершенно естественно. Неиз-бежность эта настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня видят другие. Что мне до того? Как им лучше меня воспринимать - их проблема, не моя.

Кому-то я кажусь глупее, чем на самом деле, ко-му-то - умнее. Мне же самому от этого - ни жарко, ни холодно. Ведь образец для сравнения - какой я на самом деле - тоже всего лишь фанта-зия, отблеск моего же представления о себе. В их глазах я действительно могу быть как полным ту-пицей, так и гением. Ну и что? Не вижу в том ниче-го ужасного. На свете не бывает ошибочных мне-ний. Бывают мнения, которые не совпадают с на-шими, вот и все. Таково мое мнение.

С другой стороны, есть люди, которых моя вну-тренняя нормальность притягивает. Таких людей очень мало, но они существуют. Каждый такой че-ловек и я - точно две планеты, что плывут в мрач-ном космосе навстречу друг Другу, влекомые ка-кой-то очень природной силой, сближаются - и так же естественно разлетаются, каждый по сво-ей орбите. Эти люди приходят ко мне, вступают со мной в отношения - лишь для того, чтобы в один прекрасный день исчезнуть из моей жизни на-всегда. Они становятся моими лучшими друзьями,

21

любовницами, а то и женами. Некоторые даже умудряются стать моими антиподами... Но как бы ни складывалось, приходит день - и они покида-ют меня. Кто - разочаровавшись, кто - отчаяв-шись, кто - ни слова не говоря (точно кран без во-ды - хоть сверни, не нацедишь ни капли), - все они исчезают.

В моем доме - две двери. Одна вход, другая вы-ход. По-другому никак. Во вход не выйти; с выхо-да не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне через вход - и уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов вый-ти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробо-вать что-нибудь новое, кто-то - чтобы не тратить время. Кто-то умер. Не остался - никто. В квар-тире моей - ни души. Лишь я один. И, оставшись один, я теперь всегда буду осознавать их отсут-ствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, песенки, что они мурлыкали себе под нос, - все это осело по всей квартире странной призрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.

Иногда мне кажется - а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Видели - и по-тому приходили ко мне, и потому же исчезали. Словно убедились в моей внутренней нормально-сти, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормаль-ным - и дальше... И со своей стороны пытались что-то сказать мне, раскрыть передо мною душу... Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только мне предложить им было нечего. А если и было что - им все равно не хватало. Я-то всегда

22

старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен... Только ничего хорошего не получалось. И они уходили.

Конечно, было нелегко.

Но что еще тяжелее - каждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел. Будто чтобы уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя... Я знал эти правила. Странно - всякий раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я... Почему всё так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? По-чему, черт возьми?! Не знаю... Нехватка данных. И как всегда - ответ невозможен.

Чего-то недостает.

Однажды, вернувшись с собеседования насчет новой работы, я обнаружил в почтовом ящике от-крытку. С фотографией: астронавт в скафандре шагает по поверхности Луны. Отправителя на от-крытке не значилось, но я с первого взгляда сооб-разил, от кого она.

'Я думаю, нам не стоит больше встречаться, - писала она. - В ближайшее время я, видимо, вый-ду замуж за землянина'.

Лязгнув, захлопнулась дверь.

ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕ-ВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.

Пустеет экран.

Сколько еще будет так продолжаться? - ду-маю я. Мне уже тридцать четыре. До каких пор все это будет со мной твориться?

23

Особо я не терзался. Чего уж там - ясно как день: я сам во всем виноват. Ее уход - дело совер-шенно естественное, и я с самого начала знал, что все этим кончится. Она понимала, я понимал. Только мы всё надеялись, что вот-вот случится ка-кое-то маленькое, еле заметное чудо. Неуловимая случайность, которая перевернет наши жизни вверх дном... Но ничего подобного, конечно же, не случилось. И она ушла. Само собой, от ее ухода мне стало грустно. Однако мне уже приходилось испытывать эту грусть. И я нисколько не сомне-вался, что переживу эту грусть без труда.

Ведь я всегда ко всему привыкаю...

От такой мысли мне вдруг сделалось тошно. Будто черная желчь, разлившись внутри, подсту-пила к самому горлу. Я встал перед зеркалом в ван-ной и посмотрел на себя. Так вот ты какой - Я, Который На Самом Деле... Вот и свиделись. Много же ты стер в себе... Гораздо, гораздо боль-ше, чем казалось... Лицо в зеркале - старее, про-тивнее, чем обычно. Я беру мыло, тщательно мою лицо и натираю кожу лосьоном. Не спеша мою ру-ки и старательно вытираюсь новеньким полотен-цем. Затем иду на кухню и, отхлебывая пиво из банки, навожу порядок в холодильнике. Выкиды-ваю сгнившие помидоры, выстраиваю в ряд банки с пивом, проверяю содержимое кастрюль, состав-ляю список, что купить в магазине...

До самого рассвета я просидел в одиночестве, разглядывая луну и гадая: сколько еще это будет твориться со мной? Наступит день - и я снова встречу кого-то. Все будет очень естественно - как движение планет, чьи орбиты пересеклись. И мы

24

снова будем надеяться на какое-то чудо, каждый сам по себе, выжидать какое-то время, стирать свои души - и расстанемся, несмотря ни на что... До каких пор?!

2

Через неделю после того, как я получил ее от-крытку с Луной, мне пришлось отправиться по ра-боте в Хакодатэ. Не скажу, чтобы работа на сей раз попалась очень уж интересная, - ну да и выбирать особо не приходилось. Почти вся моя работа в принципе мало чем отличается от этой.

Вообще, чем рассуждать, повезло с работой или нет, лучше залезть в эту работу по самые уши - а там уже и разницу чувствовать перестанешь. Как с волнами в акустике. На каком-то пороге частот уже не различаешь, какой звук выше, какой ниже; а стоит зайти за этот порог - не то что высоту, сам звук разобрать невозможно...

Это был проект одного женского журнала: по-знакомить читательниц с деликатесами Хакодатэ. Мы с фотографом обследуем дюжину местных ре-сторанчиков, я сочиняю текст, он делает снимки. Всего материала - на пять страниц... Ну что ж. Раз существуют женские журналы - значит, кто-то должен и репортажи для них писать. Точно так же кому-то приходится собирать мусор на улицах или разгребать на дорогах снег. Должен кто-то и дворником быть. Нравится это ему или нет...

В общем, три с половиной года я зарабатывал на жизнь такой вот псевдокультурной деятельностью. Этакий дворник от литературы.

25

Обстоятельства вынудили меня уйти из фирмы, которой мы заправляли вместе с напарником - мо-им, хорошим приятелем до тех самых пор, - и по-сле этого я целых полгода валял дурака. Занимать-ся чем-либо ни сил. ни желания не было. Слишком много сюрпризов подкинула мне прошедшая осень. Жена ушла. Лучший друг погиб - странной, мис-тической смертью. Подруга исчезла - как в воду канула, не сказа' ни слова. Я встретил странных людей, которые втянули меня в странную исто-рию... А потом все кончилось - и я провалился в тишину, беспробудней которой не слышал с рож-дения. Жутким духом отсутствия всякой жизни пропитало мою квартиру. Полгода провел я здесь, скрываясь от мира. Если не считать редких выла-зок за покупками - самый минимум, лишь бы ноги не протянуть, - днем наружу не выходил. Только перед рассветом выбирался из дома и шатался но безлюдным улицам. С появлением первых прохо-жих возвращался домой и ложился спать.

Ближе к вечеру просыпался, сооружал себе простенький ужин, ел, кормил консервами кошку. А после ужина садился на пол в углу - и снова, снова прокручивал в памяти прошлое, пытаясь найти в цепи событий какой-то единый смысл. Пе-реставляя местами отдельные сцены; отслеживая моменты, когда я своим выбором мог что-либо из-менить; заново оценивая, верно ли поступил тогда-то и там-то... И так до заката. А потом - опять вы-бирался из дома и бродил по омертвевшему городу.

День, за днем я жил так - наверное, целых пол-года... Да, так и есть: с января по июнь семьдесят девятого. Книг не читал. Не раскрыл ни одной

26

газеты. Не слушал музыку. Не включал ни радио, ни телевизор. Почти не брал в рот спиртного. Про-сто не появлялось желания выпить. Что происхо-дило на свете, кто чем прославился, кто еще жив, кто помер - я понятия не имел. Нельзя сказать, что я отвергал информацию в любом виде. Просто - ничего нового знать не хотелось. То есть я чувствовал: мир вокруг продолжает вертеться. Ко-жей чувствовал - даже запершись в своей конуре. Только это не вызывало у меня ни малейшего ин-тереса. Легким беззвучным ветерком события ми-ра обдували меня почти незаметно - и уносились прочь.

А я все сидел на полу и прокручивал в памяти прошлое. И что удивительно - за полгода упор-ного, ночи напролет, самокопания мне нисколько это не наскучило. Слишком огромным и многомер-ным казалось то, что случилось со мной. Слишком реальным и осязаемым. Протяни руку - дотро-нешься. Будто какой-то монумент громоздился пе-редо мною в кромешной тьме. Здоровенный обе-лиск в мою честь... М-да, много крови тогда утек-ло. Одни раны затянулись со временем, другие открылись позже. И все же - полгода в своей до-бровольной тюрьме я сидел не затем, чтобы зали-зать раны. Мне просто требовалось время. Ровно полгода, чтобы собрать все случившееся в единую, прорисованную во всех деталях картину - и по-нять ее смысл. И я вовсе не замыкался в себе, не отрицал окружающую действительность - нет, этого не было. Обычный вопрос времени. Физи-ческого времени, чтобы восстановить себя и пере-родиться.

27

Во что именно переродиться - я решил первое время не думать. Мне казалось, что это - отдель-ный вопрос. И разобраться с ним можно как-ни-будь потом. А сначала необходимо встать на ноги и удержать равновесие.

Я не разговаривал даже с кошкой.

Телефон звонил - не брал трубку.

В дверь стучали - не открывал.

Иногда приходили письма.

Бывший напарник писал, что беспокоится за ме-ня - куда я пропал, чем занят. Что письмо по это-му адресу шлет наугад - вдруг я еще здесь прожи-ваю. Если я в чем-то нуждаюсь - пусть ему сооб-щу. Дела в конторе идут как обычно. Вскользь упоминал общих знакомых... Я перечитывал эти письма по нескольку раз, чтобы только уяснить смысл написанного (иногда приходилось перечи-тывать раз по пять), - и хоронил в ящике стола.

Писала бывшая жена. Посылала мне целый спи-сок сугубо деловых поручений. И описывала их су-губо деловым языком. А под конец сообщала, что снова выходит замуж - за человека, совершенно мне не знакомого. Словно подчеркивала: 'что со мной будет дальше - совершенно тебя не каса-ется'. Стало быть, моего приятеля, что ухлестывал за ней, когда мы разводились, она тоже послала куда подальше. Ну еще бы. Уж его-то я знал как облупленного. Так себе мужик, ничего примеча-тельного. Играл джаз на гитаре, с неба звезд не хватал. Даже интересным собеседником его на-звать трудно. Что она в нем нашла - ума не при-ложу. Впрочем, это уже их отношения... 'За тебя я не беспокоюсь, - писала она. - Такие, как ты,

28

всегда в порядке, что бы с ними ни произошло. Скорее я беспокоюсь за тех, кто с тобой еще ко-гда-нибудь свяжется... Представь себе, в послед-нее время меня беспокоят подобные вещи'.

Я прочитал письмо несколько раз - и тоже от-правил в стол.

Так понемногу текло время.

О деньгах я особенно не тревожился: на отло-женные сбережения можно было тянуть пример-но полгода, а кончатся - тогда и подумаю, что де-лать дальше.

Закончилась зима, пришла весна. Весеннее солн-це наполнило мою квартирку теплым, успокаива-ющим светом. Дни напролет я разглядывал прони-кавшие через окно лучи и замечал, как менялся их угол наклона. Весна разбудила в душе самые раз-ные воспоминания. О тех, кто ушел. И о тех, кто умер. Я вспомнил двух девчонок-близняшек - как мы жили с ними втроем. В семьдесят третьем году это было. Я жил тогда рядом с полем для гольфа. Вечерами, когда солнце только начинало садиться, мы пробирались под железной сеткой ограды и долго гуляли по полю, подбирая забытые кем-то мячи. И теперь, глядя на вечернее солнце, я вспо-минал тот давний пейзаж - закат над полем для гольфа...

Где они все теперь?

Пришли через вход. Ушли через выход. Вспомнил крохотный бар, куда мы так любили ходить с моим другом, ныне покойником. Вдвоем мы проторчали там без всякого смысла неверо-ятное количество времени. Сейчас, правда, мне кажется: то время и было самым осмысленным.

29

Странно, ей-богу... Вспомнил старомодную музы-ку, что там звучала. Тогда мы с ним только закан-чивали школу. А в баре том могли пить пиво и курить сколько влезет. И понятно, без этого заве-дения просто жизни себе не представляли. Ну и, конечно, все время разговаривали о чем-то. О чем - хоть убей, не помню. Помню, что разговаривали, и все.

Теперь он умер.

Попал в переплет, слишком много взвалил на се-бя - и поплатился жизнью.

Пришел через вход - и ушел через выход.

Весна разгоралась. Изменился запах у ветра. Новыми оттенками заиграла тьма по ночам. Звуки отдавались непривычным эхом в ушах. С каждым днем все отчетливей пахло летом.

В конце мая сдохла кошка. Совершенно внезап-но - без всяких предварительных симптомов. Про-снувшись однажды утром, я нашел ее на кухне - лежала в углу, свернувшись калачиком, и уже не дышала. Наверно, и сама не заметила, как умерла. Ее тело на ощупь напомнило мне вареную курицу из холодильника, а шерсть казалась грязней, чем при жизни. Кошку звали Селедка. Жизнь она про-жила, что и говорить, не очень счастливую. Никто ее не любил, да и сама никого особенно не любила. В глаза людям смотрела всегда с какой-то трево-гой. Таким взглядом, будто хотела сказать: 'ну вот, сейчас опять что-нибудь потеряю...' Вряд ли на свете найдется еще одна кошка с такими гла-зами. И вот - сдохла. Сдохни всего один раз - и больше никогда ничего не потеряешь. В этом, надо признать, большое достоинство смерти.

30

Я сунул дохлую кошку в бумажный пакет из су-пермаркета, бросил на заднее сиденье, сел за руль, поехал в магазин и купил лопату. Вернувшись в ма-шину, нашарил по радио музыкальный канал - и под ритмы поп-музыки, которую не слушал уже тысячу лет, отправился по шоссе на запад. Музы-ка большей частью играла какая-то бестолковая: 'Флитвуд Мэк', 'АББА', Мелисса, 'Манчестер', 'Би-Джиз', 'Кей-Си энд зэ Саншайн Бэнд', Донна Саммер, 'Иглз', 'Бостон', 'Коммодорз', Джон Денвер, 'Чикаго', Кении Логгинз... Эта музыка легко просачивалась в мозги - и растворялась бесследно, как пена. Полная лажа, подумал я. Хо-довой товар разового употребления. Модная жвач-ка, ради которой выворачивают карманы миллио-ны тинэйджеров...

Подумав так, я снова впал в меланхолию.

Просто сменилось поколение. Вот и все.

Стиснув руль, я попробовал вспомнить какие-то примеры полной лажи в той музыке, что звучала, когда подростком был я... Нэнси Синатра - вот уж было дерьмо!.. 'Манкиз' - ничуть не лучше. Да у того же Элвиса можно найти целую кучу со-вершенно бездарных вещей... Еще было такое чудо света по имени Трини Лопес. От большинства за-вывалок Пэта Буна во рту возникал привкус мыла. Фабиан, Бобби Райделл, Анетт... Ну и в самом кон-це списка, конечно же, 'Херманз Хермитс'. Вот уж где полная катастрофа...

Название за названием, в голове мельтешили лажовые английские банды. С волосами до задницы, в кретинских костюмах. Сколько я еще вспомню? 'Ханикамз', 'Дэйв Кларк Файв', 'Джерри энд

31

Писмэйкерз', 'Фредди энд Дримерз'... 'Джефферсон Эйрплэйн' с голосами окоченевших тру-пов. Том Джонс - от одного имени по телу су-дороги. И с ним его тошнотворный двойник Энгельберт Хампердинк. И еще эта парочка - Херб Альперт и Тиффана Брасс: каждый мотивчик - как проигрыш для рекламы зубной пасты. Лицеме-ры Саймон с Гарфанклом. Неврастеники 'Джек-сон Файв'...

Все, все то же самое.

Ничто не меняется. Всегда, всегда, всегда - по-рядок вещей на свете один и тот же. Ну разве что номер у года другой, да новые лица взамен ушед-ших. Бестолковая музыка разового употребления существовала во все времена - и в будущем вряд ли исчезнет. Все эти 'изменения' постоянны, как фазы старушки-Луны.

Очень долго я гнал машину, рассеянно думая про все это. По радио вдруг выдали 'Роллинг Стоунз'- 'Brown Sugar'1. Я невольно улыбнулся. Это была добрая песня. 'Как раз то, что надо', - пронеслось в голове. 'Brown Sugar' была супер-хитом, кажется, в семьдесят первом... Я попробо-вал вспомнить точнее год, но не смог. Да и черт с ним, какая разница. Семьдесят первый или семь-десят второй - сегодня это уже не имеет никако-го значения. Какой вообще смысл задумываться об этом всерьез?

Забравшись поглубже в горы, я съехал с трассы, отыскал подходящую рощицу и похоронил там

1 'Бурый сахар' (англ.) - хит с пластинки 'Роллинг Стоунз' 1971 года 'Липкие пальцы' ('Sticky Fingers').

32

кошку. Выкопал на опушке яму в метр глубиной, положил на дно Селедку в бумажном пакете - и засыпал землей. Прости, сказал я ей напоследок, но на большее нам с тобой рассчитывать не прихо-дится. Все время, пока я рыл яму, неподалеку пела какая-то птица. Высоко и протяжно, точно играла на флейте.

Заровняв могилку, я спрятал лопату в багажник и вырулил обратно на шоссе. Затем опять включил радио - и погнал машину в сторону Токио.

Ни о чем не думалось. Я просто слушал музы-ку - и все.

Сперва играли Род Стюарт и 'Дж. Гайлз Бэнд'. Потом ведущий объявил 'кое-что из 'олдиз"'. Оказалось - Рэй Чарльз, 'Born to Lose'. Очень грустная песня. 'Я рожден для потерь, - пел ста-рина Чарльз, - и теперь я теряю тебя'... Мне вдруг и правда стало смертельно грустно. Прямо чуть слезы не выступили. Иногда так бывает со мной. Какая-то случайность ни с того ни с сего за-девает самую тонкую струнку души... Я выключил радио, остановился у ближайшей заправки, зашел в ресторанчик и заказал овощных сэндвичей с ко-фе. Потом в туалете долго отмывал перепачканные землей руки. Из трех сэндвичей я съел лишь один, зато выпил две чашки кофе.

Как там моя Селедка, подумал я. Там, в яме, на-верное, темно - хоть глаз выколи, подумал я. И вспомнил, как комья земли ударялись о бумаж-ный пакет... Что делать, подруга. Такой финал - самый подходящий для нас. И для тебя, и для меня.

Целый час я просидел в ресторане, упершись взглядом в тарелку с сэндвичами. Ровно через час

33

подошла официантка в фиолетовой юбке и вышколенно-вежливо осведомилась, можно ли забрать тарелку. Я молча кивнул.

Ну что, сказал я себе наконец.

Пора возвращаться в мир.

3

В таком гигантском муравейнике, как наше Об-щество Развитого Капитализма, найти работу в принципе не очень сложно. Если, конечно, не слишком привередничать насчет ее рода и содер-жания.

В конторе, которой я раньше заведовал, мы по-стоянно редактировали тексты; кроме того, часто приходилось пописывать самому. И в бизнесе этом у меня еще оставались какие-то связи. Так что подрядиться куда-нибудь журналистом-внештатником, чтобы только покрыть расходы на жизнь, для меня труда не составляло. Не говоря о том, что жизнь моя вообще-то и не требует особых житей-ских расходов.

Отыскав записную книжку, я позвонил по не-скольким номерам. У каждого собеседника я пря-мо спрашивал, не найдется ли для меня какого-ни-будь занятия. Дескать по ряду причин я исчезал ненадолго из виду, но теперь, если возможно, хо-телось бы поработать. Как я и ожидал, мне сразу подкинули несколько 'горящих' заказов. Не ахти каких серьезных, конечно. Так, позатыкать слу-чайные дыры в бесконечном потоке рекламы. Мяг-ко выражаясь - большинство текстов, что мне

34

давали, глубиной смысла не отличались и вряд ли вообще были кому-то нужны. Организованный пе-ревод бумаги и чернил на дерьмо. И потому я то-же, особенно не напрягаясь, почти механически выполнял один заказ за другим. Первое время ра-боты было немного. Трудился я не дольше двух ча-сов в день, а все остальное время шлялся по горо-ду и смотрел кино. Посмотрел просто невероятное количество фильмов. Так продолжалось, навер-ное, месяца три. Достаточно, чтобы свыкнуться со странной мыслью: 'худо ли бедно, я все же участвую в жизни этого общества'.

Все изменилось с началом осени. Работы вдруг резко прибавилось. Телефон мой теперь надрывал-ся с утра до вечера, а приходившие письма едва умещались в почтовом ящике. Заказчики уже приглашали меня отужинать и вообще обращались со мной очень ласково, обещая в ближайшее время подкинуть чего-нибудь еще.

Почему так вышло - догадаться несложно. Принимая заказы, я не привередничал, брал, что дают. Работу всегда выполнял чуть раньше назна-ченных сроков. Никогда ни на что не жаловался. Плюс - отличался хорошим почерком. Ну и во-обще аккуратничал в мелочах. Даже там, где мои коллеги обычно не утруждали себя, доводил все до филигранности. И когда мало платили, не скривил физиономии ни разу. Разбуди меня в два часа но-чи и скажи: 'К-шести-утра-двадцать-страниц-по-четыреста-знаков-срочно!' - я сяду за стол и уже к половине шестого напишу все, что требу-ется. На какую угодно тему - будь то 'преиму-щества механических часов', 'привлекательность

35

сорокалетних женщин' или 'незабываемые до-стопримечательности города Хельсинки' (в кото-ром я, разумеется, никогда не бывал). Ну а велят переписать - ровно к шести еще и перепишу все заново... Чего уж удивляться, что репутация моя только росла.

Очень похоже на разгребание снега лопатой.

Снег все сыплет и сыплет - а я методично раз-гребаю его и раскидываю по обочинам.

Ни жажды славы, ни желания как-то отличить-ся на трудовом фронте. Просто: снег падает - я разгребаю. Старательно и аккуратно. Призна-юсь, не раз я ловил себя на мысли, что перевожу свою жизнь на дерьмо. Но постепенно я пришел к выводу: ведь и бумага с чернилами тоже перево-дятся на дерьмо; и если вместе с ними переводит-ся моя жизнь - стоит ли жаловаться на мировую несправедливость? Мы живем в Обществе Разви-того Капитализма. Здесь перевод-на-дерьмо - выс-шая добродетель. Политики называют это 'опти-мизацией потребления'. Я называю это 'перево-дом на дерьмо'. Мнения расходятся. Но при всей разнице мнений неизменно одно: вокруг нас - об-щество, в котором мы живем. Не нравится - про-валивай в Судан или Бангладеш.

Ни к Судану, ни к Бангладеш я особого интере-са не испытывал.

А потому молчал - и работал дальше.

Постепенно стали приходить заказы не только от рекламных агентств, но и от глянцевых журна-лов. Уж не знаю почему, но в основном это были женские журналы. Понемногу я даже начал брать для них интервью и писать репортажи. Впрочем,

36

интереснее от этого работа не стала. Как требовал сам характер этих журналов, интервьюировать в основном приходилось звезд шоу-бизнеса разных калибров. А этим фруктам какой вопрос ни за-дай - ничего, кроме уклончивых фраз, в ответ не получишь. Все они знают, что отвечать, еще до то-го, как их спрашивают. А в самых клинических случаях через менеджера требуют предоставить им списки с вопросами - и готовят все ответы за-ранее. Стоит только спросить о чем-либо за пре-делами темы, которую предпочитает очередная семнадцатилетняя примадонна, как ее менеджер тут же встревает: 'Вопрос не по теме, мы не мо-жем на это отвечать!'... Я даже начинал всерьез опасаться: не дай бог, это чудо останется без ме-неджера - сообразит ли оно хотя бы, какой месяц следует за октябрем?

Само собой, называть подобный идиотизм сло-вом 'интервью' язык не поворачивался. И тем не менее я выкладывался на всю катушку. Сочинял вопросы, каких не встретишь в других интервью. До мелочей продумывал схему беседы. Причем старался вовсе не ради признания или чьей-либо похвалы. Просто вот так, выкладываясь на всю ка-тушку, я испытывал хоть какое-то облегчение... Такой вот аутотренинг. Выжимаешь себя до кап-ли. Прекрасная разминка для затекших пальцев и головы - и полный маразм с точки зрения само-реализации.

Социальная реабилитация... Никогда в жизни я еще не бывал так занят. Ре-гулярных заказов - хоть отбавляй, плюс постоян-но что-нибудь срочное. Любая работа, не нашед-

37

шая исполнителя, обязательно сваливалась на ме-ня. Так же, как и работа особо сложная или нуд-ная. В этом странном обществе я все больше упо-доблялся городской свалке подержанных автомо-билей: у кого бы ни начала барахлить колымага - все пригоняют свою рухлядь ко мне. Все что ни попадя - в мои полночные сумерки с кладбищенской тишиной.

Мало-помалу на моем счете в банке начали по-являться суммы, которых я раньше и представить себе не мог; при этом я был слишком занят, чтобы их тратить. Я сдал в утиль старенькую машину, устав бороться с ее недугами, и у приятеля по де-шевке приобрел 'субару-леоне'. Не самой послед-ней модели, но с довольно маленьким пробегом, а также с магнитофоном и кондиционером. Такой роскошной машины у меня раньше не было. При-кинув, что живу в неудачном районе, переехал в квартиру на Сибуя. Если не обращать внимания на бесконечный гул автотрассы за окнами - жилище весьма пристойное.

Иногда по работе встречался с девчонками. С не-которыми из них переспал.

Социальная реабилитация...

Я всегда знал заранее, с какими девчонками сто-ит спать - а с кем не вышло бы ни черта. А так-же - с кем этого не следует делать ни в коем слу-чае. С годами такие вещи начинаешь понимать под-сознательно. Кроме того, я всегда чувствовал, когда пора обрывать отношения. И потому всегда все проходило гладко. Я никого не мучил - и ни-кто не терзал меня. До дрожи в сердце, как и до ощущения петли на шее, не доводил никогда.

38

Серьезнее всего у меня сложилось с той девчон-кой из телефонной компании. Мы познакомились на новогодней вечеринке. Оба были навеселе, весь вечер подтрунивали друг над другом, а потом по-ехали ко мне - и по взаимному согласию заноче-вали в моей постели. Природа наградила ее свет-лой головой и великолепной задницей. Частенько мы садились в мою 'субару' и отправлялись путе-шествовать по окрестным городам. Порой, когда у нее появлялось настроение, она звонила и прямо спрашивала, можно ли остаться у меня на ночь. Настолько свободные, ни к чему не обязывающие отношения у меня за всю жизнь случились лишь с нею одной. Мы оба понимали, что эта связь ни к чему не ведет. Но смаковали остававшееся нам время жизни вдвоем, точно смертники - отсрочку исполнения приговора.

Давно уже на душе у меня не было так светло и спокойно. Мы постоянно ласкали друг друга и раз-говаривали полушепотом. Мы поедали мою стряп-ню и дарили друг другу подарки в дни рождения. Мы посещали джаз-клубы и потягивали коктейли через соломинки. Мы никогда не ругались. Каж-дый всегда понимал заранее, что нужно другому. Но все это кончилось. Однажды - раз! - и обо-рвалось, как пленка в кинопроекторе.

После ее ухода осталось чувство гораздо боль-шей опустошенности, чем я ожидал. Долго еще по-том глодала меня изнутри эта странная пустота. Я зависал в ней и никуда не двигался. Все проходи-ли мимо, исчезали куда-то - и лишь я прозябал один-одинешенек в какой-то пожизненной отсроч-ке... Ирреальность, застившая реальную жизнь.

39

Но даже не это было главным в моей пустоте.

Главной причиной моей пустоты было то, что эта женщина мне не нужна. Она мне нравилась. Мне было хорошо с нею рядом. Мы умели напол-нять теплом и уютом то время, когда бывали вме-сте. Я даже вспомнил, что значит быть нежным... Но по большому счету - потребности в этой жен-щине я не испытывал. Уже на третьи сутки после ее ухода я отчетливо это понял. Она права: даже с нею в постели я оставался на своей Луне. Ее со-ски упирались мне в ребра - а я нуждался в чем-то совершенно другом.

Четыре года я восстанавливал утерянное равно-весие. Работал как вол, корпел над каждым зака-зом, все выполнял безупречно - и завоевывал все большее доверие окружающих. Не скажу, чтобы многим, - но некоторым даже стал симпатичен. Мне же, разумеется, было этого недостаточно. Ка-тастрофически недостаточно. Слишком много сил и времени ушло лишь на то, чтобы вновь оказать-ся на старте.

Ну вот, подумал я наконец. В тридцать четыре года я вернулся к началу пути. Что с собой делать дальше? С чего начинать?

Впрочем, думать тут было особенно не о чем. Решение уже давно густой черной тучей плавало у меня в голове. Я просто не осмеливался осуще-ствить его, изо дня в день откладывая на потом...

Я должен вернуться в отель 'Дельфин'. От-туда все и начнется.

Там я должен встретиться с ней. С той девчон-кой, шлюхой высшей категории, которая и приве-ла меня в отель 'Дельфин' в первый раз... Потому

40

что Кики ждет меня там (читателю: теперь ей нуж-но дать какое-то имя. Пусть даже условное, на пер-вое время. Я назову ее Кики. Наполовину условное имя. Сам я узнаю, что ее так зовут, несколько поз-же. При каких обстоятельствах - объясню по-том; сейчас же просто наделю ее этим именем. Ее имя - Кики. По крайней мере, именно так в одном из уголков этого тесного мира звали ее когда-то1). Только Кики смогла бы повернуть ключ зажигания в моем заглохшем моторе. Я должен туда вернуть-ся. В комнату, из которой однажды выходят и не возвращаются. Смогу ли вернуться я - неизвест-но. Но нужно попробовать. Именно с этого и нач-нется мой новый жизненный цикл.

Собрав вещи в дорогу, я сел за стол и за пару ча-сов разделался с самыми горящими заказами. По-том снял трубку и отменил всю работу, расписан-ную в календаре на месяц вперед. Обзвонил кого только смог - и сообщил, что семейные обстоя-тельства вынуждают меня на месяц покинуть То-кио. Два-три редактора сперва поворчали немно-го, но смирились: все-таки о чем-то подобном я просил первый раз, да и сроки выполнения их за-казов истекали еще не скоро. В итоге я со всеми договорился. Ровно через месяц вернусь, пообе-щал я, и исполню все, чего только пожелаете. По-сле этого я сел в самолет и улетел на Хоккайдо. Произошло это в марте 1983 года.

Стоит ли говорить - одним месяцем мой 'вре-менный выход из боя' не ограничился.

1 В предыдущем романе 'Охота на овец' у героини нет имени. 'Кики' - одна из форм японского глагола 'слы-шать'.

41

 

4

Наняв такси сразу на два дня вперед, я мотался с коллегой-фотографом по заснеженным улицам Хакодатэ, переезжая от ресторанчика к ресторан-чику.

Репортаж у меня выходил добротный и скрупу-лезный. В такой работе самое главное - заранее собрать материал и составить подробный план действий. Ничего больше, если честно, и не требу-ется. До того как брать интервью, я собираю всю доступную информацию. Во-первых, существуют профессиональные ассоциации, которые снабжа-ют данными всех желающих вроде меня. Вступи в такую ассоциацию, заплати членский взнос - и больше половины репортажа, считай, у тебя в кармане. Потребовалось, допустим,, 'всё о делика-тесах Хакодатэ' - раскопают столько, что глазам не поверишь. Из лабиринтов памяти здоровенно-го компьютера выгребут все, что хоть как-то мо-жет тебе пригодиться. Потом распечатают, вложат в красивый конверт и доставят прямо на дом. Не бесплатно, конечно, - заплатишь какую-то сум-му. Но если учесть, что за эти деньги ты покупаешь силы и время, - сумма вполне терпимая.

Одновременно я сам не сижу на месте и добы-ваю свою, альтернативную информацию. Есть ведь и туристические бюро с их рекламными проспек-тами. И библиотеки с периодикой. Перелопатишь всё - соберешь уйму сведений. Там я и нахожу се-бе подходящие ресторанчики для репортажа. По-том звоню, узнаю часы работы, когда выходные. Тем самым сберегая драгоценное время для самих

42

интервью. Затем беру лист бумаги, составляю рас-писание на весь день. На карте города вычерчиваю самый короткий маршрут движения. В общем, до минимума свожу все факторы, которых не смог за-ранее просчитать.

После этого мы с фотографом едем в город и обходим один за другим все рестораны по списку. В целом - где-то около тридцати. К еде, понятно, всякий раз лишь притрагиваемся и с легким серд-цем оставляем все на тарелках. Проба вкуса на глаз. Оптимизация потребления... На этом этапе мы пока скрываем, что мы репортеры. И ничего не фотографируем. Уже выйдя на улицу, обсуждаем вкус того, что попробовали, и ставим оценку по десятибалльной шкале. Хорошо - оставляем в списке, плохо - вычеркиваем. Рассчитывая в ито-ге вычеркнуть больше половины. По ходу дела до-говариваемся с местным рекламным журнальчи-ком, он рекомендует нам пять-шесть ресторанов помимо нашего списка. В них тоже заглядываем. Выбираем. И уже составив окончательный список, звоним снова в каждый ресторан, сообщаем назва-ние журнала и просим разрешения на репортаж с фотосъемкой. На все это уходит два дня. Вече-ром в отеле я набрасываю черновик репортажа.

На следующий день фотограф быстренько де-лает снимки блюд, а я беседую с хозяевами заве-дений. Тоже на скорую руку. Таким образом, вы-полняем всю работу за трое суток. Конечно, есть репортеры, которые справляются с этим еще быс-трее. Только они ничего не проверяют заранее. Просто обходят самые популярные места в городе - и все. Некоторые даже умудряются писать

43

о блюдах, не пробуя их. Такие, если захотят, насо-чиняют что угодно - да так, что не придерешься. И, откровенно говоря, на земле едва ли найдется другой журналист, который бы выкладывался в подобных материалах, как я. Эта работа требует огромного напряжения, если хочешь выполнить ее на совесть; но если такого желания нет - можно сделать и спустя рукава. Между выполненным на совесть и сделанным спустя рукава разницы почти никакой. На первый взгляд и то и другое кажется практически одинаковым. И только если внима-тельно приглядеться, замечаешь небольшие раз-личия.

Рассказываю я все это вовсе не из стремления похвастаться. Просто хочу, чтобы стало понятно, чем я занимаюсь. И какому износу подвергаю себя каждый день.

С нынешим фотографом я не раз работал и раньше. В каком-то смысле мы схожи. Оба - про-фессионалы. Такая схожесть встречается у сани-таров в морге: все в стерильных перчатках, у каж-дого маска на поллица, на ногах - белые туфли без единого пятнышка... Вот и у нас так же. Рабо-таем стерильно и оперативно. Ни о чем посторон-нем не болтаем, уважаем работу друг друга. Ни на секунду не забываем, что этой бодягой оба зара-батываем на жизнь. Впрочем, как раз это уже не важно. Просто если уж беремся что-то делать, то делаем хорошо. И в этом смысле мы - профи.

Вечером третьего дня в отеле я дописываю ре-портаж.

...Четвертый, резервный день оказался у нас аб-солютно свободным. Закончив работу и не пред-

44

ставляя, чем бы еще заняться, мы взяли напрокат автомобиль, отправились за город и до самого ве-чера катались на лыжах. Вечер провели в кабачке за ужином и сакэ. День прошел размеренно и не-торопливо. Рукопись репортажа я передал фото-графу, чтобы тот увез ее в Токио: всю дальнейшую работу можно было доделать и без меня. Уже пе-ред тем, как заснуть, я позвонил в городскую спра-вочную Саппоро и попросил телефон отеля 'Дельфин'.

Номер мне сообщили сразу.

Я сел в постели, едва дыша. Теперь хотя бы из-вестно, что отель 'Дельфин' еще не разорился. Хоть за это можно не беспокоиться. На самом де-ле он мог разориться когда угодно - и никто бы не удивился. Я перевел дух и набрал записанный номер.

Трубку сняли почти мгновенно - после перво-го же гудка. Так, будто сидели и с нетерпением ждали моего звонка. Я даже слегка опешил. Что-то здесь явно не так. Слишком гладко, слишком профессионально.

Мне ответила молодая девица. Девица? Что за бред? Отель 'Дельфин' - не из тех, где за стой-кой сидят молодые девицы!

- Отель 'Дельфин' к вашим услугам! - про-щебетала она.

Совершенно сбитый с толку, я на всякий случай уточнил адрес отеля. Прежний. Значит, наняли себе девицу? Ну что ж. Дело хозяйское. Не стоит на этом зацикливаться...

- Я хотел бы заказать у вас номер, - сказал я Девице.

45

- Вы очень любезны. Одну секунду, соеди-няем вас с дежурным по размещению! - с хоро-шо натренированной жизнерадостностью пропе-ла она.

Дежурный по размещению?! В голове моей на-чалась какая-то каша. С этого момента я уже не пытался подыскать происходящему никаких объ-яснений. Что же, черт побери, стряслось с оте-лем 'Дельфин'?

- Извините за задержку, дежурный по раз-мещению слушает! - выпалил молодой мужской голос. Энергичный и приветливый. Образцово-показательный голос профессионала гостиничной службы.

Отогнав сомнения, я заказал одноместный но-мер на трое суток и продиктовал ему свое имя и номер телефона в Токио.

- Ваш заказ принят! Одноместный номер на трое суток с завтрашнего числа! - отрапортовал Дежурный По Размещению.

О чем еще спросить его, я сообразить не успел - а потому поблагодарил и в замешательстве пове-сил трубку. Повесив же ее, ощутил, что замеша-тельство лишь усилилось. Какое-то время я сидел без движения, уставившись на телефон. Так и чу-дилось, будто сейчас кто-нибудь позвонит и объ-яснит мне, что происходит. Но никакого объясне-ния не последовало. Ладно, махнул я рукой. Будь что будет. Сам поеду и на месте во всем разберусь. Все равно ведь придется поехать. Обратной доро-ги нет. И выбора не остается.

Позвонив на первый этаж, я попросил у де-журного расписание поездов на Саппоро. Завтра

46

в полдень как раз отходил один скорый. Затем я позвонил горничной, заказал в номер полбутылки скотча со льдом и стал смотреть телевизор. Шел какой-то западный боевик с Клинтом Иствудом. За весь фильм Клинт Иствуд ни разу не улыбнул-ся. Картина закончилась, я допил виски, погасил свет, заснул - и до рассвета не видел ни едино-го сна.

* * *

За окном вагона тянулись сплошные снега. Л по-пробовал глядеть в окно, но сразу заболели глаза. Никто из пассажиров глядеть в окно не пытался. Все знали: кроме снега, все равно ничего не уви-дишь.

Утром позавтракать я не успел и потому, не до-жидаясь обеда, отправился в вагон-ресторан. За-казал себе пива и омлет. За моим столиком мужчи-на лет пятидесяти в костюме и туго затянутом гал-стуке тоже пил пиво, заедая сэндвичем с ветчиной. Внешне он сильно смахивал на типичного специа-листа-технаря - технарем и оказался. Первым начав разговор, он сообщил, что работает инжене-ром в Силах Самообороны и занимается техобслу-живанием военных самолетов. Потом очень по-дробно рассказал мне, как советские истребители и бомбардировщики нарушают наш воздушный суверенитет. При этом вопрос о незаконности дей-ствий распоясавшейся советской авиации, похо-же, заботил его в самую последнюю очередь. По-настоящему его беспокоила только проблема эко-номичности у американского 'фантома' Ф-4. Он

47

сообщил, сколько горючего сжирает Ф-4 за один-единственный экстренный взлет. . - Это ж какое расточительство! - негодовал он. - Сколько топлива переводится на дерьмо! Да поручи они производство своих 'фантомов' япон-ским заводам - мы бы сократили им эти цифры чуть ли не вполовину! А в принципе мы и сами за-просто могли бы выпускать свои реактивные ис-требители-перехватчики - ничем не хуже 'фан-томов'! Было бы желание - хоть завтра!..

Тогда я и рассказал ему, что Перевод-На-Дерьмо - величайшее благо эпохи развитого капи-тализма. Япония покупает у Штатов реактивные истребители и запускает их в небеса, транжиря драгоценное топливо; благодаря этому колесо мировой экономики совершает еще один цикл - и Развитой Капитализм развивается еще дальше в своем развитии. Если же все перестанут произ-водить то, что нужно переводить на дерьмо, насту-пит Великий Хаос - и от мировой экономики останутся одни ошметки. Перевод-На-Дерьмо пи-тает мировой порядок, мировой порядок активи-зирует экономику, экономика производит еще больше объектов для переведения на дерьмо... Ну и так далее.

- Может, оно и так, - вроде бы согласился он, немного подумав. - И все-таки... Может, потому, что детство у меня на войну пришлось, когда все-го не хватало... Но такого устройства общества моя душа не принимает! Нашему-то поколению - не то что вам, молодым! - свыкнуться с такими премудростями сложновато.

Он горько усмехнулся.

48

Я вовсе не считал, что со всем этим свыкся, но затягивать разговор не хотелось - и я не стал воз-ражать. Свыкнешься тут, пожалуй! Мозгами по-нять еще получается. Но свыкнуться? Слишком большая разница между этими двумя состояния-ми... Я прикончил омлет, попрощался и поднялся из-за стола.

Вернувшись на свое место, я полчаса поспал, а затем до самого Саппоро читал биографию Дже-ка Лондона, купленную в книжной лавке у вокза-ла Хакодатэ. По сравнению с яркой, полной траге-дий и триумфов судьбой Джека Лондона, моя соб-ственная жизнь показалась серой и неприметной, как пугливая белка, хоронящаяся в ветках дуба в ожидании весны. По крайней мере, несколько минут мне действительно так казалось. Такая уж это штука - чужие биографии. Кому захочется читать биографию библиотекаря из городка Кава-саки, прожившего мирную жизнь и тихо померше-го в своей постели? Нет - читая чужие биографии, мы словно требуем некой компенсации за то, что в наших собственных жизнях не случается, увы, ни черта...

От станции Саппоро до отеля 'Дельфин' я ре-шил добраться пешком: багажа у меня не было, только сумка через плечо, а погода стояла велико-лепная - ни ветерка. Тротуары были завалены грязным, счищенным с дороги снегом, и прохожие передвигались по ним с великой осторожностью, обдумывая каждый шаг. Девчонки-старшекласс-ницы с пунцовыми от мороза щеками галдели на всю округу; изо рта у них валил пар - такой бе-лый и плотный, что хоть пиши на нем иероглифы.

49

Я вышагивал по улицам, разглядывая здания и прохожих. Последний раз я приезжал в Саппоро четыре года назад; однако теперь все казалось та-ким незнакомым, будто я не был здесь тысячу лет.

Прошагав полпути, я зашел в кофейню, где вы-курил сигарету и выпил крепкого кофе с коньяком. Вокруг меня вертелась обычная жизнь обычного города. В углу еле слышно ворковала влюбленная парочка; бизнесмен, обложившись бумажками, корпел над какой-то цифирью; стайка студентов обсуждала предстоящий лыжный поход и послед-ний альбом 'Полис'... Стандартная картинка из повседневности любого нормального города. На-блюдай ее что здесь, что в Иокогаме, что в Фукуоке - разницы никакой. И все-таки, несмотря на такую всеобщую одинаковость (впрочем, возмож-но, как раз из-за нее) - именно в этой кофейне, именно за этим столиком и с этой чашкой в руке я вдруг ощутил особенно жуткое, прожигающее до самых костей одиночество. Мне вдруг предста-вилось: я - совершенно чужеродное тело. Ни это-му городу, ни этой повседневности я никак не при-надлежу.

Конечно, если спросить меня, каким же кофей-ням я принадлежу хотя бы у себя в Токио, - я отвечу, что ни в Токио, ни где-либо еще таких мест просто нет. И все-таки - в токийских ко-фейнях я такого ужасного одиночества не испы-тываю. В токийских кофейнях я просто пью кофе, читаю книги - в общем, убиваю время, не напря-гаясь. Ведь там это - часть моей повседневности, о которой я предпочитаю не задумываться слиш-ком глубоко.

50

Здесь же, в Саппоро, я переживаю одиночество человека, высаженного на крохотном острове да-леко за Полярным кругом. Всегда один и тот же пейзаж. Все выглядит так же, как на любом другом острове в этих широтах. Но если бы можно было сорвать с него покровы льда и снега - этот остров отличался бы от всех известных мне островов на Земле. Мне так кажется. Он похож - но он не та-кой. Как иная планета. Планета, где говорят на од-ном со мной языке, носят похожую одежду, где лица принимают знакомые выражения. И все-та-ки - что-то принципиально не так. Мир, в кото-ром не срабатывает какой-то закон Природы. Вот только какой закон срабатывает, а какой нет, при-ходится раз за разом испытывать на собственной шкуре. Ошибусь хоть раз - и мне крышка: все во-круг поймут, что я инопланетянин. Все тут же по-вскакивают с мест и, окружив меня, начнут тыкать пальцами.

- ТЫ НЕ ТАКОЙ! - закричат они. - НЕТАКОЙ-НЕТАКОЙ-НЕТАКОЙ!!!

Рассеянно прихлебываю кофе, предаваясь по-добной 'мыследеятелъности'.

Химеры, химеры...

Но что правда - я ведь действительно одинок. Ни с чьей реальностью не пересекаюсь. И в этом-то вся проблема. Что бы ни произошло - я всегда возвращаюсь к самому себе. Ни с кем и ни с чем не связанный.

Когда я последний раз влюблялся всерьез?

Миллион лет назад. В перерыве между Великими Ледниками. В какие-то совершенно доисториче-ские времена - юрский период или что-то вроде.

51

Все, что окружало меня тогда, давно исчезло с ли-ца земли. Динозавры, мамонты, саблезубые тигры. Газовые бомбы в саду Императорского дворца. Все это кануло в Лету - и наступил Развитой Капита-лизм. И я остался в нем один-одинешенек.

Я заплатил за кофе, вышел на улицу - и, не ду-мая ни о чем, зашагал прямиком к отелю 'Дельфин'.

Точной дороги я не помнил и потому слегка беспокоился, смогу ли быстро его найти. Вол-новался я, как оказалось, совершенно напрасно. Отель отыскался сразу. Умопомрачительный билдинг в двадцать шесть этажей сам вырос перед глазами. По-модернистски изогнутые линии сти-ля 'Баухаус'; огромные сверкающие блоки из стекла и нержавеющей стали; широченная эста-када для заезда автомобилей, и вдоль нее - фла-ги чуть ли не всех стран мира; швейцары в уни-форме, энергичными жестами зазывающие маши-ны гостей на парковку; стеклянный лифт, стрелой уносящий к ресторану под самой крышей... Толь-ко слепой не заметит такое! На мраморных ко-лоннах у самого входа я еще издали разглядел ре-льефные изображения дельфина, а под ними - крупные буквы:

'DOLPHIN HOTEL'.

Секунд двадцать я стоял с открытым ртом, раз-глядывая эту громадину. И наконец вздохнул - так глубоко и протяжно, что успел бы, наверное, за это время долететь до Луны.

Я совершенно обалдел,

И это еще слабо сказано.

52

 

5

До скончанья века стоять перед отелем, разинув рот, не годилось - и я решил зайти внутрь. Все-та-ки адрес тот же. И название совпадает. И даже за-казан номер на мое имя. Никуда не денешься - придется зайти.

По дорожке пологой эстакады я поднялся к вертушке входных дверей, толкнул ее - и ступил внутрь.

Фойе отеля напоминало огромный спортзал, по-толок которого исчезал в такой вышине, что со-знанием не фиксировался. Сквозь стены, полно-стью стеклянные, струился натуральный солнеч-ный свет. По всему залу были расставлены дорогие диваны, а между ними в кадках буйно произраста-ли какие-то фикусы с мясистыми листьями. По ле-вую руку пространство фойе перетекало в роскош-ный кофейный зал. Из тех кофейных залов, где закажешь сэндвичей - и тебе принесут четыре су-перкачественных бутербродика, каждый размером с визитку, на здоровенном серебряном блюде. А к ним - изысканно сервированные огурчики с кар-тофельными чипсами. Затем подадут еще чашечку кофе - и выставят счет, на сумму которого пообе-дала бы досыта семья из четырех человек. На ог-ромной стене висела картина маслом метра три на четыре, пейзаж - заливные луга Хоккайдо. И хо-тя я не назвал бы картину шедевром, одни разме-ры ее внушали чувство, близкое к благоговению.

Похоже, отмечались какие-то торжества: в фойе было полно посетителей. Сразу на нескольких диванах расположилась группа мужчин, все как

53

один - средних лет и в костюмах с иголочки; оживленно беседуя, они то и дело кивали друг дру-гу и заливисто хохотали. Что кивки головой, что манера закидывать ногу на ногу были у всех совер-шенно одинаковыми. Наверняка какие-нибудь вра-чи или преподаватели вуза. Рядом, отдельно от мужчин - или все-таки вместе? - ворковала стай-ка молоденьких женщин, половина из них в кимо-но, половина - в платьях. Кое-где мелькали и ев-ропейские лица. В строгих костюмах, неброских галстуках и с 'дипломатами' на коленях дожида-лись назначенных встреч бизнесмены.

Одним словом - новый отель 'Дельфин' про-цветал.

Идеально Инвестированный Капитал уверенно, без сучка без задоринки проворачивался перед мо-ими глазами.

Чего стоит закрутить такую махину - это я представлял хорошо. В свое время я сочинил нема-ло рекламных текстов для целой сети первокласс-ных гостиниц. Когда эти люди задумывают отгро-хать очередной отель - они первым делом садят-ся и досконально просчитывают все заранее. Они собирают толпы профессионалов, которые заби-вают в компьютер все данные, какие только воз-можны, и производят скрупулезнейшую калькуля-цию. Они предсказывают объемы туалетной бума-ги, потребляемой отелем за год при такой-то цене за рулон. Они нанимают студентов, расставляют их на перекрестках города и заставляют регист-рировать плотность пешеходного потока каждой улицы Саппоро. Они вычисляют, сколько в этом потоке молодежи соответствующего возраста -

54

и выводят потенциальную частоту свадеб в городе на ближайшие годы. Они прогнозируют все. Сво-дят риск предприятия к минимуму. Очень долго и основательно разрабатывают Генеральный План, назначают Ответственных Лиц - и, наконец, по-купают землю. Вербуют персонал. Запускают шум-ную рекламную кампанию. Любые проблемы, ко-торые можно решить за деньги - при условии, что эти деньги когда-нибудь да вернутся, - решают, вбабахивая в проект любые суммы... Такой вот 'Большой Бизнес'.

Понятное дело - заправлять таким бизнесом может только очень мощная организация, собрав-шая у себя под крышей множество разных фирм. Ведь как тут ни пытайся избежать риска - всегда останется то, что предугадать невозможно. И лишь подобный конгломерат мог бы в случае провала раскидать все убытки между участниками и не пойти ко дну.

В общем, скажу откровенно: новый отель 'Дельфин' был совершенно не в моем вкусе. И будь то обычная ситуация, я в жизни бы не поселился в таком месте за свои деньги. Чересчур дорого - и чересчур много лишнего. Но теперь делать не-чего. Нравится, не нравится - а вот он, какой есть: в корне преобразившийся, новый отель 'Дельфин'.

Я подошел к стойке регистрации и представил-ся. Девицы в униформе небесной расцветки, слов-но по команде, наградили меня улыбками из рек-ламы зубных щеток. Как муштровать персонал до такой улыбчивости - отдельный секрет Искус-ства Оптимального Инвестирования. Фирменные

55

блузки девиц резали глаз своей белизной, а при-чески смотрелись безупречно, как у манекенов. Всего девиц было три, и одна из них - та, что по-дошла ко мне, - носила очки. Очень мила, от-метил я про себя, и даже очки к лицу. Оттого что подошла именно она, на душе у меня посветлело. Как-никак, из всей троицы она была самой сим-патичной и понравилась мне с первого взгляда. В улыбке ее было нечто притягательное, и душа к ней сразу потянулась. Как будто именно она во-площала собой дух отеля, которому здесь пола-гается быть. Мне даже почудилось, что сейчас она взмахнет легонько волшебной палочкой, как фея в диснеевском мультике, - и прямо из возду-ха появится ключ от номера в облачке золотистой пыльцы...

Но вместо волшебной палочки фея воспользо-валась компьютером. Настучав на клавиатуре мою фамилию и номер кредитки, она сверилась с экра-ном, еще раз ослепительно улыбнулась - и вручи-ла мне ключ от номера 1532. Вместе с рекламным буклетиком, который я попросил.

И тогда я поинтересовался у нее, когда открыл-ся этот отель.

В прошлом году, в октябре, ответила она, не за-думываясь. И пяти месяцев не прошло.

- Извините... Можно вопрос? - сказал я. На моей физиономии засияла та же производственно-жизнерадостная улыбка, что и у нее (да-да, у меня тоже есть такая на крайний случай). - Раньше на этом месте стоял совсем маленький отель, который тоже назывался 'Дельфин', не так ли? Вы случай-но не знаете, что с ним стало?

56

Идеальная Гармония ее улыбки еле заметно на-рушилась. Так по зеркальной поверхности очень тихого пруда вдруг разбегутся круги от брошен-ной пивной пробки - и уже через секунду все за-стывает снова. Но когда эта улыбка застыла вновь, она была уже чуть-чуть не такой, как прежде. Я с большим интересом наблюдал за этими трансфор-мациями. Казалось, вот-вот из воды вынырнет ка-кой-нибудь Дух Пруда и начнет уточнять у меня, какую пробку я сейчас бросал, желтенькую или беленькую? Но никакого Духа, конечно же, не вы-нырнуло.

- Видите ли... - Она поправила указательным пальцем очки на носу. - Это было еще до откры-тия нашего отеля, поэтому... Информацией такого рода мы, как бы сказать...

Она замолчала посередине фразы. Я ждал, что она продолжит, но продолжения не после-довало.

- Мне очень жаль, - только и сказала она.

- Хм-м-м! - протянул я. Чем дольше мы разго-варивали, тем интереснее мне с нею становилось. Я тоже захотел поправить указательным пальцем очки на носу, но очков у меня, к сожалению, не было. - Ну хорошо, а от кого здесь я мог бы полу-чить 'информацию такого рода'?

Она задумалась на несколько секунд, задержав дыхание. Улыбка с ее лица улетучилась. Все-таки когда задерживаешь дыхание, улыбаться не полу-чается, хоть тресни. Кто не верит - пусть сам по-пробует.

- Одну секунду! - вдруг сказала она и, отвер-нувшись, скрылась в подсобке. А через полминуты

57

появилась вместе с типом лет сорока в строгом черном костюме. Судя по внешности, это был ис-тинный Профессионал Гостиничного Менеджмен-та. По работе мне не раз доводилось встречаться с такими субъектами. Улыбка почти никогда не схо-дит у них с лица - но может принимать до двадца-ти пяти конфигураций в зависимости от обстоя-тельств. От холодно-вежливой - до сдержанно-удовлетворенной. Для каждой улыбки свой номер. От Номера Один - до Номера Двадцать Пять. Улыбки нужных номеров подбираются по ситуа-ции, как клюшки для разных ударов в гольфе. Та-ким был и этот тип.

- Добро пожаловать! - улыбнулся он Улыбкой Человека, Разрешающего Любые Споры, и учтиво наклонил голову. Вид мой, похоже, не оправдал его ожиданий: он оглядел меня с головы до ног - и его улыбка резко сменилась другой, ранга на три пониже. На мне были: плотная охотничья курт-ка на меху (на груди - значок с фигуркой Кита Харинга1), меховая шапка (австрийская, из обмун-дирования альпийских стрелков), крутые поход-ные штаны с целой дюжиной накладных карманов и крепкие сапоги-снегоходы. Все это были доро-гие, добротные вещи, обладавшие совершенно ре-альным качеством - слишком реальным для ат-мосферы этого отеля. Но тут уж я не виноват. Просто бывают разные стили жизни - и разные способы мышления.

1 Кит Харинг (Keith blaring, 1958-1990) - американский художник направления "нью-арт', один из корифеев жан-ра граффити. Скончался от СПИДа за год до выхода в свет

этой книги.

58

- Мне сообщили, вы интересуетесь информа-цией о нашем отеле? - осведомился он небывало учтивым тоном.

Упершись ладонями в стойку, я спросил у него то же, что спрашивал у девицы.

- Прошу меня извинить... - произнес он, вы-держав короткую паузу. - Но нельзя ли узнать, что заставляет вас интересоваться отелем, кото-рый был здесь ранее? Если это возможно, хотелось бы знать причину...

Я в двух словах объяснил. Дескать однажды я останавливался в отеле, что был здесь раньше, и подружился с его хозяином. Теперь вот заехал его проведать, смотрю - все теперь по-другому. Хотелось бы узнать, что с ним стало. Совершенно частный, не касающийся ничьего бизнеса интерес.

Мой собеседник несколько раз кивнул.

- Должен признаться, мы также не в курсе ни-каких подробностей на этот счет... - сказал он, осторожно подбирая слова. - Могу лишь сооб-щить, что земельный участок с тем... предыдущим отелем 'Дельфин' выкупила наша фирма, и на месте старого здания было построено новое. На-звание действительно осталось прежним, но сам отель - совершенно другое предприятие и ничего общего с тем, что было здесь ранее, не имеет.

- А зачем тогда оставлять название?

- Вы извините, но... Подобные детали, увы...

- И куда делся старый хозяин, вы тоже не знаете?

- Мне очень жаль, но... - ответил он, переклю-чая лицо в режим Улыбки Номер Шестнадцать.

- Ну а кого мне лучше об этом спрашивать?

59

- Как вам сказать... - Он чуть склонил голову набок. - Видите ли, мы - служебный персонал, и нас не посвящают в вопросы того, что было до открытия предприятия. Поэтому и на ваш вопрос, кого лучше об этом спрашивать, нам ответить, мяг-ко говоря...

Его речь сохраняла железную логику, и все-та-ки - что-то было не так. И в его ответах, и в сло-вах девицы чувствовалась какая-то фальшь. Не то чтобы сильно резало слух. Но и пропустить мимо ушей не получалось. Когда по работе приходится постоянно брать у людей интервью - что-что, а чутье на такие вещи развивается само собой... Манера речи, направленной на умолчание. Выра-жения лиц людей, говорящих неправду. Никаки-ми доводами этого не обоснуешь. Просто чувству-ешь: от тебя что-то скрывают. И все.

Одно было ясно: больше из этой парочки не вы-тянуть ни черта. Я поблагодарил типа в черном. Тот легонько кивнул и скрылся за дверью подсоб-ки. Когда он исчез, я поинтересовался у девицы си-стемой гостиничного питания и сервисом в номе-рах. Она с большим усердием принялась отвечать на поставленные вопросы. Я слушал и неотрывно смотрел ей в глаза. Очень красивые глаза. Если смотреть в них долго, начинает казаться, будто видишь что-то еще. Перехватив мой взгляд, она вспыхнула. И из-за этого понравилась мне еще больше. Почему? Не знаю. Может, потому, что ка-залась мне Духом Отеля 'Дельфин'? Я поблаго-дарил ее, отошел от стойки, вызвал лифт и отпра-вился к себе в номер.

60

1523-й оказался номером хоть куда. Для одно-местного - необычайно широкая кровать, на ред-кость просторная ванна. Холодильник забит на-питками и закуской. Письменный стол - мечта графомана; ящики ломятся от конвертов и писчей бумаги. В ванной собрано все, что только возмож-но - от шампуня и ополаскивателя для волос до лосьона после бритья и банного халата. Гардероб, по вместительности не уступающий отдельной ком-нате. Новенький ковер с мягким ворсом по самую щиколотку.

Я снял куртку, разулся, плюхнулся на диван и принялся читать рекламный буклет, полученный от девицы. Буклет уже сам по себе претендовал на шедевральность. Кто как, а уж я собаку съел на вы-пуске рекламных буклетов и качество подобных изданий оцениваю мгновенно. В буклете этого отеля все было безупречно. Абсолютно не к чему прицепиться.

Как сообщалось в буклете, 'отель 'Дельфин" - гостиничный комплекс принципиально нового ти-па, построенный с учетом особенностей жизни со-временного мегаполиса. Новейшее оборудование, высококлассный сервис двадцать четыре часа в сут-ки. Обилие свободного места привносит легкость и непринужденность в обстановку каждого номе-ра. Концептуально подобранный интерьер вызы-вает ощущение домашнего очага и уюта...'

В довершение ко всему буклет гарантировал та-кую штуку, как 'аура человечности'. Что, видимо, Могло означать лишь одно: 'Все это стоило нам бе-шеных денег, так что не удивляйтесь нашим рас-ценкам'.

61

Чем больше я вчитывался, тем сильнее поражал-ся: ей-богу, чего здесь только нет! Подземный тор-говый центр. Бассейн с сауной и солярием. Крытые теннисные корты, оздоровительный клуб с трена-жерами для шейпинга и инструкторами; зал для переговоров с синхронными переводчиками; пять ресторанов, три бара. Ночной кафетерий. Если приспичит, можно даже заказать лимузин. Офисы с оргтехникой и канцелярскими принадлежностя-ми - заходи кто хочешь, работай в свое удоволь-ствие. Любые услуги, какие только можно вообра-зить. На крыше - площадка для вертолетов...

Нет на свете того, чего бы здесь не было.

Новейшее оборудование. Изысканный интерьер.

Что же за фирма, интересно узнать, тащит на себе всю эту махину? Я заново просмотрел весь буклет от корки до корки - однако ни единого упоминания об организации, заправляющей оте-лем, не обнаружил. Что за чертовщина? Ведь ясно как день: отгрохать первоклассную гостиницу и успешно управлять ее делами может только очень мощная профессиональная корпорация, владею-щая целой сетью таких же отелей по всей стране. И раз уж она, эта корпорация, взялась за такое де-ло, то непременно должна и имя свое указывать, и рекламировать другие отели той же сети. Ска-жем, если вы остановились в отеле 'Принс', то вам обязательно предложат адреса и телефоны всех остальных 'Принс-отелей' в стране. Это уж как пить дать.

И кроме того - за каким дьяволом этакий монстр унаследовал название задрипанного отелишки, что был здесь раньше?

62

Но сколько я ни думал, даже тени ответа в со-знании не всплывало.

Я бросил буклет на стол, закинул ноги на диван, устроился поудобнее - и стал разглядывать пей-заж за окном пятнадцатого этажа. Но видел там лишь иссиня-голубое небо. И чем дольше я смот-рел в это бездонное небо, тем крошечнее, тем бес-смысленнее себя ощущал.

С ностальгической грустью вспоминал я старый отель 'Дельфин'. Что ни говори, а из его окна смотреть было куда интереснее.

 

6

До самого вечера я убивал время, исследуя вну-тренности отеля. Обошел рестораны и бары, осмо-трел бассейн, сауну, оздоровительный клуб, тен-нисные корты; заглянул в торговый центр, где ку-пил пару книг. Послонялся по огромному фойе, забрел в зал игровых автоматов и несколько раз помучил 'однорукого бандита'. Время умирало легко, и вечер наступил почти сразу. Прямо как в Луна-парке, даже подумал я. Есть такой особен-ный способ убивать время.

Когда стемнело, я вышел из отеля и отправился шататься по вечернему Саппоро. Чем дольше я бродил, тем отчетливее проступала в памяти гео-графия города. Когда я останавливался в старом отеле 'Дельфин', приходилось шататься по этим улочкам изо дня в день - так долго, что хоть с то-ски помирай. И уж за каким поворотом что нахо-дится я, в общем, помнил до сих пор. В том, старом

63

отеле 'Дельфин' не было даже буфета - а если бы и был, вряд ли нам захотелось бы там трапезни-чать, - и мы с подругой (то есть с Кики) постоян-но ели где-нибудь по соседству. Так что на этот раз я целый час шлялся по знакомым улочкам с чувством, будто забрел в кварталы своего детства. Солнце зашло, и морозный воздух начинал пощи-пывать кожу. Плотный, не желающий таять снег поскрипывал под ногами. Ветра не было, гулять по улицам было приятно. Воздух очистился и посве-жел, и даже кучи снега на перекрестках, пепельно-серые от выхлопных газов, поблескивали в огнях ночного города, как огромные фантастические му-равейники.

Если сравнивать с прошлым, - кварталы вокруг отеля 'Дельфин' преобразились. Конечно, 'про-шлое' в моем случае означало всего-навсего собы-тия четырехлетней давности, так что большинство заведений на улочках остались прежними. Да и об-щая атмосфера, по большому счету, не изменилась. Но с первой же минуты своей прогулки я ощутил: Время здесь не стояло на месте. С десяток мага-зинчиков оказались закрыты на реконструкцию, о чем сообщали объявления перед входом. Сразу в нескольких местах строились высотные билдинги. Драйв-ины с гамбургерами для автомобили-стов, салоны с одеждой от всемирно известных мо-дельеров, автошопы с европейскими лимузинами в громадных витринах, модернистские кафетерии с экзотическими деревьями во внутренних сади-ках, умопомрачительные офисы чуть не полностью из стекла - немыслимые до сих пор заведения не-виданных конструкций вырастали одно за другим,

64

уже одним своим обликом выталкивая из жизни обшарпанные выцветшие трехэтажки, недорогие трактирчики с тряпичными вывесками над входом и лавки дешевых сладостей со всеми их кошками, дремлющими у керосиновых печек средь бела дня. При взгляде на эти улочки в душе рождалось стран-ное ощущение, точно от вида детских молочных зубов - будто вынужден временно жить рядом с тем, что очень скоро исчезнет, сменившись чем-ни-будь новым. Сразу несколько банков открыли но-вые отделения. Похоже, ветер перемен гулял по этим улочкам именно благодаря появлению отеля 'Дельфин'. Ведь что ни говори, а когда такая гро-мадина вдруг вырастает на совершенно безликой, богом забытой окраине - будто нефтяной фонтан вырывается из-под земли на бесхозном пустыре: постепенно и неизбежно начинает меняться весь баланс окружающей жизни. Приходит качествен-но иной потребитель, возрастает активность насе-ления. Подскакивают цены на землю.

А может быть, все эти изменения - нечто более глобальное? Может, не появление отеля 'Дельфин' повлекло за собой перемены, но сам отель - малая часть всех этих Больших Перемен? Скажем, всего лишь один из проектов в долгосрочном Пла-не Реконструкции Города...

Я зашел в кабачок, где когда-то уже бывал, вы-пил сакэ, немного поел. В кабачке было грязно, шумно, дешево и вкусно. Когда хочется перекусить где-нибудь, я всегда выбираю заведение пошумнее. Так спокойнее. И одиночества не ощущаешь, и с са-мим собой разговаривай вслух сколько влезет - никто не услышит.

65

Тарелка моя опустела, но хотелось чего-то еще; я опять заказал сакэ. И вот, отправляя в желудок чашку за чашкой горячей рисовой водки, я нако-нец задумался: что я делаю и какого черта здесь нахожусь? Отеля 'Дельфин' больше нет. Чего бы я ни ожидал от него - все впустую: отель 'Дельфин' сгинул с липа земли. Его просто не сущест-вует. Взамен осталась только эта технократиче-ская уродина, напоминающая сверхсекретную кос-мическую базу из 'Звездных войн'... Все это лишь сон, моя запоздалая мечта. Мне они просто при-снились - отель, канувший в прошлое, и Кики, растворившаяся в дверном проеме. Может, и прав-да - кто-то там плакал по мне. Но все уже кончи-лось. Ничего не осталось. Чего еще тебе здесь на-до, приятель?

Так оно и есть, подумал я. А может, и вслух произнес. Так и есть, больше здесь ничего не ос-талось. Мне ничего здесь больше не нужно.

Стиснув губы, я долго сидел, пристально гля-дя на бутылку с соевым соусом на стойке перед собой.

Когда долго живешь один, поневоле начинаешь пристально разглядывать что попало. Разговари-вать с собой то и дело. Ужинать в шумных трак-тирчиках. Тайно любить свой подержанный авто-мобиль. И понемногу отставать от жизни.

Я вышел из трактирчика и направился обратно в отель. Хотя забрел я довольно далеко, найти до-рогу назад труда не составило. На какой из улочек ни задрал бы я голову - отель 'Дельфин' гро-моздился перед глазами. Как те волхвы с Востока, что по звездам в ночи вычисляли свой путь не то

66

в Иерусалим, не то в Вифлеем, - добрался я до отеля 'Дельфин'.

Вернувшись в номер, я сразу же принял ванну. Затем, пока сохли волосы, разглядывал ночной Саппоро, раскинувшийся за окном. Из окошка ста-рого отеля 'Дельфин', вспомнил я, просматрива-лось здание с конторой какой-то фирмы. Что за фирма была, я так и не понял, но явно какой-то офис. Люди бегали по этажам, в делах по самые уши. А я целый день наблюдал за ними из окна. Куда-то теперь подевалась та фирма? Помню, бы-ла там одна девчонка - очень даже ничего себе. Что, интересно, с нею стало? И чем все-таки зани-малась та контора?..

Больше делать было нечего, и какое-то время я бесцельно шатался по номеру. Затем плюхнулся в кресло и включил телевизор. Передачи были од-на другой тошнотворнее. Будто мне один за дру-гим демонстрируют все разновидности блевотины, созданной искусственным путем. Поскольку бле-вотина искусственная, омерзения сразу не насту-пает. Но стоит поглазеть чуть подольше - и начи-нает казаться, что она настоящая. Я выключил те-левизор, оделся, вышел из номера и отправился в бар на двадцать шестом этаже. Плюхнулся на та-бурет перед стойкой и принялся за водку с содо-вой, в которую выдавили лимон. Одна стена в баре была полностью стеклянной - окно от пола до по-толка. Я потягивал водку с содовой и озирал рас-простертый внизу ночной Саппоро. Обстановка вокруг напоминала космический мегаполис из 'Звездных войн'. Впрочем, должен признать: бар оказался весьма достойным. И выпивку здесь сме-

67

шивали как надо. И бокалы качеством не уступали содержимому. Стоило этим бокалам соприкоснуться, как по всему бару расплывался мелодич-ный, приятный звон.

Не считая меня, в баре было лишь три посетите-ля. Двое мужчин средних лет в самом укромном углу пили виски и бубнили о чем-то заговорщиче-скими голосами. Уж не знаю, что именно они так таинственно обсуждали - но, похоже, нечто судь-боносное для всего человечества. Скажем, разра-батывали секретный план покушения на Дарта Вэйдера1. Кто их знает.

За столиком же справа сидело юное создание женского пола, лет тринадцати-пятнадцати, го-лова в наушниках от плейера, - и сосало через соломинку какой-то коктейль. Красивый ребенок. Длинные прямые волосы, длинные же ресницы, а в глазах - трогательная прозрачность, при виде ко-торой хозяйку их сразу хотелось пожалеть непо-нятно за что. Пальцы ее выстукивали по деревян-ной столешнице неведомый ритм; пожалуй, лишь эти пальцы - странным контрастом ко всему про-чему в ее облике - выглядели действительно дет-скими. Хотя взрослой я бы тоже ее не назвал. Но в ней уже пробудилось то особое отношение к ми-ру, при котором женщина смотрит на все вокруг сверху вниз. Не в плохом смысле, не агрессивно. Просто - как бы тут лучше выразиться - нейт-рально смотрит на мир сверху вниз, и все. Как на улицу из окна.

1 Дарт Вэйдер - предводитель темных сил и воплоще-ние Зла в киносериале 'Звездные войны'.

68

В действительности, однако, девчонка вообще никуда не смотрела. Взгляд ее, похоже, не падал ни на что конкретно. На ней были джинсы, белые кроссовки и спортивный джемпер с надписью 'GENESIS' огромными буквами. Рукава джемпе-ра поддернуты до самых локтей. Методично и са-мозабвенно она отстукивала по столешнице ритм, с головой погрузившись в музыку своего плейера. Временами ее губы чуть заметно двигались, подпе-вая неведомой песне.

- Это у нее лимонный сок, - словно оправды-ваясь, пояснил бармен, возникнув у меня перед глазами. - Сидит тут, ждет, когда мать вернется...

- Угу, - неопределенно промычал я в ответ. И в самом деле - странная должна быть картина: пигалица лет тринадцати сидит в ночном баре, слу-шает плейер и что-то пьет в одиннадцатом часу ве-чера. Однако не напомни мне об этом бармен - и я не уловил бы ничего странного. По мне, так она смотрелась здесь очень естественно и органично.

Я попросил еще водки и завязал с барменом 'светскую беседу'. О природе, о погоде и прочей бесконечно-бессмысленной ерунде. И чуть погодя как бы вскользь обронил - мол, все здесь так по-менялось за последние пару лет, не правда ли? На лице его появилось озадаченное выражение, и он сообщил, что до открытия отеля 'Дельфин' рабо-тал в одном из токийских отелей и о Саппоро по-чти ничего не знает. Тут в бар стали подтягивать-ся еще посетители, и наш разговор завершился сам собой - абсолютно бесплодно.

Я прикончил уже четвертое виски. Чувствовал, что запросто могу выпить еще - но слишком заси-

69

живаться не хотелось; ограничившись четырьмя, я расписался на чеке, включив выпивку в общий счет. Когда я встал из-за стойки и направился к выходу, девчонка все так же сидела за столиком и слушала плейер. Мать ее не показывалась, лед в лимонном соке совсем растаял, - но ей, похо-же, было на это совершенно плевать. И только когда я поднялся с табурета, она посмотрела пря-мо на меня. Две-три секунды она разглядывала мое лицо - и вдруг еле заметно улыбнулась. Или, может, ее губы просто дрогнули лишний раз? Так или иначе - мне почудилось, будто она на меня посмотрела. И от взгляда ее - как бы стран-но это ни прозвучало - в груди у меня что-то дрогнуло. Необъяснимое ощущение - словно эта девчонка сама выбирала меня... Странная дрожь в душе, такой я никогда еще не испытывал. Слов-но взлетаешь над полом на пять-шесть санти-метров.

В полнейшем замешательстве я вошел в лифт, спустился на пятнадцатый этаж и вернулся в но-мер. 'Чего это тебя так разобрало?' - удивлялся я сам себе. 'Двенадцатилетняя, или сколько ей там, соплячка осчастливила тебя улыбкой? Да она тебе в дочки годится, кретин!..'

'GENESIS'1... Вот, пожалуйста: еще одна бан-да с идиотским названием.

Впрочем, то обстоятельство, что на ее джемпе-ре я увидел именно это слово, показалось мне до ужаса символичным. Начало начал.

1 Genesis (производное от греч.) - истоки, начало; в Биб-лии - 'Книга Бытия'.

70

И все-таки. Какого черта называть таким огромным, всепоглощающим словом рок-н-ролльную

банду?

Не разуваясь, я повалился на кровать и с закры-тыми глазами попытался восстановить в памяти образ девчонки. Плейер. Бледные пальцы отсту-кивают по столу ритм. Genesis. Растаявший лед в бокале...

Начало начал.

Лежа недвижно с закрытыми глазами, я чувст-вовал, как во мне медленно циркулирует алкоголь. Я развязал шнурки, скинул ботинки и забрался в постель.

Похоже, я был куда более измотан и пьян, чем воображал. Я лежал и ждал, чтобы какой-нибудь женский голос произнес рядом: 'Э, милый, се-годня ты перебрал!' Но никто ничего не сказал. Я был абсолютно один. Начало начал.

Дотянувшись до выключателя, я погасил тор-шер. 'Опять небось приснится отель 'Дель-фин"', - еще успел подумать я в темноте. Но ничего не приснилось. Открыв поутру глаза, я ощутил внутри лишь какую-то бессмысленную пустоту. Абсолютный ноль, подумал я. Ни снов, ни отеля. Я нахожусь в совершенно вздорном месте и занимаюсь полнейшей ерундой. Поход-ные сапоги валялись на полу у кровати, точно два околевших щенка.

Небо за окном закрывали мрачные низкие тучи. Это небо выглядело таким холодным, что каза-лось, вот-вот пойдет снег. Посмотришь в такое небо - вообще ничего делать не хочется. На часах

71

пять минут восьмого. Ткнув пальцем в пульт дис-танционного управления, я включил телевизор и, не вылезая из постели, стал смотреть программу утренних новостей. Ведущие долго рассказывали что-то о предстоящих выборах. Минут через пят-надцать я плюнул, выключил телевизор, встал и поплелся в ванную, где сполоснул лицо - и при-нялся за бритье. Для пущей бодрости я решил мур-лыкать увертюру из 'Женитьбы Фигаро'. Вскоре, однако, поймал себя на том, что вроде как мурлы-чу увертюру из 'Волшебной флейты'. Чем больше я старался вспомнить, что откуда, - тем лишь сильнее запутывался. За что бы ни взялся я в это утро - все наперекосяк. Бреясь, порезал щеку. Надев сорочку, вдруг обнаружил, что на манжете оторвана пуговица.

В ресторане за завтраком я снова увидел ее - вчерашнюю девчонку из бара. В обществе взрослой женщины - матери, надо полагать. Никакого плейера при ней уже не было. Одетая во все тот же джемпер с надписью 'GENESIS', она сидела за столиком и с невыносимой скукой на физиономии прихлебывала чай. Ни к ветчине, ни к яичнице пе-ред собою почти не притронулась. Ее мать - да, судя по всему, именно мать - оказалась миниа-тюрной женщиной лет сорока или чуть больше. Волосы собраны в узел на затылке. Свитер из вер-блюжьего кашемира поверх белоснежной блузки. Брови - точь-в-точь как у дочери. Нос очень пра-вильный, аристократической формы. Томная за-труднительность, с которой она намазывала себе бутерброд, выдавала в ней натуру, привыкшую оча-ровывать собой всех и вся. В ее движениях скво-

72

зило нечто такое, что могут позволить себе лишь женщины, постоянно находящиеся в центре вни-мания.

 Когда я проходил мимо их столика, девчонка вдруг подняла взгляд и посмотрела мне прямо в лицо. И весело улыбнулась. На этот раз - совер-шенно отчетливо, совсем не так, как вчера. Ошиб-ки быть не могло...

Завтракая в одиночку, я пытался занять чем-то голову, но после воспоминания о ее улыбке боль-ше ни о чем толком не думалось. За какую бы еще мысль я ни брался, в мозгу лишь прокручивались одинаковые слова - и ничего не происходило. По-этому я просто завтракал в одиночку, разгляды-вая перечницу перед носом, - и не думал вообще ни о чем.

7

Заняться было нечем. Ни служебных обязанно-стей, ни персональных желаний. Хватит с меня: я уже пожелал остановиться в отеле 'Дельфин' - и вот что получилось. Отеля, в котором, перево-рачивались судьбы людей, больше -нет - и здесь уже ни черта не изменишь. Ты проиграл, приятель. Руки вверх.

Тем не менее я спустился в фойе, расселся на роскошном диване и попытался составить в уме расписание на день. Но расписание не составля-лось. Осматривать местные достопримечательно-сти не хотелось - а куда еще пойдешь? Подумал было убить время в кино - но, во-первых, не шло ничего приличного, а во-вторых - ну что за бред:

73

тащиться из Токио в Саппоро, чтобы убивать вре-мя в кинотеатре!.. Чем же заняться?

Нечем.

И я решил пойти в парикмахерскую.

В конце концов, с этой вечной токийской заня-тостью я уже полтора месяца не стригся!

Так что это очень правильное решение. Здравое и реалистичное. Выдалось свободное время - марш в парикмахерскую! Совершенно разумно. С какой стороны ни смотри - поступок, за который не стыдно.

Я пришел в парикмахерскую при отеле. Чистую, свежую, благоухающую - одно удовольствие на-ходиться внутри. Надеялся, что будет очередь и придется долго ждать - но, как назло, стояло обычное утро буднего дня, и никакой очереди не было в помине. По серо-голубым стенам салона были развешаны абстрактные картины, а из ди-намиков кабельного радио растекались кантаты Баха в обработке Жака Руше. Назвать все это 'па-рикмахерской' просто не поворачивался язык. Этак скоро придется мыться в бане под хоралы грегорианские. А в приемной Налогового управ-ления медитировать под 'нью-эйдж' Сакамото Рюити...

Стриг меня совсем молоденький мастер, еле-еле за двадцать. Как и вчерашний бармен, тоже не знал о Саппоро ни черта. Когда я рассказал ему, что раньше на этом месте стоял другой, совсем нека-зистый отелишко, который тоже назывался 'Дельфин', - он лишь вымолвил: 'Что вы говорите?' - и тут же потерял к рассказу интерес. Подобные темы, как видно, были ему в принципе до лампоч-

74

ки. Очень стильный малый. В сорочке от 'Мен'з Биги'. Впрочем, дело свое он знал неплохо - и я вышел из парикмахерской удовлетворенный хотя бы этим.

Вернувшись в фойе, я снова задумался - куда бы еще себя деть? На всю стрижку ушло каких-то сорок минут.

Но в голову ничего не приходило.

От нечего делать я просидел какое-то время на диване в фойе, разглядывая окружающее прост-ранство. За стойкой приема я заметил вчерашнюю девицу в очках. Мы встретились с нею глазами, и она как будто слегка напряглась. С чего бы? Не-ужели факт моего существования как-то отразил-ся в ее сознании? Трудно сказать...

Время подошло к одиннадцати. Можно и насчет обеда подумать. Я вышел из отеля и неторопливо побрел по улице, размышляя, где и что мне хоте-лось бы съесть. На какой бы ресторанчик ни падал взгляд - желудок оставался равнодушным. Про-клятый аппетит не приходил. Наконец я плюнул, зашел в первую попавшуюся забегаловку и заказал спагетти с салатом. И бутылку пива. Небо за ок-ном еще с утра обещало разродиться снегопадом, да все никак не решалось. Огромная туча нависала над городом, словно Летающий Остров из книжки про Гулливера. Предметы вокруг приобрели от-четливый пепельный оттенок. Что вилка, что са-лат, что пиво в бутылке - все сделалось пепельно-серым. Любые попытки что-либо придумать в та-кую погоду заранее обречены.

Наконец я решился: вышел на улицу, поймал такси, поехал в центр и стал убивать время в

75

огромном универмаге. Купил носки, пару нижнего белья, батареек про запас, зубную щетку походно-го типа и кусачки для ногтей. А также пакет бутер-бродов на вечер и толстый стакан для бренди. Ни в одной вещи из этого списка особой необходимо-сти я не испытывал. Покупками занимался с един-ственной целью: убить время. И убил таким обра-зом целых два часа.

Выйдя из универмага, я долго бродил по улицам безо всякой цели и разглядывал витрины. Когда надоело и это, зашел в случайную кофейню, зака-зал кофе и снова раскрыл биографию Джека Лон-дона. Так худо-бедно скоротал время до вечера. День закончился, точно скучное кино. Что ни го-вори, а от убивания времени тоже можно устать до боли в суставах.

Вернувшись в отель, я направился было через фойе прямо к лифту, но вдруг услыхал, что меня окликают по имени. Оказалось - та самая деви-ца в очках. Звала меня прямо из-за своей стойки. Я подошел, и она, ни слова не говоря, провела меня в самую дальнюю секцию. Секция называ-лась 'Прокат автомобилей', и все вокруг было усеяно рекламными буклетами. За стойкой не было ни души. Девица вертела в пальцах авторуч-ку и смотрела на меня со странным выражени-ем - будто бы с удовольствием что-то рассказа-ла мне, если бы знала, как. С первого взгляда я понял: ей непонятно, ей трудно и страшно не-удобно за себя.

- Извините... Не могли бы вы делать вид, что разговариваете со мной о прокате автомобиля? - попросила она. И как бы невзначай обвела глазами

76

фойе. - Дело в том, что нам запрещается вести ча-стные разговоры с клиентами...

- Нет проблем! - сказал я. - Я выспрашиваю у вас расценки, вы мне о них подробно рассказы-ваете. Никаких частных разговоров.

Она слегка зарделась.

- Вы уж простите... У нас в отеле очень жест-кие правила. Я улыбнулся.

- А зато вам очки идут!

- Прошу прощения?

- Я говорю, очки вам очень даже к лицу, - по-яснил я.

Она поправила пальцем оправу. И кашлянула пару раз в кулачок. Явно из тех женщин, которых легко смутить.

- Видите ли, я хотела спросить у вас кое-что... - произнесла она, справившись с замешательством. - Кое-что личного характера.

Мне вдруг захотелось погладить это лицо, успо-коить ее хоть как-то - но это было невозможно, и я просто слушал, что она говорила.

- Насчет отеля, о котором вы говорили вчера... Ну который был здесь раньше, - очень тихо про-должала она. - Что это был за отель? Это был приличный отель?

Я стянул со стойки буклет с картинками автомо-билей и принялся делать вид, что старательно его изучаю.

- А что конкретно вы имеете в виду, когда го-ворите 'приличный отель'? - поинтересовался я.

Она вцепилась пальчиками в концы воротничка белоснежной блузки, нервно потеребила их секунд десять. И снова откашлялась.

77

- Ну... Я не знаю, как объяснить... Скажем, не было ли у него какой-нибудь странной репута-ции? Поверьте, мне это очень важно - узнать про тот старый отель...

Я посмотрел ей в глаза. Как я уже заметил рань-ше, глаза были очень красивые, ясные. Я посмотрел в эти глаза чуть подольше - и она снова вспыхнула.

- Я, конечно, не знаю, почему это для вас так важно, - сказал я. - Но если я начну рассказы-вать - получится слишком длинно. Так что прямо здесь и сейчас у нас с вами разговора не выйдет. Вы же на работе - дел, наверно, по горло...

Она покосилась на сослуживцев, суетившихся за стойкой приема. И прелестными белыми зубка-ми закусила губу. Затем поколебалась несколько секунд - и решительно кивнула.

- Хорошо. Тогда... не могли бы мы поговорить, когда я закончу работу?

- А когда вы заканчиваете?

- В восемь. Но здесь, около отеля, я с вами встретиться не могу. У нас очень жесткие прави-ла... Если можно, где-нибудь подальше отсюда.

- Ну если вы знаете, где можно спокойно по-говорить, - я могу поехать куда угодно.

Она снова кивнула, задумалась на пару секунд- и, вырвав страничку из блокнота, набросала авто-ручкой название заведения и простенькую схему, как добираться.

- Ждите меня вот здесь. Я приду к половине де-вятого, - сказала она.

Я взял у нее листок и сунул в карман.

На сей раз она сама посмотрела мне прямо в глаза.

78

- Только, прошу вас, не подумайте обо мне странного... Я вообще впервые в жизни так посту-паю. Нарушаю правила то есть. Просто в этом случае уже нельзя иначе. Почему - я потом объ-ясню.

- Ни в коем случае не думаю о вас ничего странного. Можете не беспокоиться, - сказал я. - Я не подонок какой-нибудь. Особой симпа-тии я обычно у людей не вызываю - но стараюсь не делать так, чтоб им было за что меня ненави-деть.

Вертя в пальцах авторучку, она немного поду-мала над моими словами - но, похоже, не совсем поняла их смысл. Ее губы сложились в неопреде-ленную улыбку, а указательный палец еще раз по-правил очки на носу.

- Ну, до встречи! - сказала она и, раскланяв-шись со мной по-уставному, ушла в свою секцию. Очаровательное создание. И при этом - явно душа не на месте.

Я вернулся в номер, достал из холодильника бу-тылку пива и выпил, истребив заодно половину универмаговских бутербродов с говядиной. Ну вот, подумал я. Теперь хоть понятно, с чего начи-нать. Словно повернулся ключ в зажигании - и, хотя я еще понятия не имел, куда ехать, моя машина медленно тронулась с места. Для начала и это неплохо.

Я зашел в ванную, сполоснул лицо и снова по-брился. Молча, спокойно побрился. Без песно-пений. Протер кожу лосьоном, почистил зубы. И затем критически осмотрел свою физиономию в зеркале, чего не делал уже очень давно. Ничего

79

нового это зрелище мне не открыло - и никакой дополнительной веры в себя не принесло. Лицо как лицо. Каким и было всегда.

Б полвосьмого я вышел из номера, спустился вниз, прямо у выхода сел в такси и протянул води-телю бумажку с адресом. Тот молча кивнул, очень скоро довез меня куда нужно и высадил прямо пе-ред входом в здание. Счетчик показывал какую-то тысячу с мелочью1.

Скромный уютный бар в подвале пятиэтажки, не успел я распахнуть дверь, окатил меня саксо-фонным соло Джерри Маллигана - и надо при-знать, для такой древней пластинки звук был сов-сем неплохим. Этот альбом записывали, еще когда Джерри носил патлы до плеч и рубаху, расстегну-тую до пупа, а в банде с ним играли Чет Бейкер и Боб Брукмайер. Когда-то я здорово по ним заво-рачивался. Еще в те времена, когда никаких адамов антов2 не было и в помине.

Адам Ант!

Черт бы их побрал с такими именами.

Я уселся за стойку и под высококачественное соло Джерри Маллигана принялся обстоятельно, не торопясь потягивать 'Джей-энд-Би'3 с водой. На часах восемь сорок пять, а та, кого я ждал, все не появлялась, но я особо не беспокоился. Ну

1 Около 10 долларов США - соответствует примерно десяти минутам езды на такси.

2 Adam Ant (англ.) - 'Муравей Адам' - псевдоним Стюарта Годдарда, звезды английского панк-рока конца 70-х годов.

3 'J&B' - марка шотландского виски.

80

задержалась на работе, подумаешь. Бар пришелся мне по душе, да и убивать время в одиночку я дав-но научился. Допив первое виски, я заказал еще. И, поскольку больше смотреть было не на что, стал разглядывать пепельницу.

Без пяти девять она наконец появилась.

- Извините! - быстро проговорила она. - За-держаться пришлось. Клиентов набежало к концу дня, да еще и смена запоздала...

- За меня не беспокойтесь, - ответил я. - Мне все равно время девать некуда.

Она предложила пересесть за столик в углу. Я взял свой бокал с виски и пересел. Она стянула кожаные перчатки, размотала клетчатое кашне, скинула длинное серое пальто. И осталась в то-неньком желтом свитере и темно-зеленой шерстя-ной юбке. Ее грудь, обтянутая свитером, оказалась куда больше, чем я подозревал. В ушах - изящные золотые сережки.

Она заказала 'Блади Мэри'.

Когда заказ принесли, она сразу взяла стакан и отпила глоток. Как насчет ужина? - поинте-ресовался я. Она ответила, что еще не ужинала, но перекусила немного в четыре часа и поэтому не очень голодна. Я отпил виски, она - 'Блади Мэри'. В бар она примчалась, изрядно запыхав-шись, и первые полминуты не говорила ни слова - примерно столько ей потребовалось, чтобы хоть чуть-чуть отдышаться. Я взял с тарелки орех, какое-то время изучал его, потом отправил в рот и разгрыз. Взял еще один орех. Тоже поизучал, отправил в рот и разгрыз. Так, орех за орехом, я ждал, пока она восстановит дыхание.

81

Она успокоилась, вздохнув напоследок особенно глубоко. Очень глубоко и долго. Даже сама смути-лась - и встревоженно глянула на меня, проверяя, не слишком ли глубоко она вздохнула напоследок.

- Тяжело на работе? - спросил я.

- Угу, - кивнула она. - Просто с ума сойти. Я еще не очень втянулась, да и сам отель совсем не-давно открылся - начальство всех муштрует на первых порах...

Она положила руки на стол и сцепила пальцы. На правом мизинце я заметил единственное колеч-ко. Скромное, серебряное, без какого-либо изыс-ка. Секунд двадцать, наверное, мы сидели и оба разглядывали это колечко.

- Так все-таки - как насчет того, старого оте-ля 'Дельфин'? - наконец спросила она. - Кста-ти, я надеюсь, вы не журналист какой-нибудь?

- Журналист? -удивленно переспросил я. - Что это вы опять, ей-богу?

- Ну просто спрашиваю... - сказала она. Я промолчал. Она закусила губу и какое-то вре-мя сидела, уставившись в одну точку на стене.

- Там вроде был какой-то скандал поначалу... И после этого начальства стало жутко всего боять-ся. Всяких там репортеров и журналистов. А так-же любых вопросов насчет передачи земли... Ну, вы же понимаете? Ведь если об этом начнут в газе-тах писать - отелю не поздоровится. Там же весь бизнес - на доверии клиента... Репутация будет подорвана, так ведь?..

- А что, уже где-нибудь об этом писали?

- Один раз в еженедельнике. Насчет каких-то крупных взяток... И что якобы на тех, кто землю

82

продавать не хотел, натравили не то якудзу, не то ультраправых - и все-таки вынудили... Что-то

вроде этого.

- И в этом скандале был замешан старый отель

'Дельфин', так?

Чуть ссутулившись над бокалом, она отпила еще 'Блади Мэри'.

- Я думаю, да. Поэтому наш менеджер и на-прягся так, когда вы старый отель упомянули. Еще как напрягся, вы заметили?.. Но если честно, ника-ких подробностей я об этом не знаю. Слышала только - новый отель называется так потому, что до сих пор существует какая-то связь со старым отелем... Мне об этом сказал кое-кто.

- Кто?

- Да... один из наших 'костюмчиков'.

- Костюмчиков?

- Ну, менеджеров в черных костюмах...

- Понятно... - сказал я. - А кроме этого вы что-нибудь слышали о старом отеле 'Дельфин'?

Она покачала головой. Затем пальцами левой руки сдвинула - и посадила обратно колечко на мизинце правой.

- Страшно мне, - произнесла она вдруг полу-шепотом. - Все время страшно. До ужаса...

- Что страшно? Что о вас напишут в газетах?

Она снова покачала головой, почти незаметно. Потом поднесла бокал к губам и, задумавшись, за-мерла в такой позе. Не знаю, как еще объяснить - но казалось, будто ей физически больно от мыслей в голове.

- Да нет же, я не об этом... Бог с ними, с газета-ми. Пускай пишут что угодно - я-то здесь ни при

83

чем, правда? Это начальство будет с ума сходить -ну и ладно... Я о другом. О самом отеле, о здании. Понимаете, там, внутри происходит что-то такое... Очень странное. Нехорошее что-то. И не вполне нормальное.

Она замолчала. Я допил виски и заказал еще. И для нее - еще 'Блади Мэри'.

- В каком смысле - 'ненормальное'? Можете объяснить? - спросил я. - У вас есть какие-то конкретные примеры?

- Конечно, есть, - потухшим голосом сказала она. - Есть, только... Это очень трудно объяснить словами как следует. Собственно, я поэтому до сих пор и не рассказывала никому. Понимаете, сами-то ощущения ужасно конкретные, а как только по-пытаешься их описать - выходит какая-то раз-мазня... И рассказать толком не получается.

- Что-то вроде очень реалистичного сна?

- Нет! Сны - это другое! Сны я тоже вижу иногда. Если долго смотреть какой-нибудь сон, то ощущение реальности из этого сна постепенно уходит. А здесь все наоборот! Здесь, сколько бы ни прошло времени, - чувство, что это реальность, остается таким же! Всегда, всегда, всегда, сколько бы оно ни продолжалось, - все как живое перед глазами...

Я молчал.

- Ну хорошо... Я сейчас попробую рассказать как-нибудь, - решилась она и глотнула еще из бо-кала. Затем взяла салфетку и промокнула губы.

- В январе это случилось. В самом начале янва-ря. Только закончились новогодние праздники. И мне выпало идти в вечернюю смену. Вообще-то

84

у нас девушек в вечернюю обычно не ставят - но в тот день как-то получилось, что больше некого. Закончила я работу где-то около полуночи. Всех, кто заканчивает так поздно, фирма развозит за свой счет по домам на такси. Потому что ни метро, ни электрички уже не ходят... В двенадцать я пе-реоделась, села в служебный лифт и поехала на шестнадцатый этаж. На шестнадцатом у нас ком-ната для отдыха персонала. А я там книжку за-была. Книжку-то можно было и завтра забрать - но уж очень дочитать хотелось. А тут сотрудни-ца, с которой мне вместе на такси возвращаться, задержалась немного. Вот я и решила - съезжу, как раз книжку заберу. Села в лифт и поехала... На шестнадцатом этаже номеров для гостей нет, только служебные помещения. Комната отдыха, например, там вздремнуть можно, или кухня, что-бы чаю попить. Так что я часто езжу туда, несколь-ко раз в день.

В общем, останавливается лифт, двери открыва-ются, я выхожу. Как всегда. Ни о чем не задумыва-ясь. Знаете, так часто бывает. Когда занимаешься чем-то очень привычным или идешь по давно зна-комым местам - не думаешь, что делаешь, дейст-вуешь автоматически. Вот и я так же: просто сде-лала шаг из лифта, не размышляя. То есть о чем-то я все-таки думала, конечно. Сейчас уже не помню, о чем... Выхожу я из лифта, руки в карманах паль-то, и вдруг вижу: вокруг меня - темнота! Абсо-лютный мрак, ничего не видать. Я назад - а двери уже закрылись! Сперва подумала - свет отклю-чили. Но тут же поняла: быть такого не может. Потому что в отеле установлена система автоном-

85

ного энергоснабжения. Как раз для таких случаев. И если свет вырубает, она сразу включается. Мгно-венно, автоматически. С нами учебную тревогу проводили, поэтому я знаю. Электричество тут ни при чем. Даже если автономная система выходит из строя - продолжают гореть аварийные лам-почки над пожарными выходами. То есть такой кромешной тьмы не наступает никогда. Даже в са-мом крайнем случае коридор освещается хотя бы тускло-зеленым светом. Не может не освещаться. Что бы ни произошло.

А тут - на тебе: темно, хоть глаз выколи. Толь-ко кнопка для вызова лифта светится да экранчик с цифрами этажей. Красные такие цифры... Ну я, конечно, давай сразу на кнопку жать. А лифт, про-клятый, уехал куда-то в самый низ - и обратно ехать не хочет! Вот же попалась, думаю, теперь ждать придется. Стою и по сторонам оглядываюсь. Вся от страха дрожу - и в то же время злая ужас-но... Знаете почему?

Я покачал головой.

- А вы представьте: раз на целом этаже света нет - значит, в работе отеля что-то разладилось, так? Значит, либо техника подвела, либо с персо-налом проблемы. А это означает одно: все снова получат разнос. Опять работа в выходные, мушт-ра с утра до вечера, от начальства тычки по любо-му поводу... Господи, как уже все надоело! Толь-ко-только все успокоилось - и вот пожалуйста!

- Да уж... - посочувствовал я.

- И вот я стою, представляю себе все это и злюсь. Злости даже больше, чем страха. И заодно думаю: надо хоть посмотреть, что происходит...

86

Отступаю от лифта на пару шагов. Медленно так. И чувствую - что-то не то. Звук шагов не такой, как всегда. И хотя я на каблуках, замечаю сразу: пол под ногами непривычный какой-то. Нет ощу-щения, что по ковру, как обычно, ступаешь - слишком жестко подошвам... У меня чувствитель-ность повышенная, я в таких деталях не ошибаюсь! Уж можете мне поверить... И еще - воздух вокруг очень странный. Едкий, точно газеты жгли. Совсем не такой, как обычно в отеле. В отеле чистота воз-духа поддерживается кондиционерами. По всему зданию. За день просто ужас сколько воздуха пе-рекачивается! Да не просто перекачивается, а еще и обрабатывается специально. В обычных отелях воздух пересушивают, так что дышать трудно; а у нас поддерживается очень естественная атмо-сфера. О каких-то горелых газетах просто речи не может быть! А этот воздух, если просто сказать, очень затхлый. Как будто ему уже лет сто, не мень-ше. Я когда маленькая была, у деда в деревне од-нажды в погреб залезла... Вот так же точно и пах-ло. Как если бы много-много запахов от всякого старого хлама перемешались и кисли так, закупо-ренные, целый век... Тогда я решила лифт заново вызвать. На всякий случай. Только оглянулась - а кнопка уже исчез-ла! И экранчика с цифрами не видать! То есть во-обще ничего не светится. Полный мрак, абсолют-ный... И вот тут уже я испугалась по-настоящему. Ничего себе шуточки! Стою совершенно одна, непонятно где, вокруг не видать ничего. Чуть не умираю от страха. И только в голове все равно вер-тится: не может быть, неувязка какая-то. Звуки

87

исчезли совсем. Резкая, пронзительная тишина. Разве не странно? В огромном отеле вдруг выклю-чается свет. Почему никто не бегает в панике по коридорам и лестницам? Отель битком набит про-живающими - по идее, все здание должно ходить ходуном! А тут - ни скрипа, ни шороха. И я вооб-ще уже ничего не понимаю...

Принесли наш заказ. Мы синхронно подняли стаканы и отпили по глотку. Она поправила паль-чиком оправу очков. Я молча ждал продолжения.

- Ну как? - спросила она. - Пока еще не уло-вили в моих ощущениях ничего конкретного?

- Кое-что уловил, - сказал я. - Вы выходите из лифта на шестнадцатом этаже. Вокруг темно. Странно пахнет. Слишком тихо. Что-то не так.

Она глубоко вздохнула.

- Не хочу хвастаться, но... По природе я совсем не трусиха. По крайней мере, для женщины у меня довольно крепкие нервы. И только из-за того, что вдруг свет погас, не стану, как большинство дев-чонок, поднимать визг на всю вселенную... Когда страшно - тогда страшно, врать не буду. Но поз-волить страху меня победить - это, я считаю, по-следнее дело. Вот я и решила, как бы ни было страшно, сходить посмотреть, что все-таки проис-ходит. И пошла на ощупь по коридору...

- В какую сторону? - уточнил я.

- Вправо! - быстро сказала она и помахала в воздухе правой рукой, лишний раз убеждаясь, что та действительно правая. - Точно, направо пошла. Очень медленно... Коридор сначала прямо тянулся. Иду, за стенку держусь. Вдруг - раз! - поворот направо. Свернула. Гляжу - впереди

88

тусклый свет какой-то. Еле виднеется, будто свеча горит вдалеке. Ага, думаю, кто-то свечу зажег. На-до туда идти. Чуть приблизилась - вижу: никакая это не свечка, а из приоткрытой двери свет проби-вается. Сама дверь очень странная. Я таких дверей ни разу не видела. По крайней мере, у нас в отеле таких быть не может. Тем не менее дверь была, и из щели свет пробивался. И вот я стою перед этой дверью, а в голове все перемещалось, как дальше поступить - не знаю. Может, там, за дверью, и нет никого. А вдруг - есть, но какой-нибудь маньяк? К тому же и дверь какая-то странная... В общем, взяла я и постучала тихонько. Совсем слабенько - чтобы даже не очень ясно было, стучат или нет. Только вокруг такая тишина стояла, что загреме-ло чуть не на весь этаж! А из-за двери - никакой реакции... первые десять секунд. То есть десять се-кунд я соображала, что дальше делать. И вдруг от-туда звуки послышались. Такие... словно кто-то с пола подымается в очень тяжелой одежде. И за-тем раздались шаги. Страшно медленные. Шарка-ющие. Шур-р-р... Шур-р-р... Шур-р-р... С таким призвуком странным - то ли в шлепанцах, то ли ноги по полу волочит... И шаг за шагом к двери приближается...

Вспоминая услышанное когда-то, она посмот-рела куда-то вверх и застыла так на несколько се-кунд. Потом очнулась и покачала головой.

- Я, когда это услышала, от ужаса окаменела. Сразу почувствовала: человек так ходить не мо-жет. Почему - объяснить не могу, но чувствую: это - не человек... Впервые в жизни спина от ужа-са заледенела. Не в переносном смысле - бук-

89

вально... И я побежала. Сломя голову побежала. По дороге, наверно, упала раза два или три. По-том уже глянула - все чулки изорвала. Только ничего не помню. Помню только, что бегу, бегу... И в голове - одна мысль скачет: 'Господи, толь-ко б лифт не сдох, а если сдох - тогда что?!' До-бежала до лифта, смотрю - работает! И кнопка вызова горит, и экранчик с цифрами. Только сам лифт, как назло, на первом этаже стоит! Я давай на кнопку давить - он и поехал. Медленно-мед-ленно. С ума сойти, как медленно... Второй этаж... Третий... Четвертый... Я уже чуть не кричу - 'Ну, скорее давай, скорее!'... Бесполезно. Про-сто пытка, как долго он полз. Как издевался надо мной...

Она перевела дух, отхлебнула еще 'Блади Мэри'. И повертела кольцо на мизинце.

Я молчал и ждал, что же дальше. Музыка стих-ла. Послышался чей-то смех.

- И тут я снова услышала их... Шаги. Шур-р... Шур-р... Медленные, но все ближе, ближе... Шур-р-р... Шур-р-р... Кто-то из-за двери вышел, из-за поворота вывернул - и уже совсем рядом... Вот это был ужас! Вернее, даже не ужас... Просто чувствую - желудок поднимается к самому гор-лу. Все тело в поту. В холодном, липком поту. И по коже будто змеи ползают... Проклятый лифт все никак не приедет. Седьмой этаж... Восьмой... Де-вятый... А шаги уже совсем рядом!

Она замолчала на добрые полминуты. И все это время проворачивала кольцо на мизинце. Словно вертела ручку радиоприемника, настраиваясь на волну. Женщина за стойкой бара что-то сказала,

90

мужчина рядом с ней опять засмеялся. Скорей бы уж музыку поставили, подумал я.

- Такой ужас не опишешь тому, кто его не ис-пытывал, - бесцветным голосом сказала она.

- Так чем же все закончилось? - спросил я.

- Ну я вдруг вижу - двери лифта передо мной распахнулись. И из них - яркий свет наконец-то. Я просто кубарем туда вкатилась... Дрожу, как припадочная, и давлю, давлю на кнопку первого этажа... Вниз приехала - все фойе в шоке. Еще бы, представьте: вываливаюсь из лифта вся белая, дро-жу как осиновый лист, и изо рта одни вопли выле-тают... Сразу менеджер прибежал, что случилось, спрашивает. Я отдышаться не могу, кое-как объяс-нить пытаюсь. Мол, там, на шестнадцатом что-то странное происходит. Менеджер еще одного пар-ня взял - и мы уже все втроем на шестнадцатый поехали. Посмотреть, в чем дело. Только на шест-надцатом ничего уже нет! Сигнализация красным горит, как положено, и никаких странных запахов. Все как обычно... Заглянули в комнату отдыха - спросить, что да как. Там была пара сотрудников, они все это время не спали, но никакого отключе-ния света не заметили. На всякий случай мы обо-шли весь этаж из конца в конец - ничего странно-го не обнаружили. Чистое наваждение...

Только вернулись на первый этаж - менед-жер в кабинет вызывает. Ну все, думаю, - сейчас орать начнет. А он даже не разозлился нисколеч-ко. Докладывай, говорит, подробнее, что произо-шло. Ну я и рассказала в деталях. Даже звук шагов изобразила - хотя чувствовала себя последней Аурой при этом... Так и казалось - вот сейчас он

91

расхохочется на весь кабинет и закричит, что мне все это приснилось.

А он даже не улыбнулся. Наоборот - сделал страшно серьезное лицо. И сказал: 'Обо всем этом ты больше никому не рассказывай, хорошо?' Лас-ково так говорит, с участием в голосе. 'Веро-ятно, - говорит, - произошла какая-то ошибка. Однако никак нельзя допустить, чтобы другие сотрудники стали чего-то бояться. Так что уж по-старайся держать язык за зубами'.

Но вы понимаете, в чем дело... Мой менеджер никогда ласково с людьми не разговаривает! Вле-пить кому-нибудь в лоб словцом покрепче - вот это в его обычной манере. Поэтому мне и пришло в голову... Может, я уже не первая, кто ему об этом рассказывает?

Она замолчала. Я тоже молчал, пытаясь осмыс-лить услышанное. Пауза затягивалась - пожалуй, нужно было задавать какие-то вопросы.

- А от других сотрудников вы ничего такого не слышали? - спросил я. - Того, что пересекалось бы с вашим случаем... Каких-нибудь странных рас-сказов, мистических историй? Пусть даже на уров-не слухов...

Она покачала головой.

- Слышать не слышала... Но я чувствую: что-то ненормальное за всем этим кроется. Вот и менед-жер на мой рассказ так странно отреагировал... И вообще - слишком много вокруг недомолвок, каких-то разговоров полушепотом... Не могу объ-яснить как следует, но... странно очень. Я раньше в другом отеле работала - ничего похожего! Раз-умеется, тот отель не был таким громадным, да и

92

в целом обстановка была другая, - но все равно: слишком большая разница. В прежнем отеле, по-мню, тоже какие-то байки-страшилки рассказы-вали, - да что говорить, у каждого отеля есть хо-тя бы одна своя история с привидениями! - но мы над ними смеялись, никто всерьез не восприни-мал. А здесь совсем не так! Здесь никто ни над чем не смеется. И от этого - еще страшнее. Если бы менеджер от моего рассказа рассмеялся или хоть наорал на меня... Я бы тогда, наверное, успокои-лась, решила бы - ну точно, ошибка какая-то. А так...

Она нервно прищурилась, разглядывая стисну-тый в ладони бокал.

- А после этого случая вы хоть раз поднима-лись на шестнадцатый этаж?

- Да постоянно, - ответила она скучным голо-сом. - Я же на работе. Хочешь не хочешь, прихо-дится туда ездить. Но обычно я бываю там только днем. Вечером - никогда. И что бы ни случи-лось - ни за что не поеду вечером. Не дай Бог еще раз пережить такое... Я поэтому и в вечернюю сме-ну больше не выхожу. Так и сказала начальству прямо: не хочу - и точка.

- Так, значит, до сих пор вы об этом никому не рассказывали?

Она дернула подбородком.

- Я ведь говорила... Вам сегодня рассказываю впервые. Раньше, может, и хотела бы рассказать - да некому. А теперь появились вы - и тоже инте-ресуетесь, что же там происходит... Ну, на шестна-дцатом этаже.

- Я? С чего вы взяли?

93

- Ну не знаю... Про старый отель 'Дельфин' вам что-то известно. И о том, как он исчез, сразу спрашивать начали... Вот мне и показалось - мо-жет, хоть у вас найдется какое-то объяснение то-му, что со мною было...

- Никакого объяснения у меня нет, - ответил я, немного подумав. - И про тот, старый отель я мало что знаю. Маленький, захудалый такой отелишко. Четыре года назад я там остановился, по-знакомился с хозяином, а теперь проведать ре-шил... Вот и все. Не было в том отеле ничего при-мечательного. Ничего, что можно запомнить и потом рассказать.

Про себя, в душе, я вовсе не считал старый отель 'Дельфин' таким уж обычным - однако на ны-нешнем этапе знакомства откровенничать не хоте-лось.

- И все-таки, когда сегодня днем я спросила, был ли это приличный отель, - вы ответили, мол, долго рассказывать... Что же вы имели в виду?

- Имел я в виду кое-что очень личное, - пояс-нил я. - Начни я вам рассказывать - это действи-тельно заняло бы кучу времени. Но после всего, что вы рассказали, я уже не думаю, что моя исто-рия как-то связана с вашей.

Мой ответ, похоже, сильно ее разочаровал. Она скривила губы и какое-то время молча разгляды-вала руки.

- Вы уж извините, что ничем не могу вам при-годиться. Вы-то мне вон сколько всего нарассказывали...

- Да ладно, - вздохнула она. - Вы же не ви-новаты. А я хоть выговорилась, уже облегчение.

94

Очень тяжело, когда долго держишь в себе такое. Постоянно тревога какая-то...

- Еще бы, - сказал я. - Если такое держать в голове слишком долго, голова раздувается, как воздушный шар...

И я изобразил руками, как моя голова раздува-ется на манер воздушного шара.

Она молча кивнула. Потом еще раз взялась за кольцо на мизинце, покрутила, почти сняла - и вернула в прежнее положение.

- Скажите честно... Вы мне верите? Ну, про ше-стнадцатый этаж... - спросила она.

- Конечно, верю, - очень серьезно ответил я.

- Правда? Но ведь это... очень ненормальная история, разве нет?

- Да, пожалуй, нормальной ее не назовешь... И все же такие вещи иногда случаются. Это я знаю точно. Потому и вам верю. Так бывает: одно пере-секается с другим - и образуется узел. Одно на-чинает зависеть от другого и наоборот.

Она подумала над моими словами.

- А с вами в жизни так бывало когда-нибудь?

- Пожалуй... - кивнул я. - Думаю, да.

- Страшно было?

- Да там скорее не страх... - ответил я. - Про-сто разные узлы по-разному завязываются. В мо-ем же случае...

На этом все подходящие слова у меня иссякли. Словно кто-то говорил со мной по телефону из другой части света - и вдруг оборвали связь. Я от-хлебнул еще виски и сказал:

- Не знаю... Не могу хорошо объяснить. Но такие вещи случаются, это факт. И потому я вам

95

верю. Кому-то другому, может, и не поверил бы. А вам - верю. Раз вы говорите - значит, так все и было.

Она вдруг подняла голову и улыбнулась - не-много не так, как улыбалась мне до сих пор. Ка-кой-то очень личной улыбкой. Выговорившись, она действительно казалась намного спокойнее.

- Интересно, с чего бы это? Поговорила с ва-ми - и точно камень с души свалился... Обычно у меня с незнакомыми людьми нормального разгово-ра не выходит, стесняюсь ужасно. А с вами вот - получается...

- Наверное, это потому, что в некоторых ме-стах мы с вами здорово пересекаемся, - усмех-нулся я.

Она, похоже, изрядно запуталась, придумывая, что на это ответить, и в итоге не ответила ничего. Лишь глубоко вздохнула. Хорошим вздохом, без недовольства. Просто проветрила лишний раз лег-кие - и все.

- Послушайте, вы есть не хотите? Я что-то ужасно проголодалась!

Я тут же предложил сходить куда-нибудь по-ужинать как полагается, но она заявила, что легко перекусить прямо здесь вполне достаточно. Подо-звав официанта, мы заказали по пицце и салату.

За едой мы болтали о всякой всячине. О ее ра-боте в отеле, о жизни в Саппоро и так далее. Она рассказала кое-что о себе. Двадцать три года. По-сле школы поступила в училище, где готовят пер-сонал для отелей, через два года закончила, пару лет проработала в одном из токийских отелей, потом по объявлению в газете подала заявку в

96

новый отель в Саппоро. Переезд сюда, на Хоккай-до, был ей очень кстати: неподалеку от Асахикавы ее родители держали небольшую гостиницу в японском стиле.

- Довольно приличная гостиница, - добавила она. - С давних времен сохранилась.

- То есть сейчас вы как бы тренируетесь, что-бы потом унаследовать ту гостиницу и принять дела на себя? - спросил я.

- Да нет, дело не в этом... - сказала она. И в очередной раз поправила очки на носу. - О на-следстве и всяких там планах на будущее я еще серьезно не думала... Просто мне нравится ра-ботать в отеле. Самые разные люди приезжают, останавливаются, потом снова едут куда-то... И мне хорошо, уютно становится. Сразу успока-иваюсь... Может, потому, что все детство в этом прошло?

- Так я и думал!

- Что вы думали?

- Там, в фойе, мне совершенно ясно представи-лось, будто вы - дух отеля 'Дельфин'.

- Дух отеля? - Она рассмеялась. - Скажете тоже... Я даже не знаю, привыкну когда-нибудь к этой работе или нет...

- Ну вы-то уж непременно привыкнете, стоит лишь постараться, - улыбнулся я. - Вот только... В таких местах, как отель, ничто не задерживает-ся надолго. Вас это не смущает? Ведь кто бы ни прибыл - все непременно уезжают дальше своей дорогой...

- Ну конечно, - кивнула она. - Если бы кто-то начал задерживаться - я сама первой испуга-

97

лась бы... Почему у меня так? Может, я просто трусиха? Кто бы ни появился, скоро исчезнет - и от одной мысли об этом спокойно на душе. Стран-но, да? Ведь у обычной женщины совсем не так, правда же? Обычная женщина должна хотеть чего-то конкретного, неизменного. Или нет?.. А я какая-то не такая. Отчего? Сама не знаю...

- Я не думаю, что вы странная, - сказал я. - Просто вы еще не приняли Главного Решения. Она посмотрела на меня с изумлением.

- Но... откуда вы это знаете?

- Откуда? - переспросил я. - Да ниоткуда. Просто знаю, и все.

Она задумалась на несколько секунд.

- Расскажите о себе.

- Да что рассказывать? Ничего интересного, - ответил я.

Но она настаивала - мол, пускай, все равно ин-тересно послушать. Тогда я рассказал ей чуть-чуть о себе. Тридцать четыре года, развелся, на жизнь зарабатываю тем, что пишу тексты - по заказам, от случая к случаю. Езжу на подержанной 'су-бару'. Машина хоть и старенькая, но с магнито-фоном. И кондиционер есть...

В общем, рассказал ей 'несколько слов о себе'. Голые факты.

Она же, как ни странно, захотела узнать по-больше о моей работе. Скрывать что-либо смысла не было, и я рассказал ей чуть больше. Про интер-вью с малолетней примадонной и про репортаж о деликатесах Хакодатэ.

- Вот, наверное, интересная у вас работа! - воскликнула она.

- За все эти годы не припомню ничего интерес-ного. То есть само это занятие - писать - мне не в тягость. И я не сказал бы, что писать не люблю. Когда пишу - успокаиваюсь. Но все-таки смысла в том, что я делаю, - ноль. Сплошная белиберда...

- Например?

- Ну, например, объезжаем по пятьдесят рес-торанов в день и в каждом - только притрагива-емся к еде и оставляем все на тарелке. По-моему, здесь что-то в корне неверно.

- Ну не есть же вам все подряд, в самом деле!

- Да уж... Начни мы есть все подряд - за три дня просто в ящик бы сыграли! А народ вокруг на-звал бы нас идиотами. И даже над нашими трупа-ми никто б не заплакал...

- Так значит, тут уже ничего не попишешь? - засмеялась она.

- Вот именно. Ничего не попишешь, - кив-нул я. - Сам знаю. Все равно что сугробы в метель разгребать. Ничего не попишешь - и оттого про-должаешь писать дальше. Не потому что хочется, а потому что ничего не попишешь.

- Сугробы разгребать? - повторила она за-думчиво.

- Культурологические сугробы, - пояснил я. Затем она спросила меня о разводе.

- Ну развелся-то я не по своей воле. - отве-тил я. - Просто в один прекрасный день она взя-ла и ушла. С другим парнем.

- Больно было?

- А кому в такой ситуации не больно? Положив локти на стол, она подперла лицо ла-донями и посмотрела мне прямо в глаза.

99

- Простите... Я как-то неуклюже спросила. Просто мне трудно представить, что вы чувствуе-те, если вам делают больно. Что в душе происхо-дит? Что вы делаете, как реагируете?

- Нацепляю значок с Китом Харингом, - от-ветил я.

Она рассмеялась.

- И все?

- Дело в том, - продолжал я, - что со време-нем такая боль становится хронической. Расса-сывается внутри, становится частью твоей ежедневности - так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то - вот она, моя боль, - уже не-возможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки...

- Просто ужас, как я вас понимаю, - вдруг сказала она.

- В самом деле?

- Может, с виду по мне и не скажешь, но... Мне в жизни тоже выпало много боли. Самой разной. Мало не показалось... - проговорила она очень тихо. - Там, в Токио, произошло кое-что. В итоге я уволилась из того отеля. Очень больно было. Больно и трудно. Есть вещи, с которыми я не спо-собна ужиться так же просто, как со всем осталь-ным...

- Угу, - промычал я.

- И до сих пор еще больно. Как вспомню о том, что случилось, - хочется умереть, чтобы не было ничего...

Она снова схватилась за кольцо на мизинце, сдвинула его, точно собираясь снять - и вернула

100

на прежнее место. Затем отпила еще 'Блади Мэри'. Поправила пальцем очки. И широко улыб-нулась.

Нагрузились мы с ней довольно неплохо. Даже не помнили, сколько чего заказали. Как-то незамет-но перевалило за одиннадцать. Наконец, скользнув глазами по часикам на руке, она заявила, что зав-тра рано вставать и что ей, пожалуй, пора. Я пред-ложил подбросить ее на такси. На машине до ее дома езды было минут десять. Я заплатил по сче-ту, и мы вышли на улицу. Снегопад продолжался. Не очень сильный, но тротуары успели покрыться белой коркой и хрустели у нас под ногами. Взяв-шись за руки, мы побрели к остановке такси. Она была подшофе и ступала не очень уверенно.

- Слушай... А тот журнал - ну который про скандал с недвижимостью написал... Как он назы-вался? И когда статья вышла, хотя бы примерно?

Она сказала мне название. Еженедельное при-ложение к одной из известных газет.

- Где-то прошлой осенью вышел. Я сама той статьи не читала, точно не скажу...

Минут пять мы простояли на остановке под ти-хо падавшим снегом, пока не появилось такси. Все это время она держалась за мою руку. Она была очень спокойна. Я тоже.

- Давно я так не расслаблялась! - вдруг сказа-ла она. Что говорить, я сам давно так не расслаб-лялся. И я снова подумал о том, что наши сущнос-ти где-то пересекаются. Не случайно же меня так потянуло к ней при первой встрече...

В такси мы беседовали о чем-то незначитель-ном - о снегопаде, о холодах, о ее служебном рас-

101

писании, о жизни в Токио и так далее. Всю дорогу, пока я болтал с ней об этом, в душе червяком ко-пошился вопрос: как мне поступить с нею дальше? Ведь совершенно ясно: надави я еще чуть-чуть - и мы окажемся в одной постели. Что-что, а такие вещи я понимаю сразу. Хочет ли она этого - мне, конечно, неведомо. Но что не станет возражать - я чувствую. По выражению глаз, дыханию, манере речи, движениям рук это различить легко. Но я хо-тел ее, это точно. И даже заранее знал: если бы мы переспали, это не усложнило бы жизни ни мне, ни ей. Я появился - и уехал дальше своей дорогой. Как она сама и сказала... И все же я никак не мог решиться. В уголке мозга свербило: поступать так с нею - нечестно. Девчонка на десять лет младше меня, в состоянии стресса, да еще и на ногах еле стоит. Воспользоваться этим - все равно что вы-играть в покер краплеными картами. Чистое наду-вательство.

С другой стороны, спросил я себя, - а что зна-чит честность в такой области жизни, как секс? Если требовать, чтобы в сексе все было по-чест-ному, - то лучше уж людям сразу размножаться, как грибы. Честнее не придумаешь.

И этот аргумент я тоже нашел вполне справед-ливым.

Пока мое сознание металось меж двумя этими крайностями, машина подъехала к ее дому - и за какие-то десять секунд до прибытия она с потря-сающей легкостью разрешила мою дилемму.

- Я с сестрой живу, - просто сообщила она.

И, поскольку необходимость что-то решать мгновенно отпала, я даже вздохнул с облегчением.

102

Такси остановилось напротив подъезда огром-ной многоэтажки. Перед тем как выйти, она спро-сила, не провожу ли я ее до двери квартиры. Дес-кать ночью на лестнице иногда сшиваются стран-ные типы, и одной ходить страшновато. Я велел водителю ждать - мол, вернусь через пять ми-нут, - взял ее под руку, и по хрустящему снегу мы пошли по дорожке к подъезду. Поднялись по ле-стнице на третий этаж. Дом был простой, панель-ный, без архитектурных излишеств. Дойдя со мной до двери с номером 306, она остановилась, откры-ла сумочку, выудила оттуда ключ - и очень есте-ственно улыбнулась:

- Спасибо. Я прекрасно провела время.

- Я тоже, - ответил я.

Она отперла дверь и бросила ключи в сумочку. Захлопнула ее - резкий щелчок эхом разнесся по подъезду. И очень внимательно посмотрела мне прямо в глаза. Будто решала на классной доске за-дачу по геометрии. Она растерялась. Она не знала, как поступить. Она не могла проститься со мной, как положено. Это было ясно как день.

Опершись рукой о стену, я ждал, что же она ре-шит. Но не дождался.

- Спокойной ночи. Привет сестре, - сказал я наконец.

Она поджала губы и простояла так еще секунд пять.

- Что с сестрой живу - это я соврала, - ска-зала она очень тихо. - Живу я одна.

- Я знаю, - ответил я.

Она медленно, с чувством покраснела.

- А это ты откуда знаешь?

103

- Откуда? - переспросил я. - Да ниоткуда... Просто знаю и все.

- Ты невозможен!.. - почти прошептала она.

- Очень может быть, - согласился я. - Но я уже говорил: я не делаю ничего, за что бы меня по-том ненавидели. И пользоваться чужими слабос-тями не люблю. Так что согласись - тебя-то я ни-как не обманывал.

В замешательстве она долго подыскивала слова, но в итоге сдалась - и просто рассмеялась:

- Это точно! Ты меня не обманывал.

- А тебя что заставило?

- Не знаю... Как-то само совралось. Все-таки, поверь, у меня свои царапины на душе. Я уже рас-сказывала... Много всего пережить пришлось.

- Ну царапин на душе и у меня хватает. Вот, смотри, даже Кита Харинга нацепил... Она опять рассмеялась:

- Может, все же зайдешь ненадолго, чаю на до-рогу выпьешь? Еще немного поговорили бы... Я покачал головой.

- Спасибо. Я тоже хотел бы еще поговорить... Но не сегодня. Сам не знаю почему - но сегодня я лучше пойду. У меня такое чувство, что нам с то-бой не стоит говорить слишком много за один раз-говор. С чего бы это?..

Она смотрела на меня так пристально, как раз-глядывают очень мелкие иероглифы в объявлении на заборе.

- Не могу толком объяснить, но... мне так ка-жется, - продолжал я. - Когда есть о чем пого-ворить - лучше это делать маленькими порциями. Наверное. Впрочем, я могу и ошибаться.

104

Она задумалась над моими словами. Но, похо-же, ни к чему в своих мыслях не пришла.

- Спокойной ночи, - сказала она и тихонько закрыла за собой дверь.

- Эй, - позвал я негромко. Дверь приоткры-лась сантиметров на десять, и в проеме появилось ее лицо. - В ближайшее время я попытаюсь тебя опять куда-нибудь выманить... Как ты думаешь, у меня получится?

Придерживая дверь ладонью, она глубоко вздохнула.

- Возможно, - сказала она. И дверь снова за-крылась.

Водитель такси со скучающей физиономией чи-тал газету. Когда я, плюхнувшись на сиденье, ве-лел ему ехать в отель, он искренне удивился.

- Неужели вернетесь? - переспросил он. - А я уже думал, вы сейчас машину отпустите, чтоб я дальше не ждал... Очень на то похоже было. Обычно все этим и заканчивается.

- Охотно верю, - согласился я.

- Когда много лет проработаешь, чутье очень редко подводит...

- Наоборот: чем дольше работаете, тем выше опасность того, что чутье подведет. Теория веро-ятности.

- Может, и так, конечно... - ответил он озада-ченно. - Но, по-моему, вы просто не совсем похо-жи на нормального пассажира.

- Вот как? - удивился я. Неужели я и впрямь такой ненормальный?

105

* * *

В номере я сполоснул лицо и почистил зубы. Драя их щеткой, слегка пожалел о том, что вернул-ся. Но потом все равно заснул как убитый. Что бы со мной ни происходило - я никогда ни о чем не жалею долго.

***

С утра я первым делом позвонил дежурному по размещению и продлил себе номер еще на трое су-ток. Сделать это удалось без труда: до туристиче-ского сезона было далеко, и половина номеров пу-стовала.

Потом я вышел из отеля, купил газету и отпра-вился в кондитерскую 'Данкин Донатc' неподале-ку, где съел пару пончиков и выпил сразу два боль-ших кофе. От гостиничных завтраков меня воро-тило уже на вторые сутки. А вот 'Данкин Донатс' для завтраков идеальное место. И накормят недо-рого, и добавку кофе бесплатно нальют.

Выйдя из кондитерской, я поймал такси и поехал в библиотеку. Так и сказал водителю: в самую боль-шую библиотеку этого города. В библиотеке про-шел в читальный зал и попросил подшивку пресло-вутого еженедельника. Статья об отеле 'Дельфин' обнаружилась в выпуске за двадцатое октября. Я снял с нее ксерокопию, отправился в ближайшую кофейню, уселся там за столик и за очередной чаш-кой кофе погрузился в чтение.

Читалась статья с большим трудом. Чтобы по-нять, в чем дело, пришлось перечитать ее раза три.

106

И хотя автор выбивался из сил, стараясь изложить все попроще, - тема, за которую он взялся, ока-залась ему не по зубам. Повествование было неве-роятно запутанным. Но делать нечего: тщательно изучив абзац за абзацем, я, в общем, сообразил, что к чему. Статья называлась так: 'Саппоро: ма-хинации с недвижимостью. Градостроительство грязными руками'. Под заголовком - фотогра-фия с птичьего полета: строительство отеля 'Дельфин' в стадии завершения.

История в целом была такова. В одном из рай-онов города Саппоро кто-то вдруг начал скупать один за другим огромные участки земли. Происхо-дило это очень странно: за два года имя нового землевладельца так нигде и не всплыло. А цены на землю в этом районе взвинтили до абсурда. Все это заинтересовало журналиста, автора статьи, и он качал расследование. Выяснилось, что землю эту скупали от имени самых различных фирм, чуть ли не каждая из которых существовала только на бу-маге. То есть - предприятие зарегистрировано. Налоги платятся. Но нет офиса и нет персонала. В свою очередь эти бумажные фирмы замыкались на другие бумажные фирмы. И вся эта система проворачивала искуснейшие махинации по пере-продаже земли друг другу. Участок, стоивший два-дцать миллионов иен, вдруг переоформлялся на другое имя как проданный за шестьдесят миллио-нов. А чуть погодя продавался уже миллионов за двести. Изрядно поплутав по лабиринтам несуще-ствующих фирм, автор статьи все же вычислил, что практически все операции в конечном счете замы-каются на одно юридическое лицо. То была некая

107

компания Б. - совершенно реальная фирма по торговле недвижимостью, откупившая себе для офиса современнейший билдинг в кварталах Акасака1. И наконец, уже эта компания Б. неофици-ально, но очень тесно смыкалась с гигантским кон-гломератом - знаменитой Корпорацией А. Той самой, под началом которой бегают поезда, про-цветают фешенебельные отели, выпускаются ки-нофильмы, производятся продукты питания, работ тают фирменные магазины, издаются популярные журналы, предоставляются долгосрочные креди-ты, а также страхуются от стихийных бедствий и несчастных случаев миллионы граждан страны. Помимо всего этого, Корпорация А. располагала широчайшими связями в мире большой политики. Но даже докопавшись до этого, наш автор не успо-коился. И выяснил кое-что еще интереснее.

Все земельные участки, скупавшиеся компани-ей Б., находились на территории, которую наме-тила для 'перспективного градостроительства' администрация города Саппоро. Именно сюда, со-гласно Государственному Плану Освоения и Раз-вития, теперь проводят железную дорогу, переме-щают целый ряд административных учреждений, и именно на развитие этого района в приоритет-ном порядке предоставляются баснословные ин-вестиции. Больше половины которых - из гос-бюджета. Правительство страны, губернаторство Хоккайдо и мэрия Саппоро отшлифовали этот са-мый План до мелочей и приняли 'окончательное решение' - то есть определили территорию, мас-

1 Акасака - престижный деловой район в центре Токио.

108

штабы строительства, смету, бюджет и так далее. Все совершенно официально. Ни намека на то, что вот уже несколько лет кто-то железной рукой ску-пает всю землю на утвержденной Государствен-ным Планом территории. Вся информация осела в архивах Корпорации А. И как ни верти, - полу-чалось, что активнейшая скупка земли происходи-ла еще задолго до утверждения этого Плана. То есть какое решение правительству принимать - решили за это правительство заранее.

Флагманская же роль в операции по захвату ме-стной недвижимости и отводилась отелю 'Дельфин'. Именно под его строительство первым де-лом расчистили лучший участок в окрестностях. И гигантский гостиничный комплекс превратился в штаб-квартиру Корпорации А. - мгновенно став ведущим предприятием района. Отель начал при-влекать к району внимание, изменять состав по-требителей на окружающих улицах - и выступать Символом Великих Перемен для жизни города в целом. Все - по скрупулезно продуманному пла-ну. Развитой Капитализм Как Он Есть. Кто вкла-дывает самый большой капитал, тому достается самая полезная информация - и самая большая отдача от инвестиций. Вопрос, 'чья в том вина', не стоит вообще. Просто все это уже внутри самой формулы капиталовложения. Вкладывая куда-либо деньги, мы ожидаем эффективной отдачи. И чем больше мы вкладываем - тем большей эф-фективности хотим. Но точно так же, как при по-купке подержанного авто мы пинаем покрышки и придирчиво вслушиваемся в рычание двигате-ля - инвестор стомиллиардного капитала рвется

109

до мелочей просчитать, эффективно ли он вклады-вает свои денежки, а то и сам 'лезет за баранку' и 'пробует порулитъ'. Понятия честности в таком мире уже не существует. Слишком громадны инве-стируемые суммы, чтобы всерьез задумываться о честности.

Прибегают и к насилию, если нужно.

Например, кто-то не хочет уступать свою зем-лю. Какая-нибудь лавчонка, торговавшая соломен-ными шлепанцами на одном и том же месте лет сто, уперлась - и ни в какую. И тогда появляются вышибалы. У любого суперкапитала, помимо все-го прочего, обязательно есть выход и на подобную братию. Он контролирует все, что дышит и ше-велится, практически в любых сферах жизни: от больших политиков, знаменитых писателей и рок-звезд - до высших эшелонов якудзы. Простые японские парни с длинными ножами заходят в лю-бые двери без приглашения. Полиция же при рас-следовании таких 'недоразумений' ведет себя, мягко скажем, без энтузиазма. С полицией все дав-ным-давно обговорено - снизу и до самых верхов. Это даже не коррупция. Это Система. Комплекс условий для эффективною вложения капитала.

Разумеется, в той или иной степени все это су-ществовало и раньше - бог знает с каких времен. Разница с прошлым - лишь в том, что теперь схе-ма капиталовложения стала несравнимо замысло-ватей и круче. И все - благодаря появлению Боль-шого Компьютера. Все события, явления и поня-тия, какие только возможно выискать на земле, собрали и ввели в единую схему. Разделили по ка-тегориям, обобщили - и вывели сублимат: Уни-

110

вереальное Понятие Капитала. Или, если выра-жаться совсем категорично - состоялся акт обо-жествления. Люди стали поклоняться динамизму Капитала. Молиться мифу о Капитале. Канонизи-ровать любой клочок токийской недвижимости и все, что способен олицетворять сияющий новень-кий 'порше'. Ибо никаких других мифов для них в этом мире уже не осталось.

Бот он, Развитой Капитализм. Мы живем в нем - нравится это нам или нет. Критерии добра и зла тоже подразделяются на многочисленные катего-рии. Добро теперь делится на модное добро и не-модное добро. Зло - на модное зло и немодное зло. У модного добра также весьма широкий ас-сортимент: добро официальное - и добро на каж-дый день, добро в стиле 'хил' - и добро в стиле 'кул', добро 'в струю' - и добро для особых снобов. Наслаждаемся сочетаниями. Получаем от-дельный кайф от комбинаций в духе 'свитерок от Муссони с ботиночками от Поллини под брючка-ми Труссарди'. Философия в таком мире чем даль-ше, тем больше напоминает теорию общего ме-неджмента. Ибо философия слишком неразрывно связана с динамикой эпохи.

В 69 году мир был гораздо проще - пускай да-же тогда мне так и не казалось. Швырнул булыж-ником в солдата спецвойск - и как бы выразил свое отношение к миру. В этом смысле - хорошее было время. Сегодня, с нашей сверхрафинирован-ной философией, - кому придет в голову кидать-ся булыжниками в полицейских? Какой идиот по-бежит на пикеты бросать бомбу со слезоточивым газом? Вокруг - наша сегодняшняя реальность.

111

Сеть, протянутая от угла до угла. И еще одна свер-ху. Никуда не убежать. А булыжник кинешь - от-скочит да назад прилетит.

Журналист просто из кожи вон лез, выужи-вая одну подозрительную историю за другой. Но странное дело - чем дальше я читал, тем слабее мне казались его аргументы. Убедить читателя у него не получалось, хоть тресни. Он просто не понимал. Здесь нечего подозревать. Все это - ес-тественные процессы Развитого Капитализма. Все прекрасно знают об этом. Все знают - и потому всем до лампочки. Что, собственно, происходит? Чей-то сверхкапитал нелегально завладел инфор-мацией о какой-то недвижимости, скупил эту не-движимость на корню, заставил политиков поды-грать в ее 'раскрутке', а по ходу дела натравил кучку якудзы на лавку соломенных шлепанцев и вышиб из занюханного отелишки его владельца - да кому это все интересно? Вот ведь в чем закавы-ка. Время течет и меняется, как зыбучий песок. И под ногами у нас - вовсе не то, что было еще минуту назад...

На мой взгляд - то была отличная статья. Тща-тельно выверенные факты, искренний призыв к справедливости. Но - не 6 струю.

Я запихал листки со статьей в карман и выпил еще чашку кофе.

Мне вспомнился управляющий старого отеля 'Дельфин'. Человек, с рождения отмеченный пе-чатью хронической невезухи. Даже переползи он в наши Новые Времена - места для него здесь бы все равно не нашлось.

- Не 6 струю! - произнес я вслух.

112

Проходившая мимо официантка поглядела на меня как на сумасшедшего.

Я вышел на улицу, поймал такси и вернулся в отель.

8

Из номера я позвонил своему бывшему напар-нику - когда-то мы держали вместе небольшую контору. Незнакомый голос в трубке спросил, как меня зовут, его сменил другой незнакомый голос, который тоже спросил, как меня зовут, - и лишь затем к телефону подошел сам хозяин. Явно в де-лах по горло. Последний раз мы с ним разговари-вали чуть ли не год назад. Не то чтобы я сознатель-но избегал его. Просто - не о чем было говорить. Сам-то он всегда вызывал у меня симпатию. И сим-патия эта не угасла до сих пор. Но для меня он (как и я для него) словно остался за поворотом уже пройденного пути. Не я его там оставил. И сам он там оставаться не собирался. Но каждый из нас шагал своей дорогой, а дороги эти вдруг прекрати-ли пересекаться. Вот и все.

Как ты, спросил мой бывший напарник.

В порядке, ответил я.

Я сказал ему, что я в Саппоро. Он поинтересо-вался, не холодно ли. Холодно, сказал я.

Как с работой, спросил я его.

Хватает, ответил он.

Не пей много, посоветовал я.

В последнее время почти не пью, сказал он.

Там у вас небось снег идет, поинтересовался он.

Сейчас нет, сказал я.

113

Пару минут мы с ним перебрасывались светски-ми штампами, точно гоняли шарик в пинг-понге.

- Хочу тебя кое о чем попросить, - наконец рубанул я. Давным-давно я оказал ему одну боль-шую услугу. И все эти годы он прекрасно помнил: за ним - должок. Помнил о том и я. Иначе бы не звонил. Просить людей об одолжении, чтобы по-том зависеть от них? Благодарю покорно.

- Давай, - просто ответил он.

- Когда-то мы с тобой потели над текстами для журнала 'Гостиничный бизнес', - продол-жал я. - Лет пять назад это было, помнишь?

- Помню.

- У тебя еще живы те контакты? Он задумался на пару секунд.

- Да вроде не хоронил пока... Если что, можно и восстановить.

- Там у них был один журналист... Изнанку Большого Бизнеса знал как свои пять пальцев. Уж не помню, как его звали. Худой, как щепка, вечно в какой-то шапчонке дурацкой... Ты смог бы на не-го выйти?

- Да, наверное... А что ты хочешь узнать?

Я пересказал ему вкратце содержание скан-дальной статьи об отеле 'Дельфин'. Он записал название еженедельника и номер выпуска. Еще я рассказал, что до постройки гигантского отеля 'Дельфин' на его месте стоял совсем захудалый отелишко с тем же названием. И в итоге мне хотелось бы кое-что разузнать. Прежде всего - почему и зачем новый отель унаследовал назва-ние 'Дельфин'? Какая участь постигла владель-ца старого отеля? И наконец, получил ли скан-

114

дал, поднятый статьей, какое-то дальнейшее раз-витие?

Мой бывший напарник старательно все закон-спектировал - и для проверки зачитал записанное мне прямо в трубку.

- Все верно?

- Все верно, - подтвердил я.

- Сильно торопишься? - вздохнул он.

- Уж извини, - сказал я.

- Ладно... Попробую вычислить его в течение дня. Как с тобой-то связаться?

Я сообщил ему телефон отеля и номер комнаты.

- Позвоню, - сказал он и повесил трубку.

На обед я съел что-то незатейливое в гостинич-ном кафетерии. Потом спустился в фойе - и сра-зу увидел ее лицо в очках над стойкой регистра-ции. Я прошел в угол зала, уселся на диван и стал за нею наблюдать. Она была вся в работе и, похо-же, не замечала меня; а может, и замечала, но со-знательно игнорировала. Что так, что эдак - мне было все равно. Просто хотелось немного посмот-реть на нее. Следя глазами за ее фигуркой, я думал: вот женщина, с которой я мог переспать, если бы захотел...

Иногда приходится подбадривать себя таким странным образом.

Понаблюдав за ней минут десять, я вернулся на пятнадцатый этаж к себе в номер и стал читать книгу. Небо за окном и сегодня скрывали унылые тучи. Казалось, я нахожусь внутри какого-то ящи-ка из папье-маше, куда проникают лишь отдельные

115

лучики света. В любую минуту мог зазвонить теле-фон, и из номера выходить не хотелось; в номере же, кроме чтения, заняться было нечем. Я дочитал биографию Джека Лондона и взялся за 'Историю испанских войн'.

День был похож на растянутый до невозможно-сти вечер. Без вариаций. Пепельный свет за окном постепенно чернел и наконец превратился в ночь. Изменилась при этом лишь плотность теней во-круг. В мире существовало только два цвета: серый и черный. По заведенному Природой распорядку один сменялся другим, вот и все.

Я позвонил горничной, заказал бутербродов в номер. И принялся не спеша поедать их один за другим, запивая пивом из холодильника. Пиво я тоже пил не торопясь, очень маленькими глотка-ми. Когда долго нечем заняться, очень многие ме-лочи начинаешь выполнять до ужаса медленно и скрупулезно.

В полвосьмого позвонил мой бывший напарник.

- Откопал я твоего журналиста, - сказал он.

- Сложно было?

- Да как сказать... - ответил он после неболь-шой паузы. Похоже, для него это действительно оказалось непросто.

- Рассказываю в двух словах, - продолжал он. - Во-первых, дело это закрыто - окончатель-но и бесповоротно. Сургучом запечатано, ленточ-ками перевязано и в сейфах похоронено. Обратно на Божий свет уже не вытащить никому. Этому нет продолжения. И скандала никакого нет. Ну сдви-нули за пару дней пару пешек в Правительстве да в мэрии Саппоро. 'Для коррекции' - чтобы впредь

116

механизм сбоев не давал. И больше - ничего. Тряхнуло слегка Полицейский департамент, но и там - ни за что конкретное не зацепиться. Все так перепутано, сам черт ногу сломит... Слишком горячая тема. Чтобы такую информацию вытянуть, самому пришлось попотеть будь здоров.

- Ну у меня-то частный интерес, это никого не заденет.

- Я так ему и сказал...

Не отнимая трубки от уха, я прошел к холо-дильнику, достал банку, свободной рукой открыл ее и налил пива в стакан.

- Только все равно - уж извини за назойли-вость - человек неопытный, заполучив такое зна-ние, может запросто себе лоб расшибить... - ска-зал он. - Слишком уж масштабы огромные. Не знаю, зачем тебе все это, но... постарайся не вле-зать туда глубоко. Я понимаю, у тебя, наверно, свои причины. И все-таки лучше не выделываться, а кроить себе жизнь по своим размерам. Ну, мо-жет, не так, как я, но все-таки...

- Понимаю, - сказал я.

Он откашлялся. Я отхлебнул пива.

- Старый отель 'Дельфин' очень долго не ухо-дил со своей земли, сопротивлялся до последнего. И совершенно жутких вещей натерпелся. Ушел бы сразу - и никаких проблем. Но он не уходил. Не хотел приспособиться к изменяющейся обстанов-ке, понимаешь?

- Да, таким он и был всю жизнь, - сказал я. - Не в струю...

- Каких только гадостей ему не подстраивали. Например, заселялась в номера якудза и жила там,

117

неделями не платя и вытворяя что вздумается. Так, чтобы только закона напрямую не нарушать. В фойе с утра до вечера мордовороты сидели - от одного вида мурашки по коже. Зайдет кто-ни-будь, а они смотрят. Ну сам понимаешь... Отель, однако же, все это терпел, ни разу скандала не поднял.

- Не удивляюсь, - сказал я. Управляющий отелем 'Дельфин' в жизни много чего пережил. Слишком много, чтобы дергаться по мелочам.

- И вот наконец отель выдвинул одно, но очень странное условие. Дескать, выполните его - так и быть, освобожу территорию. Какое условие - догадайся сам.

- Не знаю, - сказал я.

- А ты подумай немного. Это как раз замыка-ется на другой твой вопрос...

- Чтобы новый отель тоже назывался 'Дельфин'? - осенило меня.

- Вот именно, - сказал он. - Это было един-ственное условие. И покупатель земли согласился.

- Но почему?

- Потому что хорошее название. Разве нет? 'Отель 'Дельфин"' - неплохо звучит, ты не нахо-дишь?

- Ну, в общем, да... - промямлил я.

- Корпорация А. разрабатывала проект строи-тельства целой сети сверхсовременных отелей по всей стране. То есть не просто пятизвездочных, ка-ких уже много, а отелей суперкласса. И как раз на-звания для этой сети тогда еще не придумали.

- Сеть отелей 'Дельфин'... - попытался про-изнести я.

118

- Ну да. Альтернатива 'Хилтону', 'Хайатту' и им подобным.

- Сеть отелей 'Дельфин', - повторил я тупо. Старый сон, сменивший хозяина и усиленный в ты-сячу раз... - Ну а что стало с прежним владельцем?

- Этого не знает никто, - сказал мой бывший напарник.

Я отхлебнул еще пива и кончиком авторучки по-трогал мочку уха.

- Когда с земли съезжал, получил, говорят, ка-кие-то отступные; может, на деньги эти что-то но-вое затеял, неизвестно. Тут уж никак не прове-ришь. Больно фигура проходная - кому он нужен, человек из толпы...

- М-да... пожалуй, - пришлось согласиться мне.

- Вот примерно так, - подытожил он. - Это все, что мне удалось разузнать. Ничего, кроме это-го. Ну как?

- Спасибо. Ты мне жутко помог, - сказал я с чувством.

- Угу, - сказал он и снова закашлялся.

- Какие-то деньги потратил? - спросил я.

- Да нет, - отмахнулся он. - Ужин на двоих, клуб на Гиндзе да такси домой - ерунда, не стоит и говорить1... Все равно на расходы спишется. У нас же что угодно можно на расходы фирмы списать. Даже бухгалтер наш с налогами возится - и вор-чит постоянно: почему так мало расходов, давай-те больше расходовать. Так что об этом не бес-покойся. А в клуб на Гиндзе, если хочешь, могу

1 Гиндза - один из самых дорогих и престижных районов Токио. Речь идет о сумме не менее 500-600 долларов США.

119

и тебя сводить как-нибудь. Ты же там еще ни разу не был, верно?

- А что там есть, в этом клубе на Гиндзе?

- Выпить там есть. И девочки, - сказал он. - И если мы пойдем, наш бухгалтер обрадуется.

- Ну и ходи туда с бухгалтером...

- Да с ним я уже ходил недавно. Я попрощался и повесил трубку.

Повесив трубку, я задумался о своем бывшем на-парнике. Мой ровесник с уже наметившимся брюш-ком. Хранит в столе какие-то таблетки, вечно одни и те же, и всерьез интересуется результатами вы-боров. Дергается из-за не успевающих в школе детей, регулярно ссорится с женой, но семью обо-жает до безумия. Не без слабостей, закладывает за воротник. Но по большому счету - нормальный мужик, что в жизни, что на работе. Во всех отноше-ниях - обыкновенный приличный человек.

Я сошелся с ним сразу после вуза, и долгое вре-мя наш бизнес на двоих развивался весьма успеш-но. Начали мы с крохотной переводческой конто-ры и год за годом понемногу набирали силу. Осо-бенно близкими друзьями мы никогда не были, но характерами сходились неплохо. Годами изо дня в день пялиться на одну и ту же физиономию и ни разу не поругаться - это тоже надо уметь. Он был человек миролюбивый и безупречно воспитанный. Я тоже ссориться не любил. Случалось, конечно, что мы расходились во мнениях - но относились друг к другу с уважением и работали дальше. И все-таки расстались очень вовремя. С делами

120

в конторе он и после моего ухода справлялся не-плохо; по правде говоря, даже лучше, чем в паре со мной. Прибыль поступала исправно. Фирма росла. Он нанимал новых работников и использовал их так, как нужно. Да и внутренне, оставшись один, сделался куда увереннее.

Так что, думаю, проблема заключалась во мне. Наверное, я все время его как-то сковывал. И лишь после моего ухода он ожил и расправил плечи. На-учился балагурить, располагая к себе клиента, заиг-рывать с секретаршами, тратить деньги фирмы - на 'представительские расходы', которые сам же кри-тиковал, - и развлекать кого ни попадя в ночных клубах на Гиндзе. Будь рядом я - он бы напрягал-ся, и все это не получалось бы у него так естествен-но. Находясь постоянно в моем поле зрения, он бы, пожалуй, всякий раз гадал, что же я о нем думаю. Уж такой характер. Хотя мне, если честно, на его поведение рядом со мной было глубоко наплевать.

Хорошо, что этот парень остался один, подумал я. Во всех отношениях хорошо.

Иначе говоря - он просто стал соответствовать своему возрасту.

'Соответствовать своему возрасту', - по-вторил я про себя. И на всякий случай произнес вслух. Вслух это могло относиться к кому угодно, но не ко мне.

* * *

В девять вечера телефон затрезвонил снова. Звонка мне ждать было не от кого, и я даже не сра-зу сообразил, что этот звук означает. Тем не менее

121

телефон продолжал надрываться. После четверто-го звонка я наконец снял трубку.

- Сегодня в фойе ты меня разглядывал, при-знавайся? - сказала она. Не сердито, не весело - совершенно бесстрастным голосом.

- Было дело, - признался я. Она помолчала.

- Если меня на работе так разглядывать - я напрягаюсь, и очень сильно, - продолжала она. - Я из-за тебя кучу ошибок наделала. Пока ты меня разглядывал.

- Больше не буду, - пообещал я. - Это я от твоего вида храбрости набирался. Я ведь не знал, что ты так напрягаешься. Теперь знаю, так что больше не стану. Ты где?

- Дома. Сейчас ванну приму - и спать, - ска-зала она. - Ты себе номер продлил, да?

- Ага. По делам придется еще задержаться.

- Тогда больше не разглядывай меня, ладно? А то у меня будут проблемы.

- Больше не буду разглядывать. Она помолчала еще немного.

- Слушай... А что, со стороны сильно заметно, когда я напрягаюсь? Ну, общее впечатление?

- Да как сказать... Не знаю даже. Все люди по-разному держатся. Опять же, любой напрягаться будет, если знает, что за ним наблюдают. Так что не стоит себе этим голову забивать. Тем более что у меня просто склонность такая - всякие вещи по-долгу разглядывать. Уставлюсь на что-нибудь и разглядываю полчаса...

- И откуда у тебя эта склонность?

- Откуда берутся наши склонности, объяснить очень сложно. Но я все понял и разглядывать тебя

122

больше не буду. И проблем на работе желаю тебе меньше всего на свете.

Полминуты, не меньше, она обдумывала мои слова.

- Спокойной ночи, - сказала она наконец.

- Спокойной ночи, - ответил я.

И повесил трубку. Затем принял ванну, после чего улегся на диван и до одиннадцати читал кни-гу. В одиннадцать встал, оделся и вышел из но-мера. Коридор был длинный и извилистый, как ла-биринт, и я решил пройти его из конца в конец. В самом дальнем конце коридора я обнаружил служебный лифт. Располагался он так, чтобы не попадаться на глаза постояльцам, но найти его оказалось несложно. Свернув по стрелке с надпи-сью 'Пожарный выход', я оказался в тупичке с подсобными комнатами без номеров, а уже за ними, в углу, отыскал и служебный лифт. Дабы по ошибке в него не залезли-таки проживающие, на дверях висела табличка 'грузовой'. Я просто-ял перед дверями довольно долго, но, как показы-вали цифры на дисплее, все это время лифт оста-вался в подвале. Пользоваться им в это время суток было практически некому. Из динамика в потолке лилась негромкая музыка - 'Мами Блю' оркестра Поля Мориа.

Я нажал на кнопку. Словно очнувшийся от спяч-ки зверь поднимает голову, лифт встрепенулся и начал карабкаться вверх. 1, 2, 3, 4, 5, 6... Кабина приближалась медленно, но неумолимо. Слушая 'Мами Блю', я буравил взглядом цифры. Если внутри кто-то окажется - скажу, что ошибся лифтом. Нормальные постояльцы всегда ошиба-

123

ются лифтами. 11, 12, 13, 14... Отступив на шаг назад и сжав кулаки в карманах, я ждал, когда откроются двери.

'15' - лифт остановился. Пауза. Мертвое без-звучие. Двери плавно раскрылись.

Внутри - никого.

Какой до ужаса тихий лифт, подумалось мне. Куда до него чахоточному лифту старого отеля 'Дельфин'... Я ступил внутрь и нажал на кноп-ку '16'. Двери закрылись, кабина чуть смести-лась в пространстве - и двери открылись снова. Шестнадцатый этаж. Обычный - никакой тем-ноты и прочих ужасов из ее рассказа. Свет горит как положено, в динамиках - нескончаемая 'Мами Блю'. Абсолютно ничем не пахнет. На всякий случай я обошел этаж из конца в конец. Шестнадцатый оказался точной копией пятна-дцатого. Тот же изломанный поворотами кори-дор, те же бесконечные двери, та же ниша для автоматов с напитками, те же несколько лифтов. Под некоторыми дверями дожидались горнич-ной пустые тарелки тех, кто ужинал в номере. На полу - темно-красный ковер. Мягкий, рос-кошный. Глушит любые шаги. Я притопнул но-гой - и не услышал в ответ ни звука. Музыка с потолка сменилась на 'Любовь в летний день' Перси Фейса. Я дошел до угла, свернул направо, на середине коридора сел в обычный лифт, вер-нулся на пятнадцатый этаж. И решил повторить все сначала. Сел в служебный лифт, поднялся на шестнадцатый, вышел в самый обычный кори-дор. Все тот же свет. Все та же 'Любовь в летний день'.

124

Плюнув на дальнейшие попытки, я спустился обратно, вернулся в номер, сделал пару глотков бренди и заснул как убитый.

* * *

Рассвело: чернота за окном превратилась в пе-пел. Шел снег. Итак, подумал я. Чем бы заняться сегодня?

По-прежнему - нечем.

Под лениво падавшим снегом я отправился в 'Данкин Донатс', съел пончик, выпил две чашки кофе и просмотрел газету. В газете были сплош-ные выборы. В кино, как и вчера, - ничего, что хо-телось бы посмотреть. На глаза попалась только реклама картины, в которой играл мой однокласс-ник. Картина называлась 'Безответная любовь' и, судя по рекламе, представляла собой стандартную школьную мелодраму. С культовой пятнадцатилет-ней звездой в главной роли и песнями не менее раскрученного поп-кумира.

Я живо представил, какую роль в подобном кино, должно быть, играет мой одноклассник. Этакий молодой, благородный, всепонимающий Учитель. Высокого роста, мастер сразу несколь-ких видов спорта. Все старшеклассницы втреска-лись в него по уши: каждую, кого он зовет по имени, охватывает мгновенный столбняк. Глав-ная героиня, натурально, втюрилась тоже. И по-тому в воскресенье она печет какие-нибудь печенюшки и тащит эту радость к нему домой. А параллельно по ней сохнет один ученик. Со-вершенно обычный парнишка, только малость

125

нерешительный... Вот такой примерно сюжет, я уверен. Не нужно мозги напрягать, чтобы пред-ставить.

После того как мой одноклассник стал знаме-нитым киноактером, я какое-то время - отчасти просто из любопытства - смотрел все новые фильмы с его участием. Посмотрел в общей слож-ности пять или шесть картин. И потом потерял к ним всякий интерес. Картины были одна скучнее, другой, да и сам он во всех фильмах играл одну и ту же шаблонную роль. Роль благородного атле-та с чистой душой и длинными ногами. Сперва сту-дент, потом - учитель, врач, клерк процветающей фирмы, еще много кто... Но персонаж получался всегда одинаковый. Тот самый, от которого балде-ют до поросячьего визга девчонки. Его ослепитель-ная белозубая улыбка поднимала настроение даже мне. И все-таки - платить деньги за такое кино я больше не хотел. То есть я вовсе не принадлежу к суровым снобам-кинофилам, что смотрят исклю-чительно Тарковского да Феллини, - но, ей-богу, кино с этим парнем было полным отстоем. Весь сюжет угадывался за первые пять минут, герои произносили сплошные банальности, бюджет кар-тины явно трепыхался где-то возле нуля, а режис-сер, похоже, наплевал на свои обязанности еще до того, как к ним приступил.

Впрочем, если вспомнить, таким он и был все-гда - еще до того, как стал знаменитостью. Чрез-вычайно привлекательный внешне - и совершен-но мутный внутри. Я проучился с ним бок о бок па-ру лет в средних классах школы. Лабораторные опыты по физике-химии мы всегда выполняли на

126

пару за одним столом. Так что и поболтать случа-лось время от времени. Как и потом, в кино, этот парень производил до ужаса приятное впечатле-ние. Все девчонки сходили по нему с ума и в его присутствии вели себя как сомнамбулы. Стоило ему сказать любой из них пару слов - и бедняжка полдня ходила с квадратными глазами. Во время лабораторных опытов вся женская половина клас-са оглядывалась на него. Если что непонятно бы-ло - спрашивали у него. А когда он зажигал газо-вую горелку, на наш стол таращились так, будто он совершал ритуал открытия очередных Олим-пийских Игр. Никому и в голову не приходило, что тут же рядом существую и я.

Учился он также отлично. Всегда - первый или второй в классе по успеваемости. Приветливый, искренний, и при этом - никакого тщеславия. В любой одежде смотрелся одинаково стильным и воспитанным человеком. Даже мочась в сортире, выглядел элегантно. На свете вообще очень редко встретишь парней, элегантно мочащихся в сорти-ре. Стоит ли говорить, спортсменом был тоже от-менным - один из лидеров сборной школы. Ходи-ли слухи, что он дружит с самой популярной дев-чонкой в классе, но правда это или нет - я не знал. Учителя его обожали, а после того, как был устроен 'показательный школьный день' для родителей, его заобожали и все мамаши нашего класса. Такой вот был человек. Хотя для меня всегда оставалось Непонятным, что же он думает на самом деле.

Так же, как и на экране.

После всего этого - на черта мне за мои же Деньги смотреть такое кино?

127

 Я выкинул газету в урну и под лениво падавшим снегом вернулся в отель. Проходя по фойе, бросил взгляд на стойку регистрации - но моей знакомой там не оказалось. Видно, ушла куда-нибудь на пе-рерыв. Я отправился в уголок компьютерных игр и несколько раз сыграл в 'Пэкмэна и Галактику'. Отлично придуманная, хотя и слишком патологи-ческая игра. И чересчур агрессивная. Но время сжирает неплохо1.

Затем я вернулся в номер и принялся читать книгу.

День обещал быть пустым и бессмысленным. Читать надоело, и какое-то время я просто разгля-дывал снег за окном. Тот, похоже, собирался идти до самого вечера. Все сыпал и сыпал - даже инте-ресно: вот, оказывается, сколько снега может сва-литься с неба за один день. В двенадцать я спустил-ся в кафе отеля и пообедал. Затем снова вернулся в номер, еще немного почитал и поразглядывал снег за окном.

Но завершиться впустую этому странному дню все же не удалось. Ровно в четыре, когда я валялся в постели с книгой в руках, в дверь постучали. От-ворив дверь на несколько сантиметров, я выглянул в щель. На пороге стояла она. В очках и светло-голубой униформе. Бесшумной тенью она скольз-нула в чуть приоткрытую дверь и мгновенно за-хлопнула ее за собой.

1 Одна из популярных игр о Пэкмэне - персонаже, ко-торый движется в пространстве по некой пунктирной ли-нии, заглатывая черточку за черточкой. В ходе игры он дол-жен убить побольше космических тварей, встречающихся на пути, дабы не быть убитым самому.

128

- Если меня застукают - уволят сразу! - ска-зала она. - Здесь с этим ужас как строго... Быстро окинув взглядом номер, она пробежала к дивану, села, расправила ладонями юбку на ко-ленях. И глубоко вздохнула.

- У меня сейчас перерыв, - сказала она.

- Выпьешь чего-нибудь? - спросил я. - Лич-но я пиво буду...

- Нет, времени совсем мало, - отказалась она. - Слушай, а чем ты в номере весь день зани-маешься?

- Да ничем особенно... - ответил я, достал из холодильника пиво и налил в стакан. - Время уби-ваю. Книжку читаю, на снег смотрю.

- Какую книжку, о чем?

- Об испанских войнах. Каждая испанская война с начала и до конца очень подробно описа-на. В разных исторических версиях и трактов-ках...

'Испанские войны' и правда изобилуют самы-ми разными объяснениями того, что и как там про-исходило. Такие уж раньше были войны.

- Только не думай обо мне ничего странно-го! - сказала она.

- Странного? - переспросил я. - Ты о чем? О том, что в номер ко мне пришла?

- Ну да.

- А-а...

Я присел на кровать со стаканом в руке.

- Вовсе я не думаю о тебе ничего странного. То есть я, конечно, удивился, что ты пришла, но я очень рад. Я тут как раз от скуки помираю, пого-ворить не с кем...

129

Поднявшись с дивана, она встала посреди ком-наты, легким движением скинула голубой жакет и повесила его, чтобы не измялся, на спинку крес-ла у письменного стола. Затем подошла и присела, чинно сдвинув колени, на кровать со мной рядом. Без жакета она вдруг показалась мне очень слабой и ранимой. Я обнял ее за плечи. Она положила голову мне на плечо и застыла. Восхитительный запах. Идеально отглаженная белая блузка. Так прошло, наверное, минут пять. Под моей рукой, уткнувшись головой мне в плечо, с закрытыми гла-зами она дышала спокойно и ровно, точно спала. И лишь нескончаемый снег все сыпал и сыпал, за-глушая городской шум вокруг. Абсолютная ти-шина.

Человек, уставший в пути, захотел где-нибудь отдохнуть, думал я. И я - дерево, к которому он прислонился. Я сочувствовал ей. Но при этом во-все не считал, что вот, мол, как несправедливо и неправильно, когда настолько молодая и симпа-тичная девушка так устает. Если подумать, ничего несправедливого здесь нет. Усталость может обру-шиться на любого из нас независимо от красоты или возраста. Точно так же, как буря, наводнение, землетрясение или горный обвал.

Минут через пять она подняла голову, встала, надела жакет. И опять присела - теперь уже на диван. Пальцы левой руки теребили кольцо на ми-зинце правой. В жакете она будто опять напряг-лась, став чужой и далекой, как прежде.

Не вставая с кровати, я смотрел на нее.

- Послушай, - сказал я. - Насчет того, что с тобой случилось на шестнадцатом этаже... Ты то-

130

гда ничего особенного не делала? Перед тем, как в лифт садиться, или уже в самом лифте?

Она склонила голову набок и задумалась на па-ру секунд.

- Хм... Да нет вроде. Ничего особенного... Я не помню уже!

- И вокруг никаких странностей не заметила? Ну было что-нибудь не так, как всегда?

- Да все было, как всегда! - Она пожала пле-чами. - Никаких странностей. Совершенно обыч-но села в лифт, приехала, двери открылись - тем-но. Вот и все.

Я кивнул.

- Слушай, а может, поужинаем где-нибудь? Она покачала головой.

- Извини. Сегодня у меня важная встреча.

- Ну а завтра?

- А завтра - бассейн. Я плавать учусь.

- Плавать учишься... - повторил я и улыбнул-ся. - А ты знаешь, что в Древнем Египте тоже учи-лись плавать в бассейнах?

- Откуда мне знать? - сказала она. - Врешь, наверное?

- Да нет же, правда! Я сам об этом материал для статьи собирал, - настаивал я. Хотя спроси она меня: 'Ну и что из этого?' - я бы не знал, что ответить.

Она посмотрела на часы и встала.

- Спасибо, - сказала она. И выскользнула в коридор так же бесшумно, как и пришла. Единст-венное событие этого дня. Маленькое и непримет-ное. Радуясь таким вот маленьким, неприметным событиям, и жили свои маленькие, неприметные

131

жизни древние египтяне. Обучались плаванию в бассейнах, бальзамировали мумии, занимались прочими мелочами. Большое скопление таких ме-лочей в одном месте и называют Цивилизацией.

9

К одиннадцати заняться стало нечем в прямом смысле слова. Все, что можно было сделать, я сде-лал. Ногти постриг, ванну принял, уши почистил, новости по телевизору посмотрел. От пола отжал-ся, ужин съел, все книги до конца дочитал. Но спать совсем не хотелось. С другой стороны, для дальнейших экспериментов с лифтом еще слишком рано. Такими вещами стоит заняться где-нибудь заполночь, когда на этажах никого из персонала не встретишь.

Я прикинул, что еще оставалось - и отправил-ся в бар на двадцать шестом этаже. Уселся за сто-лик - и, потягивая мартини, стал разглядывать снежную мглу за окном и думать о египтянах. Лю-бопытно все-таки - как они жили там, в Древнем Египте? Кого обучали плаванию в своих бассейнах? Наверняка каких-нибудь членов семьи фараона, детей аристократов и прочую 'золотую моло-дежь'. Древнеегипетские нувориши оттяпывали себе лучшие земельные участки вдоль Нила, со-оружали там элитные бассейны и учили своих чад передвигаться в воде особо пижонскими способа-ми. А обаятельные инструкторы - точные копии моего одноклассника-киноактера - плавали во-круг и приговаривали сладкими голосами: 'Заме-

132

чательно, мой господин, так держать! Вот только когда вы изволите плавать кролем, ваша правая ру-ка могла бы простираться еще немного вперед...'

Я живо представил себе эту картину. Воды Ни-ла цвета синих чернил, слепящее солнце, охранни-ки с длинными пиками отгоняют аллигаторов и простолюдинов, шелест тростника на ветру, заго-релые тела сыновей фараона... Как насчет дочерей фараона? Или девчонок они плаванию не обучали? Например, Клеопатра. Совсем еще молоденькая такая Клеопатра, вылитая Джоди Фостер. Инте-ресно, у нее тоже съезжала бы крыша при виде ин-структора, моего одноклассника? Да, наверное, и у нее съезжала бы. Все-таки в этом - его Основ-ное Предназначение...

Вот бы сняли такое кино, подумал я. На такое кино я бы точно сходил с удовольствием.

Главный герой - инструктор по плаванию - происхождения отнюдь не плебейского. Сын царя какой-нибудь Персии или Ассирии. Но во время войны его захватывают в плен, угоняют в Египет и продают там в рабство. Однако, даже став рабом, он не теряет ни капли своего обаяния. Какие там Чарлтон Хестон или Кёрк Дуглас! Сверкая белозу-бой улыбкой, он элегантно мочится в тростнике. А стоит дать ему укулеле - встанет на фоне вечер-него Нила и споет 'Рок-э-хула Бэби' на древне-египетском не хуже оригинала. Такие роли под си-лу только моему однокласснику.

И вот однажды его жизненный путь пересекает-ся с путем фараона. Как-то утром он рубит трост-ник на берегу Нила, и вдруг прямо перед ним на реке опрокидывается корабль. Не колеблясь ни

133

секунды, он бросается в воду, стремительным кро-лем подгребает к тонущему судну, выуживает от-туда фараонову дочку и наперегонки с аллигато-ром возвращается обратно на берег. Очень эле-гантно. Примерно как зажигал нашу газовую горелку на уроке химии. Фараон на все это смот-рит и думает: 'Ага! А не сделать ли его новым учи-телем плавания для наследников престола? Ста-рого-то мы аккурат на прошлой неделе утопили в колодце за дерзкий язык!..' И вот наш герой - Наставник Бассейна Великого Фараона. Обаятель-ный, как и раньше - все вокруг от него без ума. С наступлением ночи придворные дамы, натерев-шись благовониями, так и норовят прошмыгнуть к нему в постель. Фараоновы дети в нем просто ду-ши не чают. Сногсшибательный эпизод 'Принцес-са в бикини' сменяется эпохальной сценой 'Мой фараон и я'. В день рождения фараона детишки исполняют для папочки композицию синхронно-го плавания. Фараон рыдает от счастья, ставки ге-роя опять растут. Но герой не задирает носа, он скромный. Знай себе улыбается и элегантно мо-чится в тростнике. Каждую придворную даму, про-шмыгнувшую к нему в постель, он ласкает не мень-ше часа, а кончив, никогда не забывает погладить по голове и сказать ей: 'Ты - лучше всех!' Он добрый.

Интересно, кстати, а как должен выглядеть секс с древнеегипетской придворной дамой? Я попро-бовал это представить, но у меня ни черта не вы-шло. Чем больше я напрягал несчастное вообра-жение, тем назойливее в голову лезли кадры из 'Клеопатры' производства киностудии 'XX Век -

134

фокc'. Той жуткой тошниловки с Элизабет Тэйлор, Ричардом Бартоном и Рексом Харрисоном. Экзотика по-голливудски: черные наложницы с ногами чуть не от шеи машут над Элизабет Тэйлор опахалами на длиннющих рукоятках. Она в умопо-мрачительных позах ублажает моего однокласс-ника. Древние египтянки в этом деле большие ис-кусницы.

И вот у Клеопатры - вылитой Джоди Фостер - после встречи с ним абсолютно съезжает крыша. Банально, конечно, но что поделаешь - без этого кино не получится.

Более того: у него тоже съезжает крыша от Джоди Клеопатры.

Но от Джоди Клеопатры крыша съезжает не только у него. Абиссинский принц, весь черный как сажа, уже давно ее вожделеет. При одной мыс-ли о ней он срывается с места и отплясывает свои абиссинские танцы. Сыграть это может только Майкл Джексон и никто другой. Раздираемый страстью, он тащится в Египет через пустыню аж из самой Абиссинии. На каждом привале своего каравана отплясывает у костра 'Билли Джин' с тамбурином в руках. И его черные глазищи ис-крятся, пропитавшись сиянием звезд. Между учи-телем плавания и Майклом Джексоном, конечно же, вспыхивает вечная вражда. Классический лю-бовный треугольник.

Досочиняв до этих пор, я вдруг увидал перед со-бой фигуру бармена. Очень жаль, но бар закры-вается, сообщил он, как бы извиняясь. Я глянул на часы: четверть первого. Кроме меня, в баре не осталось ни одного посетителя. Бармен заканчи-

135

вал убирать помещение. Черт бы меня побрал, покачал я головой. Столько времени думать без остановки всякую чушь! Ни уму ни сердцу... Рех-нулся я, что ли?

Расписавшись на чеке, я залпом допил мартини и поднялся с места. Вышел из бара, сунул руки в карманы и стал дожидаться лифта.

...Но суровый древнеегипетский этикет велит Джоди Клеопатре выйти замуж за своего младше-го брата, продолжал думать я. Проклятый сцена-рий прочно засел у меня в голове. Как я ни отма-хивался, подсознание выдавало новые и новые эпизоды. Младший брат - слабоумный и полная размазня. Кому бы доверить такую роль? Вуди Аллену? Ну уж нет! Этот мне все кино превратит в дурную комедию. Начнет сыпать тоскливыми шут-ками при дворе да шмякать себя по голове пласт-массовой колотушкой... Не пойдет.

Ладно, с братом придумаем позже. А вот фара-она пускай играет Лоуренс Оливье. С его вечной мигренью и пальцами, стискивающими виски. Всех, кто ему не по нраву, фараон топит в бездонном ко-лодце или отправляет поплавать в Ниле наперегон-ки с крокодилами. Интеллигентен и жесток. Вот он приказывает вырвать кому-то веки, а потом от-везти несчастного в пустыню и бросить там поми-рать...

Я додумал до этого места - и передо мной рас-пахнулись двери лифта. Без единого звука. Я сту-пил внутрь и нажал на кнопку пятнадцатого эта-жа. И стал думать дальше. Мне не хотелось думать про все это. Но остановиться почему-то не полу-чалось.

136

Сцена меняется: бескрайняя пустыня. В самом сердце пустыни - пещера, где обитает изгнанный фараоном прорицатель. Долгие годы хоронится он от людей там, где никто уже не обидит его. С вы-рванными веками он умудрился обойти всю пусты-ню и чудесным образом выжить. Укутанный с го-ловой в овечьи шкуры, скрывается от солнечных лучей во мраке своей пещеры. Поедает червей, грызет верблюжьи колючки. И, наделенный треть-им, внутренним глазом, предвидит Будущее. Ско-рое падение фараона. Сумерки Египта. Смену эпох на Земле...

'Человек-Овца! - взорвалось у меня в голо-ве. - А здесь-то какого дьявола делает Человек-Овца?!'

Двери лифта раскрылись - бесшумно, как и всегда. Поражаясь собственным бредням, я шаг-нул из лифта в коридор. Человек-Овца! Разве он существовал еще во времена фараонов? Или все это - плоды моей сбрендившей фантазии? Не вы-нимая рук из карманов, я стоял в темноте и пытал-ся найти этому хоть какое-то объяснение.

В темноте?

И тут я наконец осознал: вокруг меня - кро-мешная тьма. Ни лучика света. Двери лифта все так же беззвучно затворились у меня за спиной - и эта тьма стала черной, как битумный лак. Я не различал даже собственных рук. Музыка тоже исчезла. Ни тебе 'Мами Блю', ни 'Любви в лет-ний день' - ничего. В зябком воздухе едко пахло какой-то хиной.

И в этой кромешной тьме я стоял, не дыша, со-вершенно один.

137

10

Мгла была абсолютной. До животного ужаса.

Я не различал ни предметов, ни очертаний. Ни контуров своего тела. Я не чувствовал, есть ли на месте моего тела вообще что-нибудь. Черного цве-та Ничто - вот единственное, что меня окружало.

В такой жуткой мгле даже самого себя начина-ешь воспринимать как абстракцию. Мое 'я' теря-ет материальную оболочку - и заполняет собой пространство, словно какая-нибудь мистическая эктоплазма. Оно, мое 'я', уже высвободилось из моего тела - но никакой оболочки взамен не об-рело. Бестелесное и неприкаянное, болталось оно в космической пустоте - на зыбкой границе меж-ду реальностью и кошмаром...

Довольно долго я простоял, замерев, точно па-рализованный. Руки-ноги не слушались - я про-сто их не ощущал. Казалось, кто-то затянул меня в морские пучины и прижимал ко дну, не давая всплыть. До предела концентрированная мгла да-вила на каждую клетку тела. От пронзительного беззвучия чуть не лопались барабанные перепон-ки. Поначалу я ждал, когда же к этой мгле привык-нут глаза. Бесполезно. То был не какой-нибудь по-лудохлый ночной полумрак, с которым свыкаешь-ся через минуту. Идеальная чернота залила собой всё и вся. Точно холст, на который долго, слой за слоем, накладывали черную краску. Я машинально обшарил карманы. В правом оказались бумажник и ключи от дома. В левом - пластиковая карточ-ка-ключ от номера, носовой платок и немного ме-лочи. Ничего, что пригодилось бы в темноте. Впер-

138

вые за долгое время я пожалел, что бросил курить. Не бросил бы - нашлись бы спички или зажигал-ка... Ладно, что уж теперь. Я вынул руку из карма-на и протянул туда, где должна была находиться стена. Ладонь уперлась в вертикальную поверх-ность. Стена была на месте. Гладкая и холодная. Слишком холодная для отеля 'Дельфин'. Стены отеля 'Дельфин' не должны быть такими холод-ными. Ибо 'специальными кондиционерами во всем здании отеля круглосуточно поддерживает-ся приятная комнатная температура'... Спокойно, приказал я себе. Будем рассуждать хладнокровно.

Хладнокровно!

Во-первых, все это уже случалось раньше с мо-ей новой знакомой. И сейчас просто повторяется то же самое. Так? Так. Но раз она из этого выбра-лась - значит, и я смогу! Трудно, что ли? Не вижу причин для паники. Просто нужно повторить все, что делала она.

Далее. В этом здании творится что-то странное, и это 'что-то' имеет отношение ко мне. Несомнен-но, этот отель как-то связан со старым отелем 'Дельфин'. Поэтому я и пришел сюда. Так или нет? Именно так! А значит, нужно шаг за шагом повторить ее путь - и увидеть то, что побоялась увидеть она...

Страшно?

Еще как страшно.

Черт бы меня побрал. Ведь действительно страш-но, без дураков! Я ощутил себя безоружным и голым. Чернота вокруг источала насилие - а я даже не мог увидеть опасность, приближавшуюся ко мне в этом мраке беззвучно и неторопливо,

139

словно морской змей. Фатальным бессилием ско-вало все тело. Поры кожи закупорило темнотой. Рубашка взмокла от холодного пота. Горло пере-сохло: я попытался сглотнуть слюну - и чуть не сломал себе шею.

Где же я, черт возьми?! Где угодно, только не в отеле 'Дельфин'. Хоть это понятно сразу. Я вы-пал в иное пространство. Переступил через какой-то порог - и вывалился куда-то. Я закрыл глаза и глубоко-глубоко вздохнул.

Как последний идиот, я вдруг до ужаса захотел послушать 'Мами Блю' оркестра Поля Мориа. Зазвучи она сейчас - и я был бы счастлив. Вот что вернуло бы меня к жизни! Или даже Ричарда Клайдермана. Сейчас - стерпел бы. И 'Лос Индиос Табахарас' стерпел бы, и Хосе Фелисиано, и Хулио Иглесиаса, и Серхио Мендеса, и 'Партридж Фэмили', и какое-нибудь 'Фрут Гам Кампани 1910' - да все что угодно! Стиснул бы зубы и слушал как миленький. Слишком уж страшная ти-шина... Согласен даже на хор Митча Миллера. Да пускай хоть Аль Мартино с Энди Вильямсом дуэ-том заголосят - дьявол с ними, лишь бы звучало хоть что-нибудь!!!

Ну хватит, одернул я себя. Сколько можно ду-мать о всякой ерунде? С другой стороны, совсем ни о чем не думать тоже невозможно. Так не все ли равно, о чем? Надо чем-то занять пустоту в голо-ве. Чтобы не было страшно. Чтобы как-то вытер-петь животный ужас, расползающийся в этой ко-смической пустоте.

Майкл Джексон отплясывает 'Билли Джин' у костра с тамбурином в руках. И даже верблюды в трансе от его завываний.

140

В голове моей - какая-то каша.

ВГОЛОВЕМОЕЙКАКАЯТОКАША...

Каждая мысль отдается эхом в пустой голове. Каждая мысль отдается...

Я еще раз вздохнул поглубже - и погнал ви-дения из дурной головы куда подальше: Не беско-нечно же, в самом деле, думать про всю эту чушь! Нужно действовать. Верно же? Иначе какого чер-та я сюда притащился?

Я собрался с духом - и, держась рукой за сте-ну, двинулся по коридору направо. Ноги слуша-лись плохо. Ноги были словно чужие. Будто нару-шилась связь между ногами и нервной системой. Приказываю ногам шевелиться, а те ни в какую. Вокруг - сплошной мрак без конца и края. Мрак до самого сердца Земли. Шаг за шагом я медленно двигаюсь к центру Земли. И уже никогда не вер-нусь на поверхность... Думай о чем-нибудь, сказал я себе. Не будешь ни о чем думать - страх посте-пенно охватит тебя целиком. Сочиняй уж дальше свое кино... На чем мы там остановились? На появ-лении Человека-Овцы. Но эпизод в пустыне раз-вивать пока некуда. Вернемся во дворец фараона. Грандиознейший тронный зал. Сокровища, со-бранные со всей Африки. Нубийские рабыни в не-мом поклоне ожидают повелений. А посреди все-го этого сидит фараон. Сегодня он явно не в духе. 'Прогнило что-то в Нильском королевстве, - ду-мает он. - Как и в моем дворце. Какая-то ошибка разрастается, растлевает собою все вокруг. Сроч-но нужно найти ее и исправить...'

Шаг за шагом я продвигался вперед. И думал изо всех сил. Значит, девчонка, моя новая знако-

141

мая, этот ужас преодолела. Интересно... Неужели вот так же, как я сейчас, потащилась одна во тьму что-то там проверять? Даже у меня поджилки тря-сутся - а ведь я знал, к чему готовиться! Не знай я об этом заранее - черта с два бы куда-нибудь пошел. Небось так и каменел бы себе у лифта, не смея пальцем пошевелить...

Я начал думать о своей новой знакомой. Пред-ставил, как она учится плавать у себя в бассейне. Вся такая в обтягивающем купальнике. А рядом с ней вьется кругами мой одноклассник-киноак-тер. И у нее съезжает от него крыша. Он показы-вает ей, как загребать правой в кроле, она глядит на него совершенно ошалевшими глазами. И, еле дождавшись ночи, прошмыгивает к нему в по-стель... Мне сделалось грустно. Грустно, горько и обидно. Так нельзя, сказал я ей мысленно. Ни черта ты не понимаешь. Все его обаяние - чисто внешнее. Он будет шептать тебе на ухо нежно-сти, за которыми ничего нет. И наверное, здо-рово тебя заведет... Но ведь это уже вопрос тех-ники! Грамотно исполненная прелюдия - и ниче-го больше!..

Коридор сворачивал вправо. Все, как она гово-рила... Но в моем воображении она уже трахалась с проклятым одноклассником. Вот он осторожно раздевает ее и шепчет комплимент каждой обна-жаемой части тела. Искренне шепчет, собака. От чистого сердца... Та-ак, подумал я. Оч-чень инте-ресно. Я почувствовал, что не на шутку разозлил-ся. 'Как можно так ошибаться?!' - хотелось мне закричать.

Коридор сворачивая вправо.

142

По-прежнему держась за стену, я повернул на-право. И далеко впереди увидел огонек. Такой сла-бый и размытый, точно пробивался сразу через не-сколько занавесок.

Все, как она говорила...

Мой одноклассник касается ее тела губами. Медленно переходит от шеи к плечам, к груди... Камера показывает его спереди, ее со спины. По-том ракурс меняется. Ее лицо. Только зто не ее лицо. Не моей знакомой из-за стойки отеля 'Дельфин'. Это лицо Кики. Той самой Кики с фантасти-ческими ушами, шлюхи высшей категории, с кото-рой я останавливался в старом отеле 'Дельфин'. Кики, что так странно исчезла из моей жизни... И вот теперь она трахается с моим одноклассни-ком. Это выглядело точь-в точь как кадры из кино-фильма. Профессионально смонтированные кад-ры. Пожалуй, даже слишком профессионально. До унылой банальности. Кики. Она-то здесь отку-да? Пространство и время сошли с ума.

ПРОСТРАНСТВОИВРЕМЯСОШЛИСУМА...

Я снова трогаюсь с места, держа курс на огонек впереди. Я трогаюсь с места - и кино в голове об-рывается. Затемнение.

Продвигаюсь во тьме вдоль стены. Приказываю себе ни о чем больше не думать. Думай, не думай - все равно ничего не изменится, только мыслями время растянешь зря. Лучше уж без всяких мыслей просто двигать ногами, и все. Сосредоточенно. Це-ленаправленно. Свет впереди тусклый, рассеян-ный, откуда он - не разобрать. Видно только чуть приоткрытую дверь. Дверь, каких не бывает в этом отеле. Как она и сказала... Старая-престарая

143

деревянная дверь. На ней - табличка с номером. Ни одной цифры не разглядеть. Слишком темно и слишком грязная табличка. Но как бы там ни бы-ло - это уже не отель 'Дельфин'. Откуда в новом отеле 'Дельфин' взяться такой старой двери? Я уж о воздухе не говорю. Чем же тут пахнет, в са-мом деле? Какой-то истлевшей бумагой... Свет за дверью подрагивает временами. Похоже на пламя свечи...

Я встал перед дверью и какое-то время разгля-дывал это свечение. И опять вспоминал ее, девчон-ку из-за стойки в фойе. Все-таки зря я тогда не пе-респал с нею. Вернусь ли я когда-нибудь в нор-мальный мир? Смогу ли еще разок пригласить ее куда-нибудь? Я вдруг почувствовал жгучую рев-ность к 'нормальному миру' со всеми его бассей-нами. Впрочем, возможно, это была не ревность. А, скажем так, искаженное и преувеличенное со-жаление о несодеянном. Но ощущалось почему-то как ревность. По крайней мере, именно на ревность это сильно смахивало в темноте. Ну и дела! Нашел время и место страдать от ревности! А ведь я уже тысячу лет никого ни к кому не ревновал... Не го-воря уж о том, что страдать от ревности - вообще не в моем характере. Для этого я, пожалуй, слиш-ком зациклен на самого себя... И тем не менее - странное дело! - я испытывал сейчас на удивле-ние острую ревность. К плавательному бассейну.

Что за бред, сказал я себе. Разве можно рев-новать кого-то к бассейну? Никогда о таком не слыхал...

Я нервно сглотнул слюну. В мертвой тишине это прозвучало так, словно по пустой металлической

144

бочке шарахнули ломом. А ведь я просто сглотнул

слюну...

Звуки явно были громче, чем полагалось. Все, как она говорила... Кстати. Надо же постучать. Я должен постучать в эту дверь...

И я постучал. Не раздумывая, машинально. Сов-сем несильно: тук-тук. Вроде как - не услышат, так и бог с ним. Но раздался такой грохот, что я чуть не оглох. Грохот, от которого леденела душа, тяжелый, как шаги самой Смерти.

Затаив дыхание, я ждал, что будет.

Вначале ничего не было. Пришла тишина - дол-гая, как она и рассказывала. Насколько долгая - сказать не берусь. Может, пять секунд, а может, с минуту. Длина Времени не считывалась в такой темноте. Время пульсировало, то растягиваясь, то сокращаясь. И я сам растягивался и сокращал-ся вместе с ним - без единого звука. Время выги-балось из своих форм - и я выгибался из форм вслед за ним. Как отражение в кривом зеркале.

И наконец я услышал это. Неестественно гром-кий шорох. Будто ворошили огромную кучу тря-пья. Кто-то тяжелый поднялся с пола. И раздались шаги. Медленно-медленно они приближались ко мне. То ли в шлепанцах, то ли приволакивая но-ги - шур-р-р! шур-р-р! - что-то страшное двига-лось прямо на меня. Что-то нечеловеческое, ска-зала она. Это точно. Человек так ходить не может. Это что-то другое. Что в обычном мире не может существовать. А здесь - существует...

Я не побежал. Сорочка взмокла от пота и при-липла к спине. Но странно - чем ближе раздава-лись шаги, тем меньше страха оставалось в душе.

145

Все в порядке, сказал я себе. Никто ничего плохо-го мне не сделает. Я вдруг понял это очень явствен-но. Бояться нечего. Пусть все идет как идет. Все будет хорошо. Какой-то теплый водоворот заса-сывает меня... Я стиснул ручку двери, задержал дыхание и зажмурил глаза. Все хорошо. Мне не страшно. В кромешном мраке я слышу, как оглу-шительно бьется сердце. Мое сердце. Я растворя-юсь в этом биении, я - его составная часть. Боять-ся нечего, говорю я себе. Просто все собирается 6 одно целое...

Звук шагов обрывается. Чем бы это ни было - сейчас оно стоит прямо передо мной. И глядит на меня в упор. А я стою с закрытыми глазами. Вклю-чилось! - вдруг понял я. Самые разные вещи, ме-ста и события замкнулись-таки на меня. Берега Нила, Кики, отель 'Дельфин', старенький рок-н-ролл - все это собралось в единую цепь и зара-ботало. Натертые благовониями тела нубийских аристократок. Бомба, отсчитывающая последние секунды в старом особняке. Сияние прошлого, ста-рые звуки, старые голоса...

- Мы ждали тебя, - сказало Оно. - Давно ждали. Входи.

И даже не открывая глаз, я узнал его.

Это был Человек-Овца.

11

Мы разговаривали за старым столом. Малень-ким круглым столом, на котором горела единст-венная свеча в грубой глиняной плошке. Три этих

146

предмета, можно сказать, и составляли всю мебель в помещении. Даже стульев не было, и мы уселись на стопки старых книг.

Это была комната Человека-Овцы. Длинная, узкая, тесная. Стены и потолок поначалу напом-нили мне старый отель 'Дельфин', но, пригля-девшись, я уже не видел ничего общего. Напро-тив входа - окно. Заколочено досками изнутри. Заколочено очень давно: щели между досками забиты пепельно-серой пылью, гвозди побурели от ржавчины. Больше в комнате не было ничего. Не комната, а каменный ящик из потолка и стен. Ни лампы под потолком. Ни шкафа. Ни туалета. Ни койки. Спал он, надо полагать, на полу, за-вернувшись в овечьи шкуры. Весь этот пол - кроме узенькой тропинки, по которой с трудом прошел бы один человек, - был завален стары-ми книгами, газетами и подшивками документов. Бумага порыжела от времени; кое-что изъели черви, кое-что перемешалось в уже непоправи-мом беспорядке. Я пробежал глазами по заголов-кам: все они так или иначе касались истории ов-цеводства на Хоккайдо... Так вот куда перекоче-вали архивы старого отеля  'Дельфин'! Там, в старом отеле, один этаж занимали архивы с до-кументами про овец. И старик-профессор, отец управляющего отелем, самолично следил за бу-магами... Где они теперь, эти странные люди? Что с ними стало?..

В тусклом свете беспокойного пламени Чело-век-Овца долго разглядывал мое лицо. Огромная тень Человека-Овцы зловеще подрагивала на се-рой, в грязных разводах стене за его спиной. Неве-

147

роятно разбухшая, будто намеренно преувеличен-ная тень.

- Давненько не виделись, а? - произнес Чело-век-Овца из-под маски. - А ты почти не изменил-ся. Похудел, что ли?

- Похудеешь тут...

- Что там в мире? Ничего новенького? Долго здесь поживешь - перестаешь понимать, что на свете творится...

Я закинул ногу на ногу и покачал головой.

- Все как всегда. Отметить особо нечего. По-жалуй, сложнее немного стало, и все. Скорость выросла у вещей и событий... Но в целом то же са-мое. Принципиально нового - ничего.

Человек-Овца закивал головой.

- Стало быть, новая война еще не началась?

Я понятия не имел, какую из войн он считает по-следней, но на всякий случай опять покачал го-ловой.

- Нет, - сказал я. - Еще не началась.

- Значит, скоро начнется! - произнес он туск-ло, без выражения и быстро-быстро потер руки в перчатках. - Ты уж поберегись. Не хочешь быть убитым - держи ухо востро. Война обязательно будет. Всегда. Не бывает, чтоб ее не было. Даже если кажется, что ее нет, она все равно есть. Люди в душе любят убивать друг друга. И убива-ют, пока хватает сил. Силы кончаются - они от-дыхают немного. А потом опять продолжают уби-вать. Так устроено. Никому нельзя верить. И это никогда не изменится. И ничего тут не поделаешь. Не нравится - остается только убежать в дру-гой мир.

148

Овечья шкура на нем казалась куда грязнее, чем раньше. Шерсть на нем повсюду засалилась и сва-лялась. Маска на лице тоже казалась потрепаннее той, что я помнил. Как будто все это было лишь де-журной сменой его обычной одежды. Хотя, воз-можно, мне просто так показалось - из-за этих сырых обшарпанных стен и тусклого мерцания свечки. А может, и оттого, что память наша вооб-ще запоминает все в несколько лучшем виде, чем на самом деле. И все же - не только одеяние Че-ловека-Овцы, но и сам он выглядел гораздо из-можденнее и потрепаннее, чем прежде. За четыре года он постарел и скукожился. Время от времени он глубоко вздыхал, и эти вздохи странно резали слух. Будто что-то застряло в железной трубе - как ни продувай, лишь клацает о стенки и никак не выскочит наружу.

- Мы думали, ты придешь быстрее, - сказал Человек-Овца. - Потому и ждали все время. Не-давно кто-то еще приходил. Мы подумали - ты. А оказалось - не ты. Кто-то забрел по ошибке. Странно. Другим так просто сюда не попасть. Но это ладно. Главное - мы думали, ты придешь го-раздо быстрее.

Я пожал плечами.

- Я, конечно, догадывался, что приду. Что нельзя будет не прийти. Только решиться не мог... Часто сон видел. Об отеле 'Дельфин'. Один и тот же сон, постоянно. Но чтобы решиться, потребо-валось время.

- Ты хотел об этом месте забыть?

- Хотел, - признался я. - И даже забыл напо-ловину... - Я посмотрел на свои пальцы. Тени меж

149

них слегка подрагивали в беспокойном мерцании свечи ('Сквозняк?' - удивился я про себя). - А забытое наполовину хотелось забыть совсем. И жить так, словно ничего не было...

- И все из-за твоего погибшего друга?

- Да, - ответил я. - Все из-за моего погибше-го друга.

- Но в итоге ты все равно пришел сюда, - ска-зал Человек-Овца.

- Да, в конце концов, я вернулся, - кивнул я. - Не вышло у меня про это забыть... Только начну забывать - тут же что-нибудь снова напом-нит. Наверное, оно, это место, очень много для меня значит. Постоянно кажется, будто я - его со-ставная часть... Сам не знаю, что я этим хочу ска-зать, но... чувствую это очень ясно. Особенно во сне. Кто-то плачет и зовет меня. Почему я и ре-шился прийти... Но ты все-таки объясни мне - что это за место? Где я сейчас нахожусь?

Человек-Овца очень долго смотрел на меня в упор. А потом покачал головой:

- Подробно мы и сами не знаем... Здесь очень просторно. И очень темно. Насколько просторно и насколько темно - это нам неизвестно. Мы знаем только об этой комнате. Об остальном - не знаем. Потому и рассказывать особенно нече-го... Но раз ты все-таки пришел сюда - значит, тебе пора было прийти. Мы уверены. В этом не сомневайся. Значит, кто-то действительно о тебе плачет. И действительно в тебе нуждается. Если ты это чувствуешь - значит, так оно и есть. Вот и сюда ты вернулся не случайно. Как птица в род-ное гнездо. В природе так часто бывает. Не поже-

150

лай ты вернуться - считай, что и места бы этого не было...

И Человек-Овца снова быстро-быстро потер ру-кой об руку. Исполинская тень на стене заколы-халась в такт его движениям. Гигантское черное привидение, готовое наброситься на меня в любую секунду. Прямо как в комиксах-страшилках из раннего детства.

'Как птица в родное гнездо'... - повторил я про себя. А ведь и правда похоже. Именно так я и вернулся сюда - по какому-то зову, не рас-суждая...

- Рассказывай, - тихо произнес Человек-Овца. - Расскажи о себе. Здесь - твой мир. Стес-няться нечего. Что на сердце лежит - о том и рас-сказывай не торопясь. У тебя там, похоже, много чего накопилось...

И я рассказал ему. Уставившись на эту громад-ную тень в тусклом мерцании свечи. Рассказал, что перенес, в какой переплет попал сейчас. Давно, бог знает как давно я ни с кем не говорил так откро-венно. Медленно и осторожно, словно растапли-вая глыбу льда, я каплю за каплей выцеживал пе-ред ним свою душу.

Я рассказал, что, худо ли бедно, на жизнь себе зарабатываю. Только не двигаюсь никуда. И так, не двигаясь никуда, год за годом просто старею. Разучился любить. Просто - утратил эту самую вибрацию сердца. И давно уже не понимаю, чего в этой жизни мне стоило бы хотеть.

Все, что от меня зависит, стараюсь выполнять в наилучшем виде. Честно стараюсь, изо всех сил. Только это не помогает. Лишь чувствую, как день

151

за днем все больше отвердевает тело. Откуда-то изнутри, из самого сердца, грозя постепенно оде-ревенеть целиком. И я холодею от ужаса... Это ме-сто - единственный островок во Вселенной, с ко-торым меня хоть что-то связывает. Будто я - его составная часть. Я не знаю, что это за место. Про-сто чую нутром: я принадлежу ему...

Человек-Овца слушал меня, не двигаясь и не го-воря ни слова. Можно было подумать, что он уснул. Однако едва я закончил, он тут же открыл глаза.

- Все в порядке, - тихо сказал Человек-Овца. - Тебе не о чем беспокоиться. Ты действи-тельно принадлежишь отелю 'Дельфин'. До сих пор принадлежал. И всегда будешь принадлежать. Отсюда все начинается - и здесь же заканчивает-ся. Это место - твое. Твое навсегда. Здесь ты за-мыкаешься на всё и вся. А всё и вся замыкается на тебя. И вы сплетаетесь в единую паутину. Главный узел которой - здесь.

- Всё и вся? - переспросил я его.

- Все, что ты потерял. И все, что еще не успел потерять. Все это собирается здесь воедино.

Я попытался осмыслить его слова. Но у меня ни черта не получилось. Слишком непостижимых, ко-смических масштабов было то, что он говорил.

- А конкретнее? - попросил я.

Но Человек-Овца не ответил. Он не мог объяс-нить такое конкретнее. И лишь молча покачал го-ловой. Спокойно покачал - и самодельные уши заплясали над ним вверх-вниз, точно крылья пти-цы. Еще яростнее заметались такие же крылья у зловещей тени на стене. Казалось, еще немного - и стена разлетится вдребезги.

152

- Это тебе скоро предстоит понять самому. На-ступит время понять - поймешь.

- Ладно, - сдался я. - Но вот тебе еще одна закавыка. Зачем хозяину прежнего отеля 'Дельфин' понадобилось, чтобы и новый отель называл-ся по-старому? Для чего?

- Для тебя, - сказал Человек-Овца. - Назва-ние он берег, чтобы ты всегда мог сюда вернуться. Если б название поменялось - как бы ты понял, куда идти? А уж сам-то отель 'Дельфин' никуда не исчезнет. Перестраивай ему здание, делай с ним что угодно - он останется. Что бы на свете ни происходило - он всегда будет здесь. И всегда бу-дет ждать тебя.

Я не выдержал и нервно хихикнул:

- Для меня? Это что же получается - здоро-венный гостиничный комплекс называют отелем 'Дельфин' исключительно ради меня?

- Ну конечно. А что тут смешного? Я покачал головой.

- Да нет, ничего... Удивительно просто. Слиш-ком абсурдно звучит. Слишком нереально.

- Все реально! - сказал Человек-Овца. - Отель 'Дельфин' совершенно реален. И вывеска 'Dolphin Hotel' совершенно реальна. Разве вот это для тебя не реальность? - И он постучал ука-зательным пальцем по крышке стола - даже пла-мя свечи заметалось от его стука.

- Вот и мы, как видишь, существуем на самом деле. Реальнее не придумаешь. Сидим здесь и ждем тебя. И думаем про всё и вся. Как сделать, чтобы ты быстрее сюда добрался. Чтобы всё и вся увяза-лось между собой...

153

Я долго смотрел на дрожащее пламя свечи. И никак не мог поверить в то, что услышал.

- Послушай, но почему - я? С какой стати за-тевать весь этот сыр-бор ради одного-единственного меня?

- Но это же твой мир!.. - произнес Человек-Овца таким тоном, будто объяснял заведомо оче-видные вещи. - Что тут непонятного? Нужен тебе этот мир - он будет. Лишь бы ты действительно в нем нуждался. Поэтому мы все и помогали тебе как могли. Чтобы ты поскорее добрался сюда. Что-бы здешний мир не разрушился. Чтобы он не ис-чез, заброшенный и забытый. Вот и все.

- И что, я действительно принадлежу вот это-му месту?

- Конечно. И я принадлежу. Все принадлежат. И все это - твой мир! - проговорил Человек-Овца. И поднял указательный палец. Исполинская тень на стене тоже подняла огромный указатель-ный палец.

- Но что здесь делаешь ты? Кто ты такой?

- Мы - человек-овца! - сказал Человек-Ов-ца. И хрипло засмеялся. - Сам видишь. Носим овечью шкуру и живем там, где люди нас не уви-дят. Нас ловили - мы в лес ушли. Давно это было. Очень давно - мы почти не помним. А кем были до того - не помним совсем. С тех пор и живем никому не заметные. Если долго жить так, чтоб тебя не могли заметить, и правда становишься незаметным. И однажды - уж не помним ко-гда - лес куда-то исчез, и мы здесь очутились. Нам это место отведено, и мы его охраняем. Нам ведь тоже от ветра и дождя укрытие требуется

154

Даже в лесу каждому зверю норка своя полагает-ся, верно?

- Ну еще бы, - поддакнул я.

- Здесь наша обязанность - все соединять. Как электрический коммутатор. Как коммутатор, мы соединяем собой всё и вся. В этом месте - главный узел, где все пересекается. И мы сидим здесь и все подключаем. Чтобы не перепуталось как попало. Такое у нас назначение. Коммутатор. Все подсоединяет. Понадобилось тебе что-ни-будь - ты забираешь это в свой мир, а мы уже подключаем ко всему остальному. Понятно?

- Вроде бы, - сказал я.

- Ну вот, - продолжал Человек-Овца. - По-лучается, что тебе без нас - никуда. Потому что ты запутался. Хочешь куда-то идти, а куда - не знаешь. Ты потерял связь с миром, мир потерял связь с тобой. Ты перепробовал многое - хватал-ся за разные провода. Но того провода, который подключил бы тебя обратно, ты пока не нашел. И поэтому в душе твоей хаос. Тебе кажется, что ты ни к чему не подключен. Это действительно так. Единственное место, с которым ты еще связан, - здесь.

С минуту я молчал, переваривая услышанное.

- Пожалуй, ты прав! - сказал я наконец. - Так оно и есть. Я потерял связь с миром, а мир по-терял связь со мной. И в душе моей полный хаос. И я ни к чему не подключен. И единственное ме-сто, с которым я связан, - здесь... - Медленно, будто строгая ножом, проговаривал я фразу за фразой, глядя на собственные руки в дрожащих отблесках свечи. - Но я чувствую... Что-то пыта-

155

ется пробиться ко мне. Стоит только заснуть - и там, во сне, кто-то зовет меня, плачет из-за меня. Кажется, еще немного - и я к чему-то подклю-чусь. Очень хорошо это чувствую. Понимаешь... Я действительно хочу попробовать переиграть все сначала. Но мне нужна твоя помощь.

Человек-Овца молчал. Я сказал что хотел, и боль-ше говорить было нечего. Воцарилась такая тиши-на, словно мы сидели в ужасно глубокой шахте. Эта тишина давила на плечи и порабощала созна-ние. Под ее давлением мои мысли стали похожи на глубоководных рыб, что в уродливых непроница-емых панцирях хоронятся на дне океана. И лишь изредка тишину нарушал слабый треск беспокой-ной свечи. Человек-Овца очень долго смотрел на пламя. Очень долго молчал. И наконец, медленно подняв голову, посмотрел на меня.

- Ну что ж, - сказал он. - Давай попробуем подсоединить к тебе это самое 'что-то'... Но учти: за успех мы не ручаемся. Годы наши уже не те. И сил не так много, как раньше. Получится или нет - сами не знаем. Как уж сумеем. Но даже ес-ли получится - возможно, это не принесет тебе особого счастья. На этот счет - никаких гарантий. Вполне может быть, что тебе в твоем мире уже не-куда больше идти. Мы, конечно, не утверждаем. Но ты сам говорил - многое в тебе затвердело. А того, что однажды затвердело, в прежнее состо-яние не вернуть. Все-таки ты уже не так молод...

- И что же я должен делать?

- Ты уже много чего потерял. Много большо-го и важного. Никто в этом не виноват. Дело не в том, кто виноват, - а в том, чем ты затыкал свои

156

дыры. Всякий раз, когда ты что-то терял, в тебе от-крывалась очередная дыра. И каждую такую дыру ты затыкал чем-то взамен утраченного. Будто мет-ку ставил на память... А как раз этого делать было нельзя. Ты заполнял эти дыры тем, что должен был оставлять внутри. И раз за разом просто сти-рал себя самого... Зачем? Что тебя заставляло?

- Не знаю, - ответил я.

- Хотя, может, и спрашивать так не годится. Может быть, это что-то вроде Судьбы. Даже не знаем, как тут сказать поумнее...

- Тенденция? - подсказал я.

- Ага, она самая! Тенденция. Вот мы и думаем... А вдруг, даже начав жить заново, ты все равно бу-дешь делать так же? Раз уж такая тенденция? А если тенденции следовать долго, однажды наступит мо-мент, когда назад уже не вернуться. Поздно. И да-же мы не сможем помочь. Ведь мы умеем только сидеть здесь и все ко всему подключать. И кроме этого - ничего.

- Но что именно я должен делать? - спросил я его еще раз.

- Как мы уже сказали - мы сделаем, что уме-ем. Попробуем правильно тебя подключить, - сказал Человек-Овца. - Но одного этого будет мало. Дальше ты сам должен стараться изо всех сил. Будешь на одном месте сидеть да о смысле жизни думать - ничего не получится. Все пойдет псу под хвост. Это тебе понятно?

- Да это как раз понятно, - сказал я. - Но, черт возьми, что конкретно я должен делать?

- Танцуй, - сказал Человек-Овца. - Пока звучит музыка - продолжай танцевать. Понима-

157

ешь, нет? Танцуй и не останавливайся. Зачем тан-цуешь - не рассуждай. Какой в этом смысл - не задумывайся. Смысла все равно нет и не было нико-гда. Задумаешься - остановятся ноги. А если хоть раз остановятся ноги - мы уже ничем не сможем тебе помочь. Все твои контакты с миром вокруг оборвутся. Навсегда оборвутся. Если это случится, ты сможешь жить только в здешнем мире. Посте-пенно тебя затянет сюда целиком. Поэтому никак нельзя, чтобы ноги остановились. Даже если все вокруг кажется дурацким и бессмысленным - не обращай внимания. За ритмом следи - и продол-жай танцевать. И тогда то, что в тебе еще не сов-сем затвердело, начнет потихоньку рассасываться. В тебе непременно должны оставаться еще не за-твердевшие островки. Найди их, воспользуйся ими. Выжми себя как лимон. И помни: бояться тут не-чего. Твой главный соперник - усталость. Уста-лость - и паника от усталости. Это с каждым быва-ет. Станет казаться, что весь мир устроен неправиль-но. И ноги начнут останавливаться сами собой... Я поднял голову и уставился на гигантскую тень за его спиной.

- А другого способа нет, - продолжал Чело-век-Овца. - Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели. И только тогда нам, возможно, удастся тебе помочь. Так что - танцуй. Пока играет музыка - танцуй.

ПОКАИГРАЕТМУЗЫКАТАНЦУЙ...

В голове опять разгулялось эхо.

- Слушай, а этот твой здешний мир... Что это вообще такое? Ты говоришь, если я совсем затвер-

158

дею, меня из 'тамошнего' мира затянет в 'здеш-ний'. Но 'здешний' мир - это и есть мой мир, разве нет? Он для меня же и существует, не так ли? Что же плохого, если я просто вернусь в свой соб-ственный мир? Ты сам сказал, что этот мир - со-вершенно реальный!

Человек-Овца покачал головой. Гигантская тень на стене заколыхалась, вторя его движениям.

- Здешняя реальность - не такая, как тамош-няя. Здесь тебе пока еще жить нельзя. Слишком темно, слишком много места. Нам трудно объяс-нить словами. К тому же, как мы сказали, всех по-дробностей мы и сами не знаем. Конечно, этот мир совершенно реальный. И наша встреча с то-бой, и этот разговор - все происходит на самом деле. В этом можешь не сомневаться. Однако не думай, что реальность бывает только одна. Реаль-ностей - сколько угодно. И вариаций одного и того же - сколько угодно. Мы для себя выбрали здешнюю реальность. Потому что здесь нет вой-ны. И еще потому, что нам нечего было выбра-сывать. А у тебя все не так. В тебе еще много жиз-ни теплится. Для нынешнего тебя здесь слиш-ком холодно. И еды никакой. Тебе сюда никак нельзя...

И в самом деле: я вдруг заметил, что температу-ра в комнате падает. Я спрятал руки в карманы и зябко поежился.

- Что? Холодно? - спросил Человек-Овца. Я кивнул.

- Значит, нужно торопиться, - покачал он го-ловой. - Скоро станет еще холоднее. Уходи ско-рей. Иначе совсем замерзнешь.

159

 - Последний вопрос! - сказал я. - Как раз вспомнил. Вернее, только сейчас внимание обра-тил... У меня такое ощущение, будто я до сих пор всю жизнь искал встречи с тобой. И даже встречал твою тень - в самых разных местах. Эта твоя тень принимала разные очертания - но присутствовала в тамошнем мире постоянно. Такая бледная, рас-плывчатая - сразу и не разглядеть. Или даже не полностью тень, а ее отдельные фрагменты... Хотя теперь вспоминаю - вроде бы и вся целиком... Та-кое вот ощущение.

Человек-Овца лишь развел руками.

- Что ж, все верно! Ты прав. Так оно и было. Наша тень там все время присутствовала. То цели-ком, то кусочками...

- Но тогда непонятно, - продолжал я. - Сей-час-то я вижу тебя совершенно отчетливо. То, что раньше не мог - теперь могу. Отчего бы это?

- Оттого, что ты уже много чего потерял, - очень тихо сказал он. - У тебя осталось гораздо меньше мест, куда можно дальше идти. И потому тебе стало виднее, как выгляжу я.

Что он хочет сказать - я совершенно не по-нимал.

- Так что же здесь - загробный мир?

- Нет! - резко сказал он. И, глубоко вздохнув, передернул плечами. - Здесь не загробный мир. Мы-то с тобой оба живые. Абсолютно живые - что ты, что мы. Сидим здесь, воздухом дышим и бе-седы беседуем. Все здесь - совершенно реально.

- Ничего не понимаю.

- Танцуй! - повторил он. - Другого способа нет. Мы бы объяснили тебе побольше. Если бы

160

могли. Но ничего больше мы объяснить не можем... Танцуй. Не задумывайся ни о чем - просто тан-цуй, и как можно лучше. Ты должен танцевать. Иначе ничего не получится...

Температура в комнате продолжала стреми-тельно падать. Содрогаясь всем телом, я вдруг вспомнил, что однажды уже переживал подобные холода. Точно такой же ледяной воздух, проби-равший липкой сыростью до костей. В далеком-да-леком прошлом, далеко-далеко отсюда. Вот толь-ко не мог вспомнить где. Казалось, еще немного - и вспомню. Но вспомнить не удавалось. Нужный для этого участок мозга застыл, как парализован-ный. Застыл - и превратился в камень.

ИПРЕВРАТИЛСЯВКАМЕНЬ...

- Скорей уходи отсюда, - сказал Человек-Овца. - Иначе замерзнешь до смерти. А с нами ты еще встретишься. Всегда, когда сам захочешь. Мы-то здесь все время сидим. Сидим и тебя дожи-даемся...

Волоча ноги, он проводил меня до поворота. Шур-р-р, шур-р-р, шур-р-р - раздавались его шаги в темноте. А потом я простился с ним. Без руко-пожатия, без каких-то особых слов. Просто ска-зал: прощай. И в этой кромешной тьме мы расста-лись. Он заковылял в свою тесную каморку, а я направился к лифту. Нажал на кнопку - и лифт неторопливо поехал вверх. Двери беззвучно от-крылись, яркий свет окатил меня мягкой волной. Я ступил в кабину, прислонился к стене и просто-ял так какое-то время. Двери лифта автоматиче-ски закрылись, а я все стоял, не в силах пошеве-литься.

161

'Итак...' - подумал я. Однако дальше никакой мысли не возникало, хоть тресни. Мое сознание напоминало Вселенский Вакуум, в центре которо-го находился микроскопический я. Куда ни дви-гайся, сколько ни беги - вокруг одна пустота. Ни одна мысль ни к чему не вела и ничем не закан-чивалась. Усталость и паника все больше овладе-вали мной. Как и предупреждал Человек-Овца. И в этой Вселенной я был один-одинешенек. Точ-но ребенок, заплутавший в лесу.

Танцуй, сказал Человек-Овца.

Танцуй, повторило эхо в моей голове.

- Танцуй! - произнес я на пробу вслух. И на-жал на кнопку пятнадцатого этажа.

Я вышел из лифта - и динамики в потолке по-приветствовали меня 'Лунной рекой' в исполне-нии Генри Мантини. Я вернулся в реальность. В эту реальность, где уже вряд ли буду счастлив когда-нибудь - и в которой, похоже, мне некуда больше идти.

Я машинально взглянул на часы. Время возвра-щения в реальность - три двадцать утра.

'Итак', - подумал я снова.

ИТАК-ИТАК-ИТАК-ИТАК-ИТАК... - отозва-лось эхо.

И я глубоко вздохнул.

12

В номере я первым делом набрал полную ванну горячей воды - и медленно погрузил туда око-ченевшее тело. Однако согреться так просто не

162

получалось. Тело промерзло до самых печенок, и горячая вода лишь усиливала ледяную стужу внутри. Я собирался просидеть так, пока эта сту-жа не растопится, но в голове начал твориться та-кой маразм, что из ванны поневоле пришлось вы-лезать.

В комнате я прижался лбом к оконному стеклу и немного остудил голову. Потом налил в бокал бренди сразу пальца на три, проглотил одним ма-хом и тут же забрался в постель. Я изо всех сил пытался уснуть - ни о чем не думая, с пустой го-ловой. Не тут-то было. Уснуть не получалось, хоть тресни. Мысли в голове отвердевали, превращаясь в кучку булыжников. Я обхватил голову руками - и пролежал так, пока за окном не забрезжил рас-свет. Небо застили пепельно-серые тучи. Снег еще не пошел, но висели эти тучи так плотно, что сво-ей унылой бесцветностью выкрасили весь город до последнего уголка. Куда ни глянь - все сдела-лось пепельным. Заброшенный город отчаявших-ся людей.

Заснуть не получалось - но вовсе не от тяже-лых мыслей. Я слишком устал, чтобы думать о чем бы то ни было. И тело, и душа отчаянно требовали сна. Только какой-то непонятный участок мозга, каменея все больше, наотрез отказывался засы-пать - и действовал мне на нервы. Так раздража-ют таблички с названиями станций в окне скоро-го поезда. Приближается очередная - и я опять напрягаю внимание, чтобы успеть прочесть иеро-глифы, - но тщетно. Слишком большая скорость. Смутный образ написанного мелькает в окне. Но что за слово, не разобрать: миг - и все позади.

163

И так без конца. Станция за станцией. Провинци-альные городишки с никому не известными имена-ми. Пролетая мимо каждого, поезд издает гудок за гудком - и эти пронзительные вопли, как пчелы, впиваются в мозг...

Так продолжалось до девяти. Увидав наконец, сколько времени, я совершенно отчаялся заснуть и выбрался из постели. Поплелся в ванную и начал бриться. Чтобы побриться как полагается, при-шлось несколько раз напомнить самому себе вслух: 'Я - бреюсь!' Добрившись-таки, я оделся, приче-сался и отправился завтракать. В ресторане, усев-шись за столик у окна, я заказал себе 'завтрак Континенталъ' - но в итоге просто выпил две чаш-ки кофе и съел один тост. На это потребовалась уйма времени. В тусклом свете облаков тост казал-ся пепельным, как и все остальное, а по вкусу напо-минал клочок слежавшейся ваты. Погода была иде-альной для предсказания Конца Света. Допивая кофе, я в пятидесятый раз елозил глазами по стра-ничке утреннего меню. Булыжники в голове никак не хотели рассасываться. Скорый поезд мчался ми-мо станций без остановок. Гудки его по-прежнему буравили мозг. А мысли в этом мозгу все больше походили на застывающие кляксы зубной пасты.

Посетители за соседними столиками завтрака-ли вовсю. Сыпали сахар в кофе, мазали маслом то-сты и вилками-ножами резали яичницы с ветчиной. Клац, клац, клац, - беспрерывно разносилось по залу. Прямо не ресторан, а мастерская по ремонту автомобилей...

Я вспомнил Человека-Овцу. Прямо сейчас, в этот самый момент он по-прежнему существует. В этом

164

отеле, в какой-то из щелей пространства-вре-мени - ждет меня в своей комнатенке. И пытает-ся что-то мне объяснить. Только все бесполезно. Я не успеваю прочесть. Слишком большая ско-рость. Голова превратилась в булыжник и не счи-тывает ни черта. Я могу прочитать только то, что стоит на месте: (А) Завтрак Континенталь: сок (апельсиновый, грейпфрутовый или томатный), тосты с маслом и... Кто-то пытается заговорить со мной. И ждет от меня ответа. Кто бы это мог быть? Я поднимаю взгляд. Официант. Стоит в белом форменном пиджаке и сжимает руками кофейник. Будто это не кофейник, а почетный кубок 'Луч-шему официанту Вселенной'. 'Не угодно ли еще кофе?' - вопрошает он очень вежливо. Я качаю головой. Он исчезает, я подымаюсь и выхожу из ресторана. Клац, клац, клац - никак не смолкает у меня за спиной.

В номере я снова забрался в ванну. Стужа в те-ле почти унялась. Я вытянулся в воде во весь рост и начал сосредоточенно, словно распутывая клу-бок веревки, выпрямлять и разогревать одну за другой конечности. Так, чтобы в итоге каждый па-лец задвигался как положено. Вот оно, думал я, мое тело. Здесь и сейчас. В реальном гостиничном номере, в реальной ванне. Никакого поезда. Ника-ких гудков. Никакой необходимости читать назва-ния станций. Как и думать о чем бы то ни было.

Я вылез из ванны, приплелся в комнату, плюх-нулся на постель и взглянул на часы. Пол-один-надцатого. Черт бы меня побрал... Может, плю-нуть на сон да пойти прогуляться? Я принялся над этим раздумывать - но тут-то меня и сразил

165

совершенно внезапный сон. Мгновенный - как в театре, когда на сцене вдруг гасят свет. И само это мгновение я запомнил очень отчетливо. Откуда ни возьмись передо мною возникла огромная пепельно-серая обезьяна с кувалдой в лапе - и шарахну-ла меня ею по лбу. Так сильно, что в сон я прова-лился, как в обморок.

Во сне было жестко и тесно. И темно - хоть глаз выколи. И музыки никакой. Ни тебе 'Мами блю', ни 'Лунной реки'. Тоскливый такой сон, без прикрас. 'Какое число идет после шестнадца-ти?' - спрашивает меня кто-то. 'Сорок один', - отвечаю я. 'Спит как убитый', -говорит Пепельная Обезьяна. Всe правильно, именно так я и сплю. Свернувшись, точно белка в дупле, внутри черно-го шара. Огромного чугунного шара - из тех, ка-кими обычно ломают дома. Только у этого внутри пусто. Там, внутри, лежу я и сплю как убитый. Же-стко, тесно, тоскливо.

Кто-то снаружи зовет меня.

Гудок поезда?

'Нет? Неправильно! Не угадал!..' - радостно вопят чайки.

Похоже, мой шар собираются накалить на огромной газовой горелке. Именно такие звуки я слышу...

'Опять неправильно! Думай дальше!' - кри-чат чайки в унисон, как хор в древнегреческой трагедии.

'Да это же телефон!' - осеняет меня.

Но чайки молчат. Никто больше не отвечает мне. Куда исчезли все чайки? Я нашарил телефон у подушки и снял трубку:

166

- Слушаю.

Долгий гудок - вот и все, что я там услышал. Дз-з-з-з-з! - продолжало раздаваться по всему но-меру.

Звонят в дверь! Кто-то стоит в коридоре и давит на кнопку звонка. Дз-з-з-з.

- Звонят в дверь, - произнеся вслух.

Но чайки куда-то исчезли, и никто не похвалил меня за догадливость.

Дз-з-з-з-з.

Завернувшись в банный халат, я подошел к две-ри и открыл, не спрашивая.

Как и в прошлый раз, она бесшумной тенью скользнула в дверь - и тут же заперла ее изнутри.

Голова моя просто раскалывалась - в том мес-те, по которому шарахнула Пепельная Обезьяна. 'Вот дура, не могла ударить чуть послабее?' - ругнулся я. Кошмарная боль. Будто дырку мне там Пробили.

Она оглядела мой халат, потом лицо. И озабо-ченно сдвинула брови:

- А почему ты в постели валяешься в три часа дня? - спросила она.

- В три часа дня...- повторил я за ней. Я и сам уже не помнил почему. И действительно, чего это я?.. - спросил я себя.

- Ты вообще когда спать вчера лег? Я задумался. Вернее, очень сильно постарался задуматься. Но не думалось, хоть убей.

- Ладно, не ломай голову, - великодушно мах-нула она рукой. И, сев на диван, посмотрела на ме-ня в упор: - Ну и видок у тебя...

- Представляю, - сказал я.

167

- Белый, как стенка, и лицо все опухло... Да у тебя температура, наверно? Ты в порядке?

- В порядке. Высплюсь как следует - все само пройдет. Не волнуйся, ничем я не болен... У тебя перерыв?

- Ага. Вот, пришла полюбоваться на твою фи-зиономию. Чисто из любопытства. Но если ме-шаю - я уйду...

- Не мешаешь, - сказал я и сел на кровать. - Я, правда, спать хочу - умираю, но ты мне совсем не мешаешь.

- И ты не будешь со мной ничего... странного делать?

- Нет, я не буду с тобой ничего странного де-лать.

- Все так говорят, а потом делают.

- Все, может, и делают, а я - не буду, - ска-зал я.

Она о чем-то задумалась - и, как бы проверяя себя лишний раз, легонько поправила пальчиком дужку очков.

- Ну, может быть. Ты и правда немного... не та-кой, как все, - сказала она.

- И к тому же слишком сонный, чтобы что-нибудь делать, - добавил я.

Она встала, сняла голубой жакет и, как вчера, повесила его на спинку стула. Но на этот раз не присела рядом, а отошла к окну и стала разгля-дывать пепельно-серые облака. Видимо, потому, что я был в одном халате, а моя физиономия смо-трелась и впрямь ужаснее некуда. Что ж, ничего не поделаешь. У меня тоже могут быть свои об-стоятельства. Да и, в конце концов, хорошо вы-

168

глядеть в чьих-то глазах - не главная цель моей жизни.

- Знаешь, - сказал я. - Я, по-моему, уже го-ворил... Мне все кажется, что мы с тобой в чем-то неуловимо пересекаемся.

- Вот как? - произнесла она безо всякого вы-ражения. Замолчала на полминуты, не меньше. И только потом спросила: - В чем, например?

- Ну, например... - начал было я. Но про-клятая голова не работала совершенно. Ничего конкретного не вспоминалось. Ни слова на ум не приходило. Просто казалось, что это так. Что мы с нею действительно в чем-то пересекаемся. 'В чем же именно?' - копался я в себе. Но не на-шел ничего подходящего - ни для 'например', ни для 'вот хотя бы'. Я просто чувствовал это - и все.

- Н-не знаю, - выдавил я наконец. - Нужно еще немного подумать. Разложить по порядку. И проверить, так это или нет...

- Просто с ума сойти, - сказала она, не отво-рачиваясь от окна. Без насмешки - но и без осо-бого интереса.

Я забрался в постель и, откинувшись на подуш-ку, стал разглядывать ее фигурку у окна. Белая блузка без единой морщинки. Темно-синяя юбка в обтяжку. Стройные ноги в тонких чулках. Все это теперь тоже сделалось пепельным. И от этого она смотрелась как на старинной фотографии. Разглядывать ее было очень здорово. Я подключа-юсь к ней. Я возбуждаюсь от нее. Великолепное ощущение. В три часа дня, в полуобморочном по-лусне - эрекция под пепельно-серым небом...

169

Я смотрел на нее очень долго. Обернувшись, она

поймала мой взгляд - а я все смотрел.

- Ты чего так смотришь? - спросила она.

- Ревную тебя к бассейну, - ответил я.

Она чуть склонила голову набок и улыбнулась:

- Ненормальный.

- Абсолютно нормальный, - сказал я. - Про-сто мысли путаются в голове. Нужно там порядок наводить.

Она присела на кровать, протянула руку и кос-нулась моего лица.

- Температуры нет вроде, - сказала она. - Усни покрепче. Пускай тебе приснится долгий-долгий сон...

Я хотел, чтобы она осталась со мной. Чтобы я спал - а она так и сидела все время рядом. Но просить об этом было бессмысленно. И я молчал. Лежал и молча смотрел, как она надевает свой не-бесно-голубой жакетик, как закрывает за собой дверь. Она ушла - и ей на смену опять заявилась Пепельная Обезьяна с кувалдой. 'Нет уж, спа-сибо. На этот раз я сам усну как-нибудь', - хотел я сказать Обезьяне. Но губы не слушались. И я снова получил по мозгам.

'Какое число идет после двадцати пяти?' - спрашивает меня кто-то. 'Семьдесят один', - от-вечаю я. 'Спит как убитый', - говорит Пепель-ная Обезьяна. Ну еще бы, думаю я. Тебя бы так шарахнули по черепу - тоже бы заснула как ми-ленькая! Полная отключка сознания - вот что это такое...

И нахлынула темнота.

170

13

'Коммутатор...' - вертелось у меня в голове.

Было девять вечера, и я сидел за ужином в оди-ночку. Какие-то полчаса назад я очнулся от обмо-рочного сна. Открыл глаза - и ощутил себя в пол-ном здравии и прекрасном расположении духа. В голове царили покой и порядок. Даже там, куда шарахнула кувалдой Пепельная Обезьяна, ничего не болело. Никакой окаменелости, никакой стужи внутри. Память воспроизводила все, что случи-лось, отчетливо и в деталях. Пришел аппетит. Да какой! Слона бы проглотил целиком. И потому я тут же отправился в кабачок по соседству, на ко-торый набрел, когда только приехал сюда, - и по-просил сакэ с целой кучей закуски. Назаказывал жареной рыбы, тушеных овощей, крабов, вареной картошки и еще всякой всячины в том же духе. В заведении, как и в прошлый раз, было людно и шумно. Воздух пропитался гарью и терпкими за-пахами еды. Посетители все как один наперебой орали что-то друг Другу.

Пора собираться с мыслями, подумал я.

'Значит, коммутатор...' - повторил я в уме по-среди всего этого хаоса. И тихонько произнес это вслух. Я, значит, решаю. А Человек-Овца - под-ключает...

Что все это могло означать - я представлял очень смутно. Слишком сложная метафора. Хо-тя кто знает - может, иначе как метафорой, по-добные вещи не высказать? Да и не стал бы Чело-век-Овца забавы ради морочить мне голову мета-форами. Скорее он просто не мог сказать это

171

как-то иначе. Другими словами у него не полу-чалось...

Итак, если верить Человеку-Овце - я всю жизнь подключался ко всему на свете через него, через этот его Коммутатор. А теперь, стало быть, в сис-теме что-то разладилось. Почему? Потому, что я вдруг перестал сообщать вразумительно, чего я хо-чу. И контакт оборвался. Разрыв цепи.

Потягивая сакэ, я буравил взглядом пепельни-цу перед носом.

Ну хорошо, а что же случилось с Кики? Ведь я же чувствовал ее в своем сне! Ведь это она звала меня сюда. Я был ей нужен зачем-то. Почему и вернулся в отель 'Дельфин'... Только здесь ее го-лос уже не пробивается ко мне. Послание не дохо-дит. Рация обесточена.

Господи! Ну почему все так непонятно?

Наверное, все из-за разрыва в цепи. Я должен четко определить для самого себя - что мне нуж-но, чего я хочу. И с помощью Человека-Овцы под-ключить это все, провод за проводом, к собствен-ной жизни. Как бы непонятно это ни выглядело - а придется. Терпеливо, не жалея себя, отыскивать нужные провода и подключать один за другим. Рас-соединить - и по-новому подключить контакты у всех обстоятельств, в которых сейчас нахожусь.

Вот только с чего же начинать? Вокруг - ни ма-лейшей подсказки! Я пришпилен за шиворот к вы-соченной стене. Поверхность ее гладкая, как зер-кало. Как ни тянись - совершенно не за что ухва-титься. Что тут делать - сам черт не поймет...

Прикончив то ли пятое, то ли шестое сакэ, я рас-платился и вышел на улицу. С неба, плавно кру-

172

жась, падали огромные хлопья снега. И хотя до на-стоящего снегопада было еще далеко, звуки улицы казались глуше, чем обычно. Чтобы немного про-трезветь, я решил обойти весь квартал по периме-тру. 'С чего же начать?' - думал я, разглядывая на ходу собственные ботинки. Бесполезно. Пол-ный тупик. Я не знаю, чего в жизни хочу. Даже в каком направлении двигаться - не понимаю. Я ржавею. Ржавею и застываю. И чем дольше жи-ву один, тем больше теряю себя. С чего начинать, черт возьми? Да все равно, лишь бы только начать! Как насчет этой девчонки из отеля? Она мне сим-патична, это факт. У нас действительно есть что-то общее. И я вижу: стоит мне действительно захо-теть - мы с ней быстренько окажемся в одной по-стели. Вот только - а что потом? Разве потом будет что-то еще? Разве там есть куда двигаться дальше? Ничего там не будет. Только потеряю се-бя еще больше. Потому что не могу провести гра-ницы: что я хочу - и чего не хочу. И пока я не на-щупаю этой границы, пока не научусь удерживать ее, чтобы не исчезала, - я и дальше буду делать людям больно, как и сказала жена при разводе. Обойдя весь квартал, я вернулся к началу - и решил повторить. По-прежнему медленно падал снег. Белые хлопья оседали на куртку, растерянно цеплялись за жизнь три-четыре секунды - и тая-ли без следа. Я брел по улице, продолжая наводить в голове порядок. Прохожие то обгоняли меня, то попадались навстречу, и белый пар их дыхания клубился вдоль улицы в черных сумерках. Мороз больно пощипывал лицо. Но я продолжал идти по заданному маршруту - и думал дальше. Слова

173

жены застряли в голове каким-то проклятием. Что ни говори - а она права. Именно так все и полу-чается. И если так пойдет дальше - боюсь, я до скончания века буду приносить лишь боль да поте-ри любому, кто со мною свяжется.

- Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! - сказа-ла мне та девчонка и исчезла. Вернее, не исчезла. Вернулась туда, откуда пришла. В тот огромный мир под названием 'реальность'.

Кики, подумал я. Вот с кого надо было бы начи-нать... Увы! Ее послание, так и не успев долететь до меня, растаяло в воздухе сигаретным дымом.

С чего же начать?

Я закрыл глаза и долго ждал ответа. Но в голо-ве никого не было. Ни Человека-Овцы, ни чаек, ни даже Пепельной Обезьяны. Шаром покати. Аб-солютно пустая комната, где я сижу один-одине-шенек. Никто не отвечает на мои вопросы. Я про-сто сижу там - постаревший, усохший и обесси-ленный. И больше не могу танцевать.

Душераздирающая картина.

Названия станций не читаются, как ни пытайся.

ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗ-МОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА...

И все же - ответ пришел. На следующий день, ближе к вечеру. Как всегда, нежданно-негаданно. Как кувалда Пепельной Обезьяны.

14

Странное дело - хотя, может, не такое уж и странное, - но в постель я залез ровно в пол-ночь, заснул мгновенно и спал очень крепко.

174

А проснулся в восемь утра. Такое вот совпадение: открываю глаза - на часах ровно восемь. Стран-ное чувство, будто пробежал круг по стадиону и вернулся на старт. Самочувствие нормальное. Даже слегка проголодался. Так что первым делом я сходил в 'Данкин Донатс', выпил две чашки ко-фе, съел пару пончиков, а потом отправился ша-таться по городу.

Я брел по обледеневшим улицам, а сверху все падал пушистыми хлопьями снег. Небо до самого горизонта все так же затягивали мрачные свинцо-вые тучи. Не лучший денек для прогулки, что гово-рить. И все же, шагая по улице, я чувствовал уди-вительную легкость. Как будто с плеч сняли тяже-лый груз, под которым я корчился всю жизнь до сих пор, - и даже лютый мороз, пребольно щи-павший кожу, был теперь в радость. Что это со мной? - поражался я сам себе, не сбавляя шага. Ни одной проблемы не решено, никаких измене-ний к лучшему; чему же ты радуешься, идиот?

Час спустя я вернулся в отель - и обнаружил свою недавнюю гостью в очках за стойкой регист-рации. На сей раз она работала в паре с еще одной девицей. Когда я подошел, вторая девица беседо-вала с клиентами, моя же приятельница говорила по телефону. Старательно прижимая к уху труб-ку, она улыбалась образцово-производственной улыбкой и бессознательно вертела в пальчиках ав-торучку. Увидав ее такой, я понял, что просто обя-зан немедленно с нею поговорить. О чем угодно - и чем глупее, тем лучше. На какую-нибудь совер-шенно дурацкую тему...

Я подошел к стойке и, уставившись ей в глаза, стал ждать, когда она договорит по телефону. Она

175

бросила на меня очень подозрительный взгляд - но фирменная улыбка, как и положено по ин-струкции, не померкла ни на секунду.

- Чем я могу вам помочь? - спросила она очень вежливо, повесив трубку. Я откашлялся.

- Понимаете, я слышал, будто вчера вечером в бассейне недалеко отсюда двух молоденьких женщин съел крокодил. Это правда? - спросил я на одном дыхании с совершенно серьезным лицом.

- Как вам сказать... - ответила она, с мастер-ством виртуоза сохраняя на губах производствен-ную улыбку. Лишь по ее глазам я догадался, в ка-ком она бешенстве. Бледные щечки порозовели, а ноздри чуть напряглись. - Видите ли, посколь-ку мы не располагаем на этот счет никакой инфор-мацией, может быть, вас ввели в заблуждение?..

- Ужасно огромный крокодил; кто видел, гово-рят - размером с 'кадиллак', не меньше! Про-ломил стеклянную крышу, упал прямо в воду, сца-пал сразу двух женщин в один прикус, сожрал, заел на десерт половинкой пальмы и скрылся. Ска-жите, его еще не поймали? Ведь если не поймали - то и на улицу выходить было бы крайне...

- Я прошу прощения, - прервала она меня, ни-чуть не меняясь в лице, - но, может быть, госпо-дину стоило бы позвонить прямо в полицию? Уве-ряю вас, там на ваши вопросы ответят куда убе-дительнее. А еще лучше будет, если вы сейчас выйдете из отеля, повернете направо, пройдете совсем чуть-чуть - и попадете в полицейский уча-сток, где вам дадут самую исчерпывающую кон-сультацию.

176

- И в самом деле! - осенило меня. - Пожа-луй, именно так я и поступлю. И да поможет вам Провидение!..

- Всегда к вашим услугам! - очень стильно сказала она, поправляя дужку очков.

Не успел я подняться в номер, как зазвонил те-лефон.

- Это... что?!? - еле произнесла она тихим от полузадушенной ярости голосом. - Я тебя проси-ла не приставать ко мне на работе?! Больше всего ненавижу, когда мешают работать всякие типы!

- Прости! - сказал я очень искренне. - Я про-сто очень хотел поговорить с тобой - о чем угод-но. Услышать твой голос. Ну шутку плохую при-думал. Но дело-то не в ней! Просто хотелось пого-ворить... думал, не очень помешаю.

- Я же напрягаюсь. Я ведь тебе говорила! Я на работе всегда напряженная. А от тебя напрягаюсь еще больше! Ты же мне обещал? Обещал, что не будешь глазеть на меня, как ворона?!

- Я не как ворона. Я поговорить хотел...

- Вот и не надо со мной говорить на работе, я тебя умоляю!

- Все, больше не буду! Говорить не буду. И смотреть не буду. Ничего не буду. Успокоюсь, как шахта Ханаока1... Слушай, а ты сегодня после

1 В июне 1945 года на угольной шахте Ханаока (префек-тура Акита) взбунтовались китайские пленные, которых при-гнали во время войны в Японию и использовали на особо тя-желых работах. Владельцы шахты - концерн 'Касима' - 'успокоили' ситуацию, расстреляв 419 рабочих из 996.

177

работы свободна? Или убегаешь на лекции по аль-пинизму?

- Какие еще 'лекции по альпинизму'? - вздох-нула она. - Опять шутка, да?

- Она самая.

- Ну тогда учти, что я иногда подобных шуток не понимаю. 'Лекции по альпинизму'... Ха-ха-ха.

Она произнесла это сухо и по слогам, будто считывала мелкие иероглифы объявления на сте-не - ха, ха, ха. И повесила трубку.

Минут тридцать я ждал, что она позвонит опять - но она не звонила. Она сердилась. М-да. Иногда мой юмор совершенно непонятен собесед-никам. Точно так же, как порой им непонятна моя серьезность.

Других занятий мне в голову не приходило - и я решил опять побродить по улицам. Если уме-ешь бродить, частенько набредаешь на что-нибудь интересное. Открываешь что-то новое. В любом случае, лучше шевелиться, чем без дела сидеть. Всегда лучше что-нибудь пробовать. И да поможет мне Провидение.

Я бродил по улицам целый час - но ничего нового не обнаружил. Только замерз еще боль-ше. А снег все никак не кончался. В двенадцать я зашел в 'Макдональдс', съел чизбургер, паке-тик жареной картошки и выпил стакан кока-колы. Ничего этого я есть не хотел. Сам не знаю почему - но иногда случается, что я иду и ем нечто подобное. Видимо, мой организм как-то странно мутировал в этом мире - и стал тре-бовать периодической подпитки подобным му-сором.

178

Выйдя из 'Макдональдса', я ходил по улице еще минут тридцать. По-прежнему - ничего но-вого. Только снег сильнее, и все. Я задернул мол-нию куртки до подбородка, поднял ворот у сви-тера и зарылся в него носом. Но теплее не стало. Зато страшно захотелось в туалет. Надо же было додуматься - в такие морозы пить кока-колу! Не сбавляя ходу, я завертел головой по сторо-нам в поисках какого-нибудь заведения с туале-том. И через дорогу увидел кинотеатр. Ужасно старое, облезлое здание. Ну и ладно - туалет ведь там есть все равно. После туалета можно в зале погреться, а заодно и кино посмотреть. Все равно больше нечем заняться. Что там хоть показывают? Я взглянул на афишу. Два филь-ма, оба японские. И один из них - 'Безответ-ная любовь'. С моим одноклассником в главной роли...

Просто черт знает что.

Освободившись от невероятного количества жидкости, я вышел из туалета, купил в автомате банку горячего кофе и отправился в зал. Как я и ожидал, в зале было пусто - ни единого зрите-ля - и очень тепло. Я уселся в кресло и, потягивая кофе, принялся смотреть кино. К началу 'Безот-ветной любви' я опоздал на полчаса - но и без этого все было яснее ясного. Жалкий сюжетик развивался именно так, как я и предполагал. Мой одноклассник - учитель, благородное существо с длинными ногами. Героиня-старшеклассница втрескана в него по уши. Так, что порой у бедняжки совершенно съезжает крыша. А в нее, в свою очередь, втрескался паренек из школьной секции

179

кэндо1. В общем, не фильм, а сплошное дежа-вю. Я бы сам такой снял без особых усилий.

Впрочем, мой одноклассник (звали его Готанда Рёити - хотя, конечно, для актерской карьеры ему подобрали псевдоним: от имен типа 'Готанда Рёити' у девиц, к сожалению, крыши не едут2) на сей раз играл чуть более сложную роль, чем обычно. Здесь его герой был не просто элегантным и обаятельным, но даже мучился от заработанных в прошлом душевных ран. Вот он в молодости уча-ствует в студенческих забастовках, ах-ох, вот он не-сколько лет назад бросает женщину в интересном положении, ох-ах, и так далее в том же духе; ба-нально до ужаса - но все лучше, чем совсем ниче-го. С логикой обезьяны, швыряющей в стену комья глины, режиссер рассыпал по всему фильму кадры из бурного прошлого героя. Несколько раз мельк-нула и хроника - захват студентами зданий То-кийского университета. Как идиот, я даже чуть не захмыкал одобрительно, но вовремя спохватился.

Как бы там ни было - такую вот трагическую натуру старался играть дружище Готанда. И нуж-но признать - старался изо всех сил. Но уж слиш-ком дрянной был у фильма сценарий - и слишком бездарный режиссер. Диалоги невозможно было слушать без стыда за того, кто их сочинил, а от нелепых, затянутых сцен просто челюсть сводило

1 Кэндо - традиционное фехтование на мечах.

2 Готанда Рёити - имя редкое и старомодное, звучит фонетически сухо, а на письме выглядит неуклюже. В со-знании обычного японца ассоциируется скорее с немоло-дым серьезным интеллигентом, возможно - писателем, не-жели с обаятельной звездой экрана.

180

зевотой. Все девицы в фильме таращились на него снизу вверх по поводу и без повода - и, несмотря на все усилия играть хорошо, он возвышался над ними, комичный, как Гулливер среди лилипутов. Чем дальше, тем сильней я жалел его. Было ясно, как он мучается в этом фильме. Хотя кто знает - возможно, он всю жизнь только и делал, что му-чился подобным образом?..

Была в фильме и одна постельная сцена. Вос-кресное утро, дружище Готанда спит в своей по-стели с женщиной, и тут героиня-старшеклассни-ца заявляется к нему домой с какими-то самодель-ными плюшками. Вот это да - все в точности, как я предполагал! Готанда, как положено, и в посте-ли все так же нежен и заботлив. Очень качествен-ный секс. Его подмышка, надо думать, пахнущая страсть как приятно. Его чувственно спутанные во-лосы. Вот он гладит ее обнаженную спину. Каме-ра плавно меняет ракурс и показывает ее лицо.

ДЕЖАВЮ... Я судорожно сглотнул.

Это была Кики. Я ощутил, как спина у меня по-холодела и приросла к спинке кресла. Где-то сза-ди с грохотом покатилась по полу пустая бутылка. Кики. Тот самый образ, что явился мне тогда, во мраке проклятого коридора... И вот теперь - она же, Кики, в постели с Готандой.

Все связано, понял я.

* * *

Это была единственная сцена с Кики. Готанда спит с ней воскресным утром. И все. В субботу ве-чером надирается где-то в городе, подцепляет ее

181

и привозит к себе домой. Наутро они трахаются еще раз. И тут заявляется его ученица, главная ге-роиня. А дверь запереть он забыл - экая незада-ча. Немая сцена. И затем Кики произносит един-ственные слова своей роли: 'Что происходит?' Уже после того, как бедняжка-ученица в диком шоке ретировалась с места действия, а Готанда застыл, как сомнамбула. Совершенно бездарная фраза. Но лишь ее она и говорит:

- Что происходит?

Я не успел убедиться в том, что это действитель-но ее голос. Плохо помнил, как он звучит, да и ди-намики в зале были отвратительные. Но ее тело я помнил великолепно. Этот изгиб спины, эту шею, эту упругую грудь я помнил слишком хорошо, чтобы теперь не узнать ее. Каменея в кресле, я не-отрывно следил за Кики на экране. Вся сцена за-нимала в фильме, наверное, минут пять-шесть. Готанда обнимает, ласкает ее, она закрывает от на-слаждения глаза, улыбается чуть подрагивающи-ми губами. Еле слышно вздыхает. Играет она или нет - непонятно. Наверно, играет. Ведь это же ки-но! Однако мысль о том, что Кики может такое сы-грать, не укладывалась у меня в голове. Я совер-шенно растерялся. Ведь если это не игра - значит, у нее действительно едет крыша от Готанды; а если все-таки игра - весь смысл существования Кики в моей жизни улетает в тартарары!.. Нет, конечно, не может она играть, повторял я про себя.

И, как бы там ни было, - дико ревновал ее к фильму.

Сначала к бассейну, теперь к кинофильму... Похоже, я начинаю ревновать ко всему на свете.

182

Интересно - это хороший симптом или на-оборот?

Итак - героиня-школьница распахивает дверь. Видит, как трахаются голые Готанда и Кики. Хва-тает ртом воздух. Зажмуривается. Убегает. Готан-да в трансе. Кики говорит: 'Что происходит?' Го-танда поднимает голову. Затемнение.

Больше в фильме никаких сцен с Кики не было. Я послал к чертям проклятый сюжет и до конца картины уже просто ощупывал взглядом экран - но она не появилась больше ни разу. Такова была ее роль. Познакомиться где-то с Готандой, пере-спать с ним, заполнить собой случайную сценку в его повседневности - и сгинуть навеки. Точь-в-точь, как когда-то поступила со мной. Вдруг по-явилась - и так же внезапно исчезла.

Кино закончилось, в зале зажегся свет. Заигра-ла какая-то музыка. А я все сидел, окаменевший, и буравил взглядом экран. Разве так может быть на самом деле? Фильм закончился и оставил ощу-щение нелепой выдумки или сна. Какого дьявола в нем делает Кики? И тем более - в постели с Готан-дой? Полный идиотизм. Определенно здесь какая-то ошибка. Неполадка в цепи. Неправильное со-единение - и реальность замыкается на подсозна-тельное. Ведь по-другому не объяснить, не так ли?

Я вышел из кинотеатра и пошел по улице куда глаза глядят. И всю дорогу думал о Кики. 'Что происходит?' - звучал в ушах ее голос.

Что происходит?

Это была она, Кики. Совершенно точно. Когда-то в постели со мной она делала точно такое же лицо, точно так же улыбалась чуть подрагиваю-

183

щими губами, точно так же вздыхала. Это она, ни-каких сомнений. И в то же время - это кино... Ничего не понимаю.

Чем дольше я думал об этом - тем меньше ве-рил собственной памяти. Может, мне просто при-виделось?

Через час я вошел в тот же самый кинотеатр. И посмотрел 'Безответную любовь' еще раз. Вос-кресное утро, Готанда трахает женщину. Ее голая спина крупным планом. Камера меняет ракурс. Ее лицо. Это Кики. Совершенно точно. Входит дев-чонка-старшеклассница. Хватает ртом воздух. За-жмуривается. Убегает. Готанда в трансе. Кики го-ворит: 'Что происходит?' Затемнение.

Все повторялось - один к одному.

Назавтра я снова отправился в кинотеатр. И, за-стыв в кресле, принялся снова смотреть 'Безответ-ную любовь'. Еле дождался этой сцены. Просто весь извелся. Наконец она началась. Воскресное утро, Готанда трахает женщину. Ее спина. Меня-ется ракурс. Ее лицо. Кики. Ясно как день. Входит девчонка. Глотает воздух. Зажмуривается. Убе-гает. Готанда в трансе. Голос Кики: 'Что проис-ходит?'

В темноте кинозала я глубоко-глубоко вздохнул.

О'кей. Это - реальность. Ошибка исключена. Все связано.

15

Утопая в кресле кинотеатра, я сцепил перед но-сом пальцы и в который раз задал себе вопрос: ну и что же мне теперь делать?

184

Мой вечный проклятый вопрос... Но именно сейчас я должен ответить на него - спокойно и вразумительно. И наконец навести в голове поря-док. Сейчас или никогда.

Ликвидировать путаницу неправильных соеди-нений.

Где-то замкнуло контакты. Это ясно как день. Кики, я и Готанда - наши схемы наложились од-на на другую, провода перепутались. Почему так случилось - я даже смутно представить себе не могу. Однако распутать это нужно во что бы то ни стало. Восстановить нарушенную реальность, и че-рез нее - себя самого... Но что, если это не беспо-рядок в старой цепи, не путаница в ее схемах - а принципиально новая схема, зародившаяся сама по себе, независимо от всего остального? Ну что ж. Если даже и так - все равно придется выяснить, куда она ведет, эта цепь, проследить ее всю до кон-ца. Как можно осторожнее - чтобы контакты, не дай бог, не оборвались. Ибо другого способа нет. Но двигаться в любом случае. Что бы ни слу-чилось - танцевать, не стоять на месте. И при этом - танцевать очень классно. Чтобы все толь-ко на меня и смотрели...

'Танцуй!' - говорит мне Человек-Овца.

'ТАНЦУЙ!' - отзывается эхо у меня в го-лове.

Как бы там ни было - сначала я вернусь в То-кио. Оставаться здесь дальше нет смысла. Цель приезда в отель 'Дельфин' уже достигнута, за-дача выполнена на все сто. Вернусь в Токио, при-ду в себя, нащупаю нужные провода - и просле-жу эту чертову цепочку от начала и до конца...

185

Я задернул молнию куртки до подбородка, надел перчатки, шапку, замотался шарфом до самого носа и вышел из кинотеатра. Снег валил с такой си-лой, что я едва различал дорогу.. Окоченевший город выглядел безнадежно, как замороженный труп.

Вернувшись в номер, а позвонил во 'Всеяпонские Авиалинии' и заказал билет до Ханэда1 'а первый же послеобеденный рейс. 'Из-за сильного снегопада возможны задержка этою рейса или пересадка на следующий, вы не возражаете?' - спросила в трубке дежурная. Я ответил, что мне все равно. Я решил возвращаться - и хотел уле-теть как можно скорее. 'Собрав вещи, я спустился в фойе и расплатился по счету. А.затем подошел к своей знакомой в очках и пригласил ее к стойке 'Автомобили в аренду'.

- Так получилась, что мне нужно срочно уехать в Токио, - сказал я ей.

- Большое спасибо! Приезжайте еще! - про-щебетала она все с той же производственной улыбкой на губах. Хотя я был уверен: мой внезап-ный отъезд не мог не задеть ее хотя бы чуть-чуть. Слишком уж легко она обижалась на что угодно.

- Эй, - сказал я. - Я-еще лриеду. Скоро. И то-гда мы с тобой поужинаем, не торопясь, и погово-рим обо всем на свете, хороша? Мне обязательно нужно кое о чем с тобой поговорить. Но сейчас мне действительно необходимо быть в Токио - по очень важному делу. Там от меня потребуются вся-

1 Ханэда - один из токийских аэропортов.

186

кие страшные вещи: логическое мышление, ситуа-тивное моделирование, общее прогнозирование... Ну а потом все закончится - и я приеду. Через ме-сяц, или два, или три - сам пока не знаю. Но вер-нусь обязательно. Почему я так уверен? Как тебе объяснить... Само это место для меня очень много значит. Мне так кажется. И поэтому я еще обяза-тельно вернусь.

- Н-н-да? - протянула она скорее вопроси-тельно.

- Н-н-да! - протянул я скорее утвердительно. - Я, конечно, понимаю, каким бредом звучит то, что я говорю...

- Вовсе нет! - вдруг сказала она без всякого выражения, - Просто я не могу загадывать, что со мной случится через несколько месяцев, вот и все.

- Ну о нескольких месяцах речи не идет! И мы обязательно еще встретимся. Ведь у нас с тобой столько общего - убеждал я ее. Но ее это поче-му-то вовсе не убеждало. - Или тебе так не кажется?

Она постучала концом авторучки по стойке - цок, цок, цок - и ничего не ответила.

- А ты, случайно, не ближайшим рейсом ле-тишь? - спросила она, помолчав.

- Самым ближайшим, какой взлетит, - кивнул я. - Вот только из-за погоды пока не ясно, когда вылет.

- Если так, то у меня к тебе будет просьба... Можно?

- Ну разумеется!

- Тут у нас ребенок - девочка тринадцати лет - едет в Токио без родителей. Ее мать по срочным

187

делам улетела куда-то. А дочку одну в отеле оста-вила. Если тебе не трудно - ты не мог бы про-водить ее до Токио? А то у нее и багажа прилично, и, боюсь, в самолет-то не сядет, как полагается...

- Как это? - не понял я. - С чего бы это мать бросала ребенка и улетала бог знает куда? Что за безалаберность?

Она пожала плечами.

- Такая она и есть, эта мать. Безалаберная. Все-мирно известная фотохудожница, со странностя-ми. Взбрело ей в голову ехать куда-то - срывается с места и едет. О ребенке и не вспомнит. Творчес-кая натура, что с нее взять? Задумается о чем-то - про все остальное на свете забывает. Вчера уехала, сегодня спохватилась - и давай звонить в отель. Дескать, я там у вас дочку забыла, так вы уж поса-дите ее в самолет и отправьте обратно в Токио...

- А что же сама не приедет, за дочкой-то?

- Ну, не знаю. Сказала, что по работе еще не-делю не сможет вырваться из Катманду. А лич-ность она знаменитая, клиент повышенного вни-мания, и так просто ей отказать мы не можем... Вы, говорит, только на самолет ее посадите, а в Токио уже сама разберется. Но так же нельзя, правда? Все-таки девочка; не дай бог что случится - мы же и будем виноваты. На нас вся ответственность...

- Черт знает что! - только и сказал я. И вдруг меня осенило: - Послушай, а эта дочка... Длинно-волосая, в джемпере с названием рок-банды, и плейер в ушах, угадал?

- Точно... Так вы знакомы?

- Нет, это просто черт знает что! - с чувством сказал я еще раз.

188

* * *

Она тут же позвонила во 'Всеяпонские Авиа-линии' и заказала билет на рейс, которым уле-тал я. Потом набрала номер комнаты девчонки, попросила собрать чемоданы и спускаться вниз - мол, наконец-то нашелся сопровождающий. Нет-нет, абсолютно порядочный, мой хороший знако-мый, сказала она. И послала носильщика за чемо-данами. А потом заказала гостиничный лимузин. Все - очень стильно, красиво, профессионально. Просто талант... Здорово у тебя получается, ска-зал я.

- Я же говорила, что работу свою люблю. У ме-ня к ней склонность, потому и получается, - отве-тила она как ни в чем не бывало.

- Особенно если шутники не пристают? - не удержался я.

Она снова зацокала по стойке авторучкой.

- Это - отдельный разговор. Я вообще не люб-лю, когда надо мной подшучивают. С давних пор - рефлекс у меня такой. Я тогда ужасно на-прягаюсь.

- Но я-то шучу не для того, чтобы ты напряга-лась! - сказал я. - Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пой-ми - я ведь от чистого сердца стараюсь! Сколько раз бывало: пошучу с человеком - а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно! Глав-ное - что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне само-му нужно...

189

Слегка поджав губы, она осмотрела меня с го-ловы до ног. Так с высокой горы окидывают взгля-дом долину, пострадавшую от наводнения. И на-конец очень странным голосом - то ли сдерживая дыхание, то ли страдая от насморка - произнесла:

- Кстати говоря... Ты не дашь мне свою визит-ку? Все-таки я тебе целого ребенка доверяю. Все должно быть официально.

- Официально так официально... - пробурчал я, достал бумажник, вытащил оттуда визитку и протянул ей. Уж визитка-то у меня всегда найдет-ся. Чуть не дюжина знакомых в разное время со-ветовали мне: что-что, а визитную карточку следу-ет всегда иметь под рукой. Она взяла мою визитку и долго изучала ее - с таким видом, будто ей в ру-ки попала тряпка сомнительного происхождения.

- Кстати говоря... А тебя как зовут? - спро-сил я.

- Скажу в следующий раз, - ответила она и поправила пальчиком оправу очков. - Если, ко-нечно, встретимся.

- Встретимся! Можешь не сомневаться, - ска-зал я.

И тут она улыбнулась - мягкой улыбкой, сла-бой, как свет молодой луны.

Через десять минут девчонка с носильщиком спустились в фойе. Носильщик волок огромный чемоданище. Взрослая немецкая овчарка помести-лась бы в таком чемодане во весь рост, не при-жимая ушей. И в самом деле: бросать тринадцати-летнюю пигалицу с таким багажом посреди аэро-

190

порта - чистый садизм. На пигалице были спор-тивный джемпер с надписью 'TALKING HEADS', узенькие джинсы и тяжелые кожаные ботинки, а сверху накинута дорогущего вида шуба до само-го пола. Как и в прошлую нашу встречу, в ней све-тилась странная призрачная красота. Неуловимая, готовая растаять в любую секунду - и все же не исчезающая. Она тревожила, рождала неуверен-ность в себе у каждого, кто на нее смотрел. Пожа-луй, именно в силу своей неуловимости.

'Talking Heads'... - подумал я. 'Говорящие головы'. Вот неплохое название для рок-банды! Прямо как из Керуака: 'Рядом со мной дула пиво говорящая голова. Мне дико захотелось отлить. 'Щас пойду отолью", - сказал я говорящей голо-ве и вышел'.

Добрый старый Керуак... Что-то он сейчас по-делывает?1

Пигалица взглянула на меня. На этот раз без улыбки. Только чуть нахмурила брови - и переве-ла взгляд на мою знакомую в очках.

- Не бойся, это хороший человек, - сказала ей та.

- По крайней мере, лучше, чем выгляжу, - до-бавил я.

Пигалица еще раз глянула на меня. И обречен-но - мол, что поделаешь? - несколько раз кивну-ла. Дескать можно подумать, тут есть из чего вы-бирать... И я вдруг ощутил себя подлецом, замыс-

1 Джек Керуак (Jack Kerouac, 12 марта 1922 - 21 октя-бря 1969) - американский писатель, один из основных ав-торов 'бит-поколения'.

191

лившим против несчастного дитя какую-то жут-кую пакость. Этакий дядюшка Скрудж1, черт бы меня побрал...

- Да ты не волнуйся, - снова сказала моя зна-комая, - Дядечка веселый, шутить любит, истории всякие рассказывает и с девочками обходитель-ный... К тому же мой друг. Так что все будет хоро-шо, слышишь?

- Дядечка? - повторил я ошарашенно. - Ка-кой я вам дядечка? Мне всего тридцать четыре! Я протестую!..

Но меня, похоже, никто не слушал.

Она взяла пигалицу за руку и повела прямиком к лимузину, загородившему весь стеклянный пор-тал на выходе из отеля. Носильщик в это время уже грузил ее чемодан в багажник. Делать было нечего - я поплелся за ними следом. 'Дядечка'!.. С ума сойти легче.

В лимузин сели только мы с пигалицей. Погода портилась на глазах. Всю дорогу до аэропорта в окне тянулись сплошные снега да льды. Антарк-тика...

- Слушай, - спросил я девчонку. - А звать-то тебя как?

Она внимательно посмотрела на меня. И чуть заметно покачала головой. Мол, ну ты, дядя, да-ешь. Потом повернулась к окну и неторопливо, словно желая отыскать что-то определенное, об-вела глазами окрестности. Везде, куда ни глянь, лежал снег.

1 Дядюшка Скрудж - отрицательный персонаж 'Рож-дественских историй' Чарлза Диккенса.

192

- Юки1, - вдруг сказала она.

- Юки?

- Звать так, - пояснила она. - Имя. Юки.

Сказав это, она вытащила из кармана плейер - и унеслась в свою персонально-музыкальную все-ленную. Так до самого аэропорта больше ни разу на меня и не взглянула.

За что? - думал я. Что я не так сказал?.. Позже-то я понял, что Юки - ее настоящее имя. Но то-гда, в лимузине, я был убежден, что вместо имени она просто ляпнула первое, что в голову взбрело. И я обиделся. Время от времени она доставала из кармана жевательную резинку и нахально жевала ее в одиночестве. Мне не предложила ни разу. То есть я вовсе не хотел ее жвачки - но хоть пред-ложить-то можно из вежливости? И вот в резуль-тате всей этой несправедливости я наконец ощу-тил себя нудным состарившимся идиотом. А по-скольку этого уже никак не исправить, я просто ввинтился поглубже в кресло и закрыл глаза. И по-грузился в собственное прошлое. Во времена, ко-гда мне было столько же, сколько ей сейчас. Я то-гда собирал пластинки рок-музыки. Синглы-сорокапятки. Рэй Чарльз - 'Hit the Road, Jack', Рики Нельсон - 'Travelin' Man', Бренда Ли - 'All Alone Am I' и все в таком духе; помню, штук сто насобирал. Каждый день их слушал и слушал - все слова тогда знал наизусть... Я попытался про-крутить в голове слова 'Travelin' Man'. Сам себе не поверил - но я помнил весь текст наизусть! Совершенно бессмысленная песня, а попробуй

1 Юки (яп.) - снег.

193

спеть - вспоминается до последней строчки... Вот что значит молодая и крепкая память. Всякую бе-либерду запоминаешь на всю жизнь.

And the China doll down in old Hongkong waits for my return...1

Что тут скажешь? Конечно, это не 'TALKING HEADS'. Меняются времена. Ti-i-imes, they are a-cha-a-anging...2

*   *   *

Оставив Юки в зале ожидания, я отправился к стойке авиалинии и выкупил билеты. Заплатил по своей кредитке - потом рассчитаемся. До вылета оставался еще целый час, но дежурная сообщила, что рейс, скорее всего, отложат. 'Следите за объ-явлениями, - сказала она. - В настоящий момент видимостъ нулевая'.

- А улучшение вообще ожидается? - поинте-ресовался я.

- По прогнозу - ожидается, но трудно ска-зать когда, - ответила дежурная голосом челове-ка, которому все осточертело. Еще бы. Повтори одну и ту же фразу двести раз - расхочется жить на свете.

Я вернулся к Юки, сообщил ей о снегопаде и возможной задержке рейса. Она поглядела на

1 'И фарфоровая куколка в старом Гонконге ждет, ко-гда я вернусь...'

2 'А времена - они меняются...' - строка из одно-именной песни Боба Дилана (1964).

194

меня с таким видом, будто хотела сказать: 'Ну-ну'. Но ничего не сказала.

- Как все будет - непонятно, так что давай по-ка багаж не сдавать, - предложил я. - Если что - обратно получать замучаемся.

'Да как угодно', - было написано на ее лице, но она опять ничего не сказала.

- Какое-то время придется здесь просидеть. Не самое интересное место, конечно... - продол-жал я. - Ты, кстати, обедала?

Она кивнула.

- Ну тогда, может, хоть в кафе посидим? По-пьешь чего-нибудь. Кофе там, какао, чай, сок - что захочешь. А?

'Ну, не знаю...' - нарисовалось у нее на лице. Не лицо, а палитра визуальных эмоций.

- Тогда пойдем! - сказал я и поднялся с крес-ла. И, толкая перед собой чемодан на колесиках, прошел с ней в кофейню. В кофейне оказалось людно. Все рейсы задерживались, у всех вокруг были изможденные лица. Лишь бы заказать хоть что-нибудь, я попросил себе бутербродов и кофе, а Юки взяла какао.

- И сколько ты в отеле жила? - спросил я.

- Десять дней, - сказала она, немного подумав.

- А мать когда уехала?

Она поразглядывала снег за окном, потом от-ветила:

- Три дня назад.

Прямо не разговор, а урок английского началь-ной ступени.

- А в школе что - всю дорогу каникулы?

195

- А в школу я не хожу. Всю дорогу. Так что от-стань, - сказала она. И, достав из кармана плей-ер, нацепила наушники.

Я допил кофе, почитал газету. Что-то я в по-следнее время слишком часто раздражаю собой девчонок. С чего бы это? Не везет - или причина серьезнее?

Наверное, просто не везет, решил я. Потом, до-читав газету, достал из сумки карманного Фолкне-ра - 'Шум и ярость' - и раскрыл на первой странице. Почему-то именно Фолкнера (и еще Фи-липа Дика) я особенно хорошо воспринимаю, ко-гда сдают нервы. Стоит вымотаться эмоциональ-но - и я стараюсь читать кого-нибудь из этих дво-их. Ни в каких других ситуациях я их не читаю... Чуть погодя Юки сходила в туалет. Потом замени-ла батарейки у плейера. А еще через полчаса мы услышали объявление. Рейс на Ханэда вылетает через четыре часа. Ожидайте улучшения погодных условий. Я глубоко вздохнул. Черт бы меня по-брал. Киснуть здесь еще четыре часа?

Ладно, делать нечего. В конце концов, меня пре-дупреждали. Чем сидеть сокрушаться, лучше уж подумать о том, как убить столько времени. Power of positive thinking1... После пяти минут 'позитив-ного размышления' у меня наконец проклюнулась одна идейка. Удачная или нет - это мы поглядим. Но уж всяко интереснее, чем перспектива убить кусок жизни в гвалте прокуренного кафе. Бросив Юки: 'Сейчас вернусь', я отправился к стойке 'Прокат автомобилей'. И попросил у них машину.

1 Сила позитивного мышления (англ.).

196

Девица за стойкой оформила все почти мгновенно. Мне досталась 'королла-спринтер' со встроен-ным стерео. Меня посадили в микроавтобус, до-везли до стоянки и вручили ключи. От аэропорта до стоянки было минут десять езды. 'Королла' оказалась белого цвета, с новенькими зимними покрышками. Я сел в нее и вернулся в аэропорт. Вошел в кофейню и сказал Юки:

- Собирайся. За эти три часа мы с тобой непло-хо прокатимся по окрестностям.

- Но там же все снегом завалено... Чего катать-ся, когда ни черта не видно? - проговорила она, совершенно сбитая столку. - И куда это ты, ин-тересно, собрался?

- Да никуда я не собрался. Сядем в машину и покатаемся, вот и все, - ответил я. - Зато можно музыку громко включать. Ты ведь не можешь без своей музыки? Ну вот и будешь крутить на всю ка-тушку. Если слушать один только плейер - уши испортятся, так и знай!

Она покачала головой. 'Ври больше!' - про-читал я на ее мордашке. И тем не менее, когда я бросил ей не глядя: 'Ну все, пошли!' и поднял-ся со стула - она тут же вскочила и зашагала за мной.

Кое-как я запихал ее чемодан в багажник - и сквозь нескончаемый снегопад погнал машину по дороге куда глаза глядят. Юки достала из сумки кассету, воткнула в магнитофон и нажала на кноп-ку. Дэвид Боуи запел 'China Girl'. Его сменил Фил Коллинз. Потом 'Старшин'. Томас Долби. Том Петти и 'Хартбрейкерз'. Холл и Оутс. 'Томп-сон Твинз'. Игги Поп. 'Бананарама'. Все самое

197

стандартное, что слушают пигалицы планеты Зем-ля, было собрано на этой кассете.

Внезапно 'Роллинги' выдали 'Coin' to a Go-Go'.

- О, эту песню я знаю! - сказал я. - Ее рань-ше 'Мирэклз' пели. Смоуки Робинсон и 'Мирэклз'. Мне тогда было лет пятнадцать или шест-надцать...

- А-а, - протянула Юки без особого интереса.

- Го-оинг ту э го-гоу!.. - заорали мы с Джеггером.

Чуть погодя Пол Маккартни и Майкл Джексон загнусавили 'Say, Say, Say'. Машин на дороге по-чти не встречалось. Можно даже сказать, их прак-тически не было. Триумфально, как на параде - тр-рум! тр-рум! тр-рум! - дворники счищали снег с лобового стекла. В машине было тепло, а с рок-н-роллом - вообще уютно. Даже с 'Дюран Дюраном' - уютно, несмотря ни на что. Я наконец-то расслабился и, подпевая всем бандам подряд, гнал машину сквозь снежное месиво. Да и Юки выгля-дела куда спокойней, чем раньше. Когда ее девяно-стоминутный сборник закончился, она вдруг обра-тила внимание на кассету, что я выбрал в офисе на стоянке.

- А это что? - спросила она.

- Сборник 'олдиз', - ответил я. - Пока в аэропорт со стоянки ехал - крутил, чтобы время убить.

- Давай поставим, - потребовала она.

- Да тебе вряд ли понравится. Очень старые песни...

- Пускай, мне все равно... Я за эти десять дней все свои кассеты уже по сто раз переслушала.

198

И я поставил ей эту кассету.

Сначала Сэм Кук спел 'Wonderful World'. 'He силен я в истории мира, и все же...' Отличная вещь. Сэма Кука застрелили, когда я ходил в тре-тий класс.

Бадди Холли - 'Ob, Boy'. Бадди Холли тоже погиб. В авиакатастрофе.

Бобби Дарлинг - 'Beyond the Sea'. И Бобби Дарлинг погиб.

Элвис - 'Hound Dog'. Элвис погиб от нарко-тиков.

Все погибли...

Чак Берри спел 'Sweet Little Sixteen'. Эдди Кокрэн - 'Summertime Blues'. Братья Эверли - 'Wake Up Little Suzie'.

Всем этим песням я подпевал, где только по-мнил.

- Здорово ты их знаешь! - с явным интересом заметила Юки.

- Ну а как же... Я ведь тоже раньше, как ты, с ума сходил по рок-музыке, - сказал я. - Когда мне было столько же, сколько тебе. Возле радио вечерами сидел, как приклеенный, все карманные деньги на пластинки тратил... Рок-н-ролл! Каза-лось, на белом свете нет ничего прекраснее. И я был счастлив просто оттого, что сидел и все это слушал.

- А сейчас?

- И сейчас слушаю. Даже любимые песни есть. Только запоминать наизусть уже как-то не тянет. Больше не цепляет так сильно.

- Почему?

- Ну как почему...

199

- Объясни, - попросила Юки.

- Наверно, со временем понимаешь, что по-настоящему хороших вещей на свете не так уж и много. Действительно хороших - раз-два и обчел-ся. Что ни возьми. Хороших книг, хороших филь-мов, хороших концертов - буквально по пальцам пересчитать! И в рок-музыке также. За час рока по радио выуживаешь одну-единственную стоя-щую мелодию. Все остальное - мусор, отходы мас-сового производства. Раньше я об этом всерьез не думал. Что попало слушал и радовался. Молодой был, свободного времени хоть отбавляй... Влюб-лялся то и дело... И даже к низкокачественной ерунде мог относиться с душевным трепетом. По-нимаешь, о чем я?

- Да уж как-нибудь... - ответила Юки. Зазвучали 'Дел Вайкингз' - 'Come Go With Me', и я пропел вместе с хором вступление.

- Ну как, не скучно? - спросил я Юки.

- Не-а... Ничё так себе, - сказала она.

- Угу... Ничё так себе, - согласился я.

- А сейчас ты больше не влюбляешься? - спро-сила Юки.

Тут я задумался.

- Сложный вопрос, - сказал я. - Вот у тебя есть парень?

- Нету, - ответила она. - Только придурки всякие.

- Понимаю, - сказал я.

- Музыку слушать - и то веселей...

- Очень хорошо понимаю, - повторил я.

- Что, действительно понимаешь? - Она при-щурилась и с сомнением посмотрела на меня.

200

- Действительно понимаю, - кивнул я. - Не-которые называют это словом 'эскапизм'. Но пусть называют как угодно, мне все равно. Моя жизнь - это моя жизнь, а твоя жизнь - твоя и больше ничья. Если ты четко знаешь, чего хо-чешь, - живи как тебе нравится, и не важно, что там о тебе думают остальные. Да пускай их всех сожрут крокодилы!.. Вот так я думал, когда был такой, как ты. И теперь думаю точно так же. Мо-жет, я до сих пор из детства не выбрался? А может, просто был прав с самого начала? Одно из двух, а что именно - никак не пойму... Джимми Гилмор запел 'Sugar Shack'. Насвис-тывая мелодию, я гнал машину по шоссе. По левую руку до самого горизонта тянулась укрытая сне-гом долина. 'Просто кофейня из старых бревен... Напоит кофе, когда час неровен'... Классная пес-ня. Шестьдесят четвертый год.

- Эй, - сказала Юки. - Ты странный. Тебе это никто не говорил?

- Хм-м-м, - промычал я скорее отрицательно.

- У тебя жена есть?

- Была когда-то.

- Что, развелся?

- Угу.

- Почему?

- А она сама ушла.

- Что, правда?

- Правда. Влюбилась в другого парня и убежа-ла с ним куда-то.

- Жалко, - сказала она.

- Спасибо, - сказал я.

- Но я, кажется, понимаю почему.

201

- И почему? - спросил я. Но она лишь насупилась и ничего не ответила. Мне, впрочем, и самому не хотелось расспрашивать.

- Эй... Хочешь жвачки? - спросила Юки.

- Спасибо, не хочу, - ответил я.

Постепенно, но верно лед между нами таял - и вскоре мы вдвоем выдали бэк-вокал для 'Surfin' U. S. А.' из 'Бич Бойз'. Ну не всю песню, только припевочки - 'Инсайд, аутсайд Ю-Эс-Эй!' и так далее. Но все равно получилось весело. И кстати, припев 'Help Me Ronda' мы тоже спели вместе. Вот так-то. Рано мне еще на свалку. И вовсе я не дядюшка Скрудж...

Тем временем метель улеглась. Мы вернулись в аэропорт. У стойки проката я отдал ключи от ма-шины. Затем мы оформили багаж и еще через пол-часа прошли на посадку. Б конце концов, полу-чилось, что наш вылет задержали на пять часов. В самолете Юки моментально уснула. Во сне у нее было фантастически красивое лицо. Словно она не человек, а тончайшей работы скульптура из како-го-то неземного материала. Казалось, задень ее не-чаянно - и она разобьется на тысячи мелких ос-колков. Такая вот особая красота. Стюардесса, пронося мимо напитки, увидела это лицо - и по-глядела на меня с особой многозначительностью. И улыбнулась. А я улыбнулся в ответ. И попросил джин с тоником. Под джин с тоником я начал ду-мать о Кики. Несколько раз прокрутил в голове сцену с Кики и Готандой в постели. Камера раз-ворачивается. Появляется Кики. 'Что происхо-дит?' - спрашивает она.

'Что происходит?' - отзывается эхо у меня в голове.

202

16

В аэропорту Ханэда мы получили багаж, и я спросил у Юки, где она живет.

- В Хаконэ, - сказала она.

- Ого! Ближний свет, - заметил я. Девятый час вечера: хоть на такси, хоть на чем угодно до Ха-конэ и к полуночи не добраться. - А здесь, в То-кио, у тебя кто-нибудь есть? Родственники или просто близкие люди?

- Людей нету. Но есть квартирка на Акасака. Совсем маленькая. Мама там останавливается, ко-гда в Токио приезжает. Я могу там переночевать. Там сейчас никто не живет.

- А кроме мамы, кто еще в семье?

- Больше никого, - сказала она. - Только мы вдвоем.

- М-да... - только и сказал я. Что говорить, се-мейка с проблемами. Впрочем, мне-то какое де-ло? - Ладно. Давай сперва заедем ко мне, потом поужинаем где-нибудь - и я на своей машине от-везу тебя до Акасака. Идет?

- Все равно, - пожала плечами она.

Я поймал такси, и мы поехали ко мне на Сибуя. Я попросил Юки подождать у подъезда, а сам под-нялся в квартиру и сменил походную амуницию на одежду попроще. Кроссовки, кожаная куртка, сви-тер, джинсы. Затем спустился, посадил Юки в свою 'субару' - и через пятнадцать минут мы уже сидели за столиком итальянского ресторанчи-ка. Я заказал равиоли и салат, она выбрала спагет-ти 'бонголе' со шпинатом. Еще мы попросили ры-бы, запеченной в фольге, и разделили одну порцию

203

на двоих. Рыба оказалась просто огромной - но Юки, похоже, все не могла насытиться и на де-серт уплела еще апельсиновый мусс. Я выпил кофе 'эспрессо'.

- Вкуснятина! - наконец резюмировала она.

Тогда я признался ей, что вообще всегда знаю места, где можно вкусно поесть. И рассказал о сво-ей работе - отыскивать самые вкусные рестораны в огромном городе.

Юки слушала, не говоря ни слова.

- Так что в этом деле я большой спец, - поды-тожил я. - Во Франции, например, есть такие сви-ньи, которые хрюкают и землю роют, когда грибы находят. Очень похоже...

- Значит, ты не любишь свою работу? Я покачал головой.

- Прямо беда. Никак не могу ее полюбить. Слишком бессмысленная. Ну нашел я очередной ресторан с хорошей кухней. Написал о нем в мод-ном журнале. Дескать все идите сюда. И ешьте вот это. Но за каким чертом, спрашивается, я это де-лаю? Неужели люди не могут сами решить, что им есть? С какой стати я, посторонний человек, навя-зываю им, чем набивать их персональные желуд-ки? Зачем тогда меню в ресторанах придумывают?.. И вот после рекламы в журнале этот ресторанчик становится жутко популярным. Народ туда уже просто валом валит - и очень скоро вся эта уни-кальная кухня, да и сервис заодно, сходят на дерь-мо. Почти всегда. В восьми случаях из десяти, если не чаще. Потому что сам баланс спроса и предло-жения сходит на дерьмо. Мы же сами и превраща-ем его в дерьмо. Вытаскиваем на свет что-нибудь

204

чистенькое - и наблюдаем, как его заляпывает грязью со всех сторон. И называем это Информа-цией. А потом перекапываем весь мир от конца до края, так, чтоб и места живого на земле не оста-лось - и называем это Оптимизацией Информа-ции. Лично меня от всего этого уже тошнит. Да пу-скай хоть черта лысого оптимизируют - я-то здесь при чем?

- И все-таки ты это делаешь!

- Ну, во-первых, работа есть работа... - начал было я, но тут же осекся, вспомнив, с кем говорю. Боже мой! Чем я забиваю голову тринадцатилет-ней девчонке?

- Пойдем, - сказал я. - Время позднее, а мне тебя еще везти до Акасака.

Мы сели в мою 'субару', и Юки поставила пер-вую же кассету, что попалась под руку. Сборник 'олдиз' - записывал я сам. Песни, под которые хорошо рулить в одиночку. 'Фор Топс' - 'Reach Out, I'll Be There...' Дорога была пуста. До Акаса-ка мы доехали почти сразу, и я спросил у Юки, где ее дом.

- Не скажу, - вдруг заявила она.

- Это еще почему? - удивился я.

- А я пока домой не хочу!

- Послушай, уже одиннадцатый час! - сказал я. - Закончен трудный день. И я измотан, слов-но пес...1

Она повернулась на сиденье всем телом и уста-вилась на меня в упор. Я следил за дорогой и не

1 Здесь и ниже - строки из песни 'Битлз' 'Вечер труд-ного дня' (A Hard Day's Night, 1964).

205

видел ее лица - но чувствовал, как ее взгляд об-жигает мне левую щеку. Никакой определенной эмоции я в этом взгляде не ощущал: она просто бу-равила меня глазами - и все. А потом отвернулась к окну и сказала:

- Мне пока спать неохота. Если сейчас домой пойду - помру там одна со скуки. Лучше еще по-кататься. И музыку послушать...

Я немного подумал.

- Ну хорошо. Еще час. Ровно через час ты пой-дешь домой и будешь спать, как бревно. Догово-рились?

- Договорились.

Еще час мы мотались по улицам ночного Токио, слушая музыку. Я крутил баранку - и думал о том, что именно из-за таких, как мы, загрязняется атмосфера, разрушается озоновый слой, уровень шума приводит к массовому психозу, - а запасы природных ресурсов лланеты Земля подходят к концу. Юки прижалась щекой к спинке сиденья и с отсутствующим видом разглядывала город в ок-не, не произнося ни слова.

- Так значит, твоя мать сейчас в Катманду? - спросил я наконец.

- В Катманду, - ответила она устало.

- И пока она не вернется, ты все время будешь одна?

- В Хаконэ есть бабка-гувернантка.

- М-да... - протянул я. - И часто у вас так?

- В смысле - что она уехала и меня бросила?

- Угу...

- Да постоянно! У нее же в голове одни фо-тографии. Я не ругаюсь - просто мама вообще

206

такая. Ни о чем, кроме себя, думать вообще не умеет. То и дело забывает меня где-нибудь. Как зонтик - взяла и забыла! И уехала неизвестно куда. Захотелось ей в Катманду - все, ничего больше на свете не существует. Потом спохваты-вается, прощения просит. А через полчаса опять все сначала! И в этот раз - то же самое... Нашло на нее хорошее настроение - поехали, говорит, прокачу тебя на Хоккайдо. Прекрасно, едем на Хоккайдо. Только на Хоккайдо мама сразу куда-то девается, а я каждый день только плейер в но-мере слушаю да обедаю в одиночку... Но теперь - все, с меня хватит! Больше у нее эти номера не пройдут. Это ведь она только обещает, что через неделю приедет. А сама, могу спорить, из Катман-ду опять улетит неизвестно куда!..

- А как зовут твою маму? - поинтересовался я.

Она назвала фамилию и имя. Совершенно мне

неизвестные. Никогда не слышал, признался я.

- Но на работе маму по-другому зовут, - ска-зала Юки. - Там ее зовут Амэ1. Уже много лет подряд. Поэтому она и назвала меня Юки. Дурац-кое имя, скажи? Вот такая у меня мамочка... Имя 'Амэ' я знал хорошо. Кто же не знает Амэ! Фотохудожница, прославилась на всю страну чуть ли не за неделю. В телевизоре не мелькает, интер-вью не дает. В свете не появляется. Ее настоящее имя почти никому не известно. Занимается только тем, что ей нравится. Особо известна своей эксцен-тричностью. Снимает умное, агрессивное фото... Я озадаченно покачал головой.

1 Амэ (яп.) - дождь.

207

- М-да... Так что ж, выходит, твой отец - тот самый писатель, как его... Хираку Макимура, да? Юки мгновенно насупилась.

- Он хороший! - сказала она. - Просто у не-го таланта нет...

Из того, что написал отец Юки, я прочел когда-то книг пять или шесть. Стоит признать: два самых ранних романа и сборник рассказов, которые он сочинил еще в молодости, были совсем неплохи. Оригинальный язык, свежий взгляд на вещи. Пер-вое время эти книги даже держались в списке бест-селлеров. И сам автор стал 'любимчиком толпы'. В телевизоре и модных журналах начал давать ин-тервью, где делился мнениями о жизни со всех сто-рон. К тому времени женился на 'культовой' фо-тохудожнице Амэ. И достиг высшей точки своего взлета.

Дальше все пошло вкривь да вкось. Без какой-либо заметной причины он вдруг разучился пи-сать, как раньше. Его следующие два-три романа оказались откровенным графоманским мусором. Критика жестоко издевалась над ними, и продава-лись книги из рук вон плохо. И тогда Хираку Макимура решил в корне изменить манеру письма. Из молодежного писателя-романтика он вдруг пре-вратился в крутого экспериментатора-авангарди-ста. Содержательности романам это не прибавило ни на йоту. Просто теперь его тексты напоминали дикую смесь отрывков из экзальтированной фран-цузской прозы. Несколько критиков, напрочь лишенных вкуса, поначалу кинулись было это нахва-ливать. Но через пару лет - видно, сообразив, что искать тут нечего, - умолкли и они. Почему так

208

случилось - не знаю. Но его талант полностью ис-черпал себя в первых трех книгах - и растворил-ся бесследно. Сочинять гладкие тексты он не раз-учился - и писать продолжал. Точно одряхлев-ший кобель, что по старой привычке все тычется носом сучке под хвост, его призрак блуждал по задним полкам букинистов. К тому времени Амэ уже развелась с ним. А говоря проще - поставила на нем крест. Так, по крайней мере, решила свет-ская хроника.

Но и тогда Хираку Макимура не сдался. Напро-тив, он расширил границы своих тем - и перешел на 'путешествия с приключениями'. По несколь-ку раз в год он отправлялся в какие-нибудь мало-изведанные уголки мира - и писал об этом исто-рии. Как он ел с эскимосами тюленье мясо, как жил с африканскими аборигенами, как наблюдал за повадками южноамериканских горилл. И при этом - ругал на чем свет стоит доморощенных, 'не нюхавших жизни' писателей наших дней. По-началу это читалось неплохо, но он все писал и пи-сал об одном и том же лет десять подряд - и в конце концов просто иссяк, как пересохший коло-дец. Чему удивляться? В этом мире осталось слиш-ком мало места для приключений. Это вам не вре-мена Ливингстона или Амундсена! Постепенно его приключения стали размытыми и абстрактными, а их место заняли долгие витиеватые рассуждения. Не говоря уж о том, что в этих поездках он ни разу и не пережил Приключения в полном смысле сло-ва. Почти повсюду его сопровождали какие-то ко-ординаторы, редакторы, кинорепортеры и бог зна-ет кто еще. А когда он связался с телевидением,

209

его регулярная свита из режиссеров, операторов и представителей фирмы-спонсора выросла в сред-нем до десяти человек. Постепенно автор стал по-являться в кадре. И чем дальше, тем больше просто появляться в кадре. Что это значило - в деловом мире объяснять никому не нужно.

Может, он и в самом деле был неплохим че-ловеком. Но звезд с неба не хватал, тут Юки права...

Больше о ее папаше-писателе мы не говорили. Юки явно не желала продолжать эту тему - да и мне самому не хотелось.

Какое-то время мы молча слушали музыку. Сжи-мая руль, я следил за стоп-сигналами 'БМВ', всю дорогу маячившего перед нами. Юки разглядыва-ла город за окном, носком ботинка подстукивая барабанам Соломона Бёрка.

- Машина у тебя что надо! - сказала Юки ни с того ни с сего. - Как называется?

- 'Субару', - ответил я. - Старая подержан-ная 'субару'. Наверно, ты - первая, кому пришло в голову ее похвалить...

- Не знаю, но когда в ней едешь, она излучает какое-то... дружелюбие.

- Это оттого, что я ее люблю, и она это чувст-вует.

- И излучает дружелюбие?

- Ответную любовь, - уточнил я.

- Как это? - не поняла Юки.

- Я и моя машина постоянно друг друга выру-чаем. И при этом - заполняем одно и то же про-странство. Я люблю свою машину. Пространство наполняется моим чувством. Мое чувство переда-

210

ется ей. Мне становится хорошо. Ей тоже стано-вится хорошо.

- Разве механизму может быть хорошо?

- Ну конечно! - кивнул я. - Почему - сам не знаю. Но у механизмов тоже бывают свои настро-ения. Иногда им хорошо, а иногда - так, что хоть вообще с ними не связывайся. Логически я, пожа-луй, это не объясню. Но по опыту знаю: это дей-ствительно так.

- Так что же, ты ее любишь прямо как чело-века? - спросила Юки. Я покачал головой.

- Нет. Любовь к машине - совсем по-другому. С машиной ведь как? Однажды совпал с ней удач-но - и какое-то время ваши отношения уже никак не меняются. А у людей не так. Люди, чтобы и дальше совпадать, все время подстраиваются друг под друга в мелочах, их чувства меняются посто-янно. Вечно в них что-то движется или останавли-вается, растет или исчезает, спорит, обижается... В большинстве случаев мозгами это контролиро-вать невозможно. Совсем не так, как с 'субару'.

Какое-то время Юки думала над моими словами.

- Стало быть, вы с женой не совпадали?

- Я думал, что совпадали. А жена так не дума-ла. Наши мнения различались, И поэтому она убе-жала. Видимо, решила: чем исправлять эту разни-цу мнений со мной, лучше убежать с кем-то еще - и сберечь себе кучу времени,..

- Не получилось, значит, как с 'субару'...

- Вот именно, - кивнул я. Черт бы меня по-брал. Прекрасная тема для обсуждения с трина-дцатилетней девчонкой!

211

- Эй, - сказала вдруг Юки. - А обо мне ты что думаешь?

- О тебе я пока почти ничего не знаю, - отве-тил я.

Я снова почувствовал, как мне сверлят взглядом левую щеку. Казалось, еще немного - и там будет дырка. 'Так вот в чем дело!' - понял я наконец.

- Я думаю, что ты, наверное, самая красивая девчонка из всех, кого я когда-нибудь выманивал на свидание, - произнес я, глядя на дорогу перед собой. - Нет, даже не 'наверное'. Точно - самая красивая. И будь мне пятнадцать лет - я бы не-пременно в тебя влюбился. Но мне тридцать четы-ре года, и так просто я уже не влюбляюсь. Не хочу становиться еще несчастнее, чем был до сих пор. С моей 'субару' мне будет гораздо спокойнее... Примерно так. Я ответил на твой вопрос?

Юки снова посмотрела на меня долгим взгля-дом, на сей раз - абсолютно без выражения.

- Ты ненормальный, - изрекла она наконец.

Может быть, оттого, что так сказала именно она, я вдруг и правда ощутил себя самым безна-дежным из всех неудачников на Земле. Вряд ли ей хотелось меня обидеть. Но как раз это у нее полу-чилось неплохо.

* * *

В четверть двенадцатого мы вернулись на Акасака.

- Ну что? - сказал я.

На сей раз Юки объяснила мне дорогу как по-лагается. Квартирка ее матери располагалась в

212

крохотном здании на тихой улочке неподалеку от храма Ноги. Я подрулил к самому подъезду и вы-ключил двигатель.

- Насчет денег... - тихо сказала Юки, не вста-вая с места. - За самолет, за ужин,..

- За самолет вернете, когда мать приедет, - сказал я. - А все остальное - не бери в голову. За даму на свидании я всегда плачу сам. Так что можешь считать - кроме самолета, расходов не было.

Ничего не ответив, Юки насупилась, вылезла из машины, наклонилась над кадкой с фикусом и выплюнула туда жвачку, которую жевала всю дорогу.

- Большое спасибо!.. Не стоит благодарнос-ти! - сказал я, учтиво раскланявшись сам с собой. Затем достал из кармана визитную карточку и протянул ей. - Когда мать приедет, передай ей вот это. Кроме того, если будешь одна и проблемы воз-никнут - звони сюда. Чем смогу - помогу...

Она стиснула в пальчиках мою визитку, поизучала ее несколько секунд - и затолкала в карман.

- Странное имечко! - только и сказала она.

Я вытащил из багажника ее чемоданище, загру-зил его в лифт и доволок до двери квартиры. Юки достала из сумки ключ и отперла дверь. Я втащил чемодан внутрь. Квартира состояла из кухоньки (она же гостиная), спаленки, туалета и душевой. Здание было еще совсем новым, в квартире царил идеальный порядок - и оттого жилище сильно смахивало на рекламный салон агентства по про-даже недвижимости. Мебель, посуда, электропри-боры были безупречно укомплектованы и стояли

213

в точности там, где полагалось; и хотя все вещи выглядели очень изысканными и дорогими - че-ловеческим жильем от них почему-то не пахло. Как если бы кто-нибудь просто захотел собрать их здесь в идеальном порядке, заплатил за это день-ги - и через три дня заказ был выполнен. Толково и со вкусом. Но совершенно не так, как в реальной жизни.

- Мама здесь редко останавливается, - сказа-ла Юки, проследив за моим блуждающим взгля-дом. - У нее здесь студия неподалеку, она там и пропадает все время, когда в Токио приезжает. Там же спит, там же ест. А сюда только иногда приходит.

- Понятно, - сказал я. Деловая жизнь деловой женшины, куда деваться...

Юки сняла шубу, включила газовую печку. За-тем достала непонятно откуда пачку 'Вирджиниа Слимз', вытянула сигарету, зажала в губах, очень стильно чиркнула картонной спичкой о коробок и прикурила.

Лично я считаю, что тринадцатилетним девчон-кам курить совсем ни к чему. Вредно для здоровья, и кожа портится. Однако эта девчонка закурила настолько сногсшибательно, что у меня просто язык не повернулся ей что-либо сказать. Резко очерчен-ные, будто вырезанные ножом на бледном лице, ее тонкие губы легонько стиснули фильтр; робкое пламя лизнуло самый кончик сигареты - и длин-ные, как из шелка, ресницы медленно опустились. Маленькая челка колыхнулась еле заметно, когда она чуть подалась головой вперед... Само совер-шенство. Будь мне пятнадцать лет - я бы точно

214

влюбился, снова подумал я. Абсолютно фатальной любовью, страшной и неудержимой, как лавина в весенних горах. Влюбился бы - и, крайне плохо представляя, что с этим делать дальше, впал бы в дикую, черную меланхолию... Глядя на Юки, я вспомнил другую девчонку. Ту, в которую был влюблен лет в тринадцать или четырнадцать. И дав-но забытое, бескрайнее чувство тех далеких лет вдруг снова прошило мою душу насквозь.

- Кофе будешь или еще что-нибудь? - спроси-ла Юки.

Я покачал головой.

- Поздно уже. Я пойду.

Юки положила сигарету на край пепельницы и проводила меня до двери.

- В постели не кури. Печку на ночь выклю-чай, - сказал я.

- Хорошо, папочка... - ответила она. Это было прямое попадание - просто не в бровь, а в глаз.

* * *

Вернувшись домой на Сибуя, я первым делом плюхнулся на диван и опустошил банку пива. За-тем просмотрел пять-шесть писем, что обнаружил в почтовом ящике. Все они были о работе, и ни одно не требовало срочной реакции. Я взрезал конверты, вывалил содержимое на стол да так и оставил - прочитаю потом. Тело пронизывала усталость, делать ничего не хотелось. Из-за дико-го перевозбуждения спать тоже не хотелось. Ка-кой долгий был день, подумал я. Все тянулся, все

215

тянется дальше и, похоже, никак не закончит-ся. Такое чувство, будто весь этот день я катался на 'американских горках'. До сих пор все тело дрожит...

Сколько же суток я провел в Саппоро? Я попы-тался вспомнить - и не смог. Прошедшее мелька-ло в памяти, картина за картиной - сны впере-межку с полночными бдениями. Пепельно-серое небо. Даты, события - все смешалось под этим не-бом, замкнувшись одно на другое... Сначала я по-ужинал с девчонкой в очках. Позвонил моему быв-шему напарнику. Узнал от него о прошлом отеля 'Дельфин'. Встретился с Человеком-Овцой. По-смотрел кино с Готандой и Кики. На пару с трина-дцатилетней пигалицей спел песню 'Бич Бойз'. И вернулся в Токио. Сколько дней на это ушло?

Сосчитать не получалось, хоть тресни.

Завтра, решил тогда я. Оставь на завтра то, о чем не можешь думать сегодня...

Я прошел на кухню, налил в стакан виски и стал пить его, не разбавляя. Сгрыз остававшиеся пол-пачки печенья. Заплесневелого, как мысли в моей голове. Поставил негромко старую пластинку - песенки Томми Дорси в исполнении ностальгиче-ских 'Модернэйрз'. Старомодных, как мысли в моей голове. С треском иглы по пластинке. Толь-ко это никому не мешает. Времена этой музыки кончились. Она уже никуда не идет. Как и мысли в моей голове.

'Что происходит?' - слышу я голос Кики.

Камера разворачивается. Искусные пальцы Готанды пытливо исследуют спину Кики. Словно вы-искивают источник воды в пустыне.

216

Что со мной происходит, Кики? Что-то не то, ты права. Я больше не верю в себя, как раньше. Все-таки Любовь и подержанная 'субару' - песни из разных опер. Так или нет? И я ревную тебя к ис-кусным пальцам Готанды... Как там Юки с ее си-гаретами - не прожгла ли чего? Выключила ли печку, как положено? 'Папочка', черт бы меня побрал... Я больше не верю в себя. Может, я уже вообще не живу - а просто догниваю, проклиная судьбу, на этом слоновьем кладбище развитого ка-питализма?

Завтра. Все - завтра...

Я почистил зубы, надел пижаму, допил оставав-шееся в стакане виски. И совсем уже собрался в постель, когда зазвонил телефон. Несколько се-кунд я озадаченно смотрел на него, стоя посреди комнаты. Потом взял трубку.

- Только что печку выключила, - отрапор-товала Юки. - И сигарету погасила. Ну как? От сердца отлегло?

- Теперь отлегло, - ответил я.

- Спокойной ночи, - сказала она.

- Приятных снов, - сказал я.

- Эй... - произнесла она вдруг. И выдержала длинную паузу. - Признавайся: там, в Саппоро, в этом отеле... ты видел человека в овечьей шкуре?

Обняв телефон так бережно, словно прижимаю к груди яйцо африканского страуса, я медленно сел на кровать.

- Я все знаю. Что ты его видел. Тебе не говори-ла, но знала с самого начала.

- Ты встречалась с Человеком-Овцой?! - спро-сил я ошарашенно.

217

- M-м... - промычала она неопределенно и прищелкнула языком. - Но об этом - в следую-щий раз. Встретимся - расскажу не торопясь. А сейчас я спать хочу!

И она с грохотом повесила трубку.

Страшно ныло в висках. Я отправился на кухню и выпил еще виски. Все тело тряслось, как в при-падке. 'Американские горки' ревели, продолжая свой безумный аттракцион. Все связано, сказал Че-ловек-Овца.

Все связано, подумал я.

Многие, многие события, люди и вещи понемно-гу замыкались друг на друга.

17

На кухне, прислонившись к мойке, я хлебнул еще виски и подумал: что же, черт побери, проис-ходит? Захотелось позвонить Юки. Позвонить и спросить прямо в лоб: откуда ты знаешь про Чело-века-Овцу? Но я слишком устал. Слишком долгим был этот день. И к тому же - вон как она повер-нула. В следующий раз, мол! - и трубку бросила. Так что придется ждать следующего раза... Да, и самое главное. Я ведь даже не знаю номера ее те-лефона.

Я забрался в постель, но заснуть не мог - и ми-нут пятнадцать таращился на телефон у подушки. Почему-то казалось, что Юки вот-вот позвонит еще раз. Или даже не Юки - вообще кто-нибудь. Бывают минуты, когда телефон воспринимаешь как бомбу с часовым механизмом. Когда срабо-

218

тает - неизвестно. И только возможность взрыва отсчитывает секунды.

Вообще - странной он все-таки формы, теле-фонный аппарат. Очень странной. Обычно на это внимания не обращаешь. Но вглядишься поприс-тальней - и в его выпуклых очертаниях угадыва-ешь какую-то мистическую невысказанность. То ли он страшно хочет что-то сказать, но не может. То ли просто всем нутром ненавидит тех, кто зато-чил его именно в эту оболочку. Дескать, взбрело же кому-то в голову придать чистейшей, абсолют-ной Концепции Телефона такую нелепую форму!

Телефон...

Я начал думать о телефонных станциях. О про-водах, что выползают из моей квартиры - и раз-бегаются во все концы света. Потенциально я за-мкнут чуть ли не на любого человека Земли. Пря-мо сейчас мог бы связаться хоть с Анкориджем. Позвонить в фойе отеля 'Дельфин'. Или даже своей бывшей жене... Безбрежное море контактов. А главный узел этих контактов - на Телефонной Станции. Там, на станции, гигантский компьютер обрабатывает все входящие и исходящие сигналы. Из разных цифровых комбинаций рождаются те или иные контакты - и происходит Всеобщая Коммуникация. По телефонным проводам, под-водным кабелям, подземным тоннелям и космиче-ским спутникам связи - мы замыкаемся друг на друга. И громадный компьютер контролирует на-ше Общение.

Но сколь бы совершенны ни были средства этой коммуникации - они ни с кем не соединят нас, по-ка у нас самих не возникнет желания пообщаться.

219

Более того: даже если и желание есть, но нет но-мера телефона (как в моем случае - забыл спро-сить) - тоже не получится ни черта. Не говоря уже о случаях, когда нужные цифры вылетают из головы или теряется записная книжка. А еще бы-вает - и номер помнишь прекрасно, да палец не ту кнопку нажал... В этих случаях мы никуда не по-падаем и с кем нужно не соединяемся. Вот такие мы несовершенные и непрактичные существа.

Но и это еще не все! Допустим даже, я выполню все вышеописанные условия - и дозвонюсь до Юки. А она возьмет и заявит мне: 'Я сейчас не хочу разговаривать!' И бросит трубку. То есть бывает и так, что контакт установлен, а обще-ния - ноль. Односторонний выплеск чьих-то эмо-ций, и все дела.

Моей телефонной трубке, похоже, все это ужасно не по нутру.

Она, Телефонная Трубка (может, правильней было бы говорить 'он, Телефон' - но мне почему-то хочется думать о нем в женском роде), страшно нервничает из-за того, что ей не дают выразить свою Идеальную Телефонную Концепцию на всю катушку. Она просто вне себя от того, что обще-ние людей проистекает из размытых, неопределен-ных желаний и не преследует никаких конкретных целей. Для ее Идеальной Концепции это слишком несовершенно, слишком непредсказуемо и слиш-ком непрактично.

Я приподнялся на локте, подпер щеку ладонью - и стал смотреть, как она злится. 'Ничего не поде-лаешь, дорогая! - сказал я ей мысленно. - Я не виноват. Такая уж это штука - человеческое об-

220

щение. Несовершенная, непредсказуемая и не-практичная...' Именно такой взгляд на вещи я счи-таю куда более идеальной концепцией - что и бе-сит ее сильнее всего. Но дело тут совсем не во мне. На какой бы край света она от меня ни сбежала, если б только могла, - окружающий мир всегда и везде раздражал бы ее точно так же. Хотя я не исключаю, что здесь она раздражается пуще обыч-ного, поскольку вынуждена находиться именно в моей квартире. И в этом, готов признать, есть до-ля моей вины. Что ни говори - а сам я порхаю по жизни, ничуть не задумываясь о таких важных ве-щах, как собственные совершенство, предсказуе-мость и практичность. Просто не забиваю себе этим голову, и все...

Сам того не заметив, я переключился на мысли о бывшей жене. Телефонная Трубка смотрела на меня с молчаливым упреком. В точности так, как когда-то смотрела жена. Я любил свою жену. Ко-гда-то нам было очень здорово вместе. Мы всегда понимали шутки друг друга. За все эти годы мы трахнулись с нею чуть ли не тысячу раз. Пропуте-шествовали вдвоем по несметному числу городов... И все-таки иногда она смотрела на меня с мол-чаливым упреком. Ночью, без всяких слов, одни-ми глазами - она упрекала меня за мое несовер-шенство, за непредсказуемость и непрактичность. Я чувствовал, что раздражаю ее. То есть повторяю: мы отлично ладили. Но та идеальная картина ми-ра, к которой она стремилась и которую рисовала у себя в голове, слишком принципиально отлича-лась от мира, которым жил я. Ее идеалом было Торжество Человеческого Общения. Словно некая

221

финальная сцена кинофильма, где Общение - бе-лоснежное, без единого пятнышка знамя, под ко-торым люди Земли светлым путем бескровных ре-волюций приходят к Великому Совершенству. Ве-ликое Совершенство поглощает все наши мелкие несовершенства, а также разрешает любые наши проблемы и исцеляет нас всех до единого. Такой была Любовь в ее понимании. И с моим понимани-ем, разумеется, ничего общего не имела. В моем понимании Любовь выглядела куда приземленней и проще: все мы одинокие существа из плоти и крови - и лишь по всяческим подземным кабелям, телефонным проводам и еще черт знает чему ино-гда замыкаемся друг на друга. Ужасно несовер-шенная система. То линия перегружена. То нуж-ные цифры не вспоминаются. То какой-нибудь осел ошибся номером. Но так уж устроено, я не виноват. Пока мы состоим из плоти и крови - так будет всегда. По логике вещей. По законам При-роды... Все это я объяснял ей. Много, много раз.

Только она все равно ушла.

Может, я слишком преуспел, воспевая людское несовершенство - и сам подтолкнул ее к этому?

Я разглядывал телефон и вспоминал о нашем с нею сексе. За последние три месяца перед тем, как уйти, она не дала мне ни разу. Зато прекрасно давала другому. О том, что мою жену трахает кто-то другой, я тогда не знал ни черта.

- Послушай... Тебе не хотелось бы переспать с кем-нибудь еще? - предложила она мне однаж-ды. - Если что - не бойся, я не обижусь!

Шутит, подумал я тогда. Но она не шутила. 'Да мне ни с кем, кроме тебя, не хочется', -

222

ответил я. То есть мне действительно больше ни с кем не хотелось. 'Но... я правда хочу, чтобы ты мне изменил! - настаивала она. - Тогда мы смогли бы исправить кое-что в наших отноше-ниях...'

Я так и не переспал ни с кем ради нее. То есть я вовсе не считаю себя 'зажатым' по части секса, но спать с одной женщиной, чтобы исправить от-ношения с другой - извините покорно! Если я с кем-то трахаюсь, то лишь потому, что сам этого хочу.

Вскоре после этого она ушла. Интересно: а если бы я выполнил ее просьбу, пошел куда-то, пере-спал с кем-нибудь - неужели она бы осталась? Может, она надеялась, что это поможет настроить между нами ее любимое 'человеческое общение'? Но тогда это слишком глупо. Я не хотел спать ни с кем другим. И на что она рассчитывала - не знаю. Сама она этого мне так и не объяснила. Даже после развода. Абстрактные метафоры - вот и все, что я слышал от нее. О важных для себя вещах она все-гда рассуждала исключительно символическими понятиями.

Перевалило за полночь - но автомагистраль за окном не смолкала. Тишину комнаты то и де-ло вспарывал треск мотоциклов. Звуконепрони-цаемые стекла гасили уровень шума, но его плот-ность все равно давила на нервы. Чем бы я ни отгораживался от него - он все равно оставал-ся, этот уличный шум, все плотнее подступал ко мне. И все жестче определял мне место на этой Земле...

Я устал разглядывать телефон и закрыл глаза.

223

Я закрыл глаза - и в пустоту, распахнувшуюся во мне, хлынуло паралитическое бессилие. Очень быстро оно заполнило меня до краев. И только по-том пришел сон.

***

Наутро, разделавшись с завтраком, я порылся в телефонном справочнике, откопал нужный но-мер и позвонил своему давнему знакомому - аген-ту по вербовке звезд для шоу-бизнеса. Мы пересе-кались с ним всякий раз, когда мне приходилось брать очередное интервью для еженедельника. На часах было десять утра, и он, конечно же, спал. Я извинился, что разбудил его, и сказал, что мне дозарезу нужен телефонный номер Готанды. Он немного поворчал, но в конце концов сообщил мне номер киностудии, заключившей с Готандой контракт. Так себе студия, средней руки. Я позво-нил туда. Трубку снял какой-то дежурный менед-жер, я сообщил ему название своего еженедельни-ка и сказал, что хотел бы связаться с господином Готандой.

- Интервью? - осведомился менеджер.

- Не совсем, - ответил я.

- А что тогда? - не унимался он. Что ж, впол-не понятная подозрительность.

- У меня к нему частный разговор, - пояс-нил я.

- Насколько частный? - настаивал он.

- Я его одноклассник, - сказал я. - И мне во что бы то ни стало нужно с ним поговорить.

224

- Ваше имя? - спросил он. Я сказал. Он записал.

- Очень важный разговор, - добавил я.

- Говорите, я передам, - пообещал менеджер.

- Я хотел бы поговорить напрямую, - не сда-вался я.

- Не вы один, - парировал он. - Нам тут зво-нило уже с полтыщи его одноклассников...

- Но у меня действительно очень важное де-ло, - сказал я. - И кроме того, я думаю, что смо-гу компенсировать ваши усилия так, чтобы это бы-ло в ваших же служебных интересах.

Секунд пять он раздумывал над моими слова-ми. Конечно, я блефовал. У меня не было никакой власти для подобных 'компенсаций'. Все, что я мог на своей работе - это пойти, куда прикажут, и взять, у кого положено, интервью. Но мой собе-седник об этом не догадывался. Догадайся он - считай, все пропало.

- А точно не интервью? - переспросил он. - Если все-таки интервью, то договаривайтесь через меня, иначе будут проблемы. Все должно быть официально...

- Нет. Сугубо личный разговор. На сто процен-тов, - еще раз подтвердил я.

Он попросил номер моего телефона. Я продик-товал.

- Значит, одноклассник... - повторил он, вздохнув. - Ладно. Сегодня вечером - ну, может, завтра - он вам позвонит. Если, конечно, сам за-хочет, вы же понимаете...

- Разумеется, - сказал я.

- Человек он занятой... Да и вообще - может, он вовсе не горит желанием общаться с однокласс-

225

никами? Все-таки не ребенок уже, чтобы зря по телефону болтать...

- Безусловно, - сказал я.

Он зевнул - и прямо посередине зевка повесил трубку. Что поделаешь. Десять утра...

Не дожидаясь обеда, я поехал на Аояма и про-вел больше часа в пижонском супермаркете 'Кинокуния'1. Припарковав свою старушку 'субару' на магазинной стоянке между 'саабами' и 'мер-седесами'. И ощутив себя на их фоне таким же не-казистым, как моя малолитражка. Но несмотря ни на что - я люблю ходить за продуктами в 'Кинокуния'. Смешно звучит, но салат, купленный в 'Кинокуния', остается свежим куда дольше, чем салат из других супермаркетов. Уж не знаю по-чему - но это так. Возможно, персонал 'Кино-куния' остается в магазине после закрытия и всю ночь тренирует листья салата на выживаемость. Ничуть не удивлюсь, если это окажется правдой. В нашем Обществе Развитого Капитализма еще и не такое случается.

Уходя из дома, я поставил телефон на автоот-ветчик, но когда вернулся, никаких сообщений не обнаружил. Никто не звонил. 'Тема 'Шафта"', -

1 'Кинокуния' - крупнейшая и старейшая сеть букини-стических магазинов Японии. На волне экономического бума 80-х годов в Токио появились еще и супермаркеты 'Кинокуния' - с особо изощренным сервисом и продук-тами высшего качества. Однако словосочетание 'продукты из 'Кинокуния"' до сих пор режет ухо обычным японцам, так как по всей стране это название ассоциируется прежде всего с книгами.

226

объявили по радио название очередной мелодии. Слушая 'Тему 'Шафта"', я выложил из пакета овощи, завернул в полиэтилен и спрятал в холо-дильник. Кто такой этот Шафт, интересно узнать?1

Затем я снова вышел из дома - и в маленьком кинотеатре тут же, на Сибуя, посмотрел 'Безот-ветную любовь' в четвертый раз. Отмерил прибли-зительное время от начала сеанса, вошел в зал, дождался сцены с Кики - и сосредоточил все вни-мание на экране. Так, чтобы ни мелочи не пропус-тить. Все шло как всегда. Утро. По-воскресному безмятежный рассвет. Жалюзи. Спина голой жен-щины. Мужские пальцы ласкают ее. На стене - картина Корбюзье. У изголовья кровати столик, на нем - початая бутылка 'Катти Сарк'. Два бо-кала и пепельница. Наполовину выкуренная пач-ка 'Сэвэн Старз'. У стены - стереосистема. Цве-точная ваза. Из вазы торчат какие-то хризантемы. По всему полу разбросана одежда, явно снятая впопыхах. Книжная полка. Камера разворачивает-ся. Кики. Я непроизвольно закрываю глаза. Потом открываю. Готанда ласкает Кики. Очень плавно и нежно. 'Что за бред!' - думаю я. И говорю это вслух. Парень за четыре кресла от меня удивленно оглядывается.

Входит героиня-старшеклассница. На голове ко-сички. Ветровка с эмблемой какого-то яхт-клуба, джинсы. Красные кроссовки 'Адидас'. В руках -

1 'Шафт' (букв. - 'стержень') - коммерческий бое-вик режиссера Гордона Паркса (1971), главным героем ко-торого был черный частный детектив в исполнении Ричарда Раундтри. Породил целую волну 'блэксплуатационных' поделок. Популярную в начале 70-х годов музыку к перво-му фильму писал Айзек Хэйз.

227

плюшки-печенюшки. Делает шаг в квартиру. Уле-петывает. Готанда в трансе. Сидит в постели и оста-новившимся взглядом смотрит в пространство, где она только что была. Пальцы Кики у него на пле-чах. В ее голосе досада. 'Что происходит?'

Я вышел из кино. И побрел по Сибуя куда глаза глядят.

Начались весенние каникулы, и улица просто кишела школьниками и студентами. Тинэйджеры всех мастей шатались по кинотеатрам, жевали пи-щевой мусор Макдональдсов, тусовались в мод-ных кофейнях, скупая продвинутые журналы ти-па 'Хотдог Пресс', 'Поп-ай'или 'Олив', от ко-торых потом сами же не знали, как избавиться, и просаживали последнюю мелочь за игральными автоматами. Отовсюду гремела музыка: Стиви Уандер, Холл и Оутс, истерические ритмы пачинко1, милитаристские марши из динамиков на рек-ламных автобусах ультраправых - все это меша-лось, спрессовывалось и переплавлялось в одну не-вразумительную какофонию. Ближе к метро гвалт стоял еще громче: прямо перед станцией закатили предвыборное шоу политики.

Я брел по улице, не останавливаясь, а у меня перед глазами все шевелились длинные пальцы

1 Пачинко (букв. - 'рогатка') - самый популярный в Японии игральный автомат, позволяющий при везении и сноровке выиграть довольно крупные суммы. Хотя игор-ный бизнес в стране запрещен, воротилы пачинко легко об-ходят закон: выигрыш выдается призовыми шариками, а те уже обмениваются на деньги в окошке 'за углом', которое якобы никак не связано с самим заведением. Дабы удачли-вые игроки не слишком засиживались, в залах включают резкую механическую музыку.

228

Готанды, ласкавшие спину Кики. Постепенно я до-брался до Харадзюку, прошагал по Сэндагая мимо бейсбольного стадиона, через кладбище Аояма свернул к музею искусств Нэдзу, миновал кафе 'Фигаро' и вновь очутился перед супермаркетом 'Кинокуния'. Затем обогнул небоскреб Дзинтан - и вернулся на Сибуя. В общем, прогулялся неплохо, что говорить1. Когда я добрел до станции Сибуя, солнце уже зашло. С вершины холма было видно, как навстречу сполохам разгоравшегося неона неслись по улицам бесстрастные клерки в иссиня-черных пальто, все с одинаковой скоро-стью - точно стая угрюмых тунцов на прожекто-ры тунцелова.

Дома меня встретил красным огоньком автоот-ветчик. Я зажег в комнате свет, снял пальто, достал из холодильника банку пива, отпил глоток. Потом сел на кровать, дотянулся до телефона и нажал на 'play'. Секунд пять кассета проматывалась обрат-но - потом включилась сама.

- Сколько лет, сколько зим! - произнес Го-танда.

18

- Сколько лет, сколько зим! - произнес Готан-да. Внятно, с хорошей артикуляцией. Не быстро и не медленно, не громко и не тихо, без напряже-ния - но и не слишком расслабленно. Идеальный голос. Я мгновенно узнал его. Такой голос трудно забыть, если хоть раз услышал. Как трудно забыть

1 Описанный маршрут составляет около семи километров.

229

эту ослепительную улыбку, эти белоснежные зубы и тонкую линию носа. Никогда в жизни я не обра-щал на этот голос особого внимания и специально о нем не задумывался. Но теперь, будто колоколь-ный звон, что расплывается волнами в вечерних су-мерках, - этот голос втекал в меня и будил самые сонные закоулки памяти... Чудеса, да и только.

- Сегодня вечером я дома, звони прямо сюда. В любое время - я до утра не сплю! - сказал Готанда и дважды продиктовал свой номер. - Ну, пока! Позвонишь - поболтаем...

Судя по первым цифрам, жил он где-то непо-далеку. Я записал номер, снял трубку и позво-нил. После шестого гудка включился автоответчик. 'Никого нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообще-ние', - сказал механический женский голос. Я со-общил свое имя, телефонный номер и время звон-ка. Сказал, что сегодня весь вечер дома... Сложная это штука - жить в больших городах! Повесив трубку, я пошел на кухню, достал из холодильни-ка листики сельдерея, сполоснул их, нарезал по-мельче, залил майонезом - и уже принялся же-вать, запивая пивом, когда зазвонил телефон.

- Что делаешь? - спросила Юки.

- Стою посреди кухни, ем сельдерей с майоне-зом и пиво пью, - ответил я.

- Сочувствую, - сказала она.

- Не стоит, - ответил я. Слишком многое на этом свете нуждается в сочувствии больше, чем я. Просто Юки об этом еще не знала.

- Где ты сейчас? - спросил я.

- Все там же, на Акасака, - сказала она. - Мы сегодня не поедем кататься на машине?

230

- Извини, но сегодня никак. Сегодня я сижу дома и жду очень важного делового звонка. Как-нибудь в другой раз, хорошо?.. И кстати - насчет вчерашнего разговора. Ты что, действительно ви-дела человека в овечьей шкуре? Расскажи! Ты да-же не представляешь, как это важно...

- Как-нибудь в другой раз, хорошо? - пере-дразнила она и с грохотом бросила трубку.

'Черт знает что!' - подумал я. И еще с мину-ту простоял как истукан, уставившись на трубку в руке.

* * *

Вскоре я покончил с сельдереем и задумался, что бы такого приготовить на ужин. И решил: сварю-ка я сегодня спагетти. Взять два зубчика чес-нока, покрошить не очень мелко и обжарить в оливковом масле. Время от времени наклонять сковородку, собирая масло к одному боку, и дер-жать так подольше на слабом огне. Добавить стру-чок красного перца. Жарить дальше перец с чес-ноком. Чтобы масло не начало горчить, вынуть вовремя перец с чесноком (угадать момент - по-жалуй, самое сложное). Бросить в масло ломтики ветчины и обжаривать до тех пор, пока не начнут потрескивать. Вывалить на сковородку спагетти и перемешать. Покрошить петрушки. Подавать с са-латом - сыр 'моцарелла' и свежие помидоры... Очень даже неплохо!

Однако не успел я вскипятить воду для спагет-ти, как мне опять позвонили. Я выключил плитку и подошел к телефону.

231

- Здорово, дружище! - воскликнул Готанда. - Сколько лет-то прошло? Как ты там, жив-здоров?

- Живу помаленьку... - ответил я.

- Менеджер сказал, у тебя ко мне дело. Опять небось лягушку разрезать не с кем? - Он жизне-радостно засмеялся.

- Да хотел у тебя спросить кое-что. Хотя пони-маю: ты человек занятой. Немного странный во-прос, конечно. Понимаешь, какое дело...

- Э, погоди. Ты чем сейчас занят?

- Да ничем... Вот решил себе ужин сварить.

- Замечательно! Может, выберемся куда-нибудь в ресторанчик? Я как раз сижу и думаю, с кем бы поужинать. Не люблю жевать в одиночку...

- Ну, неудобно как-то. Свалился на тебя со своим звонком...

- Да брось ты стесняться, ей-богу! Хотим мы того или нет, наш желудок пустеет по три раза на дню, и его все равно приходится чем-нибудь наби-вать. Так что жевать через силу ради тебя я не бу-ду, не беспокойся! Зато уж сядем по-человечески, поедим, выпьем, поболтаем о прошлом. Я уже тыщу лет никого из школьных знакомых не видел. Так что лишь бы тебе было удобно, а уж я - с удо-вольствием. Тебе самому - удобно?

- Спрашиваешь. Это же у меня к тебе дело, а не наоборот!

- Прекрасно! Я сейчас за тобой заеду. Ты где живешь?

Я сказал ему адрес.

- Ага, это от меня недалеко. Минут через два-дцать жди! Только будь готов, чтобы сразу выйти.

232

А то у меня в животе уже космический вакуум, долго не выдержу.

- Понял, - сказал я, повесил трубку и оза-даченно покрутил головой. 'Поболтаем о про-шлом'?

Я совершенно не представлял, о каком таком 'прошлом' мог бы болтать с Готандой. В школе мы не были особенно близки и почти не обща-лись. Он слыл яркой личностью и гордостью клас-са; я же, прямо скажем, влачил весьма непримет-ное существование. Удивительно, что он вообще помнил, как меня зовут. Какое тут может быть 'прошлое'? О чем мне с ним говорить? Впрочем - ладно, стоит отдать ему должное: носа он не за-дирал. В общем, хорошо, что все обернулось имен-но так, а не иначе.

Наскоро побрившись, я надел рубашку в оран-жевую полоску, поверх нее - твидовый пиджак от Калвина Кляйна. Повязал шерстяной галстук от Армани, когда-то подаренный подругой на день рождения. Натянул свежевыстиранные джинсы. И обулся в теннисные туфли, купленные букваль-но на днях. Это были самые шикарные вещи в мо-ем гардеробе. Оценит ли весь этот шик мой собе-седник? Черт его знает. Ни разу в жизни не ужи-нал с кинозвездами. И что для этого полагается надевать - даже примерно не представлял.

Подъехал он ровно через двадцать минут - ни больше ни меньше. Его шофер - лет пятидесяти, невероятно учтивый - позвонил в дверь и сооб-щил, что господин Готанда ожидает в машине. 'Где личный шофер, там и мерседес', - подумал я и не ошибся: внизу ждал именно 'мерседес'.

233

Серебристый 'мерседес' исполинских размеров. Прямо прогулочный катер, а не автомобиль. Все стекла зеркальные - ни черта не разобрать, что внутри. С легким, приятным щелчком шофер рас-пахнул передо мною дверь. Я ступил туда, внутрь. Внутри был Готанда.

- Давно не виделись! - сказал Готанда, широ-ко улыбаясь. Я понял, что рукопожатия не бу-дет - и слава богу.

- Давненько, - согласился я.

Одет он был очень просто: темно-синяя ветров-ка поверх шерстяного свитера, кремовые брюки из потертого вельвета. На ногах - кроссовки 'асикс' невнятно-линялой расцветки. Однако все вместе выглядело безупречно. Самая стандартная и не-казистая одежда смотрелась на нем так же стиль-но, как шедевры первоклассных модельеров. Не переставая улыбаться, он оглядел меня с головы до ног.

- Шикарно одеваешься, - сказал он. - Отлич-ный вкус!

- Спасибо, - сказал я.

- Прямо кинозвезда! - добавил он. Это вовсе не прозвучало насмешкой - просто пошутил че-ловек, и все. Я рассмеялся, он тоже. Атмосфера слегка разрядилась. Готанда окинул взглядом са-лон автомобиля.

- Зверь машина, да? Это мне студия дает, когда нужно. Вместе с шофером. Чтобы я, значит, в ава-рию не попал и не рулил, когда пьяный. Так без-опаснее. И для студии, и для меня. Всем хорошо, все счастливы.

- И не говори... - только и сказал я.

234

- Сам-то я на такой в жизни бы ездить не стал. Я люблю, чтоб машина поменьше была.

- 'Порше'? - спросил я.

- 'Мазерати', - ответил он.

- Ну! Я-то люблю, чтоб еще поменьше... - ска-зал я.

- 'Сивик'? - спросил он.

- 'Субару', - ответил я.

- Ах, 'субару'! - сразу закивал он. - Как же, ездил когда-то. Первая в жизни машина. В смыс-ле - из тех, что я за свои деньги купил, не казен-ная. После первого фильма получил гонорар - и купил подержанную 'субару'. Ужасно ее любил! На съемки только на ней и ездил. А в следующем фильме мне уже дали роль покрупнее. Ну и преду-предили сразу. Дескать хочешь пробиться в боль-шие звезды - даже и не думай разъезжать на ка-кой-то 'субару'... Пришлось заменить на другую. Таков мир! А машина хорошая была. Практичная, дешевая... 'Субару' я уважаю.

- Вот и я тоже, - сказал я.

- А знаешь, почему у меня самого 'мазсрати'?

- Почему?

- Потому что нужно на расходы больше спи-сывать! - произнес он таинственным тоном, слов-но выдавал чьи-то грязные секреты. - Менеджер все время талдычит: расходуй как можно больше! А то не хватает для списания. Вот и приходится дорогие машины покупать. Купил подороже - больше на расходы списал. Общая квота расходов повышается. Все счастливы.

Черт-те что, подумал я. Хоть кто-нибудь в этом мире может думать о чем-то, кроме списания рас-ходов?

235

- Сейчас от голода сдохну! - сказал Готанда и покачал головой. - И спасет меня только тол-стенный стэйк. Как ты насчет стэйка?

Я ответил, что полагаюсь на него, и он сказал шоферу, куда ехать. Шофер молча кивнул, и маши-на тронулась с места. Готанда, широко улыбаясь, смотрел на меня.

- Личный вопрос! - сказал он. - Сам себе ужин готовишь - стало быть, холостяк?

- Ага, - кивнул я. - Женился, развелся...

- Слушай, вот и я так же! - воскликнул он. - Женился, потом развелся... Пособие выплачи-ваешь?

- Нет.

- Что, ни иены? Я покачал головой:

- Она все равно не возьмет.

- Счастливчик! - сказал он с чувством. И рас-смеялся: - А я, поверишь, тоже ничего не выпла-чиваю - но из-за чертова развода сижу на полной мели. Слыхал небось, как я разводился?

- Кое-что... краем уха, - ответил я.

Он не стал продолжать.

Насколько я помнил, лет пять назад он женил-ся на популярной киноактрисе, а через два с лиш-ним года развелся. Их развод тогда со смаком об-сасывали скандальные еженедельники. Какие из них писали правду, какие нет - понять было труд-но. Но, в общем, у всех выходило, будто семья той актрисы была с Готандой, что называется, на но-жах. Стандартная ситуация, повторяется сплошь и рядом. Лихая семейка жены-знаменитости взяла муженька за горло и стремилась полностью под-

236

чинить своей воле - как дома, так и на людях. Он же был воспитан скромно, светской жизни чу-рался и предпочитал, чтобы хоть в личной жизни его оставили в покое. Понятное дело - о 'семей-ном счастье' здесь и речи быть не могло.

- Забавно выходит, а? Когда-то нас с тобой объединяли опыты по разрезанию лягушек. А че-рез столько лет встречаемся снова - и у нас оди-наковый опыт несостоявшейся семейной жизни! Прямо мистика, тебе не кажется? - сказал Готан-да, смеясь. И кончиком пальца коснулся левого ве-ка. - Кстати, а ты почему развелся?

- У меня все до ужаса просто. Однажды она ушла, и все.

- Вот так, вдруг?

- Ага. Ничего не сказала. Взяла и ушла ни с то-го ни с сего. Я и не догадывался ни о чем. Прихо-жу как-то с работы - а ее дома нет. Ну, думаю, пошла по магазинам, скоро вернется. Сварил себе ужин, поел. Спать лег. Утром проснулся - ее все нет. И через неделю нет, и через месяц. А потом по почте документы на развод пришли.

С полминуты Готанда молча размышлял над мо-ими словами, потом вздохнул:

- Ты, конечно, можешь обидеться, но... сдается мне, по сравнению со мной ты просто счастливчик.

- Почему? - спросил я.

- От меня никто не уходил. Наоборот - это меня раздели догола и вышвырнули за дверь. В бук-вальном смысле слова...

Готанда замолчал и, прищурившись, уставился сквозь лобовое стекло автомобиля куда-то далеко-далеко.

237

- Грязная история, - продолжал он. - Они все спланировали, от начала и до конца. Каждую мелочь продумали. Настоящие жулики. Столько документов перекроили от моего имени! Да так ловко - я до последнего дня ни о чем не догады-вался. Свои финансы я поручал ее же адвокату. Доверял жене полностью. Когда она говорила, мол, так нужно для декларации доходов - все ей в руки отдавал: банковскую печать, акции, векселя, сбер-книжки... Я вообще не силен во всей этой бухгалте-рии. Если есть кому ее поручить - всегда поручаю, лишь бы самому не возиться. Но моя благоверная спелась со своими предками: спохватился - да поздно. Оставили без штанов - это еще слабо ска-зано. Обглодали до самых костей. И выпнули за ворота, как собаку, которая отслужила свое и боль-ше не нужна... В общем, научили дурака уму-раз-уму! - И он снова жизнерадостно рассмеялся. - Так что пришла пора и мне повзрослеть...

- Ну все-таки тебе уже тридцать четыре! К таким годам все взрослеют. Как бы кто ни брыкался...

- Тут ты прав. Верно говоришь. Очень верно... Все-таки удивительно устроен человек! Вырастает как-то моментально: раз - и взрослый. Раньше я думал, люди взрослеют год от года, постепенно так... - Готанда пристально посмотрел на меня. - А оказалось - нет. Человек взрослеет мгновенно.

* * *

Стэйк-хаус, в который привез меня Готанда, оказался весьма респектабельным ресторанчиком в тихом закоулке на задворках Роппонги. Стоило

238

в нашему 'мерседесу' остановиться у входа, как из дверей сразу выскочили для поклона метрдотель и парнишка-швейцар. Готанда велел шоферу вер-нуться за нами через час - и 'мерседес' раство-рился в вечерних сумерках медленно и бесшумно, как мудрая рыбина в океанской пучине.

Нас провели к столику у стены, чуть поодаль от остальных посетителей. Публика в заведении бы-ла разодета по самой последней моде - но имен-но на этом фоне Готанда в своих потертых вельве-товых брюках и кроссовках смотрелся особо эле-гантным пижоном. Уж не знаю почему. Куда б ни являлся этот человек, что бы ни надевал - он не-изменно приковывал к себе внимание окружаю-щих. Практически из-за каждого столика на нас то и дело бросали взгляды - короткие, не дольше па-ры секунд. Они явно могли бы длиться и дольше, но дольше не позволяли приличия - и уже через пару секунд эти взгляды утыкались обратно в та-релки. Как все-таки сложно устроен мир...

Усевшись за столик, мы первым делом заказали по скотчу с водой.

- За бывших жен! - изрек Готанда. Мы подня-ли бокалы и, не чокаясь, выпили.

- Странное дело, - сказал он. - А я ведь до сих пор ее люблю... Даже после всего, что она со мной сделала, - все равно люблю. Никак забыть не могу. И других женщин полюбить как-то не по-лучается.

Не сводя глаз с огромного, благородной огранки куска льда в хрустальном бокале, я молча кивнул.

- А ты как?

- В смысле - что о жене своей думаю?

239

- Ну да.

- Сам не пойму, - признался я. - Я не хотел, чтобы она уходила. А она все равно ушла. Кто ви-новат - не знаю. Но так или иначе, это уже свер-шилось. Стало реальностью. Я долго привыкал к этой реальности, старался не думать ни о какой другой. Так что даже не знаю...

- Хм, - сказал Готанда. - Может, тебе боль-но об этом говорить?

- Вовсе нет, - покачал я головой. - Реаль-ность есть реальность. Было бы глупо от нее отво-рачиваться. И боль здесь ни при чем. Просто мне непонятно, что я чувствую на самом деле.

Он щелкнул в воздухе пальцами.

- Вот! Именно так! 'Непонятно, что чувству-ешь на самом деле'... Болтаешься, как в невесомо-сти. И даже боли не ощущаешь...

Подошел официант, мы заказали по стэйку. И ему, и мне - с кровью. А также по салату. И по второму виски с водой.

- Да! - вспомнил Готанда. - У тебя же ко мне дело какое-то. Давай о деле, пока не надра-лись.

- Понимаешь, странная история... - начал я.

Он приветливо улыбнулся. Профессиональной Приветливой Улыбкой. Хотя неприятных чувств это почему-то не вызывало.

- А я люблю странные истории, - сказал он.

- Посмотрел я недавно твой новый фильм, - продолжал я.

- 'Безответную Любовь'? - пробормотал он и нахмурился. - Дерьмо картина. Дерьмо режис-сер. И сценарий - дерьмо. Как всегда... Все, кто

240

в съемках участвовал, теперь хотят поскорей об этом забыть...

- Я смотрел в четвертый раз, - сказал я. Он уставился на меня, как в пустоту.

- Могу поспорить, - медленно произнес он, - на Земле не найти живого существа, которое захо-тело бы смотреть эту дрянь в четвертый раз. И во всей Галактике не найти. Спорю на что угодно.

- В этом фильме снимался один знакомый мне человек, - пояснил я. И добавил: - Кроме тебя то есть...

Готанда потер пальцами виски.

- И кто же?

- Как звать - не знаю. Девчонка, с которой ты трахаешься в воскресенье утром.

Он поднес ко рту бокал с виски, сделал глоток и несколько раз задумчиво кивнул.

- Кики...

- Кики, - повторил я. Странное имя. Точно и не она, а кто-то совсем другой.

- Так ее звали. По крайней мере, на съемках все знали только это. Под именем Кики она появи-лась в нашем сумасшедшем мирке, под ним же от нас и ушла. Одного имени ей вполне хватало.

- А можно с ней как-то связаться? - поинте-ресовался я.

- Нельзя.

- Почему?

- Ну давай с самого начала. Во-первых, Ки-ки - не профессиональная актриса. И это сразу усложняет задачу. Все профессионалки - как зна-менитые, так и нет - числятся в штате какой-ни-будь киностудии. Найти их при желании - раз

241

плюнуть. Почти все они сидят дома у телефонов как приклеенные и просто-таки молятся, чтобы им позвонили. Но Кики - не тот случай. Нигде не числится и никому не принадлежит. Мелькнула на задних ролях в паре-тройке картин - вот и вся карьера. Обычная подработка, никаких обяза-тельств.

- А в этом фильме она откуда взялась? - спро-сил я.

- Так я же сам ее и привел! - ответил он как ни в чем не бывало. - Сначала ей предложил - мол, хочешь сниматься в кино? - а потом порекомен-довал режиссеру.

- Но зачем?

Он отпил еще виски и чуть скривил губы, про-глатывая.

- У этой девчонки - особый талант. Как бы это назвать... Чувство жизни? Черт его знает. Но что-то есть, несомненно, Я очень хорошо это чувство-вал. Вроде и не красавица. И актерские данные весьма средние. Но стоит ей просто появиться на экране - и фильм сразу приобретает внутреннюю законченность. Я серьезно. Такой вот природный дар. Поэтому я и решил ее в картине использовать. И не прогадал. Всем, кто фильм смотрел, понра-вилась именно Кики. Я не хвастаюсь - но сцена с ней удалась особенно здорово. Очень реалистич-но. Ты не находишь?

- Да уж, - подтвердил я. - Реалистичнее не-куда.

- После этого я всерьез собирался ввести ее в Большое Кино. Уверен, у нее бы отлично получи-лось... Да вот не вышло: она пропала. И это - вто-

242

рая сложность в твоей задачке. Просто взяла и ис-чезла. Как дым. Как утренний туман.

- Что значит - исчезла?

- А то и значит. В буквальном смысле. Точно сквозь землю провалилась. Где-то с месяц назад. Я предложил ей - давай, мол, придешь на пробу. Все уладил, со всеми договорился, только приди - получишь большую роль в новом фильме. За день до пробы позвонил ей, лишний раз уточнил время встречи. Сказала, что придет вовремя... И не при-шла. Как в воду канула. С тех пор ее больше никто не видел.

Он подозвал пальцем официанта и заказал еще пару виски с водой.

- Один вопрос, - продолжал Готанда. - А ты с ней спал?

- Да, - ответил я.

- То есть м-м... Если бы я сказал, что тоже с ней спал, ты... Тебе было бы неприятно?

- Нет, - ответил я.

- Ну слава богу! - вздохнул он с облегчени-ем. - А то у меня врать всегда плохо получалось. Так что лучше сразу признаюсь: я с ней тоже спал, и не раз. Девчонка что надо. Со странностями, ко-нечно, - но в душу людям западать умеет, этого у нее не отнять. Ей бы актрисой стать. Далеко бы пошла, мне кажется... Жаль, что все так оберну-лось.

- Так что же - ни адреса, ни телефона? Ни да-же фамилии?

- В том-то и дело - ни малейшей зацепки. Никто ничего не знает. Кроме того, что ее звали Кики.

243

- А в бухгалтерии проверял? - спросил я. - Расписки в получении гонораров. Чтобы получить гонорар, нужно указать свою фамилию и адрес. Для налоговых отчетов, так ведь?

- Конечно, проверял. Только все без толку. Она не являлась за гонорарами. Деньги начислены, но не выданы. Расписок нет. Вакуум.

- Не захотела получать деньги? Но почему?

- Спроси что-нибудь полегче, - сказал Готанда, принимаясь за третье виски. - Может, не хотела инкогнито раскрывать. Женщина-загадка, я это сразу понял... В общем, брат, как ни крути - а мы с тобой совпадаем уже по трем позициям. Вместе лягушек резали - раз, обоих жены бросили - два, плюс оба спали с Кики...

Подали салаты и стэйки. Надо признать - от-менные стэйки. Точь-в-точь как на фото в меню - слабо обжаренные, с кровью. Ел Готанда потря-сающе аппетитно. То есть держался он за столом очень просто и вряд ли получил бы высокие баллы на конкурсе светских манер - но есть с ним на па-ру было чрезвычайно уютно и гораздо вкуснее, чем в одиночку. В каждом его движении угадывался тот неописуемый шарм, от которого съезжают кры-ши у девчонок. Подражать этому шарму бесполез-но, научиться ему невозможно. Или он у тебя с рождения - или живи без него.

- Кстати, а где ты познакомился с Кики? - спросил я, вонзая нож в мясо.

- Где?.. - Он немного подумал. - Да по те-лефону вызвал девчонку, она и пришла. Сам по-нимаешь, по какому телефону...

Я молча кивнул.

244

- Я же после развода только с такими и спал. Удобно, никаких хлопот. С непрофессионалка-ми - в постели скучно, с актрисами студии - того и гляди, в скандальную хронику угодишь... А эти приходят сразу, только позвони. Дорого берут, это да. Но зато язык за зубами держат. Могила! Мне этот телефончик продюсер подкинул. Там у них девчонки что надо. Расслабляют без дураков. На-стоящие профи, и при этом - совсем не потаскан-ные. Сплошное взаимное удовольствие...

Он отрезал кусок мяса, положил в рот, со смаком прожевал, проглотил - и отхлебнул еще виски.

- Ну как тебе мясо? Неплохо, а?

- Совсем неплохо, - согласился я. - Не к че-му и придраться... Достойное заведение. Он кивнул.

- Хотя тоже надоедает до смерти, если ходить сюда по шесть раз в месяц.

- А зачем сюда ходить по шесть раз в месяц?

- Здесь ко мне привыкли. Небо не падает на землю, когда я вхожу. Официанты не шушукают-ся на раздаче. Публика к знаменитостям привык-шая - никто не разглядывает меня, как слона в зоопарке. Не клянчит автограф, когда я режу стэйк. Только в таком месте и можно поесть спо-койно. В общем, больная тема...

- М-да... Кошмар, а не жизнь, - посочувство-вал я. - И о списании расходов с утра до вечера голова болит.

- И не говори, - сказал он, даже не улыбнув-шись. - Так на чем я остановился?

- На том, что ты вызвал шлюху по телефону.

245

- Ага, - кивнул Готанда и вытер губы салфет-кой. - Вызвал-то я девчонку, к которой уже при-вык. Только ее в тот день почему-то не было. И вместо одной девчонки прислали мне сразу двух. Чтобы я, значит, сам выбрал, которая мне больше нравится. Дескать я у них клиент повышенного внимания, вот они и предлагают мне такой сервис... Одна из них была Кики. Ну я подумал-подумал, лень было выбирать - я и трахнулся с обеими.

- Хм... - только и сказал я.

- Это как-то тебя задевает?

- Да боже упаси, - отмахнулся я. - В школе, может, и задело бы, но сейчас...

- Ну в школе я и сам бы на такое не решил-ся, - усмехнулся Готанда. - А тут, представь се-бе, взял и трахнулся сразу с двумя. Ох, и классное сочетание! Та, вторая девчонка - просто загляде-нье. Обалденная красота и грация. Каждый квад-ратный сантиметр тела кучу денег стоит. Я не пре-увеличиваю. Уж я-то на своем веку много красавиц перевидал, но эта - одна из лучших. Характер от-личный. Голова светлая. Если что, и за жизнь по-говорить умеет. А Кики - нечто совсем другое... То есть внешне-то и она недурна, все в порядке. Просто ее красота - не такая яркая и эффектная, а как бы это сказать...

- На каждый день, - подсказал я.

- Вот-вот! На каждый день... Так и есть. Одева-ется просто, разговаривает без кокетства, косме-тики почти никакой. Вообще держится так, будто ей на все это наплевать. Но зато - удивительная штука: чем дальше, тем больше тянет общаться именно с ней. С Кики то есть... Мы сначала трах-

246

нулись все втроем, а потом еще долго валялись прямо на полу - что-то пили, музыку слушали, болтали о том о сем. В общем, классно было. Как в студенческие годы вернулся, ей-богу. Сто лет уже так не расслаблялся... И потом я еще несколь-ко раз вызывал именно их вдвоем.

- Когда это было примерно?

- После развода, считай, полгода прошло... Значит, полтора года назад! - подсчитал он. - В общем, вот так, 'на троих', у нас получилось не-сколько раз. Отдельно Кики я не вызывал и один на один с ней не спал. Почему, интересно? Ведь стоило бы попробовать...

- И действительно, почему? - спросил я.

Он положил вилку и нож на тарелку, поднял ру-ку и с легкой небрежностью коснулся пальцем ви-ска. Его любимый жест в задумчивости. 'Полный шарман', как сказали бы девчонки.

- Черт его знает... Может, просто боялся.

- Боялся? Чего?

- Наедине с ней остаться, - ответил он. И сно-ва взялся за вилку и нож. - Понимаешь, есть у нее внутри какой-то... раздражитель, что ли. Возбуж-дает психику того, кто с ней рядом. Это очень трудно словами выразить. Вернее, даже не воз-буждает, а... Нет, не могу объяснить.

- Внушает, что делать? Ведет за собой?

- Может, и так... Сам толком не пойму. Как-то я слишком размыто, неясно все это чувствовал. Точно сказать не получается. Но остаться с ней наедине так духу и не хватило. Хотя на самом де-ле к ней-то меня тянуло куда больше. Не знаю, по-нимаешь ли ты, о чем я...

247

- Кажется, понимаю, - сказал я.

- То есть если б я трахнул ее одну, черта с два мне удалось бы расслабиться. Казалось, свяжись я с ней - меня обязательно затянет куда-то гораздо глубже. Хочу я того или нет. Но как раз этого я и не хотел! Мне нужно было просто переспать с дев-чонкой и расслабиться. Вот поэтому у нас с ней ни-чего не было. Хоть она и нравилась мне ужасно...

С полминуты мы молча жевали стэйки.

- Когда она на пробу не явилась, я к ней в клуб позвонил, - продолжал Готанда после паузы, будто вспомнив что-то еще. - Спрашиваю, где Кики. А нет ее, говорят. Исчезла. Не знаем куда. Нету - и все! Может, конечно, она сама велела так отвечать, если я позвоню. Черт ее знает... Как тут проверишь? Ясно одно: из моей жизни она испа-рилась.

Подошел официант, забрал пустые тарелки и спросил, не угодно ли кофе.

- Да я бы, пожалуй, еще виски выпил, - сказал Готанда.

- Присоединяюсь, - кивнул я.

И нам принесли по четвертому виски с водой.

- Угадай, чем я сегодня весь день занимался? - спросил Готанда. Я пожал плечами.

- Сегодня я весь день ассистировал зубному врачу. Чтобы в роль войти. Я сейчас в теледраме зубного врача играю, каждую неделю новая серия. Я, значит, стоматолог, а Рёко Накано1 - окули-

1 Рёко Накано - популярная актриса театра, кино и телевидения 70-80-х годов. Диапазон ролей - от героинь Достоевского до персонажей 'мыльных' телесериалов.

248

стка. У обоих клиники в одном районе, знаем друг друга с детства, да все как-то не встретимся по-настоящему... Ну и так далее. Банально, конеч-но - ну да все эти теледрамы банальны, куда де-нешься. Смотрел небось?

- Не-а, - сказал я. - Я вообще телевизор не смотрю. Только новости. Да и те - пару раз в не-делю, не чаще.

- И правильно делаешь, - кивнул Готанда. - Оно и к лучшему: совершенно поганая драма. Я то-же ни за что бы не стал смотреть, кабы сам в ней не снимался. Но - популярная. То есть действитель-но до ужаса популярная. Как и любая банальность, одобряется и поддерживается большинством на-селения. Б студию каждую неделю куча писем при-ходит. Пишут стоматологи со всей страны! То я инструменты не так держу, то лечу неправильно, то еще что-нибудь - в общем, пилят за каждую мелочь. Дескать, ваш убогий сериал смотреть про-тивно. Ну так и не смотрели бы, кто же вас застав-ляет? Я правильно говорю?

- Может, и правильно... - сказал я.

- И вообще: почему, интересно, как только нужно играть учителя или доктора, все прибега-ют ко мне? Ты знаешь, скольких я врачей сыграл? Не перечесть! Из всех врачей я не сыграл разве только проктолога. И то потому, что его работу по телевизору показывать неприлично... Даже ветеринара играл. И гинеколога... А уж учителей сыграл - всех предметов, каким только в школе учат. Не поверишь - даже репетитора на дому изображать довелось. Почему так всегда полу-чается?

249

- Наверно, ты так устроен, что все хотят тебе верить?

Готанда кивнул.

- Наверно. Да я и сам это знаю... Когда-то дав-но получил занятную роль: торговец подержанны-ми автомобилями. Ну, знаешь, один из этих по-кореженных жизнью типов. Смачный такой: со вставным глазом, болтливый - из любого дерьма конфетку сделает и продаст в пять минут. Мне ужасно нравилось его играть. И, думаю, у меня хо-рошо получалось. Только все без толку. В студию посыпались письма. Много писем. Дескать какая страшная несправедливость, что такому актеру да-ли подобную роль, как его жалко и все такое. Мол, если его и дальше будут заставлять это играть, мы откажемся покупать продукцию спонсоров вашей передачи... Кто тогда был спонсором, я уж не по-мню - то ли 'Лайонз' с их зубной пастой, то ли 'Санстар'... Забыл. Но так или иначе, прямо по-среди сериала моего торгаша из сценария выреза-ли. Вжик - и нету! Даром что одна из ведущих ро-лей. А ведь какой интересный характер был - эх!.. И с тех пор потянулось всю дорогу: врачи, учите-ля, репетиторы...

- М-да. Сложная у тебя жизнь.

- А может, наоборот - слишком простая? - рассмеялся Готанда. - В общем, я сегодня весь день ассистировал зубному врачу, постигая прему-дрости стоматологии. Уже несколько раз туда хо-дил. И должен тебе сказать - у меня неплохо по-лучается. Честное слово! Даже главврач похва-ливает. Простенькую медпомощь уже оказываю самостоятельно. Пациенты меня не узнают - я же

250

в маске, все как положено. Но стоит мне с ними заговорить - сразу расслабляются безо всяких успокоительных...

- То есть хотят тебе верить? - уточнил я.

- Ну да... - кивнул он. - Похоже на то. Да я и сам, когда с ними вожусь, успокаиваюсь необы-чайно. Я вообще часто думаю: наверно, по складу характера мне следовало стать учителем или вра-чом. Выбери я в свое время какую-то из этих про-фессий - может, и жил бы сегодня счастливо. И ведь запросто смог бы! Если б лучше понял то-гда, чего на самом деле хочу...

- Значит, сейчас ты - несчастлив?

- Сложный вопрос... - задумался Готанда, трогая пальцем лоб. - Все дело в том, верю я сам себе или нет. С одной стороны, всё - как ты гово-ришь. Мои зрители мне верят. Но видят-то они не меня, а мой образ! Сценический имидж, призрак и ничего больше. Нажми кнопку, выключи телеви-зор - призрак тут же исчезнет. Щелк! - и от ме-ня ни черта не осталось. Так?

- Так, - согласился я.

- А вот будь я настоящим врачом или учи-телем - никакой бы кнопки не существова-ло. Тогда бы я всю дорогу был просто самим собой...

- Но ведь тот, кого ты играешь, тоже живет в тебе постоянно... - сказал я.

- Господи, как я иногда устаю! - тихо сказал Готанда. - От этого раздвоения вечного. Жутко устаю. До головной боли. Перестаю понимать, кто я на самом деле. Где еще я настоящий - а где мой персонаж. Ощущение себя утрачивается напрочь.

251

Как будто исчезает граница между собой и соб-ственной тенью...

- Ну в каком-то смысле все люди этим страда-ют, - сказал я. - Не ты один такой.

- О, нет, конечно! Моменты, когда теряешь себя, случаются с кем угодно, - согласился Готанда. - Я просто хочу сказать, что в моем случае предрасположенность к этому слишком сильна - и слишком фатальна, что ли... С детства, заметь! С самого детства - и до сих пор. Я ведь тебе в школе ужасно завидовал...

- Мне?! - Я подумал, что ослышался. - Ерун-да какая-то... В чем можно было мне завидовать? Даже не представляю.

- Как бы это сказать... Ты всегда в одиночку занимался тем, что тебе нравится. Никогда не за-ботился о том, как тебя окружающие оценят, - просто делал, что хотел, как сам считал нужным. Таким ты мне казался, по крайней мере. Парнем, который сохраняет свое 'я' при любых обстоя-тельствах... - Готанда приподнял бокал и посмо-трел сквозь него куда-то вдаль. - А я... Я всегда был 'надеждой коллектива'. С младых ногтей и до сих пор. Отличная успеваемость. Популяр-ность. Опрятная внешность. Доверие учителей и родителей. Вечный лидер класса. Звезда школь-ного бейсбола. Как битой ни махну - мяч не-пременно через все поле перелетает. Сам не знаю почему. Но всегда сильный удар получался. Ты просто не представляешь, какое это странное ощущение...

- Не представляю, - подтвердил я.

252

- И поэтому, когда бы ни случались какие-нибудь соревнования - обязательно звали меня. Как тут откажешься? Конкурс докладов по какой-нибудь теме - тоже посылали меня. Сами учите-ля говорили: иди, мол, готовься, будешь весь класс представлять. Что мне оставалось? Шел и побеж-дал... Выборы старосты - все заранее знают, что выберут меня. На экзаменах никто и не сомневает-ся, что я все отвечу правильно. Попадается на уро-ке задачка посложнее - все смотрят, как решено у меня. За всю школьную жизнь не опоздал на урок ни разу... И в общем, постоянно давило чувство, будто я - это вовсе не я. А какой-то совсем дру-гой человек, которому это и подходит. И в стар-ших классах все было так же. Просто один к одно-му... Старшие-то классы мы с тобой уже в разных школах оттрубили. Ты остался в государственной, а я в частный колледж экзамены сдал. Там я заде-лался крутым футболистом. Тот колледж, даром что с научным уклоном, футбольную команду со-брал - будь здоров! Когда я поступал, они уже го-товились к чемпионату страны среди юниоров... В общем, и на новом месте старая история повто-рилась. Примерный ученик, отличный спортсмен, прирожденный лидер... Девчонки из соседней гим-назии только на меня и глазели. Я даже завел себе одну. Красивая была... Каждую нашу игру смот-реть приходила. Так и познакомились. Правда, мы с ней не трахались. Обжимались только. Помню, придем к ней домой - и давай, пока родителей нет, руками. Торопливо так. Но все равно было здоро-во. Свидания ей в библиотеке назначал... Девчонка

253

была - как с картинки! Или из передачки 'Эн-Эйч-Кей'1 про счастливые школьные годы...

Готанда отхлебнул еще виски и покачал головой.

- В университете, правда, кое-что изменилось. Война во Вьетнаме, молодежные бунты по всей стране, Единый Студенческий Фронт - ну сам знаешь... Я, конечно же, опять выбился в лидеры. Там, где хоть что-нибудь движется, меня обяза-тельно вперед выдвигают. По-другому просто быть не могло. Баррикады строил, в коммуне жил - свободная любовь, марихуана, 'Дип Пёрпл' с ут-ра до вечера... Словом, делал то же, что и все во-круг. Потом пригнали спецвойска, всех отловили, подержали в камере немножко... После этого за-няться стало нечем. И вот как-то раз девчонка, с которой я тогда жил, затащила меня в моло-дежный театр - что, говорит, слабо попробовать? Я сперва думал: попробую шутки ради - но по-степенно во вкус вошел. Не успел и втянуться, как мне, новичку, роль хорошую дали. Да я и сам уже чувствовал, что способности есть. Изображать других людей, чужие жизни играть... Природная склонность какая-то. Года два в театре провел - и в той, подпольной среде даже стал знаменито-стью... Жизнь у меня тогда была - полный бар-дак. Пьянки, бабы какие-то бесконечные... Ну да в те времена все так жили. И вот как-то прихо-дят ко мне с киностудии и предлагают: мол, не хо-чешь ли сняться в кино. Интересно стало, решил

1 NHK - 'Корпорация всеяпонского телерадиовеща-ния'. Заправляет двумя некоммерческими каналами япон-ского телевидения, ведет целый ряд довольно назидатель-ных общеобразовательных программ.

254

попробовать. Тем более что и роль была неплохая. Сыграл им, помню, такого чуткого и ранимого парнишку-старшеклассника. А они мне - раз! - и следующую роль предлагают. И тут же теле-видение сниматься зовет. И пошло-поехало, как по рельсам. Свободного времени оставалось все меньше, и с театром пришлось расстаться. Со сце-ны уходил - чуть не плакал. Но другого выхода не было. Не киснуть же всю жизнь в подполье! Так хотелось выскочить в Большой Мир... И вот пожалуйста - выскочил. Крупный специалист по ролям врачей и школьных учителей. В двух рекламных роликах снялся. Таблетки от живо-та и растворимый кофе. Вот тебе и весь 'боль-шой мир'...

Готанда глубоко вздохнул. Со всем своим про-фессиональным шармом. Но все-таки вздох оста-вался вздохом - очень грустным и искренним.

- Жизнь, как на картинке, тебе не кажется? - спросил он.

- Ну нарисовать такую картинку тоже не каж-дому удается... - заметил я.

- В общем, да... - вяло согласился он. - Мне, конечно, везло все время, тут я спорить не стану. Но если подумать - я же ничего не выбирал себе сам! Иногда просыпаюсь ночью, и так страшно де-лается - сил нет... Лежу в холодном поту и думаю. Где она, моя жизнь? Куда запропастилась? Куда подевался тот настоящий 'я', каким я когда-то был? Всю дорогу - сплошные чужие роли: мне их навязывают постоянно, а я все играю да играю. И при этом ни разу - ни разу! - ничегошеньки не выбирал себе сам...

255

Я не знал, что на это сказать. Что тут ни ска-жи - похоже, все будет мимо.

- Я, наверно, слишком много о себе болтаю, да? - спросил Готанда.

- Вовсе нет, - покачал я головой. - Хочешь выговориться - валяй, выговаривайся. Я никому не скажу, не бойся.

- Вот как раз этого я не боюсь, - произнес Го-танда, глядя мне прямо в глаза. - И никогда с то-бой не боялся. Тебе я доверяю. Сам не знаю поче-му. Такие вещи не говорят кому попало. То есть я об этом не говорил почти никому. Только жене и сказал. Все как есть, от чистого сердца. Мы с ней вообще очень искренне все друг другу рассказывали. И отлично ладили. Понимали друг друга с полуслова и любили по-настоящему... Покуда ее чертова семейка все вверх дном не перевернула. Оставь они нас в покое - мы бы с ней и сейчас за-мечательно жили. Только она постоянно колеба-лась в душе... Все-таки ее в очень жесткой среде воспитали. Против семейства и пикнуть не смела. Ужасно от них зависела. Ну, я и... Впрочем, ладно, что-то я заболтался. Это уже совсем другая исто-рия. Я только хотел сказать, что с тобой я могу го-ворить откровенно и ничего не боюсь. Просто, мо-жет, тебе все это выслушивать - в тягость?

- Нет, не в тягость, - покачал я головой.

Затем Готанда ударился в воспоминания о на-шей лабораторной эпопее. Сказал, что во время опытов всегда ужасно напрягался, боясь сделать что-то неправильно. Потому что потом должен был показать, как это делается, девчонкам, у кото-рых не получалось. И что всегда завидовал мне,

256

потому что я все выполнял спокойно, да не по ин-струкции, а как сам считал нужным.

Я, хоть убей, не помнил, чем именно мы тогда занимались, и совершенно не представлял, чему он там мог позавидовать. Все, что я помнил - это как безупречно двигались его руки. Как мастерски эти руки зажигали газовую горелку, как настраивали микроскоп. И как девчонки в классе следили за каждым его движением - так, будто на их глазах совершалось чудо. Я же если и оставался спокой-ным, то лишь по одной-единственной причине: все самое сложное всегда выполнял он сам.

Ничего этого я ему не сказал. Я просто молчал и слушал.

Через некоторое время к нашему столику подо-шел одетый с иголочки мужчина лет сорока, с чув-ством хлопнул Готанду по плечу и раскатисто про-изнес:

- Здорово, старик! Тыщу лет не виделись, а?

На его запястье поблескивал 'ролекс' - столь неприкрыто-пижонского вида, что от неловкости хотелось отвернуться. За какую-то четверть секун-ды мужчина оглядел меня - и забыл о моем суще-ствовании, как только отвел глаза. Таким взглядом окидывают коврик при входе в дом. И даже мой галстук от Армани не помешал ему за эту четверть секунды вычислить: я - не звезда. Они с Готандой обменялись стандартными приветствиями: 'Ну, как ты? - Да все дела, дела... - Как-нибудь еще выберемся в гольф поиграть!' - и так далее в том же духе. Затем Ролекс снова с силой хлопнул Готанду по плечу, бросил ему: 'Ладно, до встре-чи!' - и убрался восвояси.

257

После его ухода Готанда еще с минуту проси-дел, насупившись, затем поднял руку, подозвал двумя пальцами официанта и попросил счет. Ко-гда счет принесли, он достал авторучку и подмах-нул его, даже не глядя на сумму.

- Ты не стесняйся. Мне расходовать надо по-больше, - сказал он мне. - Это ведь даже не день-ги. Это представительские расходы.

- Ну что ж. Спасибо за угощение, - поблаго-дарил я.

- Да не угощение это, - сказал он бесцветны' голосом. - Траты для списания.

19

Мы с Готандой сели в его 'мерседес', перееха-ли на задворки Адзабу1 и зашли там в бар еще че-го-нибудь выпить. Сели за стойку подальше от входа - и за какой-то час уговорили по несколь-ку коктейлей каждый. Что-что, а пить Готанда умел: сколько б ни выпил - совершенно не выгля-дел пьяным. Ни в речи, ни в выражении лица ниче-го не менялось. Истребляя коктейль за коктейлем, он рассказывал мне всякие истории. О пошлости нашего телевидения. О безмозглости режиссеров. О дурновкусии телезвезд, от чьих разговоров так и тянет блевать. О продажности комментаторов утренних новостей. Рассказывал он интересно. Яр-кие образы, сочный язык, саркастический взгляд на мир.

1 Адзабу - район в центре Токио.

258

Затем он попросил, чтобы я рассказал о себе. Как жил до сих пор, чего достиг и так далее. Я ужал свою жизнь как мог, до размеров коротенькой ис-тории и выложил перед ним. После вуза открыл с приятелем небольшую контору - сочинял объяв-ления и правил рекламные тексты. Женился, раз-велся. На работе все шло неплохо, да случились кое-какие неприятности, фирму пришлось оста-вить. Сейчас перебиваюсь свободной журналисти-кой, пишу статьи по заказу. Не ахти какие деньги, конечно, но и тратить особо времени нет... В таком сокращенном виде моя жизнь показалась мне са-мому до ужаса серой и непримечательной. Словно вовсе и не моя жизнь.

Бар постепенно заполнялся людьми, разговари-вать стало труднее. Несколько посетителей уже откровенно пялились на Готанду.

- Пойдем ко мне, - сказал Готанда, вставая. - Это в двух шагах. У меня спокойно. И выпить есть.

Жил он и правда в какой-то паре кварталов от бара. Отпустив 'мерседес', мы прогулялись до его дома пешком. Здание в несколько этажей выгляде-ло очень роскошно. В подъезде было сразу два лифта, и один из них, для жильцов, открывался ключом.

- Эту квартиру для меня студия откупила, ко-гда я после развода на улице остался, - пояснил Готанда. - Не пристало, понимаешь, идолу кино и телевидения ютиться в какой-нибудь конуре лишь потому, что его жена из дому выкинула и остави-ла без штанов. Эдак весь наработанный имидж можно испортить! А теперь получается, что я у них Жилье снимаю - ну и, натурально, за квартиру

259

плачу. Из тех же расходов, которые списывать надо. Как раз то, что нужно. Всем удобно, все сча-стливы.

Квартира Готанды располагалась на верхнем этаже, под самой крышей. Просторная гостиная, две спальни, кухня. Широченный балкон, над ко-торым нависала непривычно огромная Токийская телебашня. Мебель в гостиной подбирали со зна-нием дела. С первого же взгляда было ясно: денег сюда ухлопали - будь здоров. Паркетный пол, персидские ковры - где большие, где маленькие. Не слишком жесткий, не слишком мягкий диван. Кадки с какими-то фикусами, расставленные в тщательно продуманном беспорядке. Висячая лю-стра и настольная лампа в стиле 'итальянский мо-дерн'. Никаких дополнительных украшений, кро-ме, пожалуй, огромного блюда на тумбочке - явный антиквариат. Повсюду царил идеальный по-рядок. Как пить дать, специальная горничная каж-дый день приходит и убирает квартиру. На жур-нальном столике - пара-тройка светских таблоидов (на обложках - девицы в бикини) и глянцевый ежемесячник 'Архитектурный дизайн'.

- М-да, квартирка что надо, - одобрил я.

- Хоть в кино снимай, да? - усмехнулся Готанда.

- Пожалуй... - согласился я, оглядевшись еще раз.

- А от этих интерьер-дизайнеров ничего дру-гого и не дождешься! Кому ни закажи - у всех получается не жилье, а декорации для кино-съемок. Я тут даже по стенам кулаком стучу ино-гда. Так и тянет лишний раз убедиться, что все это

260

не папье-маше. Запаха жизни нет, ты заметил? На пленку снимать хорошо, а попробуй пожить...

- Ну вот сам и привноси сюда запах жизни, - посоветовал я.

- Вся штука в том, что жизни-то особой нет... - произнес Готанда без всякого выражения.

Он подошел к проигрывателю - пижонской вертушке 'Бэнг-энд-Олуфсен', поставил пластин-ку и опустил иглу. Колонки у него были совершен-но ностальгические - 'JBL', модель Р-88. От-личные спикеры с качественным звуком, изготов-ленные в эпоху, когда фирма 'JBL,' еще не успела заполонить весь мир своими психотронными студио-мониторами. Заиграл старенький альбом Бо-ба Купера.

- Что будешь пить? - спросил Готанда.

- Что ты - то и я, - пожал я плечами.

Он сходил на кухню и вскоре вернулся с подно-сом: бутылка водки, несколько банок тоника, ве-дерко со льдом и три разрезанных пополам лимо-на. И мы стали пить водку-тоник с лимоном под холодный, бесстрастный джаз Западного Побе-режья.

Что и говорить - жизнью в квартире Готанды и правда не пахло. То есть ничего неприятного - просто не было запаха жизни, и все. Но лично ме-ня отсутствие этого запаха нисколько не напря-гало. Тут ведь смотря как внутри настроиться. Я, например, ощущал себя здесь очень хорошо и спокойно. Сижу себе на уютном диване и водку с тоником пью...

- Сколько у меня возможностей было! - изли-вал мне душу Готанда. - Если б захотел - запро-

261

сто стал бы врачом. Или преподавателем вуза. В фирму крутую мог бы устроиться, не напря-гаясь... А вот что получилось. Такая вот жизнь... Странно, да? Любую карту из колоды мог вы-бирать. Причем отлично знал: какую ни вытяну - все будет удачно. Очень верил в себя... Но именно поэтому так ни черта и не выбрал! Понимаешь, о чем я?

- Н-не совсем... Я и карт-то в руках не держал никогда, - признался я.

Готанда посмотрел на меня, странно прищурив-шись, - но уже через пару секунд рассмеялся. На-верное, подумал, что я шучу.

Он налил мне и себе еще водки, выдавил по половинке лимона в каждый бокал и выбросил кожуру.

- Вот и с женитьбой все как-то само получи-лось, - продолжал он. - Познакомились мы на работе - в одном фильме играли. Вместе за город на съемки ездили, там же гуляли на пикниках, по хайвэю на машинах гоняли. Когда съемки за-кончились, встречались еще несколько раз... И по-степенно все вокруг стали считать, что мы 'иде-альная пара', что свадьба не за горами - будто иначе и быть не может. Так мы в конце концов и поженились - словно в угоду публике. Тебе, на-верно, сложно такое представить, но... этот мир до ужаса тесен! Любой бред толпы, любые домыслы о тебе могут так разрастись и окрепнуть, что од-нажды - раз! - и все это становится твоей реаль-ностью... Только я ведь и правда ее любил! Она - самое настоящее из всего, что мне судьба когда-либо дарила. Ужасно хотел сделать ее своей...

262

Не вышло. И так у меня всегда. Как ни пробую вы-бирать себе сам - все от меня убегает. Женщины, роли... Предлагают что-нибудь сверху или со сто-роны - все делаю в лучшем виде, и все довольны. А стоит самому захотеть - утекает, как между пальцев песок...

Даже не представляя, что тут можно сказать, я молчал.

- Конечно, в депрессию я не впадаю, - доба-вил он после паузы. - Просто люблю ее до сих пор. Так и мечтаю, уже задним числом... Броси-ли бы я свою кинокарьеру, она свою - зажили бы вдвоем спокойно и счастливо. Без модных апарта-ментов. Без 'мазерати'. Ничего не надо! Мне бы только работу, самую обычную, и дом, в котором тепло. Детей завести... После работы собираться, как водится, с сослуживцами в кабачке - сакэ потянуть да на жизнь поворчать. А потом домой идти - и знать, что она меня ждет... Купить в рас-срочку какой-нибудь 'сивик'или 'субару' и вы-плачивать с каждой получки лет пять. В общем, жить, как все нормальные люди... Не поверишь - именно этого я и хотел все время. Лишь бы она была рядом... Бесполезно. Ей-то хотелось совсем другого! Эта семейка ставила на нее, как на скако-вую лошадь, все свои личные планы с ней связыва-ла. Мамаша всю жизнь была у нее имиджмейке-ром. Скряга-папаша гонорары отгребал. Старший брат работал ее же менеджером. Младший бра-тец - трудный подросток, в историю какую-то вляпался, от суда отмазаться деньги нужны поза-рез. Младшая сестра подалась в певицы, без рас-крутки никак... В общем, обложили со всех сто-

263

рон - не вырваться. И плюс ко всему - с малых лет забивали ей мозги всякими 'семейными ценно-стями'. Дескать предки в ее жизни - это всё... Так и выросла, глядя им в рот. И до сих пор в том придуманном мире живет. Замурованная в образ, который для нее сочинили. Там, внутри у нее - совсем не так, как у нас с тобой. Никакой объек-тивной оценки реальности! Но все-таки, несмотря ни на что, - очень чистая душа. И нежность там есть, и обаяние. Уж я-то знаю... А, ладно, что те-перь говорить. Все равно уже не получится ни чер-та... Представляешь, я с ней даже трахнулся не-делю назад!

- С бывшей женой?

- Ну да. Считаешь, изврат?

- Да нет... По-моему, никакого изврата.

- Сама пришла, главное. Прямо в эту квартиру. Зачем приходила - я так и не понял. Сперва по-звонила - можно ли в гости прийти. Конечно, го-ворю, приходи. И вышло у нас с ней, как когда-то давным-давно: пили, болтали о чем-то весь вечер и сами не заметили, как в постели оказались... Так все здорово было! Сказала, что любит меня до сих пор. Ну я возьми да и предложи ей тогда : что, го-ворю, попробуем заново - может, все еще полу-чится? А она слушает молча и улыбается... Я тогда ей про семью рассказал. Про самую обычную се-мью - ну вот как тебе только что... А она все слу-шала да улыбалась... Хотя чего там - ни черта она не слушала! То есть вообще. Ни словечка. Нет у нее такой способности - слушать. Говори, не го-вори - все как в вату. Просто ей в тот день одино-ко стало. Захотелось, чтобы кто-нибудь приласкал.

264

И показалось, будто я и есть этот 'кто-нибудь'. Может, нехорошо это говорить - но, по-моему, все именно так и было... Разные мы с ней все-таки. Для нее одиночество - это такое неприятное чув-ство, которое нужно с кем-нибудь поскорее разве-ять. Нашла с кем, развеяла - и нет одиночества. И все хорошо. Больше никаких проблем... А я так не могу.

Доиграла пластинка, и стало тихо. Он снял с диска иглу и, держа звукосниматель на весу, о чем-то задумался.

- Слушай, - сказал он наконец. - А может, девочек позовем?

- Да мне все равно... Как хочешь, - ответил я.

- Ты вообще когда-нибудь трахал женщин за деньги? - спросил он.

- Ни разу.

- Почему?

- Да как-то... в голову не приходило, - при-знался я.

Готанда насупился и какое-то время молчал, об-думывая мои слова.

- В любом случае, оставайся-ка ты сегодня со мной, - предложил он. - Вызовем девчонку, ко-торая с Кики тогда приходила. Может, она тебе что-то расскажет.

- Ну давай, - пожал я плечами. - Только... ты же не хочешь сказать, что и это списывается на расходы?

Рассмеявшись, он подбросил в бокалы льда.

- Ты не поверишь, - сказал он. - Но списы-вается даже это. Там же целая система! По всем документам официальная деятельность клуба -

265

'предоставление банкетных у слуг'. Когда деньги заплатишь, расписку тебе выдадут - красивую, глянцевую, любо-дорого посмотреть. А захочешь проверить, что там за 'банкеты', - проклянешь все на свете, пытаясь хоть что-нибудь раскопать. И траты на шлюх становятся нормальными пред-ставительскими расходами. Вот такое оно веселое, наше общество...

- ...Развитого Капитализма, - закончил я про себя.

* * *

Пока мы ждали девчонок, я вспомнил о Кики. И спросил у Готанды, видел ли он когда-нибудь ее уши.

- Уши? - Он удивленно посмотрел на меня. - Н-нет... То есть, может, и видел, не помню. А что у нее с ушами?

- Так... Ничего, - сказал я.

* * *

Две подруги прибыли заполночь. Одна из них - та, о которой так восторженно отзывался Готанда, - и оказалась бывшей напарницей Кики. Что говорить: эта девочка и в самом деле была дьяволь-ски, безупречно красива. С женщинами этой ред-кой породы достаточно лишь на миг пересечься взглядами, ни слова не говоря, - и воспоминание об этом будет преследовать тебя целый месяц. 'Королева-гордячка' - образ, выворачивающий наизнанку мужские сны. При этом одета совсем

266

неброско. Вещи простые и качественные. Длин-ный плащ нараспашку, кашемировый свитер. Са-мая обычная шерстяная юбка. Всех украшений - скромные колечки в ушах. Ни дать ни взять - не-дотрога-студенточка из элитного женского кол-леджа.

Вторая подруга явилась в платье экзотической расцветки и в очках на носу. До этого момента я и не подозревал, что бывают шлюхи-очкарики. Ока-залось - бывают, и еще какие! Хотя до 'коро-левы-гордячки' ей было далековато, мне она по-казалась очень милой и привлекательной. Тонкие кисти, стройные ноги, великолепный загар. Толь-ко что с Гавайев - купалась там целую неделю. Стрижка короткая, челка аккуратно подобрана невидимками. Серебряный браслет на запястье. Ловкие, пружинистые движения. Эластичная ко-жа туго обтягивает каждую округлость гибкого, как у поджарой пантеры, тела.

Глядя на этих девчонок, я вспомнил свой школь-ный класс. В любом классе любой школы, пускай и с небольшими различиями, обычно присутству-ют все основные типы девчонок. По одной каждо-го типа. Так, в любом классе есть своя Королева-Гордячка - и своя Поджарая Пантера. Это уж не-пременно... Ну и дела, подумал я. Прямо не секс за деньги, а вечер выпускников в родной школе. А точнее даже - его финальная часть, когда все уже разбились на тепленькие компании и решили 'погудеть' еще где-нибудь. Дурацкая, конечно, ас-социация - но именно так мне казалось. Понятно теперь, отчего с ними так хорошо расслаблялся Готанда.

267

И та и другая побывали у Готанды явно уже не раз - обе поздоровались просто, без всякой зажатости. 'Привет! - Как жизнь? - Скучал тут без нас?' - и все в таком духе. Готанда представил меня - школьный друг, занимается сочинитель-ством.

- Привет! - улыбнулись мне обе. Улыбками из серии 'не бойся, все свои'. Такими особенными улыбками, которых почти не встретишь в реальном мире.

- Привет, - ответил я.

Потом мы валялись на диване и на полу, пили бренди с содовой под Джо Джексона, 'Шик' и 'Алан Парсонз Проджект' - и болтали о чем по-пало. Атмосфера покоя и небывалой раскован-ности окутала комнату. Нам с Готандой было в кайф - и девчонкам явно не хуже. Готанда, вы-брав очкастую в качестве пациентки, изображал стоматолога. Получалось у него отменно. Куда больше похоже на стоматолога, чем у настоящего стоматолога. Одно слово - талант.

Готанда сидел на полу с очкастой. С таинствен-ным видом шептал ей что-то на ухо, а она то и дело хихикала. В это время 'гордячка' тихонько при-слонилась к моему плечу и сжала мне руку. Пахла она изумительно. Божественный аромат, от кото-рого перехватывает дыхание. Ну точно, как с од-ноклассницей через десять лет после школы, поду-мал я снова. 'Тогда, в школе, я тебе не решалась сказать... Но ты мне всегда ужасно нравился... По-чему же ты никогда не приставал ко мне, дурачок?' Мечта любого пацана-старшеклассника. Идеаль-ный образ... Я осторожно обнял ее. Она закрыла

268

глаза и уткнулась носом мне в ухо. Потом самым кончиком языка лизнула меня в шею, очень плав-но и нежно. Я вдруг заметил, что ни Готанды, ни его собеседницы в комнате уже нет. Надо пола-гать, уединились в спальне. 'Может, притушим не-много свет?' - шепотом предложила она. Я наша-рил на стене выключатель, погасил люстру, и мы остались в тусклом свете торшера. Вместо плас-тинки уже почему-то играла кассета. Боб Дилан. 'It's All Over Now, Baby Blue'.

- Раздень меня, только медленно, - прошепта-ла она мне на ухо. Я повиновался - и начал мед-ленно-медленно снимать с нее свитер, потом юб-ку, потом блузку, потом чулки. Машинально попы-тался было сложить вещи поаккуратнее, но тут же сообразил, что нужды в этом нет, и оставил все как есть на полу. Теперь была ее очередь. Так же мед-ленно она стянула с меня галстук от Армани, по-том 'ливайсы', потом рубашку. И затем в одних трусиках и узеньком лифчике встала передо мной во весь рост.

- Ну как? - улыбнулась она.

- Здорово! - сказал я. Бесподобное тело. Фа-тальная, девственно-дикая, страшно возбуждаю-щая красота.

- Как 'здорово'? - не унималась она. - Ска-жешь понятнее - не пожалеешь. За мной дело не станет.

- Сразу детство вспоминается. Школа... - ска-зал я искренне.

Несколько секунд она, озадаченно щурясь, раз-глядывала меня, словно какое-то чудо света, - и наконец широко улыбнулась:

269

- Слушай, а ты уникальный!

- Что... Ужасно ответил?

- Вовсе нет! - рассмеялась она. Затем придви-нулась ко мне близко-близко - и сделала то, чего за все тридцать четыре года со мной никто нико-гда не делал. Нечто очень интимное - и вселен-ски-громадное, до чего человеческому воображе-нию просто не додуматься. Хотя кто-то все же додумался... Я расслабил все мышцы, закрыл гла-за и поплыл по течению. Весь сексуальный опыт моей жизни не шел ни в какое сравнение с тем, что сейчас вытворяли со мной.

- Ну как? Неплохо? - шепнула она мне на ухо.

- Н-неплохо... - только и выдохнул я.

То была божественная музыка, которая успока-ивает психику, освобождает тело и усыпляет вся-кое чувство Времени. Утонченнейшая интимность, полная гармония времени и пространства, универ-сальное общение - пусть даже и в такой ограни-ченной форме... И все это - за счет списания чьих-то расходов? 'Очень неплохо', - повторил я. Все еще пел Боб Дилан. Что там за песня-то? Ах, да - 'Hard Ram'. Я тихонько обнял ее. Она полностью расслабилась - и растворилась в моих руках... Странная штука - спать с красивой женщиной под Боба Дилана за счет списания чьих-то расхо-дов. В старые добрые шестидесятые такое никому и в голову бы не пришло.

'Да это же искусственный образ! - мелькнуло вдруг в голове. - Нажми на кнопку - исчезнет в ту же секунду. Трехмерная эротическая картинка. Запах духов, нежная кожа под пальцами и страст-ные вздохи прилагаются дополнительно...'

270

Я прилежно выполнил все, что от меня требова-лось, успешно кончил - и мы отправились с нею под душ. Сполоснувшись, завернулись в банные полотенца, вернулись в комнату и стали пить брен-ди с содовой, слушая то 'Дайр Стрэйтс', то еще что-нибудь.

Она спросила, что именно я сочиняю. Я в трех словах описал ей суть своей работы. М-да, инте-ресного мало, сказала она. Смотря какая тема, сказал я. В общем, я разгребаю культурологи-ческие сугробы, сказал я. А я разгребаю физио-логические сугробы, сказала она. И засмеялась. Эй, сказала она, давай еще разок поразгребаем вместе сугробы? И мы снова трахнулись, прямо на ковре. На этот раз - очень просто и очень медлен-но. Но даже в простом и незатейливом сексе она отлично знала, как завести меня на полную катуш-ку. 'Откуда ей это известно?' - поражался я всю дорогу.

Уже когда мы клевали носами, сидя бок о бок в огромной ванне, я спросил ее о Кики.

- Кики... - повторила она. - Давно я о ней ни-чего не слышала. А вы что, знакомы?

Я молча кивнул.

Она набрала в рот воды, окала губы и фыркну-ла - смешно и как-то по-детски.

- Пропала она куда-то. Как сквозь землю про-валилась... Мы ведь с ней подружками были. Вме-сте за покупками ходили, по барам шатались и все такое. А потом она вдруг исчезла. Месяц назад или два... Обычная история, если честно. На работе вроде нашей заявлений об уходе не пишут. Кто ре-шил уйти - просто исчезает молча, и все. Мне-то,

271

конечно, жаль, что я без подружки осталась. Уж очень хорошо мы с ней ладили. Но по большому счету - ушла, и слава богу. Все-таки у нас не в герлскауты вербуют...

Ее изящные пальчики пробрались ко мне в пах.

- Ты с ней спал?

- Мы вместе жили когда-то... Года четыре назад.

- Четыре года? - усмехнулась она. - Так дав-но! Четыре года назад я еще пай-девочкой была и в школу ходила...

- Так значит, встретиться с Кики никакой воз-можности нет? - спросил я уже в упор.

- Трудно сказать... Даже не представляю, куда она деться могла. Как сквозь землю провалилась. Как в бетонную стену замуровалась. Намертво. Никакой подсказки. Станешь искать - наверняка только время потеряешь. Эй, а ты что... любишь ее до сих пор?

Я медленно вытянул ноги в горячей воде и заду-мался, уставившись в потолок. Люблю ли я Кики до сих пор?

- Сам не пойму... Но так или эдак - мне поза-рез нужно с ней повидаться. У меня такое чувство, что Кики сама страшно хочет меня увидеть. И по-этому снится мне постоянно...

- Как странно, - сказала она, глядя мне пря-мо в глаза. - Вот и ко мне она иногда приходит во сне...

- В каком сне? О чем?

Она ничего не ответила. Лишь чуть заметно улыбнулась собственным мыслям.

- Хочу еще выпить! - сказала она наконец.

272

Мы снова вернулись в комнату и стали дальше пить бренди под музыку - прямо на полу. Она пристроилась у меня на груди, я обнял ее. Готанда со второй подругой, похоже, заснули - из спаль-ни никто не выходил.

- Знаешь, - сказала она, - можешь не верить, но мне с тобой очень здорово - вот так, как сей-час. Честное слово. То, что я по работе должна ка-кую-то роль играть - это здесь ни при чем. Прав-да, не вру! Ты мне веришь?

- Верю, - ответил я. - Мне тоже с тобой очень здорово. Очень спокойно на душе. Как с од-ноклассницей...

- Нет, ты точно уникальный! - рассмеялась она.

- И все-таки насчет Кики, - сказал я. - Что, совсем-совсем ничего не знаешь? Адрес, фами-лию - ну хоть что-нибудь?

Она задумчиво покачала головой.

- А мы ни о чем с ней не разговаривали нико-гда. И имена у нас всех придуманные. Она - Ки-ки. Я - Мэй. Там, в спальне - Мами. У всех толь-ко прозвища - три-четыре буквы и все. Про лич-ную жизнь друг дружки вообще ничего не знаем. Пока сама не расскажешь - никто не спросит. Та-кой этикет. Дружить-то мы дружим. После рабо-ты всегда отдыхаем вместе. Но... это не настоящая реальность. Ничего настоящего мы друг о дружке не знаем! Я - Мэй, она - Кики. Реальной жизни тут нет. Имиджи. Вроде и существуем в простран-стве, но не заполняем его. Имя у каждой - как бы название очередной фантазии. А фантазии друг Друга мы стараемся уважать. Понимаешь?

273

- Вполне, - кивнул я.

- Кое-кто из клиентов нас жалеет за это... Но они просто не понимают! Мы же не только ра-ди денег этим занимаемся. О своих маленьких ра-достях тоже не забываем. В клубе членская систе-ма, клиент очень благородный. Все стараются нас как-нибудь ублажить. Так что нам в таком приду-манном мире вовсе не скучно...

- Значит, вам это нравится - сугробы разгре-бать? - хмыкнул я.

- Еще как нравится! - засмеялась она. И при-жалась губами к моей груди. - Даже в снежки по-играть иногда удается!

- Мэй... - повторил я. - Когда-то я знал одну девчонку по имени Мэй. Рядом с нашей фирмой была зубная клиника, она там в регистратуре ра-ботала. Родилась на Хоккайдо в семье крестья-нина. И все ее звали 'Козочка Мэй'. Очень смуг-лая и худая как щепка. Славная такая была...

- Козочка Мэй... - повторила она. - А тебя как зовут?

- Медвежонок Пух, - сказал я.

- Прямо как в сказке! - засмеялась она. - 'Козочка Мэй и Медвежонок Пух'...

- Точно, как в сказке... - согласился я.

- Поцелуй меня! - попросила она. Я обнял ее, и мы поцеловались. Умопомрачительным поце-луем. Как я не целовался уже тысячу лет.

Нацеловавшись, мы стали пить не помню какой по счету бренди под пластинку 'Полис'. Вот, кста-ти, еще одно дурацкое название банды. Это ж как надо сбрендить, чтоб назвать рок-группу 'Поли-ция'? Задумавшись об этом, я не сразу заметил,

274

что Мэй так и заснула, обнимая меня. Сладко по-сапывая у меня на груди, она больше не походи-ла на гордую королеву. Обычная девчонка с со-седнего двора, ранимая и доверчивая. Вечеринка для одноклассников, черт бы меня побрал... Шел пятый час. Пластинка закончилась, наступила аб-солютная тишина. Козочка Мэй и Медвежонок Пух... Очередная фантазия. Волшебная сказка за счет списания чьих-то расходов. Рок-группа 'По-лиция'... Ну и денек получился! Я думал, что вы-шел на верную тропинку - но опять заблудился. Ниточка, которая могла бы привести куда-то, оборвалась. Пообщался с Готандой. Проникся к нему чем-то вроде симпатии. Встретился с Ко-зочкой Мэй. Переспал с ней. Получил удоволь-ствие. Стал Винни-Пухом. Поразгребал физио-логические сугробы. В общем, много чего пере-жил в этот день... Но так в итоге и не пришел ни к чему.

Я варил на кухне кофе, когда они проснулись и приплелись туда все втроем. Часы показывали шесть тридцать. Мэй была в банном халате. Мами с Готандой - в его пестрой пижаме: ей до-стался верх, ему низ. На мне - футболка и джинсы. Все уселись за стол и принялись за ут-ренний кофе. Поджарились тосты, и мы стали их есть, передавая друг Другу масло и джем. По ра-дио передавали 'Барокко для вас'. Пастораль Генри Пёрселла. Настроение было - как утром на пикнике.

- Прямо как утром на пикнике, - сказал я.

- Ку-ку! - сказала Мэй,

275

Б полвосьмого Готанда вызвал по телефону так-си, и мы проводили девчонок. Перед уходом Мэй поцеловала меня.

- Если получится встретить Кики - обязатель-но привет передай, - сказала она. Я дал ей свою визитку и попросил позвонить, если вдруг что-нибудь узнает.

- Да, конечно, - кивнула она. Потом подмиг-нула и добавила: - Как-нибудь еще поразгребаем с тобой сугробы, ага?

- Какие сугробы? - не понял Готанда.

Мы остались вдвоем и выпили еще по кофе. Ко-фе я сварил сам. Что-что, а кофе варить я умею. За окном неторопливо вставало солнце, и Токий-ская телебашня ослепительно сверкала в его лучах. При взгляде на этот пейзаж в памяти всплывала реклама 'Нескафэ'. Вроде у них там тоже была телебашня. 'Токио начинается утренним 'Нес-кафэ"'... Так, кажется. А может, и нет. Неважно. В общем, телебашня сияла на солнце, и мы пили кофе, глядя на нее. А в голову все лезла строчка из телерекламы.

Нормальные люди в этот час спешат на работу, в школу или еще куда-нибудь. Только не мы с Готандой. Мы с Готандой всю ночь развлекались с красивыми женщинами, профессионалками свое-го ремесла, - а теперь пили кофе и никуда не спе-шили. И, скорее всего, через полчаса уснем как сурки. Нравится это нам или нет - вопрос отдель-ный, но мы с Готандой напрочь выпадаем из стиля жизни 'нормальных людей'.

276

- Какие планы на сегодня? - спросил Готанда, оторвавшись наконец от окна.

- Поеду домой отсыпаться, - ответил я. - Никаких особых планов нет.

- Я тоже посплю до обеда, а потом у меня де-ловая встреча, - сказал Готанда.

И мы еще немного помолчали, разглядывая То-кийскую телебашню.

- Ну что - понравилось? - спросил наконец Готанда.

- Понравилось, - ответил я.

- Про Кики узнал что-нибудь? Я покачал головой.

- Только то, что она исчезла. Как ты и говорил. Никаких следов. Даже фамилия не известна.

- Ну я еще в конторе спрошу, - пообещал он. - Может, что и узнаю, если повезет...

Сказав так, он задумчиво сжал губы и почесал чайной ложечкой висок. 'Полный шарман', как сказали бы девчонки.

- Слушай, - спросил он. - Ну а что ты собира-ешься делать, если все-таки найдешь Кики? Вернуть ее попытаешься? Или ты ради прошлого все затеял?

- Сам не знаю, - ответил я.

Я и правда не знал. Найду - тогда и подумаю, что делать дальше. Без вариантов.

Мы допили кофе - и Готанда доставил меня до дома на своей новенькой, без единого пятнышка коричневой 'мазерати'.Я сначала отнекивался, собираясь вызвать такси, но он настоял, заявив, что ехать все равно очень близко.

- Как-нибудь еще позвоню тебе, ладно? - ска-зал он мне на прощанье. - Здорово мы с тобой

277

поболтали. А то мне ведь и поговорить-то обычно не с кем... Так что, если не против, попробую тебя снова куда-нибудь выманить...

- Да, конечно, - сказал я. И поблагодарил его - за стэйк, за выпивку и за девочек.

Он промолчал и лишь покачал головой. О чем промолчал - было ясно без слов.

20

Следующие несколько суток прошли без ярких событий. По три-четыре раза на дню мне звонили насчет работы, но я включил автоответчик и не подходил к телефону. Моя наработанная репута-ция умирала с большим трудом. Я готовил еду, ел, выходил из дома, слонялся по Сибуя - и неизмен-но раз в день смотрел 'Безответную любовь' в ка-ком-нибудь кинотеатре. В разгар весенних кани-кул залы если и не ломились от зрителей, то наро-ду хватало. Почти все - старшеклассники. Из 'приличных' взрослых людей, похоже, в кино хо-дил только я. Подростки же убивали здесь время с единственной целью - 'протащиться' от оче-редной кинозвезды или поп-идола в главной роли. На сюжетные перипетии, качество режиссуры и прочую дребедень им было глубоко наплевать. Стоило Звезде Их Мечты показаться в кадре, как они тут же принимались хором вопить свое 'Bay! Bay!', пихая друг друга локтями. На слух это на-поминало притон для бродячих собак. Когда же Звезду Их Мечты не показывали, они дружно чем-то шуршали, что-то откупоривали, беспрестанно

278

что-нибудь грызли и пискляво тянули на все лады 'Ч-чё за тоска!' или 'Да паш-шел ты!'. Иногда мне казалось: случись в таком кинотеатре пожар, да сгори он дотла со всеми своими зрителями - мир бы явно вздохнул спокойнее.

Начиналась 'Безответная любовь' - и я пыт-ливо разглядывал титры. Ошибки не было: вся-кий раз имя 'Кики' упоминалось там мелким шрифтом.

Когда заканчивалась сцена с Кики, я выходил из кино и отправлялся бродить по городу. Маршрут у меня, как правило, получался один. От Хара-дзюку - до бейсбольного поля, через кладбище - на Омотэсандо, потом к небоскребу Дзинтан - и снова на Сибуя. Лишь иногда, устав, я заходил по пути куда-нибудь выпить кофе. По Земле и впрямь растекалась весна. Весна с ее ностальгическим за-пахом. Земной шар с неумолимой регулярностью совершал вокруг Солнца очередной оборот. Чуде-са Мироздания... Всякий раз, когда кончается зи-ма и приходит весна, я думаю о чудесах Мирозда-ния. Почему, например, каждая весна одинаково пахнет? Год за годом наступает очередная весна, а запах все тот же. Тонкий, едва уловимый - но всегда тот же самый...

На каждой улице просто в глазах рябило от плакатов предвыборной кампании. Все плакаты были ужасными, один другого невзрачнее. По до-рогам проносились туда-сюда автобусы с мега-фонами - очевидно, призывая за кого-то голосо-вать. Что конкретно они орали, разобрать было невозможно. Просто орали - и всё. Я вышагивал по этим улицам и думал о Кики. И вдруг заметил:

279

постепенно к ногам возвращается былая упру-гость. С каждым шагом походка становилась все легче, уверенней - а тем временем и голова нача-ла обретать какую-то странную, несвойственную ей прежде сообразительность. Очень медленно, совсем чуть-чуть, но я сдвинулся с мертвой точки. У меня появилась Цель - и ноги, как в цепной пе-редаче, получив нужный толчок, задвигались сами. Очень добрый знак... Танцуй! - сказал я себе. В рассуждениях смысла нет. Что бы ни происходи-ло вокруг - отрывай от земли затекшие ноги, со-храняй свою Систему Движения. Да смотри хоро-шенько, смотри внимательнее - куда при этом те-бя понесет. И постарайся удержаться в этом мире. Чего бы ни стоило...

Так, совершенно непримечательно, протекли последние четыре или пять дней марта. На первый взгляд - никакого прогресса. Я ходил за продук-тами, готовил еду, съедал ее, шел в кино, смотрел 'Безответную любовь' и совершал затяжную про-гулку по заданному маршруту. Вернувшись домой, проверял автоответчик - но все сообщения были сплошь о работе. Перед сном пил сакэ и читал ка-кие-то книги. Так повторялось изо дня в день. По-ка наконец не пришел апрель - с его стихами Эли-ота и импровизом Каунта Бэйси. По ночам, потя-гивая в одиночку сакэ, я вспоминал Козочку Мэй и наш с нею секс. Разгребанье сугробов... До стран-ности отдельное воспоминание. Никуда не ведет, ни с чем не связывает. Ни с Готандой, ни с Кики, ни с кем-то еще. Хотя помнил я все очень живо, в мельчайших деталях, все ощущалось гораздо све-жее, реальнее, чем на самом деле - и в итоге ни

280

к чему не вело. Но я понимал: случилось именно то, что мне было нужно. Соприкосновение душ в очень ограниченной форме. Взаимное уважение образов и фантазий партнера. Улыбка из серии 'не бойся, все свои'. Утро на пикнике. Ку-ку...

Интересно, пытался представить я, каким сек-сом занималась с Готандой Кики? Неужели так же сногсшибательно, как и Мэй, обеспечивала ему 'интим по полной программе'? Все девицы в клу-бе владеют этим ноу-хау - или же это особен-ность лично Мэй? Черт его знает. Не у Готанды же спрашивать, в самом деле... В сексе со мною Кики была пассивной. На мои ласки всегда отвечала теплом - но сама никакой инициативы не прояв-ляла. В моих же руках она полностью расслабля-лась, словно растворяясь в удовольствии. Так что с ней я всегда получал, что хотел. Потому что это было очень здорово - любить ее расслабленную. Ощущать ее мягкое тело, спокойное дыхание, влажное тепло у нее внутри. Уже этого мне хвата-ло. И поэтому я даже представить не мог, чтобы с кем-то еще - например, с Готандой - она зани-малась профессиональным сексом на всю катуш-ку. Или, может, мне просто не хватало вообра-жения?

Как разделяют шлюхи секс по работе - и секс для себя? Для меня это неразрешимая загадка. Как я и говорил Готанде, до этого ни разу со шлюхой я не спал. С Кики - спал. Кики была шлюхой. Но я, разумеется, спал с Кики-личностью, а не с Кики-шлюхой. И наоборот, с Мэй-шлюхой переспал, а с Мэй-личностью нет. Так что пытаться как-нибудь сопоставить первый

281

случай со вторым - занятие весьма бестолковое. Чем больше я думал об этом, тем больше запуты-вался. Вообще, в какой степени секс - штука пси-хологическая, а в какой - просто техника? До ка-ких пор - настоящее чувство, а с каких пор - игра? И опять же, хорошая актерская игра - во-прос чувств или мастерства? Действительно ли Кики нравилось спать со мной? А в том фильме - неужели она просто играла роль? Или и правда впадала в транс, когда пальцы Готанды ласкали ей спину?

Полная каша из образов и реальности.

Например, Готанда. В роли врача он - не более чем экранный имидж. Однако на врача он похож куда больше, чем настоящий врач. Ему хочется ве-рить.

На что же похож мой имидж? Или даже не так... Есть ли он у меня вообще?

'Танцуй, - сказал Человек-Овца. - И при этом - как можно лучше. Чтобы всем было инте-ресно смотреть...'

Что же получается - мне тоже нужно создать себе имидж? И делать так, чтобы всем было инте-ресно смотреть?.. Выходит, что так. Какому идио-ту на этой Земле интересно разглядывать мое на-стоящее 'я'?

Когда глаза начинали совсем слипаться, я спо-ласкивал на кухне чашечку из-под сакэ, чистил зу-бы и ложился спать. Я закрывал глаза - и насту-пал еще один день. Очень быстро одни сутки сме-нялись другими. Так незаметно пришел апрель.

282

Самое начало апреля. Тонкое, капризное, изящное и хрупкое, как тексты Трумэна Капоте1.

Очередным воскресным утром я отправился в универмаг 'Кинокуния' и в который раз закупил там тренированных овощей. А также дюжину ба-нок пива и три бутылки вина на распродаже со скидкой. Вернувшись домой, прослушал сооб-щения на автоответчике. Звонила Юки. Голосом, в котором не слышалось ни малейшего интереса к происходящему, она сказала, что позвонит еще раз в двенадцать и чтобы я был дома. Сказала - и брякнула трубкой. Бряканье трубкой, похоже, было ее обычным жестом. Часы показывали 11:20. Я заварил кофе покрепче, уселся в комнате на по-лу и, потягивая горячую жидкость, стал читать свежий 'Полицейский участок-87' Эда Макбейна. Вот уже лет десять я собираюсь навеки покончить с чтением подобного мусора, но только выходит очередное продолжение - тут же его покупаю. Для хронических болезней десять лет - слишком долгий срок, чтобы надеяться на исцеление. В пять минут первого зазвонил телефон.

- Жив-здоров? - осведомилась Юки.

- Здоровее некуда, - бодро ответил я.

- Что делаешь? - спросила она.

- Да вот думаю приготовить обед. Сейчас возь-му дрессированных овощей из пижонского уни-вермага, копченой горбуши и лука, охлажденного в воде со льдом, - да порежу все помельче ножом, острым как бритва, а потом сооружу из этого

1 Трумэн Капоте (Truman Capote, 1924-1984) - амери-канский писатель.

283

сэндвич и приправлю горчицей с хреном. Француз-ское масло из 'Кинокуния' неплохо подходит для сэндвичей с копченой горбушей. Если постарать-ся - выйдет не хуже, чем в 'Деликатессен Сэнд-вич Стэнд' в центре Кобэ. Иногда не получается. Но это не страшно. Была бы цель поставлена - а цепочка проб и ошибок сама приведет к желае-мому результату...

- Глупость какая, - сказали мне в трубке.

- Зато какая вкуснятина! - воскликнул я. - Мне не веришь - спроси у пчел. Или у клевера. Правда, ужасно вкусно.

- Что ты болтаешь?.. Какие пчелы? Какой клевер?

- Я к примеру сказал, - пояснил я.

- Кошмар какой-то, - сокрушенно вздохнула Юки. - Тебе, знаешь ли, неплохо бы подрасти. Даже мне иногда кажется, что ты мелешь чепуху.

- Ты считаешь, мне нужна социальная адап-тация?

- Хочу на машине кататься, - заявила она, пропустив мой вопрос мимо ушей. - Ты сегодня вечером занят?

- Да вроде свободен, - сказал я, немного по-думав.

- В пять часов приезжай забрать меня на Акасака. Не забыл еще, где это?

- Не забыл, - сказал я. - А ты что, так с тех пор и живешь там одна?

- Ага. В Хаконэ все равно делать нечего. Здо-ровенный домище на горе. В одиночку с ума сойти можно... Здесь куда интересней.

- А что мать? Все никак не приедет?

284

- Откуда я знаю? Она ж не звонит и не пишет. Так и сидит небось в своем Катманду. Я же тебе говорила - больше я на нее в жизни рассчитывать не собираюсь. И когда вернется - не знаю и знать не хочу.

- А с деньгами у тебя как?

- С деньгами в порядке. По карточке снимаю сколько надо. У мамы из сумочки успела одну стя-нуть. Для такого человека, как мама, карточкой боль-ше, карточкой меньше - разницы никакой, ничего не заметит. А я если сама о себе не позабочусь - просто ноги протяну. С таким безалаберным чело-веком, как она, только так и можно... Ты согласен?

Я промычал в ответ нечто уклончиво-невразу-мительное.

- Питаешься хоть нормально?

- Ну конечно, питаюсь! Чего ты спрашиваешь? Не питалась бы - уже померла бы давным-давно!

- Я тебя спрашиваю, ты нормально питаешься или нет?

Она кашлянула в трубку.

- Ну... В 'Кентукки Фрайд Чикен' хожу, в 'Макдональдс', в 'Дэйли квин'... Завтраки в ко-робочках всякие...

Пищевой мусор, понял я.

- В общем, в пять я тебя забираю, - сказал я. - Поедем съедим что-нибудь настоящее. Про-сто ужас, чем ты желудок себе набиваешь! Моло-дой растущий женский организм требует куда бо-лее здоровой пищи. Если долго жить в таком ре-жиме - начнут плясать менструальные циклы. Конечно, ты всегда можешь сказать - мол, это уже твое личное дело. Но от твоих задержек неиз-

285

бежно начнут испытывать неудобства и окружаю-щие. Нельзя же совсем плевать на людей вокруг!

- Псих ненормальный... - пробормотали в трубке совсем тихонько.

- Кстати, если ты не против - может, все-таки дашь мне номер своего телефона?

- Это зачем еще?

- Затем, что связь у нас пока одностороняя, так нечестно. Ты знаешь мой телефон. Я не знаю твоего телефона. Взбрело тебе в голову - ты мне звонишь; взбрело в голову мне - я тебе позвонить не могу. Никакого равноправия! Ну и вообще не-удобно: скажем, договорились мы с тобой встре-титься, а на меня вдруг неотложное дело свали-лось как снег на голову - как же я тебе сообщу?

Озадаченная, она посопела чуть слышно в труб-ку - и выдала-таки свой номер. Я записал его в блокноте сразу после телефона Готанды.

- Только уж сделай милость - постарайся не менять свои планы так запросто, - сказала Юки. - Хватит мне мамы с ее выкрутасами.

- Не беспокойся. Так запросто я своих планов не меняю. Честное слово. Не веришь - спроси у бабочек. Или у ромашек. Все тебе скажут: мало кто на свете держит слово крепче меня. Но, видишь ли, на этом же белом свете иногда происходят всякие происшествия. То, чего заранее не предугадать. Этот мир, к сожалению, слишком огромный и слишком запутанный, и порой он подкидывает си-туации, с которыми я не могу справиться прямо-таки сразу. Вот в таких ситуациях мне и придется срочно тебя известить. Понимаешь, о чем я?

- Происшествия... - повторила она.

286

- Ага. Как гром среди ясного неба, - подтвер-дил я.

- Надеюсь, происшествий не будет, - сказала Юки.

- Хорошо бы, - понадеялся с ней и я. И просчитался.

21

Они заявились в четвертом часу. Вдвоем. Их звонок застал меня в душе. Пока я накидывал ха-лат и плелся к двери, позвонить успели раз восемь. Настырность, с которой звонили, вызывала раз-дражение по всей коже. Я открыл дверь. На поро-ге стояли двое. На вид одному за сорок, другому - примерно как мне. Старший - высокий, на пере-носице шрам. Ненормально загорелый для начала весны. Крепким, настоящим загаром, какой зара-батывают на всю жизнь рыбаки. Ни на пляжах Гу-ама, ни на лыжных курортах так не загоришь ни-когда. Жесткие волосы, неприятно большие руки. Одет в плащ мышиного цвета. Молодой же, наобо-рот, - невысокого роста, длинноволосый. Умные маленькие глаза. Эдакий старомодный юноша-се-мидесятник, сдвинутый на литературе. Из тех, что в компании себе подобных то и дело приговари-вают, откидывая патлы со лба: 'А вот Мисима1...'

1 Юкио Мисима (1925-1970) - лидер одной из нацио-нал-шовинистических группировок; талантливый писатель, своими романами и новеллами обогативший библиотеку со-временной японской классики. В 1970 г. совершил публич-ное харакири в знак протеста против утраты Японией 'са-мурайского духа', вызвав мощную волну выступлений на-ционалистов и ультраправых по всей стране.

287

Со мной в университете, помню, учились сразу не-сколько таких типов. Плащ на нем был темно-синий. Черные башмаки на ногах у обоих не имели ни малейшего отношения к моде. Дешевые, стоп-танные; валяйся такие в грязи на дороге - даже взгляд бы не зацепился. Ни один из джентльменов своим видом к особой дружбе не располагал. Про себя я окрестил их Гимназистом и Рыбаком.

Гимназист извлек из кармана полицейское удо-стоверение и, ни слова не говоря, показал его мне. Как в кино, подумал я. До сих пор мне ни разу не доводилось разглядывать полицейское удостове-рение, но я сразу почувствовал: не фальшивка. Кожа на обложке истерта в точности как на бо-тинках. И все-таки этот тип даже удостоверение предъявлял с таким видом, будто распространял среди соседей альманах своего литкружка.

- Полицейский участок Акасака, - предста-вился Гимназист.

Я молча кивнул.

Рыбак стоял рядом, руки в карманах, и не про-износил ни звука. Словно бы невзначай просунув ногу между порогом и дверью. Так, чтобы дверь не захлопнулась. Черт бы меня побрал. И правда, кино какое-то...

Гимназист запихал удостоверение обратно в карман и принялся пытливо изучать меня с головы до пят. Я стоял с совершенно мокрой головой, в халате на голое тело. В зеленом банном халате от 'Ренома'. Лицензионного пошива, конечно - но на спине все равно большими буквами написано: 'Renoma'. И волосы пахли шампунем 'Wella'. В общем, абсолютно нечего стесняться перед

288

людьми. И потому я стоял и спокойно ждал, когда мне что-нибудь скажут.

- Видите ли, у нас к вам возникли некоторые вопросы, - заговорил наконец Гимназист. - Уж извините, но не могли бы вы пройти с нами в участок?

- Вопросы? Какие вопросы? - поинтересо-вался я.

- Вот об этом нам лучше и поговорить в участ-ке, - ответил он. - Дело в том, что беседа требу-ет соблюдения протокола, понадобятся некоторые документы. Так что, если можно, хотелось бы об-судить все там.

- Я могу переодеться? - спросил я.

- Да, конечно, пожалуйста... - ответил он, никак не меняясь в лице. Лицо его оставалось бесцветным, как и интонация. Играй такого сле-дователя дружище Готанда - все выглядело бы куда реалистичней и профессиональней, поду-мал я. Но что поделать - реальность есть реаль-ность...

Все время, пока я переодевался в дальней ком-нате, они так и простояли в дверях. Я натянул лю-бимые джинсы, серый свитер, поверх свитера - твидовый пиджак. Высушил волосы, причесался, распихал по карманам кошелек, записную книж-ку, ключи, затворил окно в комнате, перекрыл га-зовый вентиль на кухне, погасил везде свет, пере-ключил телефон на автоответчик. И сунул ноги в темно-синие мокасины. Оба визитера смотрели, как я обуваюсь, с таким видом, будто разглядыва-ли нечто диковинное. Рыбак по-прежнему держал ногу между дверью и косяком.

289

Автомобиль дожидался нас чуть вдалеке от до-ма, припаркованный так, чтобы не мозолить лю-дям глаза. Самая обычная патрульная машина, за рулем - полицейский в форме. Первым в салон полез Рыбак, потом запихнули меня, а уже за мной пристроился Гимназист. Всё в лучших традициях Голливуда. Гимназист захлопнул дверцу, и в гро-бовом молчании мы тронулись с места.

Хотя дорога была забита, сирену включать они не стали, и машина ползла как черепаха. По ком-фортности все внутри напоминало такси. Разве что счетчика нет. В целом мы дольше стояли, чем еха-ли, так что водители соседних автомобилей тара-щились на мою физиономию во все глаза. Никто в машине не произносил ни слова. Рыбак, скрестив руки на груди, смотрел в одну точку перед собой. Гимназист же, напротив, глядел за окно с таким за-мысловатым выражением лица, будто сочинял в уме пейзажную зарисовку для какого-нибудь романа. Интересно, что за картину он там сочи-няет, подумал я. Как пить дать, что-нибудь мрач-ное, с целой кучей невразумительных слов. 'Весна как она есть нахлынула яростно, будто черный прилив. Прокатившись по городу, она разбудила потаенные чувства безвестных людишек, что пря-тались в его закоулках, - и растворилась в бес-плодном зыбучем песке, не издав ни звука'.

Я представил подобный текст - и мне тут же захотелось повычеркивать к дьяволу половину этой бредятины. Что такое 'весна как она есть'? Что за 'бесплодный песок'? Скоро, впрочем, я спохватился и прервал это идиотское редакти-рование. Улицы Сибуя, как обычно, кишели без-

290

мозглыми тинейджерами в клоунских одеяниях. Ни 'разбуженных чувств', ни 'зыбучего песка' не наблюдалось, хоть тресни.

В участке меня сразу провели на второй этаж - в 'кабинет дознания'. Тесная, метра полтора на два комнатка с крохотным окошком в стене. В окошко не пробивалось почти никакого света. Видимо, из-за соседнего здания, построенного впритык. В кабинете стояли стол, два железных конторских стула да пара складных табуретов в углу. Над столом висели часы, примитивней ко-торых, наверное, придумать уже невозможно. И больше - ничего. То есть вообще ничего. Ни на-стенных календарей, ни картин. Ни полки для бу-маг. Ни вазы с цветами. Ни плакатов, ни лозунгов. Ни чайных приборов. Только стол, стулья, часы. На столе я увидел пепельницу, карандашницу и стопку казенных папок с документами.

Войдя в кабинет, мои провожатые сняли плащи, аккуратно сложили их на табурет в углу и усади-ли меня на железный стул. По другую сторону стола, прямо напротив меня, уселся Рыбак. Гим-назист встал чуть поодаль с блокнотом в руке, то и дело перегибая его и с хрустом пролистывая страницы. Никто из них не говорил ни слова. Мол-чал и я.

- Ну и чем же вы занимались вчера вечером? - произнес наконец Рыбак. Насколько я помнил, это было первым, что он вообще произнес.

Вчера вечером, подумал я. А что, собственно, случилось вчера вечером? В моей голове вчерашний вечер ничем особенно не отличался от позавчераш-него. А позавчерашний вечер - от позапозавче-

291

рашнего. Как ни жаль, но именно так и было. С ми-нуту я молчал, тщетно пытаясь что-нибудь вспом-нить. Вечно эти воспоминания отнимают какое-то время...

- Послушайте! - сказал Рыбак и откашлял-ся. - Я мог бы вам очень много рассказать о на-ших законах. И это заняло бы много времени. Что-бы не тратить столько времени зря, я спрашиваю очень простые вещи. А именно - что вы делали со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра. Очень просто, не правда ли? Ответив мне так же просто, вы совершенно ничего не теряете.

- Вот и дайте подумать, - сказал я.

- А чтобы вспомнить, обязательно нужно ду-мать? Я ведь спрашиваю о вчерашнем вечере. Не об августе прошлого года, заметьте. Тут даже думать не о чем, - наседал Рыбак.

Вот потому и не вспомнить, чуть не ответил я, но сдержался. Похоже, таких случайных провалов в памяти им не понять. Того и гляди, еще в идиоты меня запишут...

- Я подожду, - сказал Рыбак. - Я подожду, а вы вспоминайте, не торопитесь. - Сказав так, он достал из кармана пиджака пачку 'Сэвэн старз' и прикурил от дешевой пластмассовой зажигал-ки. - Курить будете?

- Нет, спасибо, - покачал я головой. Как пишет 'Брутас'1, для современного горожанина курить - уже не стильно. Но эти двое плевали на стиль и дымили с явным удовольствием. Рыбак

1 'Kasa Brutus' - еженедельный таблоид, пропаганди-рующий самые модные рестораны, одежду и прочую 'куль-товую' атрибутику жизни в Токио.

292

курил 'Сэвэн старз', Гимназист - короткий 'Хоуп'. Оба явно приближались к категории chain smokers1. 'Брутаса' и в руках никогда не держа-ли. Совершенно немодные ребята.

- Мы подождем пять минут, - произнес Гим-назист, как и прежде, плоским, без всякого выра-жения голосом. - А вы за это время постарайтесь припомнить. Где были и чем занимались вчера ве-чером...

- Ну я же говорю, это интель! - повернулся вдруг Рыбак к Гимназисту. - Я проверял - у не-го и раньше приводы были. И пальчики сняты, и отдельный файл заведен. Участие в студенческих беспорядках. Дезорганизация работы администра-тивных учреждений. Дело передано в суд... Да он на таких беседах уже собаку съел! Железная вы-держка. Полицию, само собой, ненавидит. Уголов-ный кодекс наизусть вызубрил. Как и свои кон-ституционные права. Вот увидишь, еще немного - и завопит 'позовите адвоката'.

- Но он же сам согласился прийти. Да и спра-

шиваем мы совсем простые вещи! - отозвался Гимназист, якобы удивившись. - И арестом ему никто не угрожал... Что-то я не пойму. Зачем ему звать адвоката? Мне кажется, ты усложняешь. Не ищи мышей там, где их нет.

- А мне кажется, этот парень просто ненавидит полицейских. И все, что с полицией связано, на дух не переносит. Физиологически. От патрульных ма-шин до постовых на дороге. И потому он скорее сдохнет, чем согласится хоть чем-нибудь помочь.

1 'Цепные курильщики' (англ.) - курящие одну сига-рету за другой, практически беспрерывно.

293

- Брось ты, все будет в порядке! Скорее отве-тит - скорее домой пойдет. Человек он трезво-мыслящий, почему бы не ответить? Да и потом, станет адвокат тащиться сюда только из-за того, что у его клиента поинтересовались, чем он вчера занимался! Адвокаты ведь тоже люди занятые. Если он интель, то уж это наверняка понимает!

- Ну что ж, - сказал Рыбак. - Если и правда понимает - тогда сбережет время и себе, и нам. Мы здесь тоже люди занятые. Да и у него, я думаю, найдутся дела поважней. А будет резину тянуть - только сам устанет. Оч-чень сильно устанет...

Два комика разыгрывали всю эту мизансцену, пока отведенные пять минут не прошли.

- Ну что? - сказал наконец Рыбак. - Как вы там? Что-нибудь вспомнили?

Я ничего не вспомнил - да и не особо хотелось. Чуть позже само вспомнится как-нибудь. Но сей-час - бесполезно. Проклятая дыра в памяти не зарастала, хоть провались.

- Сначала вы мне объясните, в чем дело, - ска-зал я. - Я не могу говорить, не зная, в чем дело. И не хочу на себя наговаривать, не зная, в чем де-ла. Элементарные приличия требуют, чтобы сна-чала человеку объяснили, в чем дело, а потом уже спрашивали. Ваше поведение в высшей степени не-прилично.

- Он не хочет на себя наговаривать... - повто-рил за мной Гимназист так, будто разбирал текст какого-нибудь романа. - Наше поведение в выс-шей степени неприлично...

- Что я говорил? Чистый интель! - сказал Ры-бак. - Все воспринимает через задницу. Полицию

294

ненавидит. А о том, что на свете творится, узнает из рубрики 'Мир' в газете 'Асахи'.

- Газет я не покупаю. И рубрики 'Мир' не чи-таю, - возразил я. - И пока мне не объяснят, за каким дьяволом меня сюда притащили, я ниче-го не скажу. Собираетесь дальше хамить - хами-те сколько влезет. Мне торопиться некуда. У меня свободного времени - завались.

Сыщики молча переглянулись.

- Значит, если мы объясним, в чем дело, вы бу-дете отвечать? - спросил Рыбак.

- Не исключено, - ответил я.

- А у него занятное чувство юмора, - произ-нес Гимназист, сложив руки на груди и глядя куда-то вверх. - 'Не исключено!'...

Рыбак погладил пальцем шрам на переносице. Судя по всему, то был шрам от ножа - глубокий, со рваными краями.

- Слушай меня внимательно, - произнес Ры-бак. - Времени у нас в обрез. Лясы точить некогда, скорей бы с этой бодягой покончить. Или ты дума-ешь, мы от этого удовольствие получаем? Да нам бы к шести свернуть все дела - и ужинать дома с се-мьей, как нормальные люди! Ненавидеть тебя нам не за что. Зуб на тебя мы не точим. Расскажи, что делал вчера вечером, и больше мы от тебя ничего не потребуем. Если человеку нечего стыдиться, рас-сказать такое - проще простого, не так ли? Или ты все-таки что-то скрываешь и потому молчишь?

Я молча разглядывал пепельницу на середине стола.

Гимназист снова с хрустом пролистал страницы блокнота и спрятал его в карман. С полминуты

295

никто не произносил ни слова. Рыбак достал оче-редную сигарету, воткнул в рот и прикурил.

- Стальная воля. Железобетонная выдержка, - съязвил он наконец.

- Ну что? Вызываем Комиссию по правам чело-века? - спросил Гимназист.

- Да при чем тут права человека? - тут же отозвался Рыбак. - Это элементарный граждан-ский долг! Так и в Законе сказано: 'Оказывать посильную помощь следствию'. Слыхал? В твоем любимом законодательстве написано, черным по белому! За что ж ты так полицию ненавидишь? Ты, когда в городе заблудишься, у кого дорогу спрашиваешь? У полиции. Если твой дом обчис-тили, куда ты звонишь как ошпаренный? В поли-цию! А о том, что все это - дашь-на-дашь, даже подумать не хочешь? Что тебе мешает ответить? Мы же спрашиваем простые вещи простым язы-ком, так или нет? Где ты был и что делал вчера вечером? Может, не будем резину тянуть - да за-кончим со всем этим поскорее? И мы будем спо-койно работать дальше. А ты пойдешь домой. Всем хорошо, все счастливы. Или тебе так не ка-жется?

- Сначала я должен узнать, в чем дело, - по-вторил я.

Гимназист извлек из кармана пачку бумажных салфеток, вытянул одну и трубно, с оттяжкой вы-сморкался. Рыбак отодвинул ящик стола, достал оттуда пластмассовую линейку и принялся похло-пывать ею по раскрытой ладони.

- Вы что, ничего не соображаете? - восклик-нул Гимназист, выбрасывая салфетку в урну возле

296

стола. - Каждым подобным ответом вы только вредите себе самому!

- Эй, парень. Сейчас не семидесятый год. Кому охота тратить время на твои игры в борьбу с про-изволом? - протянул Рыбак с такой интонацией, будто ему осточертел белый свет. - Эпоха беспо-рядков прошла, приятель! Новое общество засоса-ло всех - и тебя, и меня - в свое болото по самые уши. Нет больше ни произвола, ни демократии. Никто уже и не мыслит такими категориями! Это общество слишком огромно. Какую бурю ни пы-тайся поднять - не выгадаешь ни черта. Система отлажена до совершенства. Любому, кто ею не-доволен, остается разве что окопаться и ждать ка-кого-нибудь суперземлетрясения. И сколько бы ты ни выпендривался здесь перед нами - никакого толку не будет. Ни тебе, ни нам. Только нервы из-мотаем друг другу. Если ты интель - сам это по-нимать должен; так или нет?

- Да, возможно, мы немного устали и потому обратились к вам не в самой вежливой форме. Если так - приносим извинения, - проговорил Гимназист, вновь теребя извлеченный из кармана блокнот. - Но вы нас тоже поймите. Работаем мы на износ. Со вчерашней ночи почти не спали. Де-тей своих не видали дней пять, не меньше. Едим как попало и где придется. И пускай это вам не нравится - но мы тоже, по-своему, вкалываем на благо этого общества. А тут появляетесь вы, упи-раетесь рогами в землю и на вопросы отвечать не хотите. Поневоле занервничаешь, представьте са-ми! Говоря 'вы вредите себе самому', я всего лишь имел в виду, что чем больше мы устаем - тем хуже

297

обращаемся с вами, это естественно. Простые во-просы решать становится сложнее. Все только за-путывается еще больше. Конечно, существует и столь почитаемый вами Закон. И гражданские пра-ва согласно Конституции. Но чтобы их доскональ-но соблюдать, нужно время. Пока тратишь время, рискуешь столкнуться с целой кучей очередных неудобств. Закон - штука ужасно заковыристая, и возиться с ним бывает порой просто некогда. Особенно - в нашей работе, где все приходится решать с пылу с жару прямо на месте происшест-вия. Вы понимаете, о чем я?

- Не хватало еще, чтоб ты нас не понял. Никто не собирается тебя запугивать, - подхватил Ры-бак. - Вот и он тебя всего лишь предупреждает, Мы просто хотим избавить тебя от очередных не-удобств...

Я молча разглядывал пепельницу. На ней не бы-ло ни надписей, ни узора. Просто старая и грязная стеклянная пепельница. Вероятно, когда-то она была даже прозрачной. Но не теперь. Теперь она была мутно-белесой, с ободком дегтя на дне. Сколь-ко, интересно, она простояла на этом столе? На-верно, лет десять, не меньше...

Рыбак еще с полминуты поиграл линейкой в ладони.

- Ну хорошо! - сказал он наконец. - Мы рас-скажем, в чем дело. Хотя это и нарушение стан-дартной процедуры дознания - считай, что твои претензии принимаются. Будь по-твоему... По крайней мере, пока.

С этими словами он отложил линейку в сторону, взял одну из папок, наскоро пролистал ее, вынул

298

бумажный конверт, извлек оттуда три больших фотографии и положил передо мною на стол. Я взял снимки в руки. Черно-белые, очень реали-стичные. Сделанные отнюдь не из любви к искус-ству - это я понял в первую же секунду. На фото-графиях была женщина. На первом снимке она ле-жала в кровати обнаженная, лицом вниз. Длинные руки и ноги, крепкие ягодицы. Разметавшиеся ве-ером волосы скрывают лицо и шею. Бедра слегка раздвинуты так, что видно промежность. Руки рас-кинуты в стороны. Женщина казалась спящей. На постели вокруг - ничего примечательного.

Второй снимок оказался куда натуралистич-нее. Она лежала на спине. Голая грудь, треуголь-ник волос на лобке. Руки-ноги вытянуты, как по команде 'смирно'. Было ясно как день: эта жен-щина мертва. Глаза широко раскрыты, губы свело в очерствелом изломе. Это была Мэй.

Я взглянул на третье фото. Снимок лица в упор. Мэй. Никаких сомнений. Только она больше не была Королевой. Тело ее застыло, окоченело и по-теряло всякую привлекательность. Вокруг шеи я различил слабые пятна, будто там старательно терли пальцами.

В горле у меня пересохло так, что я не мог про-глотить слюну. В ладони будто вонзили сотни иго-лок. Боже мой... Мэй. Королева секса. До самого утра так классно разгребала со мной физиологи-ческие сугробы, слушала 'Дайр Стрэйтс', пила ко-фе. А потом умерла. Теперь ее нет... Я хотел пока-чать головой. Но сдержался. И как ни в чем не бы-вало вернул фотографии Рыбаку. Все время, пока я разглядывал снимки, оба сыщика изучали мою

299

физиономию. 'Ну и?..' - спросил я у Рыбака од-ними глазами.

- Знаешь эту женщину? - спросил Рыбак. Я покачал головой.

- Не знаю, - ответил я. Можно было не со-мневаться: скажи я, что знаю Мэй, - в эту кашу немедленно засосет и дружище Готанду. Ведь это он свел меня с нею. Но затягивать сюда еще и Готанду я не мог. Не исключено, конечно, что его затянули во все это еще до меня. Это мне не изве-стно. Если это так - если Готанда сообщил им мое имя и проболтался о том, что я трахался с Мэй, - то дела мои дрянь. Прежде всего станет ясно, что я соврал следствию. И тут уже просты-ми шуточками не отделаться. Об этом я мог лишь гадать. Но в любом случае, с моей стороны выда-вать им Готанду никак не годилось. Слишком уж разные у нас ситуации. Скандал поднимется на весь белый свет. Таблоиды просто сожрут его с потрохами.

- Еще раз посмотри хорошенько, - медленно и веско сказал Рыбак. - То, что ты ответишь сей-час, - очень важно, поэтому смотри как следует, а потом отвечай. Ну? Знаешь эту женщину? Толь-ко не вздумай лгать. Мы в своем деле профессио-налы. Лгут нам или правду говорят - понимаем сразу. А кто солгал полиции, кончает плохо, очень плохо... Это тебе понятно?

Я снова взял со стола фотографии и разгляды-вал их какое-то время. Страшно хотелось отвести глаза. Но как раз этого делать было нельзя.

- Да не знаю я, - сказал я наконец. - К тому же она мертва...

300

- Мертва! - театрально повторил за мной Гимназист. - Совсем мертва. Со страшной силой мертва. Мертва абсолютно! И это ясно с первого взгляда. Мы-то на нее уже насмотрелись - там, на месте преступления. Какая женщина, а? Так и умерла, голой. Первое, что в глаза бросается: рос-кошная была женщина! Вот только стоит женщи-не умереть, и красавица она или уродина - уже не так важно, правда? Как и то, что она голая. Теперь это просто труп! Оставь его так лежать - сгниет. Кожа потрескается, расползется, вылезут куски тухлого мяса. Вонять будет мерзко. Черви заведут-ся внутри. Вы такое когда-нибудь видели?

- Нет, - сказал я.

- А мы видели, и не раз! На такой стадии уже не различить, красивая была женщина или нет. Просто кусок гниющего мяса. Все равно что про-тухший стэйк, очень похоже. После этого запаха долго не можешь ничего есть. Даже из нас, про-фессионалов, этой вони не выносит никто. К тако-му не привыкают... Потом пройдет еще какое-то время - и останутся только кости. Уже без за-паха. Высохшие до предела. Белоснежные. Дев-ственной чистоты... Наилучшее состояние, прав-да? Впрочем, эта женщина до такого еще не до-шла. До костей не истлела и не протухла. Сейчас она - просто труп. Окоченевший. Как дерево. Да-же ее красоту различить еще можно. Пока она бы-ла жива - ни я, ни вы не отказались бы от такого сокровища в постели, как полагаете? Но теперь да-же нагота ее ни малейшего желания не вызывает. Потому что она мертва. А мы и трупы - субстан-ции совершенно разные. Труп - это все равно что

301

каменная статуя. Иначе говоря, существует некий водораздел, за которым - только ноль. Абсолют-ный ноль! Лежи смирно и жди кремации. А ведь какая женщина была! Какая жалость, а? Живая она бы еще долго оставалась красоткой. Увы. Кому-то понадобилось ее убить. Какому-то подонку. А ведь у этой девчонки тоже было право на жизнь. В ее-то двадцать с небольшим. Задушили чулками. Такая смерть наступает не сразу. Проходит не-сколько минут. Страшных минут. Ты хорошо по-нимаешь, что сейчас умрешь. И думаешь, почему тебе приходится умирать так нелепо. Ты страшно хочешь пожить еще. Но корчишься в спазмах от нехватки кислорода. Мозг затуманивается. Ты мо-чишься под себя. В последний раз пытаешься вы-рваться и спастись. Но сил не хватает. И ты уми-раешь медленно... Не самая приятная смерть, как считаете? Подонка, который устроил ей такую смерть, мы и хотим поймать. Обязаны поймать. Потому что это - преступление. Зверское пре-ступление. Расправа сильного над слабым. Про-щать такое нельзя. Если такое прощать, пошатнут-ся основы этого общества. Убийцу необходимо поймать и покарать. Это - наш долг. Если мы это-го не сделаем, он убьет еще и еще.

- Вчера в полдень эта женщина заказала двух-местный номер в дорогом отеле на Акасака и в пять часов вошла туда одна, - сказал Рыбак. - Сообщила, что муж прибудет чуть позже. Фами-лия и телефон, которые указала, вымышлены. Но-мер оплатила вперед наличными. В шесть она по-звонила вниз и заказала ужин на одного. И все это время была одна. В семь из номера выставили

302

тележку с посудой. А на двери появилась табличка 'Не беспокоить'. Расчетный час в отеле - две-надцать дня. Ровно в двенадцать следующего дня дежурный по размещению позвонил в номер, но трубку никто не взял. На двери по-прежнему ви-села табличка 'Не беспокоить'. На стук никто не отозвался. Работники отеля принесли запасные ключи и отперли номер. И обнаружили там мерт-вую голую женщину. В той самой позе, что на пер-вой фотографии. Никто из служащих не помнил, чтобы в номер входил мужчина. На верхнем этаже отеля - ресторан, лифтами пользуется кто попа-ло, и поток пассажиров очень плотный. Почему, кстати, в этом отеле и любят устраивать тайные ночные свидания. Черта с два кого-нибудь высле-дишь...

- В ее сумочке не нашли ничего, что хоть как-то помогло бы расследованию, - сменил его Гим-назист. - Ни водительских прав, ни записной книжки, ни кредиток, ни банковских карточек. Инициалов ее имени нигде не значилось. Там бы-ли только косметичка, тридцать тысяч иен в ко-шельке, противозачаточные таблетки. И больше ничего... Впрочем, нет! В самом укромном кармаш-ке ее кошелька - там, где не сразу и догадаешь-ся, - нашли визитную карточку. Вашу визитную карточку.

- Ты действительно не знаешь эту женщи-ну? - тут же навалился Рыбак.

Я покачал головой. Я был бы только рад сделать все, чтобы полиция поймала подонка, убившего Мэй. Но в первую очередь я должен был думать о живых.

303

- Что ж... Тогда, может, скажете, где вы были и чем занимались вчера вечером? - спросил Гим-назист. - Теперь-то вы знаете, почему вас сюда привели и зачем допрашивают...

- В шесть часов я сидел дома и ужинал, по-том читал книгу, немного выпил, к двенадцати за-снул, - сказал я. Память понемногу восстанав-ливалась. Видимо, из-за шока от фотографий уби-той Мэй.

- С кем виделся за это время? - спросил Рыбак.

- Ни с кем. Весь вечер был один, - ответил я.

- А по телефону ни с кем не говорил?

- Нет, - сказал я. - Один раз позвонили, ча-сов в девять, но телефон был на автоответчике, я не стал снимать трубку. После проверил - зво-нили по работе.

- А зачем ты автоответчик включил, когда дома был?

- А чтобы в отпуске ни с кем о работе не разго-варивать, - ответил я.

Они захотели узнать имя и телефон клиента, звонившего мне вчера. Я сказал.

- И после этого ты весь вечер читал?

- Сначала посуду вымыл. Потом читал.

- Что читал?

- Вы не поверите. Кафку читал. 'Процесс'.

Рыбак записал: 'Кафка, Процесс'. Иероглифов слова 'процесс' он не знал, и ему подсказал Гим-назист. Уж этот тип, как я и полагал, знал о Каф-ке не понаслышке.

- Значит, до двенадцати ты читал, - уточнил Рыбак. - И выпивал.

304

- Как обычно вечером... Сначала пиво. Потом бренди.

- Сколько выпил? Я напряг память.

- Пива две банки. Потом бренди, где-то чет-верть бутылки. А закусывал консервированными персиками.

Рыбак все это старательно записал. 'И закусы-вал консервированными персиками'.

- Вспомнишь еще что-нибудь - говори. Любая мелочь может пригодиться.

Я подумал еще немного - но ничего больше не вспомнил. Абсолютно ничем не примечательный вечер. Я просто сидел и спокойно читал книгу. В тот самый ничем не примечательный вечер, когда Мэй задушили чулками.

- Не помню, - сказал я.

- Советую предельно сосредоточиться, - сно-ва встрял Гимназист, откашлявшись. - Вы сей-час - в ситуации, когда ваши собственные слова могут здорово вам навредить...

- Перестаньте! Мои слова никак не могут мне навредить, потому что я ничего не делал, - отре-зал я. - Я - свободный художник, визитки по всему городу рассовываю. Как моя визитка попа-ла к этой девчонке - не знаю, но из этого вовсе не следует, что я ее убил!

- Был бы ты ни при чем - стала бы она прятать одну-единственную визитку в самое укромное ме-сто кошелька? Вот в чем вопрос... - произнес Ры-бак. - В общем, пока у нас - две версии проис-шедшего. Версия первая: эта женщина - одна из твоих партнеров по бизнесу. Кто-то назначил ей

305

в отеле свидание, убил ее, выгреб из сумочки все, что могло навести нас на след, и скрылся. И толь-ко твою визитку, которую она поглубже запря-тала, не заметил. Версия вторая: она проститут-ка. Профессиональная шлюха. Высшей категории. Из тех, что работают только в дорогих отелях. Эти пташки никогда не носят с собой ничего, что под-сказало бы, как их потом найти. И вот по какой-то неизвестной причине очередной клиент ее заду-шил. Поскольку деньги не тронуты, убийца, скорее всего, - маньяк. Вот такие две версии. Что ты об этом скажешь?

Я склонил голову набок и промолчал.

- Так или иначе, единственный ключ к разгад-ке - твоя визитка. На данный момент это все, что у нас в руках, - веско произнес Рыбак, по-стукивая концом авторучки по железной столеш-нице.

- Визитка - это всего лишь клочок бумаги с иероглифами, - возразил я. - Сама по себе ниче-го не доказывает. И уликой являться не может.

- Пока не может, - вроде бы согласился Ры-бак. Его авторучка продолжала со звонким цока-ньем плясать по столу. - Пока ничего не доказы-вает, тут ты прав. Сейчас эксперты заканчивают осмотр номера и оставшихся там вещей. Произво-дится вскрытие тела. Завтра прояснится много по-ка неизвестных деталей. Выстроится какая-то це-почка событий. А пока остается только ждать. Вот мы и подождем. А ты за это время постараешься вспомнить еще что-нибудь. Возможно, мы про-сидим здесь с тобой до ночи. Что ж. Работаем мы основательно. Когда человек не торопится, он

306

вспоминает много интересных мелочей. Вот и да-вай - спокойно, не торопясь, восстанови все в го-лове еще раз. Все, что с тобой происходило вчера. Одно за другим, по порядку...

Я уперся взглядом в часы на стене. С крайне то-скливым выражением на циферблате эти часы по-казывали десять минут шестого. И тут я вспомнил, что обещал позвонить Юки.

- Могу я от вас позвонить? - спросил я у Ры-бака. - Ровно в пять я обещал позвонить одному человеку. Это важно. Если не позвоню, будут про-блемы.

- Женский пол? - прищурился Рыбак.

- Угу, - только и ответил я.

Он кивнул, дотянулся до телефона и подвинул его диском ко мне. Я достал блокнот, отыскал но-мер Юки и набрал его. На третьем гудке она сняла трубку.

- У тебя важное дело, и ты не можешь при-ехать? - первой спросила Юки.

- Происшествие, - поправил я. - Не по моей вине. То есть я понимаю, что это ужасно, но ниче-го не могу поделать. Меня забрали в полицию и до-прашивают. В участке на Акасака. В чем дело - долго объяснять, но, похоже, в ближайшее время меня отсюда не выпустят.

- В полицию? Ты что натворил, признавайся?

- Ничего не натворил. Вызвали как свидетеля одного убийства. Вляпался случайно.

- Чушь какая-то, - сказала Юки бесцветным голосом.

- И не говори, - согласился я.

- Но ты же никого не убивал, правда?

307

- Конечно, никого я не убивал. Я в жизни де-лаю много разных глупостей и ошибок, но людей я не убиваю. И вызвали меня как свидетеля. Сижу вот и отвечаю на всякие вопросы. Но перед тобой я виноват, спору нет. Постараюсь искупить свою вину в самое ближайшее время.

- Ужасно дурацкая чушь! - сказала Юки. И ста-рательно, как можно громче брякнула трубкой.

Я тоже повесил трубку и вернул телефон Ры-баку. Оба следователя внимательно слушали мой разговор с Юки - но, похоже, так ничего для себя и не выудили. Знай они, что я назначал сви-дание тринадцатилетней девчонке, в чем бы меня только не заподозрили. Наверняка записали бы в маньяки-извращенцы или еще что похлеще. Что говорить - в нормальном мире нормальные три-дцатичетырехлетние дяди не назначают тринадца-тилетним пигалицам свиданий...

Они расспросили меня подробнейшим образом, что я делал вчера, и запротоколировали каждое слово. Под каждый очередной лист белой писчей бумаги подкладывая разлинованную картонку. И тоненькой шариковой ручкой выводя иероглиф за иероглифом. Идиотский, абсолютно никому не нужный протокол. Человеческие силы и время, пе-реведенные на дерьмо. Очень добросовестно эти взрослые люди зафиксировали, куда я ходил и что ел. Я рассказал им все - вплоть до хитростей при-готовления жареного конняку1, которым поужи-

1 Конняку (яп.) - популярное японское кушанье: серо-бурая паста или желе из морского растения аморфофаллюс (Amorphophallus conjac, К. Koch). По виду и вкусу напоминает студень из морепродуктов. Как любое желе, жарится с трудом.

308

нал. И уже шутки ради наскоро объяснил, как луч-ше нарезать ломтиками сушеного тунца. Но эти люди не понимали шуток. Слово в слово, они ста-рательно записывали все, что я нес. В итоге полу-чился толстенный документ. Очень солидный на вид - и лишенный всякого смысла.

В половине седьмого они сходили в ближайшую лавку и принесли мне бэнто1. Мягко скажем - не самое вкусное бэнто в моей жизни. Слишком по-хоже на пищевой мусор. Мясные фрикадельки, картофельный салат, жареные рыбные палочки. Ни приправы, ни ингредиенты этой еды не пред-ставляли никакого кулинарного интереса. Слиш-ком резкий вкус масла, слишком крепкие соусы. В соленья подмешаны искусственные красители. Но поскольку Рыбак с Гимназистом уплетали свои порции так, что за ушами трещало, - я тоже умял все до последней крошки. Не хватало еще, чтобы они решили, будто у меня с перепугу кусок в гор-ло не лезет.

Когда все поели, Гимназист принес откуда-то терпкого и горячего зеленого чая. За чаем они опять закурили. В тесном кабинетике было накурено - не продохнуть. В глазах у меня щипало, а пиджак насквозь провонял никотином. Кончился чай - и начались очередные вопросы. Нескончаемый по-ток концентрированной белиберды. С какого мес-та и по какое я читал 'Процесс'. Во сколько пере-оделся в пижаму. Я рассказал Рыбаку общий сю-жет 'Процесса' - но его, по-моему, не зацепило.

1 Бэнто (яп.) - холодный завтрак (обед и т. п.) в короб-ке, его берут с собой в дорогу или покупают в пути.

309

Наверное, для него эта история прозвучала слиш-ком буднично. Я даже забеспокоился: а доживут ли вообще творения Франца Кафки до двадцать первого века? Как бы то ни было, сюжет 'Про-цесса' в моем изложении был также занесен в протокол. Кому и за каким дьяволом нужно запи-сывать все подряд - у меня в голове не уклады-валось. И правда, Кафка в чистом виде... Я ощу-тил себя полным идиотом и заскучал. Я устал. Го-лова не работала. Все происходящее казалось слишком ничтожным и слишком бредовым. Тем не менее эта парочка просто из кожи вон лезла, засовывая нос в каждую щелку того, что было со мной вчера, задавая вопрос за вопросом - и по-дробно записывая мои ответы один за другим. То и дело Рыбак забывал, как пишется очередной иероглиф, и спрашивал у Гимназиста. Эта стран-ная работа, похоже, им совершенно не надоеда-ла. Даже изрядно вымотавшись, они вкалывали не покладая рук. Их уши, точно локаторы, улав-ливали тончайшие оттенки моих интонаций, а глаза горели страстным желанием выудить из услышанного хоть какую-нибудь неувязку. Бре-мя от времени то один, то другой выходил из ком-наты и через пять или шесть минут возвращался. Совершенно несгибаемые ребята.

В восемь часов они поменялись ролями, и во-просы стал задавать Гимназист. Одеревеневший Рыбак встал и принялся расхаживать по кабинету, отводя назад плечи, вращая шеей и размахивая ру-ками. Чуть погодя он опять закурил. Перед тем как продолжить допрос, Гимназист тоже выкурил сигарету. В безобразно проветриваемой комна-

310

тушке белый дым клубился, как на сцене во время концерта 'Weather Report'. Только воняло при этом никотином и мусорной жратвой. Ужасно хо-телось выйти на улицу и глубоко вздохнуть.

- Хочу в сортир, - сказал я.

- Из двери направо, до упора и налево, - авто-матически произнес Гимназист.

Я сходил по указанному маршруту, не спеша освободился от лишней жидкости, несколько раз глубоко вздохнул и вернулся обратно. Странное чувство - с наслаждением дышать полной грудью в сортире. Особенно когда санитарные условия сортира к этому не располагают. Но я представил себе убитую Мэй - и мое положение показалось мне просто роскошным. Я-то, по крайней мере, жив. И, по крайней мере, еще способен дышать...

Я вернулся из сортира, и Гимназист продолжил допрос. Очень дотошно он принялся выпытывать у меня все о клиенте, который звонил вчера. Что между нами за отношения? Какая работа нас свя-зывает? Зачем он звонил? Почему я тут же не пе-резвонил ему? Для чего взял такой длинный от-пуск? У меня настолько успешный бизнес, что я могу себе это позволить? А сдаю ли я отчеты о до-ходах в налоговую инспекцию? И куча других вопросов в том же духе. Как и Рыбак до него, каж-дый мой ответ он аккуратными иероглифами за-носил на бумагу. Считают ли они сами, что такая работа имеет какой-то смысл, - этого я не знал. Возможно, они никогда о том не задумывались и просто выполняют обычную рутину. Чистый Кафка. А может, они нарочно притащили меня в этот занюханный кабинет и выматывают жилы

311

в надежде, что я выболтаю правду? Если так - можно сказать, задачу свою они выполнили на все сто. Я раздавлен, измучен и на любые вопросы от-вечаю, что могу, совершенно автоматически. Что угодно - лишь бы поскорее закончить с этим без-умием.

Но и в одиннадцать допрос продолжался. Я не улавливал даже намека на скорый финал. В десять часов Рыбак вышел куда-то, в одиннадцать вернул-ся. Явно где-то прилег и поспал часок: глаза его покраснели. Вернувшись, сразу стал проверять, что написали в его отсутствие. Затем сменил Гим-назиста. Гимназист принес кофе. Растворимого. Уже с сахаром и порошковыми сливками внутри. Мусорное пойло.

Я был на пределе.

В половине двенадцатого я заявил, что устал, хочу спать и больше ни слова им не скажу.

- Ч-черт! - ругнулся Гимназист и нервно заба-рабанил пальцами по столу. - Времени совсем нет, а ваши ответы крайне необходимы для даль-нейшего расследования. Вы уж извините, но очень важно, чтобы вы потерпели еще немного и позво-лили нам довести дознание до конца.

- Никакой важности в ваших вопросах я не на-блюдаю, - сказал я. - По-моему, вы сидите и часами спрашиваете у меня всякую ерунду.

- Любая ерунда может привести к неожидан-ным результатам. Есть много примеров того, когда благодаря незначительной, на первый взгляд, ерун-де раскрывались серьезные преступления. Также немало случаев, когда на кажущееся ерундой не об-ратили внимания - а после горько о том жалели.

312

Как бы там ни было, имеет место убийство. Погиб человек. И нам тут тоже, представьте себе, не до шуток. Поэтому, как ни трудно, извольте терпеть и оказывать помощь следствию. Если честно, нам ничего не стоит выписать ордер на арест и задер-жать вас как ключевого свидетеля в деле об убий-стве. Но если мы так поступим - то осложним ситуацию и себе, и вам. Не так ли? Сразу понадо-бится целое море документов. Общаться станет труднее. Поэтому давайте-ка уладим наши дела потихоньку. Вы поможете нам, а мы не станем при-бегать к столь суровым мерам.

- Если хочешь спать - как насчет комнаты от-дыха? - предложил Рыбак. - Ляжешь, выспишь-ся - а там, может, и вспомнишь еще что-нибудь.

Я молча кивнул. Все равно. Где угодно - толь-ко не в этом провонявшем никотином чулане.

Он отвел меня в 'комнату отдыха'. Мы прошли по мрачному коридору, спустились по еще более мрачной лестнице и снова прошли по коридору. Угрюмый сырой полумрак, казалось, прилип к этим стенам навечно. 'Комната отдыха', о ко-торой он говорил, оказалась тюремной камерой.

- Насколько я понимаю, это тюремная каме-ра, - улыбнулся я самой напряженной улыбкой, какая мне когда-либо удавалась. - Если я, конеч-но, вообще что-нибудь понимаю...

- Уж извини. Ничего другого нет, - ответил Рыбак.

- Ни фига себе шуточки. Я пошел домой, - за-явил я. - Завтра утром опять приду.

- Но я же не буду запирать дверь, - остано-вил меня жестом Рыбак. - Не привередничай.

313

Потерпи всего одну ночь. Если тюремную камеру не запирать - это всего лишь обычная комната, разве нет?

Вступать в очередную перепалку у меня уже не было сил. Что угодно, подумал я. В конце концов, и правда: если камеру не запирать - это всего лишь обычная комната. Как бы то ни было - я нечело-вечески вымотался и хочу спать. И больше ни с кем во Вселенной ни о чем не желаю разговаривать. Я кивнул, без единого слова вошел в камеру, лег и свернулся калачиком на жестких нарах. Тоскли-во - хоть волком вой. Отсыревший матрас, деше-вое одеяло и вонь тюремной параши. Полная безнадега.

- Я не запираю! - сказал Рыбак и затворил за собой. Дверь закрылась с холодным, душераздира-ющим лязгом. Запирай, не запирай - этот лязг приветливее не станет.

Я вздохнул и закутался с головой в одеяло. Чей-то мощный храп доносился из-за стены. Этот храп то доплывал до меня откуда-то издалека, то раз-давался совсем рядом. Словно земной шар неза-метно распался на несколько отдельных кусков, которые теперь беспомощно болтались, то сбли-жаясь, то разбегаясь в пространстве - и теперь на соседнем куске Земли кто-то горестно, самозаб-венно храпел. Недостижимый - и совершенно ре-альный.

Мэй, подумал я. А ведь я вспоминал о тебе вче-ра. Не знаю, жива ты была в ту минуту - или уже умерла. Но я вспоминал о тебе. Как мы с тобой спали. Как ты медленно раздевалась перед моими глазами. Действительно, странное было чувство -

314

будто на вечере выпускников. Словно болты, что скрепляют мир, вдруг ослабли - и я наконец успо-коился. Тыщу лет ничего такого не испытывал... Но знаешь, Мэй, я ничего не могу сейчас для тебя сделать. Прости, но - совсем-совсем ничего. Ты ведь тоже, я думаю, понимаешь, как в этой жизни все хрупко, как легко все сломать... Я не имею пра-ва втягивать Готанду в скандал. Он живет в мире имиджей, в мире экранных ролей. Если все узна-ют, что он спал с проституткой, а потом его вызва-ли в полицию как свидетеля убийства, - весь его мир пойдет прахом. Конец сериалам с его участи-ем, конец рекламе. Ты скажешь, что все это вздор, и будешь права. Вздорные роли для вздорного мира... Но он доверял мне как другу, когда пригла-шал в свой мир. И я должен ответить ему тем же. Вопрос верности... Мэй, Козочка Мэй. Как же мне было здорово. Очень здорово в постели с тобой. Точно в сказке, ей-богу. Не знаю, станет тебе лег-че от этого или нет - но знай, я все время помню тебя. Мы с тобой разгребали сугробы. Физиологи-ческие сугробы. Мы трахались с тобой в мире ими-джей на чьи-то представительские расходы. Мед-вежонок Пух и Козочка Мэй. Какой это дикий ужас, наверное, когда перетягивают чулками гор-ло. Как, наверное, хочется пожить еще. Представ-ляю. Но сделать ничего не могу. Если честно, я и сам не знаю, правильно ли поступаю с тобой. Но ничего другого не остается. Таков мой способ жиз-ни. Моя система. Поэтому я заткнусь и ничего не скажу. Спи спокойно, Козочка Мэй. Теперь тебе, по крайней мере, уже не придется опять просы-паться. И не придется опять умирать.

315

- Спи спокойно, - сказал я.

- Спи спокойно... - повторило эхо в моей голове.

- Ку-ку, - отозвалась Мэй.

22

На следующий день все повторилось один к одному. В том же кабинетишке мы втроем молча выпили по дрянному кофе с булочкой. В отличие от кофе, круассан был совсем неплох. Гимназист одолжил мне электробритву. Я всегда недолюбли-вал электробритвы - но тут плюнул и побрился чем бог послал. Поскольку зубной щетки у них не нашлось, пришлось полоскать рот водой из-под крана. И опять начались вопросы. Вздорные и иди-отские. Допрос с издевательствами в рамках за-кона. Весь этот бред, тягучий и медленный, как заводная улитка, продолжался до самого обеда. К полудню они выспросили у меня все, что только могли. Как форма, так и содержание вопросов полностью себя исчерпали.

- Ну что ж. На этом пока закончим! - подыто-жил Рыбак и отложил авторучку.

Оба инспектора синхронно, точно сговорив-шись, с шумом перевели дух. Я тоже вздохнул по-глубже. Было ясно как день: эти двое держали ме-ня здесь с единственной целью - выиграть время. Что там ни сочиняй, а паршивая визитка, найден-ная в сумочке убитой женщины, - еще не осно-вание для ареста. Даже при отсутствии у меня железного алиби. Вот почему им так важно было

316

затянуть меня в свой безумный кафкианский лаби-ринт и держать в нем как можно дольше. До тех пор, пока не объявят результаты дактилоскопии, вскрытия - и не станет понятно, убийца я или нет. Бред в чистом виде...

Но так или иначе - больше им спрашивать не-чего. И сейчас я отправлюсь домой. Приму ванну, почищу зубы и побреюсь как следует. Выпью чело-веческий кофе. И по-человечески поем.

- Ну что, - произнес Рыбак, потягиваясь и смачно хрустя позвонками, - не пора ли нам по-обедать?

- Ваши вопросы, как я понимаю, закончились. Я ухожу домой, - сказал я.

- Э-э... Не так сразу, - уже с явным усилием возразил Рыбак.

- Это еще почему? - спросил я.

- Нужна твоя подпись под тем, что ты здесь на-болтал.

- Ну так давайте, я подпишу.

- Но сначала ты должен убедиться, что с твоих слов все записано верно. Садись и читай. Строчку за строчкой. Это очень важно.

Толстенную кипу из тридцати или сорока лис-тов писчей бумаги, испещренных убористыми иеро-глифами, я прочел медленно и старательно от на-чала и до конца. Перелистывая страницы, я думал о том, что, может быть, лет через двести этот до-кумент будет цениться как уникальный источник знаний о быте минувшей эпохи. Подробный до па-тологии, достоверный до маниакальности. Исто-рики просто с ума сойдут от восторга. Жизнь горо-жанина, одинокого мужчины тридцати четырех

317

лет - вся как на ладони. Конечно, среднестатис-тическим этого человека назвать нельзя. Но тоже дитя своей эпохи... И все-таки здесь, в 'кабинете дознаний' полицейского участка, читать такое было скучно до зубной боли. Чтобы все прочесть' потребовалось минут пятнадцать, не меньше. Но это - последний рывок, подбадривал я себя. Про-читаю до конца - и домой!

Дочитав, я шмякнул стопкой бумаги по столу.

- Все в порядке, - сказал я. - Возражений нет. С моих слов записано верно. Могу подписать. Где тут нужно подписывать?

Рыбак стиснул пальцами авторучку и, вертя ее туда-сюда, воззрился на Гимназиста. Гимназист подошел к батарее, взял оставленную на ней пач-ку короткого 'Хоупа', достал сигарету, закурил, выпустил струйку дыма и принялся разглядывать этот дым с угрюмым выражением на лице. У меня отвратительно засосало под ложечкой. Лошадь моя подыхала, а по всей прерии уже грохотали тамта-мы врага.

- Все не так просто, - очень медленно произ-нес Гимназист. Делая упор на каждом слове, как профессионал, объясняющий сложное задание но-вичку. - Этот документ должен быть написан соб-ственноручно.

- Собственноручно?

- Иными словами, вам придется еще раз все это написать. Своей рукой. Своим почерком. В против-ном случае документ не будет иметь никакой юри-дической силы.

Я уставился на стопку бумаги. У меня даже не было сил разозлиться. А очень хотелось. Вскочить

318

и заорать, что все это - дикая, нелепая чушь. Ша-рахнуть кулаком по столу. Со словами: 'Не имее-те права, я гражданин, и меня защищает закон'. А потом хлопнуть дверью и, черт меня побери, вер-нуться-таки домой. Я отлично понимал, что они не имеют никакого права остановить меня. Но я слишком устал. Не осталось сил, чтобы стоять на своем и чего-то добиваться. Мне уже казалось, будто лучший способ добиться своего - тупо вы-полнять что угодно. Так гораздо комфортнее... Сла-бею, подумал я. Слабею и распускаю нюни. Рань-ше я таким не был. Раньше я бы рассвирепел так, что мало бы не показалось. А сейчас даже разо-злиться ни на что не способен. Ни на мусорную жратву, ни на табачный дым, ни на электробритву. Старый тюфяк. Сопливая размазня...

- Не буду! - сказал я. - Я устал. И иду домой. Имею полное право. Никто не может меня оста-новить.

Гимназист издал горлом неопределенный звук - то ли застонал, то ли поперхнулся. Рыбак задрал голову и, разглядывая потолок, выбил концом ав-торучки по железной столешнице странный лома-ный ритм. Тототон - тон, тотон-пютон - тон.

- В таком случае наш разговор затягивается, - проговорил он сухо. - Прекрасно. Мы выписыва-ем ордер. Задерживаем тебя насильно и проводим официальный допрос. И тогда уже не будем та-кими добренькими. Черт с тобой, нам и самим так будет проще. Верно я говорю? - повернулся он к Гимназисту.

- Да, в самом деле. Так мы и правда скорее управимся. Что ж, давай так, - кивнул Гимназист.

319

- Как хотите, - сказал я. - Только пока вы ордер не выпишете - я свободен. Буду дома си-деть, приходите с ордером и забирайте. А сей-час - что угодно делайте, но я пошел домой. Ина-че я тут с вами просто с ума сойду.

- В принципе мы можем задержать вас и пред-варительно, до момента получения ордера, - ска-зал Гимназист. - Такой закон существует, не со-мневайтесь.

'Принесите Свод законов Японии и покажите, где это написано!' - хотел было потребовать я - но тут моя жизненная энергия угасла окончатель-но. Я прекрасно понимал, что эти люди блефуют, но бороться с ними уже не было никаких сил.

- Ладно, - не выдержал я. - Я напишу все, как вы сказали. А вы за это дайте мне позвонить.

Рыбак подвинул ко мне телефон. Я снова набрал номер Юки.

- Я все еще в полиции, - сказал я ей. - И, по-хоже, до ночи тут просижу. Так что сегодня тоже приехать не смогу. Извини.

- Ты все еще там? - изумилась она.

- Ужасно дурацкая чушь, - сказал я сам, пока того же не сказала она.

- Как ребенок, честное слово! - сказала Юки. Какой все-таки богатый словарный запас у япон-ского языка, подумал я.

- Что сейчас делаешь? - спросил я.

- Да ничего, - ответила она. - Ерунду вся-кую. Лежу на кровати, музыку слушаю. Журналы листаю. Печенюшки жую. Ну, типа того.

- Хм-м, - протянул я. - Ладно. Выберусь от-сюда - сразу позвоню, хорошо?

320

-- Хорошо, если выберешься, - бесстрастно сказала Юки.

Оба следователя из колеи вон лезли, стараясь вникнуть в наш диалог. Но, похоже, как и в про-шлый раз, ни черта не выудили.

- Ну что ж... Ладно. Пообедаем, что ли, - ска-зал Рыбак.

На обед была соба1. Скользкая, размякшая, еле палочками подцепишь, а попробуешь ко рту под-нести - разваливается на полдороге. Эта еда на-поминала жидкое питание из больничного рацио-на. И даже пахла какой-то неизлечимой болезнью. Но оба следователя уписывали ее с большим аппе-титом, и мне пришлось изобразить то же самое. Когда все поели, Гимназист снова сходил куда-то и принес горячего зеленого чая.

День протекал тихо, как глубокая река в пору паводка. Тишину нарушало лишь тиканье часов на стене, да время от времени где-то в соседней ком-нате звонил телефон. Я сидел за столом и рисовал на листах конторской бумаги иероглиф за иеро-глифом. Пока я писал, следователи то и дело по очереди отлучались. А также иногда выходили вдвоем в коридор и о чем-то шушукались. А я все сидел за столом и молча гонял по бумаге казен-ную авторучку. Переписывая - слева направо, строку за строкой - здоровенный бессмыс-ленный текст. 'В шесть пятнадцать я решил по-ужинать, достал из холодильника конняку...' Ту-пое и методичное стирание собственного 'я'. Совсем слабый стал, - сказал я себе. - Вконец

1 Соба (яп.) - лапша из гречневой муки.

321

расклеился. Выполняешь все, что прикажут, и да-же не пикнешь...

И если бы только это, тут же подумал я. Да, я действительно слабею с годами. Но главное все же в другом. Моя главная беда - в том, что я боль-ше не уверен в себе. Такое чувство, будто не на что опереться. Разве я верно сейчас поступаю? Чем прикрывать зад Готанде - не лучше ли рассказать все, как было, и хоть чем-то помочь полиции? Сей-час я вру. Врать - ради чего бы то ни было - удо-вольствие весьма сомнительное. Даже если этим враньем помогаешь другу. Для самого себя всегда найдутся убедительные аргументы. Например, что бедняжку Мэй все равно уже не воскресить. Та-ких оправданий можно насочинять сколько душе угодно. Только не во что упереться, хоть тресни. Поэтому я молчал и продолжал переписывать про-токол. И до вечера успел переписать страниц два-дцать. Если очень долго писать мелкие буквы шариковой ручкой, во всем теле начинает ломить суставы. Наливаются свинцом голова и шея. Тяже-леют локти. Сводит болью средний палец на руке. Отключаются мозги, и в тексте появляется все больше и больше ошибок. Если в тексте появляет-ся ошибка, нужно аккуратно зачеркнуть и оста-вить на ее месте оттиск большого пальца. Тихое помешательство.

На ужин опять принесли бэнто. Есть почти не хотелось. Я выпил зеленого чая, и меня потянуло блевать. Выходя из сортира, я взглянул на свое лицо в зеркале - и ужаснулся тому, что увидел.

- Ну что - пока никаких результатов? - спро-сил я у Рыбака. - Отпечатки пальцев, показания

322

экспертизы, результаты вскрытия? Все еще нет ничего?

- Пока нет, - ответил он. - Придется подо-ждать еще немного.

К десяти вечера я кое-как переписал еще пять страниц - и мои физические возможности достиг-ли предела. Я понял, что больше не в состоянии на-писать ни буквы. И сказал об этом. Рыбак отвел меня в камеру. Я лег на нары и провалился в сон. С нечищеными зубами, в одежде трехдневной све-жести - мне было уже все равно.

Утром снова побрился электробритвой, выпил кофе, сжевал круассан. И подумал: еще пять стра-ниц. Часа через два я добил эти пять страниц. За-тем поставил на каждом листе подпись и отпе-чаток большого пальца. Гимназист забрал это на проверку.

- Ну теперь вы меня отпустите? - спросил я.

- Сейчас я задам вам еще несколько вопро-сов - и можете идти, - сказал Гимназист. - Не волнуйтесь, это очень простые вопросы. Мы вспом-нили, тут как раз кое-чего не хватает.

У меня перехватило дыхание.

- И это, конечно же, снова придется докумен-тировать?

- Разумеется, - кивнул Гимназист. - Как ни жаль, контора есть контора. Бумага - это все. Нет бумаги с печатью - считай, ничего и не было.

Я потер пальцами веки. В глаза будто что-то по-пало. Твердое и колючее, залетело неизвестно от-куда, просочилось в голову и там распухло. Так, что уже не вытащить. Поздно, дружище. Спохва-

323

тись ты чуть раньше - может, и вытащил бы. Но теперь - увы. Принимай соболезнования.

- Да вы не беспокойтесь. Это не займет много времени. Все закончится очень быстро.

Вяло и нудно я принялся отвечать на очередные бессмысленные вопросы - но тут в кабинет вер-нулся Рыбак, вызвал Гимназиста в коридор, и они принялись долго шушукаться о чем-то за дверью. Я откинулся на спинку стула, задрал голову и стал разглядывать черную плесень в углах. Эта плесень напоминала лобковые волосы у трупа на фотогра-фии. Из мрачных углов она сбегала пятнами вниз по стенам и заполняла все трещины, как на старин-ных фресках. Я почувствовал, что эта плесень во-брала в себя запахи тела несметного числа людей, которых когда-либо сюда заносило. Десятки лет их дыхание и капельки пота оседали на стенах - и об-разовали эту угрюмую плесень. Я вдруг подумал, что уже страшно долго не видел солнечного света. Не слушал музыки. Ну и местечко... Комната, в ко-торой, не гнушаясь никакими средствами, подав-ляют самолюбие, чувства, гордость и убеждения людей. Не оставляя заметных глазу увечий, людям здесь выворачивают души, заманивают их в бюро-кратические лабиринты позапутанней любого му-равейника и эксплуатируют до последнего предела все их страхи и слабости. Людей изолируют от сол-нечного света и пичкают мусорной пищей. И за-ставляют потеть. Вот так и рождается плесень...

Я положил руки на стол, закрыл глаза и поду-мал о заснеженном городе Саппоро. О громадном отеле 'Дельфин' и девчонке за стойкой регист-рации. Как там она сейчас? Все так же стоит за

324

своей стойкой и излучает производственную улыб-ку? Мне вдруг захотелось позвонить ей прямо от-сюда и о чем-нибудь поболтать. Наговорить оче-редных глупых шуток. Но я не знаю ее имени. Я да-же не знаю ее имени! Какие тут, к черту, звонки... Просто прелесть девчонка, подумал я. Особенно на работе. Дух отеля. Любит свою работу. Не то что я. Чем бы в жизни ни занимался - свою ра-боту я не любил никогда. Я выполняю ее очень тщательно и добросовестно. А полюбить ни разу не удавалось. Она же любит свою работу именно как работу. А после работы сразу выглядит такой хрупкой и незащищенной. Такой неуверенной и ранимой. Я мог бы тогда переспать с ней, если б за-хотел. Но не переспал.

Я так хотел поболтать с ней еще раз.

Пока никто не убил ее.

Пока она куда-нибудь не исчезла.

23

Наконец оба инспектора вернулись в комнату, но садиться не стали. Я продолжал с рассеянным видом разглядывать плесень.

- Все. Можешь идти, - сказал мне Рыбак бес-цветным голосом.

- Могу идти? - переспросил я ошеломленно.

- Вопросы закончились. Финиш, - подтвердил Гимназист.

- Ситуация несколько изменилась, - добавил Рыбак. - Мы больше не можем тебя задерживать. Можешь идти домой. Спасибо за помощь.

325

Я натянул провонявшую табаком куртку и под-нялся со стула. Непонятно с чего, но я чувствовал, что лучше скорей убраться отсюда ко всем чертям, пока эти двое не передумали. Гимназист проводил меня до выхода.

- То, что ты невиновен, мы поняли еще вчера вечером, - сказал он. - Результаты экспертизы и вскрытия никакой связи с тобой не выявили. Сперма и группа крови - не твои. Отпечатков тво-их пальцев нигде не найдено. Но ты все равно что-то скрываешь, правда? Потому мы тебя и держали. Думали, помурыжим еще немного - может, про-болтаешься. Когда от нас что-то скрывают, мы по-нимаем сразу. Чутье. Профессиональное чутье. Ты ведь знаешь, хотя бы примерно, кто эта женщи-на, так? Но почему-то это скрываешь. Нехорошо, очень нехорошо. Не стоит нас недооценивать. Мы в своем деле - профи. И речь идет об убийстве человека.

- Извините, но я не понимаю, о чем вы, - ска-зал я.

- Возможно, тебе еще придется сюда прийти. - Он достал из кармана коробок, вытащил спичку и принялся ковырять ею заусенцы вокруг ногтей. - И если это случится, так просто ты уже не отдела-ешься. Даже если у тебя из-за спины будет то и де-ло выскакивать адвокат, мы и бровью не поведем. И уж подготовим тебе встречу, что называется, на высшем уровне.

- Адвокат? - переспросил я.

Но он уже растворился в дверях заведения. Я поймал такси и вернулся домой. Дома набрал полную ванну горячей воды и медленно-медленно

326

погрузил туда тело. Почистил зубы, побрился и тщательно вымыл голову. Казалось, я весь пропи-тался никотиновой вонью. Ну и местечко, снова подумал я. Настоящее змеиное логово.

Выбравшись из ванны, я сварил себе цветной ка-пусты и принялся поедать ее, запивая пивом, под пластинку Артура Прайсока с оркестром Каунта Бэйси. Безупречно стильный, красивый альбом. Я купил его шестнадцать лет назад. В шестьдесят седьмом. Шестнадцать лет уже слушаю. И не надо-едает.

Потом я немного поспал. Совсем коротким сном - будто ненадолго вышел куда-то, повернул назад и пришел обратно. Погуляв с полчаса, не больше. Когда открыл глаза, времени было всего час дня. Я бросил в сумку плавки и полотенце, сел за руль старушки 'субару', поехал в крытый бас-сейн на Сэтагая и целый час плавал там до полно-го изнеможения. И только тогда наконец почув-ствовал себя человеком. Даже захотел чего-нибудь съесть. Я позвонил Юки. Она была дома. Я со-общил ей, что полиция меня отпустила. 'Замеча-тельно', - отозвалась она в своей стильно-бес-страстной манере. Я спросил ее, обедала ли она сегодня. Еще нет, ответила она. Только с утра съе-ла пару пирожных с кремом. Очередной мусор, по-нял я. Давай-ка я за тобой заеду, и мы пообедаем где-нибудь по-человечески, предложил я. Угу, ска-зала она.

Я снова сел в 'субару', обогнул сады храма Мэй-дзи, проехал по аллее Музея искусств и с поворо-та на Аояма вырулил к храму Ноги. Весна с каждым днем заявляла о себе все смелее. За те двое суток,

327

что я провел в полицейском участке Акасака; ве-тер задул поприветливей, из почек на деревьях по-казалась листва, а солнечный свет смягчился и слов-но скруглил очертания у предметов вокруг. Даже шум и гвалт огромного города звучали ласково, как флюгельгорн Арта Фармера. Мир был пре-красен, желудок - космически пуст. Проклятая песчинка, свербившая глаз, исчезла сама по себе. Я нажал на кнопку звонка, и Юки сразу спус-тилась. В этот раз на ней была майка с Дэвидом Боуи, поверх майки - коричневый жакетик из мягкой кожи. С плеча свисала холщовая сумка. На сумке болтались значки 'Стрэй Кэтс', 'Стили Дэн' и 'Калче Клаб'. Ну и сочетаньице, поду-мал я. Впрочем, мне-то какая разница...

- Ну как полиция? Весело было? - спросила Юки.

- Ужасно, - ответил я. - Примерно как пе-сенки Боя Джорджа.

- Хм-м, - протянула она без выражения.

- Я куплю тебе Элвиса Пресли. Вместо вот это-го, ладно? - предложил я, ткнув пальцем в 'Кал-че Клаб' у нее на сумке.

- Псих ненормальный! - прошипела она.

Воистину неохватен японский язык...

Первым делом я отвез ее в приличный ресторан, накормил сэндвичами из настоящего пшеничного хлеба с ветчиной, овощным салатом и напоил све-жайшим молоком. Сам съел то же самое и вы-пил кофе. Сэндвичи были отменные. Тонкий соус, нежное мясо, добавка из горчицы с хреном. В са-мом вкусе - энергия жизни. Вот что я назы-ваю едой.

328

- Итак, - спросил я Юки, - куда мы сегодня поедем?

- В Цудзидо, - сказала она.

- Годится, - согласился я. - Можно и в Цу-дзидо. А почему Цудзидо?

- Потому что там папа живет, - ответила Юки. - Он сказал, что хочет с тобой повидаться.

- Со мной?

- Не бойся, не такой уж он и мерзавец. Я отхлебнул второй по счету кофе и покачал головой.

- Я и не говорил, что он мерзавец. Но с чего это твой отец вдруг хочет со мной повидаться? Ты ему про меня говорила?

- Ага. Я ему позвонила. Рассказала, как ты ме-ня с Хоккайдо привез, а теперь тебя забрала поли-ция и обратно не отдает. Тогда папа позвонил сво-ему знакомому адвокату и попросил разобраться. У него вообще много таких знакомых. Потому что он очень реалистичный.

- Понятно, - сказал я. - Вот, значит, в чем дело...

- Ну тебе же пригодилось?

- Пригодилось, это правда.

- Папа сказал, что полиция не имела права тебя задерживать. И что ты запросто мог оттуда уйти, когда тебе вздумается.

- Да я и сам это знал, - сказал я.

- Тогда чего же ты там сидел? Встал бы и ска-зал: 'Я иду домой'.

- Сложно сказать... - ответил я, немного по-думав. - Возможно, я себя так наказывал.

- Псих ненормальный, - сказала она, подпи-рая щеки ладонями. Мощнейший словарный запас.

329

* * *

Мы сели в 'субару' и взяли курс на Цудзидо. День клонился к закату, и на шоссе было пусто. Всю дорогу она доставала из сумки кассеты и ста-вила одну за другой. Чего только не прозвучало в моем драндулете, пока мы ехали! От 'Exodus' Боба Марли до 'Mister Roboto' группы 'Стикс'. От действительно интересной музыки до полной белиберды. Впрочем, подобные вещи - все равно что пейзажи за окном. Тянутся справа налево и пропадают один за другим. Юки почти все время молчала и, развалясь на сиденье, слушала музыку. Увидав на приборной панели мои темные очки, она их тут же нацепила, а в пути даже выкурила штуч-ку 'Вирджиниа Слимз'. Я тоже молчал, сосредо-точившись на дороге. Старательно переключая пе-редачу за передачей. Не спуская глаз с полотна шоссе. Отмечая каждый указатель и каждый до-рожный знак на пути.

Иногда я ловил себя на том, что завидую Юки. Сейчас ей всего тринадцать. С какой, наверное, свежестью воспринимают ее глаза все вокруг - пейзажи, музыку, людей. И видят совсем не то, что видится мне. А ведь когда-то я и сам был таким же. Когда мне было тринадцать лет, мир казался го-раздо проще. Затраченные усилия непременно воз-награждались, слова обладали незыблемым смыс-лом, а однажды найденная красота никогда не исчезала. И все-таки я в свои тринадцать не был таким счастливым. Я любил одиночество, больше верил в себя, когда был один - но, стоит ли го-ворить, одного меня практически не оставляли.

330

Запертый в жесткие рамки двух систем - в школе и дома, я жутко нервничал и комплексовал. Такой уж нервный был возраст. И когда я впервые влю-бился в девчонку, конечно же, ничего хорошего у нас с нею не вышло. Потому что я понятия не имел, что такое любовь и как с этим следует обращаться. Да что там - я двух слов связать не мог в разгово-ре с девчонкой. Застенчивый, неловкий подросток. Учителям и родителям, что вбивали в меня какие-то ценности, я пробовал возражать - но никогда не умел высказать толком свои возражения. Что бы я ни делал - ничего не получалось как надо. Полная противоположность Готанде, у которого все всегда получалось как надо. Но свежий взгляд на мир я сохранял. И это было колоссально. За-пахи и впрямь будоражили кровь, слезы были по-настоящему горячи, девчонки - красивы, как в сказке, а рок-н-ролл - действительно навсегда. В темноте кинозалов рождалось интимное чувст-во тайны, а летние ночи выворачивали душу глуби-ной и бескрайностью. Я проводил свое нервное детство среди музыки, фильмов и книг. Заучивал наизусть слова песен Сэма Кука и Рики Нельсона. Я построил мир для себя одного и замечательно жил в нем. В свои тринадцать. И только опыты по естествознанию проводил в одной паре с Готандой. Это он, а не я, чиркал спичкой и, притягивая к себе страстные взгляды девчонок, элегантно под-носил к горелке огонь. Пых!..

Какого же дьявола он теперь завидует мне?

Хоть убей, не пойму.

- Эй, - окликнул я Юки. - Может, все-таки расскажешь про человека в овечьей шкуре? Где ты

331

встречалась с ним? И откуда тебе известно, что с ним встречался я?

Она повернулась ко мне, сняла темные очки, по-ложила на приборную панель. И слегка пожала плечами.

- Но сначала ты мне ответишь, идет?

- Идет, - согласился я.

С полминуты Юки похмыкала в унисон тягу-чему, как утреннее похмелье, Филу Коллинзу, по-том снова стянула с панели очки и принялась тере-бить их за дужки.

- Помнишь, тогда на Хоккайдо ты мне сказал... Что из всех девчонок, которых ты выманил на сви-дание, я самая красивая?

- Помню. Говорил, - кивнул я.

- И что, это правда? Или ты просто так сказал, чтоб я перестала дуться? Только честно.

- Это правда. Я не врал, - сказал я.

- А сколько девчонок ты выманил на свидание до сих пор?

- Ну я не считал...

- Двести?

- Да ну тебя! - засмеялся я. - Не такой уж я у женского пола популярный. Ну то есть популяр-ный, но не настолько. Я, как бы тебе сказать... весь-ма локального применения. Узкий такой. Широких масс не охватываю... Но человек пятнадцать точно выманил.

- Так мало?

- Такая вот несчастная жизнь, - вздохнул я. - Мрачная, стылая, тесная...

- Локального применения? - уточнила Юки. Я кивнул.

332

Она ненадолго задумалась - наверно, о том, как можно жить такой жизнью. Но, похоже, так ни-чего и не поняла. Что поделаешь. Молодо-зелено,..

- Значит, пятнадцать, - сказала она.

- Ну приблизительно, - поправился я. И еще раз прокрутил в голове тридцать четыре года сво-ей несчастной жизни. - Примерно так. Ну самое большее - двадцать.

- Двадцать... - повторила Юки разочарован-но. - И что, из этих двадцати я самая красивая?

- Да, - ответил я.

- А может, тебе просто красивые не попада-лись? - спросила она. И закурила вторую сигаре-ту. У перекрестка впереди замаячила фигура поли-цейского, поэтому сигарету я отобрал и выкинул в окно.

- Попадались даже очень красивые, - ответил я. - Но ты красивее всех. Серьезно, я не вру. Не знаю, поймешь ты или нет, но твоя красота как бы существует сама по себе, независимо от тебя. Сов-сем не так, как у других. Но я тебя умоляю: давай-ка в машине не курить. Во-первых, снаружи все видно, во-вторых, салон провоняется. И потом, я тебе уже говорил: если девочки с малых лет ку-рят, у них с возрастом начинают плясать менстру-альные циклы.

- Иди к черту! - надулась Юки.

- Расскажи про человека в овечьей шкуре, - попросил я.

- Про Человека-Овцу?

- Откуда ты знаешь, что его так зовут?

- Ты же сам сказал в прошлый раз. По теле-фону. 'Человек-Овца'.

333

- Что, серьезно?

- Ага, - кивнула Юки.

На дороге начались пробки, и перед каждым светофором приходилось ждать, пока зеленый не сменится как минимум дважды.

- Расскажи мне про него. Где ты с ним встрети-лась?

Юки пожала плечами.

- Да не встречалась я. Просто... вдруг подума-ла о нем. Когда на тебя посмотрела, - сказала она и накрутила на палец тонкую прядь волос. - Он мне сам и почудился. Человек в овечьей шкуре. Как видение какое-то. И каждый раз, когда встречала тебя там, в отеле, - он у меня в голове появлялся. Поэтому я у тебя и спросила. А вовсе не потому, что я что-нибудь знаю...

Притормозив у очередного светофора, я попы-тался осмыслить услышанное. Я должен это ос-мыслить, во что бы то ни стало. Повернуть нуж-ный винт и завести пружину в голове. Раз, два...

- Ты говоришь, 'вдруг подумала о нем', - сказал я Юки. - То есть у тебя перед глазами воз-никла фигура Человека-Овцы, так?

- Я не могу точно объяснить, - ответила она. - Как бы сказать получше... Не то чтобы пря-мо фигура этого самого Человека-Овцы перед гла-зами появилась, нет. Просто, понимаешь... Чув-ства того, кто все это видел, передаются мне, как воздух. Но глазам их не видно. Глазам не видно, но я их воспринимаю - и могу переделать в кар-тинку. Только это не совсем картинка. Ну как бы картинка. Если б я даже могла ее кому-нибудь по-казать, никто бы не понял, что это. То есть это

334

картинка, которую только я сама понимаю, и все... Тьфу. Не могу объяснить нормально! Дура какая-то. Вот ты понимаешь, о чем я говорю?

- Очень смутно, - честно признался я. Юки насупилась и закусила дужку очков.

- То есть что получается... - попробовал я на-угад. - Ты можешь уловить то, что я ощущаю вну-три, или то, что пристало ко мне снаружи - ка-кую-то эмоцию или сверхидею - и преобразовать это в некое видение, вроде символического сна, так, что ли?

- Сверхидею?

- Мысль, которую думаешь очень сильно.

- Ну может быть... То, что думаешь очень силь-но - да, но не только это. Есть еще то, что сдела-ло эту мысль. Что-то ужасно мощное... Сила, ко-торая делает мысли. Если она есть, то я ее чувст-вую. Пропускаю сквозь себя, как электрический ток. И тогда - своим зрением - вижу. Только не как обычный сон. Скорее как пустой сон... Вот, именно так! Пустой сон. Там нет никого. Ни фи-гур, ни предметов. Ну вот как если у телевизора контраст до предела вывернуть - чтобы стало или совсем темно, или совсем светло, да? То же самое. Ничего не видать. Но кто-то там есть все равно! Надо просто вглядеться очень внимательно. И вот я вглядываюсь - и чувствую. Что там сидит чело-век в овечьей шкуре. Что он не злой человек. И да-же вообще не человек. Глазам не видно, но понят-но. Просто он выглядит как невидимка. Его как бы нет - но он есть... - Юки с досады прищелкнула языком. - Ужасно объясняю!

- Почему же. Ты отлично объясняешь.

335

- Что, правда хорошо?

- Очень, - кивнул я. - По-моему, я понимаю все, что ты хочешь сказать. Просто мне нужно вре-мя, чтобы это переварить...

Уже перед самым Цудзидо я вырулил к морю и, обогнув сосновую рощицу, остановил 'субару' меж двух белых линий на автостоянке. Машин во-круг почти не было.

- Пройдемся? - предложил я Юки.

Стоял чудный апрельский день. Ветер дул, но почти незаметно, море было спокойным. Лишь у самого берега то подымалась, то исчезала волна - словно кто-то стоял у кромки воды и неторопливо встряхивал простыню. Мягкая, размеренная вол-на. Серферы, оставив всякие попытки прокатить-ся, повытаскивали свои доски на берег и курили, сидя на песке в мокрых гидрокостюмах. Дым от го-рящей мусорной свалки поднимался к небу стол-бом, а по левую руку в далекой дымке розовел цве-тущей сакурой остров Эно. Огромная черная пси-на с крайне сосредоточенной мордой то бежала трусцой, то неспешно вышагивала по волнорезу слева направо. Пять или шесть рыболовных шхун дрейфовали у горизонта, а над ними, словно водо-вороты белой пены, беззвучно кружили стаи чаек. Даже море пахло весной.

Мы пошли по пешеходной дорожке вдоль бере-га. Встречая по пути то любителей бега трусцой, то школьниц на велосипедах, немного прошагали в сторону Фудзисавы, отыскали подходящее мес-течко на пляже, сели на песок и стали разгляды-вать море.

- И часто ты это чувствуешь? - спросил я Юки.

336

- Да не то чтобы постоянно, - ответила она. - Бывает. Иногда чувствую. Таких людей, через которых я это чувствую, не очень много. Совсем чуть-чуть. Но я и сама стараюсь защищаться. Когда это чувство приходит, стараюсь как можно меньше думать о нем. Только оно начинается, я сразу - бац! - и захлопываюсь. Потому что за-ранее знаю: сейчас начнется. А когда захлопнусь, то и чувствую уже не так глубоко. Все равно что глаза зажмурить - очень похоже. Зажмуриваю свои чувства. Тогда просто ничего не видно, и все. Вот когда в кино что-нибудь страшное происхо-дит - закрываешь глаза, да? Здесь так же. И пока оно не пройдет, так и сидишь, закрывшись. Как можно крепче...

- А зачем закрываться?

- А не люблю, - ответила она резко. - Рань-ше, когда маленькая была, не закрывалась. В шко-ле, бывало, как почувствую что-нибудь - сразу вслух говорю. Но от этого всем только хуже дела-лось. То есть чувствую, например, что сейчас кто-нибудь покалечится. И говорю в компании: 'Вот этот парень скоро покалечится'. И очень скоро тот человек ломает ногу. Много раз так было. И постепенно меня стали принимать за какую-то ведьму. Даже дразнили так - 'ведьма'. Вот какую репутацию заработала... А меня все это обижало страшно. И однажды я обещала себе: больше ниче-го не рассказываю. Никому. Как только почув-ствую, что сейчас что-нибудь увижу, сразу и за-хлопываю все чувства намертво.

- Только со мной почему-то не захлопну-ла, так?

337

Она пожала плечами.

- Это как-то неожиданно получилось, врас-плох. Не успела защититься. Как-то вдруг - хлоп! - и эта как бы картинка в меня вселилась. Когда мы с тобой в первый раз увидались. В баре отеля. Я еще музыку слушала, рок какой-то... То ли 'Дюран Дюран', то ли Дэвида Боуи... Когда музы-ку внимательно слушаешь, так всегда получается, правда же? Защититься не успеваешь. Расслабля-ешься потому что. За что я музыку и люблю...

- То есть что получается, у тебя - дар яснови-дения? - спросил я. - Раз ты можешь предсказы-вать, кто когда ногу сломает и все такое.

- Ну как сказать... Пожалуй, тут все-таки что-то другое. Я же не предсказываю, что будет, а про-сто чувствую, что происходит сейчас. Но там. есть и какой-то воздух особенный, как бы настроение того, что случится потом. Понимаешь? Ну, напри-мер, кто-то делает упражнения на перекладине и скоро повредит себе что-нибудь. Но в нем уже прямо сейчас есть небрежность, какая-то самоуве-ренность лишняя, так ведь? Или, скажем, явно ду-рачится человек. Вот в такие секунды меня это чув-ство как волной накрывает. То есть буквально вол-ной - сам воздух ужасно плотный становится. И я уже понимаю: ну вот, сейчас случится что-то пло-хое. И сразу вслед за этим выскакивает 'пустой сон'. А потом... То же самое происходит на самом деле. Это не ясновидение. Это что-то ужасно раз-мытое. Но оно бывает, я вижу такие штуки. Толь-ко больше никому ничего не рассказываю. А то опять станут ведьмой дразнить... Но я-то просто вижу, и больше ничего! Вижу, что вот сейчас этот

338

парень обожжется. И он обжигается. Но обвинить меня ни в чем не может. Ужас, правда? Я сама себя за это ненавижу. И поэтому закрываюсь. Если я закрываюсь, мне не нужно себя ненавидеть.

Она набрала пригоршню песка и долго смотре-ла, как он высыпается из ладони.

- А Человек-Овца действительно существует?

- Да, существует, - сказал я. - В отеле есть место, где он живет. Там, внутри этого отеля, есть еще один, совсем другой отель. Где это - обычным глазом не видно. Но старый отель никуда не убра-ли. Его оставили для меня. Потому что там было место для меня. Человек-Овца там живет и под-ключает ко мне всякие вещи, людей и события. Это место для меня, и он на меня там работает. Без него я ни к чему как следует не подключусь. Он заведует всем этим. Как оператор на телефонной станции.

- Подключает?

- Ну да. Понадобится мне что-нибудь. Я хочу к этому подключиться. И он подключает.

- Не понимаю.

Точно так же, как Юки, я набрал в ладонь пес-ку и понаблюдал, как он сыпется между пальцев.

- Я и сам пока толком не понимаю. Но так мне рассказал Человек-Овца.

- И давно он с тобой, Человек-Овца? Я кивнул.

- Да, очень давно. С самого детства. Я всю жизнь это чувствовал. Что кто-то там есть. Вот только форму Человека-Овцы он принял недавно. Сначала у него не было формы, и лишь постепен-но - чем дальше, тем больше - он приобретал

339

форму для того мира, в котором теперь живет. Чем старше я становился. Зачем? Не знаю. Наверно, так было нужно. Наверно, я вырос, много всего потерял - и потому возникла такая необходи-мость. Чтобы еще лучше помогать мне выжить. Но наверняка я не знаю. Возможно, здесь какая-то другая причина. Как раз об этом я все время думаю. Но сообразить никак не могу. Дурак, наверное...

- Ты кому-то еще об этом рассказывал?

- Нет, никому. Чего рассказывать, все равно никто не поверит. Никто не поймет. Да и я не смо-гу объяснить как следует. Вот тебе первой расска-зываю. Такое чувство, будто тебе рассказать могу.

- Я тоже еще никому об этом так подробно не рассказывала. Тебе первому. А так все время мол-чала. Папа и мама знают немножко, но не из моих рассказов. Мне все время, с самого раннего детст-ва казалось, что лучше вообще никому об этом не говорить. Прямо инстинкт какой-то...

- Здорово, что мы поговорили, - сказал я.

- Значит, ты тоже ведьмак... - сказала Юки, перебирая пальцами песок.

Всю обратную дорогу Юки рассказывала о шко-ле. О том, как это ужасно - средние классы обще-образовательной школы.

- Я с самых летних каникул в школу не хо-жу, - сообщила она мне. - И не потому, что учиться лень. А потому, что само это место не вы-ношу. Просто физически. Приду в школу, и так плохо делается, что сразу тошнить начинает. Каж-

340

дый день меня там тошнило. Только стошнит - меня сразу дразнят. Все дразнят. Даже учителя...

- Будь я твоим одноклассником - я такую красивую девчонку никогда не дразнил бы, - ска-зал я.

С полминуты Юки шагала, молча глядя на море.

- Ну бывает ведь наоборот: потому и дразнят, что красивая, так же? Да еще и дочка знаменито-сти. А таких или жутко ценят - или жутко драз-нят, одно из двух. Так вот я - второе. Ни с кем у меня дружить не получается. Хожу в постоянном напряжении. Мне же надо чувства постоянно за-крытыми держать, верно? А никто не понимает, чего это я. Почему я все время дрожу. А я дрожу иногда и выгляжу, наверно, как мокрая утка. И они сразу измываются. Так гадко! Ты даже не пред-ставляешь, как гадко. Не знаю, куда от стыда по-том прятаться. Просто не верится, что человек во-обще на такое способен. Они ведь, представь себе...

Я стиснул ее руку в своей.

- Все в порядке, - сказал я. - Не забивай се-бе голову ерундой. Школа - не то место, куда нужно ходить через силу. И если не хочешь, то лучше не ходить. Про школу я сам прекрасно все знаю. Ужасное место. Всякие придурки носы зади-рают. Бездарные учителя из себя гениев корчат. Строго говоря, процентов восемьдесят из этих учителей - либо идиоты безмозглые, либо садис-ты. А некоторые - и то и другое сразу. Доходят до ручки от стресса, а потом самыми сволочны-ми способами на учениках отыгрываюся. Вечно ка-кие-то правила, мелкие и совершенно бессмыслен-ные. Вся учеба - по принципу 'не высовывайся',

341

и хорошие отметки достаются только кретинам без капли воображения... И раньше так было. И те-перь точно так же. Это дерьмо не изменится ни-когда.

- Ты что, серьезно так думаешь?

- Конечно. Насчет дерьма в средней школе я могу тебе рассказывать хоть целый час.

- Но все-таки... Это же все-таки обязательное образование. Средняя школа.

- А вот об этом пускай болит голова у других, но не у тебя. Никто не обязан ходить туда, где над ним издеваются. Никому не обязан! У тебя всегда есть право сказать: 'Не хочу'. Встать и заявить во весь голос: 'Не желаю - и все!'

- Да, но что со мной будет потом? Если все вре-мя так говорить?

- Когда мне было тринадцать, я тоже этого бо-ялся, - сказал я. - Что всю жизнь у меня так и будет. Но так не будет. Все как-нибудь наладится. А не захочет налаживаться - тогда и подумаешь, что делать, еще раз. Пройдет еще немного време-ни - подрастешь, влюбишься. Тебе купят лифчик. И весь мир вокруг будет выглядеть по-другому.

- Ты идиот! - рассвирепела Юки. - Уж лиф-чик-то у любой тринадцатилетней девчонки се-годня есть обязательно! Ты на полвека от жизни отстал.

- Ого, - удивился я.

- Ага, - отрезала она. И подтвердила свой вы-вод: - Полный идиот!

- Очень может быть... - почесал я в затылке. Она обогнала меня и, ни слова не говоря, заша-гала к машине.

342

24

Усадьба ее отца располагалась у самого моря. Когда мы прибыли, уже почти смеркалось. Ста-рый просторный дом утопал в саду с невообрази-мым количеством деревьев. Одна сторона здания еще сохраняла стиль забытых времен, когда пляж Сёнан считался зоной роскошных прибрежных вилл. В мягких весенних сумерках не дрожало ни ветки, ни листика. На ветках сакуры набухали поч-ки. Отцветет сакура - раскроет бутоны магнолия. Этот сад был явно устроен так, чтобы по сочетани-ям цветов и запахов следить, как день за днем по-немногу сменяют друг друга времена года. Просто не верилось, что сегодня где-то остались еще такие места.

Особняк Макимуры был обнесен высоким забо-ром, а ворота касались крыши - так строили до-ма в старину. На воротах белела неестественно но-венькая табличка с двумя отчетливыми иерогли-фами: 'Макимура'. Мы позвонили. Полминуты спустя высокий молодой человек лет двадцати пя-ти, коротко стриженный и приветливый на вид, от-ворил ворота и провел нас в дом. Радушно улыба-ясь то мне, то Юки. С Юки, похоже, он встречал-ся уже не раз. Мягкой, приветливой улыбкой он напоминал Готанду. Хотя у Готанды, что говорить, получалось бы куда лучше. Молодой человек по-вел нас по тропинке куда-то за дом и по дороге ус-пел сообщить мне, что 'помогает Макимуре-сэн-сэю во всем'.

- Вожу автомобиль, доставляю рукописи, со-бираю материал для работы, играю с сэнсэем

343

в гольф и маджонг, езжу по делам за границу - в общем, выполняю все, что потребуется! - разъ-яснил он мне жизнерадостно, хотя я ни о чем не спрашивал. - Как говорили раньше, 'ученик Ма-стера'...

- А... - только и сказал я.

'Псих ненормальный', - было написано на физиономии Юки, но она ничего не сказала. Хотя я уже понял: если нужно, этот ребенок за словом в карман не полезет.

Макимура-сэнсэй забавлялся гольфом в саду за домом. От сосны до сосны перед ним тянулась зе-леная сеть с белой мишенью посередине, куда он изо всех сил отсылал мячи. Раз за разом его клюш-ка взмывала вверх и падала с резким присвис-том - фью-у-у! - будто рассекая небо напопо-лам. Один из самых ненавистных для меня звуков на белом свете. Всякий раз, когда он раздается, мне слышатся в нем ужасные тоска и печаль. С че-го бы? Наверно, все дело в предубеждении. Про-сто я без всякой причины терпеть не могу гольф как спорт, вот и все.

Заметив гостей, Макимура-сэнсэй повернул-ся и опустил клюшку. Потом взял полотенце, тщательно вытер пот с лица и сказал, обраща-ясь к Юки:

- Приехала? Хорошо...

Юки сделала вид, что ничего не услышала. Гля-дя куда-то в сторону, она достала из кармана же-вательную резинку, развернула, сунула в рот и принялась оглушительно чавкать. Фантик от жвач-ки она скатала в шарик и зашвырнула в ближай-шую кадку с фикусом.

344

- Может, хоть поздороваешься? - сказал Ма-кимура-сэнсэй.

- Здрас-сьте... - процедила Юки, скорчив гри-масу. И, сунув кулачки в карманы жакетика, убре-ла неизвестно куда.

- Эй! Тащи пива! - рявкнул Макимура-сэнсэй ученику.

- Слушаюсь! - дрессированным голосом ото-звался тот и ринулся из сада в дом. Макимура-сэн-сэй громко откашлялся, смачно сплюнул на землю и снова вытер лицо полотенцем. С полминуты он стоял, игнорируя факт моего существования, и та-ращился на сеть с мишенью. Я же, пока суд да дело, созерцал замшелые камни.

Чем дальше, тем искусственней, натянутей и не-лепей казалась мне ситуация. И дело было не в том, где что не так или чья тут ошибка. Просто все это сильно смахивало на какую-то пародию. Буд-то все старательно разыгрывали заданные им ро-ли. Учитель и ученик... Ей-богу, Готанда в роли по-мощника смотрелся бы куда элегантнее. Пусть да-же и не с такими длинными ногами.

- Я слышал, ты помог Юки? - вдруг обратил-ся ко мне сэнсэй.

- Да так, ерунда, - пожал я плечами. - Вмес-те сели в самолет, вместе вернулись домой, вот и все. Ничего особенного. А вот вам большое спа-сибо, что с полицией выручили. Очень вам обязан...

- А-а, это... Да пустяки. Считай, что мы квиты. Не забивай себе голову. Дочь попросила, я сде-лал - все равно что сам захотел. Так что не напря-гайся. А полицию я и сам давно терпеть не могу. В свое время тоже от нее нахлебался. Я ведь был

345

там, у Парламента в шестидесятом, когда погибла Митико Канба1... Давно это было. Давным-давно... На этих словax он нагнулся, подобрал с земли клюшку и, легонько постукивал ею по ноге, при-нялся ощупывать меня взглядом:  сначала лицо, по-том ноги, потом снова лицо. Словно хотел понять, как мое лицо взаимодействует с ногами.

- Когда-то давно люди: хороша понимали, что на свете справедливо, что нет, - произнес Хираку Макимура..

Я вяло кивнул.

- В гольф играешь? - спросил он.

- Нет, - ответил я.

- Не любишь гольф?

- Люблю, не люблю - не знаю, не пробовал никогда.

Он рассмеялся.

- Так не бывает, чтобы люди не знали, лю-бят они гольф или нет. Большинство тех, кто в гольф не играл, его не любят. По умолчанию. Так что можешь говорить чесно. Я жочу знать твое мнение.

- Если честно - то не люблю, - сказал я че-стно.

- А почему?

- Ну... Так и. кажется, будто все это сделано, чтобы дурачить окружающих, - ответил я. - Все эти пемпезные клюшки, тележки, флажки. Расфу-фыренные костюмчики, обувь. Все эти приседания

1 Студентка Токийского университета Митико Канба погибла от рук полиции 15 июля 1960 года во время демон-страции протеста против заключения нового Соглашения о безопасности между Японией и США.

346

с прищуриваниями над травкой, уши торчком... Вот за это и не люблю.

- Уши торчком? - переспросил он удивленно.

- Ну это я образно выразился. Без конкретного смысла. Я только хочу сказать, что весь анту-раж голъфа действует мне на нервы. А "уши торчком' - просто шутка, - пояснил я.

Хираку Макимура снова воззрился на меня пустыми глазами,

- Ты немного странный, да? - спросил он меня.

- Да нет, не странный, - ответил я. - Самый обычный человек. Только шучу неудачно.

Наконец ученик притащил на подносе две бу-тылки пива и пару стаканов. Примостил поднос на ступеньку веранды, откупорил бутылки, разлил по стаканам живо. И убежал - так же быстро, как и в прошлый раз.

- Ладно. Пей давай, -сказал Хираку Макиму-ра, присаживаясь на ступеньку.

- Ваше здоровье, - сказал я и отхлебнул пива. В горле у меня пересохло, и пиво казалось на удивление вкусным. Но я был за рулем и про себя ре-шил много не пить. Одного стакана достаточно.

Точного возраста Хираку Макимуры я не знал, но выглядел он лет на сорок пять, не меньше. Рос-та невысокого, но из-за крепкого телосложения смотрелся крупнее, чем на самом деле. Широкие плечи, толстые руки и шея. Шея, пожалуй, даже слишком толста. Будь эта шея чуть тоньше, он мог бы сойти за мужчину спортивного типа; однако двойной подбородок и роковые складки на шее яс-но говорили о нездоровом образе жизни, который

347

долгие годы вел этот человек. И сколько тут ни размахивай клюшкой для гольфа - от этого уже не избавиться. Годы берут свое. На фотографиях, что я видел когда-то давно, Хираку Макимура был стройным молодым человеком с проницательными глазами. Не красавцем, но что-то в нем притягива-ло взгляды. Нечто, сулящее миру прогрессивного автора, которым он станет когда-нибудь очень скоро. Сколько лет назад это было? Пятнадцать, шестнадцать? В его глазах еще угадывалась былая проницательность. Иногда эти глаза даже каза-лись красивыми - в зависимости от того, как на них падает свет и под каким углом в них смотришь. Волосы короткие, с проседью. Темный загар - надо думать, от частой игры в гольф - приятно сочетался с тенниской 'Lacoste' цвета красного вина. Обе пуговицы под горлом, понятно, расстег-нуты. Слишком уж толстая шея. Красные теннис-ки 'Lacoste' вообще очень редко бывают кому-нибудь впору. Люди с тонкой шеей смотрятся в них ощипанными цыплятами. А толстые шеи они перетягивают так, точно хотят задушить. Мало кому удается совпасть с идеалом. Хотя дружище Готанда, конечно, и тут бы совпал на все сто... Эй. Прекрати. Больше ни мысли о Готанде!

- Я слышал, ты что-то пишешь? - спросил ме-ня Хираку Макимура.

- Ну... Писательством я бы это не называл, - ответил я. - Сочиняю тексты, заполняю реклам-ные паузы. О чем угодно. Был бы текст как тако-вой - а смысл не важен. Кому-то ведь надо и та-кое писать. Вот я и пишу. Все равно что разгребаю сугробы в пургу. Культурологические сугробы...

348

- Разгребаешь сугробы? - повторил Хираку Макимура. И покосился на клюшку для гольфа у себя под ногами. - Забавное выражение...

- Спасибо, - сказал я.

- Любишь писать тексты?

- То, что я пишу сейчас, невозможно любить или не любить. Не того масштаба работа. Но у ме-ня, конечно, есть свои способы эффективного раз-гребания сугробов. Свои маленькие хитрости, ноу-хау, стиль. Своя манера напрягаться, если угодно. К подобным вещам, скажем так, неприязни я не испытываю.

- Что ж, очень точный ответ! - похвалил он с каким-то даже интересом.

- На таком примитивном уровне это несложно.

- Хм-м... - протянул он. И замолчал секунд на пятнадцать. - А это выражение - 'разгребать сугробы' - ты сам придумал?

- Да... По-моему, сам, - пожал я плечами.

- Не возражаешь, если я это где-нибудь упо-треблю? 'Разгребаю сугробы', хм... Забавное выражение. 'Разгребаю культурологические суг-робы'...

- Да ради бога. Я не буду драться за копирайт.

- Я ведь понимаю, о чем ты, - сказал Хираку Макимура, пощипывая мочку уха. - Я и сам порой это чувствую. Как мало смысла в том, что я иногда пишу. Иногда... Раньше было не так. Раньше мир был гораздо меньше. Все можно было удержать в руках. Четко понимать, чем конкретно занима-ешься. И что нужно людям вокруг. Масс-медиа не были такой гигантской клоакой. Все были одной маленькой деревней. И знали друг друга в лицо...

349

Осушив свой бокал, он подлил пива и мне, и се-бе. Я начал было отнекиваться, но он даже не обра-тил внимания.

- А теперь все иначе! Нет больше понятий доб-ра и зла. Никто и представления не имеет, что хо-рошо, а что плохо. Вообще никто! Все только ко-выряются в том, что видят у себя перед носом. Раз-гребают сугробы в пургу... Вот именно. Точнее не скажешь.

Он снова уперся взглядом в зеленую сеть меж-ду сосен. В траве белели разбросанные мячи, штук тридцать, по крайней мере.

Я отхлебнул еще пива.

Хираку Макимура молчал, обдумывая, что бы еще сказать. Я все ждал, а время текло. Но его это никак не смущало. Он привык к тому, чтобы все за-глядывали ему в рот и ловили каждое слово. Делать нечего - я тоже решил подождать, пока он скажет еще что-нибудь. А он все пощипывал мочку уха - так, словно перебирал новенькую колоду карт.

- К тебе очень привязалась моя дочь, - сказал наконец Хираку Макимура. - А она к кому по-пало не привязывается. Точнее, вообще ни к кому не привязывается. Когда она со мной, из нее слова не вытянешь. С матерью тоже молчит как рыба - но мать она хоть уважает. А меня не уважает. Со-всем. Ни во что не ставит. Друзей у нее нет. В шко-лу уже несколько месяцев не ходит. Целыми дня-ми сидит дома и слушает музыку, от которой сте-ны трясутся. Трудный подросток, можно сказать... Да, в общем, ее домашний учитель так и говорит. Ни с кем из окружающих она не ладит. А к тебе привязалась. Почему?

350

- И действительно, почему? - повторил я.

- Сошлись характерами?

- Может, и так...

- Что ты думаешь о моей дочери?

Перед тем как ответить, я ненадолго задумался. Было странное чувство, будто меня проверяют на вшивость. Пожалуй, здесь лучше говорить откро-венно.

- Трудный возраст. То есть он сам по себе трудный, а тут еще и обстановка в семье ужасная. В итоге все трудно настолько, что исправить почти невозможно. Тем более что об этом никто не за-ботится. Никто не хочет брать ответственность на себя. Поговорить ей не с кем. Некому высказать все, что в душе накопилось. Ей очень обидно и больно. Но нет никого, кто бы эту боль развеял. Слишком знаменитые родители. Слишком краси-вая внешность. Слишком много проблем на такие хрупкие плечи. Плюс некоторые особенности ее психики... Сверхчувствительность, скажем так. В общем, она отличается от других кое в чем. Но ребенок очень искренний. Я думаю, если бы кому-то было до нее дело, она бы выросла очень непло-хим человеком.

- Но никому до нее дела нет...

- Выходит, что так.

Он глубоко вздохнул. Потом оторвал руку от мочки уха и принялся разглядывать кончи-ки пальцев.

- Да, все так. Все ты верно говоришь... Я и сам это вижу - но поделать ничего не могу. У меня связаны руки. Во-первых, когда мы с женой раз-водились, она условие выставила. Чтобы отец не

351

вмешивался в жизнь дочери. И в разводных доку-ментах теперь так написано. Я и пикнуть не мог. Я в то время по девкам бегал. Когда у самого рыльце в пушку - как тут возразишь? Представь себе, даже для того, чтобы Юки сегодня приеха-ла, Амэ должна была дать разрешение... Черт-те что за имена - Амэ, Юки... Ну, в общем, вот так получилось. Во-вторых, я уже говорил: Юки ко мне совсем не привязана. Что бы я ей ни ска-зал - даже ухом не поведет. И в целом как отец я оказался не у дел. Хотя дочь свою я люблю. Единственный ребенок, что говорить. Только по-мочь ей ничем не могу. Руки связаны. Не дотя-нуться...

И он снова уставился на зеленую сетку меж сосен. Совсем смеркалось. Лишь мячи для голь-фа все белели в траве, словно кто-то рассыпал по лужайке корзину берцовых костей.

- Но вы же понимаете, что дальше так про-должаться не может! - сказал я. - Мать ее по уши в работе, носится по всему свету, о ребенке подумать некогда. Да и самого ребенка забывает где ни попадя. Бросает без денег в отеле на Хок-кайдо - и вспоминает об этом только через три дня. Три дня! Ребенок кое-как возвращается в Токио, сидит один в квартире безвылазно, с ут-ра до вечера слушает рок и питается пирожными да всяким мусором из 'Макдональдса'. В школу не ходит. Друзей нет. Такую ситуацию, как ни крути, нормальной назвать нельзя. Не знаю... Вы, конечно, вправе сказать: мол, не лезь в чу-жую семью, без твоих советов обойдемся. Толь-ко ей от этого легче не станет. Может, я рассуж-

352

даю слишком прагматично, или слишком ра-ционально, или с позиции упертого среднего

класса?

- Да нет, ты прав на все сто, - произнес Хираку Макимура. И медленно кивнул. - Все так. Мне тебе нечего возразить. Ты прав даже на двести процентов. Именно потому я хотел с тобой посо-ветоваться. И потому же тебя сюда пригласил.

Нехорошее предчувствие охватило меня. Ло-шадь пала. Индейцы больше не бьют в свои там-тамы. Слишком тихо... Я потер пальцами виски.

- Я вот о чем. Ты бы, парень, присмотрел за Юки в ближайшее время, - сказал он. - Да, в об-щем, и присматривать особо не требуется. Просто встречайся с ней понемногу - и все. Каждый день по два-три часа. Ходите куда-нибудь, ешьте вмес-те что-нибудь нормальное. И этого достаточно. А я тебе за это буду платить. Как домашнему репе-титору - с той лишь разницей, что учить никого не нужно. Я не знаю, сколько ты зарабатываешь, но, думаю, примерно столько же платить смогу. Все остальное время делай что хочешь. Только два часа в сутки общайся с ней. Ну как - интересное предложение? Я и с Амэ по телефону уже все об-судил. Она сейчас на Гавайях. Фотографирует. Я ей только идею подкинул - она сразу согласи-лась: мол, и правда, нужно тебя попросить... Она ведь по-своему тоже за Юки всерьез беспокоится. Просто человек не в себе немного. С нервами не все в порядке. Но талантлива страшно! И потому у нее мозги иногда срывает. Как крышку у парово-го котла. И тогда она забывает про все на свете. Ни одной реальной проблемы решить не способна.

353

С банальной таблицей умножения - и то не справ-ляется...

- Я не понимаю, - сказал я, вяло улыбаясь. - Вы что, ничего не видите? Девочке нужна роди-тельская любовь. Уверенность в том, что кто-то любит ее от всего сердца, совершенно бескорыст-но. Этого я ей дать не смогу никогда. Такое могут только родители. Вот что нужно осознать очень четко и вам, и вашей супруге. Это во-первых. Во-вторых, девочкам ее возраста во что бы то ни стало нужны друзья одного с ними возраста и пола. Будь у нее именно такая подруга, ей уже было бы гораз-до легче. А я - мужчина и гораздо старше ее. Кро-ме того, ни вы, ни ваша супруга меня совершенно не знаете. Тринадцатилетняя девочка - уже в ка-ком-то смысле женщина. Очень красивая, да еще и психика нестабильна. Как можно доверить та-кого ребенка абсолютно незнакомому мужчине? Что вы знаете обо мне, скажите честно? Да меня только что полиция задерживала по подозрению в убийстве! А если я человека убил, что тогда?

- Так это ты убил?

- Конечно нет! - возмутился я. Черт знает что: и папаша, и дочь задают один и тот же вопрос... - Никого я не убивал.

- Ну вот и хорошо. Я тебе верю. Раз ты гово-ришь, что не убивал, - значит, не убивал.

- А с чего это вы мне верите?

- У тебя не тот тип. Ты не способен убить чело-века. И ребенка изнасиловать не способен. Сразу видно, - сказал Хираку Макимура. - К тому же я доверяю чутью своей дочери. У Юки, видишь ли, с раннего детства обостренная интуиция. Не такая,

354

как у всех. Как бы лучше сказать... Иногда даже страшно становится. Такая способность, вроде ме-диума. Иногда кажется, будто она видит то, что другим не видно. Знакомо тебе такое?

- В каком-то смысле, - ответил я.

- Думаю, это у нее от матери. Эксцентрич-ность. Только мать эту энергию направила в искус-ство. И получилось то, что называют талантом. А у Юки это направить пока еще некуда. Вот оно и копится без всякой цели, и переливается через край. Как вода из бочки... В общем, она вроде ме-диума. Материнская кровь, я же вижу. Во мне, на-пример, ничего подобного нет. Совершенно. Всей этой эксцентричности. И потому ни жена, ни дочь не принимают меня за своего. Да я и сам от жизни с ними вымотался - хуже некуда. На женщин до сих пор смотреть не могу. Ты не представляешь, чего мне стоило жить с этой парочкой под одной крышей! Амэ и Юки, будь все проклято. То дождь, то снег. Как прогноз паршивой погоды на завтра... Я, конечно, их обеих люблю. И сейчас еще звоню Амэ, болтаем с ней то и дело. Но жить с ними дву-мя больше никогда не хочу. Настоящий ад. Если у меня и был писательский талант когда-то - а он был! - эта жизнь сожрала его подчистую. Честное слово. Хотя, должен сказать, какую-то часть вре-мени я держался неплохо. Разгребая сугробы. Ка-чественно разгребая сугробы, как ты верно заме-тил. Отличное выражение... Да, так о чем это я?

- О том, почему вы решили, что мне можно ве-рить.

- Да... Я верю интуиции Юки. Юки верит тебе. Поэтому я верю тебе. И ты можешь верить мне.

355

Я не мерзавец. Иногда, бывает, пишу всякую ахи-нею, но мерзавцем никогда не был... - Он снова откашлялся и сплюнул на землю. - Ну как - ты согласен? Присмотреть за Юки, я имею в виду. Все, что ты говоришь, я понимаю прекрасно. Конечно, в обычной ситуации это должны делать сами роди-тели. Только эта ситуация - необычная. Как я уже сказал, у меня связаны руки. И, кроме тебя, мне совершенно некого попросить.

Я долго сидел и смотрел, как тает пена в моем бокале. Совершенно не представляя, что делать. Ну и семейка... Три шизофреника и их помощник Пятница. Тоже мне, Космические Робинзоны1...

- Я вовсе не против того, чтобы с нею встре-чаться, - сказал я. - Но только не каждый день. Во-первых, у меня своих дел хватает, а кроме того, я ненавижу встречаться с людьми по обязанности. Когда захотим, тогда и увидимся. Денег мне ваших не нужно. Я сейчас не бедствую, да и с Юки мы встречаемся, потому что друзья. А своих друзей я всегда угощаю сам. Вот только на таких услови-ях мы с вами и договоримся. Мне тоже нравится Юки. Иногда мы с ней очень весело проводим вре-мя. Но полностью отвечать за нее я не могу. Наде-юсь, это вы понимаете. Что бы с нею ни произо-шло - в конечном счете отвечать за это будете вы. Еще и поэтому я не хочу от вас никаких денег.

1 'Семья космических робинзонов' - американский комикс, по мотивам которого в 1960-х годах был снят фан-тастический телесериал 'Затерянные в космосе' (Lost in Space). В основе сюжета - мытарства семьи Робинсон, скитающейся от планеты к планете в поисках обратной дороги на Землю.

356

Хираку Макимура слушал меня и кивал головой. С каждым кивком складки у него под ушами слег-ка дрожали. Сколько ни играй в гольф - от этих складок уже не избавиться. Здесь помогла бы лишь кардинальная смена образа жизни. Но это ему уже не под силу. Если когда-то и было под силу, то очень давно.

- Я понимаю тебя. И уважаю твои принци-пы, - сказал он. - Но я вовсе не собираюсь взва-ливать на тебя никакую ответственность. Не думай об ответственности. Считай, что мы пришли к тебе на поклон и просим это сделать, потому что иного выбора у нас нет. Заметь, я с самого начала ни сло-ва не сказал об ответственности. А вопрос денег можно обсудить и потом. Я всегда возвращаю свои долги. Запомни это на будущее. А в данный мо-мент - может быть, ты и прав. Я доверяю тебе. Де-лай как хочешь. И если вдруг деньги понадобят-ся - сразу свяжись или со мной, или с Амэ. Не важно. Ни я, ни она в средствах не ограничены. Так что не стесняйся.

Я не ответил на это ни слова.

- Я сразу понял, что ты человек упрямый, - добавил он тогда.

- Да нет, не упрямый. Просто я действую в рамках своей системы, и все.

- Своя система... - повторил он. И снова ущипнул себя за ухо. - Сегодня это уже не имеет смысла! Все равно что ламповый усилитель собст-венной сборки. Чем тратить силы и время на то, чтобы это собрать, проще пойти в аудиомагазин и купить себе новенький на транзисторах. И де-шевле, и звучит получше. И если сломается, сразу

357

домой придут и починят, А будешь новый поку-пать -  и старый заберут по дешевке... В каше вре-мя  нет места индивидуальным системам. Согласен, было время, когда это представляло некую ценностъ. Но сейчас - не так. Сейчас все можно ку-пить за деньги, В том числе и человеческое мышле-ние. Сходил купил, что нужно, и подключаешь к своем жизни. Очень просто. И сразу используешь в свое удовольствие. Компонент 'А' подключаешь к компоненту 'Б'. Щелк - и готово. Устарело что-нибудь - сходил да заменил. Так удобнее. А бу-дешь цепляться за 'свою систему' - жизнь тебя выкинет на обочину. По принципу: кто любит срезать углы, тот .мешает уличному движению...

- Общество развитого капитализма? - уточ-нил я.

- Вот именно, - кивиул Хираку Макимура. И вновь погрузился в молчание.

Стало совсем темно. Где-то по соседству нервно выла собака. Кто-то, безбожно запинаясь, наигрывал на пианино сонату Моцарта. Хираку Макимура сидел на ступеньках веранды, глубоко о чем-то задумавшись, и потягивал пиво. Я же думал о том, что со дня моего возвращения в Токио встре-чаю исключительно странных людей. Готанда, две первоклассные шлюхи (одна из них умерла), два крутых полицейских инспектора, Хираку Макимура с его помощником-Пятницей... Чем дольше я всматривался в темноту сада под трели пианино и собачий вой, тем сильней мне казалось, что ре-альность вокруг тает и растворяется в кромешной тьме. Вещи и предметы плавились, перемешивались друг с другом и, утратив всякий смысл, сливались

358

в один общий Хаос. Элегантные пальцы Готанды на спине Кики; нескончаемый снег на улицах Сап-поро; Козочка Мэй, говорящая мне 'ку-ку'; пластмассовая линейка, шлепающая по раскрытой ладони полицейского инспектора; Человек-Овца, поджидающий меня во мраке гостиничных кори-доров - все теперь сливалось в единое целое... Может,- я проста устал? - подумал я. Но я не устал. Просто реальность вокруг меня вдруг рас-таяла. Растаяла и собралась в один хаотический шар. Нечто вроде космической сферы. При этом пианино все тренькало,  а собака все выла.. И кто-то пытался мне что-то сказать.. Кто-то пытался мне что-то...

- Эй, - позвал меня Хираку Макимура. Я поднял голову и пасмотрел на него.

- А ведь, ты знал эту женщину, верно? - сказал он. - Ту, котарую задушили... Я в газете прочел. Это же в отеле случилось? Ну вот. Написали, что ее личность не установлена. Что в ее сумочке на-шли только чужую визитку и что с хозяином визит-ки проводится дознание. Фамилии твоей не указа-но. Как мне сказал адвокат, полиции ты заявил, что ничего не знаешь... но ведь ты что-то знаешь, правда?

- Почему вы так думаете?

- Да так... - Он подобрал с земли клюшку для гольфа, выставил ее перед собой, словно меч, и продолжал говорить, пристально глядя на острие воображаемого клинка: - Показалось. Будто ты кого-то покрываешь, чего-то недоговариваешь. Интуиция, если хочешь, И чем дольше я с тобой говорю, тем больше мне так кажется. Ты весьма

359

привередлив по мелочам - но небрежен в обобще-ниях. Есть у тебя такая манера, словно мыслишь по заданному образцу. Любопытный характер. Чем-то на Юки похож. По жизни с трудом пробира-ешься. Окружающим понять тебя трудно. Осту-пился, упал - вся жизнь под откос, и никто тебе не поможет. В этом вы с Юки два сапога пара. Вот и на этот раз - считай, тебе крупно повезло. Гиб-лое это дело - полицию за нос водить. Сегодня ты выкрутился, но нет никаких гарантий, что выкру-тишься и завтра. 'Своя система мышления' - вещь неплохая, но если за нее все время цепляться, мож-но и лоб расшибить. Не те сейчас времена...

- Я-то как раз не цепляюсь, - сказал я. - Ско-рее это как движения в танце. Рефлекторные. Го-лова не думает, а тело помнит. И когда звучит музыка, тело само начинает двигаться, очень есте-ственно. И даже когда вокруг все меняется - не важно. Танец очень сложный. Нельзя отвлекаться на то, что вокруг происходит. Начнешь отвлекать-ся - собьешься с ритма. И будешь просто бездар-ностью. 'Не в струю'...

Хираку Макимура помолчал, глядя на кончик клюшки в вытянутой руке.

- Странный ты, - сказал он наконец. - Что-то ты мне напоминаешь... Но что?

- И действительно - что? - пожал я плечами. Ну, в самом деле, что я мог ему напоминать? Кар-тину Пикассо 'Голландская ваза и три бородатых всадника'?

- Но в целом не скрою: ты мне понравился, и я тебе доверяю. Так что уж сделай милость, при-смотри за Юки. А придет время - я тебя отблаго-

360

дарю. Свои долги я возвращаю всегда. Это я, по-моему, уже сказал?

- Да, я слышал...

- Ну вот и хорошо, - подытожил Хираку Ма-кимура. И небрежным жестом прислонил клюшку к перилам веранды. - Вот и поговорили.

- А что еще написали в газете? - спросил я.

- Да больше почти ничего. Что задушили чул-ком. Что отели высшей категории в городе - са-мое сложное место для расследования. Ни имен, ни свидетелей не найти. Что личность убитой уста-навливается. И все... Такие происшествия часто случаются. Очень скоро об этом забудут.

- Наверное, - сказал я.

- Хотя кое-кто, я думаю, не забудет, - доба-вил он.

- Похоже на то, - согласился я.

 

Сканирование: Янко Слава (библиотека Fort / Da) yanko_slava@yahoo.com  | | http://yanko.lib.ru ||  http://yankos.chat.ru/ya.html | Icq# 75088656
update
12.09.01

Литературно-художественное издание

Харуки Мураками DANCE, DANCE, DANCE...

Идея и оформление серии Вадима Назарова Ответственный редактор Марина Стукалина

Литературный редактор Максим Немцов

Художественный редактор Алексей Горбачев

Технический редактор Татьяна Харитонова

Корректор Людмила Комарова

Верстка Наталии Нагиной

Налоговая льгота - общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2; 953000 - книги, брошюры.

Подписано в печать 01.04.2001.

Формат издания 84х90'/32. Печать высокая.

Тираж 10 000 экз. Усл. печ. л. 16,10.

Заказ ? 429.

ИД ? 02164 от 28.06.2000. 'Торгово-издательский дом 'Амфора"'. 197022, Санкт-Петербург, наб. реки Карповки, д. 23. E-mail: amphora@mail.ru

Отпечатано с диапозитивов в ФГУП 'Печатный двор' им. А. М. Горького

Министерства РФ по делам печати,

телерадиовещания и средств массовых коммуникаций.

197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.

торгово-издательский дом 'Амфора' представляет

Серия 'Новый Век'

Приз за наиболее удачное оформление серии

Уникальная коллекция романов,

представляющих всю палитру

'литературы для избранных'.

До сих пор ни один из романов,

выходивших в рамках 'Нового Века',

не обходился без того,

чтобы не получить премию

'Роман месяца' или 'Книга недели'.

В данной серии вышли и готовятся к выходу:

Мишель Турнье 'Пятница'

Милан Кундера 'Шутка'

Милан Кундера 'Невыносимая легкость бытия'

Стефан Гейм

'Агасфер'

Стефан Гейм

'Книга царя Давида'

торгово-издательский дом 'Амфора' представляет

Сильви Жермен

'Книга ночей'

Сильви Жермен 'Дни гнева'

Анджела Картер

'Адские машины желания доктора Хоффмана'

Павел Крусанов 'Укус ангела'

Лаура Эскивель 'Шоколад на крутом кипятке'

Кэндзабуро Оэ

'Объяли меня воды до души моей...'

Харуки Мураками 'Охота на овец'

Станислав Лем 'Футурологический конгресс'

Марио Варгас Льоса 'Литума в Андах'

Ален Роб-Грийе 'Проект революции в Нью-Йорке'

Горан Петрович

'Атлас, составленный небом'

торгово-издательский дом 'Амфора' представляет

Амос Тутуола 'Путешествие в Город Мертвых'

Исаак Башевис Зингер 'Шоша'

Исаак Башевис Зингер

'Мешуга'

Исаак Башевис Зингер 'Фокусник из Люблина'

Милорад Павич 'Стеклянная улитка'

Милорад Павич

'Русская борзая'

Эрнст Юнгер

'Гелиополь'

Петер Хандке 'Страх вратаря перед одиннадцатиметровым'

Орхан Памук 'Черная книга'

Брайан Олдис 'Освобожденный Франкенштейн'

Агота Кристоф 'Толстая тетрадь'

торгово-издательский дом 'Амфора' представляет

Серия 'Гербарий'

Серия представляет женщин-писательниц, чьи произведения по праву считаются

классикой XX века,

а также новые интересные имена.

'Гербарий' - это блистательная коллекция

книг, отвечающих вкусам самых

взыскательных читательниц.

Серия 'Александрийская библиотека'

Самые знаменитые философские

и мистические трактаты

в истории человечества.

В рамках 'Александрийской библиотеки'

китаец Чжуан-цзы встречается с греком Оригеном,

а скандинавская Эдда - со священными письменами индейцев майя.

Серия 'Эврика'

Взгляд на мироздание, каким оно предстает

на пороге Третьего тысячелетия. Ведущие ученые мира доступным языком

расскажут вам о том, что за реальность нас окружает.

торгово-издательский дом 'Амфора' представляет

Серия 'Наша Марка'

Бестселлеры завтрашнего дня.

Возрождение русской литературы.

В рамках этой серии собраны романы,

о которых станут говорить как о 'бронзовом веке' литературы.

Серия 'Личная библиотека Борхеса'

Премия 'Лучшая книжная серия года' по версии 'Независимой Газеты'

Специально для русскоязычного читателя Борхес, 'величайший библиотекарь истории',

отобрал книги, прочитав которые

вы получаете образование более полное,

чем способна дать Сорбонна.

Серия 'MillenniuM'

Впервые в истории отечественного

книгоиздания собрания сочинений

всех наиболее культовых авторов

уходящего тысячелетия издаются

в рамках единой серии. С классическими текстами Кафки и Пруста

здесь соседствуют бестселлеры Пинчона и Дёблина.

По вопросам поставок обращайтесь:

Торгово-издательский дом 'Амфора'

Москва:

ул. Судостроительная, д. 30, корп. 1, подъезд 4 (рядом с метро 'Коломенская') Телефон/факс: (095) 116-68-06

Санкт- Петербург:

197022, наб. реки Карповки, д. 23

Телефон/факс: (812)346-04-51, 346-22-71