Майкл Фрейн

КОПЕНГАГЕН

Действие первое

Маргрет        Но почему?

Бор                             Ты все еще думаешь об этом?

Маргрет        Почему он приехал в Копенгаген?

Бор                             Какая разница, дорогая? Сейчас мы, все трое, умерли, нас нет.

Маргрет        Некоторые вопросы живут гораздо дольше тех, кто их задал. Не исчезают до конца, как призраки. Ищут свои ответы, которых не нашли при жизни вопрошавшие.

Бор                             На некоторые вопросы не стоит искать ответы.

Маргрет        Почему он приехал? Что он пытался сказать тебе?

Бор                             Но позднее он дал объяснения.

Маргрет        Он объяснял снова и снова. С каждым разом его объяснения становились все более туманными.

Бор                             Возможно все сводится к очень простому: он хотел побеседовать.

Маргрет        Побеседовать? С врагами? В разгар войны?

Бор                             Маргрет, любовь моя, мы вряд ли были врагами.

Маргрет        Но шел тысяча девятьсот сорок первый год!

Бор                             Гейзенберг был одним из наших старых друзей.

Маргрет        Гейзенберг был немцем, мы - датчанами. Мы были оккупированы немцами.

Бор                             Безусловно, это ставило нас в затруднительное положение.

Маргрет        Я никогда не видела тебя рассерженным на кого-то больше чем в тот вечер на Гейзенберга.

Бор                             Не буду спорить, но я полагаю, что оставался в высшей степени спокоен.

Маргрет        Уж я-то знаю, когда ты сердишься.

Бор                             Ему было также нелегко как и нам.

Маргрет        Но почему тогда он сделал это? Сейчас никто не пострадает, сейчас ни кого не предать.

Бор                             Сомневаюсь, что он по-настоящему знал это сам.

Маргрет        И он не был нашим другом. Не был, после того визита. Это был конец знаменитой дружбы Нильса Бора и Вернера Гейзенберга.

Гейзенберг Да, сейчас мы все умерли, нас нет, и обо мне мир помнит только два факта. Первый - это принцип неопределенности, и второй - это мое таинственное посещение Нильса Бора в Копенгагене в сорок первом. Каждый понимает неопределенность. Или думает, что понимает. Никто не понимает моей поездки в Копенгаген. Я объясняю ее снова и снова. Самому Бору. И Маргрет. Следователям и офицерам разведки, журналистам и историкам. Чем больше я объясняю, тем глубже становится неопределенность. Что ж, буду рад предпринять еще одну попытку. Сейчас мы все умерли, нас нет. Сейчас никто не пострадает, сейчас ни кого не предать.

Маргрет        Знаешь ли, он никогда не нравился мне до конца. Похоже теперь я могу сказать тебе это.

Бор                             Нравился. В двадцатые, когда он первый раз сюда приехал? Конечно нравился. На пляже в Тисвильде, с нами и мальчиками? Он был членом семьи.

Маргрет        Даже тогда в нем было что-то чужое.

Бор                             Такой живой, энергичный.

Маргрет        Слишком живой. Слишком энергичный.

Бор                             Эти горящие внимательные глаза.

Маргрет        Слишком горящие. Слишком внимательные.

Бор                             Ну, он был великим физиком. Про это я никогда не скажу обратного.

Маргрет        Все они были замечательными, все люди, приехавшие в Копенгаген работать с тобой. У тебя здесь в разное время перебывали почти все великие первопроходцы в области атомной теории.

Бор                             И чем больше я думаю об этом, тем чаще прихожу к мысли, что Гейзенберг был величайшим из всех них.

Гейзенберг    Итак, кем был Бор? Он был первым из всех нас, отцом всех нас. Современная атомная физика началась, когда Бор понял, что квантовая теория приложима к материи точно также, как и к энергии. Тысяча девятьсот тринадцатый год. Все, что мы сделали основано на этом его великом озарении.

Бор                             Когда думаешь о том, что впервые он приехал сюда в двадцать четвертом году в качестве моего ассистента:

Гейзенберг    Я только что закончил свою докторскую диссертацию, и Бор был самым известным атомным физиком в мире.

Бор                             : и всего лишь через год он открыл квантовую механику.

Маргрет        Она появилась, потому что он работал с тобой.

Бор                             Через три он получил неопределенность.

Маргрет        А ты закончил дополнительность.

Бор                             Мы обсуждали друг с другом оба принципа.

Гейзенберг    Мы совместно провели большую часть наших лучших исследований.

Бор                             Гейзенберг всегда направлял на верный путь.

Гейзенберг    Бор придавал всему смысл.

Бор                             Мы работали как предприятие.

Гейзенберг    Председатель и финансовый директор.

Бор                             Отец и сын.

Гейзенберг    Семейное предприятие.

Маргрет        Несмотря на то, что у нас были свои сыновья.

Бор                             Даже после того как он перестал быть моим ассистентом мы очень долго продолжали работать вместе.

Гейзенберг    Очень долго, даже после того как я уехал из Копенгагена  в двадцать седьмом, и вернулся в Германию. Очень долго, даже после того как у меня появилась и кафедра и своя семья.

Маргрет        Затем к власти пришли нацисты...

Бор                             И работать вместе становилось все более и более трудно. Когда разразилась война - это стало невозможно. До того дня в сорок первом году.

Маргрет        Когда сотрудничество прекратилась навсегда.

Бор                             Да. Почему он сделал это?

Гейзенберг    Сентябрь тысяча девятьсот сорок первого. В течении многих лет я считал что это было в октябре.

Маргрет        Сентябрь. Конец сентября.

Бор                             Память - любопытный тип дневника.      

Гейзенберг    Открываешь страницы, и все четкие заголовки и аккуратные записи растворяются вокруг тебя.

Бор                             И ты шагаешь через страницы в месяцы и сами дни.

Маргрет        Прошлое становится настоящим в твоей голове.

Гейзенберг    Сентябрь, тысяча девятьсот сорок первый год, Копенгаген:. И сразу - со своим коллегой Карлом фон Вайцзекером схожу с ночного поезда из Берлина. Обыкновенные гражданские костюмы и плащи среди всего этого скопления серых мундиров Вермахта, прибывшего с нами, всех золотых морских аксельбантов, всей отлично пошитой черноты СС. В моей сумке лежит текст лекции, которую я должен прочитать. В моей голове другая информация, которую следует доставить. Лекция - по астрофизике. Текст в моей голове - гораздо сложней.

Бор                             Просто мы не могли пойти на лекцию.

Маргрет        Конечно нет, если он читал ее в Немецком Культурном Институте - это пропагандистская организация нацистов.

Бор                             Он должен был понимать, что мы думаем об этом.

Гейзенберг    Вайцзекер был моим Иоанном Крестителем, он писал Бору, предупреждал о моем прибытии.

Маргрет        Он хочет тебя видеть?

Бор                            Я полагаю, он для этого и приехал.

Гейзенберг    Но как договориться с Бором о настоящей встрече?

Маргрет        Он наверняка хочет сказать что-то весьма важное.

Гейзенберг    Она должна казаться естественной. Она должна быть конфиденциальной.

Маргрет        Правда ведь ты не думаешь приглашать его в дом?

Бор                             Очевидно, что именно на это он и надеется.

Маргрет        Нильс! Они же оккупировали нашу страну!

Бор                             Он это не они.

Маргрет        Он один из них.

Гейзенберг    Во-первых, есть официальный визит на рабочее место Бора, в Институт теоретической физики, с неловким ленчем в его старой доброй столовой. Шансов для разговора с Бором конечно никаких. Да и вообще есть ли он там? Там Розенталь: думаю Петерсен: почти наверняка Кристиан Мёллер: Это как во сне. Никак не сфокусироваться на точных деталях обстановки вокруг тебя. Во главе стола - неужели Бор? Я поворачиваюсь посмотреть, и это Бор, это Розенталь, это Мёллер, это всякий кого я туда сажаю: Однако, трудная ситуация - это я помню достаточно ясно.

Бор                             Это было бедствием. Он произвел очень плохое впечатление. Оккупация Дании прискорбна. Однако оккупация Польши приемлема в полной мере. Теперь Германия точно должна выиграть войну.

Гейзенберг    Наши танки почти у Москвы. Что может остановить нас? Разве что только одно. Только одно.

Бор                             Конечно он знает, что за ним следят. Нужно помнить об этом. Он должен быть осторожен в своих высказываниях.

Маргрет        Или ему больше не позволят выезжать заграницу.

Бор                             Любовь моя, Гестапо установило микрофоны в его доме. Он говорил об этом Гаудсмиту, когда был в Америке. СС арестовывало и допрашивало его в подвале на Принц-Альбрехт штрассе.

Маргрет        А затем они снова его отпустили.

Гейзенберг    Не удивлюсь, если они даже не подозревают, насколько мучительно трудно было получить разрешение на эту поездку. Жалкие прошения к Партии, унизительные попытки воспользоваться связями в Министерстве иностранных дел.

Маргрет        Как он выглядит? Сильно изменился?

Бор                             Немного повзрослел.

Маргрет        Я все еще думаю о нем как о юноше.

Бор                             Ему около сорока. Профессор средних лет, быстро нагоняющий остальных.

Маргрет        Все еще хочешь пригласить его сюда?

Бор                             Давай подойдем к этому рационально, научными методами, и подсчитаем доводы за и против. Во-первых Гейзенберг наш друг:

Маргрет        Во-первых Гейзенберг немец.

Бор                             Белый еврей - так его называют нацисты. Он преподавал теорию относительности, а ему говорили, что ее выдумал еврейский физик. Он не мог называть имени Эйнштейна, но продолжал усердно работать с относительностью, несмотря на все самые жуткие нападки.

Маргрет        Все настоящие евреи потеряли работу. А он все еще преподает.

Бор                             Преподает относительность.

Маргрет        Он профессор в Лейпциге.

Бор                             В Лейпциге, да. А не в Мюнхене. Они не дают ему кафедры в Мюнхене.

Маргрет        Он мог бы быть в Колумбийском университете.

Бор                             Или в Чикаго. У него были предложения от обоих университетов.

Маргрет        Он не покинет Германию.

Бор                             Он хочет быть там и отстраивать заново немецкую науку когда не станет Гитлера. Он говорил об этом Гаудсмиту.

Маргрет        Но если за ним следят, то все будет в протоколах. С кем встречается. Что говорит. Что ему отвечают.

Гейзенберг    Я распространяю свою поднадзорность как инфекционное заболевание. Но затем узнаю, что за Бором тоже ведется слежка.

Маргрет        Но ты же знаешь, что за тобой тоже следят.

Бор                             Гестапо?

Гейзенберг    Сознает ли он это?

Бор                             Мне скрывать нечего.

Маргрет        Наши друзья датчане. Если они заподозрят тебя в коллаборационизме, им покажется, что ты самым чудовищным образом предал их веру в тебя.

Бор                             Вряд ли приглашение на обед старого друга можно назвать коллаборационизмом.

Маргрет        Это могло бы показаться коллаборационизмом.

Бор                             Да. Он ставит нас в затруднительное положение.

Маргрет        Никогда его не прощу.

Бор                             Наверняка у него есть на это серьезные причины. Наверняка у него есть очень серьезные причины.

Гейзенберг    Похоже, ситуация будет весьма щекотливой.

Маргрет        Ты не будешь говорить о политике?

Бор                             Мы будем держаться физики. Я прихожу к выводу, что он хочет поговорить со мной именно о физике.

Маргрет        Я думаю, ты также должен понимать, что мы с тобой не единственные, кто слышит то, что говорится в этом доме. Если хочешь поговорить с глазу на глаз то лучше выйди на свежий воздух.

Бор                             Я не захочу приватных бесед.

Маргрет        Вы могли бы вместе пойти на одну из твоих прогулок.

Гейзенберг    Буду ли я в состоянии предложить прогулку?

Бор                             Я не думаю что мы отправимся на какие-либо прогулки. Что бы он ни хотел сказать, он может это сказать там, где его может услышать любой человек.

Маргрет        Возможно это какая-то новая идея, и он хочет увидеть твою реакцию на нее?

Бор                             Тогда что это может быть? Где мы можем перейти на новый виток?

Маргрет        Итак, сейчас конечно твое любопытство разбужено несмотря ни на что.

Гейзенберг    Итак, сейчас сквозь осенние сумерки я подхожу к дому Бора в Нью-Карлсберге. Преследуемый, вероятно, своей невидимой тенью. Что я чувствую? Конечно страх - страх который всегда чувствуешь к учителю, руководителю, отцу.  Гораздо больший страх - за то, что я должен сказать. За то, как это выразить. Как выставить это на первый план. Самое страшное - думать о том, что случится, если я потерплю неудачу.

Маргрет        Это никак не связано с войной?

Бор                             Гейзенберг физик-теоретик. Не думаю, что кто-нибудь уже открыл способы использования теоретической физики для убийства людей.

Маргрет        Не может ли это быть чем-то из области расщепления атомного ядра?

Бор                             Расщепления ядра? Зачем ему хотеть говорить со мной о расщеплении?

Маргрет        Потому что ты над ним работаешь.

Бор                             Но Гейзенберг - нет.

Маргрет        Неужели? Похоже в мире все кроме него работают над этим. А ты - общепризнанный авторитет.

Бор                             Он ничего не публиковал по расщеплению.

Маргрет        Но именно Гейзенберг первым провел всю работу по физике ядра. И он тогда советовался с тобой, советовался с тобой по каждому шагу.

Бор                             Это было давно, в тридцать втором году. Расщепление выплыло только в последние три года.

Маргрет        Но если немцы разрабатывают какое-то оружие  на основе расщепления ядра:

Бор                             Любовь моя, никто не собирается разрабатывать оружия на основе расщепления ядра.

Маргрет        Но если бы немцы пытались разработать такое оружие, то наверняка к ней привлекли бы Гейзенберга.

Бор                             В хороших немецких физиках недостатка нет.

Маргрет        В хороших немецких физиках недостатка нет в Америке и Британии.

Бор                             Просто уехали евреи.

Гейзенберг    Эйнштейн, Вольфганг Паули, Макс Борн: Отто Фриш, Лиза Майтнер: Ведь это мы когда-то выпустили в мир теоретическую физику.

Маргрет        Так кто же еще работает в Германии?

Бор                             Зоммерфельд конечно. Фон Лауэ.

Маргрет        Старик.

Бор                             Вирц. Хартек.

Маргрет        Гейзенберг на голову выше их всех.

Бор                             Отто Ган - он еще там. В конце концов это он открыл расщепление ядра.

Маргрет        Ган - химик. Я полагала, что то, что открыл Ган:

Бор                             : четырьмя годами ранее открыл Энрико Ферми в Риме. Да, просто он не понял, что это расщепление. Не всякому придет в голову, что атом урана распался, превратившись в атом бария и атом криптона. А Ган и Штрассман провели эксперименты и зарегистрировали барий.

Маргрет        Ферми в Чикаго.

Бор                             Его жена - еврейка.

Маргрет        То есть Гейзенберг будет руководить исследованиями?

Бор                             Маргрет, нет никаких исследований! Джон Уилер и я провели их все в тысяча девятьсот тридцать девятом. Одним из наших выводов стало доказательство невозможности производства какого-либо оружия на основе расщепления ядра в обозримом будущем.

Маргрет        Почему же тогда все до сих пор работают над этим?

Бор                             Потому что в этом есть что-то от волшебства. Стреляешь нейтроном в ядро атома урана и он раскалывается на два других элемента. Именно это и пытались делать алхимики - превращать один элемент в другой.

Маргрет        Так почему он приехал?

Бор                             Теперь разбужено твое любопытство.

Маргрет        Мои дурные предчувствия.

Гейзенберг    Знакомый хруст гравия под ногами, входная дверь Бора, рывок за знакомую рукоять звонка. Страх, да. И другое ощущение, ставшее до боли знакомым за прошедший год. Смесь самомнения и абсолютно беспомощного абсурда -из двух миллиардов людей, живущих на свете, именно я назначен терпеть груз этой невероятной ответственности: Тяжелая дверь начала открываться.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг!

Гейзенберг    Мой дорогой Бор!

Маргрет        И конечно как только их взгляды встретились всякая настороженность улетучилась. Былой огонь разгорелся из пепла. Если бы мы просто могли перескочить через все маленькие предательские предварительные обмены любезностями:

Гейзенберг    Я несказанно тронут тем, что вы сочли возможным пригласить меня.

Бор                             Мы должны пытаться продолжать вести себя как люди.

Гейзенберг    Я понимаю в какую затруднительную ситуацию вы себя ставите.

Бор                            Вряд ли в другой день у нас был бы шанс на что либо большее рукопожатия за ленчем.

Гейзенберг    И я не видел Маргрет:

Бор                             С тех пор как ты был здесь четыре года назад.

Маргрет        Нильс прав. Вы выглядите старше.

Гейзенберг    Я надеялся увидеть вас в тридцать восьмом году на конгрессе в Варшаве:

Бор                             Уверен у тебя произошли какие-то личные неприятности:

Гейзенберг    Небольшое дело в Берлине.

Маргрет        На Принц-Альберт штрассе?

Гейзенберг    Легкое взаимонепонимание.

Бор                             Да, мы наслышаны.  Мне очень жаль.

Гейзенберг    Всякое случается. Сейчас вопрос решен. Благополучно решен. Полностью решен: Мы все должны были увидеться в Цюрихе:

Бор                             В сентябре тридцать девятого.

Гейзенберг    И, конечно, печально:

Бор                             Для нас тоже печально.

Маргрет        Все гораздо печальней для множества людей.

Гейзенберг    Да, несомненно.

Бор                             Вот такие дела.

Гейзенберг    Что поделать:

Маргрет        Что тут нам всем поделать, при нынешних обстоятельствах?

Гейзенберг    Ничего. Как мальчики?

Маргрет        Хорошо, спасибо. Как Элизабет? Как дети?

Гейзенберг    Очень хорошо. Передавали огромный привет, конечно.

Маргрет        Они так хотели увидеться, несмотря ни на что! Но наступил такой момент, они так старались не смотреть друг другу в глаза, что вряд ли видели друг друга вообще.

Гейзенберг    Не удивлюсь, если вы даже не представляете, что для меня значит вернуться сюда, в Копенгаген. В этот дом. За последние несколько лет я попал в некоторую изоляцию.

Бор                             Могу себе представить.

Маргрет        Меня он почти не замечал. Время от времени, прикрываясь выражением учтивой заинтересованности, я наблюдала за ним, за его сопротивлением.

Гейзенберг    Здесь были трудные времена?

Бор                             Трудные?

Маргрет        Конечно. Он должен был об этом спросить, чтобы не возвращаться к этой теме.

Бор                             Трудные: Что я могу сказать? Дело пока еще не дошло до такого грубого обращения, которое имеет место в прочих местах. Расовые законы не вступили в полную силу.

Маргрет        Пока не вступили.

Бор                             Несколько месяцев назад начали высылать коммунистов и прочих анти-германских элементов.

Гейзенберг    Но тебя лично:?

Бор                             Меня оставили в полной изоляции.

Гейзенберг    Я беспокоился за тебя.

Бор                             Очень мило с твоей стороны. Хотя до приезда сюда, в Лейпциге, у тебя не было причин для бессонных ночей.

Маргрет        Снова тишина. Он выполнил свой долг. Теперь он может направить разговор в более приятное русло.

Гейзенберг    Ты все еще ходишь под парусом?

Бор                             Под парусом?

Маргрет        Не лучшее начало.

Бор                             Нет, не хожу.

Гейзенберг    Ведь Зунд[1]:?

Бор                             Заминирован.

Гейзенберг    Да, да, конечно.

Маргрет        Я надеюсь, он не собирается спрашивать Нильса, катался ли он на лыжах.

Гейзенберг    Тебе удалось покататься на лыжах?

Бор                             Кататься на лыжах? В Дании?

Гейзенберг    В Норвегии. Ты обычно катался в Норвегии.

Бор                             Да, обычно катался.

Гейзенберг    Но поскольку Норвегия тоже: ну:

Бор                             Тоже оккупирована? Да, теперь это сделать гораздо проще. Говоря о фактах, я полагаю теперь мы можем проводить отпуск практически в любом месте Европы.

Гейзенберг    Простите меня. Я и не думал об этом в таком аспекте.

Бор                             Возможно я принимаю все слишком близко к сердцу.

Гейзенберг    Конечно нет. Мне следовало сначала подумать.

Маргрет        Он наверняка уже начал жалеть, что сейчас снова не сидит на Принц-Альберт штрассе.

Гейзенберг    Я не думаю, что вы когда-либо еще захотите приехать в Германию:

Маргрет        Мальчик полный идиот.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг, весьма легко впасть в заблуждение и счесть что граждане маленькой страны, маленькой захваченной страны, расчетливо и беспощадно захваченной своим более мощным соседом, не обладают ровно таким же чувством национальной гордости, как и их захватчики, и такой же любовью к своей стране.

Маргрет        Нильс, мы же договорились.

Бор                             Говорить о физике, да.

Маргрет        Не о политике.

Бор                             Приношу свои извинения.

Гейзенберг    Нет, нет - я просто хотел сказать, что у меня все еще есть тот старый лыжный домик в Байришцелле. И если каким-то образом: в любое время:тебе вдруг захочется:

Бор                             Очень любезно с твоей стороны.

Гейзенберг    Фрау Шумахер из пекарни - помнишь ее?

Бор                             Я помню фрау Шумахер.

Гейзенберг    Ключ все также у нее.

Бор                             Возможно Маргрет даже догадается заранее пришить мне на лыжный костюм желтую звезду.

Гейзенберг    Да. Да. Глупо было говорить.

Маргрет        Снова тишина. Первые слабые искорки потухли, и пепел стал воистину холодным. Но теперь я даже его немного жалела, правда. Сидеть здесь, не ожидая ни от кого помощи, посреди людей, которые его ненавидят, совершенно одному напротив нас двоих. Он снова выглядел моложе, выглядел как тот мальчик, который приехал сюда впервые в 1924. Моложе чем сейчас выглядел бы Кристиан. Застенчивый и самонадеянный, желающий чтобы его любили. Тоскующий по дому, и довольный, что наконец он далеко от него. И, да, это грустно, поскольку Нильс любил его, был ему отцом.

Гейзенберг    Итак: над чем ты сейчас работаешь?

Маргрет        Единственное, что ему остается, это двигаться вперед.

Бор                             В основном расщепление ядра.

Гейзенберг    Я видел несколько статей в Физкал Ревью. Отношения диапазонов скоростей частиц при делении:?

Бор                             И кое-что о взаимодействии ядер с дейтронами[2]. А ты?

Гейзенберг    Над разными вещами.

Маргрет        Расщепление?

Гейзенберг    Иногда я очень завидую вам, у вас есть циклотрон.

Маргрет        Почему? вы что, сами работаете над делением ядра?

Гейзенберг    Их в Америке более тридцати, а во всей Германии: ну: вы, во всяком случае, все еще ездите за город?

Бор                             Все также ездим в Тисвильде. Да.

Маргрет        Так что вы говорили, во всей Германии :

Бор                             Нет ни одного циклотрона.

Гейзенберг    Так красиво в это время года. В Тисвильде.

Бор                             Ведь ты приехал не забирать циклотрон, не так ли? Ведь не за этим ты приехал в Копенгаген?

Гейзенберг    Нет, не за этим я приехал в Копенгаген.

Бор                             Прошу прощения. Мы не должны делать поспешные выводы.

Гейзенберг    Да, никто из нас не должен делать поспешные выводы любого рода.

Маргрет        Мы должны терпеливо ждать, пока нам их не сообщат.

Гейзенберг    Не всегда легко что-то объяснить всему миру.

Бор                             Я понимаю, что наши слова могут иметь большее количество слушателей,- мы всегда должны это сознавать. Но отсутствие циклотронов в Германии точно не является военной тайной.

Гейзенберг    Я не имею ни малейшего понятия, что является тайной, а что - нет.

Бор                             Также не секрет и то, почему их там нет. Ты сказать не можешь, а я могу. Потому что нацисты систематически подрывали теоретическую физику. Ты спросишь - почему? Потому, что в этой области работало много евреев. А почему много евреев? Потому, что теоретическая физика, того типа, которой занимался Эйнштейн, Шредингер и Паули, Борн и Зоммерфельд, ты и я, всегда считалась Германией наукой подчиненной экспериментальной физике, и теоретические кафедры и лектории были единственными местами, которые могли получить евреи.

Маргрет        Физика, да? Физика.

Бор                             Это физика.

Маргрет        Это также и политика.

Гейзенберг    Иногда две вещи мучительно трудно разводить порознь.

Бор                             Так ты видел те две статьи, а я за последнее время ничего твоего не читал.

Гейзенберг    А ничего и не было.

Бор                             На тебя это не похоже. Слишком много преподаешь?

Гейзенберг    Я не преподаю. Сейчас.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг, они же не выкинули тебя с твоей кафедры в Лейпциге? Ведь ты приехал не за тем, чтобы сообщить нам об этом?

Гейзенберг    Нет, я все еще в Лейпциге. Несколько раз в неделю.

Бор                             А остальное время?

Гейзенберг    В других местах. Проблема в том, что работы становиться больше, а не меньше.

Бор                             Кажется я понимаю.

Гейзенберг    Ты поддерживаешь связь с нашими друзьями в Англии? Борном? Чедвиком?

Бор                             Гейзенберг, мы оккупированы Германией. Германия в состоянии войны с Англией.

Гейзенберг    Я думал, что вы все еще каким-то образом общаетесь. Или с Американцами? Мы же не воюем с Америкой.

Маргрет        Пока не воюете.

Гейзенберг    Никаких новостей из Принстона от Паули? Гаудсмита? Ферми?

Бор                             А что ты хочешь узнать?

Гейзенберг    Я просто полюбопытствовал: На днях я вспоминал Роберта Оппенгеймера. Я затеял большую драку с ним в Чикаго в тридцать девятом.

Бор                             По поводу мезонов.

Гейзенберг    Он все еще работает с мезонами?

Бор                             Не имею ни малейшего представления.

Маргрет        Нашим единственным иностранным гостем был немец. В марте у нас был ваш друг Вайцзекер.

Гейзенберг Мой друг? Он также, надеюсь, и Ваш друг. Вы знаете, что он приехал в Копенгаген со мной? Он очень надеется снова встретиться с вами.

Маргрет        В марте он нанес нам визит вместе с главой Немецкого культурного института.

Гейзенберг    Сожалею об этом. Он сделал это из лучших побуждений. Может быть он не объяснил вам, что Институт работает под эгидой отдела культуры Министерства иностранных дел. У нас есть хорошие друзья в дипломатическом корпусе. В частности здесь, в посольстве.

Бор                             Конечно. Я был знаком с его отцом, когда тот был в 20-х послом в Копенгагене.

Гейзенберг    Знаете, дипломатический корпус с тех пор почти не изменился.

Бор                             Теперь это министерство нацистского правительства.

Гейзенберг    Германия сложнее, чем она может казаться извне. Различные органы власти имеют разные традиции. Некоторые департаменты непоколебимо держатся своей уникальности, несмотря на все попытки реформ. Особенно это касается дипломатического корпуса. Ты же знаешь, как все дипломаты вросли в свои старомодные традиции. Наши люди здесь в посольстве весьма старомодны в манере использования своего влияния. Они бы точно попытались понять, что определенные местные жители способны работать только когда их не беспокоят.

Бор                             То есть ты говоришь, что я нахожусь под покровительством твоих друзей из посольства?

Гейзенберг    Я хочу сказать, раз уж Вайцзекер потерпел неудачу и не смог внести ясность,  что ты найдешь там приятную компанию. Уверен, они сочтут за честь если ты время от времени сможешь принимать их приглашения.

Бор                             На коктейли в немецком посольстве? На кофе и пирожные с представителями нацистов?

Гейзенберг    Может быть на чтение лекций. В дискуссионные группы. Социальные контакты любого рода могут стать полезными.

Бор                             Уверен что могут.

Гейзенберг    Чрезвычайно полезными, при определенных обстоятельствах.

Бор                             При каких обстоятельствах?

Гейзенберг    Я думаю мы оба знаем каких.

Бор                             Потому, что я наполовину еврей?

Гейзенберг    Все мы время от времени нуждаемся в помощи наших друзей.

Бор                             Ты за этим приехал в Копенгаген? Приглашаешь меня на места для зрителей в немецком посольстве, где я из окна смогу наблюдать высылку моих сограждан-датчан?

Гейзенберг    Бор, прошу тебя! Прошу тебя! Что я еще могу поделать? Чем я еще могу вам помочь? Я понимаю, что это невероятно трудная для тебя ситуация. Она не менее трудна и для меня.

Бор                             Да, прошу меня извинить. Я уверен, ты также действуешь из лучших побуждений.

Гейзенберг    Забудь все, что я тебе сказал. Если нет:

Бор                             Если нет необходимости помнить об  этом.

Гейзенберг    В любом случае я приехал не за этим.

Маргрет        Может быть вы просто скажете то, что хотите сказать.

Гейзенберг    В старые добрые времена ты и я регулярно совершали вечерние прогулки.

Бор                             Частенько. Да. В старые времена.

Гейзенберг    Не желаешь ли пройтись сегодня вечером, чтобы их вспомнить?

Бор                             Возможно сегодня вечером несколько прохладно для прогулки.

Гейзенберг    Так трудно. Ты помнишь, где мы впервые встретились?

Бор                             Конечно. В Гёттингене, в тысяча девятьсот двадцать втором году.

Гейзенберг    На цикле торжественных лекций в твою честь.

Бор                             Мне была оказана большая честь. Я прекрасно понимал это.

Гейзенберг    Тебя чествовали по двум причинам. Во-первых - ты великий физик:

Бор                             Да, да.

Гейзенберг    : и во-вторых, потому, что ты был одним из немногих в Европе, кто был готов к отношениям с Германией. Война уже четыре года как закончилась, но мы все еще оставались прокаженными. А ты протянул нам руку. Знаешь, ты всегда вызывал любовь. Где бы ты ни был, где бы не работал. Здесь в Дании. В Англии, в Америке. Но в Германии мы боготворили тебя. Потому что ты протянул нам руку.

Бор                             Германия изменилась.

Гейзенберг    Да, тогда мы были повержены. А ты мог быть великодушным.

Бор                             А теперь вы возвысились.

Гейзенберг    И великодушным быть сложнее. Но тогда ты протянул нам свою руку и мы приняли поддержку.

Бор                             Да: Нет! Но ты - нет. По сути ты укусил эту руку.

Гейзенберг    Укусил?

Бор                             Укусил мою руку! Да! Я протянул ее с самыми дружескими намерениями, как подобает государственному деятелю, а ты ее самым отвратительным образом цапнул.

Гейзенберг Я?

Бор                             Когда я впервые обратил на тебя внимание. На одной из тех лекций, которые я читал в Гёттингене.

Гейзенберг    О чем ты говоришь?

Бор                             Ты поднялся и набросился на меня.

Гейзенберг    О: я предложил пару комментариев.

Бор                             Прекрасный летний день. Сады источают аромат роз. Ряды превосходных физиков и математиков одобряюще кивают мне, моей мудрости и доброжелательности. Внезапно вскакивает молодой нахальный молокосос и говорит мне что мои расчеты неверны.

Гейзенберг    Они и были неверными.

Бор                             Сколько тебе тогда было?

Гейзенберг    Двадцать.

Бор                             На два года младше нашего века.

Гейзенберг    Не совсем так.

Бор                             5 декабря, верно?

Гейзенберг    На 1,93 года младше нашего века.

Бор                             Если быть точным.

Гейзенберг    Нет - до двух знаков после запятой. Если быть точным, то 1,928: 7: 6: 7: 1:

Бор                             Я всегда могу проследить за тобой, ты все тот же. И век все тот же.

Маргрет        Нильс внезапно решил снова полюбить его, несмотря ни на что. Почему? Что произошло? Из-за воспоминания о том летнем дне в Геттингене? Или из-за всего вместе? Или ни за что? Что бы там ни было, но в тот самый момент как мы сели обедать, остывший пепел начал свое превращение в огонь еще раз.

Бор                             Ты всегда был таким боевым! Даже когда мы играли в настольный теннис в Тисвильде, ты выглядел так, будто пытался убить меня.

Гейзенберг    Я хотел выиграть. Я конечно хотел выиграть. И ты хотел выиграть.

Бор                             Я ожидал приятной игры в настольный теннис.

Гейзенберг    Ты не видел выражения своего лица.

Бор                             Зато я мог видеть выражение твоего.

Гейзенберг    А взять игры в покер в лыжном домике в Байришцелле? Однажды ты нас просто обчистил! Помнишь? С несуществующим стритом? Мы все математики, мы все считали карты, на 90 процентов мы были уверены что у него нет ничего! Но он все поднимал и поднимал. Эта сумасшедшая уверенность. Пока наша вера в математическую вероятность не дрогнула, и друг за другом мы все не сказали пас.

Бор                             Но я думал, что у меня стрит! Я перепутал! Я устроил блеф самому себе!

Маргрет        Бедный Нильс.

Гейзенберг    Бедный Нильс? Он же выиграл! Он разорил нас! Дух состязательности был силен в тебе до безумия! Он обобрал нас всех играя в покер с воображаемыми картами!

Бор                             А ты играл с Вайцзекером в шахматы на воображаемой доске.

Маргрет        И кто победил?

Бор                             Догадайся!  В Байришцелле мы должны были съезжать с горы, от домика, в долину за продуктами, и даже это он превратил в какие-то гонки! Помнишь? Когда мы были там с Вайцзекером и кем-то еще? Ты вытащил секундомер.

Гейзенберг    Бедняга Вайцзекер, спуск занимал восемнадцать минут.

Бор                             Ты-то конечно был внизу через десять.

Гейзенберг    Восемь.

Бор                             Сейчас и не припомню сколько занимал мой спуск.

Гейзенберг    Сорок пять минут.

Бор                             Спасибо.

Маргрет        Здесь тоже происходит весьма стремительная гонка, как мне кажется.

Гейзенберг    Твой спуск был как твоя наука. Что ты так медлил? Ожидал меня и Вайцзекера, что мы вернемся и предложим внести небольшие изменения в расставленные тобой акценты?

Бор                             Возможно.

Гейзенберг    Сколько предварительных расчетов каждого спуска ты проводил? Семнадцать?

Маргрет        А меня не было рядом для того, чтобы их отпечатать.

Бор                             По крайней мере я знал где нахожусь. А на скорости с которой спускался ты, у тебя могли возникнуть проблемы из-за отношения неопределенности. Если знаешь где находишься после спуска, то не знаешь с какой скоростью двигался. Если знаешь скорость спуска, то не знаешь спустился ли вообще.

Гейзенберг    Я определенно не останавливался, чтобы подумать об этом.

Бор                             Не критики ради отмечу, что это может свидетельствовать не в пользу некоторых твоих исследований.

Гейзенберг    Я все равно всегда доходил до конца.

Бор                             И при этом тебя никогда не интересовало, что ты разрушаешь на своем пути. Если математические выкладки работали, ты был доволен.

Гейзенберг    Если что-то работает, то оно работает.

Бор                             Но вопрос всегда один: что на обычном языке означают математические расчеты? Каков их философский подтекст?

Гейзенберг    Я всегда знал, что ты будешь выбирать свой путь вниз по склону шаг за шагом, позади меня, выкапывая из-под снега все задетые мной смыслы и подтексты.

Маргрет        Чем быстрее спускаешься на лыжах, тем скорее проедешь трещины и расселины.

Гейзенберг    Чем быстрее спускаешься на лыжах, тем лучше мыслишь.

Бор                             Не хочу возражать,  но это весьма: весьма интересно.

Гейзенберг    То есть ты хочешь сказать, что это бессмысленно. Но это не бессмысленно. Решения приходят сами, когда несешься вниз со скоростью семьдесят километров в час. Внезапно ты оказываешься на краю, за которым - небытие. Свернуть влево? Свернуть вправо? Или подумать об этом и умереть? В голове ты сворачиваешь в обе стороны сразу:

Маргрет        Как эти ваши частицы.

Гейзенберг    Какие частицы?

Маргрет        Те, которые, как вы говорили проходят через две разные щели одновременно.

Гейзенберг    А, в нашем старом мысленном эксперименте. Да, да!

Маргрет        Или как шредингерова несчастная кошка.

Гейзенберг    Которая одновременно и жива и мертва.

Маргрет        Несчастное животное.

Бор                             Любовь моя, это была воображаемая кошка.

Маргрет        Я знаю.

Бор                             Запертая с воображаемой склянкой цианида.

Маргрет        Да знаю я, знаю.

Гейзенберг    Итак, частица и тут и там:

Бор                             Кошка и жива, и мертва:

Маргрет        Вы сворачивали и вправо и влево:

Гейзенберг    Это имеет место пока эксперимент не заканчивается, пока не открывается запечатанная камера, не объезжается расселина; затем оказывается что частица снова встретилась сама с собой, кошка умерла:

Маргрет        А вы живы.

Бор                             Притормозите, Гейзенберг:

Гейзенберг    Сам поворот и есть твое решение.

Бор                             Притормозите, притормозите!

Гейзенберг    Разве не таким же образом ты застрелил Хендрика Казимира?

Бор                             Хендрика Казимира?

Гейзенберг    Когда он работал здесь, в Институте.

Бор                             Я никогда не стрелял в Хендрика Казимира.

Гейзенберг    А мне ты говорил, что стрелял.

Бор                             Это был Георгий Гамов. Я подстрелил Георгия Гамова. Ты же не знаешь - это было уже гораздо позже.

Гейзенберг    Бор, ты застрелил Генриха Казимира.

Бор                             Гамова, Гамова. Поскольку он настаивал на том, что действие всегда происходит быстрее чем реакция на него. Проще сделать что-то, а не отвечать на чье-либо действие.

Гейзенберг    И за это ты его застрелил?

Бор                             Он сам все затеял! Вышел купить пару пистолетов! Один положил в свой карман, я положил другой в свой и мы продолжили работу, запланированную на тот день. Шли часы, мы жутко поспорили,- уже и не припомню о чем,- о проблемах ядра азота, я полагаю, - вдруг Гамов внезапно сует руку в карман:

Гейзенберг    Пистолеты стреляли пульками, детские.

Бор                             Детские, да. Конечно.

Гейзенберг    И тогда Маргрет немного опечалилась.

Маргрет        Нет, я была несколько удивлена. Таким поворотом событий.

Бор                             Теперь ты вспоминаешь, как быстро он сделал это.

Гейзенберг    Казимир?

Бор                             Гамов.

Гейзенберг    Не так быстро как мог бы я.

Бор                             Конечно не так. Но сравнимо с тем, как мог бы я.

Гейзенберг    Быстрый нейтрон. Однако, ты кажется рассказывал о:

Бор                             Однако, да, прежде чем он успел вытащить пистолет их кармана:

Гейзенберг    Ты уже набросал черновик ответа.

Маргрет        А я его напечатала.

Гейзенберг    Вы с Клейном его вычитали.

Маргрет        И я его перепечатала.

Гейзенберг    А затем завизировал у Паули в Гамбурге.

Маргрет        И я его снова перепечатала.

Бор                             Прежде чем он успел вытащить пистолет их кармана, мой был уже у меня в руке.

Гейзенберг    И бедняга Казимир был выбит в небытие.

Бор                             Если не принимать в расчет, что это был Гамов.

Гейзенберг    Это был Казимир! Он мне сам рассказывал!

Бор                             Да, хорошо, один из них.

Гейзенберг    Они оба одновременно и живы и мертвы в наших воспоминаниях.

Бор                             Как пара шредингеровых котов. Так на чем мы остановились?

Гейзенберг    На лыжах. Или на музыке. Музыка - еще одна вещь, которая все решает за тебя. Я играю на фортепиано и кажется - путь сам разворачивается передо мной,- мне остается только следовать ему. Именно так я добился успеха у женщины, той, единственной. На музыкальном вечере у Бюкингов в Лейпциге мы собрались в фортепьянное трио. 1937 год, когда все мои неприятности с : когда разразились все мои неприятности. Мы играли соль мажор Бетховена. Закончили скерцо, и я оторвал глаза от рояля посмотреть готовы ли другие начать финальное престо. И в этот момент я перехватил взгляд молодой женщины, сидевшей у стены сбоку. Всего лишь мгновенный взгляд, но я конечно же сразу везу ее в Байришцелль, мы помолвлены, мы женаты, и так далее,- обычные безнадежные романтические фантазии. Затем - снова возвращаемся к престо, и оно ужасно быстрое, настолько быстрое, что нет времени на испуг. И внезапно все на свете кажется очень простым. Мы заканчиваем играть и я просто продолжаю спуск на лыжах. Я представляюсь молодой даме,- наношу ей визит,- и, да, неделей позже везу ее в Байришцелль, - еще неделя, и мы помолвлены,- спустя три месяца женаты. И все - только из-за импульса этого престо!

Бор                             Ты говорил, что чувствовал себя изолированным. Но все-таки у тебя был компаньон.

Гейзенберг    Музыка?

Бор                             Элизабет!

Гейзенберг    Ах, да. Хотя то, что случилось с детьми, и так далее: Я всегда завидовал тому как ты и Маргрет можете обо всем говорить. О работе. О проблемах. Обо мне, вне всяких сомнений.

Бор                             Природа меня создала чудной с точки зрения математики сущностью: не единицей, а половиной двойки.

Гейзенберг    Математика становится очень странной, если ее прикладывать к людям. Один плюс один может сложиться в такие разные суммы:

Маргрет        Тишина. О чем он сейчас думает? О своей жизни? Или о нашей?

Бор                             Мы думаем об очень многих вещах одновременно. О наших жизнях и нашей физике.

Маргрет        Обо всех этих вещах, которые приходят к нам в головы из ниоткуда.

Бор                             Наши утешения. Наши агонии.

Гейзенберг    Тишина. И конечно снова они думают о своих детях.

Маргрет        Все те же яркие события. Все те же черные события. Они приходят снова и снова.

Гейзенберг    Их четверо детей живы, и их двое детей мертвы.

Маргрет        Харальд. Лежа в той больничной палате, совсем один.

Бор                             Она думает о Кристиане и Харальде.

Гейзенберг    Два утраченных ребенка. Харальд:

Бор                             Один, в той ужасной палате, все те годы.

Гейзенберг    И Кристиан. Первенец. Старший сын.

Бор                             И опять я вижу те же несколько мгновений, которые вижу каждый день.

Гейзенберг    Те короткие мгновения на яхте, когда румпель толкает Кристиана в тяжелое море, и он падает.

Бор                             Если бы я только не разрешил ему встать за штурвал:

Гейзенберг    Те долгие мгновения в воде.

Бор                             Те бесконечные мгновения в воде.

Гейзенберг    Когда он сражался с волнами за спасательный круг.

Бор                             Так близок к тому, чтобы коснуться его.

Маргрет        Я в Тисвильде. Я отрываюсь от своей работы. В дверях Нильс, в безмолвии смотрит на меня. Он отворачивается, и я сразу понимаю что произошло.

Бор                             Так близок, так близок! Оставалась такая малость!

Гейзенберг    Снова и снова толкает румпель. Снова и снова:

Маргрет        Нильс отворачивается:

Бор                             Кристиан тянется к спасательному кругу:

Гейзенберг    Но о некоторых вещах не говорят даже они.

Бор                             О некоторых вещах мы можем только думать.

Маргрет        Потому что там ничего не может быть сказано.

Бор                             Ну: кажется нам могло стать не так прохладно. Ты предлагал пойти на прогулку.

Гейзенберг    На самом деле погода на удивление теплая.

Бор                             Мы не надолго.

Гейзенберг    Максимум - на неделю.

Бор                             Что - в наш великий поход по Зеландии.

Гейзенберг    Мы ходили в Эльсинор. Я часто думаю о том, что ты мне там сказал.

Бор                             Не возражаешь, любовь моя? На полчасика.

Гейзенберг    Возможно на час. Нет, как ты говорил, сам вид Эльсинора изменился из-за нашего знания о том, что там жил Гамлет. Там каждый темный уголок напоминает нам о тьме сидящей в человеческой душе:

Маргрет        И вот они снова на прогулке. Он сделал это. И если они гуляют, то они разговаривают. Нет сомнений в том, что разговаривают каждый в своей манере, - в свое время я напечатала столько о том как по-разному ведут себя частицы когда они ненаблюдаемы:Я знала, Нильс точно не выдержит, пробейся они сквозь первые несколько минут. Разве что из любопытства: Теперь, когда они в пути, час будет конечно означать два, может быть - три: Первое, что они всегда делали - ходили вместе на прогулки. В Геттингене, после той лекции. Нильс сразу пошел, чтобы присмотреться к самонадеянному молодому человеку который подверг сомнению его математику, и вытащил его побродить по пригороду. Побродить - поговорить, познакомиться. И когда Гейзенберг приехал сюда работать на него, они снова ушли, в свое великое путешествие по Зеландии. Многое из современной физики было открыто на свежем воздухе. Во время прогулок по лесным тропинкам Тисвильде. На подходе к пляжу, рядом с детьми. Гейзенберг держал Кристиана за руку. Они много беседовали на яхте. Бывал ли Кристиан когда-нибудь на яхте с ними? Нет, он тогда был слишком мал для хождения под парусом: Да, и каждый вечер в Копенгагене, после обеда они прогуливались вокруг Фаэллед-парка за Институтом, или уходили вдоль Ланжелиние к гавани. Бродили и говорили. Задолго, задолго до того, как у стен появились уши. Но в этот раз, в тысяча девятьсот сорок первом, их прогулка шла в другом направлении. Через десять минут после того как они вышли : они вернулись! Я еще не успела убрать со стола, а Нильс уже стоял в дверях. Я сразу увидела как он огорчен - он не мог смотреть мне в глаза.

Бор                             Гейзенберг хотел попрощаться. Он уезжает.

Гейзенберг    Спасибо за прекрасный вечер. Почти как в старые времена. Очень мило с вашей стороны.

Маргрет        Может выпьете кофе? Или стаканчик чего-нибудь другого?

Гейзенберг    Я должен вернуться и подготовиться к своей лекции.

Маргрет        Но ведь вы еще зайдете повидаться с нами до отъезда?

Бор                             У него масса дел.

Маргрет        Все это похоже на худшие дни двадцать седьмого года, все повторяется, Нильс тогда вернулся из Норвегии и впервые прочел работу Гейзенберга по неопределенности. Похоже они оба забыли начало вечера, но я-то помнила. Может быть они внезапно вспомнили о нем. Но по их виду было понятно, что произошло нечто худшее.

Гейзенберг    Прости меня если я сделал или сказал что-то не :

Бор                             Да, да.

Гейзенберг    Для меня быть с вами здесь снова значит очень много. Может быть больше, чем вы можете себе представить.

Маргрет        Мы были очень рады. Передайте огромный привет Элизабет.

Гейзенберг    Конечно передам.

Маргрет        И детям.

Гейзенберг    Может быть когда эта война закончится : Если все обойдется: До свидания.

Маргрет        Политика?

Бор                             Физика. Ведь он не прав. Как он может быть прав? Джон Уилер и я :

Маргрет        Почему бы нам не подышать свежим воздухом пока мы разговариваем?

Бор                             Свежим воздухом?

Маргрет        Пройдемся кружок вокруг сада. Это полезней чем сидеть в четырех стенах, наверно.

Бор                             Ах. Да.

Маргрет        Если никто не возражает.

Бор                             Да. Спасибо: Как может он быть прав? Уилер и я провели все исследования в тридцать девятом году.

Маргрет        Что он тебе сказал?

Бор                             Ничего. Я не знаю. Я был слишком зол, чтобы понять о чем он говорит.

Маргрет        Что-то о расщеплении ядра?

Бор                             Что происходит при расщеплении? выстреливаешь нейтрон в ядро урана, оно разделяется, высвобождая энергию.

Маргрет        Огромное количество энергии. Да?

Бор                             Волне достаточное для того, чтобы сдвинуть частицу пыли. Но оно также высвобождает два или три нейтрона. Каждый из них имеет шанс разделить другое ядро.

Маргрет        То есть когда эти два-три нейтрона дробят ядра, в свою очередь те тоже высвобождают энергию?

Бор                             И еще два или три нейтрона.

Гейзенберг    Когда едешь на лыжах, из-под них начинают вылетать фонтанчики снега. Они превращаются в снежки:

Бор                             Постоянно нарастающая цепь делящихся ядер распространяется по урану, удваиваясь и учетверяясь, одно поколение за другим в миллионные доли секунды. Для простоты возьмем два ядра для первого деления. Затем два в квадрате, два в кубе, два в четвертой, два в пятой, два в шестой :

Гейзенберг    Гул нарастающей лавины возвращается эхом со всех окрестных гор:

Бор                             До тех пор пока не прошло, ну, скажем, восемьдесят поколений, передвинули 2⁸⁰ частичек пыли. 2⁸⁰ - это число с 24 нулями. Достаточно частичек, чтобы из них составить город и тех, кто в нем живет.

Гейзенберг    Но тут есть ловушка.

Бор                             Хвала Господу, тут есть ловушка. Естественный уран состоит из двух различных изотопов, урана-238 и урана-235. Доля урана-235 составляет менее одного процента, - именно она и может быть расщеплена быстрыми нейтронами.

Гейзенберг    Это великое озарение Бора. Еще одна из его поразительных интуиций. Она пришла ему в голову в Принстоне, в тридцать девятом году, когда он прогуливался по студгородку с Уилером. Характерная черта Бора, - хотел бы я при этом присутствовать. Пять минут прогулки в полной тишине, затем: 'Послушай-ка, я все понял.'

Бор                             На самом деле это двойная ловушка. Для 238-го деление быстрыми нейтронами не только невозможно, он еще и поглощает их. Таким образом, вскоре после начала цепной реакции для расщепления урана-235 просто не хватит нейтронов.

Гейзенберг    И цепная реакция остановится.

Бор                             Далее, можно точно также расщеплять уран-235 медленными нейтронами, но тогда цепная реакция пойдет медленнее чем уран будет распадаться.

Гейзенберг    И цепная реакция снова остановится.

Бор                             Что все это значит? А то, что по-настоящему взрывоопасная цепная реакция в природном уране не произойдет никогда. Для взрыва понадобиться отделить чистый уран-235. И создать условия для поддержания достаточно длительной для сильного взрыва цепной реакции:

Гейзенберг    Скажем, на восемьдесят поколений:

Бор                             :Потребовались бы многие тонны урана. А его очень сложно выделить.

Гейзенберг    Танталовы муки.

Бор                             Немилосердно сложно. По моим самым благоприятным подсчетам,- я был тогда, в тридцать девятом, в Америке,- чтобы выделить хотя бы один грамм урана-235 понадобится 26 000 лет. К тому моменту, несомненно, эта война окончится. Так что, видишь, он не прав, не прав! Или я мог ошибиться? Мог ли я допустить ошибку в расчетах? Посмотрим: Каковы показатели поглощения быстрых нейтронов для урана-238? Каков средний путь медленного нейтрона в уране-235:?

Маргрет        Но что именно сказал тебе Гейзенберг? Именно это все хотели узнать и тогда, и до сих пор.

Бор                             Именно это хотят узнать англичане, раз уж Чедвик попытался вступить со мной в контакт. Что именно сказал мне Гейзенберг?

Гейзенберг    А что именно ответил мне Бор? Конечно это было первым вопросом моих коллег, когда я вернулся в Германию.

Маргрет        Что Гейзенберг сказал Нильсу и что Нильс ответил ему? Больше всего это хотел знать сам Гейзенберг.

Бор                             Ты имеешь в виду - после войны, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, когда он снова приехал в Копенгаген?

Маргрет        Сопровождаемый на этот раз не невидимыми агентами Гестапо, а весьма заметными опекунами из британской разведки.

Бор                             Я думаю ему нужно было много разных вещей.

Маргрет        Две вещи. Посылки с продовольствием :

Бор                             Для его семьи в Германии. Они были на грани голодной смерти.

Маргрет        И чтобы ты согласился подтвердить то, что вы сказали друг другу в сорок первом.

Бор                             Общение пошло не так почти столь же быстро, как и тогда.

Маргрет        Вы не смогли договориться даже о том, где вы тогда прогуливались.

Гейзенберг    Где мы гуляли? В Фаэллед-парке конечно. Мы часто там бывали в прежние времена.

Маргрет        Но Фаэллед-парк находится позади Института, в четырех километрах от нашего дома!

Гейзенберг    Я вижу танец осенних листьев в свете фонаря, стоящего рядом с эстрадой.

Бор                             Да, потому что ты запомнил все это как октябрь!

Маргрет        А был сентябрь.

Бор                             Никаких падающих листьев!

Маргрет        Это же был сорок первый год. Не было работающих уличных фонарей!

Бор                             Я думал, мы не выходили за пределы моего кабинета. Все что я вижу, это кипы бумаг рядом с лампой на моем столе.

Гейзенберг    Но мы же выходили! Все что я собирался сказать можно было расценить как предательство. Если бы меня подслушали я бы лишился головы.

Маргрет        Так что же вы такого загадочного сказали?

Гейзенберг    Никакой загадочности. Ни какой загадки не было. Я помню совершенно точно, поскольку ставкой была моя жизнь, я очень осторожно подбирал слова. Я просто спросил тебя, что если бы физик имел моральное право работать над практическими исследованиями атомной энергии. Да?

Бор                             Я не припоминаю.

Гейзенберг    Ты не припоминаешь, конечно, поскольку сразу забеспокоился. Ты как вкопанный застыл на месте.

Бор                             Я ужаснулся.

Гейзенберг    Ужаснулся. Хорошо. Ты помнишь это. Ты тогда стоял как вкопанный, таращась на меня в ужасе.

Бор                             Поскольку вывод напрашивался сам собой: ты уже работал над этим.

Гейзенберг    А ты сразу перескочил к выводу о том, что я пытался снабдить Гитлера ядерным оружием.

Бор                             Но ты же и пытался!

Гейзенберг    Нет! Реактор! Вот что я пытался построить! Машину для производства энергии! Для производства электричества на морских судах!

Бор                             Ты ни слова не сказал о реакторе.

Гейзенберг    Я вообще ни о чем ничего не сказал! Не мог я так долго распространяться! Не мог! Я не представлял себе сколько может быть подслушано. Сколько ты можешь передать другим.

Бор                             Но затем я спросил тебя, действительно ли ты думаешь, что расщепление урана может быть использовано для создания оружия.

Гейзенберг    Ах! Снова ты о своем!

Бор                             И я точно помню, что ты мне ответил.

Гейзенберг    Я сказал: теперь знаю, что это возможно.

Бор                             Вот что действительно меня ужаснуло.

Гейзенберг    Потому как ты был уверен, что оружие потребует урана-235, а мы никогда не сможем выделить достаточное его количество.

Бор                             Реактор - возможно, да, поскольку для него ничему не надо взрываться и распадаться на части. В природном уране можно удержать цепную реакцию на медленных нейтронах.

Гейзенберг    Однако мы поняли: если мы сможем запустить реактор:

Бор                             Уран-238 будет поглощать быстрые нейтроны:

Гейзенберг    Как ты и предсказывал в тридцать девятом, - все что мы делали основывалось на твоем фундаментальном озарении. 238-й будет абсорбировать быстрые нейтроны. И вследствие этого превращаться в новый элемент.

Бор                             Нептуний. Он в свою очередь распадется на элемент:

Гейзенберг    Который можно расщепить по крайней мере также быстро как и уран-235, который мы не можем получить в достаточном количестве:

Бор                             Плутоний.

Гейзенберг    Плутоний.

Бор                             Я должен был сам до этого дойти.

Гейзенберг    Если мы можем построить реактор, то мы можем сделать и бомбы. Вот что привело меня в Копенгаген. Но ничего из этого я не мог сказать. А именно на этом месте ты перестал меня слушать. Бомба уже взорвалась у тебя в голове. И я вдруг понял что мы снова подходим к твоему дому. Наша прогулка завершилась. Единственный шанс поговорить так и не был реализован.

Бор                             Потому что я все же ухватил основную мысль. Так или иначе ты видел возможность обеспечить Гитлера ядерным оружием.

Гейзенберг    Ты ухватил как минимум четыре основные мысли, но все они неверные. Ты сказал Розенталю, что я пытался вытянуть из тебя информацию по расщеплению ядра. Ты сказал Вайскопфу что я спросил, что тебе известно о ядерной программе Альянса. Чедвику - что я пытался убедить тебя в отсутствии немецкой ядерной программы. А еще ты кажется сказал некоторым, что я пытался завербовать тебя работать на нее!

Бор                             Ладно. Давай все пройдем с самого начала. Сейчас нет ни Гестапо в кустах, ни офицеров британской разведки. За нами вообще никто не наблюдает.

Маргрет        Только я.

Бор                             Только Маргрет. Давай проясним все для Маргрет. Вы знаете насколько я уверен, что мы занимаемся наукой не для самих себя; раз мы ее создаем, то можем объяснить ее другим:

Гейзенберг    Простым языком.

Бор                             Простым языком. Это не твой метод, - я знаю, ты был бы счастлив если бы мог описать то, чем занимаешься, только дифференциальными уравнениями, - но ради Маргрет:

Гейзенберг    Простым языком.

Бор                             Простым языком. Хорошо. Итак, вот мы снова прогуливаемся по улице. И в этот раз я абсолютно спокоен, я внимательно слушаю. Что ты так хотел сказать?

Гейзенберг    Это не просто то, что я хочу сказать! Вся немецкая команда ядерщиков в Берлине! Не Дибнер, не нацисты, конечно,- а Вайцзекер, Ган, Вирц, Йенсен, Хаутерманнс -  все они хотели, чтобы я приехал и обсудил это с тобой. Все мы видим в тебе подобие духовного отца.

Маргрет        Римского Папы. Вы так его называли за глаза. А сейчас вы хотите получить от него отпущение грехов.

Гейзенберг    Отпущение грехов? Нет!

Маргрет        Об этом говорил Ваш коллега Йенсен.

Гейзенберг    Отпущение грехов мне нужно в последнюю очередь!

Маргрет        Вы сказали какому-то историку, что Йенсен это прекрасно выразил.

Гейзенберг    Я такое сказал? Отпущение грехов: Неужели я приехал за этим? Все равно что пытаться вспомнить кто был на том ленче в мою честь в Институте. Только за столом сидят различные объяснения того что я когда-либо сделал. Я поворачиваюсь посмотреть: Петерсен, Розенталь, и: да: теперь и отпущение грехов занимает месть среди всех них:

Маргрет        Насколько я представляла себе это, отпущение грехов распространяется на прошлые грехи, за которые раскаялся, а не за те, которые собираешься совершить, при этом ни капли не раскаиваясь.

Гейзенберг    Именно! Потому-то я и был так шокирован!

Бор                 Ты был шокирован?

Гейзенберг    Потому что ты уже дал мне отпущение грехов! Вот именно это ты  и сделал! Пока мы торопливо шли назад к дому. Ты что-то бормотал о том, что каждый в военное время обязан делать все возможное для своей страны. Да?

Бор                             Бог знает что я тогда сказал. А теперь - вот он я, крайне спокойный и полностью отдающий себе отчет, взвешивающий каждое слово. Ты не хочешь отпущения грехов. Я понимаю. Ты хочешь чтобы я этого не делал? Отлично. Я кладу свою руку на твою. Я смотрю тебе в глаза как смотрел бы Папа Римский. Возвращайся в Германию, Гейзенберг. Собери коллег своих в лаборатории своей. Всю команду - Вайцзекера, Гана, Вирца, Йенсена, Хаутерманнса, всех ассистентов и техников. Заберись на стол и скажи им: 'Нильс Бор говорит вам, что по его досконально продуманному официальному мнению предоставление одержимому мыслью об убийстве маньяку усовершенствованного орудия массового убийства есть :' - Что я могу сказать - ':забавная идея'. Нет, не просто забавная идея, а ':действительно совершенно серьезно не забавная идея'. И что произойдет? Вы все сразу выбросите счетчики Гейгера?

Гейзенберг    Конечно нет.

Бор                             Потому что вас арестуют.

Гейзенберг    Арестуют нас или нет это не важно. Фактически все станет еще хуже. Я руковожу программой института Кайзера Вильгельма. Но есть и конкурирующая организация в Военном Артиллерийском, ей руководит Курт Дибнер, а он - член партии.  Если я уйду, они просто передадут ему мою программу. Он бы все равно руководил ею. Вирц и остальные просто протащили меня в проект, чтобы держать Дибнера и нацистов подальше от него. Единственная моя надежда - продолжать контролировать программу.

Бор                             Итак, ты не хочешь, чтобы я сказал да, и не хочешь, чтобы сказал нет.

Гейзенберг    Все чего я хочу, это чтобы ты внимательно выслушал то, что я тебе собираюсь сказать дальше, а не бежал как безумный по улице.

Бор                             Очень хорошо. Я тут, иду весьма медленно, как Папа Римский. И слушаю внимательно, а ты мне говоришь, что :

Гейзенберг    :Что ядерное оружие потребует огромных технических достижений.

Бор                             Верно.

Гейзенберг    Оно будет всасывать в себя колоссальные ресурсы.

Бор                             Колоссальные ресурсы. Конечно.

Гейзенберг    Рано или поздно правительства обратятся к ученым с вопросом, стоит ли растрачивать такие ресурсы, - существует ли хоть какая-нибудь надежда произвести оружие к тому времени, когда наступит подходящий момент для его использования.

Бор                             Конечно, но :

Гейзенберг    Подожди. То есть они должны будут прийти к тебе, ко мне. Мы те, кто может посоветовать им или двигаться дальше, или нет. В конце концов решение остается за нами, нравится нам это или нет.

Бор                             Это ты и хочешь мне сказать?

Гейзенберг    Это я и хочу тебе сказать.

Бор                             Ради этого ты с таким трудом проделал весь этот путь? Из-за этого ты зачеркнул около двадцати лет нашей дружбы? Просто, чтобы сказать мне это?

Гейзенберг    Просто чтобы сказать тебе это.

Бор                             Но, Гейзенберг, это еще более загадочно! Зачем тебе все это мне говорить? Что мне с этим делать? Правительство оккупированной Дании не собирается приходить ко мне и спрашивать нужно ли нам производить ядерное оружие!

Гейзенберг    Нет, но рано или поздно, если я смогу оставить за собой программу, правительство Германии должно будет прийти ко мне! Они спросят меня продолжать или нет! И мне придется решать что им сказать!

Бор                             Тогда у тебя есть легкий путь для выхода из твоих проблем. Ты просто скажешь им правду, как только что сказал ее мне. Ты скажешь и то, как трудно будет сделать это. И, возможно, они придут в уныние. Возможно они потеряют всякий интерес.

Гейзенберг    Но, Бор, к чему это приведет? Каковы будут последствия, если мы потерпим неудачу?

Бор                             Что я могу тебе сказать из того, чего ты сам не знаешь?

Гейзенберг    В Стокгольмской газете был репортаж о том, что Американцы работают над атомной бомбой.

Бор                             Вот оно что, вот оно что. Теперь я все понял. Ты думаешь у меня есть контакты с американцами?

Гейзенберг    Ты можешь иметь контакты. Это возможно. Если в оккупированной Европе кто-то и может, то это будешь ты.

Бор                             То есть ты все-таки хочешь знать о ядерной программе Альянса.

Гейзенберг    Я просто хочу знать есть ли она. Какую-нибудь подсказку. Какой-нибудь ключ. Я только что предал свою страну и рискнул жизнью, предупредив тебя о программе в Германии:.

Бор                             То есть сейчас я должен рассыпаться в комплиментах?

Гейзенберг    Бор, я должен знать! Я один из тех, кто все решает! Если Альянс проектирует бомбу, то что я выбираю для своей страны? Ты говорил о том, как легко вообразить, что кто-то испытывает меньшую любовь к своей стране если она мала и беззащитна. Да, еще одну ошибку, которую очень легко допустить, это думать, что кто-то любит свою страну меньше, если случилось так, что она выбрала неверный путь. В Германии я родился. В Германии я стал тем, кто я есть. Германия - это все лица из моего детства, это все руки, подхватывавшие меня когда я падал, это все голоса, воодушевлявшие меня и заставлявшие двигаться дальше, и это все сердца, говорившие с моим сердцем. Германия - моя овдовевшая мать и мой невозможный братец. Германия - моя жена. Германия - наши дети. Я должен знать, что для них выбираю! Может быть - еще одно поражение? Еще один кошмар, как тот, в котором я вырос? Бор, мое детство в Мюнхене закончилось с приходом анархии и гражданской войны. Будут ли дети снова голодать, как раньше голодали мы? Будут ли они,- как тогда приходилось мне, школьнику,- в зимние ночи, в кромешной темноте, по снегу ползти на четвереньках в пригород, через расположения противника, в поисках еды для семьи? Будут ли они сидеть всю ночь не смыкая глаз, как я в семнадцать лет, охраняя какого-то испуганного заключенного, разговаривая, разговаривая с ним до утра, потому что утром его должны были казнить?

Бор                             Но, мой дорогой Гейзенберг, мне нечего тебе сказать. Я не имею ни малейшего понятия существует ли ядерная программа Альянса.

Гейзенберг    Дело движется с места, даже если мы с тобой говорим об этом. И, может быть, я выбираю даже нечто хуже поражения. Потому что бомба, которую они создают должна была быть сброшена на нас. Вечером при бомбардировке Хиросимы, Оппенгеймер говорил, что это его единственное огорчение. Что они не создали бомбу вовремя, не использовали ее в Германии.

Бор                             Позднее он винил себя.

Гейзенберг    Позднее - да. По крайней мере мы винили себя заранее. Хоть кто-нибудь из них хоть на мгновение останавливался подумать о том, что он делает? Оппенгеймер? Ферми или Теллер, или Сцилард? Эйнштейн, когда писал Рузвельту в тридцать девятом и торопил с финансированием создания бомбы? А ты думал, когда вырвался из Копенгагена и уехал в Лос-Аламос два года спустя?

Бор                             Мой дорогой, мой милый Гейзенберг, мы ведь не делали бомбу для Гитлера!

Гейзенберг    Но вы и не сбрасывали ее на Гитлера. Вы сбрасывали ее на того, на кого могли. На стариков и старух на улицах, на матерей и их детей. И если бы вы ее закончили в срок, то это были бы мои земляки. Моя жена. Мои дети. Ведь вы этого хотели? Да?

Бор                             Мы хотели этого.

Гейзенберг    У вас никогда не было ни малейшего представления, что происходит, когда на город сбрасывают бомбы. Даже обычные бомбы. Никто из вас этого не испытал. Ни один из вас. Как-то вечером я возвращался из центра Берлина на окраину, после одного из сильных налетов. Естественно, никакого транспорта. Весь город в огне. Горели даже лужи на улицах. Это были лужи расплавленного фосфора. Он прилипал к ботинкам как какое-то раскаленное собачье дерьмо,- мне приходилось постоянно соскабливать его о землю, - вся улица была загажена псами из преисподней. Ты будешь смеяться,- мои ботинки то и дело загорались. Кажется везде вокруг меня были люди, попавшие в ловушку огня, люди или сгоревшие или сгорающие заживо. И все о чем я могу думать в такой момент,- где я в такие времена достану другую пару обуви?

Бор                             Ты знаешь, почему ученые Альянса работали над бомбой.

Гейзенберг    Конечно. Страх.

Бор                             Тот же самый страх, который одолевал тебя. Потому что они боялись, что вы работаете над ней.

Гейзенберг    Но, Бор, ты же мог им сказать!

Бор                             Сказать им что?

Гейзенберг    То, что я сказал тебе в сорок первом! Выбор за нами! За мной, за Оппенгеймером! Если я могу, когда меня спросят, сказать им простую правду, простую разочаровывающую правду, то и он может!

Бор                             Ты хочешь от меня этого? Не говорить тебе что делают американцы, а остановить их?

Гейзенберг    Сказать им, что мы можем остановить это вместе.

Бор                             У меня не было контактов с американцами.

Гейзенберг    Были с англичанами.

Бор                             Но были позднее.

Гейзенберг    Гестапо перехватило твое письмо к ним, где говорилось о нашей встрече.

Бор                             И переслало его тебе?

Гейзенберг    А почему нет? Они начали доверять мне. Это и дало мне возможность дальше контролировать события.

Бор                             Не критики ради, Гейзенберг, но если это было твоим планом с которым ты приехал в Копенгаген, то : что я могу сказать? Это весьма интересно.

Гейзенберг    Это не план. Это надежда. Микроскопически тонкая соломинка возможности. Безумно неправдоподобная. Однако стоит попробовать, Бор! Конечно стоит попробовать! Но ты уже слишком разозлен, для того, чтобы понимать, что я говорю.

Маргрет        Нет - он зол, потому, что начал понимать! Немцы выдворили большинство своих лучших физиков потому, что они евреи. Америка и Британия дали им убежище. Теперь все обернулось так, что это может дать Альянсу надежду на спасение. И тотчас же вы приезжаете к Нильсу рыдать, умоляя убедить их отказаться.

Бор                             Маргрет, любовь моя, возможно мы должны попытаться выражать свои мысли чуть более сдержанно.

Маргрет        Нет, но какова наглость! Неприкрытая, захватывающая дух наглость всего этого!

Бор                             Я бы сказал это дерзкий спуск на лыжах.

Гейзенберг    Но Бор, мы сейчас не катаемся на лыжах! Мы не играем в настольный теннис! Мы не жонглируем игрушечными пистолетами или несуществующими картами! Я не хотел верить своим ушам, когда впервые услышал новости о Хиросиме. Я думал что это один из странных снов, которыми мы жили в то время. Они становились все хуже и хуже, видит бог, пока Германия превращалась в руины в последние месяцы войны. Но потом мы жили в самом странном из них всех. Руины как-то внезапно исчезли, - как и происходит все это во сне,- и вдруг мы оказываемся в роскошном доме среди английских поместий. Мы попали в окружение к британцам,- вся команда, все кто работал над атомными исследованиями,- и были похищены. В Фарм Холл, в Хантингдоншире, средь заливных лугов Ривер Уза. Наши семьи в Германии голодают, а мы сидим каждый вечер на превосходном официальном ужине с учтивым хозяином - ответственным за нас английским офицером. Все  напоминает довоенную домашнюю вечеринку - одну из тех домашних вечеринок, какие встретишь в пьесах, которая полностью отрезана от внешнего мира, и ты понимаешь, что все гости приглашены с какой-то зловещей тайной целью. Никто не знает что мы там, не знают в Англии, в Германии, не знают даже наши семьи. Но война закончилась. Что происходит? Может быть, как в пьесе, мы будем по-тихому убиты, один за другим. Между тем, все в высшей степени пристойно. Я развлекаю компанию фортепьянными сонатами Бетховена. Майор Риттнер, наш гостеприимный тюремщик, читает нам Диккенса, для улучшения нашего владения английским: Неужели все это действительно происходит со мной:? Мы ждали момента, когда для нас все станет ясно. И в один из вечеров все прояснилось. Более гротескно, чем мы ожидали. По радио сообщают: вы уже совершили то, что так мучило нас. Вот почему мы здесь, обедаем с нашим любезным хозяином, слушаем Диккенса. Нас держали взаперти, не давая никому сообщить о процессе, пока уже не стало слишком поздно. Когда майор Риттнер сказал нам, я просто отказывался верить, пока не услышал сам в восьмичасовых новостях. Мы и не представляли, насколько далеко вы продвинулись. Не могу описать того эффекта, что произвело на нас это сообщение. Весело играешь с детским пистолетиком. Затем кто-то берет его и нажимает на курок... и вдруг, внезапно вокруг кровь, кричат люди, оказывается этот пистолетик не игрушка: Пол ночи мы сидели разговаривая о случившемся, пытаясь переварить происшедшее. Мы все были в буквальном смысле в шоке.

Маргрет        Потому что это свершилось? Или потому что это свершилось не вами? 

Гейзенберг    И то и другое. И то и другое. Отто Ган хотел покончить жизнь самоубийством, потому что именно он открыл расщепление ядра, и считал свои руки запятнанными кровью. Герлах, наш старый нацист-координатор, тоже хотел умереть, потому что его руки остались, к его стыду, незапятнанными. Но вы сделали это. Вы построили бомбу.

Бор                             Да.

Гейзенберг    И вы опробовали ее на живых мишенях.

Бор                             На живых мишенях.

Маргрет        Вы ведь не хотите  сказать, что Нильс сделал что-то не так, работая в Лос-Аламосе?

Гейзенберг    Конечно нет. Бор никогда не делал что-то не так.

Маргрет        Выбор был сделан задолго до того. До приезда Нильса. Бомба должна была быть сделана независимо от того, ушел бы Нильс или остался.

Бор                             В любом случае мое участие было минимальным.

Гейзенберг    Оппенгеймер отмечал, что для команды ты был отцом-исповедником.

Бор                             Это, похоже, моя основная роль в жизни.

Гейзенберг    Он говорил, что ты внес огромный вклад.

Бор                             Духовный - может быть, но не практический.

Гейзенберг    Ферми говорит, именно ты разработал способ активации бомбы для Нагасаки.

Бор                             Я предложил идею.

Маргрет        Вы ведь не думаете, что Нильс должен объясняться или защищаться?

Гейзенберг    Ни кто и не ожидает от него объяснений. Он глубоко порядочный человек.

Бор                             Тут дело не в порядочности, я не принимал никаких решений.

Гейзенберг    И да, и нет. Мне пришлось провести последние тридцать лет жизни объясняясь и защищая себя. Когда я в сорок девятом уехал в Америку, многие физики даже не хотели подавать мне руки. Рука, которая на самом деле и построила бомбу не хотела прикасаться к моей.

Маргрет        Позвольте я вам скажу: если вы думаете, что что-нибудь прояснили для меня, то вы ошибаетесь.

Бор                             Маргрет, я понимаю его чувства:

Маргрет        А я нет. Я разозлилась так же, как ты ранее! Тебя так легко достают уколы совести. Почему он должен перекладывать свою ношу на тебя? Он едет в Берлин и говорит нацистам, что может изготовить атомные бомбы!

Гейзенберг    Но я был озабочен трудностью выделения 235-го.

Маргрет        Вы сказали им о плутонии.

Гейзенберг    Я рассказал об этом некоторым младшим чинам. Я должен был поддерживать в людях надежду!

Маргрет        Иначе они пошлют за другим.

Гейзенберг    Дибнером. Вполне вероятно.

Маргрет        Всегда есть под рукой Дибнер, готовый унаследовать наши грехи.

Гейзенберг    Дибнер мог бы продвинуться несколько дальше меня.

Бор                             Дибнер?

Гейзенберг    Мог бы. Возможно мог бы.

Бор                             У него нет и четверти твоих способностей!

Гейзенберг    И десятой части. Но у него рвения сделать это в десять раз больше моего. Если представить, что Дибнер руководил бы встречей с Альбертом Шпеером вместо меня, то это была бы совсем другая история.

Маргрет        А, эта известная встреча со Шпеером.

Гейзенберг    Вот там все и началось. Это и есть настоящий момент принятия решения. Июнь сорок второго года. Через девять месяцев после моего путешествия в Копенгаген. Гитлер закрывал все исследования, если они не давали немедленного результата, и единственным арбитром этого процесса был Шпеер. А мы только что получили первые признаки того, что наш реактор функционирует. Первое увеличение количества нейтронов. Не на много,- на тринадцать процентов,- но это только начало.

Бор                             Июнь сорок второго? Вы несколько опередили Ферми в Чикаго.

Гейзенберг    Только мы об этом не знали. Но Британские ВВС начали авианалеты. Они уничтожили пол-Любека и весь центр Ростока и Кельна. Мы хотели новое оружие которым могли бы нанести контрудар. Если и был момент воспользоваться случаем, то он наступил.

Маргрет        Вы не просите у него средств для продолжения работы?

Гейзенберг    Для продолжения работы над реактором? Конечно прошу. Но я прошу так мало, что он не принимает программу всерьез.

Маргрет        Вы говорите ему  что реактор будет производить плутоний?

Гейзенберг    Я не говорю ему  что реактор будет производить плутоний. Не Шпееру, нет. Я не говорю ему  что реактор будет производить плутоний.

Бор                             Смею заметить, что это ужасная ошибка.

Гейзенберг    Но что происходит? Это срабатывает! Он дает нам вполне достаточно денег, чтобы работа над реактором потихоньку продолжалась. И это - конец немецкой атомной бомбы. Это ее конец.

Маргрет        Но с реактором вы продолжили.

Гейзенберг    С реактором мы продолжили. Конечно. Поскольку теперь не было риска разогнать его и получить вовремя достаточное количество плутония для производства бомбы. Нет, мы прекрасно продолжили работу над реактором. Мы как сумасшедшие работали над реактором. Нам приходится тащить его через всю Германию, с востока на запад, из Берлина в Швабию, чтобы уберечь от бомбежек, чтобы он не попал к русским. В дороге Дибнер пытается отнять его. Мы вырываемся из его рук и устанавливаем реактор в маленькой деревушке Швабской Юры.

Бор                             Это в Хайгерлохе?

Гейзенберг    Там есть естественное бомбоубежище - винный погреб деревенской гостиницы уходит в основание скалы. В полу мы вырываем яму для реактора и я продолжаю программу, я контролирую ее до горькой развязки.

Бор                             Но, Гейзенберг, со всем уважением, со всем огромнейшим уважением к тебе, вы даже не могли держать реактор под контролем. Реактор должен был убить вас.

Гейзенберг    Не было никаких тестов. Он не доходил до критического состояния.

Бор                             Слава богу. Хамбро и Перрен осматривали его после победы Союзных войск. Они говорили что у реактора не было кадмиевых контрольных стержней. Не было ничего, что могло бы поглотить излишек нейтронов, для замедления реакции при перегреве.

Гейзенберг    Не было стержней. Не было.

Бор                             Ты надеялся, что реакция будет саморегулируемой?

Гейзенберг    Именно так я и думал с самого начала.

Бор                             Гейзенберг, реакция не была бы саморегулируемой.

Гейзенберг    К тысяча девятьсот сорок пятому году я понял это.

Бор                             То есть, если бы вдруг ситуация стала критической, реактор бы расплавился и исчез где-то у центра земли.

Гейзенберг    Вовсе нет. У нас на всякий случай был кусок кадмия.

Бор                 Кусок кадмия? Что вы собирались делать с куском кадмия?

Гейзенберг    Бросит в воду.

Бор                             В какую воду?

Гейзенберг    В тяжелую воду. Замедлитель, в который погружен уран.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг, не хочу тебя критиковать, но вы все спятили!

Гейзенберг    Мы были почти у цели! Мы получили фантастический прирост нейтронов! Мы получили 670 процентов прироста!

Бор                             Вы в вашей норе потеряли всякий контакт с реальностью!

Гейзенберг    Еще неделя или две, - это все что нам было нужно!

Бор                             Вас спасло только появление Союзников!

Гейзенберг    Мы почти достигли критической массы! Еще чуть-чуть и цепная реакция поддерживалась бы сама, до бесконечности. Нам нужно было еще немного урана. Мы с Вайцзекером направились к Дибнеру, чтобы попытаться отобрать его уран. Еще одно путешествие по Германии от которого волосы вставали дыбом. Постоянные авианалеты, - никаких поездов,- мы пытались на велосипедах, но это оказалось нам не под силу! В итоге мы застряли черт знает где, в маленькой гостинице, под вой падавших вокруг нас бомб. А по радио кто-то играл сонату Бетховена, соль-минор для виолончели:

Бор                             И все так и оставалось под твоим контролем?

Гейзенберг    Под моим контролем - да! Именно! Под моим контролем!

Бор                             К тому времени уже ничто не находилось под чьим-либо контролем!

Гейзенберг    Да, поскольку наконец-то и мы стали свободными от всякого принуждения! Чем ближе была развязка, тем быстрее мы могли работать!

Бор                             Ты больше не занимался программой, это программа занималась тобой.

Гейзенберг    Еще бы две недели, еще бы два брикета урана, и тогда немецкие физики стали бы первыми, кто достиг самоподдерживающейся цепной ядерной реакции.

Бор                             Если не считать того, что Ферми уже сделал это в Чикаго двумя годами ранее.

Гейзенберг    Мы этого не знали.

Бор                             Вы ничего не знали в этой вашей пещере под землей. Вы были слепы как кроты. Перрен говорил, что у вас не было ничего что бы защищало от радиации.

Гейзенберг    У нас не было времени думать об этом.

Бор                             То есть, если бы реактор достиг критической точки:

Маргрет        Вы бы все умели от лучевой болезни.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг! Мой дорогой мальчик!

Гейзенберг    Да, но к тому времени реактор был бы запущен.

Бор                             Я должен был быть рядом, чтобы присматривать за тобой.

Гейзенберг    Это все, о чем мы могли думать тогда. Запустить реактор, запустить реактор.

Бор                             Там я был тебе необходим, чтобы несколько замедлить тебя. Твой собственный ходячий кусок кадмия.

Гейзенберг    Если бы я тогда умер, то что бы потерял? Тридцать лет попыток объяснить. Тридцать лет упреков и враждебности. Даже ты повернулся ко мне спиной.

Маргрет        Вы снова приехали в Копенгаген. Вы приехали в Тисвильде.

Гейзенберг    Но все уже было совсем по-другому.

Бор                             Да. Все уже было совсем по-другому.

Гейзенберг    Иногда я думаю, что те последние несколько недель в Хайгерлохе были последними счастливыми неделями в моей жизни. они были странным образом очень спокойными. Внезапно мы оказались вне всякой берлинской политики. Вне бомбежек. Война подходила к концу. Не нужно было думать ни о чем кроме реактора. И на самом деле мы не сходили с ума. Мы не работали все время. Там над нами, на вершине скалы стоял монастырь. Я часто уходил на хоры и играл фуги Баха на органе.

Маргрет        Посмотрите на него. Он потерялся. Он как потерянный ребенок. Он весь день был в лесах, бегая там и сям. Он бахвалился, он был храбрым, он трусил. Он поступал правильно и не правильно. И вот наступает вечер, и все чего он хочет, это попасть домой, а он заблудился.

Гейзенберг    Тишина.

Бор                             Тишина.

Маргрет        Тишина.

Гейзенберг    И еще раз румпель толкает Кристиана, и он падает.

Бор                             Еще раз он тянется к спасательному кругу.

Маргрет        Еще раз я отрываюсь от своей работы и в дверях Нильс, в безмолвии смотрит на меня:

Бор                             Итак, Гейзенберг, зачем ты приехал в Копенгаген в тысяча девятьсот сорок первом году? Ты все верно поведал нам о своих страхах. Но не думал же ты, что я действительно расскажу тебе работали ли американцы над бомбой.

Гейзенберг    Нет.

Бор                             Ты не надеялся всерьез, что я их остановлю.

Гейзенберг    Нет.

Бор                             Ты бы вернулся к работе над реактором, что бы я тебе не сказал.

Гейзенберг    Да.

Бор                             Итак, Гейзенберг, почему ты приехал?

Гейзенберг    Почему я приехал?

Бор                             Расскажи нам еще раз. Еще один черновик текста. И на этот раз мы его поймем правильно. На этот раз мы поймем.

Маргрет        Может быть и вы сами это поймете.

Бор                             В конце концов, действия атома трудно объяснить. Мы сделали множество попыток. И с каждой попыткой туман вокруг него увеличивался. Однако в конце концов мы объяснили. Итак, еще один черновик, еще один черновик.

Гейзенберг    Почему я приехал? И еще раз сквозь осенние сумерки того вечера в сорок первом. Прохожу по знакомому хрустящему гравию, и дергаю за знакомую рукоятку звонка. Что в моей голове? Страх, конечно, и абсурдная и ужасная значительность, как у того, кто приносит плохие вести. Но: да: также что-то еще. Снова оно показалось. Я почти что вижу это в лицо. Что-то хорошее. Что-то яркое, жаркое и исполненное надежды.

Бор                             Я открываю дверь:

Гейзенберг    А вот и он. Я вижу как засветились его глаза, когда он увидел меня.

Бор                             Он улыбается своей настороженной улыбкой школьника.

Гейзенберг    И я испытываю момент такого утешения.

Бор                             Вспышку такого чистого радушия.

Гейзенберг    Как будто я вернулся домой после долгого путешествия.

Бор                             Как будто на пороге стоял блудный сын.

Гейзенберг    Внезапно меня покинули все замысловатые подводные течения.

Бор                             Кристиан жив, а Харальд еще не рождался.

Гейзенберг    На земле снова мир.

Маргрет        Посмотрите на них. Все еще отец и сын. Только на мгновенье. Не смотря на то что сейчас мы все умерли.

Бор                             На мгновенье, да, сейчас снова двадцатые годы.

Гейзенберг    И мы будем говорить друг с другом и понимать друг друга также как делали это раньше.

Маргрет        И в этих двух головах зародится будущее. Каким городам погибнуть, а каким - уцелеть. Кто умрет, а кто будет жить. Какой мир канет в забвение, а какой будет праздновать победу.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг!

Гейзенберг    Мой дорогой Бор!

Бор                             Проходи, проходи:

КОПЕНГАГЕН

Действие второе

Гейзенберг    Было самое начало весны. В двадцать четвертом, когда я впервые приехал в Копенгаген. Март: северная погода, сырая, ветреная. Но то и дело появляется солнце и оставляет на вашей коже это чудесное первое в году тепло. Этот первый вздох просыпающейся жизни.

Бор                             Тебе было двадцать два. То есть мне должно было быть:

Гейзенберг    Тридцать восемь.

Бор                             Почти столько же было тебе, когда ты приехал сюда в сорок первом.

Гейзенберг    Ну, что мы будем делать?

Бор                             Переобуемся, возьмем рюкзаки:

Гейзенберг    Доедем на трамвае до кольца:

Бор                             И пойдем!

Гейзенберг    На север к Эльсинору.

Бор                             Побродить - поговорить.

Гейзенберг    Затем на запад, к Тисвильде.

Бор                             И назад через Хиллерод.

Гейзенберг    Поход, разговоры сотню миль.

Бор                             После этого мы почти беспрерывно разговаривали в течение следующих трех лет.

Гейзенберг    Мы распечатали бутылку вина за обедом в вашей квартире при Институте.

Бор                             Затем я поднялся к тебе в комнату:

Гейзенберг    Эту ужасную маленькую комнатенку во флигеле для слуг, почти на чердаке.

Бор                             И мы продолжили беседу заполночь.

Гейзенберг    Но как?

Бор                             Как?

Гейзенберг    Как мы разговаривали? По-датски?

Бор                             Конечно же по-немецки.

Гейзенберг    Я читал лекции по-датски. Всего через десять недель после прибытия мне нужно было провести свой первый коллоквиум.

Бор                             Я помню. Твой датский уже был превосходен.

Гейзенберг    Нет. Ты тогда совершил ужасный поступок. За полчаса до начала ты ненароком брякнул: 'Да, думаю, сегодня мы будем говорить по-английски.'

Бор                             Но когда ты мне возразил : ?

Гейзенберг    Возражать Папе Римскому? Я не посмел. Тот превосходный датский, который ты слушал, был моей первой попыткой говорить по-английски.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг, однако, снова мы настаиваем каждый на своем? Любовь моя, а ты помнишь?

Маргрет        На каком языке вы говорили там, где меня не было? Ты думаешь я установила жучки?

Бор                             Нет, нет, - успокойся, любовь моя, успокойся!

Маргрет        Успокоиться?

Бор                             Ты немного резковата.

Маргрет        Вовсе нет.

Бор                             Нам приходится следовать по нитям назад, к началу лабиринта.

Маргрет        Я слежу за каждым вашим шагом.

Бор                             Надеюсь, ты была не против?

Маргрет        Не против чего?

Бор                             Что оставалась дома?

Маргрет        Когда вы ушли в ваш поход? Конечно же нет. Почему это я должна была быть против? Тебе было нужно выбраться из дома. Два новых сына появившихся один за другим - пожалуй, это было бы слишком для любого мужчины.

Бор                             Два новых сына?

Маргрет        Гейзенберг.

Бор                             Да, да.

Маргрет        И наш собственный сын.

Бор                             Оге?

Маргрет        Эрнест!

Бор                             1924 - конечно, - Эрнест.

Маргрет        Номер пять. Да?

Бор                             Да, да, да. И если это было в марте, ты права,- ему не могло исполниться больше :

Маргрет        Недели.

Бор                             Недели? Да, недели. И ты действительно была не против?

Маргрет        Вовсе нет. Я была довольна, ты нашел оправдание, чтобы уйти. И ты всегда уходил в походы с новыми ассистентами. Ты уходил с Крамерсом, когда он приехал в тысяча девятьсот шестнадцатом.

Бор                             Да, когда Кристиану было, я полагаю, около:

Маргрет        Недели.

Бор                             Да: Да: Ты знаешь, я чуть не убил Крамерса.

Гейзенберг    Не из детского пистолетика?

Бор                             Миной. Во время похода.

Гейзенберг    Ах миной. Да, ты рассказывал об этом во время нашего путешествия. Подумаешь, Крамерса, - ты чуть себя не убил!

Бор                             Мину прибило на отмель:

Гейзенберг    И конечно, вы сразу стали соревноваться на меткость - кидать в нее камнями. Вы соображали, что делали?

Бор                             Не знаю.

Гейзенберг    Видимо, это влияние Эльсинора.

Бор                             Эльсинора?

Гейзенберг    Тьмы сидящей в человеческой душе.

Бор                             Ты тоже совершал идиотские выходки.

Гейзенберг Я?

Бор                             С Дираком, в Японии. Ты взобрался на пагоду.

Гейзенберг    А, на ту пагоду.

Бор                             И балансировал на коньке крыши. Дирак рассказывал. На одной ноге. При сильном ветре. Хорошо, что меня там не было.

Гейзенберг    Признаю, Эльсинор.

Бор                             Точно, Эльсинор.

Гейзенберг    Знаешь, я завидовал Крамерсу.

Бор                             Его преосвященство, - ты ведь его так называл?

Гейзенберг    Потому что он и был им. Твой главный кардинал. Твой любимый сын. Пока на сцене не появился я.

Маргрет        Он был прекрасным виолончелистом.

Бор                             Он был прекрасен во всем.

Гейзенберг    Слишком уж прекрасен.

Маргрет        Мне он очень нравился.

Гейзенберг    Он ужасал меня. Когда я только начинал работу в Институте. Они все ужасали меня. Все эти вундеркинды, которых ты там насобирал - они все были настолько гениальны и изысканны. Но Крамерс был наследником престола. Мы, все остальные, работали в обычной, общей, аудитории. У Крамерса был свой кабинет, рядом с твоим, как электрон на орбите, ближайшей к ядру. И он не относился всерьез к моей физике. Он заявлял, что ты можешь объяснить атом при помощи классической механики.

Бор                             Ну, он ошибался.

Маргрет        И очень скоро на кабинет открылась вакансия.

Бор                             И на ближайшей к ядру орбите появился новый электрон.

Гейзенберг    Да, и следующие три года мы жили внутри атома.

Бор                             А другие электроны находились на внешних орбитах, вокруг нас, по всей Европе.

Гейзенберг    Макс Борн и Паскуаль Йордан в Геттингене.

Бор                             Да, и Шредингер в Цюрихе, Ферми в Риме.

Гейзенберг    Чедвик и Дирак в Англии.

Бор                             Жёлио и де Бройль в Париже.

Гейзенберг    Гамов и Ландау в России.

Бор                             Каждый из них и на кафедре и вне кафедры друг у друга.

Гейзенберг    Статьи и черновики статей на каждом международном почтовом поезде.

Бор                             Ты помнишь, когда Гаудсмит и Уленбек открыли спин?

Гейзенберг    Эту последнюю переменную в квантовой теории атома, которую никто не мог осмыслить? Последний барьер:

Бор                             А эти два безумных голландца вернулись к странной идее, что электроны могут вращаться в разных направлениях.

Гейзенберг    И конечно, первое, что все хотели узнать: на чью сторону встанет Копенгаген? 

Бор                             Я ехал в Лейден, когда это произошло.

Гейзенберг    И это стало процессией Папы Римского! Поезд по пути остановился в Гамбурге:

Бор                             Паули и Штерн ждали на платформе, хотели узнать мое мнение о спине.

Гейзенберг    Ты сказал им, что это неверно.

Бор                             Нет, я сказал им, что это весьма:

Гейзенберг    Интересно.

Бор                             Я думаю, именно это слово я и выбрал.

Гейзенберг    Затем поезд продолжил путь в Лейден.

Бор                             У границы меня встретили Эйнштейн и Эренфест. И я изменил свое мнение, потому, что Эйнштейн, - понимаешь, Эйнштейн, я - Римский Папа, он - Бог, - потому, что Эйнштейн провел релятивистский анализ, и развеял все мои сомнения.

Гейзенберг    Тем временем я замещаю Макса Борна в Геттингене, и на обратном пути ты заглядываешь туда.

Бор                             И вы с Йорданом встречаете меня на вокзале.

Гейзенберг    Вопрос все тот же: что ты думаешь о спине?

Бор                             И когда поезд останавливается в Берлине, на платформе стоит Паули.

Гейзенберг    Вольфганг Паули, который не вылезает из постели, если есть хоть малейшая возможность чего-нибудь не сделать:

Бор                             И который уже встречался со мной в Гамбурге, еще по дороге туда:

Гейзенберг    Он проделал путь из Гамбурга до Берлина, только для того, чтобы увидеться с тобой для второго раунда:

Бор                             И узнать во что развились в дороге мои идеи относительно спина.

Гейзенберг    О, эти годы! Эти замечательные годы! Эти три коротких года!

Бор                             С 1924 по 1927.

Гейзенберг    От момента моего приезда в Копенгаген до принятия должности твоего ассистента:

Бор                             До твоего отъезда по получению кафедры в Лейпциге.

Гейзенберг    Три года неукротимой, бодрящей северной весны.

Бор                             В результате которой мы получили квантовую механику, получили неопределенность:.

Гейзенберг    Получили дополнительность:

Бор                             И Копенгагенскую Интерпретацию в целом.

Гейзенберг    Европа снова на пике славы. Новое Просвещение,- и Германия снова по праву заняла свое место, она- сердце всего этого. А кто прокладывал путь для всех остальных?

Маргрет        Вы с Нильсом.

Гейзенберг    Да, мы.

Бор                             Мы.

Маргрет        И именно к этому вы хотели вернуться в сорок первом?

Гейзенберг    К чему-то подобному этим трем годам: К чему-то подобному нашим тогдашним разговорам, нашим тогдашним мыслям: Пока мы беседовали, краем глаза я почти различал это! Что-то подобное тому, как мы работали прежде. Что-то подобное тому, как мы прежде все это совершили:

Бор                             Вместе.

Гейзенберг    Вместе. Да, вместе.

Маргрет        Нет.

Бор                             Нет? Что ты имеешь в виду под 'нет'?

Маргрет        Не вместе. Вы ничего из того не совершили вместе.

Бор                             Да вместе. Конечно вместе.

Маргрет        Нет не вместе. Каждое открытие из тех, вы совершили когда были порознь. Вы сначала разрабатывали квантовую механику на Хелиголанде. Вы говорили, что в Копенгагене не могли думать.

Гейзенберг    А, нет, наступило лето. У меня снова появилась сенная лихорадка.

Маргрет        Но на Хелиголанде, в одиночестве, на пустынном скалистом острове посреди Северного моря:

Гейзенберг    Моя голова начала проясняться, и возникла очень отчетливо картина того, как должна выглядеть атомная физика. Внезапно я понял, что нам нужно ограничить ее теми измерениями, которые можем провести на практике, тем, что мы можем реально наблюдать. Мы не можем увидеть электрона внутри атома:

Маргрет        Так же как и Нильс не может увидеть ваши мысли, или вы - мысли Нильса.

Гейзенберг    Эффект, который вызывают электроны - это все, что мы можем увидеть, свет, который они отражают:

Бор                             Но проблемы, которые ты пытался решить были из тех, что мы изучали вместе: в квартире за обедом, на пляже в Тисвильде.

Гейзенберг    Конечно. Но я вспоминаю вечер, когда впервые математика начала согласовываться с принципом.

Маргрет        На Хелиголанде.

Гейзенберг    На Хелиголанде.

Маргрет        В одиночестве.

Гейзенберг    Это было безумно трудно - я тогда не понимал матричного исчисления: Я был так возбужден, что продолжал делать ошибки. Но к трем часам утра я получаю это. Казалось, я смотрю сквозь поверхность атомных явлений на их странный и прекрасный внутренний мир. Мир чистых математических структур. Я слишком возбужден и не могу заснуть. Я спускаюсь к южной оконечности острова. Там у кромки моря лежит валун, на который я хочу забраться. Я забираюсь на него за полчаса до рассвета и лежу на вершине, глазея на море.

Маргрет        В одиночестве.

Гейзенберг    В одиночестве. Да. И я был счастлив.

Маргрет        Счастливей, чем когда вернулись со всеми нами к зиме в Копенгаген.

Гейзенберг    Что, со всем этим шредингеровым бредом?

Бор                             Бредом? Хватит тебе! Хватит! Шредингеровой волновой формулировкой?

Маргрет        Да, внезапно все повернулись спиной к вашей великолепной новой матричной механике.

Гейзенберг    Никто ее не может понять.

Маргрет        А волновую механику Шредингера могут.

Гейзенберг    Потому что они учили ее в школе! Мы отступаем, снова к классической физике! И когда я проявляю некоторую осторожность в ее приятии:

Бор                             Некоторую осторожность? Не критики ради, но:

Маргрет        :Вы говорили, что она отвратительна!

Гейзенберг    Я говорил, что ее физические следствия отвратительны. Шредингер говорил что отвратительна моя математика.

Бор                             Кажется я вспомнил, ты использовал слово: хммм:, я не буду его повторять, здесь все-таки сидит дама.

Гейзенберг    Это было сказано конфиденциально. Но к тому времени люди с ума посходили.

Маргрет        Они думали, вы попросту завидуете.

Гейзенберг    Кто-то даже предполагал во мне нечто вроде эксцентричного интеллектуального снобизма. Ты до крайности оживился.

Бор                             Благодаря тебе.

Гейзенберг    Ты пригласил сюда Шредингера:

Бор                             Чтобы спокойно обсудить наши разногласия.

Гейзенберг    И набросился на него как сумасшедший. Встретил его на станции - конечно,- и напал на него, он даже еще не успел забрать чемоданы с поезда. Затем ты не отстаешь от него с раннего утра до позднего вечера.

Бор                 Я не отстаю от него? Это он прицепился ко мне!

Гейзенберг    Потому что ты не хочешь прийти к финальному соглашению!

Бор                             Он тоже не хочет!

Гейзенберг    Из-за тебя он заболел! Что бы не видеть тебя он даже слег. Не вставал с постели!

Бор                             Это была всего лишь легкая простуда.

Гейзенберг    Маргрет пришлось стать его сиделкой!

Маргрет        Я лечила его чаем с пирогами, чтобы он набрался сил.

Гейзенберг    Да! Но ты не переставал преследовать его и в импровизированной больничной палате! Присаживался на его кровать и грохотал над ним!

Бор                             Совершенно учтиво.

Гейзенберг    Ты был и Римским Папой, и Святой Палатой, и самой Инквизицией, един в трех лицах! А затем, а затем, после того как Шредингер бежал обратно в Цюрих, - и этого, Бор, я никогда не дам тебе забыть, - ты перешел на его сторону! Ты восстал против меня!

Бор                             Потому что ты к тому времени спятил! Ты стал фанатиком! Ты отказывался дать волновой теории хоть какое-нибудь место в квантовой механике!

Гейзенберг    Ты полностью перешел на сторону противника!

Бор                             Я говорил, что волновая механика и матричная механика просто альтернативные орудия.

Гейзенберг    В этом ты всегда обвинял меня. 'Если что-то работает, то оно работает'. 'Не обращаешь внимания на то, что это может означать'.

Бор                             Я всегда пытался понять что это может означать.

Гейзенберг    Что это означает в языке.

Бор                             Да, на обычном языке.

Гейзенберг    Самое главное - то, что это означает в математике.

Бор                             Ты думаешь: поскольку математика работает, смысл значения не имеет.

Гейзенберг    Математика и есть смысл! Именно она и значит - смысл!

Бор                             Но в конце концов, в конце концов, мы должны быть в состоянии объяснить все Маргрет!

Маргрет        Объяснить все мне? Вы даже друг другу не можете все объяснить! Вы постоянно спорили до ночи! И оба жутко злились!

Бор                             И оба оставались совершенно без сил.

Маргрет        И прикончила тебя камера Вильсона.

Бор                             Да, потому что высвобождая электрон из атома, и посылая его через камеру Вильсона, можно зарегистрировать оставленный им след.

Гейзенберг    А это - скандал. Никакого следа быть не должно!

Маргрет        Согласно вашей квантовой механике.

Гейзенберг    Но ведь и нет никакого следа! Никаких орбит! Никаких треков и траекторий! Только внешние следствия!

Маргрет        Только след остается. Я сама это видела, так же отчетливо как волны за проплывающим кораблем.

Бор                             Это был очаровательный парадокс.

Гейзенберг    Ты вообще любил парадоксы, в этом твоя проблема. Ты получал удовольствие от противоречий.

Бор                             Да, ты никогда не понимал насколько благотворны для мышления парадоксы и противоречия. В этом твоя проблема. Ты живешь, ты дышишь парадоксами и противоречиями, но их красоту не можешь разглядеть, как рыба не может разглядеть красоту воды.

Гейзенберг    Я иногда себя чувствовал как будто меня заперли в чем-то вроде преисподней без окон. Ты даже не представляешь, насколько ты агрессивен. Бродишь туда-сюда по комнате, как будто хочешь кого-то загрызть, - и я могу догадаться кого.

Бор                             Но именно так мы создали физику.

Маргрет        Нет же. Нет! В конце вы снова создавали ее по одиночке. Даже ты! Ты уехал кататься на лыжах в Норвегию.

Бор                             Мне было необходимо отдохнуть от всего этого!

Маргрет        И принцип дополнительности ты разработал в одиночку, в Норвегии.

Гейзенберг    На той скорости с которой он ходит на лыжах приходится делать что-то еще, чтобы кровообращение не прекратилось. Или занятия физикой или обморожение.

Бор                             Да. Но ты-то вообще остался в Копенгагене:

Гейзенберг    И наконец-то начал мыслить.

Маргрет        Вас двоих гораздо проще выносить по отдельности.

Гейзенберг    Его отъезд из города был освобождением, словно я на Хелиголанде снова выздоровел от сенной лихорадки.

Маргрет        Если бы я была школьной учительницей, то обязательно бы вас рассадила.

Гейзенберг    Вот тогда я и разработал неопределенность. Одним жутким сырым февральским вечером гуляя в Фаэллед-парке, в полном одиночестве. Время было уже очень позднее, и когда я вошел в темный парк, там никого не было. Я стал думать, о том, что бы ты увидел, если бы направил на меня с норвежских гор телескоп. Ты бы увидел меня в свете фонаря на Блегдамсвей, потом не увидел бы ничего, поскольку я исчез в темноте, затем я мелькнул бы снова, проходя под фонарным столбом перед эстрадой. Именно это мы и наблюдаем в камере Вильсона. Не весь путь, а серию слабых вспышек, - серию столкновений пролетающих электронов с различными молекулами водяного пара: Или, возьмем тебя, твою великую папскую процессию в Лейден, в тысяча девятьсот двадцать пятом. Что бы увидела Маргрет, сидя здесь, дома, в Копенгагене? Возможно, открытку из Гамбурга. Затем - из Лейдена. Еще одну - из Гёттингена. Снова открытку - уже из Берлина. Потому что видимое в камере Вильсона, это даже не сами столкновения, а капельки пара, конденсирующиеся вокруг них, по величине своей сравнимые с городом вокруг путешественника,- нет, даже гораздо больше,- сравнимые с целыми странами: Германия - Голландия - снова Германия. Нет следа всего пути, нет точного адреса; есть только непонятный список стран, которые он посетил. Я не понимал, почему мы раньше не думали об этом, было только одно разумное объяснение: мы больше спорили, чем мыслили.

Бор                             Похоже ты тогда разуверился сразу во всех формах дискуссий. Вернувшись из Норвегии, я обнаружил, что ты закончил набросок текста о принципе неопределенности, и уже отослал его для публикации!

Маргрет        И началась баталия хуже прежних.

Бор                             Мой дорогой, милейший Гейзенберг, отсылать для печати первый же черновик - не очень хорошая манера, мы же его даже не обсудили! Это же не наш метод работы!

Гейзенберг    Нет, наш метод, это когда ты преследуешь меня с утра до вечера! Наш метод работы это когда ты доводишь меня до сумасшествия!

Бор                             Довожу, потому, что работа содержит фундаментальную ошибку.

Маргрет        Ну вот, все с начала.

Гейзенберг    Нет, ведь я открываю ему истину о вселенной, самую странную из тех, с которыми когда-либо сталкивался человек после теории относительности, - что нам никогда не узнать всего о местонахождении микрочастицы, или чего-то еще, даже Бора сейчас, когда он носится по комнате туда и обратно, в этой своей сводящей с ума манере, потому что мы не можем наблюдать их не введя какого-то нового элемента в событие: молекулу водяного пара, с которой можно столкнуться, или луча света, - вещей, имеющих собственную энергию, и которые, следовательно, могут воздействовать на то, с чем сталкиваются. Для Бора, вероятно, эта вещь может быть совсем небольшой:

Бор                             Хорошо, если ты знаешь, где я сейчас нахожусь, с той же погрешностью о которой говоришь и в случае микрочастиц, то с какой точностью ты можешь вычислить мое ускорение?

Гейзенберг    С точностью до миллиардной миллиардной доли километра в секунду. Однако с теоретической точки зрения, у тебя нет абсолютно определенного положения в мире, что, кроме всего прочего, подрывает идею причинности и все основания науки - потому как если не знаешь каково положение дел сегодня,  то уж точно не сможешь узнать что будет завтра. Я разбил вдребезги объективную вселенную вокруг тебя - а все, что ты можешь мне сказать, это то, что в редактуре есть ошибка.

Бор                             Она есть!

Маргрет        Кто-нибудь хочет чаю? Пирога?

Гейзенберг    Послушай, в моей статье мы хотим узнать не где находится свободный электрон, пролетающий в камере Вильсона, а где он находится, когда он дома, двигается по кругу внутри атома:

Бор                             И неопределенность возникает, как ты говоришь, не из-за того, что нельзя определить его отскок, когда ударяет прилетевший фотон:

Гейзенберг    Простым языком, простым языком!

Бор                             Я и говорю на простом языке.

Гейзенберг    Послушай:

Бор                             На языке классической механики:

Гейзенберг    Послушай! Копенгаген - это атом. Маргрет - ядро. С порядком не ошибаюсь? Одна десятитысячная?

Бор                             Да, да.

Гейзенберг    Итак, Бор - электрон. Он бредет по городу где-то во мраке, никто не знает где. Он тут. Он там. Он везде и нигде. В Фаэллед-парке, у Карлсберга, проходит мимо Мэрии, или ушел к гавани. Я фотон. Квант света. Я отправляюсь в темноту на поиски Бора. И я преуспел в этом, потому что сумел столкнуться с ним: Но что происходит? Посмотрите: он замедлился, и отклонился! Он больше не делает то же самое, что как безумный делал до момента нашего столкновения!

Бор                             Но Гейзенберг, Гейзенберг! Ты тоже отклонился! Если люди видят что происходит с тобой, о их луч света, то они смогут определить и что должно было произойти со мной! Проблема как раз в том, чтобы понять что произошло с тобой! Для того чтобы понять как люди тебя вообще видят, тебя надо рассматривать не только как микрочастицу, но и как волну. Я должен использовать не только твою квантовую механику, но и волновую функцию Шредингера.

Гейзенберг    Знаю, об этом я упомянул в постскриптуме моей статьи.

Бор                             Все помнят статью, никто не помнит постскриптума. Но ведь вопрос фундаментальной важности. Частицы - вещи, цельные сами в себе. Волны - возмущения в чем-то другом.

Гейзенберг    Знаю. Дополнительность. В постскриптуме есть.

Бор                             Они или одно, или другое. Они не могут быть и волной и частицей одновременно. Мы должны выбрать наш способ слежения за ними - либо тот, либо иной. Но коль скоро мы выбираем, то не можем знать о них всего.

Гейзенберг    И вот он снова возвращается на свою орбиту. По случаю найдя еще один пример для применения принципа дополнительности. Точное направление твоей прогулки, несомненно полностью определяется твоими генами и разными физическими силами, действующими в тебе. Но она также полностью зависит от твоих совершенно необъяснимых капризов в каждый момент времени. То есть, мы не поймем твоего поведения, не отслеживая обе причины одновременно,- а это невозможно. Значит, твои выдающиеся странствия не являются совершенно объективными перемещениями по вселенной. Они существуют только кусками, благодаря моим усилиям или усилиям Маргрет, пока наши умы скачут то туда то сюда, до бесконечности, между этими двумя подходами.

Бор                             Ты никогда не принимал целиком и полностью мой принцип дополенительности, правда?

Гейзенберг    Правда! Целиком и полностью! Я защищал ее на конференции в Комо в 1927 году! Я следовал ей с религиозным фанатизмом и позже! Ты меня убедил. Я покоряюсь твоей критике.

Бор                             Только ранее ты сказал то, что меня чуть не убило.

Гейзенберг    Боже милосердный, в определенный момент из-за твоих слов я буквально чуть не разревелся!

Бор                             Ты извини, но тогда я определил эти слезы как слезы разочарования и ярости.

Гейзенберг    Я что, был в раздражении?

Бор                             Я же воспитал и своих детей. Я мог заметить.

Гейзенберг    А Маргрет? Бывала ли она в раздражении? Кляйн говорил мне, ты довел ее до слез после моего отъезда, заставив перепечатывать свои бесконечные исправления в тексте о принципе дополнительности.

Бор                             Что-то я этого не припоминаю.

Маргрет        Зато я припоминаю.

Гейзенберг    Нам пришлось еще раз выдернуть Паули в Гамбурге из постели, чтобы он приехал в Копенгаген на мирные переговоры.

Бор                             Он последовал за нами. Мы закончили переговоры подписанием соглашения. Неопределенность и дополнительность стали ключевыми принципами Копенгагенской интерпретации квантовой механики.

Гейзенберг    Конечно, как и большинство соглашений, это был политический компромисс.

Бор                             Ага, видишь, где-то в глубине души у тебя все-таки осталось место для сомнений!

Гейзенберг    Вовсе нет,- это работает. Вот что самое главное. Работает, работает, работает!

Бор                             Да, работает. Но есть нечто более важное. Потому что, Гейзенберг, ты понимаешь что мы сделали за эти три года? Не хочу преувеличивать, но мы перевернули мир с ног на голову! Да, слушай, вот оно, вот оно: Мы снова поставили человека в центр мироздания. На протяжении всей истории мы не находили себе места. Мы выгоняли себя на периферию всего сущего. Вначале мы превратили себя в простую случайность неисповедимых божьих замыслов, в малюсеньких фигурок, преклоняющих колена перед великим храмом создателя. И как только мы вновь обрели себя в эпоху Возрождения, и как только человек стал тем, что декларировал Протагор, мерой всех вещей, нас снова выталкивают вон результаты нашего же собственного мышления! Мы снова умаляемся, поскольку физики строят новые великие храмы, которыми мы должны восторгаться, - законы классической механики, которые предшествуют нам, существуют с начала времен, и переживут нас в конце времен, которые существуют независимо от того, существуем ли мы вообще. Но вот мы подходим к началу двадцатого века, и внезапно снова находим силы подняться с колен.

Гейзенберг    Все началось с Эйнштейна.

Бор                             Все началось с Эйнштейна. Он показывает что измерение - измерение от которого зависит всякая возможность науки, - это не объективное событие, происходящее с беспристрастной всеобщностью. Измерение - действие человека, производимое с определенной точки зрения во времени и пространстве, из одного определенного места в котором стоит возможный наблюдатель. Затем здесь, в Копенгагене, за те три года в середине двадцатых мы открыли что не существует точно определенного объективного мироздания. Что мир существует только как серии приближений. Только в пределах границ очерченных нашим к нему отношением. Только посредством разума, приютившегося в голове человека.

Маргрет        Так кто этот человек, которого ты поместил в центр вселенной - это ты или Гейзенберг?

Бор                             Сейчас, сейчас, любовь моя.

Маргрет        Хорошо, просто это большая разница.

Бор                             Любой из нас двоих. Мы оба. Ты. Все мы.

Маргрет        Если в центре находится Гейзенберг, то есть один уголок вселенной, который он не видит, - это самого себя.

Гейзенберг    И :

Маргрет        И не имеет смысла спрашивать его почему он приехал в Копенгаген в сорок первом. Он этого не знает!

Гейзенберг    Я думал, что тогда, на мгновение, я краем глаза увидел ответ.

Маргрет        Тогда вы обернулись чтобы посмотреть.

Гейзенберг    И он исчез в никуда.

Маргрет        Снова принцип дополнительности. Не так ли?

Бор                             Да, да.

Маргрет        Я достаточно много про него печатала. Если что-то делаешь, то должен сконцентрироваться, и не можешь параллельно думать о том что делаешь, а если ты думаешь о том как это делать, то одновременно не можешь делать этого. Так?

Гейзенберг    Свернуть влево, Свернуть вправо, или подумать об этом и умереть.

Бор                             Но после того как сделал это:.

Маргрет        Вы, как и все остальные, оборачиваетесь и строите догадки. Только догадки хуже, потому что вы не видели себя делающим, а мы видели. Простите, но во-первых вы даже не знаете почему так быстро написали о принципе неопределенности.

Бор                             Но если в центре вселенной стоишь ты :

Маргрет        То я могу рассказать вам,- все это случилось потому что вы хотели сбросить бомбу на Шредингера.

Гейзенберг    Определенно я хотел показать, что он не прав.

Маргрет        А Шредингер выигрывал войну. Когда в Лейпциге той осенью впервые освободилась кафедра, он возглавлял список претендентов, а вас в списке вообще не было. Вам было необходимо новое супер-оружие.

Бор                             Не критики ради, Маргрет, но похоже ты все начинаешь слишком сильно переходить на личности.

Маргрет        Потому что дело именно в личности! Ты только что прочел всем нам лекцию об этом! Ты же знал как Гейзенберг желал заполучить кафедру. Ты же знал о давлении которое на него оказывала семья. Прошу прощения, но вы хотите чтобы все выглядело героически абстрактным и логичным. И когда вы рассказываете эту историю, да, все становится на свои места, все имеет начало, середину и конец. Но я была там, и я помню все так, будто я все еще там, и вот я оглядываюсь вокруг, и все что я вижу - это не ваша история! Это - и смятение, и гнев, и зависть, и слезы, и непонимание значения вещей и того, как все пойдет дальше.

Гейзенберг    Все равно, это работает, это работает.

Маргрет        Да это чудесно работает. Три месяца спустя опубликования вашего принципа неопределенности вам предложили кафедру в Лейпциге.

Гейзенберг    Я имел в виду совсем другое.

Маргрет        Можно не упоминать, что вам предложили и другие кафедры, в других местах.

Гейзенберг    В Галле, Мюнхене и Цюрихе.

Маргрет        И в разных американских университетах.

Гейзенберг    Но я имел в виду совсем другое.

Маргрет        А когда вы заняли кафедру в Лейпциге, сколько вам было лет?

Гейзенберг    Двадцать шесть.

Маргрет        Самый молодой профессор и завкафедрой в Германии.

Гейзенберг    Я имел в виду Копенгагенскую интерпретацию. Копенгагенская интерпретация работает. Как бы мы не создали ее, каким бы сочетанием высоких принципов с низким расчетом, самых неприятных тяжелых мыслей с самыми мучительными детскими слезами, это работает. И продолжает работать.

Маргрет        Да, но почему вы оба в конце концов приняли эту интерпретацию? Действительно ли потому, что вы хотите возродить гуманизм?

Бор                             Конечно нет. Просто это был единственный способ объяснить результаты экспериментов.

Маргрет        Или это было принято, потому что вы уже становились профессором и вам хотелось обучать цельной и прочной доктрине? Поэтому вам хотелось, чтобы ваши новые идеи были публично одобрены главой церкви в Копенгагене? И возможно Нильс согласился благословить их в обмен на ваше приятие его доктрин. Чтобы вы признавали его главой церкви. И если вы хотите знать почему приехали в Копенгаген в 1941, то это я вам тоже скажу. Вы правы, - тут нет никакой тайны. Вы приехали порисоваться перед нами.

Бор                             Маргрет!

Маргрет        Нет! Когда он впервые приехал в 1924, он был скромным ассистентом преподавателя, был из униженной нации, был благодарен за возможность получить работу. И вот вы вернулись с триумфом, - ведущий ученый нации, завоевавшей почти всю Европу. Вы пришли продемонстрировать нам как много добились в жизни.

Бор                             Это так на тебя не похоже!

Маргрет        Я приношу свои извинения, но не за этим ли он действительно приехал? Потому что он горел желанием оповестить нас о своей ответственности за важнейшую сторону некоей секретной разработки. И что даже в таких условиях сохраняет высочайшую моральную независимость. Сохраняет ее так открыто, что даже находится под наблюдением Гестапо. Сохраняет ее с таким успехом, что теперь предстал перед удивительно важной моральной дилеммой.

Бор                             Да, хорошо, теперь ты просто себя накручиваешь.

Маргрет        Цепная реакция. Ты говоришь одну жестокую правду, и она тянет за собой еще две. И как вы честно признались, вы собираетесь возвратиться и продолжить в точности ту же работу, что делали до того, чего бы Нильс вам не сказал.

Гейзенберг    Да.

Маргрет        Потому что вы бы и не подумали отступиться от такой чудесной возможности поисследовать.

Гейзенберг    Да, если, возможно, я бы сумел принести пользу.

Маргрет        Вы также хотите продемонстрировать нацистам полезность теоретической физики. Вы хотите спасти честь немецкой науки. Вы хотите присутствовать при ее возрождении во всем величии и славе после окончания войны.

Гейзенберг    Но, все равно, я не говорю Шпееру, что реактор:.

Маргрет        :.Будет производить плутоний, нет, вы боитесь, того, что может случиться, если нацисты вложат огромные ресурсы, а вы будете не в состоянии сделать им бомбы. Пожалуйста не пытайтесь убедить нас что вы - герой Сопротивления.

Гейзенберг    Я и не говорил никогда, что я герой.

Маргрет        Ваш талант кроется в вашей возможности слишком быстро спускаться на лыжах, другие не могут видеть где вы в данный момент находитесь. Вы всегда в один момент времени в нескольких различных местах, как одна из этих ваших микрочастиц.

Гейзенберг    Единственное, могу сказать, что это работало. В отличие от многих действий совершенных героями сопротивления. Это работало! Я знаю о чем вы думаете. Я должен был вступить в заговор против Гитлера и быть повешенным как остальные.

Бор                             Конечно нет.

Гейзенберг    Вы не говорите этого, поскольку есть некоторые вещи, которые не могут быть высказаны. Но вы так думаете.

Бор                             Нет.

Гейзенберг    Чего этим можно было добиться? Чего можно было бы добиться, тем, что ты бы нырнул вслед за Кристианом и тоже утонул? Но это еще одна вещь, о которой нельзя говорить.

Бор                             Об этом можно только думать.

Гейзенберг    Да. Прошу прощения.

Бор                             И возвращаться к этой мысли каждый день.

Гейзенберг    Тебе нужно было сдержатся, я знаю.

Маргрет        Поскольку вы сдержались.

Гейзенберг    Ведь лучше остаться на яхте и снова достичь берега. Лучше остаться живым и бросить спасательный круг. Я уверен!

Бор                             Возможно - да. А возможно и нет.

Гейзенберг    Лучше. Лучше.

Маргрет        Вот уж воистину нелепость. Вы оба с такой удивительной скрупулезностью и точностью обосновали ваш путь в мельчайший мирок атома, а теперь выходит так, что все зависит от этих довольно больших, по сравнению с атомом, объектов на ваших плечах. А то что в них происходит, можно назвать:.

Гейзенберг    Эльсинором.

Бор                             Эльсинором. Да.

Гейзенберг    И может быть вы правы. Я боялся того, что могло бы случиться. Я отдавал себе отчет, что нахожусь на стороне победителей: Сколько находится объяснений всему сделанному мной! На ленче за столом их сидит столько! Думаю, где-то во главе стола находится действительная причина моего приезда в Копенгаген. Я снова оборачиваюсь посмотреть: И в это мгновение я почти вижу ее лицо. Оборачиваюсь в другой раз и во главе стола - пусто. Причины нет вовсе. Я не сказал Шпееру просто потому, что не подумал об этом. Я приехал в Копенгаген просто потому, что подумал об этом. Есть миллион дел, которые мы каждый день могли совершить или которых совершить не могли. Миллион решений приходящих сами собой. Почему ты не убил меня?

Бор                             Почему я не :что?

Гейзенберг    Не убил меня. Не прикончил. В тот вечер в 1941-м. Вот мы возвращаемся домой, и ты внезапно делаешь вывод, что я собираюсь обеспечить Гитлера ядерным оружием. Ты бы точно предпринял все возможное для предотвращения этого.

Бор                             То есть - убил бы тебя?

Гейзенберг    Война в разгаре. Я - враг. Нет ничего странного и аморального в уничтожении врагов.

Бор                             То есть мне следовало выхватить свой детский пистолетик?

Гейзенберг    Тебе бы не понадобился детский пистолетик. Тебе бы даже мина не понадобилась. Ты можешь это сделать без всякого громкого шума, без крови, без всякого вида страданий. Также чисто как пилот бомбардировщика, нажимающий кнопку в трех тысячах метров над землей. Ты просто ждешь, когда я уйду. Затем тихо опускаешься в свое любимое кресло, и громко повторяешь Маргрет, перед всей нашей невидимой публикой, то, что я тебе только что сказал. Я буду мертв также быстро как бедняга Казимир. И гораздо быстрее Гамова.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг, совет конечно :

Гейзенберг    Весьма интересный. Настолько интересный, что он даже никогда не приходил тебе в голову. Снова принцип дополнительности. Я твой враг. Еще я и твой друг. Я опасен для человечества; но я и твой гость. Я частица; и я же волна. У нас есть один набор обязательств перед миром в целом, и у нас есть другие наборы,- никогда не согласующиеся,- обязательства перед нашими соотечественниками, перед соседями, друзьями, семьей, перед детьми. Мы должны пройти не сквозь две щели одновременно, а сквозь двадцать две. А все что мы можем, это оглянуться и увидеть что уже произошло.

Маргрет        Я скажу о еще одной причине, по которой вы открыли неопределенность: у вас естественная предрасположенность к ней.

Гейзенберг    Ну, я должен был произвести наиприятнейшее впечатление наказанного человека возвратившись в сорок седьмом. Снова приполз на четвереньках. Снова мое государство лежало в руинах.

Маргрет        Не совсем. Вы снова продемонстрировали нам силу характера, еще раз оказавшись на вершине.

Гейзенберг    Когда клянчил продовольственные посылки?

Маргрет        Воцарившись в Геттингене под британским протекторатом, отвечая за послевоенную науку Германии.

Гейзенберг    Первый год в Геттингене я спал на соломе.

Маргрет        Элизабет говорила, что впоследствии у вас был самый уютный дом.

Гейзенберг    Мне его передали англичане.

Маргрет        Ваши новые крестные. Конфисковали у кого-то.

Бор                             Довольно, любовь моя, довольно.

Маргрет        Нет, я держала свои мысли при себе все эти годы. Но меня доводило до безумия постоянное мелькание этого умненького сына перед глазами, вечные требования нашего одобрения, непрекращающиеся попытки нас поразить, мольбы указать ему пределы его свободы, только для того, чтобы выйти за них, перешагнуть грань! Прошу извинить, но на самом деле:. На четвереньках приползли?  Это мой дорогой, добрейший муж уползал на четвереньках! В буквальном смысле слова. Крадясь по берегу во мраке, в сорок третьем году, как тать в нощи; бежав из страны, чтобы остаться в живых.  Протекция немецкого посольства, которой вы так гордились, долго не продлилась. Мы влились в Рейх.

Гейзенберг    Я предупреждал вас в сорок первом. Вы не прислушались. И все-таки Бор перебрался в Швецию.

Маргрет        И как только на рыбацкой лодке он переплыл пролив, в гавань прибыли два транспорта для погрузки еврейского населения Дании и отправки его на восток. Великая тьма сидящая в человеческой душе выплеснулась наружу чтобы затопить всех нас.

Гейзенберг    Я пытался вас предупредить.

Маргрет        Да? И где же вы? Заперлись в пещере как дикарь, и призывали злых духов выйти наружу из ямы в полу. Вот к чему это в итоге привело, вся эта солнечная весна двадцатых годов, вот что она породила,- более эффективное орудие убийства.

Бор                             Мысли об этом разбивают мое сердце.

Гейзенберг    Они уже разбили наши сердца.

Маргрет        И это чудесное орудие еще может убить каждого мужчину, женщину, ребенка на земле. И если мы действительно центр вселенной, и если мы являемся хранителями бытия, то что останется?

Бор                             Тьма. Абсолютная и вечная тьма.

Маргрет        Даже неотступно преследующие нас вопросы исчезнут. Даже призраки умрут.

Гейзенберг    В свою очередь могу сказать только одно: это сделал не я. Я не создавал бомбы.

Маргрет        Не создавали? А почему вы не создавали? На это я вам тоже отвечу. Причина самая прозаическая. Вы просто не могли ее создать. Вы не понимаете физику.

Гейзенберг    Гаудсмит сказал в точности то же самое.

Маргрет        А Гаудсмит знал что говорил. Он был из вашего круга, одним из волшебников. Они с Уленбеком открыли спин.

Гейзенберг    Все равно он не имел ни малейшего представления, что я понимаю и чего не понимаю в бомбе.

Маргрет        Он следил за вами по всей Европе для спецслужб Альянса. Он допрашивал вас после того как вас поймали.

Гейзенберг    Конечно он обвинял меня. Его родители умерли в Аушвице. Он думал что я должен был что-то предпринять для их спасения. А я не знал этого. Столько рук тянуться из мрака к линии жизни, но никакой линии жизни не дотянуться до них:

Маргрет        Он говорил, вы не понимали огромной разницы между реактором и бомбой.

Гейзенберг    Я ее прекрасно понимал. Я просто не рассказывал другим.

Маргрет        Ах!

Гейзенберг    Но я понимал.

Маргрет        Втайне.

Гейзенберг    Вы можете проверить, если не верите мне.

Маргрет        На этот раз есть свидетельства?

Гейзенберг    Все было тщательнейшим образом записано.

Маргрет        И даже свидетели есть?

Гейзенберг    Безупречные свидетели.

Маргрет        Кто все записал?

Гейзенберг    Тот кто прослушивал нас и расшифровывал пленки.

Маргрет        Не смотря на то что вы никому не рассказывали?

Гейзенберг    Я сказал одному человеку. Отто Гану. В ту страшную ночь в Фарм Холле, после того как мы узнали новости по радио. Где-то заполночь, после того как все наконец отправились спать, и мы остались наедине. Я дал ему исчерпывающие объяснения о том, как  работает бомба.

Маргрет        После того как это уже случилось.

Гейзенберг    После того как это уже случилось. Да. Когда это уже не имело значения. Я объяснял все те вещи, которые, по словам Гаудсмита я не понимаю. Быстрые нейтроны урана-235. Вариант с плутонием. Отражающую оболочку, для снижения утечки нейтронов. Даже метод активации бомбы.

Бор                             Критическая масса. Самое важное. Количество материала необходимое для запуска цепной реакции. Вы сказали ему критическую массу?

Гейзенберг    Да, я ввел его в курс дела. Вы можете убедиться сами, есть отчеты. Потому что это было еще одним секретом теплого приема. Когда нас привезли в тот дом, Дибнер спросил моего мнения - прослушивают ли нас, установлены ли микрофоны. Я засмеялся. Я сказал, что англичане весьма старомодны и не знают о методах Гестапо. Я их недооценил. Микрофоны стояли везде - они записывали каждое слово. Заметьте! Абсолютно все. Все что мы обсуждали той страшной ночью. Все что я сказал Гану, когда мы заполночь остались наедине.

Бор                             Но вернемся к критической массе. Вы ввели его в курс дела. Что это был за курс дела. В чем он заключался?

Гейзенберг    Я забыл.

Бор                             Гейзенберг:.

Гейзенберг    Все есть на пленке. Сами можете убедиться.

Бор                             'Курс дела' для бомбы на Хиросиму составил:

Гейзенберг    Пятьдесят килограмм.

Бор                             То есть ты так ввел Гана в курс дела. Пятьдесят килограмм?

Гейзенберг    Я сказал ему что-то около тонны.

Бор                             Около тонны? Тысячу килограмм? Гейзенберг, я уверен, что начинаю кое-что понимать.

Гейзенберг    Это единственное в чем я заблуждался.

Бор                             Ты ошибся в двадцать раз.

Гейзенберг    Это единственное в чем я заблуждался.

Бор                             Но Гейзенберг, твоя математика, твои расчеты! Как они могли настолько промахнуться?

Гейзенберг    Они были верными. В то время, когда я прикидывал уравнение рассеяния, они были верными.

Бор                             В то время, когда ты прикидывал?

Гейзенберг    Я провел для всех семинар по этому вопросу спустя неделю. Это есть на пленке! Посмотри сам!

Бор                             Ты хочешь сказать: Что раньше не подсчитывал? Ты не решал уравнение рассеяния раньше?

Гейзенберг    В этом не было необходимости.

Бор                             Не было необходимости?

Гейзенберг    Расчеты уже были проведены.

Бор                             Кем?

Гейзенберг    Перреном и Флюгге, в тридцать девятом.

Бор                             Перреном и Флюгге? Но, мой дорогой Гейзенберг, они рассчитаны на природный уран. Уилер и я показали что расщепляется только 235-й.

Гейзенберг    Да, твоя великая работа. Основа всего, что мы делали.

Бор                             То есть надо было считать ориентируясь на чистый уран-235.

Гейзенберг    Несомненно.

Бор                             А ты не посчитал?

Гейзенберг    А я не посчитал.

Бор                             Так вот почему ты держался так уверенно мнения, что не сможешь ничего сделать не имея плутония. Всю войну ты пребывал в уверенности, что потребуется не несколько килограмм 235-го, а тонна или более. А выделить тонну урана-235 в обозримом будущем:

Гейзенберг    Можно, имея что-то около двухсот миллионов единиц материала для сепарации. Это почти невозможно.

Бор                             Если бы ты понял, что потребуется выделить всего несколько килограммов:

Гейзенберг    Чтобы выделить хотя бы один килограмм потребовалось бы где-то двести тысяч единиц материала.

Бор                             Но двести миллионов это одно, а двести тысяч - совсем другое. Двести тысяч, если представить себе это, вполне возможно раздобыть.

Гейзенберг    Но только возможно.

Бор                             А американцы представили.

Гейзенберг    Потому что Отто Фриш и Рудольф Пейерльс действительно все рассчитали верно. Они решили уравнение рассеяния.

Бор                             Фриш когда-то был моим ассистентом.

Гейзенберг    Пейерльс когда-то был моим учеником.

Бор                             Австриец и немец.

Гейзенберг    И они должны были делать свои расчеты для нас, в Берлинском Институте Кайзера Вильгельма. Вместо этого они сделали их в институте Бирмингема, в Англии.

Маргрет        Потому что оба были евреями.

Гейзенберг    В расчетах была даже определенная математическая элегантность.

Бор                             Они тоже начали с Перрена и Флюгге.

Гейзенберг    И тоже думали, что потребуются тонны. Они тоже думали, что это невообразимо.

Бор                             Пока однажды :.

Гейзенберг    Не произвели вычисления.

Бор                             Им открылось, насколько быстро пойдет цепная реакция.

Гейзенберг    И, следовательно, как мало понадобится исходного материала.

Бор                             Они сказали - чуть больше пол кило.

Гейзенберг    По размерам - с теннисный мяч.

Бор                             Конечно они ошиблись.

Гейзенберг    Стократно недосчитали.

Бор                             Вследствие чего работа показалась в сто раз более легкой чем на самом деле.

Гейзенберг    Тогда как я заставил всех думать что она в двадцать раз тяжелее чем на самом деле.

Бор                             То есть твои страдания в Копенгагене по поводу плутония были излишними. Ты мог бы все сделать и без реактора. Ты все время мог бы это сделать с одним ураном-235.

Гейзенберг    Почти наверняка - не мог.

Бор                             Но просто, как возможность.

Гейзенберг    Просто как возможность - да.

Бор                             И этот вопрос ты закрыл задолго до приезда в Копенгаген. Просто не рассчитав уравнение диффузии.

Гейзенберг    Какая глупая оплошность.

Бор                             Но ее последствия с годами разветвлялись в геометрической прогрессии.

Гейзенберг    Пока не стали настолько значительными, что спасли город. Какой город? Каждый из городов на который так и не была сброшена бомба.

Бор                             Скорей всего Лондон, если представить себе, что ты бы уложился в сроки. Если бы американцы уже вступили в войну, и Альянс начал бы освобождать Европу, то :

Гейзенберг    Кто знает? Может - Париж. Амстердам. Может и Копенгаген.

Бор                             Так Гейзенберг, ответь нам на простой вопрос: почему ты не провел вычислений?

Гейзенберг    Вопрос-то в том, почему Фриш и Пейерльс их провели. Это было глупой тратой времени. Сколько бы не получилось в результате урана-235, его должно было получиться намного больше, чем кто-либо мог добыть.

Бор                             Если не считать, что получилось гораздо меньше.

Гейзенберг    Если не считать, что получилось гораздо меньше.

Бор                             Так почему ж:?

Гейзенберг    Да не знаю я! Я не знаю почему я не считал! Потому что я не думал об этом! Потому что мне это в голову не приходило! Я предполагал, что это пустая трата времени!

Бор                             Предполагал? Предполагал? Ты никогда ничего не предполагал заранее! Именно поэтому ты открыл принцип неопределенности,- ты отвергал наши предположения! Ты считал, Гейзенберг! Ты подсчитывал все! Первое, с чем ты подходил к проблеме, была математика!

Гейзенберг    Тебе следовало быть рядом, чтобы несколько замедлить меня.

Бор                             Да, ты бы не прошел мимо этой проблемы, если бы я стоял рядом.

Гейзенберг    Но ведь ты же сделал точно такое же предположение! Ты думал что здесь не кроется опасности, по той же причине что и я! Так почему же ты не проводил вычисления?

Бор                             Почему я не считал?

Гейзенберг    Скажи, почему не считал ты, и мы узнаем почему этого не сделал я!

Бор                             Я не считал по очень простой причине!

Гейзенберг    Продолжай.

Маргрет        Потому что он не пытался построить бомбу!

Гейзенберг    Да. Большое спасибо. Потому что он не пытался построить бомбу. Я думаю в моем случае это тоже верно. Потому что я не пытался построить бомбу.  Спасибо.

Бор                             То есть ты устроил блеф самому себе. Точно так же как я в покере со своим несуществующим стритом. Но, в таком случае, :.

Гейзенберг    Почему я приехал в Копенгаген, Да, так почему же я приехал :?

Бор                             Еще один набросок, да? Один финальный черновик!

Гейзенберг    И еще раз я похрустываю знакомым гравием к дверям Бора, тяну за знакомую рукоять звонка. Почему я приехал? Я знаю точно. Знаю настолько хорошо, что у меня нет необходимости даже спрашивать себя об этом. Пока снова не открывается тяжелая входная дверь.

Бор                             Он стоял на пороге, моргая от внезапного яркого света из дома. До этого мгновения его мысли были везде и нигде, как ненаблюдаемые микрочастицы, одновременно во всех прорезях дифракционной решетки. Теперь за ними надо пронаблюдать, их надо определить.

Гейзенберг    Сразу все мои абсолютно ясные намерения потеряли свои строгие очертания. На них упал свет и они рассеялись.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг!

Гейзенберг    Мой дорогой Бор!

Бор                             Проходи, проходи:

Гейзенберг    Как трудно видеть даже то что у тебя перед глазами. Настоящее - это все чем мы владеем, а настоящее постоянно растворяется в прошлом. Бор исчез как только я повернулся к Маргрет.

Маргрет        Нильс прав, вы выглядите старше.

Бор                             Уверен, у тебя произошли какие-то личные неприятности.

Гейзенберг    Маргрет становится историей, как только я снова поворачиваюсь к Бору. И все-таки самым трудным остается понимание промелькнувшего в чьих-то глазах взгляда. Вот я в центре вселенной, и все что я могу увидеть - две принадлежащие не мне улыбки.

Маргрет        Как Элизабет? Как дети?

Гейзенберг    Очень хорошо. Передавали огромный привет, конечно.  :Я чувствую в комнате третью улыбку, очень близко от себя. Может быть это ее я на мгновение заметил в зеркале? И связан ли неловкий незнакомец, ее носитель, каким-то образом с тем присутствием, которое я ощущаю в комнате? С тем обволакивающим, ненаблюдаемым присутствием?

Маргрет        Я вижу в комнате две улыбки, одну неловкую и вкрадчивую, другую - быстро переходящую от открыто дружеской к просто любезной. В комнате и третья улыбка,- я уверена,- неизменно учтивая, надеюсь, и неизменно осторожная.

Гейзенберг    Тебе удалось покататься на лыжах?

Бор                             Я взглянул на Маргрет, и на мгновение понимаю, что она может разглядеть, а я нет: меня,- и улыбка сползала с моего лица, а в это время бедняга Гейзенберг совершает свои промахи, один за другим.

Гейзенберг    Я смотрю на них обоих, глядящих на меня, и на мгновение вижу в комнате так же отчетливо как и их, третьего человека. Их докучливого гостя, ковыляющего от одной бестолковой и нежелательной мысли к другой.

Бор                             Я смотрю на него, глядящего на меня тревожно, с мольбой, он подстегивает меня вспомнить старые времена, и вдруг я вижу то, что видит он. И, да, вот оно, вот оно - в комнате чего-то недостает. Он видит меня. Он видит Маргрет. Он не видит себя.

Гейзенберг    Два миллиарда людей на свете, а тот единственный кто должен решить их судьбу -всегда сокрыт от меня.

Бор                             Ты предлагал пойти на прогулку.

Гейзенберг    Ты помнишь Эльсинор? Тьму сидящую в человеческой душе:?

Бор                             И вот мы пошли. Под осенними деревьями. Сквозь затемненные улицы.

Гейзенберг    Сейчас в мире нет никого кроме Бора и другого, невидимого. Кто оно, это обволакивающее присутствие во мраке?

Маргрет        Летящая микрочастица, блуждающая в темноте, никто не знает где. Она тут, там, она везде и нигде.

Бор                             С продуманной случайностью он начинает задавать заранее подготовленные вопросы.

Гейзенберг    Имеет ли кто либо, как физик, моральное право работать над практическими исследованиями атомной энергии? 

Маргрет        Жуткое столкновение.

Бор                             Я остановился. Он остановился:

Маргрет        Так они работали.

Гейзенберг    Он испуганно вытаращился на меня.

Маргрет        Теперь, наконец, он знает кто он такой, и что делает.

Гейзенберг    Он отворачивается.

Маргрет        И в тот самый момент когда началось столкновение оно же и закончилось.

Бор                             И вот мы уже спешим назад к дому.

Маргрет        Они уже разлетаются друг от друга в темноту.

Гейзенберг    Наш разговор окончен.

Бор                             Наше великое партнерство.

Гейзенберг    Вся наша дружба.

Маргрет        И снова все касающееся его становится неопределенным как и прежде.

Бор                             Если: да: мысленный эксперимент: Предположим на мгновение, что я не улетел в ночную тьму. Посмотрим что получится если я, напротив, вспомню о своей отеческой роли, которую, как все полагают, я играю. Если я остановлюсь и справлюсь со своей яростью, повернусь к нему. И спрошу его почему.

Гейзенберг    Почему?

Бор                             Почему ты так уверен, что к счастью, настолько трудно создать бомбу на уране-235. Ты что, делал подсчеты?

Гейзенберг    Подсчеты?

Бор                             Подсчет рассеивания в уране-235. Нет. Ты просто не считал. Ты не додумался взять и посчитать. Ты не осознал всерьез необходимость расчетов.

Гейзенберг    И конечно теперь я осознал. На самом деле все не так затруднено. Посмотрим: Плоскость рассеивания 6^х10^-24, то есть средняя длина свободного пробега будет: подожди:

Бор                             И внезапно совершенно другой и совершенно ужасный мир начинает обретать форму:

Маргрет        Это было последним и самым большим требованием, которое Гейзенберг предъявлял к вашей дружбе. Быть понятым, когда он не мог понять себя сам. И это было последним и самым большим проявлением дружбы, которое ты выказал Гейзенбергу в ответ. Оставил его непонятым.

Гейзенберг    Да. Возможно я должен поблагодарить тебя.

Бор                             Возможно и должен.

Маргрет        В любом случае это стало концом истории.

Бор                             Хотя возможно и мне стоило кое за что поблагодарить тебя. Той летней ночью сорок третьего, когда я пересек пролив на рыбацкой лодке, а транспорт пришел из Германии:

Маргрет        А Гейзенберг тут при чем?

Бор                             Когда в среду пришли корабли, то в Дании подлежали аресту и распределению по камерам восемь тысяч евреев. А в пятницу вечером, к началу шабата, когда эсэсовцы начали свою облаву, они не нашли практически ни одного еврея.

Маргрет        Всех их укрыли в церквях, госпиталях, в домах и на дачах у разных людей.

Бор                             Но как такое могло произойти? - Нас предупредил кто-то из немецкого посольства.

Гейзенберг    Георг Дуквиц, их специалист по грузоперевозкам.

Бор                             Твой человек?

Гейзенберг    Один из них.

Бор                             Он был потрясающим информатором. Сообщил нам обо всем за день до прибытия кораблей - в тот же день, когда Гитлер только подписал приказ. Он сообщил нам точное время прихода эсэсовцев.

Маргрет        А члены Сопротивления вывели всех из схоронов и переправили через Зунд.

Бор                             И для небольшой кучки людей в одной рыбацкой лодке пройти мимо немецких патрульных катеров - удивительное везение. А прохождение мимо них всей флотилией, с большей частью тех восьми тысяч людей на борту, равнозначно разделению вод Красного моря.

Маргрет        Я думала, что никаких немецких катеров той ночью не было.

Бор                             Не было, весь флот вдруг оказался не готовым выйти в море. Так указывалось в рапорте.

Гейзенберг    Даже представить себе не могу, как им удался этот обман.

Бор                             Тоже Дуквиц?

Гейзенберг    Он еще и в Стокгольм съездил и просил правительство Швеции принять беженцев.

Бор                             То есть, возможно мне следует тебя поблагодарить.

Гейзенберг    За что?

Бор                             За мою жизнь. За наши жизни.

Гейзенберг    Я вынужден огорчить, но к тому времени я уже был не нужен.

Бор                             Но ведь после того как я сбежал, ты снова приехал в Копенгаген.

Гейзенберг    Убедиться, что наши люди не захватили Институт в твое отсутствие.

Бор                             За это я тебя тоже никогда не благодарил.

Гейзенберг    Ты знаешь, что мне хотели отдать твой циклотрон?

Бор                             Ты вряд ли с его помощью смог бы выделить 235-й.

Гейзенберг    А ты тем временем из Швеции держал путь в Лос-Аламос.

Бор                             Чтобы сыграть свою маленькую роль в убийстве сотни тысяч людей.

Маргрет        Нильс, ты не сделал ничего плохого!

Бор                             Правда?

Гейзенберг    Конечно. Ты был хорошим человеком, от начала и до конца, и никто не может сказать обратного. А вот я:

Бор                             А ты, мой дорогой Гейзенберг, за всю свою жизнь никогда не пытался внести вклад в убийство ни одного человека.

Маргрет        В общем да.

Гейзенберг    Правда?

Маргрет        Только однажды. Как это вы нам рассказывали. Тот несчастный, которого вам ночью пришлось мальчишкой охранять в Мюнхене, которого должны были расстрелять.

Бор                             Ну хорошо, но только один раз. А против всего одной души на твоей совести можно поставить всех остальных.

Маргрет        Но и та единственная душа тоже не менее других была повелительницей мироздания. Пока не наступило утро.

Гейзенберг    Нет, когда наступило утро я уговорил отпустить его.

Бор                             Гейзенберг, я должен сказать, если мерить людей только экспериментально определяемыми величинами:

Гейзенберг    То нам бы потребовалось новая странная квантовая этика. На небесах должно было бы быть место для меня. И еще одно для эсэсовца, которого я встретил по дороге в Хайгерлох. Это было окончание моей войны. Войска Альянса подходили все ближе; мы ничего уже не могли поделать. Элизабет и дети нашли убежище в Баварской деревушке, и я ехал повидаться с ними, еще до того как был схвачен. Пришлось ехать на велосипеде - ни поездов ни автотранспорта к тому времени не осталось - я ехал всю ночь, и спал под заграждениями днем, поскольку все дни небо кишело самолетами Альянса, выискивавшими на дорогах все что движется. Велосипедист был бы самой большой из сохранившихся в Германии мишеней. Я путешествовал три ночи и три дня. Из Вюртенберга через Швабскую Юру и первые предгорья Альп. Через мою стоявшую в руинах родину. Это ли я выбирал для нее? Бесконечные развалины? Постоянный дым в небе? Голодные лица? Было ли это делом моих рук? Все эти отчаявшиеся люди на дорогах. Самыми отчаявшимися выглядели эсэсовцы. Банды фанатиков, которым больше нечего было терять, слоняющиеся по округе, без суда и следствия стреляющие дезертиров, вешающие их на придорожных деревьях. Вторая ночь, и внезапно из сумерек возникает до ужаса знакомая черная туника, прямо передо мной. Я остановился и на его губах повисло одно страшно знакомое слово. Он произносит: 'Дезертир'. Он так же измучен, как измучен я. Я даю ему подорожную, которую сам же и написал. Но небо не дает достаточно света для прочтения документа, и он слишком устал, чтобы суетиться. Вместо этого он начинает расстегивать кобуру. Он собирается застрелить меня, потому что это гораздо проще. И внезапно я начинаю мыслить очень быстро и ясно - это как спуск на лыжах, или как та ночь в Хелиголанде, или вечер в Фаэллед парке. Но сейчас я вспоминаю о пачке американских сигарет у меня в кармане. И они уже у меня в руке - я протягиваю их ему. Самое отчаянное решение этой пока еще проблемы. Я выжидаю, пока он стоит и пялится на нее, пытается рассмотреть, пытается думать, в его левой руке мой бесполезный клочок бумаги, правая рука на замке кобуры. На широкой стороне пачки напечатаны два простых слова: Лаки Страйк. Он закрывает кобуру, и этой рукой берет сигареты: Это сработало, сработало! Как и все прочие решения всех прочих проблем. За двадцать сигарет он оставил мне жизнь. И я поехал дальше. Три дня и три ночи. Мимо плачущих детей, потерявшихся и голодных детей, втянутых в бойню, а затем брошенных своими командирами. Мимо голодающих рабов-чернорабочих бредущих по домам во Францию, Польшу, Эстонию. Через Гаммертинген, Биберах и Мемминген. Минделхайм, Кауфбёрен и Шёнгау. Через мою любимую родину. Мою лежащую в руинах, опозоренную любимую родину.

Бор                             Мой дорогой Гейзенберг! Мой дорогой друг!

Маргрет        Тишина. В конце концов всегда возвращаешься к тишине.

Гейзенберг    И конечно же я знаю о чем они думают.

Маргрет        Все эти потерявшиеся дети на дороге.

Бор                             Гейзенберг сам бредет по земле как потерявшийся ребенок.

Маргрет        Наши собственные дети, которых мы потеряли.

Гейзенберг    Вновь и вновь толкает румпель.

Бор                             Так близок, так близок! Оставалась такая малость!

Маргрет        В дверях он, смотрит на меня, затем отворачивается:

Гейзенберг    И снова он исчезает, погружаясь в темные воды.

Бор                             Наша жизнь заканчивается прежде, чем мы можем ухватить что-либо.

Гейзенберг    Прежде чем мы можем мельком взглянуть на то кто или что мы есть, нас уже нет, мы превратились в прах.

Бор                             Оседающий вместе со всем остальным прахом, который мы потревожили.

Маргрет        И рано или поздно придет время, когда все наши дети превратятся в прах, и дети наших детей.

Бор                             Когда не надо будет принимать никаких решений, и больших и малых. Когда не будет больше неопределенности, потому что не будет и знания.

Маргрет        И когда все наши глаза закроются, и даже призраки сгинут, что останется в нашем любимом мире? Нашем лежащем в руинах, опозоренном  любимом мире?

Гейзенберг    Но на мгновение, на самое драгоценное мгновение, вот оно - деревья Фаэллед-парка, Гаммертинген, Биберах и Мемминген. Наши дети и дети наших детей. Мы сберегли это, хотя бы и в возможности, тем коротким мигом в Копенгагене. Благодаря событию, которое невозможно до конца определить и понять. Благодаря этому последнему ядру неопрелененности в самом сердце вещей.

Перевод В.Э. Оршера

---

[1] Пролив, часть пролива Каттегат между Данией и Норвегией.(прим. перев.)

[2] Ядра тяжелого водорода