Электронная версия книги: Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || yanko_slava@yahoo.com || http://yanko.lib.ru || Icq# 75088656 || Библиотека: http://yanko.lib.ru/gum.html || Номера страниц - вверху

update 10.11.07 АНОНС КНИГИ

КТО

СЕГОДНЯ

ДЕЛАЕТ

ФИЛОСОФИЮ

В РОССИИ

Том I

Автор-составитель А. Нилогов

Москва

ПОКОЛЕНИЕ

2007

УДК 1 (470+571) (082) "19/20" ББК 87.3(2) 6я43 К87

К87

Составитель А. С. Нилогов Художник обложки Е. Л. Амитон

Кто сегодня делает философию в России. Т. 1. - М.: Поколение, 2007. - 576 с.

ISBN: 978-5-9763-0049-1 (рус.)

Первый том книги 'Кто сегодня делает философию в России' представляет собой собрание философских манифестов и бесед с современными русскими философами. Среди авторов книги немало тех, кто работает в переходных с философией сферах - богословие, искусство, культурология, лингвистика, литература, логика, музыка, политология, психология, публицистика, социология, филология. Рассматриваемые мыслители выражают различные, подчас конфликтные, общественные, религиозные и экзистенциальные взгляды.

Издание осуществляется в рамках проекта 'Современная русская философия' как обсервационная площадка, с которой можно обозреть состояние русской философии наших дней.

Книга предназначена для философов и всех интересующихся русской философией.

УДК 1 (470+571) (082) "19/20" ББК 87.3(2) 6я43

2007

ISBN: 978-5-9763-0049-1 (рус.)

Электронное оглавление

Электронное оглавление. 3

СОДЕРЖАНИЕ.. 4

ВВЕДЕНИЕ.. 6

Что такое современная русская философия?. 6

'Вечное дежавю' философии. 8

ФИЛОСОФСКИЕ БЕСЕДЫ... 10

АНДРЕЙ АШКЕРОВ. Нация - это постоянный флэш-моб... 10

ВЛАДИМИР ВАСЮКОВ. Формализация философии. 22

ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ. Альтернативный русский философ.. 29

ФЁДОР ГИРЕНОК. Где пушки - там и философия! 31

ВЯЧЕСЛАВ ДМИТРИЕВ. Граф-анализ. 36

ДАВИД ДУБРОВСКИЙ Субъективная реальность. 43

АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ. Рабства без рабовладельцев не бывает. 51

ДМИТРИЙ КРАЛЕЧКИН. Мира нет и не надо. 56

АРКАДИЙ МАЛЕР. Неовизантизм как новый большой стиль. 62

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Русская философия не должна уступать русской литературе. 71

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Миром правят философы! 77

ВЛАДИМИР МИРОНОВ. Философия как самосознание культуры.. 85

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия - это сплошной ressentiment 99

ЕЛЕНА ПЕТРОВСКАЯ. Назвать себя философом - большая ответственность. 108

АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ.. 114

I. Честно говоря, никакой русской философии нет... 114

II. Я гедонист, а не нарциссист! 118

ВАДИМ РУДНЕВ. Гипотеза множественности психических миров. 128

МИХАИЛ РЫКЛИН. Произведение философии в эпоху 'суверенной демократии'. 134

ВАЛЕРИЙ САВЧУК. Геометафизика, или Топологическая рефлексия. 144

АЛЕКСАНДР СЕКАЦКИЙ. Прикладная метафизика. 154

СВЕТЛАНА СЕМЕНОВА. Борьба со смертобожничеством. 159

ЕЛЕНА СМИРНОВА. Логическая семантика и вопросы обоснования логических систем. 168

НАТАН СОЛОДУХО. Теория 'философии небытия'. 174

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Философия сквозь призму аттрактив-анализа. 178

ОЛЕГ ФОМИН. Русский поиск философского камня. 184

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Умножение сущностей. 188

ФИЛОСОФСКИЕ МАНИФЕСТЫ... 196

ГЕОРГИЙ ГАЧЕВ. Философская исповесть (самопредставление) 196

ФЕДОР ГИРЕНОК. Философия - это наше уже-сознание¹ 209

АЛЕКСАНДР ДУГИН. Короткий путь к абсолютному знанию.. 219

КОНСТАНТИН КРЫЛОВ. Проба пера: философия после приватизации. 232

ВАСИЛИЙ КУЗНЕЦОВ. 'Концептуальный переводчик': подступы к программе¹ 235

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)¹ 246

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Страна господ¹ 255

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия антиязыка. 270

ДМИТРИЙ ПРИГОВ. Зоны выживания в культуре. 279

ВЛАДИМИР РОМАНОВ. Об устроении человека (в жанре исповеди научного работника, находящего утешение в методологии)¹ 286

НАТАН СОЛОДУХО. Понимание онтологического статуса небытия¹ 305

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Аттрактив-анализ. 308

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Личный код: опыт самоописания¹ 312

1. Общие категории и личные коды. Личность как субъект и предикат. 313

2. Утопическое, гипотетическое, интересное. 314

3. Свобода читателя. Противомыслие и интеллектуальный катарсис. 317

4. Овозможение. Потенциосфера. 318

5. Утопизм и поссибилизм. Личный код между именем и категориями. 320

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Нилогов А. Что такое современная русская философия?........8

Нилогов А. 'Вечное дежавю' философии....................12

Философские беседы

Ашкеров А. Нация - это постоянный флэш-моб...............16

Васюков В. Формализация философии......................37

Галковский Д. Альтернативный русский философ.............49

Гиренок Ф. Где пушки - там и философия!..................53

Дмитриев В. Граф-анализ.................................62

Дубровский Д. Субъективная реальность....................75

Зиновьев А. Рабства без рабовладельцев не бывает............90

Кралечкин Д. Мира нет и не надо..........................100

Малер А. Неовизантизм как новый большой стиль...........110

Мамлеев Ю. Русская философия не должна уступать русской литературе......125

Матвейчев О. Миром правят философы!....................137

Миронов В. Философия как самосознание культуры..........151

Нилогов А. Философия - это сплошной ressentiment.........175

Петровская Е. Назвать себя философом - большая ответственность......192

Пятигорский А.

I. Честно говоря, никакой русской философии нет........204

II. Я гедонист, а не нарциссист!.....................214

Руднев В. Гипотеза множественности психических миров.....234

Рыклин М. Произведение философии в эпоху 'суверенной демократии'....246

Савчук В. Геометафизика, или Топологическая рефлексия : 266

Секацкий А. Прикладная метафизика......................283

Семёнова С. Борьба со смертобожничеством................292

Смирнова Е. Логическая семантика и вопросы обоснования логических систем...309

Солодухо Н. Теория 'философии небытия'.................320

Сосланд А. Философия сквозь призму аттрактив-анализа.....327

Фомин О. Русский поиск философского камня..............340

Эпштейн М. Умножение сущностей.......................346

Философские манифесты

Гачев Г. Философская исповесть (самопредставление)........362

Гиренок Ф. Философия - это наше уже-сознание............385

Дугин А. Короткий путь к абсолютному знанию............402

Крылов К. Проба пера: философия после приватизации......423

Кузнецов В. 'Концептуальный переводчик': подступы к программе.........................................429

Мамлеев Ю. Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью).......449

Матвейчев О. Страна господ.............................464

Нилогов А. Философия антиязыка........................489

Пригов Д. Зоны выживания в культуре.....................504

Романов В. Об устроении человека (в жанре исповеди научного работника, находящего утешение в методологии). .515

Солодухо Н. Понимание онтологического статуса небытия .. .547

Сосланд А. Аттрактив-анализ............................553

Эпштейн М. Личный код: опыт самоописания.............560

Петру Юрьевичу Верзилову

ВВЕДЕНИЕ

Что такое современная русская философия?

Да погибнет мир, да будет философия, да будет философ, да буду я!¹

Что представляет собой современная русская философия? Какие имена на слуху, а какие неоправданно забыты? Какие вопросы формулируют? Какие ответы пытаются дать на них?

Прежде чем приступить к такому провокативному жанру, как история современной русской философии, необходимо, как советует А. М. Пятигорский, расчистить смотровую площадку, создав обсервационное проблемное поле. Наиболее объективным критерием в определении философа может служить наличие у него собственно философского текста, в котором предложена авторская концепция.

Проект 'Современная русская философия', в рамках которого выходит данное издание, призван выполнить роль 'застрельщика' философских дискуссий в стране. Если хотите - стать прообразом гуманитарного 'манхэттенского проекта', автором которого является О. А. Матвейчев, рассчитывающий на новый русский философский '-изм'.

Книга 'Кто сегодня делает философию в России' ставит акцент на слове 'делает'. Деланье философии - это наиболее оптимальная метафора современного состояния мировой философии. Современный русский философ Ф. И. Гиренок говорит: 'Философия всегда имела локальную размерность. Скажем, в Индии никакой философии в греческом смысле не было. Там были другие условия мышления, по-иному настроенные интеллекты. Поэтому многое из того, что происходило в Европе, не имело соответствия в Китае и Индии, и наоборот. Поэтому наука, например, возникла в Греции, а не в Китае.

Говорить о средневековой философии как о продолжении греческой можно лишь с большой натяжкой. Тогда началась репрессия идеологии по отношению к философии. У средневековых философов было много интересных интеллектуальных ходов. Но они были и у Лао-цзы. Это не была философия в смысле интеллектуальной программы, запущенной древними греками. Тысячу лет мы имели дело с симулякром философии,

¹ Pereat mundus, fiat philosophia, fiat philosophus, fiam!.. (лат.)

культурно принятым, усвоенным. А далее последовала так называемая научная философия, то есть репрессия науки по отношению к философии. И опять здесь проблема. Философия стала принимать странный, вывернутый вид, маскируясь под науку. И мы опять получили симулякр.

И вот только совсем недавно философия, и, как ни странно, в связи с постмодернизмом пытается подать свой голос независимо от науки и религии. И тут обнаруживается её литературный характер. Об этом говорил Батай. Но ведь русская философия изначально была литературой! Ещё в XIX веке Достоевским - до Батая, до Ницше - этот философский проект был реализован. Да так реализован, что его интеллектуального ресурса хватит на многие столетия. Только мы относились к нему как к литературе, забывая, что наша литература - это философия. Конечно, у нас была специальная философская литература. Но самые крупные русские философы - это литераторы. Самарин - это литератор, Хомяков - литератор, Киреевский - литератор. Как они пишут! Чего стоит язык Флоренского! Понимаете? Откройте "Столп и утверждение истины"...'.

Поскольку интерес к философии в настоящее время необычайно высок, постольку труднее всего отбиваться от недальновидных попыток по дискредитации философии. Особенно кощунственно в этих попытках выглядит соблазн отменить русскую философию, самобытность которой всякий раз становится нефилософским камнем преткновения среди культуртрегеров всевозможных мастей. В чаду своих усилий они отказывают русскому народу в праве на философию, отмечая при этом, что русские ещё не доросли и вряд ли когда-нибудь дорастут до постановки собственно философских вопросов. Отвлекая внимание на универсальный, а не локальный, статус философии, эрузиты¹ упускают из виду то, что русская философия - это прежде всего философия на русском языке - одном из международных языков. Русский язык как философский язык ничем не уступает другим национальным языкам философии, интернациональность которой может быть суммирована в дерридианском понятии прото-письма. Современный русский язык является таким же индоевропейским языком, как и английский, немецкий, французский, древнегреческий, латынь.

Нет никаких серьёзных оснований относиться к философии как к этимологософствованию (жонглирование смыслами посредством этимологий философских терминов), получившему своё вульгарное распространение после работ М. Хайдеггера. По сути: ни универсальность, ни локальность не могут отличать философию как Философию, чья философичность может полагаться в качестве подлинной Истории Философии. Для более тонкой характеристики статуса той или иной философии воспользуемся удачным термином 'глокальность', предложенным М. Н. Эп-

¹ Неологизм Ф. И. Гиренка, образованный от соединения слов 'эрудит' и 'паразит'.

штейном. Глокальный статус философии гармонично сочетает в себе универсальность и локальность, центр и периферию, вечность и повседневность.

Хотелось бы оставить в глубоком одиночестве наветы на русскую философию, нередко цепляющиеся за имя русского философа-феноменолога Г. Г. Шпета - автора 'Очерка развития русской философии'. Труд Шпета - уникальный источник по истории русской философии. Ни в одной национальной философской историографии ему нет аналогов. Однако казус Шпета заключается в том, что в историографии русской философии его очерк остался неуслышанным. Такое положение дел будет продолжаться до тех пор, пока, по словам Н. В. Мотрошиловой, существует местная культурная политика, которая не воспринимает русскую философию как национальный приоритет. Вполне понятно, почему имя Шпета используют в качестве жупела для дискредитации русской философии. Фамилия 'Шпет' - не русская, а немецкая, рассчитанная на наукообразную философию - гносеологический атавизм Нового времени. Прискорбно отмечать, что фигура Густава Густавовича¹, сочинявшего свои произведения именно на русском языке, стала почти что карикатурной в истории русской философии. Ещё раз подчеркнём: без хорошего знания того или иного национального языка вход в философию закрыт. Как показал опыт философии языка ХХ века, достаточное количество философских проблем обременено языковым фактором. Философствовать можно на любом естественном человеческом языке, игнорируя непереводимость в статистическую погрешность.

Русской философии, а в особенности её современному изводу, требуется сразу несколько исследователей, сопоставимых с критическим уровнем Шпета. Нам позарез не хватает публичной философской жизни. Новый русский философский ренессанс - не голый пафос или выпускание метафизического пара, а насущная задача для формирования в России гражданского общества. Время русской интеллигенции - в махровом прошлом. Её исторический багаж - 'ностальжирия'. Русский писатель - по преимуществу не интеллектуал (М. К. Рыклин). На смену интеллигенции должно прийти племя интеллектуалов, способное вместо интеллигентской 'крытики' предложить конструктивную критику русской культуры. Отличным подспорьем для современных русских философов могло бы стать учреждение философских премий. Наиболее радикальное решение предложено современным русским политологом О. А. Матвейчевым: 'Я не за то, как это можно встретить сейчас сплошь и рядом, чтобы "у народа была своя философия", я за то, чтобы, если можно так выразиться, "у философии был народ". Если быть ещё более точным, каждый народ должен завоёвывать себе место в истории Бытия и в мыс-

¹ А также: Густав Иванович, Густав Болеславович.

лящей и отвечающей Бытию философии. Причём он должен тратить на это силы как народ, одиночка такое место не завоюет. В его последнем рывке сконцентрирована вся мощь народа, его усилия, все его прежние инвестиции. Поэтому философы, пророки и поэты - сыны народа, но в то же время они уже и не принадлежат народу, их народ принадлежит им, поскольку он исполняет, как подданный, тот приказ, который философ, пророк, святой, поэт сами, в свою очередь, почерпнули из над-народной, ино-родной сферы. Не философия выражает бытие народа, а народ выражает философское Бытие, если такой счастливый великий миг (по историческим масштабам - эпоха) ему удаётся. Чтобы было более понятно, то я скажу, что будь моя воля, то я бы тратил на философское образование не меньше, чем на оборону. Я бы посадил всех зэков в одиночки и вместо ненужного труда заставлял бы их прочитывать по 50 философских первоисточников в год, а весь стабилизационный фонд пустил бы на переводы и издания философских книг, которые бы продавались в каждом ларьке, как водка. И так далее. Что бы это дало? Не знаю, что в социальном, экономическом и политическом плане, но знаю, что это усилие дало бы, возможно, несколько великих философов через сколько-то лет, а эти философы изменили бы облик и Земли, и истории, создали бы мир, в котором, может, уже бы и не было места ни социальному, ни экономике, ни политике. И такой подвиг, такой поворот - это лучшее, что может случиться в судьбе народа. Раз уж все народы смертны, то смерть со славой лучше, чем смерть от обжорства гамбургерами, тем более что даже это нам не грозит, скорее уж - издыхание от голода, холода, трудов, военных тягот, мягкого и жёсткого геноцида, ассимиляции другими пассионариями'.

Если кому-то хочется поиграть в бранные метафоры, то всю историю русской философии можно разделить на несколько этапов - 'золотой век', связанный с именами 'славянофилов' и 'западников' и упёршийся в фигуру В. С. Соловьёва, затем серебряный век, захвативший философию русского зарубежья, после 'бронзовый век' советской философии, ядром которой выступила идеология марксизма-ленинизма, и, наконец, наше время 'железного века', погрязшее в фундаментальной разобщённости философий.

Обоснование такого жанра, как 'история современной русской философии', предпринятое в рамках проекта, позволит поставить под фундаментальное подозрение как литературоцентристский, так и православно-религиозный статус русской философии. Если прежде мы могли экспортировать на Запад философию а 1а достоевщина и а 1а толстовство, а также философию а 1а фофудья, то теперь настала пора заявить о себе конкурентоспособной философией - философией par excellence.

А. С. Нилогов

Владимиру Анатольевичу Рябикову

'Вечное дежавю' философии

Вспомнить философию до лучших философских времён - до несвоевременности всех философских вопросов, - когда уже больше не останется досуга для философии, а может быть, и от философии, - когда звание философа станет самым последним ругательством, а геноцид философов войдёт в антропологическую моду, - когда философствование сведётся к передержке эмоциональной реакции, - к философствованию как гормональному расстройству, при котором образ жизни (генотипаж) философа слиняет из естественного и противоестественного модусов в искусственное философствование на заданную проблему - по забиявкам философских трудящихся, отчуждающихся в философии свободнее, чем в труде, - философствующих в обеденном перерыве, растянувшись на природе (врождённые, или руссоистские, философы), в местах, менее всего для этого приспособленных [на кресте (Христос), на костре (Бруно), в гробу (Гоголь), на подесте (Майнлендер)], - если философская чистоплотность всё ещё не выводится в родимые пятна философии, - никто не может быть застрахован от философической сыпи защитного от философии цвета (философуха), - до самой лучшей из возможных философий (Ко-Лейбниц), - тростниковое философствование (паскализм как 'дух тяжести' в философии?) - гнуться тем ниже, чем выше планка падения, - но не переусердствовать при подлёте, - а если не удастся забыть, то по крайней мере умыть из неё руки, - всё дело за малым - объявить в розыск подходящего Пилата, - и мы знаем, кто мог бы им стать, но разве умыкнуть крест не надёжней? - слова, обозначающие слова, которые являются названиями слов, не состоявшихся до стадии 'мусорологизмов' (собственно словообразовательные жертвы принципа традитабельной относительности), - 'протомусорологизмы', - философический сон философии (не иначе как философский сон разума?) - но нашлись мощные будильники, например Делёз и Гваттари, которых не грех было бы канонизировать живьём ['Да здравствуют философские будильники!', 'Да здравствует петух как символ новой философии!' - первым на сей счёт прокукарекал Эпштейн (философия возможного (потенциология), - однако тем ли самым петухом прокукарекал Эпштейн и кто же спохватится его философски опустить! - для начала можно обрить его наголо, чтобы он не зарос в Хоттабыча философии: 'Трах-тиби-дох-тиби-дох!' и лишь за-

тем ощипать в петуха Диогена, на что можно предъявить бороду Платона)], - и пока в философском спанстве не участвуют философские святые (среди которых нет ни одного религиозного), философский сон философии может продлиться дольше антропологического сна (Фуко, - антропизм как антропологическая дискриминация (наряду с расовой, религиозной, сексуальной), основанная не на природном, а на философском (если - не философическом! - стилистическом! - стилистико-антропологическом!) неравенстве людей, - на неравенстве философских животных, о которых не только в символе можно поведать много нового, - о сове (филине) Гегеля перед змеёй Ницше, о дикобразах Шопенгауэра, ранящих друг друга, когда им хочется согреться, наконец, о философских дикобразах, согревающихся до первых трупов, до последней давки, из которой, как правило, выживают сильнейших, - на неравенстве философских друзей - религиозных пастырей, - самоназванных пророков, отпускающих истории грехи прогнозирования, - плоскозадых вождей с эсхатологическим настроением, пригодным разве что для затравки стадных врагов), - поскольку именно философия является червоточиной смысложизненных вопросов (не исключая народной философии, которая замешана в популяризации экзистенциальных парадоксов - например, 'конечности-бесконечности человеческой жизни': 'И вот - бессмертные вполне могут заняться деятельным истреблением друг друга; с равным успехом - как только что говорилось о страстях - они могут друг друга ненавидеть, могут злобствовать и интриговать, скажем, по поводу Нобелевских премий...' - Хоружий¹), постольку вся ответственность по их неразрешимости ложится на философских обывателей, которые несут, словно костыли, этот чужой горб по философской пустыне, так и не преобразившись в погонщиков верблюдов, - но большинство философов смотрит один и тот же сладкий сон - об идеальном государстве Платона, в котором правят такие же, как и они, - 'Ах, эти философские совы! Ах, эти философские сони! Ах, эти философы, философствующие во сне без сновидения! Прежде вас сова познания вылетала в ночи, но вы проспали её полет, - разве можно научиться летать, спя в удобной постели? Пробудитесь же от этого сновидения величиною в историю философии! Скиньте с себя заспанное одеяло, отбросьте подушку, набитую совиным пухом, - очистите своё сознание от философского дежавю! Я жду вас у утреннего колодца, чтобы умыться им до дна!'

А. С. Нилогов

¹ Хоружий С. С. Диптих безмолвия. Аскетическое учение о человеке в богочеловеческом и философском освещении. - М.: Центр психологии и психотерапии, 1991. - С. 129.

ФИЛОСОФСКИЕ БЕСЕДЫ

АНДРЕЙ АШКЕРОВ. Нация - это постоянный флэш-моб...

Андрей Юрьевич Ашкеров (род. 1975) - современный русский философ, социолог, политолог, арт-критик, публицист. Доктор философских наук (самый молодой в России). Стал известен в российских философских кругах благодаря своей книге 'Социальная антропология' (М., 2005) и сборнику 'Сумерки глобализации' (М., 2004). Философские интересы Ашкерова связаны с областями социальной онтологии и символической праксеологии. Занимаясь исследованиями феноменов власти, обмена, времени и идентичности, Ашкеров пришёл к обоснованию метода экзистенциальной компаративистики. Своим кредо Ашкеров считает поиск в истории нереализованных возможностей, которые не только нуждаются в реализации, но и детерминируют для нас содержание морального долга. Открытие этих возможностей связывается Ашкеровым с практикой инставрации, в которой он усматривает альтернативу любым реставрационным проектам. Настаивая на формуле 'актуальная философия', Ашкеров часто обращается к анализу современной политики. Он критикует тенденции к объединению праволиберальной и националистической платформ, которое ведёт, по его мнению, к воцарению местничества и местечковости. При этом Ашкеров выступает одним из инициаторов принятия 'Декларации независимости, прав и свобод русского народа'. Наша беседа с Андреем Юрьевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия''.

¹ С сокращениями беседа опубликована в интернетовском 'Русском журнале' 27.03.2007: http://russ.ru/politics/interview/naciya_eto_postoyannyj_flesh_mob. Отрывок из беседы опубликован на сайте www.apn.ru 30.03.2007 в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?': http://www.apn.ru/opinions/articlel6795.htm.

- Андрей Юрьевич, давайте начнём наше интервью с вашего отношения к современной французской философии. Совсем недавно вы написали некролог на смерть Жана Бодрийяра, который читал ваши тексты и чьим учеником вас можно назвать?..

- Как можно относиться к благородным покойникам? Я храню память о них, причём память, преисполненную уважения. В этом уважении есть и толика зависти, поскольку с их деятельностью связан последний всплеск интереса к философии. Речь идёт не столько об интересе аудитории, сколько об интересе самих авторов. Мне кажется, в ситуации господства медиаформатов, к возникновению которой и упомянутые теоретики приложили руку, подобный интерес в прежнем виде уже невозможен. Нельзя философствовать телеэкраном, ибо из этого философствования получится только 'плохой Бодрийяр' вперемешку с газетой 'Жизнь'. Есть и ещё один момент: после смерти кого-то возникает вопрос о наследстве. Философы совсем не чужды этого вопроса. Деррида, например, был не прочь порассуждать о своих наследниках, о тех, кто будет читать его в будущем и т. д. Однако проблема заключается в том, что в наследство нам достаётся мёртвая философия. Мы должны отдавать себе отчёт в том, что французы не просто провозгласили конец всего, что могло придавать смысл философской деятельности, но и лишили её инструментария, с помощью которого она наделяла себя смыслом. Воспевая на разные лады 'последних людей' (будь то преступники, обездоленные или трагические герои), они добились статуса 'последних философов'. В этом им действительно удалось преуспеть. Для философии 'после них' характерно эпигонство, когда за честь почитают статус 'второго Фуко', 'третьего Бодрийяра' или даже 'пятнадцатого Деррида', либо же, напротив, пытаются 'начать всё с чистого листа', освободившись от гнёта авторитетов. Надо сказать, что между первым и вторым вариантами не существует принципиальной разницы: оба характеризуют процесс варваризации, неизбежно наступающей в состоянии того, что я называю смыслодефицитом.

- О вас много всякого пишут, а как бы вы сами себя охарактеризовали? У вас есть собственное кредо в философии?

- Ну да, пишут всякое: для одних я 'постмодернист', для других 'фашист', для третьих - 'новый левый', для четвёртых - 'традиционалист', для пятых - 'тайный социал-демократ', для шестых - вообще 'новый Булгарин', а есть ещё и седьмые, восьмые, девятые... Не проводя никаких параллелей, напомню, что примерно так же отзывались о Фуко. Но в отличие от него меня не настолько вдохновляет возможность ускользать от любых определений, которые тебе приписывают. (Наверное, это лишит меня шансов на то, чтобы быть включённым в категорию

Считается, что Вечность - это категория, которая может описываться только апофатически. Это не так. В любых представлениях о вечном, универсальном проявляет себя способ, в рамках которого мы вовлечены в историю. Некоторая модель того, что я называю 'темпоральной ангажированностью'. Последняя задает и то, как мы понимаем нечто незыблемое, и характеристики самого времени: плоть его 'духа'. Скука, революция, ожидание, долг, терпение, случайность, томление, творчество, тонус, неожиданности, успех, изменения, погоня за чем-либо, действие и бездействие, скорость, работа, происшествия, свобода, болезнь, целесообразность, риск - всё это характеристики нашей темпоральной ангажированности. Наша вечность длится ровно столько, насколько хватает ресурса нашего исторического участия. (Играя словами, можно сказать, что этот ресурс и есть наша участь.) Формула вечности равносильна в этом смысле формуле сбережения 'того же самого' или формуле 'отсрочки', если пользоваться этим сартровско-дерридианским термином. Однако отсрочка может порождать самые непредсказуемые трансформации. Наиболее общим выражением их амплитуды является разница между жизнью и смертью.

- У вас получилась какая-то грустная картина...

- А вы можете посмотреть на мир с позиции Бога?

- Нет, но благодаря вашему ответу я могу произвести водораздел между социальной антропологией и философской антропологией.

- Замечательно. Вот видите, я заодно реализовал и педагогическую миссию.

- Можно ли назвать Андрея Юрьевича Ашкерова философом on-line (в отличие от философии of-Iine и даже - off-line)?

- Лучше философия off-topics... Я реагирую очень избирательно, стараясь избегать заведомо определённых 'главных тем'. Например, когда пишу некролог, расстаюсь с чем-то, что составляло часть меня самого, - может быть, что служило олицетворением живого. Впрочем, в каком-то смысле любой текст напоминает для меня некролог: когда я пишу о чём-то, я расстаюсь с этим как с частью себя. И тут уже никакое самообладание не гарантировано.

Беседовал Алексей Нилогов

ВЛАДИМИР ВАСЮКОВ. Формализация философии

Владимир Леонидович Васюков (род. 1948) - современный русский логик, философ. Доктор философских наук, ведущий научный сотрудник сектора логики Института философии РАН. Автор таких книг, как 'Формальная феноменология' (М., 1999), 'Квантовая логика' (М., 2005), 'Категорная логика' (М., 2005), 'Формальная онтология' (М., 2006). 'Им разработаны феноменологически ориентированные формальные языки, которые позволяют интерпретировать рациональные моменты философских учений выдающихся философов ХХ века Э. Гуссерля, Ж.-П. Сартра и др. Предложена и обоснована концепция формальной феноменологии как нового самостоятельного направления логико-философской мысли, возникшей на стыке нескольких дисциплин - онтологии, логики и феноменологии. Разработаны системы ситуационной онтологии и ситуационной формальной феноменологии, основывающиеся на идеях Л. Витгенштейна'¹. Наша беседа с Владимиром Леонидовичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'².

- Владимир Леонидович, каково ваше отношение к вкладу А. А. Зиновьева в развитие логики, в том числе так называемой неклассической?

- Что касается вклада в развитие отечественной логики, то он несомненен. В частности, Зиновьев был одним из немногих, чьи труды у нас

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002.-С. 170.

²Беседа опубликована на сайте www.censura.ru 06.01.2007 : http://censura.ru/arti-cles/logics.htm.

ещё в 1960-е годы были посвящены современной неклассической логике: многозначной и релевантной, логике науки. С другой стороны, известный американский логик ХХ века Д. Скотт в журнале Logique et Analyse в восьмидесятые годы писал, что он вынужден развеять бытующий на Западе миф о заслугах Зиновьева перед современной логикой (речь шла в основном о его работах по теореме Ферма). По-видимому, фигура Зиновьева как писателя и социолога заслоняет Зиновьева-логика в глазах многих его читателей, сторонников и противников, не давая возможности правильно оценить его вклад в развитие логики.

- Можете ли вы в двух словах объяснить, что такое квантовая логика?

- Если просто сказать, что квантовая логика - это логика микромира, то, боюсь, это 'простое' определение может ввести в заблуждение. С чисто технической стороны многие системы квантовой логики представляют собой недистрибутивные логики, в которых принципиально невозможно ввести связку импликации ('если... то...'). Природу этих запретов (на дистрибутивность - относительно связок 'и' и 'или' - и наличие импликации) содержательно очень трудно объяснить, если не пользоваться понятиями квантовой теории, а там эти требования очевидны и органичны. Собственно говоря, первая работа, в которой был поставлен вопрос о квантовой логике (Дж. фон Неймана и Г. Биркгофа, относящаяся к 1936 году), была посвящена отклонениям от классического (булевого) формализма, возникающим в рамках стандартного подхода квантовой теории. Поскольку же эти отклонения можно было рассматривать и описывать совершенно абстрактно и обобщённо, то это привело к тому, что в настоящее время допустимо говорить о 'квантовой логике' как разделе неклассической логики, с одной стороны, и о 'логике квантовой механики' - с другой, хотя это деление всё же достаточно условно. По сути дела, речь идёт о том, обязательно ли в семантике систем квантовой логики должны присутствовать и рассматриваться не только чисто абстрактные, теоретико-множественные модели, но и модели, построенные на языке и средствами квантовой теории.

- Насколько сейчас логика является по-прежнему философской дисциплиной? Не место ли кафедре логики на естественнонаучном факультете (например, на мехмате)? С другой стороны, в последнее время предпринимаются формализации ведущих философских систем (в том числе и ваш вклад). Насколько сблизились онтология и логика в настоящее время?

- Логика по-прежнему является философской дисциплиной, хотя её взаимодействие с другими дисциплинами усилилось, что привело к 'интердисциплинарному' статусу некоторых её разделов: лингвистической

гии. Наряду с этим я работаю над проектом 'Структура универсальной логики' (о ней я уже говорил выше).

- Каков вклад отечественных логиков в развитие логики в мире? Знают ли наших логиков за рубежом, цитируют ли их работы?

- Вклад отечественных логиков несомненно велик, достаточно упомянуть основателя паранепротиворечивой логики Н. А. Васильева, создателя одной из первых систем релевантной логики И. Е. Орлова, основателя комбинаторной логики М. И. Шейнфинкеля, работы по интуиционистской логике А. Н. Колмогорова, создателя теории алгорифмов А. А. Маркова, создателя одной из первых систем многозначной логики Д. А. Бочвара. В этом же ряду следует упомянуть и В. А. Смирнова, создавшего комбинированные логики и многие системы современной силлогистики, а также Е. А. Сидоренко, разработавшего двухуровневую семантику релевантных логик. Кстати, именно благодаря опубликованию за рубежом рецензии на работу Смирнова, посвящённую Н. А. Васильеву, зарубежные логики узнали о работах Васильева и его идеях, что привело к бурному развитию основанного Васильевым раздела логики - паранепротиворечивой логики. Следует сказать, что в отношении знакомства и цитирования работ отечественных логиков за рубежом наши логики оказались в том же положении, что в своё время и логики львовско-варшавской школы, - последним приходилось после опубликования своих работ в польских научных журналах на польском языке заново публиковать их на немецком, английском или французском языках. Русский язык в силу ряда известных всем обстоятельств не стал международным языком научного сообщества (в частности, философского), в силу чего за рубежом известны только те работы, которые были продублированы на английском языке в международных журналах. В основном только такие работы и цитируются за рубежом. Что же касается того, знают ли наших логиков за рубежом, следует принять во внимание то обстоятельство, что за период 'смутного времени' многие отечественные логики уехали за рубеж и присоединились к тамошнему научному сообществу в качестве его полноправных членов. Будем надеяться, что в XXI веке ситуация улучшится и отечественным логикам не придётся прибегать к подобным кардинальным мерам.

Беседовал Алексей Нилогов

ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ. Альтернативный русский философ

Дмитрий Евгеньевич Галковский (род. 1960) - современный русский прозаик, публицист, философ. Автор знаменитого философского романа 'Бесконечный тупик' (М., 1998, 2-е издание, исправленное и дополненное), а также статей, рассказов, пьес. Составитель антологии советской поэзии 'Уткоречь' (Псков, 2002). Лауреат литературной премии 'Антибукер' за 1997 год (от премии отказался). В 1996-1997 годах издавал журнал 'Разбитый компас' (вышли три выпуска). В последнее время из-под пера Галковского вышли две книги - 'Пропаганда' (Псков, 2003) и 'Магнит' (Псков, 2004). Наша беседа с Дмитрием Евгеньевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Дмитрий Евгеньевич, расскажите, пожалуйста, о своём опыте знакомства и сотрудничества с философом А. Н. Чанышевым.

- Никакого 'сотрудничества' не было. Я в 1980-1986 годах учился на вечернем отделении философского факультета МГУ, специализировался на истории зарубежной философии. Чанышев был моим научным руководителем. Никакого 'научного руковождения' с его стороны не было. Я писал курсовые работы, он мне без разговоров ставил пятёрки. Темы

¹ Беседа опубликована: 1) на сайте www.censura.ru 02.10.2006: http://censura.ru/artiles/galkovsky.htm; 2) в газете 'Литературная Россия' ? 41 от 13.10.2006: http://wwwlitrossia.ru/article.php?article=813; 3) в газете 'НГ-Ех libns' ? 07 от 22.02.2007: http://exlibris.ng.ru/fakty/2007-02-22/2_filosof.html. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 02 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php?article=1112.

для курсовых работ я выбирал сам. Думаю, его устраивало, что со мной не было никаких хлопот. Так же относился к нему и я. Иногда мы беседовали на разные абстрактные темы, обменивались книгами. Чанышев был человеком талантливым и, конечно, резко выделялся на убогом фоне партийного философского факультета. Как историк философии он был квалифицированным специалистом, к тому же обладающим некоторым литературным слогом. По личным качествам это был человек простодушный и добрый, однако на всю жизнь испуганный советской властью. Испуганный насмерть, до состояния потери достоинства. К сожалению, это случалось часто. Как и все поэты, он был также самовлюблённым эгоистом, поглощённым собственными переживаниями. Пока я не доставлял ему хлопот, он меня поддерживал и собирался рекомендовать в аспирантуру. Как только возникли трудности с защитой диплома (Густырь обвинил меня в некомпетентности и антикоммунизме), Чанышев растворился в пространстве. Диплом я защитил на пятёрку, просто выбросив половину текста, благо он в два раза превышал рекомендуемый объём, но ни о какой аспирантуре не могло быть и речи. В 26 лет я оказался на улице без работы, без связей и без каких-либо перспектив. Разумеется, на всё это Чанышеву было плевать. Я с ним никогда больше не виделся. Не считаю, что он поступил плохо. Время было такое. Кто я ему? Ни сват ни брат. С чего было заботиться о человеке, который создаёт ПРОБЛЕМЫ.

- Следите ли вы за современной русской философией? Если да, то кого из современных русских философов могли бы назвать?

- Не слежу, и, кажется, не за чем следить.

- Почему русская философия проигрывает русской литературе, учитывая мнение философа М. К. Рыклина о том, что русский писатель - по преимуществу не интеллектуал?

- К стыду своему, не знаю, кто такой Рыклин. Можете считать это проявлением антиинтеллектуализма.

- Назовите свой философский бренд - тот концепт Галковского, который впишет его в историю русской философии.

- Опять-таки к стыду своему, не совсем понимаю, что в данном контексте означают слова 'бренд' и 'концепт'. Мне кажется, поколение, точнее, уже два поколения людей, родившихся после 1956 года, сгнили заживо, занимаясь преждевременным рассматриванием себя в зеркале. 18-летние молодые люди не должны думать об энциклопедиях и мемуарах. И 28-летние. И 38-летние. 48-летние... Здесь, пожалуй, начинается расслоение. Одни продолжают жить, другие начинают хлопотать по инстанциям и выправлять документы об их роли в развитии мировой культуры.

- Что касается формы, эта книга очень привязана к своему времени. Я по обстоятельствам личной жизни очень уважительно отношусь к тому, что говорю, кому, где и как. Многие обширные цитаты вставлялись в 'Бесконечный тупик' в обстановке книжного голода, мне хотелось побольше рассказать о прочитанном. Как герою антиутопии Брэдбери. Гипертекстовая форма книги была предчувствием начинающейся компьютерной эры. В некоторых частях эта игра выглядит сейчас слишком тонко. Интернет несколько огрубил идею филологических ассоциаций и ссылок. Но это детали. Мне кажется, я адекватно передал своё тогдашнее состояние и тогдашнее состояние отечественной культуры. Все мы от безделья и страданий тысячу раз пережили своё будущее и умерли в своём времени, так и не родившись. Это судьба поколения, судьба страны. Моя ли это судьба? Не знаю. Честно говоря, мне это не очень интересно. Я новатор. Новатор никогда не оглядывается назад.

- Что вы понимаете под словосочетанием 'русская философия'?

- Мне кажется, что философия - это определённое состояние культуры, которое человечество давно преодолело. Сначала это была натурфилософия корпорации, затем государственная унификация. Общество всегда навязывает свою форму индивидуальностям, очевидно, что наиболее тотальное выражение это должно было принять в области свободного мышления. Ведь мышление очень опасно. На этот ящик Пандоры нужен государственный замок. Существует ли национальное мышление? Не знаю. Но в любом случае 'национальная философия' так же относится к свободному мышлению, как учебник русской литературы к реальному литературному процессу. Читали себе современники Гоголя, Толстого, Достоевского и Чехова без всяких учебников и инструкций. Философия Канта или Декарта - всё та же государственная или корпоративная 'инструкция', по сути совсем ненужная свободному человеку.

Наверно, можно говорить о 'русской философии' как о некотором элементе российской истории, надо сказать, весьма тщедушном и дрянном.

- Каково, на ваш взгляд, будущее у русской философии?

- С точки зрения метафизической - безумный вопрос. С точки зрения социальной - я в своё время высказался исчерпывающе: закрыть философские факультеты по всей стране. Оставить один-два факультета или отделения. Ну и, конечно, штук сто на национальных окраинах, в виде светских медресе для байских сынков. Чем бы дитя ни тешилось...

Беседовал Алексей Нилогов

ФЁДОР ГИРЕНОК. Где пушки - там и философия!

Есть философы-интерпретаторы, комбинирующие цитаты, выискивающие скрытые от поверхностного взгляда смыслы. Есть философы-стеллажи, посредники в передаче и сохранении знаний. А есть философы, ищущие неисхоженных путей, пытающиеся говорить своим собственным голосом, с акцентированной авторской интонацией.

Альбер Камю как-то бросил: 'Хочешь заняться философией - напиши роман'. Книги профессора кафедры философской антропологии философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Фёдора Ивановича Гиренка 'Метафизика пата' и 'Пато-логия русского ума' - это не романы. Но и традиционными философскими трудами их назвать трудно. Слишком парадоксально, субъективно и непредсказуемо изложение. Одно из убеждений Ф. И. Гиренка - классические способы философствования устарели: 'Франко-германские образцы философствования составляют музей современного мышления. Эти музейные образцы нужно использовать в качестве тренажёров для студентов и всех желающих'. В этом заключается оригинальная концепция 'археоавангарда', согласно которой точность философского мышления достигается разработкой не только специального языка, но и поэтической организацией философского текста, а также использованием глубинных ресурсов языка - пословиц, поговорок, сказок, языка повседневности.

Отбрасывая устаревший понятийный аппарат, Ф. И. Гиренок в поиске языка и материала для исследования обращается к русской литературе и тому краткому периоду - от 1900-го до 1919 года, от смерти Владимира Соловьёва до смерти Василия Розанова, - который называют русским философским ренессансом. При этом русская литература и философия (одно неотделимо от другого) трактуются как бесконечно подвижная и изменчивая протоплазма, органическая стихия, способная к бесконечному развитию и приспособлению. Прочувствованное, неотстранённое прочтение классики приводит к возрождению смысла, его дословности и 'зауми', косноязычию 'Записок из подполья'.

В поле абсолютной разумности, олицетворяемом Америкой, события сменяются с нечеловечески огромной скоростью. Смысл отстаёт от событий, не успевает осесть, и поэтому каждому человеку приходится жить в режиме неизвлечённого смысла, в модусе неверия. 'Если смысла лишают события, то события обессмысливают смыслы. Между событиями и смыслами идёт война... - предупреждает Ф. И. Гиренок. - Пустые слова о гуманизме, о свободе, о личности, о правах заполонили мир. Подозрительное отношение к эмоциям, чувствам и дорефлексивному сознанию стало глобальным. Современный культурный мир лишает дословное слова, отделяет немотствующее от языка. И когда немотствующее вдруг заговорит, где-то падают небоскрёбы...'

В скором времени ожидается выход новых книг философа 'Абсурд и речь (антропология воображаемого)', 'Удовольствие мыслить иначе', 'Фигуры и складки'. Наша беседа с Фёдором Ивановичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Фёдор Иванович, философия давно перестала быть значительным фактором общественной жизни. Не только у нас в стране, но, пожалуй, и во всём мире. Возникает вопрос: а существует ли вообще философия как определённая культура мышления?

- Конечно существует. Но форма её существования изменилась. Философия слишком долго была метафизикой. Почему, например, метафизика возникла именно в Малой Азии? Потому что оттуда вся Греция просматривается как на ладони. Метафизика с самого возникновения подразумевала взгляд с некоторой дистанции, со стороны. Она строилась так, как будто мысль не связана с тем, какой конкретный человек её мыслит. В этом смысле метафизика - это первый пример универсалистского, глобалистского, денационализирующего мышления.

Когда говорится о конце философии, подразумевается конец метафизики. Нас перестала интересовать безличная мысль, мыслящая саму себя. Нас интересуют те следы, которые не может не оставить человек, то есть связь мысли и человека. Мы понимаем, что универсализма в мышлении как такового нет. Универсальное всегда обнаруживается в конкретном, всегда имеет какую-то локальную размерность. Ещё Данилевский сформулировал: к универсальному мы восходим только через конкретное, национальные особенности, через принадлежность к культуре.

- Означает ли это, что существует столько философий, сколько народов, культур, цивилизаций?

- Философия всегда имела локальную размерность. Скажем, в Индии никакой философии в греческом смысле не было. Там были другие

¹ Беседа опубликована в газете 'Завтра' ? 2 от 11.01.2006: http://zavtra.ra/ cgi//veil//data/zavtra/06/634/51 .html.

Владимиру Соловьёву, другая - к Николаю Данилевскому. Занявшись Самариным, я понял: линия от него к Владимиру Соловьёву - тупиковая в России. Соловьёв - универсалист, глобалист. Он думал, что существуют единое человечество и общечеловеческие ценности. А вот линия от Самарина через Данилевского, Леонтьева, Розанова и далее к нашему авангарду - перспективна, здесь пролегает нерв русской мысли.

Самарин первый сформулировал, что мы, русские, никогда не были нацией. Тогда имперское сознание ещё можно было заменить национальным. Но этого не произошло. Самарин призывал: 'Господа! Не нужна империя - надо браться за национальное сознание. Сделать русских нацией'. Фихте создал национальное сознание немцев. У Самарина не получилось. Философ в России - как камень в воду: 'Буль!' - и тихо. Самарин бросал - тишина. Розанов бросал - тихо. И я бросаю.

Отсюда следует, что для России сегодня по-прежнему на первом месте - сильное государство. Мы должны быть сильными! На втором месте - благополучие большинства. Мы должны дать передышку своему народу!

- А философия?

- Если мы будем сильны, можно пожертвовать и философией. Философия - дело наживное. Но мы не можем позволить себе быть слабыми. Слабость для России означает небытие.

Беседовали Михаил Бойко и Алексей Нилогов

ВЯЧЕСЛАВ ДМИТРИЕВ. Граф-анализ

Вячеслав Евгеньевич Дмитриев (род. 1960) - современный русский философ-археиавангардист, коммунитарист. Кандидат философских наук, доцент кафедры онтологии и теории познания философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Занимаясь выявлением телесного и внеконцептуального существа философии, разработал грамматологическую концепцию, получившую название 'граф-анализ'. 'Граф-анализ' - это вариант философии письма, в котором анализируется связь письма и существа философии. В основе 'граф-анализа' лежит идея безвластного письма. Согласно этой концепции, философия возникает в качестве реакции на письмо и развивается как вытеснение из философии черт деспотического письма, с установлением в качестве философии безвластного письма. Согласно В. Е. Дмитриеву, философия представляет собой явление, когда письмо перестаёт служить механическим продолжением действия власти и обнаруживает свою собственную волю, противостоящую деспотии всего политического. Наша беседа с Вячеславом Евгеньевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Вячеслав Евгеньевич, расскажите, пожалуйста, о том, что побудило вас заняться философией письма par excellence.

- Свой ответ я хочу начать с одной цитаты Диогена Лаэртского, в которой им произведена 'классификация' философов по отношению к массивам письма: 'Некоторые философы оставили после себя сочинения,

¹ В виде статьи текст опубликован на сайте www.censura.ru в 2004 году под названием 'Письмо и существо философии': http://www.censura.ru/articles/graphology.htm.

а некоторые совсем ничего не писали. Среди последних - Сократ, Стильпон, Филипп, Менедем, Пиррон, Феодор, Карнеад, Брисон, а, по мнению иных, также и Пифагор, и Аристон Хиосский (если не считать нескольких писем). По одному лишь сочинению оставили Мелисс, Парменид, Анаксагор. Много писал Зенон, ещё больше Ксенофан, ещё больше Демокрит, ещё больше Аристотель, ещё больше Эпикур, ещё больше Хрисипп'. Его классификация изящно выполнила неожиданную функцию, она взяла и вписала философию в поле письма. На первый взгляд связь письма и философии у Диогена кажется нам крайне легковесной и случайной. Нам, умудрённым знанием многочисленных классификаций философов по методу и направленности философской работы, трудно сразу же ухватить смысл этой странной классификации. Конечно, очень легко отмахнуться от этой классификации и связанных с ней вопросов. Так делают многие, видя в ней лишь наивность Диогена Лаэртского. Всем известны многочисленные ошибки, которые Диоген допускает, когда, например, он помещает совершенно разных мыслителей в одну рубрику или, скажем, представителей одной школы - в разные рубрики. Такая критика диогеновских классификаций уже давно составляет необходимый элемент преподавания истории античной философии. Но я не стал отмахиваться от этой диогеновской классификации философов по их отношению к массивам письма, а, наоборот, попытался отнестись к ней почтительно. В своей работе я решил продолжить разработку идеи Диогена Лаэртского о связи философии с массивами письма и дать свою классификацию древнегреческой философии в отношении письма.

Но из того, что я обращаюсь к историческому материалу, не следует, что я хочу сообщить нечто новое о древнегреческих философах. Моя работа не является историко-философской, я бы скорее назвал её работой по философской грамматологии. (Философская грамматология или философия письма - сравнительно новая проблемная область философии, возникшая во второй половине двадцатого столетия¹.)

- Какова основная цель вашей работы?

- Цель моей работы состоит не в том, чтобы дать какое-либо развёрнутое обоснование диогеновской или (что было бы ещё глупее) своей классификации, она лежит совсем в иной плоскости. Моя цель в том, чтобы указать на необходимость самой связи массивов письма с философией. Я буду защищать тезис, согласно которому взаимосвязь между существом философии и массивами письма необходима и даже конститутивна для самой философии.

¹ Крупнейшие работы в этой области: Деррида Ж. О грамматологии. - М., 2000; Eckardt A. Philosophie der Schrift. - Heidelberg, 1965.

фии Сократа в том, что письмо несовместимо с существом философии. Письмо несёт с собой лишь знание понаслышке, то есть знание, опосредованное властью и сообществом. Оно исключает живой опыт праздного и безвластного общения, дружбы, любви, разрушает анархическую совместность и тем самым ставит под удар существование философского сообщества. Письмо всегда направлено против непосредственности в быту, учёбе, дружбе и любви, а значит - письмо всегда направлено против существа философии, против традиций философской совместности. Философские традиции поддерживаются лишь в непосредственном контакте между друзьями и любовниками, они длят себя исключительно 'телесно', близостью, соприкасанием тел. Эти философские традиции поддерживают очень конкретный порядок верования, уникальный тип бытовой совместности - общительность праздную и безвластную. Иными словами, философия выказывает себя лишь в непосредственности - будь то в бытовом поступке или в живом слове. Она для Сократа - всегда философия ситуативная, строго адресованная в ближнем круге праздной и безвластной совместности. Такая совместность, кучность - суть философии. И Сократ является тем, кто первый выделил существо философии из фюсиологического письма в 'чистом' виде.

А потом философия пройдёт долгий путь работы с безвластным письмом и свяжет с практикой письма свою судьбу, попадёт в зависимость от этой практики письма и утеряет свою телесную суть. Теперь же настало время освободить философию из-под власти письма, и 'граф-анализ' - шаг на пути к освобождению телесного существа философии.

Беседовал Алексей Нилогов

ДАВИД ДУБРОВСКИЙ Субъективная реальность

Давид Израилевич Дубровский (род. 1929) - современный русский философ и психолог. Доктор философских наук (1969), профессор (1973). Участник Великой Отечественной войны. Член редакционных коллегий журналов 'Философские науки' (1971-1991), 'Российский психоаналитический вестник' (с 1991), 'Полигнозис' (с 1999), 'Эпистемология и философия науки' (с 2004). Основатель и председатель Всероссийского центра изучения восточных единоборств (с 1987). В 1971-1987 годах - профессор философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. С 1988 года работает ведущим научным сотрудником Института философии РАН. Заместитель председателя научного Совета РАН по методологии искусственного интеллекта. Разрабатывает проблему 'сознание и мозг', концепцию субъективной реальности, которая вызвала знаменитый спор с философом Э. В. Ильенковым о природе идеального. Автор книг 'Психические явления и мозг' (М., 1971), 'Информация, сознание, мозг' (М., 1980), 'Проблема идеального' (М., 1983; 2002 - второе, дополненное издание), 'Обман. Философско-психологический анализ' (М., 1994) и более 150 статей по философским проблемам психологии, эпистемологии, психофизиологической проблеме, ценностно-смысловым структурам сознания, проблемам бессознательного, самообмана, полуправды, философии и психологии восточных единоборств. Биографическая справка о Дубровском помещена в десятом издании 'Кто есть кто в мире' (Who's Who in the World, 1989). Наша беседа с Давидом Израилевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ Беседа опубликована на сайте www.censura.ru 20.04.2007: http://www.censura.ru/ articles/interviewdubrovsky.htm. Отрывок из беседы опубликован: 1) в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 2 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php?article=1112; 2) на сайте www.apn.ru 30.03.2007 в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?': http://www.apn.ru/opinions/ articlel6795.htm.

- Давид Израилевич, давайте начнём нашу беседу с вопроса о вашем отношении к современной философии.

- На столь сложный вопрос я могу кратко ответить, что отношение сложное. Современная философия чрезвычайно разнообразна как по своей проблематике, так и особенно по нынешнему составу её деятелей. Только в России их насчитывается несколько тысяч человек (см., например, список, публикуемый 'Вестником российского философского общества'). Чтобы судить о современной философии в целом, надо специально исследовать этот вопрос. Информационное общество существенно повлияло на развитие философской мысли, что требует особого внимания. Резко возрос плюрализм философского знания, поколеблены его классические ориентации, усилились тенденции иррационализма, крайнего релятивизма. Я могу высказать мнение лишь о тех областях, которые мне близки. Впрочем, некоторые оценки, думаю, можно отнести и ко всему нынешнему этапу философской деятельности. Это касается того рыночно-рекламного духа, который охватил в последние десятилетия культуру и существенно сказывается на философской деятельности. Слишком уж часто мы видим, как жажда успеха и самоутверждения теснят поиск истины, правды, подлинных смыслов, как вольготно чувствует себя энергичная и амбициозная посредственность, в каких больших объёмах публикуются дилетантские тексты. И конечно, лишь сравнительно небольшое число авторов демонстрируют подлинный профессионализм и творческую продуктивность, вносят вклад в развитие философской мысли. Определённые успехи, на мой взгляд, наблюдаются у нас в таких областях, как эпистемология, логика и методология научного познания; в последние годы опубликован ряд значительных работ по философии культуры, этике, эстетике. Тревогу вызывает тот факт, что в последнее время резко уменьшился приток в философию талантливой молодёжи.

- Как вы относитесь к философскому постмодернизму?

- На эту тему у меня была статья 'Постмодернистская мода', опубликованная в 'Вопросах философии' (2001, ? 8), в которой я высказал своё критическое отношение к этому направлению. Конечно, постмодернизм выразил некоторые реальные черты кризиса культуры постиндустриального общества. В концептуально-теоретическом плане у его главных представителей трудно обнаружить существенные новации, хотя философский и всякий иной шум вокруг этого направления был большой. Нагнетание скепсиса, релятивизма, деструктивности, эстетизация абсурда, стремление сокрушить традиционные ценности - во всём этом есть нечто патологическое. То, что ведущие представители постмодернизма были ярки, талантливы, усиливало их негативное влияние на философ-

покое. Я был председателем Центра до тех пор, пока в 1990 (или 1991-м, точно уже не помню) году не отменили злополучную статью Уголовного кодекса. Я передал Центр своему заместителю, а сам стал издавать журнал 'Чёрный пояс' (неплохой был журнал!), а потом газету по восточным единоборствам. Но неудачно. Не было опыта, денег. Много лет я вёл занятия по карате, у меня немало учеников. До сих пор один раз в неделю я веду две группы, в которых занимаются мои приятели и их знакомые. Это помогает мне сохранять рабочий дух.

- Чем вы занимаетесь в настоящее время?

- Сейчас я готовлю книгу 'Субъективная реальность и мозг: опыт теоретического решения проблемы', в которой будет жёстко изложена моя информационная теория и представлены два приложения (в первом будут конкретизироваться отдельные положения теории и следствия из них, во втором - собраны критические статьи по аналитической философии, написанные мной в последние годы). Ещё я хочу написать большую статью по проблеме 'Другого сознания' - о взаимоотношении онтологий от первого и третьего лица. Здесь встают фундаментальные вопросы диагностики другого сознания (как оно возможно? как удостоверить субъективную реальность у другого существа? как изучать субъективную реальность у животных? как научиться лучше понимать Другого?). Но задачи такого рода имеют более широкий круг: постижение смысла информации, воплощённой в определённой предметности или в физическом процессе, является фундаментальным условием в изучении живых систем, личностей, социальных явлений, объектов культуры (примером может служить такое достижение, как расшифровка языка майя). Здесь перед нами задача понимания, которая носит герменевтический характер. Понимание же связано с выяснением кодовых зависимостей, предполагает расшифровку кодов. На этом пути достигнуты уже важнейшие результаты: расшифровка генетического кода, генома человека. На повестке дня расшифровка мозговых нейродинамических кодов психических явлений. Решение этой проблемы способно повлечь колоссальные по своим масштабам как позитивные, так и негативные последствия. Загадка человеческого сознания беспокоит многих исследователей, в том числе и меня, многие годы.

Мне приходится уделять много времени также и научно-организационной работе. Вместе с членом-корреспондентом РАН И. Т. Касавиным мы создали в Институте философии постоянно действующий семинар 'Проблемы рациональной философии' (работает уже около четырёх лет, проведено 39 заседаний). Каждый месяц собираются по 30-40 человек, проводятся интересные обсуждения актуальных вопросов. Я руковожу

также постоянно действующим теоретическим семинаром по методологии искусственного интеллекта (совместно с академиками РАН В. Л. Макаровым и В. А. Лекторским). Его заседания тоже проводятся ежемесячно (в помещении Центрального экономико-математического института). На нём обсуждаются ключевые теоретические вопросы междисциплинарного подхода к разработке искусственного интеллекта, среди которых важное место занимает проблематика мышления и сознания.

Беседовал Алексей Нилогов

АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ. Рабства без рабовладельцев не бывает

Александр Александрович Зиновьев (1922-2006) - всемирно известный логик, философ, социолог, писатель и публицист. Зиновьев не нуждается в представлении. Основу своего учения Зиновьев называет комплексной логикой, или интеллектологией, фундамент своей социологической теории - логической социологией. Последние вышедшие книги философа - 'Идеология партии будущего' (М., 2003), 'Логический интеллект' (М., 2005) и 'Фактор понимания' (М., 2006). В последнее время вплоть до своей смерти Зиновьев работал в качестве профессора на кафедре этики философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Наша беседа с Александром Александровичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ Поскольку проект рассчитан только на ныне живущих русских философов, а беседа была записана ещё до выхода данного издания, постольку для А. А. Зиновьева сделано исключение. В ходе правки текста Александр Александрович написал на черновике, что эта его беседа является последней. Однако, узнав о тяжёлой болезни Зиновьева, вовремя подсуетившиеся журналисты взяли сразу несколько так называемых последних интервью - практически у постели больного. Впервые беседа (в слегка изменённом виде) была опубликована в газете 'Завтра' ? 20 от 17.05.2006 под заголовком 'Разгром СССР был ошибкой Запада...'. Причём в 'шапке' беседы была допущена грубая ошибка о том, что беседа у Зиновьева была записана 8 мая накануне Дня Победы. Редакция газеты 'Завтра' получила текст беседы в феврале 2006 года и решила попридержать его до смерти Александра Александровича. Спустя неделю после смерти Зиновьева беседа была конъюнктурно напечатана.

Часть беседы с А. А. Зиновьевым опубликована в интернетовском 'Русском журнале' 11.05.2007 в критической статье под названием 'О последнем интервью': http://www.russ.ru/politics/interview/o_poslednern_interv_yu. После публикации на авторов статьи - М. Е. Бойко и А. С. Нилогова - начались нападки, в которых приняли участие семья покойного Александра Александровича и так называемые 'стихийные зиновьевофилы', решившие создать из фигуры Зиновьева 'философский идол'. Под нажимом 'зиновьевцев' статья в 'Русском журнале' была снята редакцией 01.06.2007.

- Александр Александрович, можете ли вы в двух словах охарактеризовать свой метод? Кажется, вы как-то говорили, что всегда отталкивались от вещей общеизвестных и потому недостаточно принимаемых во внимание, например от разделения коммунальной и деловой сфер человеческого существования и т. д.

- Ещё в 30-е годы прошлого века я установил для себя, что всё то, что писалось в отношении логических явлений, методологии и социальных явлений, для меня неприемлемо. Отдельные высказывания, конечно же, сохраняли какое-то значение, но отыскивать в этой куче мусора какие-либо рациональные зёрна было очень непроизводительно. Убедившись в этом, я приступил к построению собственной теории средств познания и социальных объектов, принципиально отличной от всего, сделанного другими. Я близко познакомился с существующими теориями во время обучения на философском факультете, в аспирантуре, на математическом факультете. Мне приходится пользоваться сходным языком, поднимать вопросы, которые рассматривались другими авторами, но я был исходно убеждён, что всё, что нужно для понимания социальных объектов и понимания логических объектов, - не запрятано глубоко в архивах или чужих диссертациях, а лежит на поверхности нашей повседневной жизни и всем доступно. Недоступен способ понимания этих явлений. Мне, например, не нужно ехать в Китай, чтобы изучать его. Мне достаточно минимума информации, чтобы я мог воссоздать всё, что могу там увидеть. В советское время мне говорили, что, например, в таких-то колхозах так-то, а вот в других колхозах - совсем по-другому. Не бывает так. Нужная информация всегда на поверхности. Проблема в том, как её понять, обработать на адекватном интеллектуальном уровне, адекватным интеллектуальным аппаратом. Все современные мне авторы употребляли такие определения, как 'демократия', 'капитализм', 'коммунизм' и т. д. Но никто даже не пытался вывести их по правилам логики. Это они сами признают. В итоге в социологии существует больше 100 определений демократии, больше 150 определений коммунизма - понятийный аппарат засорен до такой степени, что для научного понимания просто непригоден. Капитализма в природе нет, демократии - также, все понятия бессмысленны. Люди употребляют какие-то термины, умеют ими манипулировать, но никакого понимания за этим не стоит. По существу, они ни одну реальную проблему решить не могут, если подходить к решениям с научными требованиями.

- В своих последних книгах известный американский социолог и авгур либерализма Фрэнсис Фукуяма пересмотрел свои же утверждения о 'конце истории' и взял многие слова обратно. Не появлялось ли у вас искушение поступить точно так же?

- Нет. Во-первых, для меня Фукуяма несерьёзная фигура. Сама постановка вопроса о конце истории бессмысленна, - это дребедень, в которой научного кот наплакал. Во-вторых, я начинал свою деятельность в 15 лет, а совсем скоро будет 84, и, конечно, очень многое изменилось за это время. Я не изменял свои воззрения - я уточнял их. Просто теперь я вижу, что такой-то раздел был у меня плохо разработан, а вот такой-то - лучше. Кое-что приходится дополнять. Например, ещё в молодости я убедился, что история полностью сфальсифицирована, и отказался от исторического метода. В 'Зияющих высотах' я писал: 'История не оставляет следов. Она оставляет лишь последствия, которые не похожи на породившие их обстоятельства'. Но сейчас я пишу в новой книге раздел, посвящённый прошлому, и ввожу понятия, которых раньше не мог ввести, поскольку не вдавался в эту тематику. Та социологическая теория, которую я изложил в книгах 'Запад', 'Глобальный человейник' и т. д., - не устарела, она нова, и у неё все впереди. Я выявлял в исследуемых объектах то, что в них универсально, и описывал различные типы общества. Законы этих обществ универсальны. Законы разных типов обществ разные, но для определённого типа общества они всегда остаются теми же самыми.

- У нас во время 'холодной войны' развился своеобразный политический аутизм: мы не видели никого, кроме своего противника. Сегодня многие признают, что XX век породил три сверхидеологии и, соответственно, три типа общества. Третий - праворадикальные общества, сложившиеся в первой половине XX века в Западной Европе. Не имеется ли в вашей социологической теории некий пробел, связанный именно с обществами этого типа?

- Я не принимаю все эти определения. Я ввёл свой собственный понятийный аппарат, который применяю ко всем изучаемым объектам. А другие используют компилятивные методы: Платон сказал, Декарт сказал и т. д. Если встать на путь исправления ошибок - жизни не хватит. Я избрал другой путь. Я начал свой путь с исследования коммунистической системы, потому что она у меня вызывала протест. Когда я убедился, что все теории на её счёт неприменимы, потребовался аппарат. Я выработал этот аппарат. Ответьте мне, почему великие философы прошлого писали такие толстые книги? Потому что не могли справиться с самыми банальными проблемами. Что-нибудь изменилось с тех пор? Ничего - современные философы пишут такие же толстые книжки. Почему? Потому что у них нет аппарата и они не могут решить самую простейшую задачу.

- Дело в том, что вы определили коммунизм и западнизм как типы общества с преобладанием соответственно коммунальной и деловой сферы. Но, например, в фашистской Италии или Германии также преобладала коммунальная сфера, и в современной корпоративной Японии преобладает. Вспом-

ние. И Япония социологически не творческое явление. Были всего лишь две открытые эволюционные линии, которые конкурировали. Исламский мир абсолютно бесперспективен с точки зрения эволюционного процесса. Если там что-то происходит, то происходит только под влиянием советской, а теперь только западной системы. В самом этом мире нет внутренних условий для самостоятельной эволюционной линии. Нет её. Исламский мир - тупиковое явление. Очень сложно становиться на научную позицию, потому что сразу идут обвинения в расизме. Когда я говорю, что русские не смогли создать народ господ, хотя в других отношениях они очень творческий и одарённый народ, меня обвиняют в русофобии! Как так русские не могут жить самостоятельно?! Могут, но русские по своей природе не могут стать народом господ. Это как в спорте: хоть тресните, а стометровку негры будут бегать быстрее.

- Фукуяма в своей книге 'Наше постчеловеческое общество' допустил значительную роль биотехнологий в изменении облика человеческого общества. Как вы относитесь к этим прогнозам?

- Человек - существо биологическое, он обладает телом, мозгом. Это мои предпосылки. Всё, что строится, - строится на этой основе. От частностей я отвлекаюсь. Социальные законы незыблемы. Вы можете уничтожить народ, но не можете уничтожить законы, по которым складываются народы. Если Запад встанет перед реальной угрозой своему существованию, он не остановится перед тем, чтобы уменьшить население планеты. Я почти уверен, что СПИД, атипичная пневмония и т. д. - это всё искусственные вирусы. Полтора миллиарда китайцев нарушают социологический оптимум человейника. В будущем Китай всё равно распадётся. Одним из результатов войны Запада с азиатским коммунизмом будет распад Китая на десятки государств. Правда, в войне США с Китаем может погибнуть 40 миллионов русских. Такие прогнозы тоже имеются.

- Если биотехнологии разовьются до такого уровня, что появится возможность вывести расы с другой трудовой этикой, другими способностями, то что же тогда произойдёт с 'глобальным человейником'?

- Во-первых, этика не в генах. Только шарлатаны говорят, что она в генах. При любых научно-фантастических сценариях какая-то часть людей должна сохранять человеческие качества. Эта часть человечества не упустит и не отдаст контроль. Рабства без рабовладельцев не бывает. Выведут расу покорных существ, это будут уже не люди. Во-вторых, чтобы современный человейник мог существовать, нужно производить, как минимум, 100 миллионов разнообразных деталей или сооружений на высо-

чайшем уровне. Чтобы это делать, нужно иметь, как минимум, 10 тысяч профессий высшего уровня и сотни тысяч остальных профессий. Кто это будет делать? Это всё равно будут делать люди. Кроме того, быть господином имеет смысл только тогда, когда есть подчинённые. Социобиологические закономерности определяют количественное соотношение разных типов людей. Биотехнологии, вероятно, будут играть роль для сокращения населения планеты, устранения неугодных народов. Но, что бы ни изобреталось, ядром общества останется человек, обладающий телом и интеллектом.

Беседовали Михаил Бойко и Алексей Нилогов

ДМИТРИЙ КРАЛЕЧКИН. Мира нет и не надо

Дмитрий Юрьевич Кралечкин (род. 1975) - современный русский философ, публицист. Председатель научного совета 'Корпорации социального дизайна', руководитель философского проекта Censura.ru. Соавтор (вместе с А. С. Ушаковым) работы 'EuroOntology' (М., 2001) (диплом I степени на конкурсе работ молодых учёных МГУ имени М. В. Ломоносова 2002 года), посвящённой фундаментальным вопросам европейской онтологии второй половины XX века. Переводчик таких философских текстов, как 'Письмо и различие' Ж. Деррида, 'К критике политической экономии знака' Ж. Бодрийяра. Наша беседа с Дмитрием Юрьевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Дмитрий Юрьевич, в какой мере для вас значима сама позиция 'философии', соответствующей символической и социальной привязкам? Что, в конце концов, значит 'заниматься философией сегодня'?

- Дело в том, что сам этот вопрос распадается на несколько составляющих. Воображаемый лозунг 'make philosophy, not war' не способен затушить войны, он способен только разжечь войну вокруг философии, поскольку такая война, думается, не столь дорогостояща, как сама философия. То есть, если говорить формально, я не думаю, что на сегодняш-

¹ С сокращениями беседа опубликована в газете 'Литературная Россия' ? 37 от 15.09.2006: http://wwwlitrossia.ra/article.php?article=731. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 2 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php? article=1112. Полный текст беседы можно найти по адресу: www.censura.ra/articles/interview.htm (17.09.2006).

100

ний день можно выделить какое-то универсальное символическое единство, некую инстанцию 'философии', которая могла бы диктовать условия производства философов и самой себя. Но это не снимает проблем.

Если отдалиться от такого символического и социального регистра, я сразу же могу указать на одно весьма существенное затруднение: обращение к 'философу' является одновременно своеобразным тестом, но и началом театрализации, в которой философ выступает в качестве некоего представителя собственного ментального мира. Это не совсем мой случай, что связано и с тем, что я всегда ставил под сомнение многие культурно усвоенные процедуры 'авторизации', выделения тех или иных философских 'фронтменов'. Хотя при этом в группах, которые пытались практиковать 'анонимные практики' работы, часто числился за 'индивидуалиста'. Собственно, я это к тому, что, возможно, сейчас философия вообще не регистрируется через доступ к её привилегированным представителям. Философия остаётся без философов, и наоборот, причём существует несколько модусов такого расставания, разлуки, один из которых и называется 'культурой' или 'философской культурой'. И это нельзя не учитывать, нельзя на этом не играть. Например, наша с Андреем Ушаковым работа 'EuroOntology' отсылает не столько к пространству 'двойного авторства' (как если вы, например, вдвоём живёте в одной комнате, точно определяя причитающийся каждому метраж), а к тому, что происходит, грубо говоря, в прихожей этой комнаты, в коридоре, когда один жилец постоянно наталкивается на другого (а иногда приходят ещё и гости). В известном смысле это можно сказать и о 'первых философах' - дело не в 'школах' или 'лицеях', а в том, что Сократ - это, скорее, просто название некоего агрегата, особой техники, соединяющей элементы 'рынка', 'безделья', 'пары жён', 'травматической памяти' об оракуле и т. д. Я считаю, что в таких моментах обнаруживается не нарратив, а крайняя неустойчивость философии как таковой - это всегда некое социальное образование неизвестной и ненужной природы, но оно не поддаётся устойчивой институционализации. Именно в таких образованиях обнаруживается стирающаяся 'природа' философии как, прежде всего, избыточного, неэкономизируемого напрямую 'употребления разума'.

Тем самым я, кстати, вовсе не выступаю в фарватере борьбы за некий 'коммуникативный разум'. Коммуникация - лишь одна из подобных философских агрегаций, которая была выпущена в открытое производство, поставлена на поток. Была, скажем так, отдана лицензия на неё, как и на многое другое. Проблема философии, если посмотреть с этой стороны, то есть со стороны вопроса 'что значит заниматься философией?' (а этот вопрос, несомненно, интереснее классичного 'что такое философия?'), состоит в том, что философы достаточно быстро попадают в структуру, которая разве что имитирует констелляцию 'Сократ-Рынок-Две-Жены' или 'Платон-Ученики-Тиран'. Грубо говоря, философию

101

108

пиального давления, которое им казалось 'вратами великих возможностей'.

Поэтому, как я думаю, нет ничего более противного философии, чем попытка вычертить её заранее по некоему культурному или тем более национальному императиву, поскольку такие попытки всегда руководствуются схемой 'присвоения' и выделения 'своих', которая сама является лишь фрагментом определённой философской работы. Дело не в том, что философ - всегда 'чужой', скорее он то, что греки называли pharmacos - весьма важный для общества козёл отпущения, опасный уже и тем, что иногда может использовать свою цену рефлексивно и захватить власть. Это, конечно, не значит, что русская философия - то, что говорит от лица универсального, поскольку и универсальное нуждается в повторном изобретении, не существуя исходно.

- Считается, что у каждого философа есть фраза, которая характеризует его мышление, например: 'Мыслю, следовательно, существую'. Есть ли у вас такая фраза?

- Ну, скажем: 'Мира нет и не надо'. Это, впрочем, скорее кантианский юмор.

- Какие темы будут интересовать вас, по вашему собственному ощущению, в ближайшее время?

- Прежде всего я вместе с Андреем Ушаковым хочу сейчас подвести к точке конденсации проект 'философии интеллигенции'. Он может называться иначе, но кое-что из сказанного в нашем разговоре относится именно к нему. Речь идёт о представлении интеллигенции не в качестве класса или 'страты', а в качестве пространства философской игры. Игры не столько на уровне 'интеллекта' или 'дискурса', сколько на уровне практик. Нам важно показать ту философию, которую интеллигенция делает 'несмотря на себя', 'malgre soi'. Но это не 'психоанализ' интеллигенции, тут другое. Эта тема неизбежно выводит на проблему режимов мышления и их варьирования в философии. Во-вторых, я хотел бы продлить несколько метафизических разработок, связанных с проблемами, поднятыми в 'EuroOntology' - многие из них объединены вопросами техники, 'феноменологизации' и 'размера'. Хотя этот проект я длю уже достаточно долго, он далёк от завершения во многом в силу технической сложности и, скажем так, 'некультурности' разбираемых вопросов.

Беседовал Алексей Нилогов

109

АРКАДИЙ МАЛЕР. Неовизантизм как новый большой стиль

Аркадий Маркович Малер (род. 1979) - современный русский философ, православный метафизик, теоретик неовизантизма. В 2004 году закончил с отличием философский факультет ГУГН при РАН. Автор таких книг, как 'Стратегии сакрального смысла' (М., 2003), 'Духовная миссия Третьего Рима' (М., 2006). Специализируется в области русской религиозной и политической философии, тема диссертации - 'Метафизика в истории Московской духовно-академической школы'. Глава философско-политического центра 'Северный Катехон', редактор одноимённого альманаха, ведущий Византистского Клуба 'Катехон' в Институте философии РАН. Наша беседа с Аркадием Марковичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Аркадий Маркович, расскажите, пожалуйста, о своей философской эволюции.

- Для меня философия - это в первую очередь культура мышления, вне которого никакая мысль не может иметь права на серьёзное восприятие, и именно как культура, то есть система ценностей, философия требует от человеческой мысли уважения, служения и иерархического миро-

¹Отрывок из беседы опубликован на сайте www.apn.ru 30.03.2007 в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?': http://www.apn.ru/opinions/article 16795.htm.

110

восприятия. Я специально это оговариваю, потому что для некоторых философия сродни варварскому мышлению, подменяющему свободу мысли анархией мысли. Поэтому моя базовая философская установка - это интуиция абсолютных ценностей, которые возможны только в религиозно-метафизическом измерении и отсутствуют в измерении секулярном. Долгое время эта интуиция вела меня сквозь паутину того антилиберального и антизападнического синтеза, который сложился в русской и европейской философии 1990-х годов и был основан на идеях интегрального традиционализма и консервативно-революционных теорий, но если бы критерий ценностного абсолютизма не покидал меня, я бы так и остался в этой паутине. Когда я попытался логически разобрать весь этот постмодернистский синтез 'справа' и систематизировать его по-своему, получилась моя первая книга 'Стратегии сакрального смысла' (М., 2003), которая обнажила для меня неснимаемые противоречия и 'несходящиеся концы' этого синтеза. Эта книга остаётся лишь свидетельством моего личного пути, и я сейчас к ней отношусь несерьёзно. Мне стало очевидно, что строить свою философию по принципу 'против', собирая любой ценой всех потенциальных союзников в общую кучу, просто невозможно. Необходимо точно определить ту абсолютную ценность, которую ты готов отстаивать до конца, и отсюда выстраивать свою систему. Для меня с момента моего сознательного воцерковления в 1996 году такой ценностью всегда было Православие, которое в политической проекции воплощено в русском византизме. Вот этот путь - от неопределённого 'традиционализма' к христианской ортодоксии и от размытого 'евразийства' к 'византизму' - я и проходил всю свою молодость.

- Вы являетесь основателем Византистского Клуба 'Катехон'. Какая деятельность ведётся в нём?

- Византистский Клуб 'Катехон' был основан мной в 1999 году при Институте философии РАН, с 2005 года он является проектом моего центра 'Северный Катехон'. В том же году я выпустил первый номер одноимённого ежегодного альманаха, посвящённого исследованию 'византизма' как единого философско-политического направления, где были опубликованы мои новые 'программные' статьи: 'Православная Традиция и интегральный традиционализм' и 'Идеология Византизма'. Названия трёх основных рубрик альманаха - 'Метаполитика', 'Метафизика', 'Метапоэтика' - именно так я определяю три основных круга своих философских исследований. В 2006 году вышла моя новая книга 'Духовная миссия Третьего Рима' - 'первое систематическое изложение православно-имперского мировоззрения, иначе называемого византизмом'. Как и 'Стратегии...', эта книга также напоминает по форме учебное пособие, излагающее основы заявленного мировоззрения, вновь начиная с его ба-

111

121

лее наследует Платону и Аристотелю, а также Августину и Боэцию, от которых сам Запад давно отрёкся. Магистральным направлением русской философии является систематическая христианская онтология, развитая в духовно-академических школах, авторских богословских системах от Соловьёва до Лосева, парижском 'неопатристическом синтезе', и все эти традиции продолжаются в современных попытках довести дело универсальной православной философии до конца.

Реальная внутренняя проблема современной русской мысли заключается в том, что с повышением профессиональной специализации собственно философией занимаются всё меньше, обменивая её на чистое богословие, политику или науку. Но без фундаментальной философии развитие всех этих сфер в России невозможно.

В попытке ответить на второй вопрос кроются две опасности. Во-первых, опасность не различить настоящих философов и просто учёных, изучающих философию: совмещение обеих функций вполне возможно, но последних, по определению, несравнимо больше первых. Во-вторых, опасность впасть в субъективные предпочтения, но если я назову хотя бы имена таких авторов, как Валерий Подорога, Вадим Розин и Андрей Ашкеров, то основные, объективные полюса современной русской философии будут обозначены. На той магистральной линии русской философии, о которой я сказал, работают такие совершенно разные философы, как Сергей Хоружий, Александр Доброхотов или отец Димитрий Лескин. Новый подъём русской интеллектуальной культуры в XXI веке немыслим без доминирующего значения именно этой линии.

Беседовал Алексей Нилогов

124

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Русская философия не должна уступать русской литературе

Юрий Витальевич Мамлеев (род. 1932), родоначальник жанра метафизического реализма, - очень загадочный писатель. Его книги населяют упыри, экстрасенсы, призраки, маньяки-убийцы и прочие странные персонажи. Читать Мамлеева - всё равно что заглядывать в адскую бездну. И страшно, и интересно. Но не это снискало ему всемирную славу. Писатель знает нечто, о чем обыватель даже и не подозревает или боится задуматься. Как философ Юрий Мамлеев известен нам по книге 'Судьба Бытия', в которой речь идёт о познании бессмертного, вечного, неуничтожимого начала в человеке - 'Высшего Я'. Будучи во многом философствующим писателем, Юрий Витальевич продолжает замечательную традицию русской философии богоискательства. Совсем скоро у Юрия Мамлеева выходит социологический роман 'Другой', посвященный духовной ситуации в постсоветской России. Наша беседа с Юрием Витальевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Юрий Витальевич, вы в своём творчестве описываете различные запредельные состояния, или 'Неописуемое', если руководствоваться вашей терминологией. Многие авторы, которые также исследуют тему путешествий в 'другие миры', упоминают наркотики в качестве средств, позволяющих совершить метафизический trip. Существуют целые направления в современной культуре, обобщённо именуемые 'психоделикой'. В ваших же произведе-

¹ С сокращениями беседа опубликована в газете 'Завтра' ? 17 от 26.04.2006 под названием 'Я и писатель, и философ...': http://www.zavtra.rU/cgi//veil//data/zavtra/06/649/ 71.html.

125

ниях тема наркотических веществ практически отсутствует, зато достаточное внимание уделяется алкоголю, в особенности - пиву. Например, персонаж рассказа 'Серые дни' Валя Колесов ради кружки свежего пивка улизнул с похорон собственного сына. Убийца Фёдор Соннов из 'Шатунов' любил после очередного душегубства пропустить стаканчик пенного напитка, и для него физиологическое 'ощущение пива' казалось иногда 'единственной реальностью, существующей на земле'. В чём же кроется пивной секрет - с точки зрения писателя-метафизика?

- В своих романах и рассказах я избегал (а следовательно, и мои герои избегали) темы наркотиков по одной простой причине: наркотики вводят в иллюзорные состояния, которые ведут в так называемые 'нижние воды' (по терминологии Рене Генона), то есть в самые низшие астральные миры, представляющие определённую опасность. Хотя известно, что в восточной традиции наркотики иногда используются для выхода в действительно интересные состояния, но это делается под специальным руководством и с использованием строго определённых видов наркотических веществ. Правильно контролировать подобные состояния в условиях современного мира почти невозможно.

Другое дело - алкоголь. Суть алкогольного опьянения состоит в том, что не происходит таких изменений в психике, которые ведут к наркотическим видениям. Состояние сознания остаётся прежним, оно только обостряется, ему придаётся некоторая энергия. Происходит как бы 'отключение' от забот и суеты этого мира. В этом плане алкоголь является, конечно же, более 'нормальной' разновидностью кайфа, чем наркотики. И, безусловно, менее вредным. В конце концов, крепкий чай - это тоже наркотик.

Я лично никогда не употреблял наркотики. Один раз случайно вместе с нашим великим поэтом Леонидом Губановым (он, к сожалению, употреблял наркотики и умер, как и полагается великому поэту, в 37 лет) я попробовал, и у меня это вызвало отвращение. Я почувствовал, что становлюсь каким-то 'иным', чем я есть. Ощутил чужеродное вторжение. Это был какой-то легкий наркотик - я уже и не помню, какой именно. Я мог себя контролировать, но вот эта чужеродность вызвала у меня активное отторжение. Мне тогда было лет тридцать пять...

Как и вся наша Русь, я употреблял алкоголь во всех видах, и недаром в эмиграции кто-то сказал: 'Всем хорошим в себе я обязан водке'. Тогда алкоголь играл особую социально-психологическую роль, служил своеобразной защитой от наиболее чёрных сторон советской реальности.

А что касается пива... Сейчас идёт очень сильная антипивная кампания в обществе. Я не хочу идти против этого, поскольку, наверное, употребление пива превысило уже всякие разумные пределы. Но могу ска-

126

134

- Конечно. В том-то и дело, что, как писал Рене Генон, существует кардинальное различие между философией и метафизикой.

На Западе очень серьёзно изучаются метафизика, философия буддизма. Восточная метафизика сейчас необыкновенно популярна. И христианская - одновременно. Дело в том, что эти учения отвечают на вопросы жизни и смерти. Современная же западная рационалистическая философия исследует соотношения между языком и реальностью. Это интересно, но совершенно не соответствует главной задаче философии - о сущности жизни и смерти.

- Не является ли увлечение мистическими учениями всего лишь модой на New Age?

- Нет, ни в коем случае. На Западе изучаются все традиционные учения, но в рамках теоретического курса. Одновременно с этим существует мощная неакадемическая практика. Эти два потока идут параллельно друг другу. Данное движение основано именно на традиции, поскольку истина лежит в первоначале, а не в конце. Но, кроме того, есть ещё масса различных профанических школ, учений, спекулирующих на восточной или же христианской метафизике. Больше всего это касается Америки. Там очень много всевозможных сект, которые являются, по сути, политическими течениями, цель которых - овладеть умами людей. Или же разнообразные 'психотехники', которые пытаются разорванному сознанию современного человека дать 'peace of mind', 'мир души', поскольку люди становятся психопатами и их как-то надо приводить в порядок. И это зачастую также является полной профанацией. Таким образом, существует, во-первых, академическая философия. Во-вторых, нормальная традиционная метафизика. И невероятное количество псевдоучений и сект, в том числе и New Age. Но это всё равно показывает, что люди ищут спасения. Такова общая картина.

Независимо от того, признаёт это академическая наука или нет, существуют три основных направления: рациональная философия, метафизика и богословие. Метафизика занимает место как бы посредине между философией и богословием. Здесь данные сверхчувственного опыта изучаются в философском ключе, без догматики, усилиями человеческого разума. А академическая философия полностью связана с ratio.

Но существует непонимание Западом Востока и вообще традиции как таковой. Во Франции только недавно начали изучать Рене Генона. Из-за этого очень много казусов, нестыковок, ошибок.

В Веданте центральным понятием является 'Атман' - абсолютный субъект, высшая точка сознания. На Западе этот термин поняли чисто психологически, а не онтологически, создали 'психологию Атмана'.

135

А ведь это чисто онтологическое понятие, характеризующее выход на уровень сознания, не присутствующий в обыденной реальности.

- Чистый иррационализм в философии невозможен, весь иррационализм строится на рациональных терминах. Может быть, поэтому такое отрицательное отношение к иррационализму в философии?

- Конечно же, я полностью с этим согласен. Но возьмите, к примеру, буддистскую философию - насколько там всё рационалистично. Буддийский рационализм обрабатывает данные сверхчувственного опыта. Это частично похоже на богословие.

- Значит, это не рационализм?

- Это всё вопрос употребления терминов. Конфуций учил называть вещи своими именами. Если бы коммунисты называли своё общество не коммунизмом, а просто социализмом, то сознание людей примирилось бы. А тот утопический коммунизм вызывал насмешки в 1960-1970-х годах, потому что такого общества не может существовать вообще. И демократию нельзя называть демократией, если это власть сверхбогатых. Всё время вещи не называют своими именами.

- Какой вопрос вам ни разу не задавали, но вы бы хотели на него ответить?

- Мне задавали уже столько вопросов... Наверно, я ответил уже на всё.

Беседовали Фёдор Бирюков и Алексей Нилогов

136

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Миром правят философы!

Олег Анатольевич Матвейчев (род. 1970) - современный русский философ, политический консультант, публицист. Кандидат философских наук. Сфера научных интересов - политический аспект учений о бытии в истории философии. Автор таких книг, как 'Что такое политический консалтинг?' (Екатеринбург, 1998), 'Проблемы манипуляции' (М., 1999), 'Политические онтологики' (М., 2001), 'Уши машут ослом: Современное социальное программирование' (Пермь, 2002, в соавторстве), 'Предвыборная кампания: практика против теории' (Екатеринбург, 2003, в соавторстве), 'Антипсихология. Современный человек: в поисках смысла' (Екатеринбург, 2004, в соавторстве), 'Китай на стыке тысячелетий' (М., 2004), 'Суверенитет духа' (М., 2007). С 1994 года занимается политическим консультированием, организацией предвыборных кампаний на территории России. Совмещает занятия консалтингом с преподавательской деятельностью и публицистикой. Имеет более 50 научных публикаций. Наша беседа с Олегом Анатольевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Олег Анатольевич, в своей статье 'Гуманитарный "Манхэттенский проект"' вы высказали замечательную идею об интеллектуальном прорыве русских философов. Как вы думаете, готов ли сегодняшний российский бизнес пропагандистски поддержать интеллектуальную сферу (в частности, русскую философию)?

¹ Отрывок из беседы опубликован на сайте www.apn.ru 30.03.2007 в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?': http://www.apn.ru/opinions/article 16795.htm. С небольшим сокращением беседа опубликована в книге О. А. Матвейчева 'Суверенитет духа' (М., 2007. - С. 483-499).

137

- Бизнес тратит огромные деньги на искусство, культуру, религию, благотворительность, на науку. Но я пока ничего не слышал о поддержке философии. Видимо, это связано с тем, что философия себя не проявила как некая 'гарантированная ценность' или же государство, интеллектуальное и культурное сообщество не поставили на философии печать, свидетельство такой ценности. Бизнесмены, если быть честным, не очень-то разбираются в сфере абсолютного. Например, если перед каким-то олигархом поставить скрипача, он вряд ли, даже послушав его, сможет определить - гений он или нет, тем более если это молодой скрипач. Олигарх будет судить по внешним приметам: по дипломам, по отзывам музыкальных корифеев. Он любит поддерживать то, что уже точно является ценностью. Например, яйца Фаберже, Эрмитаж или Большой театр. На самом деле чести нет в том, чтобы поддержать то, что не может упасть, честь и бессмертие олигарх может себе завоевать, если поддержит то, что нарождается, если разглядит гения на взлёте, и именно благодаря ему этот гений взлетит. То же самое можно сказать о проектах. Я считал, что для того, чтобы потрясти европейское сообщество русской современной интеллектуальной мыслью, требуется 2-3 миллиона долларов. Смешные деньги для того, чтобы стать европейскими интеллектуальными лидерами и раскрутить проект, о котором заговорит весь мир. Но предпочитают выбрасывать по 50 миллионов долларов на проституток в Куршевеле за сезон или платить 3 миллиона Джорджу Майклу, чтобы он один вечер вертел задницей на дне рождения перед олигархом. Или покупать самую большую яхту, содержать чужие футбольные клубы за деньги, в 200 раз большие. Наши олигархи - подонки общества, а не её элита, и история им этого не простит. По крайней мере тому, кто не покается и не раздаст все, чтобы хоть как-то оправдаться. Сейчас на олигархов рассчитывать нечего, я пока надеюсь на государство. Французское государство, посольства и консульства постоянно дают гранты на переводы и распространение французских мыслителей в мире. Это мелкие деньги, зато Франция уже полвека задаёт интеллектуальную моду в мире. Я ответственно говорю, что мы тоже можем её задавать, если захотим. Вопрос в решимости это делать, а будет это, найдутся и финансы, и великие умы.

- Как вы считаете, что такое современная русская философия? Какими именами она может быть представлена?

- Одним из вредных убеждений, которое разделяют и элита, и широкие слои общественности в России, является то, что Россия отличается от Запада тем, что она более субъективна, человечна, душевна, эмоциональна, идеалистична, романтична... Вот Запад, тот да, рационален, механистичен, научен, прагматичен, насквозь материален. Если надо разум,

138

расчёт, науку, технику, машину, то это на Запад, а если песню, душу, человечность - то это в Россию. Это мнение было оформлено в конце XIX- начале XX века плеядой русских философов и историков, это: Хомяков, Аксаков, Соловьёв, Ключевский, Бердяев, Франк, Булгаков и другие. Эти мыслители, начиная с 'Философических писем' П. Я. Чаадаева, задались вопросом: 'А для чего вообще Россия существует в мире? Зачем Бог её создал? В чем её призвание? В чем, как говорят сейчас, её миссия?' Естественно, 'самобытность' стали искать с помощью сравнения с другими (и прежде всего с Европой). А поскольку все названные товарищи были европейски образованны, знали по нескольку языков, учились у немецких профессоров и прочее, то и сравнивали они Россию с Западом с помощью той терминологии, которую в этих университетах усвоили. И сравнивали, естественно, в том отношении, в каком сама Европа себя с кем-либо сравнивала. Например, есть в европейской философии противоположности субъективного и объективного, разума и эмоций, знания и веры. Сама Европа предписывает себе ориентацию на объективное познание с помощью разума. Русские 'искатели самобытности' тут же объявляют, что оставшиеся бесхозными вера, субъективность и эмоции - принадлежат России. Причём они принадлежат давно и гораздо лучше, чем знание, разум и объективность. Вот и весь фокус. Никто из них даже и не задумался над тем, что прилагают к России европейский метр, вместо того чтобы, наоборот, попытаться Европу измерить российским аршином. А для этого нужно породить сам 'аршин', то есть собственную систему категорий, выросшую из осмысления собственного бытия. А это и есть работа настоящих философов, которой наши 'философы' как раз и пренебрегли. Гораздо легче взять уже готовое какое-нибудь западное учение и по принципу 'Баба Яга против' объявить своим всё, что сам Запад оставил на столе недоеденным. Только теперь уже объедки объявляются настоящим блюдом, а вся западная пища - напротив - помоями. Короче, всё с противоположным знаком! Вы, дескать, на Западе говорите, что эмоции это пена на поверхности океана познания, а мы, русские, говорим, что эмоции - это океан, на котором ваши знания - это пена! Кто прав - неизвестно, но у нас 'своя точка зрения'. И нам льстит, если появляется кто-то и говорит, что, скорее всего, 'истина посередине', скорее всего, 'правы и те, и те' и 'надо друг друга дополнять'. Эта постановка нас на одну доску с ними выглядит очень внушительно. Дескать, вот есть западная философия - у неё одна точка зрения, а вот есть русская - у неё другая. Они, как минимум, 'равновелики', они 'дополняют друг друга', 'видят две стороны одной истины'. Ай, Моська, знать, она сильна!

Как-то несколько лет назад в одном гуманитарном журнале мне попалась статья 'величайшего современного африканского философа'. Имя его я даже не потрудился запомнить (кажется, Сенгор) по той же причине, по которой никто в мире не трудится запоминать имена русских

139

149

я могу издать много. Это не просто путеводители и субъективные впечатления. Это и философские эссе одновременно. Лежат тома черновиков, заделов, кусков, а жизнь уходит на всякую ерунду! Я уж не говорю, сколько у меня всяких комментариев к текстам великих философов! Но кому всё это нужно? Помню, когда был студентом, часто ездил в поезде из Екатеринбурга в родной Новокузнецк, и в плацкартном вагоне попутчики спрашивали, на кого я учусь. Пару раз сказал, что на философа... Один раз пришлось всю дорогу объяснять, что это такое и оправдываться насчёт того, какая от этого 'польза'. А другой раз меня натурально чуть не убил какой-то шахтёр, который ехал к сыну на свиданку на зону. Он даже ничего не говорил. Просто, как услышал про философа, хряпнул пару стаканов и сказал, что я до дома не доеду... Потом уж я предпочитал называть себя историком, журналистом, археологом, кем угодно... И вот, несмотря на всё это, я категорически не отношу себя к 'интеллигенции', той самой, которая ненавидела народ, хоть в царские времена, хоть в советские, хоть в антисоветские... Пусть это пафосно прозвучит, но я люблю наш народ, лучший в мире народ. Всё, о чём я думаю, - ради него, ради выявления того, что именно заставляет его любить, ради того, чтобы он сам себя любил, чтобы другие народы его любили.

Беседовал Алексей Нилогов

150

ВЛАДИМИР МИРОНОВ. Философия как самосознание культуры

Владимир Васильевич Миронов (род. 1953) - современный русский философ, специалист в области философии культуры и онтологии. Доктор философских наук, проректор МГУ имени М. В. Ломоносова, декан философского факультета, заведующий кафедрой онтологии и теории познания. Председатель экспертного Совета ВАК по философии, социологии и культурологии, председатель докторского диссертационного Совета по специальности 'Онтология и теория познания', 'Философия науки и техники' при МГУ, председатель учебно-методического объединения по философии и политологии, вице-президент Философского общества РФ. Автор таких книг, как 'Образы науки в современной культуре и философии' (М., 1997), 'Философия и метаморфозы культуры' (М., 2005), 'Университетские лекции по метафизике' (М., 2005, в соавторстве). 'В работах Миронова отстаивается тезис о том, что философия является искусством интерпретации, выступая как герменевтическая деятельность. Поскольку в философии интерпретация осуществляется на вторичном или на ещё более удалённом от реальности "п -уровне ", то она выступает как "интерпретация интерпретаций ", как творческая деятельность, приумножающая смыслы'¹. Наша беседа с Владимиром Васильевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'².

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-ХХ столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002. - С. 634-635.

²С сокращениями беседа опубликована в интернетовском 'Русском журнале' 27.02.2007 под названием 'В советской философии было всё...': http://www.russ.ru/poli-tics/interview/v_sovetskoj_filosofii_bylo_vse, а полностью на сайте www.censura.ru 02.03.2007: http://www.censura.ru/articles/mironovinter.htm.

151

- Владимир Васильевич, каких современных русских философов вы могли бы назвать?

- Я не большой сторонник выделения философии по национальному признаку. Считаю, что философия в России возникла достаточно поздно, являясь частью общего исторического процесса развития философии в мире. В отличие от Зеньковского, который ведёт её историю чуть ли не от юродивых, думаю, что не существует особого феномена русской философии и она вполне вписывается в общеисторический философский процесс. Конечно, русская философия имеет свои особенности, одной из которых является её связь с литературой и публицистикой. В моём утверждении нет никакого самоуничижения, ибо в каждой культуре есть свои отличия и особенности. Величайшая часть российской культуры - её литература, и то, что философия в России была связана с ней, лишь придаёт ей собственное лицо. После Гегеля в европейской традиции вообще вряд ли удалось создать столь же мощную теоретическую философскую систему. В России философия реально возникает по следам Гегеля, а потому неизбежно в концептуальном смысле разрабатывает те же идеи, пусть и с некоторой спецификой. Слово 'современность' в термине 'современная философия' - если он указывает только на временную принадлежность философов, - тривиально и не заслуживает обсуждения.

- Согласен с вами, что этот термин весьма спорен и включает в себя по преимуществу философию последних 30 лет. Однако термин 'история современной философии' ещё более парадоксален, но, как кажется, имеет важный прогностический концепт?..

- Контекст современности философии я бы поставил под радикальное вопрошание. Для меня философия вневременна. Философия в широком значении слова - смысловое, вневременное пространство, в котором все современны. Это пространство задано нам возможностью вести диалог как с ныне живущими философами, так и с давно умершими. Поэтому в философии Платон так же современен или более современен, чем какой-нибудь 'современный' философ с соседней кафедры. Мне кажется, несколько наивно выделять лидеров в современной русской философии, поскольку сразу возникает вопрос о селекционном признаке: скандальность, популярность, раскрученность. Названные признаки внешние по отношению к сути философии. Что же касается глубины философских размышлений, простите за тавтологичность, их философичности и культурной значимости, то именно из современности это сделать невозможно. Лет через 100-150 в русской культуре, может быть, останется несколько имён из нашего времени, а может быть, ни одного, и никакой трагедии

152

173

- Метафорически выражаясь, постмодернизм закончился или близится к концу. Какой 'изм' летает в воздухе?

- Может быть, феноменология?..

- Два года назад умер последний феноменолог - Рикёр...

- Я говорил о вторичном уровне феноменологических исследований. Все терминологические вещи в философии относительны. Я всё больше убеждаюсь в том, что если речь идёт о достаточно крупной фигуре, прожившей долгую жизнь (наподобие А. Бергсона), то его трудно отнести к какой-то определённой области. Может быть, новый 'изм' будет связан с философией коммуникации?..

- А новомодная философия сознания в рамках аналитической философии, лидерами которой являются американцы?

- Честно сказать, я не понимаю эту философию сознания. Мне она кажется надуманной. У меня такое ощущение, что всё это можно легко найти в дискуссии Ильенкова и Дубровского о природе идеального. Профессор Васильев очень оптимистично относится к философии США. Его критерий - чтение философских книг в метро. По-моему, это не критерий. У нас в метро тоже читают философию. Когда я приглашал Хабермаса в Россию, то в письме изложил следующий аргумент: приезжайте к нам, потому что Россия - единственная страна в мире, где философия присутствует в чистом виде, где о философии не стыдно говорить в любом месте. Конечно, я немножко утрирую, но, например, в Германии говорить о философии не с философом - признак плохого тона. Вас не поймут. Мы же знаем состояние их философии лучше, чем они сами. У нас огромный философский потенциал, но нам необходимо уходить от сознания нашей вторичности, правда не впадая и в другую крайность, когда специфика связывается с тем, что нас никто не понимает. Один мой знакомый, когда-то руководитель фонда Аденауэра в Москве, господин Боссен в конце 1990-х годов, устав от постоянного цитирования для необходимого понимания русской души фразы Тютчева 'Умом Россию не понять' (а он очень любил Россию), воскликнул: 'Но чем же вас понимать - ж... что ли?..' Россия очень философична, и в ней, конечно, есть и будет собственная философия.

Беседовал Алексей Нилогов

174

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия - это сплошной ressentiment

Алексей Сергеевич Нилогов (род. 1981) - современный русский философ антиязыка, литературовед, языковед. Автор таких книг по филологии, как 'Система тестовых заданий по дисциплине "Историческая фонемология цепи славянских языков, связанных отношениями "предок - потомок ", от праиндоевропейского в лице его протославянского диалекта до русского"' (Абакан, 2003), 'Языковеды мира: краткий биобиблиографический справочник-указатель' (Абакан, 2003), 'Сборник-задачник по "Слову о полку Игореве "' (Абакан, 2004).

Книга 'Сплошной ressentiment (тенью странника)' (Абакан, 2004) посвящена дескрипции небытия и соответствующей ей методологии антиязыка. Антиязык в узком смысле (анти)слова - это совокупность классов антислов, номинирующих референты, которые нельзя поименовать с помощью естественного языка. Антиязык можно сравнить с подводной частью айсберга, являющейся условием существования его надводной части - наличного языка, - причём под подводной частью мы понимаем в том числе и идеальную комбинаторностъ языка быть именно практически бесконечным инструментом создания языковых единиц, хотя обычно под языковой комбинаторикой понимается лишь механическое умножение сущностей - статистическим увеличением количества высказываний, что может быть признано весьма спорным, учитывая принципы 'произвольности языкового знака' и 'двойного членения'.

Автор проекта 'Современная русская философия' и составитель первого тома книги 'Кто сегодня делает философию в России' (М., 2007).

Беседа с Алексеем Сергеевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ Полностью беседа опубликована в сентябре 2005 года на сайте www.nietzsche.ru: http://www.nietzsche.ru/texts/meet_nilogov.doc.

175

- Алексей, в своей книге 'Сплошной ressentiment' ты делаешь совершенно чудовищные замечания в адрес Ницше. Не спрятана ли за ними твоя любовь к нему?

- Главное - это избрать правильный метод, чтобы не раскидываться словами просто так.

- История твоего знакомства с Ницше? Ты прочёл все работы или что-то выборочно? И вообще, как тебе дался твой разговор с Ницше, как ты поговорил с ним?

- Сначала я познакомился с ним как со стереотипом, включая и связь его имени с фашистской идеологией. А потом начал читать, начал с 'Ессе Homo'. Дальше - 'Так говорил Заратустра' и, наконец, все остальные основные произведения. Он захватил меня своей манерой философствования, поскольку ни с чем подобным я ни разу не встречался. И хотя с афоризмами я, разумеется, был знаком, но это были скорее сентенции на некие житейские темы. Форма же ницшевского афоризма выделяется особо, афоризм Ницше под стать ницшеанству - ницшеанский, 'ницшеанствующий'.

- Название книги 'Сплошной ressentiment' и её подзаглавие 'тенью странника' напрямую указывают на Ницше как на со-автора. Тема 'Ницше' проходит красной нитью сквозь весь текст, а полемика с ним, обращение к нему составляют добрую половину повествования. Как это понимать: как отклик, как рецензию, как противопоставление, как магнит, как молот, как что? Ты нападаешь, пародируешь или смотришь со стороны?

- Ницше здесь не столько красная нить, сколько красная тряпка. А тема ressentiment'a, на мой взгляд, является квинтэссенцией философствования как такового. Любое философствование - это уруинивание предшественников, чтобы на руинах их 'мысли' создать нечто новое (хотя в последнее время 'принцип руин' отрицается как постмодернистский принцип - здесь мы имеем дело с уруиниванием самого 'принципа руин'). Моей книгой заимствована доброжелательная форма, а не содержание и не пафос ницшевского философствования (всё ещё впереди?). В этом смысле книга ревнует к философии, к стилю философствования против Ницше, против его монополии на такой способ философствования. Так ре-активно, так взрывоопасно Ницше писал только в своей 'Воле к власти'. Моя же манера больше деструктимонная, основанная на постулате о деструктивной этимологии слова.

176

190

ция и того, и другого. Пока приходится довольствоваться аллюзиями на Ницше, - не могу быть 'странником' в собственном ницшевском смысле, но могу под стать его 'тени'.

- Если человек в 23 года пишет такой сложный текст, с выкрутасами за пределы современного дискурса, то что же будет дальше? Вейнингер в этом возрасте, например, застрелился. Майнлендер после опубликования своей работы 'Философия искупления' повесился. Что будешь делать ты?

- Может быть, стану возвращаться к Богу? У философов одна дорога - преодоление философского Бога - Бытия - и возвращение к лично выношенному Богу. Процесс философствования есть процесс становления Богом. Отчуждаясь от прежних Богов, ты получаешь их отчуждение в свою пользу, а затем надеваешь на себя брошенные ими Божественные одежды. К Богу приходится возвращаться стезёй несовершенства, артикуляцией лингвистической некомпетентности в освещении проблемы небытия. Когда не хватает языка, начинаешь обращаться к Богу. 'Бог умер' - слишком констатативно, поскольку оператор Бога (место под Бога, потребность в Боге) неискореним даже из словаря дискриминации.

- Это лингвистическая казуистика. Понятно, что на этом пустом месте ты совершенно справедливо пытаешься разместить Ничто, этого нового Бога с вечно инфернальным дыханием.

- Отказавшиеся от Бога попадают в руки небытия. Таков мейнстрим современной мысли.

Беседовал Дмитрий Фьюче

191

ЕЛЕНА ПЕТРОВСКАЯ. Назвать себя философом - большая ответственность

Елена Владимировна Петровская (род. 1962) - современный русский теоретик, в том числе искусства (философия фотографии), культуролог. Кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института философии РАН (сектор аналитической антропологии). Автор таких книг, как 'Часть света' (М., 1995), 'Глазные забавы' (М., 1997), 'Непроявленное. Очерки по философии фотографии' (М., 2002), 'Антифотография' (М., 2003). Редактор философско-теоретического журнала 'Синий диван'. Наша беседа с Еленой Владимировной состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Елена Владимировна, давайте начнем с вашей философской самоиндентификации. Обычно вас причисляют к школе В. А. Подороги, к числу так называемых 'подорожников'. Чувствуете ли вы себя 'подорожницей'?

- Это деликатный вопрос. Я действительно являюсь ученицей Валерия Александровича и начинала свои занятия философией под его прямым влиянием (тогда он ещё работал в секторе философских проблем по-

¹ С сокращениями беседа опубликована в газете 'НГ-Ех libris' ? 28 от 10.08.2006 под названием 'Фотография не отменяется': http://exlibris.ng.ru/fakty/2006-08-10/2_foto.html. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блиц-опросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 2 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php?article= 1112.

192

литики Института философии АН СССР). Моим формальным научным руководителем он не был, но много мне помогал, учил меня философским 'методикам' на этапе аспирантуры. Моя первая книга 'Часть света' несёт на себе печать этого влияния и этого взаимодействия, в особенности глава, где разбирается роман Г. Мелвилла 'Моби Дик'. Название 'подорожники' мне кажется чересчур шутливым. О школе Подороги в вашем понимании - вы назвали М. К. Рыклина, О. В. Аронсона, упомянули и меня - следует говорить осторожно, ибо те люди, которых обычно зачисляют в её состав, являются самостоятельными исследователями и теоретиками. Это круг профессионалов, работающих вместе: их интересы пересекаются, они симпатизируют друг другу. Однако невозможно утверждать, что Рыклин делает то же, что и Подорога. Конечно, всё начиналось с глубокого интереса к французской философии, но сейчас каждый выбрал свой собственный путь. Думаю, группу сплачивает бережное отношение к философским текстам, их тщательная проработка.

- Не является ли 'школа Подороги' сообществом культуртрегеров, занятых пропагандой современной французской философии на русской философской беспочвенности?

- Такая пропаганда носит весьма опосредованный характер. Причина возможных упрёков в культуртрегерстве связана, на мой взгляд, с тем, что было время, когда именно благодаря Подороге и Рыклину 'раритетные' французские тексты вводились в отечественный оборот. Вообще говоря, культуртрегерская функция постепенно отходит на второй план, поскольку первоисточники становятся всё более доступными благодаря системе переводов. В работе названных авторов интересно как раз то, как они сами, отталкиваясь от французов и одновременно вовлекая их в свою орбиту, прокладывают в философии свои пути.

- Культуртрегерство пугает как раз тем, что, будучи первооткрывателями зарубежных авторов, его носители монополизируют философское проблемное поле, ссылаясь на те трудности, с которыми им пришлось в своё время столкнуться ('железный занавес', советская цензура).

- Мне кажется, вы преувеличиваете сопротивленческий накал такой работы. Для профессионального созревания на ниве философии требуется время. Нельзя, прочитав какой-то текст, сказать, что ты его освоил, даже если он доступен в русском переводе или если кажется, что к нему легко подступиться. Требуется время, чтобы выработать свою позицию, язык, методику, способы анализа. В качестве объекта исследования текст подлежит отдалению.

193

202

формировано, искажено. Момент искажения всё время присутствует здесь как сознательный, поэтому я не стала бы настаивать на разоблачении. Предпринимается много усилий, чтобы разоблачения не произошло... Там, где ты себе нравишься на фотографии, - это одно, а там, где фотография состоялась как фотография, - это другое. Ты себе можешь совсем не нравиться - а фотография, однако, состоялась. Прямой зависимости тут не наблюдается.

- А вы сами занимаетесь фотографией?

- Иногда снимаю для себя.

- Ваш прогноз: цифра победит?

- Многие профессиональные фотографы находятся сейчас на перепутье. Это связано с переходом к цифровой фотографии. Тип изображения, демонстрируемый цифровой камерой, технологически отличен от фотографического. Это и другие скорости регистрации и дальнейшего распространения. Скорее можно говорить об образах, производных от современных медиа. Верно то, что многие фотографы-практики воздерживаются от комментариев к своей работе. Но особенностью современного искусства является то, что оно предельно рефлексивно и саморефлексивно. Даже если фотографы и не пишут комментарии к своим работам, они тем не менее очень много сил тратят на продумывание каждого проекта. Фотография завершилась как определённая технологическая веха в развитии цивилизации, и в этом смысле её потенциал практически исчерпан. Ставить её 'смерть' в один ряд со смертью Бога, Автора, Истории или Философии, как это предлагаете вы, неправомерно. Ведь фотография, как она нам известна, - отнюдь не концепт. Это мы с вами по ходу рассуждений наделяем её такой познавательной силой.

Беседовал Алексей Нилогов

203

АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ

I. Честно говоря, никакой русской философии нет...

Александр Моисеевич Пятигорский (род. 1929) - современный русский философ 'никакой культуры', эмигрировавший из России в 1974 году, буддолог, культуролог, языковед, профессор Лондонского университета. Исследователь индусской мифологической и философской традиции. Друг и соавтор М. К. Мамардашвили ('Символ и сознание'). Один из основателей московско-тартуской семиотической школы (вместе с Ю. М. Лотманом). В феврале 2006 года Пятигорский прочитал цикл лекций по политической философии в РГГУ и Фонде эффективной политики, которые вызвали ожидаемый интерес. Наша беседа с Александром Моисеевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Александр Моисеевич, хотелось бы начать нашу беседу с ключевой темы как вашего философствования, так и современной философии - с проблемы человеческого сознания. Сегодня в лидеры философии сознания вырвались американские философы, такие как: Сёрл, Деннет, Чалмерс, Макгинн. Что вы можете сказать об этом?

¹ С сокращениями первая часть беседы опубликована в газете 'Литературная Россия' ? 24 от 16.06.2006: http://www.litrossia.ru/article.php?article=486. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 2 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php?article=1112.

204

- Для меня философия сознания началась и закончилась на Гуссерле. Сёрл сделал какие-то шаги, но он не был в состоянии произвести элементарные операции введения в тему онтологии сознания, - в тему тех онтологий сознания, к которым всю жизнь стремился Мамардашвили и с которыми так и не смог справиться последний исторический феноменолог Поль Рикёр.

- Неужели вы не чувствуете, что современная американская философия лидирует в философии сознания?

- Чьи имена вы можете мне назвать? Только не упоминайте Сёрла. Хомский уже отошёл от дел. Деннет так и не преуспел дальше своего лингво-логического метода. С таким методом в мышлении о сознании ничего сделать нельзя. Здесь нужно введение новых онтологий.

- С языком в изучении сознания пора заканчивать?

- Оно давно себя закончило. Сознание, выродившееся в язык, не сознание.

- Получается, что нам по-прежнему не хватает адекватного языка для описания сознания?

- В этом вопросе я витгенштейнианец. Нужно постоянно думать, чтобы выработать такой язык, а не выдумывать язык к факту написания книги о теории сознания.

- Какова альтернатива языку в изучении сознания?

- Единственная альтернатива - разработка самых простых онтологических структур, в которых сознание увязывалось бы с мышлением. С мышлением как таковым.

- В 'Трёх беседах о метатеории сознания', в 'Символе и сознании' вы как раз и пытаетесь говорить о мышлении как таковом.

- Это было очень давно. С этой темой меня уже больше ничего не связывает.

- Переключились на политическую философию?

- Господь с вами!

205

210

избавляться от языка - от русского, от какого угодно, чтобы научиться пониманию.

- Какая-то лингвистическая нищета?

- Нет, это нищета нашего мышления о том, что мы не можем мыслить без языка. Сделать выжимку можно только из языкового богатства, а не наоборот. О ком я говорю? Конечно же о Декарте. А вот когда его трактует Деррида, то это уже неинтересно. Что-то придумать на своём языке можно, только отрефлексировав его.

- Как вы относитесь к постмодернизму?

- У меня большое недоверие ко всем префиксам. Модернизм - постмодернизм. Структурализм - постструктурализм.

- У вас проблемы с постмодернизмом?

- Никаких проблем с постмодернизмом у меня нет. Мне нравится жить с этим неприятием.

- Очередная зависимость от своего образа жизни?

- Не нужно универсализировать каждую фразу. Будьте экономнее. Жёстче. Скупее.

- Используете бритву Оккама?..

- Почему бы и нет?

- Но ведь на бритву Оккама всегда найдётся щетина Эпштейна...

- Это уже не ново.

- Разве обыденный русский язык приспособлен для философских проблем?

- Конечно же не приспособлен. Но тем хуже для философии. Неотрефлексированный философский язык часто принуждает нас к вранью, - к попятному, - ко вторичной рефлексии.

- Кто сейчас в мире лидирует в философии?

211

- Спросите о чём-нибудь полегче.

- О соотношении мусульманского мира и христианского... Кто внушил исламскому миру иллюзию его исторической пассионарности?

- Можно обойтись без дурацких терминов, выдуманных моим покойным товарищем Львом Гумилёвым?..

- От этих дурацких терминов уже невозможно избавиться...

- Теория пассионарности - безобразно аргументированная теория, философски-вульгарная вещь.

- Можно ли говорить об исламской ветви цивилизации как о тупиковой?

- Никакого исламского мира не существует. Это выдумка кретинов из российского Министерства иностранных дел и из американского Госдепартамента, набивающих свои карманы за счёт фундаментального невежества современной интеллигенции практически во всех странах. Если говорить о тупике, то я могу сказать только одно - сейчас мусульманская религия, а никакая не культура или тем более цивилизация, находится в таком же жалком состоянии, как и современное христианство, как и современный буддизм. Ислам сегодня - это эффект запоздалой секуляризации, религиозный исламский фундаментализм - это реакция на секуляризацию конца XIX-начала ХХ века. Не более того. Никакого противопоставления мусульманства и христианства нет, если отвлечься от текстов, порождаемых жуликами. Оно выдумано в мошеннических политических целях и ещё отзовётся рикошетом по тем самым кретинам, которые пустили в оборот эту дихотомию.

- Будет ли секуляризирована исламская религия? Ждёт ли нас аналог исламской Реформации?

- Она происходит на наших глазах. И это далеко не первый шаг.

- Как вы думаете, останется ли имя Пятигорского в истории философии?

- Это вопрос к истории философии. Например, когда Хайдеггер говорил о том, что не знает истории философии, он профессионально лукавил. Или когда говорил, что ему стыдно заниматься философией. Оставаться всё время в философии и не переходить в историю философии -

212

это радикальное решение. Это совершенно другое мировоззрение. На сегодняшней смотровой площадке происходит кризис исторического самоощущения.

- Как перестать быть зависимым от своего времени? Как удержаться от соблазна быть историческим?

- Время - это функция нашего мышления. Времени как онтологической категории не существует. Нельзя говорить: 'Он так думал, потому что он был человеком своего времени'. А нужно: 'Его время было таким, потому что он так думал'.

Беседовали Алексей Нилогов и Сергей Чередниченко

213

II. Я гедонист, а не нарциссист!

В октябре 2006 года А. М. Пятигорский прочитал цикл лекций по буддистской философии в Государственном музее Востока. Вторая часть беседы с Александром Моисеевичем в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Александр Моисеевич, как вы прокомментируете смерть А. А. Зиновьева?

- А сколько лет было Саше? Не могу подсчитать?..

- Он умер на 84-м году. Мы записали беседу с А. А. Зиновьевым в рамках проекта 'Современная русская философия' ещё в конце января 2006 года. Но редакция газеты 'Завтра', узнав, что Зиновьев сильно болен, попридержала его, опубликовав спустя неделю после кончины в качестве последнего. Сам Александр Александрович написал на нашей расшифровке словосочетание 'последнее интервью'. Правда, некоторые нечистоплотные журналисты, узнав о его тяжёлой болезни, вовремя подсуетились и интервьюировали его уже на пороге смерти. Я слышал аудиозапись одного интервью, сделанного 3 апреля 2006 года радиожурналисткой 'Говорит Москва' Светланой Духаниной. В нём Александр Александрович страдальчески-больным голосом в течение 15 минут резюмировал свой жизненный путь...

- Понятно. Какой же замечательный это был человек!

- Ещё из недавно умерших русских философов - Юрий Мефодьевич Бородай...

- Но наверняка вы пропустили ещё одного замечательного русского философа...

- Кого же именно?

- Его Россия пропустила! Я имею в виду Владимира Вениаминовича Бибихина.

¹ С сокращениями вторая часть беседы опубликована в интернетовском 'Русском журнале' 21.02.2007: http://russ.ru/culture/besedy/ya_gedonist_a_ne_narcissist.

214

- Почему же это? Мы хорошо знаем и помним Бибихина...

- Самой большой потерей для меня в последнее время стали три смерти моих друзей и необыкновенных людей - В. В. Бибихина, В. Н. Топорова, М. Л. Гаспарова. Но давайте уже перейдём к беседе.

- Как вам наша предыдущая беседа, опубликованная 16 июня 2006 года в 'Литературной России'?

- Я точно не помню её содержание. Так замотался с этими лекциями...

- Тогда лучше начать с фигуры М. К. Мамардашвили. Сейчас в наших философских кругах происходит переоценка творчества Мераба Константиновича...

- Кем же?

- Я уже долгое время общаюсь с современными русскими философами, и многие из них называли имя Мамардашвили как яркий пример чересчур разрекламированного философа, искусственно пропиаренного на Западе в статусе европейского философа.

- Кто же его разрекламировал?

- Прежде всего французы...

- Полная чушь! Никакие французы его не рекламировали. Никаким французам он до сих пор неизвестен. Это одни разговоры.

- Ну хорошо. Я приведу вам цитату о Мамардашвили из интервью с таким отечественным философом, как Давид Израилевич Дубровский. Вы его знаете?

- Мне очень стыдно, но не знаю...

- Неужели вы не помните знаменитый спор в советской философии о природе идеального между Э. В. Ильенковым и Д. И. Дубровским?

- О Боже мой! Но ведь Дубровский - психолог.

- Да, конечно, психолог, философ, методолог науки.

215

231

вижу (что многих раздражает) отвечать на риторические (подразумеваемые) вопросы. Сказал 'исламская цивилизация' - и теперь давай отвечай, где ислам, а где цивилизация. Я часто мыслю в классе и понимаю тогда, когда сам что-то объясняю.

- Как вы реагируете на собственную манеру (или даже - манерность с обильной жестикуляцией и эмоциональными всплесками) философствования, когда, например, видите себя на видео? Всё это вами отрефлексировано?

- Я вам честно скажу, не видел себя на видео. Терпеть всего этого не

могу!

- Значит, никакого философского нарциссизма у вас нет?

- Чего нет - того нет. Я вообще не смотрю телевизор. Ни разу не видел о себе фильмов. Мне это неинтересно. Я люблю вестерны и детективы. Я гедонист, а не нарциссист!

- Своими публичными лекциями вы вносите в наше антиинтеллектуальное пространство мыслительную суету.

- Да, да, ажиотаж. Но раз меня приглашают - я приезжаю. Не приглашают - не приезжаю. Так легче жить. Согласны?

- Не совсем. И ещё: а почему за вход на ваши лекции стали брать плату?

- Простите, ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Я об этом узнал четыре дня назад. Это не моё дело. Если мой импресарио так решил - значит, так нужно.

- А вообще на Западе принято брать деньги за публичные лекции по философии?

- В США - сплошь и рядом. Я бы прочёл свои лекции и бесплатно. Например, и в Англии, и в Америке я читал их бесплатно, не говоря уже о многочисленных уроках в школе, которую очень люблю.

- Может ли сам философ быть собственным антрепренёром? Или антрепренёром других философов?

232

- Нет, если он не возглавляет какое-то (со)общество. Хорошо, что вы мне сказали насчёт денег, потому что сейчас я подумал о том, что, может быть, в этом есть свой смысл, но он мне пока неизвестен.

- Что у вас вышло на русском языке в последнее время?

- Уже больше полугода я работаю над переводом своей книги 'Введение в буддийскую философию'. Последней была книга 'Наблюдение и мышление', которая также фактически была переводом с английского. Мне очень тяжело выпускать из своих рук книги. Какое-то внутреннее ощущение профанации. Почему все мы должны непременно печататься? Например, один из своих романов ('Древний Человек в Городе') я писал в течение 17 лет в лондонских пабах и даже не заметил, как это произошло.

Беседовал Алексей Нилогов

233

ВАДИМ РУДНЕВ. Гипотеза множественности психических миров

Вадим Петрович Руднев (род. 1958) - современный русский филолог, философ, семиотик, психопатолог, культуролог. Доктор философских наук. Ученик Ю. М. Лотмана, Б. М. Гаспарова и В. Н. Топорова. Автор более десятка книг - по литературоведению, философии, психопатологии, среди которых 'Винни Пух и философия обыденного языка' (М., 1994), 'Энциклопедический словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты' (М, 1997), 'Морфология реальности: Исследования по философии текста' (М., 2000), 'Прочь от реальности' (М., 2000), 'Метафизика футбола: Исследования по философии текста и патографии' (М., 2001), 'Характеры и расстройства личности: Патография и метапсихология' (М., 2002), 'Божественный Людвиг: Витгенштейн - формы жизни' (М., 2002), 'Тайна курочки Рябы: Безумие и успех в культуре' (М., 2004), 'Словарь безумия' (М., 2005), 'Диалог с безумием' (М., 2005). 'Методологически опираясь на основные эпистемологические завоевания науки и философии XX века, Руднев разрабатывает и применяет междисциплинарную исследовательскую парадигму - "философию текста", - синтезирующую значительный спектр современных интеллектуальных технологий: семиотика, аналитическая философия, постструктурализм, различные версии психоанализа, теоретическая поэтика, исследования по мифологии и характерологии и т. д.'¹. Наша беседа с Вадимом Петровичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'².

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002. - С. 832.

² С сокращениями беседа опубликована: 1) в газете 'НГ-Ех libris' ? 23 от 06.07.2006 под названием 'О множественности психических миров': http://exlibris.ng.ru/ fakty/2006-07-06/2_miry.html; 2) в газете 'Литературная Россия' ? 7 от 16.02.2007 под названием 'В безвестности жить тяжело': http://www.litrossia.ru/article.php?article=1222. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 2 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/article.php?article=l112.

234

- Вадим Петрович, какие основные темы можно выделить в вашем философском творчестве?

- Людвиг Витгенштейн, философия текста и философия психопатологии.

- Начнём с самой последней темы. В своей книге 'Диалог с безумием', которая, несомненно, является настоящим философским бестселлером, вы выдвигаете гипотезу о множественности психических миров. В чем её суть?

- Гипотеза представляет собой отказ от маркированного психического мира, который бы соотносился с действительным психическим миром, соответствующим психически нормальному человеку. Гипотеза не размывает понятия психической нормы, поскольку признаёт за ним тот тип психического мира, который оказывается свойствен сангвинику-циклоиду Для сангвиника, истерика, ананкаста, параноика и шизофреника не существует общей фундаментальной реальности - для каждой из этих групп имеется своя реальность. Благодаря моей гипотезе удаётся постулировать существование множества психических миров для каждого характера или расстройства. Патологическое увлечение нормой приводит к выделению особого психического типа - нормоза, не признающего иных психотипов. Истоки семантики возможных психических миров можно проследить в рамках антипсихиатрического направления 2-й половины XX века (Р. Лэйнг, Г. Бейтсон, Т. Сас), а также под влиянием семантики возможных миров, разработанной американским логиком и философом С. Крипке и финским логиком Я. Хинтиккой.

- На протяжении всей книги вы в буквальном смысле рассеиваете понятие нормального (психически здорового) человека, ставя под радикальное подозрение здравый смысл. Не кажется ли вам, что сама возможность актуализации вашей гипотезы является таким идеальным психическим миром, который заключает в себе зачатки разных психических типов, включая научный (объективный) психотип? Нельзя ли индивидуализировать вашу гипотезу до гипотезы о множественности психических миров в психике каждого конкретного человека? (На мой взгляд, в психике любого человека присутствует представление о мире, адекватном объективной действительности, что и позволяет людям пребывать в общем психическом поле (соблюдая принцип психической коммуникативной целесообразности), который до недавнего времени признавался исключительно конвенционально-нормальным.)

- Ваше уточнение очень полезно. Спасибо, что подсказали новую проблемную область.

235

- Учитывая сказанное, выходит, что весь пафос вашей книги 'Прочь от реальности' оказывается простым выпусканием психиатрического пара. Если допускается существование множества психических миров, то от какой именно психической реальности следует бежать восвояси?

- От реальности сангвиника-циклоида, который монополизирует иные психотипические реальности.

- Лингвосолипсизм как доминанта восприятия реальности? Что это такое?

- Это моя философская позиция. Лингвистический идеализм, понимающий под реальностью прежде всего текст, но в русле британской аналитической философии (Витгенштейн, Остин, Мур) и гипотезы лингвистической относительности Сэпира-Уорфа.

- Существует ли единый биологический базис для существ, владеющих языком, и для существ, не владеющих языком, который предполагает наличие объективной реальности?

- Я считаю, что у животных нет никакой реальности. Понятие о реальности у человека возникло довольно поздно - с момента овладения им языком, поэтому даже у первобытных доязыковых людей представление о реальности отсутствовало.

- Какой суррогат реальности существовал у древних людей и существует у животных?

- Дикие животные ограничены стимулами и реакциями (бихевиоризм). У доместиков (домашних животных) появляются какие-то следы реальности, но это особая проблема. Первобытные люди живут в мифологическом мире (Л. Леви-Брюль, А. Ф. Лосев), в котором не различаются язык и реальность, - фраза языка является одновременно и частью реальности.

- Не являются ли мир первобытного человека и мир современного человека всего лишь модусами общей реальности с присущими ей физическими константами?

- Возможно... Однако что такое физические константы? Если мы говорим о гравитации, то очень трудно предположить влияние гравитации на сознание первобытного человека, не отличающего сна, в котором возможны полеты (левитация), от бодрствования. Различение сна и бодр-

236

243

- Есть ли у вас формула успеха в гуманитаристике?

- Надо иметь талант, много работать и не думать об успехе. Ни в коем случае не пиариться. Например, меня летом 2005 года пригласили преподавать в Сорбонне. Но я не поехал. Не люблю бытовые хлопоты: покупка билета на самолёт, переезд, языковой барьер.

- Расскажите поподробнее о вашем телевизионном опыте.

- Этот опыт связан с программой А. Г. Гордона на телеканале НТВ, а также с программой 'Чёрный квадрат' на телеканале 'Культура'. С Гордоном было очень интересно (с сентября 2001 по март 2004). Со мной лично было записано 8 передач. Всё шло к тому, чтобы мы стали соведущими. Но вмешались внешние обстоятельства - его молодая жена, которая стала ревновать, да и сам он не решился разделить славу. Быть обыкновенным редактором стало неинтересно, моя жена заменила меня под моим же именем. Я не понимаю, почему он прекратил этот проект. Россия впервые узнала своих героев. Но ему это надоело. Никто передачу не запрещал, она имела хорошие рейтинги. Учёные делились на тех, кого уже пригласили на передачу, и на тех, кого ещё не пригласили. Опыт на телеканале 'Культура' был более безнадёжным. Нас часто ругали за интеллектуализм. Договор был заключён на 20 передач и был выполнен. Но дальше не пошло. Неподтверждаемый успех тут же забывается. Совсем недавно я попытался сделать что-то наподобие лотмановского цикла лекций, но из-за технических проблем ничего не получилось. Пару месяцев назад меня разыскал театральный режиссёр Владимир Мирзоев. Он читал мои книги и решил сделать фильм о футболе по моей 'Метафизике футбола'. Сам я палец о палец не ударю, кроме издания книг.

- Переведены ли ваши книги на иностранные языки?

- Пока нет.

- Не рискуют ли они превратиться в книги для внутреннего пользования?

- Я бы так не сказал, поскольку весьма спокойно отношусь к их прижизненному признанию. В безвестности жить тяжело, но и безвестность может быть амбивалентной.

- Как вы относитесь к философской эзотерике?

244

- У меня особое отношение к Г. И. Гурджиеву, который предельно чётко отграничивал себя от Блаватских и Рёрихов. Через несколько месяцев выйдет моя книга о нём.

- Что ж, прочь от Руднева, и назад к реальности?!

- Ничего не имею против.

- Какой темой вы занимаетесь сейчас?

- Нарциссизмом. Любовь к себе - естественное чувство. Я не понимаю обыденного неприятия нарциссизма. Надеюсь и дальше быть апологетом всего 'плохого' как в психологии, так и философии.

Беседовали Михаил Бойко, Алексей Нилогов и Сергей Чередниченко

245

МИХАИЛ РЫКЛИН. Произведение философии в эпоху 'суверенной демократии'

Михаил Кузьмич Рыклин (род. 1948) - современный русский философ. Кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии РАН, член Нью-Йоркской академии наук. Автор таких книг, как 'Террорологики' (Тарту, 1992), 'Деррида в Москве' (в соавторстве с Ж. Деррида: Париж, 1994; М., 1993), 'РАМА' (в соавторстве с Анной Альчук: М., 1995), 'Искусство как препятствие' (М., 1997), 'Деконструкция и деструкция. Беседы с философами' (М., 2002), 'Пространства ликования. Тоталитаризм и различие' (М., 2002), 'Время диагноза' (М., 2003), 'Свастика, крест, звезда. Произведение искусства в эпоху управляемой демократии' (М., 2006). Наша беседа с Михаилом Кузъмичом состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'.

- Михаил Кузьмич, я искренне рад, что у нас в стране есть люди такого интеллектуального уровня, как вы. Ваша философская аналитика на злобу дня помогает пересмотреть вечно опаздывающий статус философии... Какой философский жанр доминирует у вас? Философская публицистика?

- Разные. Книга 'Время диагноза' представляет собой сборник статей, написанных для берлинского журнала Lettre International. Это эссе по 10- 12 страниц каждое. Нередко я пишу для научных сборников, на более академические сюжеты. Я написал предисловия ко многим переводным текстам - к тому переписки Ясперса и Хайдеггера, роману Роб-Грийе 'Проект революции в Нью-Йорке', перевёл и откомментировал

246

работу Р. Барта Camera lucida и т. д. В моей работе нет ничего уникального для европейского философа. Так работал Жак Деррида, так работают Агамбен и Слотердайк.

Для России это, возможно, пока необычно, однако я работаю также в европейском культурном пространстве и не считаю себя философом русской традиции. Моими учителями были Мераб Мамардашвили и Жак Деррида. У меня в иные годы больше текстов выходит в Германии, чем в России. Я хотел бы больше печататься в своей стране. Кстати сказать, 10 лет назад такие возможности существовали.

- Давайте поговорим о вашей последней книге 'Свастика, крест, звезда', в которой анализируется итог судебного разбирательства о выставке 'Осторожно, религия!'. Если перефразировать название этой скандальной выставки в название для выставки 'Осторожно, философия!', то какие экспонаты могут быть на ней представлены?

- Философия не обладает таким насильственным потенциалом, как религия. Профессионально философией занимаются немногие, хотя философами себя считают довольно много людей. Если говорить о профессиональной философии, то это относительно элитарная практика - университетская, академическая. Философия не представляет собой такого взрывоопасного вещества, как религия. Какая угроза исходит от философии? Что вы имеете в виду?..

- Мне всегда казалось, что философия является самым искушённым дискурсом интеллектуального насилия, аргументация которой изощрённее и религии, и мифологии?

- Я согласен с вами, но сколько людей могут прочитать философские тексты? Да, тексты Фуко, Бодрийяра, Деррида обладают насильственным потенциалом. Но сколько людей могут реально эти тексты прочитать? Религиозные тексты читаются в церквях в расчёте на сотни тысяч, иногда миллионы людей. Эти тексты состоят из нарраций, которые имеют эзотерический смысл, но большинство людей этот смысл вообще не понимают. Зато они улавливают будто бы буквальный смысл этих нарраций и им тогда кажется, что они их понимают. Часто этот буквально, то есть неверно понятый смысл побуждает людей к насильственным действиям.

Мне кажется, что если человек сможет прочесть насильственный текст Ницше или Фуко или сам написать такой текст, его прямой насильственный потенциал будет несущественным; он не возьмёт в руки дубину и не пойдёт громить выставку.

247

- Но вы же знаете известную фразу Кожева о том, что между философом и тираном нет существенной разницы, и лишь суета будней не позволяет быть одновременно и тем, и другим?..

- Гегель, видя, как Наполеон въезжал в Йену, сказал, что это въезжает Абсолютный дух. И так как в гегелевской философии завершается бытие духа, то какое-то отождествление, бесспорно, имело место. Так же как Хайдеггер, в своей ректорской речи и в других произведениях 1932- 1934 годов, в какой-то мере отождествлялся с Гитлером, с духовным правом вождя отдавать приказы нации. Но что это доказывает?..

- Какую книгу из вашей библиографии можно назвать визитной?

- Думаю, что 'Пространства ликования. Тоталитаризм и различие', посвящённую осмыслению 1930-х годов - национал-социализму, сталинизму.

- Кого из московских концептуалистов вы бы отнесли к философствующим?

- А что вы называете философией?.. Например, если бы я спросил Мотрошилову о том, считает ли она философией то, что делает Монастырский, она бы, вероятно, ответила 'нет'. Если бы я спросил Бодрийяра, то он бы наверняка ответил 'да'. Есть академическая философия, которая блюдет своё право на дискурс, и практически является историей философии. И, соответственно, пытается контролировать современную философию, давая первичные классификации. Как правило, история философии очень нетерпимо относится даже к выдающимся философским явлениям. Например, Бодрийяр в нашем с ним интервью подчеркнул, что давно не называет себя философом, однако тот, кто прочтет его книги, вряд ли ответит так же. Феликс Гваттари тоже скептически относился к академической философии. Может быть, то, что делаю я, странно с точки зрения современного российского контекста. Философы унаследовали позднесоветскую концепцию философии - достаточно асоциальную, особенно ярко проявившуюся в московско-тартуской школе. Из-за того, что в советское время в философии как институте был силён политический и идеологический крен, многие серьёзные люди уходили либо в историю философии, либо в логику, как Зиновьев, либо в философию естествознания и философию науки. Всё остальное было занято историческим материализмом, научным коммунизмом, диалектическим материализмом.

- Расскажите о ваших беседах с ведущими современными философами, собранных в книге 'Деконструкция и деструкция'.

248

263

- Что это - личная трагедия их жизни? В нашей стране 100 тысяч поэтов. Как же на их фоне быть настоящим?

- Почему? Каждый всё равно знает профессионалов.

- Кто отсеивает философов-графоманов? Историк философии? Тот, кто пишет учебник по философии?

- Что касается современной философии, то отсев будет производиться временем. Для этого нужно 20-30 лет, когда всё устаканится и произойдёт рецепция текстов, которые обрастут примерными комментариями. Например, очень многие философы могут не изучаться и не комментироваться по 50-60 лет, а затем в какой-то другой ситуации они приобретают свою актуальность. Каждый может сказать о себе, что он является философом, а других не знает. И будет прав.

- Ещё вы известны как первый философ, побывавший в состоянии невесомости. Возможно ли философствование в невесомости?

- В общей сложности я был в невесомости минут семь. Главное - нужно успеть вовремя приземлиться. Когда выходишь на перегрузки, то можно сломать себе всё, что угодно. Твоё тело будет весить 200 килограмм после нуля, хотя всё это и происходит в течение пяти-семи секунд.

- Вопрос о холокосте. В книге Делёза и Гваттари 'Что такое философия?' этот вопрос ставится следующим образом: 'Почему мы по-прежнему люди, если смогли пережить холокост?' Что философия может сказать о забвении событий холокоста?

- Мне кажется, что я ответил на него в книге 'Пространства ликования'.

- Ваш прогноз о развитии России в ближайшем будущем? Не станет ли наше время белым историческим пятном?

- Ответ будет здравосмысловым, как и вопрос. В России, с моей точки зрения, развивается национализм. Однако я не считаю наше время белым пятном; методы, которые достались нашим правителям от советских времён, окрасят его в красный цвет. Богатство накопленных методов позволяет им даже сегодня без всякой партии подчинять себе всё общество. В целом это пыточные техники, но советского человека в третьем поколении пытать уже не надо.

264

- Про вас ходит байка о том, что вы делили наследство Жиля Делёза с Олегом Аронсоном и Алексеем Руткевичем.

- Я с Делёзом два раза в жизни говорил по телефону, когда был в Париже. Тогда он был уже очень болен. С Гваттари я подружился в 1991- 1992 годах. Деррида меня пригласил в Париж. Его можно назвать моим учителем. Я проработал в его семинаре больше года.

- Вы занимаетесь творчеством немецкого философа Вальтера Беньямина. Планируется какая-то книга?

- Беньямин - пример почти полной безвестности при жизни, но славы мирового масштаба в наши дни, когда он входит в число трёх-четырёх крупнейших интеллектуалов ХХ века. Его тексты относительно недавно начали переводиться на другие языки. Сейчас я работаю над книгой, посвященной его поездке в Москву, а также тому, как Октябрьская революция и сталинизм повлияли на всё его творчество. Такой вот академический сюжет.

Беседовал Алексей Нилогов

265

ВАЛЕРИЙ САВЧУК. Геометафизика, или Топологическая рефлексия

Валерий Владимирович Савчук (род. 1954) - современный русский философ, арт-критик. Доктор философских наук, профессор факультета философии и политологии СПбГУ. Автор таких книг, как 'Кровь и культура' (СПб., 1995), 'Из жизни доцентов' (СПб., 1997), 'Конверсия искусства' (СПб., 2000), 'Режим актуальности' (СПб., 2004). 'В научных публикациях выдвигал и обосновывал идею о топологической рефлексии, выступающей и завершающей ряд чувственной, эмпирической, логической, трансцендентальной, абсолютной, постструктуралистской рефлексии. Выдвигает положение о необходимости культивирования архаических элементов сознания; обосновывает положение, что боль и рана в искусстве есть условие самоидентификации современного человека. Разрабатывает идею постинформационного состояния общества. Если в информационном обществе гипертрофированы аудиовизуальные каналы передачи и получения информации, то в постинформационном реабилитируются репрессированные ныне каналы информации'¹. Наша беседа с Валерием Владимировичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'².

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002. - С. 843.

² Отрывок беседы опубликован на сайте www.apn.ru 02.05.2007 в блицопросе 'Современные русские мыслители. Кто они?': http://apn.ru./opinions/article17012.htm.

266

- Валерий Владимирович, если бы вам предложили написать альтернативную историю философии, то какой бы она получилась? Из каких бы имён состояла?

- Знаете, над этим вопросом я размышлял и у меня есть на него ответ, который, несомненно, воспроизвёл бы, будь наша встреча персональна, а власть микрофона задавала бы форсированный темп речи.

Прочитав же 'история философии', я поймал себя на мысли о нерефлексивности использования термина, под которым обычно мыслится история западноевропейской философии. Однако, и это очевидно, у каждого континента своя история и своя же история философии. Философия везде заводится как плесень, будь тому соответствующие условия. Она отвечает на неопределённость, вызванную развалом нерефелексивных механизмов традиции. Но философия предстала в виде гном, поэмы, диалога, лекции и жеста. Мысль телом - важная, но не написанная ещё история философии и истории философов. Поэтому философ, как, впрочем, и поэт, не был инвалидом.

У каждого актуального философа своя философия и своя история. И чем больший охват своих предшественников, включая другие регионы, тем статистичнее вероятность найти адекватный опыт выживания и идеологического оформления этого вы- и проживания. Философ не может быть вне места и тела. А если им декларируется всеобщность, то она, в полном согласии с диагнозом Маркса, суть выражение частных интересов под видом всеобщих.

Если сегодня мы называем философом поэта, переводчика, учёного - любого представителя интеллектуального или творческого труда, - то определение 'философ' им добавляет нечто, скажем, 'философскую глубину', философу же - ничто. Ибо философ как философ никому не интересен, да, пожалуй, и невозможен. Он всегда стремился быть кем-то, оставаясь собой, иначе говоря, именно потому, что он хотел быть другим, он становился собой. Философ же как философ или философ, который хочет быть философом, предстаёт тем, кто одну систему мысли, отвечающую на конкретную ситуацию, отождествляет с философией как таковой и переносит в иное время и место. Например, современный последовательный феноменолог, для которого жизненный мир пребывает в неизменности, напоминает классического 'медвежатника', вооружённого чемоданом отмычек, с помощью которых он надеется помочь хакерам, откликнувшись на их призыв о помощи, взломать защиту базы данных Пентагона. Осознав свою неуместность, он тем не менее - даром, что ли, шёл - много и увлекательно рассказывал оторвавшимся от компьютеров хакерам о назначении каждой из отмычек, о легендарных ограблениях с их применением и смешных ситуациях, выпавших на его долю.

267

Парадоксальная неуместность странного гостя, возможно, даст позитивное продолжение. В остекленевших от долгого сидения за мониторами глазах хакеров, - наслушавшихся историй о смелости и изобретательности медвежатников, отдохнувших и заразившихся мыслью профессионала о том, что нет такого замка, который нельзя открыть, и нет такой сигнализации, которую нельзя отключить, - проснулся азарт: они тут же сели за свои компьютеры и в два счёта взломали защиту. Университеты - дело нужное.

Завершу же, процитировав себя по книге 'Из жизни доцентов':

'Наша философия ещё не написана, история её ещё не состоялась, политкорректность не разоблачена, гуманизм не прёодолён. Философия нашего дня - это философия латиноамериканская, древнекитайская, старо- и новоиндийская и даже древнегреческая.

Она будет всякой: кровавой и кричащей, без стеснения местной, без агрессии мужской и жеманства дамской, новоархаичной и поэтической. Быть может она шизоаналитической. Русской.

Кто-то по-прежнему будет говорить от имени всеобщего' (1992).

- Знакомы ли вы с таким течением современной русской философии, как археоавангард, наиболее ярким представителем которого является Ф. И. Гиренок, отстаивающий мистериальную линию в философии сознания?

- Как один из основателей общества 'Философии и искусства Новая архаика' (1989) и автор манифеста 'От постмодернизма к новой архаике' (1990), я внимательно следил за работами Ф. И. Гиренка. То, что он разрабатывал, было близко нам. Иногда встречались прямые совпадения, например, этико-онтологическая максима 'Всё, что есть, не может быть' совпадает с тезисом Ф. И. Гиренка 'Человек есть то, что не может быть'. Собственно, немецкий социолог и философ Дитмар Кампер с его призывом, прозвучавшим в 80-е годы прошлого века, двигаться одновременно 'назад-в-до' миф и 'вперёд-за' современность, в постсовременность и Ф. И. Гиренок с концептом археоавангарда дают нам уверенность в том, что мы не одиноки в своих поисках.

- Вы выступаете как теоретик постинформационного общества. Можно ли вас соответственно назвать постмедиафилософом - тем новым типом философа, который идёт на смену медиафилософу информационного общества? Есть ли какая-то специфика у российского постинформационного общества?

- Продумывать контур постинформационного общества - одна из задач топологической рефлексии, а прежде и в иных терминах новоархаического проекта.

268

В чём суть дела? Казалось бы, префикс 'пост-' имеют уже все ключевые термины XX столетия: постиндустриальное общество, постистория, постмодернизм, постструктурализм. Однако, означивая нашу эпоху как время после смерти Бога, центра, субъекта, искусства и автора, мы всё же живём не в постинформационном, но в информационном обществе.

'Утративший безопасность человек сообщает облик эпохе, - писал К. Ясперс в 1931 году, - будь то в протесте своенравия, в отчаянии нигилизма, в беспомощности многих, не нашедших выхода'. На наших глазах существенно изменились как главные причины, определяющие облик эпохи, так и формы протеста против господства её главных настроений. Ныне поле культуры тотально обескровлено стерильными отношениями, которые являются не чем иным, как проекцией на него стерильности и зон ненасилия социума. В ситуации повсеместной безопасности отовсюду ускользнувший, рассеявшись по дискурсивным практикам и растворившийся в сетях и потоках информации, индивид ищет точку опоры - точку соприкосновения с подлинной жизнью, но натыкается на ватное безразличие окружающего мира, на отсутствие непосредственной власти и эмоционально значимых отношений - его настигает чувство безучастности. Фактически реализовался идеал стоиков - апатия, освобождение души от всех страстей. Однако реализация идеала влечёт непредвиденные проблемы, главная из которых - невозможность жить без страстей. Здесь мы сталкиваемся с известным разочарованием, перерастающим в смертельную скуку воплотившегося в жизнь идеала. Если прежде апатия являлась необходимым условием мысли, то сегодня она оказывается главным препятствием мысли телом. Ибо человек по природе своей - существо чувствующее, а следовательно, ранимое и ранящее. Любое архаическое общество жило жертвоприношением; жертва - условие существования культуры. Форма существования через жертву, через боль, через восхищение, воодушевление и праздник, которые уравновешивали рану Земле, насилие над топосом - по большей части ныне неведома, как неведомо нам отдалённое будущее. Цивилизация стерильна - культура кровожадна. Последняя сопротивляется информационному опустошению естественных условий жизненного пространства. Если информация безучастна к человеку, то постинформационный способ обмена волнующими человека событиями - участлив, тактилен, органичен.

Современная цивилизация настойчиво соблазняет симулировать жизнь (высокие технологии весьма способствует этому), но реальное бытие культуры настойчиво указывает на стихийное образование мест, где человек оказывается в личной зависимости от другого, несёт бремя усилия по производству иерархии на микроуровне. Человек не хочет и не может проживать жизнь в стерильных условиях. У него есть жизненная потребность в сильных эмоциях и насыщенных переживаниях. Глубоко-эшелонированная (за счёт многочисленных институтов и ветвей), адапти-

269

280

отразить актуальную ситуацию в актуальных же, здесь и сейчас изобретённых терминах. Специально придумывать термины дело трудное и, как показывает история, непродуктивное. От всего Хлебникова осталось, кажется, одно слово 'лётчик'.

- Какое место занимает ваш 'закон симметрии ран архаического космоса' в философии телесности? Как вы относитесь к феноменологии телесности В. А. Подороги - в особенности после работ М. Мерло-Понти?

- Непосредственное. В культуре всегда были пространственно-временные лакуны, в которых находило разрешение свободное волеизъявление или кровоизлияние. Они всегда рядом. Где ещё воля может так явственно проявить свою суть, как не в преодолении косности и инертности мира, живущего до-вольно или, лучше сказать, само-вольно? Проведение своего порядка есть насилие над волей первобытности мира, преобразование сегмента бытия, предоставленного наличному поколению для возделывания и устройства. Упорядочивая мир, распорядитель расплачивается кровью за возможность открывать новые способы видения, новые пространства, новые степени свободы. Рана Земли от первой борозды, проведённой на ней, - это рана начинающего действовать архаического тела, не различающего ещё внутреннее и внешнее тело человека и природы. Кровавые уподобления тел, опирающиеся на симметрию ран телу Земли и телу рода, восстанавливают покой и уверенность в чувствах, мыслях, делах. Например, принесение человеческих жертв во время посевов (то есть нанесению ран Земле) было обычным делом в самых различных регионах Америки, Африки и Индокитая. Кровь - универсальный чек оплаты богам за деяния человека. Она есть единственное условие 'умилостивить духов Земли' за причинённое им беспокойство.

Рана - условие свободы человека не только в смысле расплаты за выход из самотождества и биокосмической целостности, но и в том, что кровь есть свидетельство контакта тел, есть результат выбора, есть возможность иначе (осторожнее или смелее) действовать, есть, наконец, память выхода навстречу движению самовитых тел и сил, опыт борьбы со своим страхом, опыт действия наперекор естеству. Закон предков оставляет на теле ритуальные знаки-отметины (татуировки, проколы ушей и ноздрей, шрамы инициации и т. д.), производство оставляет свои следы, охота - свои. Сведённые воедино, раны составляют непрерывную цепь, которая окружает крепость человека рвом, проводя границу между своим и чужим, опасностью и безопасностью, силой воли и жёсткой необходимостью, свободой и табу. Рубцы шрамов - стены бытия человеческого дома. Символическое обозначение производится одновременно по всему (всеобщему) телу посредством отметин и зарубок - как на теле рода, так и на теле природы (территории).

281

Самый поверхностный слой метафоры 'кровообращение в культуре', отсылавший к школьному знанию о биологическом законе кровообращения, не был далёк от случившегося здесь поворота сюжета об упразднении различий между жизнью культуры и жизнью организмов (недаром совокупность мельчайших из них - и это не случайно - зовётся культурой), а также от желания представить свидетельства структурного подобия - до неразличимости, до близнечности - циркуляции крови по большому и по малому кругу; макро- и микрокосмоса, культуры и натуры. В этом уподоблении строгости научного дискурса льстит словечко 'закон' в применении к кровотечению, которое с тем же, думаю, 'успехом' можно употребить к кровотоку в культуре, к ритмам и пульсации крови, к прыжкам её давления, к гипертоническим кризам и гипертонической слабости, к тромбам и ранениям тела культуры. Образ кровообращения в культуре собран по образу циркуляции крови в организме. Налицо два круга: большой и малый. Они сообщены. Метастазы в культуре отзываются метастазами на теле Земли и в теле человека.

Вторая часть вопроса. После работ М. Мерло-Понти тексты о телесности в западной традиции не могут не рассматриваться в свете его работ. Другой вопрос: а как отнестись к Мерло-Понти после работ Хайдеггера, Гуссерля?

Беседовал Алексей Нилогов

282

АЛЕКСАНДР СЕКАЦКИЙ. Прикладная метафизика

Александр Куприяновым Секацкий (род. 1958) - современный русский (а ещё и петербургский) философ-эссеист, публицист, писатель; софист по убеждению и призванию, магистр незримой имперской пропаганды и отложенного будущего. Поступил на философский факультет ЛГУ в 1975 году, но через два года был исключён за антисоветскую агитацию и пропаганду (четыре месяца провёл в следственном изоляторе КГБ). Отслужив в стройбате и получив навыки многих полезных профессий (сторожа, кочегара, киномеханика, сварщика, табунщика, осветителя и др.), укрепился на философской стезе. В 1988 году восстановился на факультете и закончил его. В 1995 году защитил диссертацию 'Онтология лжи'. Между делом преподаёт философию в Санкт-Петербургском университете на факультете философии и политологии (доцент кафедры социальной философии и философии истории). Александр Секацкий как публицист и философ - один из лидеров идеологической группы, получившей название 'петербургские фундаменталисты'. Основная область интересов: ложь, война, порнография, шпионаж, самозванство, недеяние. Автор книг художественно-философской эссеистики: 'Моги и их могущества: Трактат' (СПб., 1996), 'Соблазн и воля' (СПб., 1999), 'Онтология лжи' (СПб., 2000), 'Три шага в сторону' (СПб., 2000), 'Прикладная метафизика: Эссе' (СПб., 2005), 'Сила взрывной волны' (СПб., 2005), 'Дезертиры с Острова Сокровищ' (СПб., 2006). Лауреат премии 'Лучший критик' по версии 'Борея' за 1995 год. Наша беседа с Александром Куприяновичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ С сокращениями беседа опубликована в газете 'НГ-Ех libris' ? 13 от 12.04.2007 под названием 'Инъекция трансцендентальной беспечности': http://exlibris.ng.ru/per-son/2007-04-12/2_emelya.html.

283

- Александр Куприянович, в чём слабая сторона вашей философской методологам номадизма?

- Номадизм не является методологией в том же смысле, в каком можно говорить о методологической роли диалектики, герменевтики или, скажем, позитивизма, опирающегося на манию наглядности. Это не компактная философская техника, а, скорее, одна из решающих тематизаций, определяющая направление 'в какую сторону думать'. И здесь есть принципиальная трудность, если угодно - даже слабость: она состоит в том, что бытие номада (так же, как и дух воинственности) очень плохо поддаётся объективации. Позывные чистого авантюрного разума, которыми движим номад, сами по себе не оседают в виде произведений, и попытка их регистрации в этой форме неизбежно будет включать в себя позицию наблюдателя.

Сказка странствий, даже рассказанная чрезвычайно искусно, не столько провоцирует номадический драйв, сколько предлагает сублимацию: 'приключенческий жанр' в искусстве; это в значительной мере набор заклинаний, и притом весьма действенных, призванных предотвращать порывы бытия-заново. Обузданный, всецело подчинённый дискурсу номадизм - это, говоря словами Стругацких, 'суета вокруг дивана'.

Может ли философия превзойти саму себя в качестве текста? - вот вопрос, который в равной мере волновал Маркса, Ницше, Витгенштейна и многих других существенных мыслителей. Как бы мы на этот вопрос ни ответили, очевидно, что самые значимые результаты связаны с попыткой такого превосхождения. С величиной преодолеваемой дистанции, когда специалист по словам проходит путь к иноприсутствию (как Маркс к пролетариату), неизбежно теряя тонкости цеховой философии и всё же пытаясь выразить в тексте опыт радикально иного бытия.

- Что вы понимаете под 'философообразием без философии'? Как бы вы отреагировали на такое замечание в свой адрес?

- Слышал я в свой адрес и не такие высказывания. Реагирую на них достаточно спокойно. Огорчаться стоит в том случае, если твои усилия оказываются неразличимыми в общей массе написанного от имени философии. Тогда обычно и прибегают к самооправданиям в духе Незнайки: не доросли ещё, дескать, до моей музыки (то бишь философии), но рано или поздно настанет и мой черёд...

Стоит также отметить, что прекрасное определение искусства, данное Кантом, - 'целесообразность без цели' уже лет двести не даёт покоя претендентам на лучшее bon mot: кто только не пытается блеснуть остроумием, а возможно, и метафизической крутизной, придумывая какое-ни-

284

290

ция неустранима и даже необходима (например, философствование о том, что такое философия), но избыточная, паразитарная автореференция вызывает скуку. Это то, что так любимо пишущим, и, как правило, совершенно не нужно читающему.

- Каковы ваши прогнозы на смену философских поколений в России? В своей книге 'Прикладная метафизика' вы отмечаете, что современный студент философского факультета всё ещё вынужден держать фигу в кармане, но он уже никогда не признает в качестве своих предшественников или хотя бы коллег 'ни Ойзермана с Глезерманом, ни Фролова со Стёпиным'.

- В этом у меня нет никаких сомнений. Строки Мандельштама как нельзя лучше подходят для данного случая: 'Своё родство и скучное соседство мы отвергать заведомо вольны'.

Новое поколение, уже пробующее свои силы в философии (я имею в виду прежде всего студентов и аспирантов факультета философии и политологии СПбГУ) вызывает у меня большие надежды. Ни в Берлине, ни в Праге, ни в Гамбурге я не видел столь одарённых молодых людей - не буду пока называть имён... Я им благодарен, ведь я научился у них большему, чем смог научить их.

Беседовал Алексей Нилогов

291

СВЕТЛАНА СЕМЕНОВА. Борьба со смертобожничеством

Светлана Григорьевна Семёнова (род. 1941) - современный русский литературовед, философ. Доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института мировой литературы РАН, член Союза писателей России. Автор книг: 'Валентин Распутин', 'Преодоление трагедии. Вечные вопросы в литературе', 'Николай Фёдоров. Творчество жизни' (переведена на японский язык), 'Тайны Царствия Небесного' (переведена на сербский язык под названием 'Философия бессмертия'), 'Глаголы вечной жизни. Евангельская история и метафизика в последовательности Четвероевангелия', 'Русская поэзия и проза 1920- 1930-х годов. Поэтика - Видение мира - Философия', 'Философ будущего века Николай Фёдоров', 'Метафизика русской литературы' (в 2 т.), 'Мир прозы Михаила Шолохова. От поэтики к миропониманию'. Также автор более трёхсот статей по русской и западной философии и литературе, ряда брошюр, вступительной статьи, предисловий к половине текстов антологии 'Русский космизм' (переведена на японский язык), составления, комментариев (в соавторстве с А. Г. Гачевой), вступительной статьи к Собранию сочинений Н. Ф. Фёдорова в 4 т., составления, вступительной статьи (в соавторстве с А. Г. Гачевой) к антологии 'Н. Ф. Фёдоров: Pro et contra'. Наша беседа со Светланой Григорьевной состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Светлана Григорьевна, для начала - как вы пришли к философии, как определились основные темы вашего раздумья и историко-философской работы?

¹ С сокращениями беседа опубликована в газете 'Литературная Россия' ? 29 от 21.07.2006: http://www.litrossia.ru/article.php?article=567.

292

- Собственно, с отрочества я была, так сказать, стихийно философствующей особой - по жизни, в глубине себя, в общении с друзьями. И тогда уже главной душевной загвоздкой являлась для меня смерть, внутренне-неизымаемым мотивом - размышления о ней. Предназначение философии, любви к мудрости, обычно видели в созидании систем познания и понимания мира, человека, Бога - а первоцарь философской мысли, возвышенный идеалист Платон так открыл глубинный исток философии, смысл занятий ею: 'Для людей это тайна: но все, которые по-настоящему отдавались философии, ничего иного не делали, как готовились к умиранию и смерти'. Давно трюизмом стала мысль об удивлении как начале философствования. Впрочем, настоящая суть этого удивления, главного удивления высветляется в луче Платонова высказывания: как это я вдруг перестану существовать и что за такое я тогда явление, сознающее, чувствующее, творящее ('я царь, я Бог') и вместе ничтожное, не владеющее своим бытием, жертва любой гибельной случайности ('я червь, я прах'), почему я таков, откуда я пришёл и куда направляюсь, что за мир вокруг меня и есть ли в нём некие вещие знаки, намёки на моё предназначение. Вот такое удивление себе смертному и высекает философическое раздумье, прежде всего горестное, зацепляющее сердце и ум недоумением, неразрешимостью, загадкой.

Если следовать Платоновой формуле, то моя внутренне-неизымаемая тема была философической, такой она и осталась, только сейчас она не о том, как учиться умирать, а как не учиться умирать или учиться не умирать. Мысли о смерти - это мысли об онтологическом пределе нашей жизни, её трагической отгранённости. Они ведут за собой караван вечных вопросов - о смысле существования, о начале и конце, о времени и вечности, об отношении духа и материи, человека и космоса, о природе самого человека, о судьбе и свободе, о культуре, о Боге... Этим кругом и определилось в основном моё творчество. Ещё будучи в аспирантуре, я недаром исследовала экзистенциализм - он ведь как раз сфокусировал видение вещей на факте смерти: только острое осознание конца как фундаментального измерения нашего бытия приводит к пробуждению, к выходу из неистинного существования. В своей кандидатской диссертации о философском романе Сартра и Камю, позднее значительной частью опубликованной в моей книге 'Преодоление трагедии' (1989), я ещё и углублённо, с новыми результатами, вникла и в факт встречи философии и литературы, в такую французскую жанровую форму философствования, как афористическая проза моралистов, философский роман, возникающий в лоне мировоззренческой системы (просветители, экзистенциалисты). Эта работа помогла мне позднее при рассмотрении особенностей уже русского культурного феномена: её литературы как, быть может, самой глубокой и экзистенциально-пронзительной формы национального самосознания, философского освоения мира и человека.

293

306

И наконец, достигало уровня духовного, где уже 'тайновидцем духа', настоящим пневматологом, заложившим новое антропологическое основание и литературе, и философии будущего, был, конечно, Достоевский. Причём самопознание человека, развернувшееся в русской литературе, движется по существу христианским пафосом просветления бессознательного, выходом из его дремучего хаоса, духом трезвения, покаяния, превращения злонаправленных энергий во благие.

И быть может, самый существенный русский вклад в это самопознание личности заключался в следующем. Фёдоров, гениально чуткий к дефициту понимания родовой, соборно-родственной сущности человека, проницательно усмотрел в реализации формулы 'познай самого себя' опасный уклон в 'знай только себя', в эгоистическое самозамыкание. Достаточно вспомнить бесконечную шеренгу западных литературных индивидуалистов и имморалистов - на манер их философского собрата Макса Штирнера с его единственным бесконечно возлюбленным 'я', для которого ты, другой - лишь предмет, потребляемый мною. Да уж как знают себя, копаются в себе и герой 'Записок из подполья', и Свидригайлов, и Ставрогин, и как, однако, ужасно кончают эти последние - добровольно-отчаянным устранением себя из бытия! Русская литература утверждала - конечно, никак не риторически, а трагедиями и прозрениями своих персонажей, тонкими сюжетными и мотивными наведениями: познать себя в христианском смысле значит одновременно знать другого, в смысле понять-простить, любовно раскрыться навстречу ближнему, выйти в диалог и полилог, в понимание нерасторжимой взаимоувязанности всех людей в их общей земной и небесной судьбе, в их ответственности за всю тварь, за всё совершаемое в мире.

Вообще, оттого что в литературе философия живёт в особом статусе многоголосия, живого диалога, вопросительной открытости, незавершённости, выигрывает живая стереоскопия метафизических подходов к вечным вопросам мирового и человеческого бытия, аннулируется однозначная линейность мировоззренческого взгляда. И существенно - за философской полифонией сознаний стоит идея личности как высшей ценности, как самоценности, идея в созидательной своей сути христианская.

- Есть ли у вас свой метод анализа русской литературы именно как образно-художественной, экзистенциальной формы философского освоения реальности?

- Это своего рода литературно-философская герменевтика в её первичном значении искусства понимания и истолкования. Аналитические приёмы извлечения смыслов работают у меня в процессе очень медленного, можно сказать, черепашьего чтения. Мировидение писателя, глубинное ядро его экзистенции выявляются через вчувствование в его поэтику,

307

кропотливое вникание в сюжеты, образы, мотивы, стиль, из глубинного погружения в поражающую конкретику многообразных уникальных элементов произведения и, на чём я особенно настаиваю, его странных деталей и каверзных мелочей, прячущихся в складках и по углам художественной ткани. В моих исследованиях работает принцип герменевтического круга (целое понимается из частей, а части получают свой истинный смысл из целого). С одной стороны, целостная метафизика писателя встаёт из только что упомянутого вживания в интимно-внутренние слои его текста, с другой - исследовательский луч может по-настоящему извлечь глубинные смыслы конкретных частей, только когда он заряжён интуицией и знанием целого: это и комплекс нередко прямо выраженных писателем мировоззренческих установок и предпочтений, и сумма философских и литературных влияний, и контекст времени, и вектор поисков и целей национальной словесности в целом.

Беседовал Алексей Нилогов

308

ЕЛЕНА СМИРНОВА. Логическая семантика и вопросы обоснования логических систем

Елена Дмитриевна Смирнова (род. 1929) - современный русский философ-логик. Доктор философских наук, профессор кафедры логики философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Автор таких книг, как 'Формализованные языки и проблемы логической семантики' (М., 1982), 'Логическая семантика и философские основания логики' (М., 1986), 'Основы логической семантики' (М., 1990), 'Логика и философия' (М., 1996), 'Логика в философии и философская логика' (Нью-Йорк-Онтарио, 2000). 'Смирнова развивает концепцию, согласно которой обоснование логических систем опирается на фундаментальные онтологические и гносеологические предпосылки; при этом обоснование систем с более 'богатыми' выразительными и дедуктивными возможностями предполагает учёт всё более глубоких характеристик знания и познания'¹. Наша беседа с Еленой Дмитриевной состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Елена Дмитриевна, каково ваше отношение к вкладу А. А. Зиновьева в развитие логики, в том числе так называемой неклассической?

- Зиновьев сыграл важную роль в организации сектора логики в Институте философии. (Сектор возглавил тогда П. В. Таванец.) В это вре-

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002. - С. 901.

² Беседа опубликована на сайте www.censura.ru 08.04.2007: http://www.censura.ru/ articles/smirnovainterview.htm.

309

мя Зиновьев отошёл от работы в области диалектической логики и стал работать в области современной формальной логики.

Отмечу, что образование сектора логики, работающего в рамках современной логики, было в то время важным прорывом и в области философских исследований, и в становлении и развитии логики в нашей стране. Достаточно посмотреть сборники, которые удалось выпустить в те годы.

- Работы и результаты многих наших логиков за рубежом знают и ценят. (Я имею в виду и логиков-философов, и математиков.)

Особо не прост был путь логиков-философов. После гигантского провала в области логических исследований - превращения формальной логики в лучшем случае в 'логику домашнего обихода' и критики её с позиций противопоставления формальной логики как логики буржуазной 'логике пролетарской', а также противопоставления формальной логики диалектической - возрождение логики в нашей стране, разработка логических исследований на современном уровне, было нелёгкой задачей. Связи с зарубежными логиками фактически были утрачены.

В этой ситуации важно было держать высокую планку ('гамбургский счёт', по словам В. А. Смирнова) современной символической логики, получать результаты высокого уровня. Этого, я считаю, мы достигли. История возрождения и развития логики в нашей стране весьма поучительна и любопытна.

Важную роль сыграла работа сектора логики Института философии, а также ряда логиков кафедры философского факультета МГУ, таких, например, как Е. К. Войшвилло.

Особенно активизировалась работа в области современной логики (и её философских проблем), когда сектор логики возглавил В. А. Смирнов. Сложилась фактически определённая школа. Стал выпускаться ежегодник 'Логические исследования' - по сути логический журнал, стали выходить интересные сборники статей, с работами в том числе зарубежных авторов. Установились прямые научные контакты с такими крупными логическими центрами за рубежом, как Институт логики, языка и информатики (Амстердам), а также с логическими центрами в Польше, Финляндии и другими, с такими крупнейшими логиками мира, как фон Вригт, Я. Хинтикка (Финляндия), М. Данн, П. Суппес (США), К. Сегерберг (Швеция), И. ван Бентем (Голландия), Д. Батенс (Бельгия), Г. Прист (Австралия), Н. да Коста (Бразилия), Р. Сушко, Р. Вуйцицкий, Г. Малиновский, Е. Пежановский (Польша). Я привела эти имена, чтобы показать диапазон и уровень контактов наших логиков - я имею в виду в

310

данном случае логиков-философов. Упомянутые выше логики - крупнейшие логики мира. Они приезжали к нам, выступали на научно-исследовательском семинаре сектора логики (он, кстати, работал регулярно) и на научных конференциях у нас в стране. Традиция эта в известной мере продолжается.

Важным и показательным стало участие многих наших логиков в работе крупнейших международных форумов - таких, например, как Международный Конгресс по логике, методологии и философии науки (который проходит раз в 4 года), а также во многих международных конференциях.

Существенные результаты получены в теории логического вывода, в области релевантных, паранепротиворечивых и многозначных логик, а также в современном подходе к силлогистике.

Важную роль играли контакты с логиками-математиками (А. А. Марков, С. А. Яновская, А. В. Кузнецов, Л. Эскиа, Н. Н. Непейвода и другие). Но это уже особый разговор.

- Каких современных русских логиков вы бы назвали?

- Не стану выделять и называть поимённо, чтобы не обидеть кого-то из ныне живущих. Сильные логики есть и в секторе логики Института философии РАН, и на кафедре логики философского факультета МГУ, есть и в Санкт-Петербурге. Ими разрабатываются актуальные проблемы современной логики. Я говорю опять-таки о работе логиков-философов.

А из тех, кто ушёл от нас, я назвала бы В. А. Смирнова, О. Ф. Серебрянникова, И. Н. Бродского, 3. Н. Микеладзе, Ю. Г. Гладких.

- Каких современных зарубежных логиков вы бы назвали?

- Назвала бы С. Крипке, Я. Хинтикку, ван Бентема, Д. Батенса, М. Дана. Можно, конечно, назвать и других, но меня привлекает в их работах прежде всего связь с философскими проблемами.

- Как вы считаете, будет ли когда-нибудь создана универсальная логика, объединяющая в себе разрозненные классические и неклассические логики? Как она будет соотноситься с той трансцендентальной логикой, проект которой Л. Витгенштейн намечает в 'Логико-философском трактате'?

- Надо уточнять, что имеется в виду под 'универсальной логикой' - разработка некоторой общей базы, обобщённого подхода к построению и обоснованию логических систем или нечто иное - создание логики особого типа.

311

317

В центре моих рассмотрений - исследование природы логического (и тем самым аподиктического) знания, обоснование логических систем, построение семантик различного типа, разработка методов анализа смысла и значений.

В этом плане:

1. Исследуется понятие аналитической истинности (аналитически истинных высказываний), его связь с аподиктическим знанием. Предложен определённый подход к экспликации аналитической истинности на базе теории моделей.

2. Предложен нестандартный подход к теории семантических категорий, при котором тип семантических категорий зависит от конструирующих операций - от типа операций построения сложных выражений из составляющих. На этой основе построена система семантических категорий для языков с кванторами, модальными, интенсиональными операторами и предикатами.

3. Разработан обобщающий подход к построению семантики.

а) На базе этого подхода пересматривается известная схема А. Тарского, задающая условия истинностной оценки высказываний в рамках корреспондентской концепции истинности.

б) Основными понятиями при обобщающем подходе становятся понятия области высказывания - φ_T(А) (условий, верифицирующих высказывание) и антиобласти - φ_F(А) (условий, фальсифицирующих высказывание), позволяющие включать в рассмотрение определённые аспекты когеренции - в зависимости от оснований, по которым задаются области и антиобласти высказываний.

в) Строятся нестандартные семантики и даётся их обоснование. Типы семантик (классическая, релевантная, с истинно значными провалами, парадоксальные) зависят от отношений между областями и антиобластями высказываний.

г) На этой же основе возникают нестандартные отношения логического следования и типы логик; допускаемые правила вывода (типа modus ponens, правило дедукции и т. д.) детерминируются этими отношениями следования в сочетании с отношениями между областями и антиобластями. Так строится обоснование определённых логических систем, определённых видов рассуждений.

4. Строится семантика интенсиональных контекстов (контекстов мнения, пропозициональных установок и т. д.) на базе обобщающего подхода и особой интерпретации семантических категорий интенсиональных знаков.

5. На основе обобщающего подхода к семантике и с учётом не всюду определённости семантических предикатов (в том числе истинности) предлагается нестандартный анализ парадокса Лжеца.

318

Если будут возможности и силы, мыслю написать монографию 'Язык, семантика, онтология'. Мыслю также продолжить работу по нестандартным семантикам, обобщающему подходу к построению семантик (и вопросам обоснования логических систем), поскольку возникновение логических систем самого разного типа остро ставит вопрос их обоснования.

Беседовал Алексей Нилогов

319

НАТАН СОЛОДУХО. Теория 'философии небытия'

Натан Моисеевич Солодухо (род. 1952) - современный русский философ, живущий в Казани. Движение к философии у Натана Моисеевича не было прямым и простым. Окончил физико-математическую школу Казани, затем физический факультет Казанского государственного университета. Пять лет работал инженером в технологическом НИИ вычислительной техники, параллельно сдавал экзамены кандидатского минимума по философии. В педагогическом институте прошёл путь от ассистента до профессора, доктора философских наук. С 1996 года по настоящее время заведующий кафедрой философии Казанского государственного технического университета имени А. Н. Туполева (КТТУ-КАИ). Автор сборника стихотворений и поэтических эссе 'От бытия до небытия' (Казань, 1999). Экспонировал на художественных выставках свои живописные и графические работы. Но главной своей заслугой считает разработку оригинальной 'философии небытия'. Опубликовал 150 философских, научных и учебных работ. Но главной заслугой можно считать разработку оригинальной теории, изложенной в книге 'Философия небытия' (Казань, 2002). Наша беседа с Натаном Моисеевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ В несколько изменённом виде беседа опубликована в газете 'Литературная Россия' под названием 'Увидеть мир с изнанки бытия' ? 23 от 09.06.2006: http://www.litrossia.ru/article.php?article=445, а также в книге М. Е. Бойко 'Диктатура Ничто' (М, 2007. - С. 164-170).

320

- Натан Моисеевич, в чём главная особенность вашего взгляда на мир?

- Моя философская позиция отличается от других тем, что я пытаюсь увидеть то, чего нет в реально существующем мире, точнее говоря, - взять в расчёт то, чего нет, учесть наличное отсутствие. Естественно, что я не отрицаю существование того, что видят все, то есть того, что есть, просто к этому добавляю то, чего нет. И получается нечто иное в принципе - обнаруживается значительно более широкая система реальности. Прибавляется ещё одна очень важная часть мира, которую, как ни странно, философы не замечают или игнорируют.

Между тем всякий предмет есть то, что он не есть, и это 'не есть' в бесконечно многообразных формах присутствует в каждом предмете как нерасторжимая с ним часть. Более того, если бы в каждом предмете отсутствовало реальное несуществование каждого другого предмета, то ни один предмет не реализовался бы в качестве самого себя. Это совокупное наличие отсутствия образует гигантскую и очень действенную сторону мира.

Отмеченное позволяет утверждать, что отсутствие не менее реально, чем наличное присутствие, небытие -реальность отсутствия, реальность несуществования. Такое понимание небытия соотносимо с бытием, под которым понимается реальность существования. В конечном счёте бытие - это всё реально существующее, а небытие - всё реально несуществующее.

Выходит так, что бытие, то есть всё реально существующее, на самом деле выступает лишь частью большей системы, которую приходится рассматривать. Но это прибавление даёт иную картину мира: оно позволяет посмотреть на мир ещё и с другой, обратной стороны, позволяет увидеть мир 'с изнанки' (со стороны небытия), а не только с его 'лицевой стороны' (со стороны бытия). Понимаемая мною таким образом картина мира не предполагает мистики, она вполне обходится без религиозной догматики. Это чисто философский подход к представлению мира в его онтолого-метафизическом варианте. Здесь также вполне допустимо и полезно обращение к научному знанию. Поскольку проблема соотношения бытия и небытия шире основного вопроса философии (вопроса об отношении сознания к материи), то решение этой проблемы предшествует спору материализма с идеализмом.

В силу сказанного выше для меня мир представляется в виде онтологического единства бытия и небытия, которые взаимосвязаны между собой и оказывают влияние друг на друга. Казалось бы, всё достаточно ясно и просто: есть бытие и есть небытие, надо учитывать реальность того и другого. Тем не менее подавляющее большинство философов отказывают небытию в онтологическом статусе; если они и признают небытие, то лишь в гносеологическом смысле. Небытие как непознанное, небытие лишь

321

как логическая категория, вторичная и производная от категории бытия. За бытием же, естественно, признаётся онтологическая содержательность.

Надо сказать, что такое умаление статуса небытия и удивительно, и понятно одновременно. Удивительно непризнание реальности небытия, то есть отсутствующего, которое можно фактически ощутить с помощью органов чувств. И понятно также его неприятие, так как бытийные формы есть везде и очевидно, что между ними нет никаких небытийных промежутков, 'прорех' в бытии. У неприятия небытия есть также психологическое объяснение - проблема небытия обладает отталкивающей силой - с небытием человек связывает, прежде всего, конечность жизни - собственную смерть. Но ещё есть довлеющая над европейской культурой сила традиции, идущая от Парменида.

Как известно, в середине первого тысячелетия до нашей эры Парменид провозгласил, что есть только бытие, а небытия нет совсем. Более того, он указал, что признание небытия есть путь ложный, ведущий к заблуждению в познании. Его аргументы показались столь убедительными, что европейцы перестали замечать небытие. Что касается восточной культурной (мифологической и философской) традиции, то там дело обстояло несколько иначе, но об этом должен быть особый разговор.

Говоря о европейской культуре, опирающейся на достижения Древней Греции, следует помнить, что здесь забвение небытийной онтологической составляющей мира доведено до своей крайности, которая выразилась в том, что наука вообще ничего не хочет знать о Ничто (выражение Хайдеггера). А вся европейская философия практически забыла о небытии и занималась лишь бытием во всех его проявлениях. 'К чему думать и говорить о том, чего нет? Пустое занятие!' - примерно так можно выразить распространённое отношение философов к небытию. В результате сложилась онтология - учение о бытии как таковом, о его видах и атрибутах. Учения о небытии в истории философии не сложилось. И стоит теперь заговорить о небытии в рамках философии, как ему не находится здесь законного места. Говорят даже так: 'Разговор о небытии - не философский разговор'. И такая реакция в традиционном понимании философии вполне справедлива. Следовательно, необходимо менять традицию, необходимо разрабатывать новый раздел философского знания, дающий содержательное конструктивное учение о небытии.

- Какие проблемы должен рассматривать новый раздел философии, посвящённый небытию?

- Прежде всего, разработка 'философии небытия' влечёт за собой онтологический пересмотр философской картины мира. Итак, если мы признаем реальность как бытия, так и небытия, то необходимо с этих по-

322

325

Распространено мнение, что абсолютным является бытие, которое следует отличать от сущего как конкретного проявления бытия (так, например, у Хайдеггера), что бытие - это 'белизна фона холста' (Фуко), вечная основа и возможность проявления отдельных предметов и явлений. Но таким образом понимаемое потустороннее, трансцендентное бытие и есть искомое небытие, ничто по отношению ко всей совокупности взаимосвязанных между собой реальных предметов и явлений, образующих мир. Это та самая реальность, не существующая в онтологическом плане, но составляющая мировую потенцию. Это то самое ничто в отношении к реально существующему, из которого возникает всё. Подобного рода рассуждения привели меня к выводу, что небытие - это онтологическая неопределённость, в отличие от бытия, которое онтологически определено либо как материя, либо как сознание или дух. Переход от небытия к бытию и есть переход от онтологической неопределённости в онтологическую определённость. Неопределённость вообще неустойчива и имеет имманентную тенденцию к самопроизвольному переходу в свою противоположность (это подсказано конкретными знаниями, в частности информационно-кибернетическим комплексом наук). Можно предположить, что так спонтанно возникает бытие (бытийные формы - многообразное нечто) из неопределённого небытия (из ничто-форм) на уровне физической реальности виртуальных частиц. Точнее говоря, совокупность виртуальных частиц образует виртуальную реальность самоорганизованного перехода из небытия в бытие и обратно. Недалеко от этих представлений и модель флуктуационного возникновения бытия из внутренне неустойчивой небытийной основы мира (смотрите монографию 'Философия небытия', ч. I, с. 21-22, 17-20, 33-42 и др.).

Конечно, надо осознавать принципиально модельный характер подобного рода концепций, касающихся области метафизики.

Беседовали Михаил Бойко и Алексей Нилогов

326

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Философия сквозь призму аттрактив-анализа

Александр Иосифович Сосланд (род. 1957) - современный русский психотерапевт, философ. Кандидат психологических наук, доцент кафедры мировой психотерапии факультета психологического консультирования Московского городского психолого-педагогического университета, старший научный сотрудник Института 'Русская антропологическая школа' при РГГУ. Автор скандальной книги 'Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии' (М., 1999), в которой подробно исследована структура психотерапевтического метода, разработан язык, позволяющий адекватно описать любой психотерапевтический метод, намечены возможности проектирования новых психотерапий. В настоящее время работает над новым проектом, который называет 'аттрактив-анализ'. Он ориентирован на выявление в тексте привлекательных структурных элементов. Наша беседа с Александром Иосифовичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Александр Иосифович, давайте начнём нашу беседу с самого наболевшего вопроса о будущем постмодернизма на русской почве.

- Я предпочитаю всё же говорить об отдельных авторах. Когда мы говорим о целом течении, то неизбежны натяжки и противоречия, как в

¹Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' ? 02 от 19.01.2007: http://www.litrossia.ru/ article.php?article=1112. Впервые беседа опубликована 14.05.2007 на сайте: http://topos.ru/ article/5498.

327

своё время было с экзистенциализмом. Под одной шапкой объединили таких непохожих друг на друга философов, как Хайдеггер и Ясперс, Камю и Сартр. Очевидно, то же самое обстоит и с постмодернистами. Чем, например, похожи друг на друга Деррида и Джеймисон? Только левизной.

- Естественно, что понятие постмодернизма неоднозначно, отчего в его рамках и возник особый апокалиптический дискурс, завершающий историю на постмодерне, - отменяющий историю философии, - основывающий новый жанр философской критики - жанр забвения ('Забыть Фуко' Ж. Бодрийяра). Что вы можете сказать об этом апокалиптическом жанре?

- Я готов ответить на этот вопрос с позиции психологии философии, которая была полностью отменена на рубеже XIX-XX веков Э. Гуссерлем. Проект феноменологии элиминировал саму постановку вопроса о психологической мотивации тех, кто пишет философские тексты. Однако Гуссерль поставил всё это под вопрос, но не под запрет. Поэтому мы вольны ставить вопрос именно так: психологи также могут разбирать философские тексты, думать над тем, чем они мотивированы, подобно тому, как они анализируют художественные тексты. Когда мы говорим, к примеру, об апокалиптических интенциях, то не приходится сомневаться, что философ даёт волю своей агрессии, своим властным интересам. Философ точно так же втянут в межличностные отношения, как и другие люди. Философский спор, в сущности, мало чем отличается от уличной склоки.

- Но ведь философский спор всегда аргументирован?..

- В уличной склоке тоже не обходится без аргументов. Под жанр забыть, о котором вы сказали, подстраивается агрессивное желание философа. Пространство философской науки - это пространство борьбы за самоопределение, за присутствие, за влияние. Вне этого в философии абсолютно ничего нельзя понять. Аргументация от логики, от мысли - только часть философской полемики.

- У вас получилась какая-то радужная картина - и философов можно вылечить?

- Она вовсе не радужная, а кошмарная. А лечить можно только тех, кто этого сам желает. Против воли не поможешь.

- Мне же кажется, что жанр забвения появился как реакция на жанр смерти (Бога, Автора, Человека, Истории, Философии), - как неудачная

328

337

ми легче организовывать, чем психоаналитические. Какой психотерапевтический процесс исследовать более сподручно - тот, что длится пять сессий, или тот, что длится 300 сессий (как в случае с психоанализом)? Психоанализ сильно развит в странах 'третьего мира' за счёт дешёвого лакановского варианта (например, в Латинской Америке - в Бразилии, в Аргентине).

- Какие тенденции - правые или левые - победили сейчас в психологии?

- Правые. Психоанализ (кроме лаканизма) сильно обуржуазился, а лаканисты очень сблизились с левыми (как, например, Славой Жижек).

- Возможны ли новые правые движения в психологии, которые бы поддерживали линию Супер-Эго?

- С линией Супер-Эго сейчас в психологии очень плохо. Я не знаю никакого мало-мальски интересного психолога, который бы выступал с консервативных позиций. В России есть движение православной психологии, но тексты авторов этого направления, мягко говоря, оставляют желать лучшего.

- Правда, что в ХХ веке на смену этике пришла психология?

- Неправда. У этики остался суверенный статус. В настоящее время очень актуальна сфера биоэтики (как реакция на биоинженерию). Мне кажется, что этика переживает сейчас своё второе рождение.

- Почему вы называете изменённые состояния человеческого сознания по преимуществу гедонистическими?

- Термин 'изменённые состояния сознания' никуда не годится. Его я заменяю на термин 'гедонистически ориентированный нарратив'. Это не столько состояние, сколько определённый социальный конструкт (включая мазохистские и садистические апроприации).

- Какова причина наслаждения в страдании?

- Садомазохистские процедуры изначально сориентированы на наслаждение. Они предполагают определённую долю безопасности и своеобразный щадящий режим. Нельзя получить мазохистское наслаждение,

338

когда тебе, например, отрезают ногу. Эти процедуры имеют чаще всего явную игровую аранжировку.

- Похоже, что ничего, кроме гедонизма, нам в будущем не светит?

- Боюсь оказаться правым, но ничего особенного, кроме управляемого и дозируемого гедонизма.

- Встраиваемого в евгенические проекты (киборгизация, постчеловеческая персонология)?..

- Только без этого. Я бы не хотел жить в постчеловеческом будущем.

Беседовал Алексей Нилогов

339

ОЛЕГ ФОМИН. Русский поиск философского камня

Олег Валерьевич Фомин (род. 1976) - современный русский философ, издатель, композитор, писатель, художник, поэт, переводчик. Ученик В. Б. Микушевича, Е. В. Головина и Ю. Н. Стефанова. В 2005 году закончил аспирантуру Российского института культурологии. Тема диссертации: 'Мифологические экспликации дописьменной истории на материале междуречья Оки и Волги'. Читает лекции по герметике, истории традиционализма, сакральной лингвистике и сакральной географии в Школе молодого традиционалиста. Автор двух книг: монография 'Священная Артания' (М., 2005) и сборник 'Сакральная триада' (М., 2005). Также двух поэтических сборников: 'Лунный календарь' (Красногорск, 1999) и 'Карпограф' (Красногорск, 2001), последний в соавторстве с В. И. Карпцом и О. Ю. Грановским. С 1993 по 2006 год выпустил 24 номера альманаха 'Бронзовый Век', посвящённого различным аспектам традиционализма и мистической поэзии. Печатался в различных журналах и научных сборниках как культурфилософ, теоретик литературы, поэт и прозаик: 'Журнал ПОэтов', 'История', 'Литературная газета', 'Литературное обозрение', 'Наша школа', 'Первое сентября', 'Планета Internet', 'Россия и гнозис', 'Элементы', 'Языки культуры: взаимодействия'. Наша беседа с Олегом Валерьевичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

- Олег Валерьевич, вы известны прежде всего как одна из ключевых фигур современного российского традиционализма. Расскажите, пожалуйста, каков ваш путь в философии?

- Как философ я сложился на стыке неоплатоники, герметической философии, а также традиционализма геноновской формации. Современный российский традиционализм я пытаюсь примирить с античной и

¹ Беседа опубликована 22.05.2007 на сайте: http://topos.ru/article/5516.

340

средневековой философией (что для последовательного традиционализма представляется возможным лишь относительно новоевропейской интеллектуальной техники и языка). С моей точки зрения, конфликтность различных философских систем, начиная досократиками и заканчивая Хайдеггером, является мнимой, будучи обусловленной, с одной стороны, 'позицией наблюдателя', а с другой - 'меонизацией логосов'. Таким образом, множественность форм философских систем обнаруживает себя как продукт 'порчи языка'. При таком взгляде метаязык традиционализма (по определению А. Г. Дугина) представляется наиболее адекватным для описания бытия, поскольку, основываясь на изначальной нечеловеческого происхождения истине Традиции, учитывает помянутую 'меонизацию логосов' и привлекает различного рода философские системы как окказионально оперативные.

В своих работах я предпринимаю 'возврат к бытию', к онтологии, утверждая, что последняя не только изоморфна гносеологии, но в конечном счёте с нею совпадает, так же как бытие совпадает с сознанием. Онтологический взгляд на мир может считаться более предпочтительным лишь в силу того, что он в большей степени коррелирует с традиционными воззрениями. Отсюда проистекает возможность онтологической редукции понятий, заимствованных из гносеологии. В частности, кантовская 'вещь-в-себе' может быть опознана как чистая субстанция, меон. А фихтеанская 'точка равнодушия' как единство предела и беспредельного.

- Что представляет собой ваша философская система?

- Моя философская система большей частью наследует Плотину, александрийской герметике, Дионисию Ареопагиту, Василию Валентину, Фулканелли. Базовые начала этой онтологии: сущность (душа, сульфур), субстанция (дух, меркурий) и форма (тело, соль). Становление представляет собой сверхэротизм этих начал, обеспеченный беспрерывным актом абсолютной субстанции (дух, материя, хаос, меон). В этом акте беспредельное (апейрон) или полюс растворения (меон) как первая субстанция и множественное приходит во взаимодействие с пределом (перас) или чисто потенциальным полюсом сгущения, каковой можно поименовать первой сущностью и Единым. Их совокупление порождает мысль первой сущности о себе самой, что можно именовать первой формой или Сыном, нусом. Но акт меона непрерывен, и он с неизбежностью ведёт к 'философскому инцесту', порождая бесчисленные формы или 'цепь миров'. Такая последовательная и непрерывная 'множественность состояний бытия', где определённость последних для интеллигибельного взора искателя обеспечена лишь их происхождением от великого предела, предполагает субординацию форм, при которой всякое 'верхнее' может быть представлено как сущность, 'нижнее' как субстанция, а то, что 'между ними' - как форма.

341

344

Алхимия - наука 'онтологическая', наука о бытии, чьей оперативной задачей является повторение в микрокосме большого шестоднева Божественной креации. Поэтому следует отвергнуть как спиритуалистическую ('внутренняя духовная работа' над собой), так и материалистическую трактовку алхимии (спагирическая хризопея, получение золота). В этом отношении мои герметические взгляды по большей части наследуют основные положения французской алхимии ХХ века - Фулканелли-Эжен Канселье-Клод д'Иже. Оригинальным в своей герметической философии я считаю лишь привлекаемый материал, а именно: русские изразцы, барельефы белокаменных церквей, некоторые иконы, русская топонимика, русские легенды.

- Кроме ваших философских произведений вы популярны как музыкант. Расскажите о вашем музыкальном творчестве.

- В 2001 году я основал музыкальный проект 'Злыдота'. Я обращаюсь к протославянской музыкальной эстетике (гусли, лютня, колесная лира, жалейка), определяя стиль 'Злыдоты' как 'гетику'. Исследуя добаховскую музыкальную традицию, я вскрыл целый ряд ладовых, мелодических и гармонических принципов, которые и были применены в 'Злыдоте'. Результатом стал сплав плясовых скоморошин, гуслярских попевок, античных мелосов, средневековой православной церковной музыки и хлыстовско-скопческих 'розпевцев'. Осенью 2004 года коллекционным тиражом был издан первый промоальбом 'Злыдоты'.

- Чем вы занимаетесь в настоящее время?

- В настоящее время я веду в издательстве 'Энигма' алхимическую серию 'Алый Лев', где под моей научной редакцией и с моими комментариями уже вышли: 'Алхимия' Эжена Канселье, 'Философские обители' Фулканелли, 'Убегающая Аталанта' Михаила Майера. Готовятся к печати 'Новая Ассамблея химических Философов' Клода д'Иже и 'Тайна соборов' Фулканелли. Кроме этого готовлю 25-й номер альманаха 'Бронзовый Век', который будет посвящён гностицизму.

Беседовал Алексей Нилогов

345

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Умножение сущностей

Михаил Наумович Эпштейн (род. 1950) - русско-американский философ, филолог, культуролог, семиотик, писатель, эссеист. Основная сфера его интересов: современные художественные и интеллектуальные течения, религиозно-философские искания поздней советской и постсоветской эпохи, русская литература и философия XIX и XX веков ('Парадоксы новизны. О литературном развитии' (М., 1988), '"Природа, мир, тайник вселенной..." Система пейзажных образов в русской поэзии' (М., 1990), 'Новое сектантство. Типы религиозно-философских умонастроений в России (1970-1980-е годы)' (М., 1994) и др.). Профессор в университете Эмори (Атланта, США). Автор таких философских бестселлеров, как 'Философия возможного. Модальности в мышлении и культуре' (СПб., 2001), 'Проективный философский словарь: Новые термины и понятия' (СПб., 2003, в соавторстве с Г. Л. Тульчинским), 'Знак пробела: О будущем гуманитарных наук' (М., 2004). В издательстве 'Высшая школа' вышел его двухтомник 'Постмодерн в русской литературе: Учебное пособие для вузов' (М., 2005) и 'Слово и молчание. Метафизика русской литературы' (М., 2006). В Самаре выходит его собрание сочинений 'Радуга мысли. Собрание работ в семи цветах'. Эта многотомная 'Радуга' обнимает семь дисциплин: литературоведение, культурологию, лингвистику, философию, теорию и историю идей, мифо- и религиоведение и эссеистику ('нулевую дисциплину'). Создатель творческого словаря русского языка 'Дар слова. Проективный лексикон'. Наша беседа с Михаилом Наумовичем состоялась в рамках проекта 'Современная русская философия'¹.

¹ Интервью опубликовано: 1) на сайте www.censura.ru 16.10.2006: http://censura.ru/ articles/epstein.htm; 2) на сайте www.topos.ru 13.03.2007: http://topos.ru/article/5375; 3) с сокращениями в газете 'НГ-Ех libris' ? 10 от 22.03.2007 под названием 'Умножение сущностей и пустот': http://exlibris.ng.ru/person/2007-03-22/2_epshtein.html. Отрывок из беседы опубликован в газете 'Литературная Россия' в блицопросе 'Существует ли сегодня русская философия?' (? 02 от 19.01.2007): http://www.litrossia.ru/article.php?article=l 112.

346

- Михаил Наумович, давайте начнём с самого провокационного вопроса-о возможности такой философской науки, как потенциология, основателем которой вы себя считаете. Возможно ли ею пренебречь, исходя из её же внутренней логики?

- Пренебрегая ею, вы тоже пользуетесь ею. А пользуясь ею, вы можете ею же пренебрегать. В заключении моей книги 'Философия возможного' сказано: 'Читатель в конце концов может задать вопрос: а не есть ли перед ним ещё один вариант метафизики - метафизика возможного, как некоего первоначала, из которого исходят все другие начала, в том числе реальность сущего? На этот вопрос следует ответить: и да, и нет. Да, перед читателем ещё один вариант возможной метафизики, но сама эта метафизика подчёркивает свой возможностный характер, полагает рядом с собой другие философские возможности, учреждает множественность метафизик как самый радикальный способ устранения властного зла метафизики при сохранении и развитии её творческого потенциала. Принять данную метафизику возможного - значит принять её как возможность построения других метафизик'. Нужно множить метафизики, а не устранять метафизику как таковую, к чему стремился логический позитивизм и отчасти деконструктивизм. Критика метафизики обычно обусловлена тем, что 'большая метафизика' трансформируется в тоталитаризм, в политическую унификацию, интеллектуальный гнёт, авторитарность категорий. Можно стирать следы метафизики, а можно множить её следы, создавать малые метафизики, работать над метафизикой для каждой вещи, о чём в своё время мечтал Ницше. Это напоминает сказку Андерсена 'Огниво'. Старуха фрейлина выследила собаку, похищавшую королевскую дочь, и поставила на воротах того дома, куда была унесена добыча, меловой знак. Можно было стереть этот след, но умная собака придумала иначе - к утру на всех домах города стояли точно такие же меловые знаки. Следы метафизики можно ставить на любые вещи, в том числе и на категорию возможного; тем самым нам удастся устранить зло метафизики как единоначальствующей категории. Избавиться же от неё вообще невозможно.

- 'Вечное возвращение' метафизики?

- Можно и так сказать.

- Потенциология есть логическое продолжение деконструкции?

- Да, её можно так рассматривать. Но если деконструкция является по преимуществу критикой метафизики и её текстов, то философия возможного - это положительная (де)конструкция, которая не подрывает

347

358

- Ещё в 1992 году я начал писать книгу на английском языке о русской философии второй половины ХХ века - 'Феникс философии'. Я замыслил эту книгу в ответ на то, что русскую философию обычно заканчивают на Н. А. Бердяеве, как будто дальше ничего не было. Написано 600-700 страниц. Я выделяю 7 основных направлений позднесоветской и постсоветской русской мысли, среди которых марксизм, рационализм (включая структурализм), персонализм, религиозная философия, философия национального духа, философия культуры, постструктурализм. Книга до сих пор не опубликована, да и не отделана. Кое-какие главы печатались в журналах. Отдельная статья вышла в 'Континенте' ('Третье философское пробуждение'). Переводить себя на русский нет смысла. Я писал её для американского читателя. Работал 2-3 года. Много в неё вложил. Теперь нужно найти силы и время завершить работу.

- Работа под стать современному Зеньковскому?

- Не мне судить.

- Что у вас планируется в будущем?

- У меня выходит нечто вроде собрания сочинений 'Радуга мысли' - семь серий (по названию цветов), охватывающих следующие дисциплины: красная - лингвистика, оранжевая - литературоведение, жёлтая - культурология, зелёная - эссеистика, голубая - идеография (теория и история идей), синяя - философия, фиолетовая - мифология и религия. В каждом цвете предполагается выход 2-3 книг. Всего задумано 20 книг.

- Что такое эпштейновщина? Вы предчувствуете, что в ответ на ваш проект 'Дар слова' может возникнуть обратный проект - карикатурное замусоривание русского языка?

- Всякая сколько-нибудь определённая идея или стиль напрашиваются на пародию.

Беседовал Алексей Нилогов

359

360 - пустая страница

ФИЛОСОФСКИЕ МАНИФЕСТЫ

361

ГЕОРГИЙ ГАЧЕВ. Философская исповесть (самопредставление)

Георгий Дмитриевич Гачев (род. 1929) - современный русский критик, литературовед, философ. Окончил в 1952 году филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, работал учителем в Брянске. С 1954 года по настоящее время в системе Академии наук: с 1954 по 1972-й в Институте мировой литературы, с 1972 по 1985-й - в Институте истории естествознания и техники, с 1985-го по настоящее время - ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН; доктор филологических наук, член-корреспондент РАЕН, член Союза писателей. Автор более 30 книг и более 300 статей в областях истории и теории литературы ('Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр' (М., 1968), 'Жизнь художественного сознания. Очерки по истории образа. Часть I' (M., 1972), 'Неминуемое: ускоренное развитие литературы (на материале болгарской литературы первой половины XIX века' (М., 1989), эстетики и искусствознания, культурологии и науковедения. Целая серия книг Гачева посвящена национальным художественным образам мира, а также русской философской мысли ('Русская Дума: Портреты русских мыслителей' (М., 1991), 'Русский Эрос ('роман' Мысли с Жизнью)' (М., 2004).

- Вы известны как человек энциклопедических интересов. Каков ваш путь в философии?

- Задание интересное мне предложено: объективировать себя и посмотреть извне на некий персонаж, которого приписали по ведомству философии. Таковым стали меня квалифицировать в итоге жизни и работ, хотя начинал я как филолог, литературовед, и не было думки поступать на

362

факультет философский, в эту профессию. Ну и слава Богу: в те годы, когда поступал в МГУ (1946), философия была под колпаком строго марксизма-ленинизма и шаг вправо, влево, вглубь или ввысь - расстрел! Так что литература и язык - более свободная область. А тянуло постичь мир и культуру, историю и человека. И это через литературу и искусства способнее было познать. Но всё равно косился взглядом уже на Монблан в Духе, чем высилась философия - сбоку, в тумане. Но отпугивала языком и требованием логичности и последовательности в движении рассуждения. А я как к математике трудно способен, так и уставал в принудительности последовательного мышления, а всё скашивался ум вбок, в образ, слово живое в картинное представление. Да и вырос я в климате гуманитарно-художественной семьи: отец, Гачев Дмитрий Иванович, автор книги 'Эстетические взгляды Дидро' (1936), мать, Брук Мирра Семёновна, музыковед, автор первой у нас книги о Бизе (1938), и сам музыке учился и даже сочинял... Так что заквашен я на чувственно-эмоциональное постижение мира и духа.

- Ну всё же, а явились ли какие путеводители вас в философию?

- С возрастанием и уже первые исследования в литературоведении написав, стал понимать, что недостаёт целостной картины мира, Бытия, всего - и закопмлексовал перед философией. Стал подозревать: что вот где и кто ЗНАЮТ - и смысл жизни и всего!.. Но не знал: как подступиться к сей горе. И тут, во второй половине 1950-х годов, попал на лекцию Э. В. Ильенкова у нас в ИМЛИ, - и пошёл за ним, и приник, и четыре года вникал в Гегеля. Главное потрясение было - уразумение: что все абстрактные категории и построения - это чтобы взойти, схватить конкретное, живое, материально-телесное: с помощью понятий и идей построить, реконструировать его состав, из чего состоит как сумма со-мыслов, сделать перевод вещи на идеи. Что каждое существование есть тело-идея, что чувственность сочится идеями, что понятие есть итог, собор идей, а определение возникает в конце истории, развития вещи, явления... Особенно 'Лекции по эстетике' и 'Философия природы' повлияли: вошёл во вкус толкований всех чувственно-телесных предметов, явлений жизни, обихода - как со-мыслов. Даже затеял писать 'Философию быта - как Бытия' и многое в таковом ракурсе протолковал. Почитайте книгу мою: 'Вещают вещи. Мыслят образы' (М., 2000) или 'Беседы по философии быта разных народов. Уроки чтения национальной предметности' в книге 'Космо-Психо-Логос' (М., 1995).

Но в этой работе скос из рассудочного мышления в образное произошёл во мне, скос в УМОЗРЕНИЕ, смешанный язык, где понятие переходит в метафору и наоборот: переливаются они, переплетаются. И пример тут - Платон с его философскими мифами ('пещера' - в 'Государстве';

363

382

- Описание целостности каждого национального мира могло осуществляться в ходе междисциплинарных исследований. И потому я, филолог, описав несколько образов мира на гуманитарном материале, естественно, задался вопросом: а в естествознании как? Сказывается ли национальная ментальность в теориях учёных, в изучении природы, в физике, даже математике? Устыдясь гуманитарной односторонности своего образования, принялся в середине жизни я, 'лирик', заново штудировать физику, математику, химию, биологию... и стал строить мост (рыть туннель?) между гуманитарностью и естествознанием - этими так далеко разошедшимися ныне сферами культуры. Постулат такой: Инвариант Бытия предстаёт в двух вариантах: на языке наук о природе и о человеке, - и надо обратить их лицом друг ко другу на Узнавание родни, сродства между сюжетами Духа и проблемами Природы. И стал я проводить гуманитарно-естественнонаучные параллели и соответствия, например: электромагнетизм - и романтизм, строение вещества - и психологический анализ, агрегатные состояния вещества - и общества, полупроводники - и полукровки... В этом русле мои книги: 'Книга удивлений, или Естествознание глазами гуманитария, или Образы в науке' (М., 1991), 'Наука и национальные культуры (Гуманитарный комментарий к естествознанию)' (Ростов-на-Дону, 1992), 'Гуманитарный комментарий к физике и химии (диалог между науками о природе и о человеке)' (М., 2003), 'Математика глазами гуманитария' (М., 2006). Написаны: 'Зимой с Декартом. Французский образ мира и стиль мышления. Опыт художественного исследования естествознания', аналогичный том про Англию, где Шекспир и Ньютон, Байрон и Дарвин глядят друг на друга...

Все эти мои сочинения: и про национальные миры и умы, и те, что на перекрёстке между гуманитарностью и естествознанием, - написаны в русле-жанре ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ, что я разрабатываю с 1961 года. Это - мышление без отрыва от жизни и личности мыслителя. И это - в стиле науки XX века. Экспериментальная физика обратила внимание на активность прибора в процессе опыта: его устройство и состояние неизбежно влияют на ход опыта, так что на его 'помехи', на привносимые знания должен учёный делать поправку при вычислении результата. Ну а в теоретическом мышлении - что прибор? А я сам, человек живущий и мыслящий, и это не без значения: какие свои потайные загвоздки и сюжеты я могу решать и какой личный интерес преследовать на сублимированном уровне данной отвлечённой проблемы или обдумывая данный факт культуры. Он уже перестаёт быть 'данным', но становится и произведённым (фактом-актом), сотворенным моей душой в контексте личных проблем моей жизни. И не только 'помехи' из этого проистекают, но и жизненно-страстная, эросная энергия, что одушевляет предмет и своей волей направляет ассоциации, понимания, самоё логику - двигаться в том именно, а не ином направлении. На всё это и делает

383

рефлексию экзистенциально мыслящий учёный. Им творится Привлечённое мышление (к ответственности и перед собой - как человеком живущим), и с его помощью извлекаются новые смыслы, каких не откроет в предмете и факте мышление ОТ-влечённое. И таковое, где субъективность не припрятана стыдливо в поддон, но на виду (карты - на стол!), более объективно и правильно, нежели в этикете чопорной науки, где твои 'сопли' - никого не интересуют, а суть 'твоё собачье дело'. И почему к культуре я должен подходить в мундире и во фрунт - как слуга? Пускай и она служит мне: нажитое образование и диалоги с 'оракулами веков' помогают мне решать проблемы моего существования!

Соответствен и слог мой. В нём не только понятие переплетается с метафорой, но и отвлечённая терминология - с просторечием. Свободно-творческое отношение к Слову рождает по надобности, ad hoc и неологизмы философические. Вот некоторые: СВЕТЕР (Свет + Ветер = таков состав русского человека); ПРИРОДИНА, ИСПОВЕСТЬ, ЛЖИЗНЬ (Ложью живая жизнь, что - женское начало, гибкое и лукавое, спасается-увиливает от прямолинейных мужских рассудочных правд, секущих на 'да' или 'нет'); МАТЬМА и ТЬМАТЬ (расслышал в 1969 году)...

Подготовил Алексей Нилогов

384

ФЕДОР ГИРЕНОК. Философия - это наше уже-сознание¹

Фёдор Иванович Гиренок (род. 1948) - современный русский философ-археоавангардист. Доктор философских наук, профессор кафедры философской антропологии и комплексного изучения человека философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Автор таких книг, как 'Экология, цивилизация, ноосфера' (М., 1987), 'Русский космизм' (М., 1990), 'Судьба русской интеллигенции' (М., 1991), 'Ускользающее бытие' (М., 1994), 'Метафизика пата' (М., 1995), 'Пато-логия русского ума. Картография дословности' (М, 1998). Фёдор Гиренок является философом археоавангарда. Согласно археоавангарду, философия близка литературе. 'И это накладывает на философа дополнительные обязанности. Точность философского мышления достигается не только разработкой специальной техники языка, но и поэтической организацией философского текста, а также использованием глубинных ресурсов языка: пословиц, поговорок, сказок, языка повседневности, национальных идиом. Археоавангардисты ориентируют свои философские тексты на чтение вслух, на голос. И поэтому тексты должны быть краткими и занимательными. Они должны не скрывать лежащие в их основе метафоры, а показывать их, что требует определённого синтаксиса. Идеальный философский текст является, по мнению Гиренка, бессловесным, а речь - немой. Бессловесность текста и немота речи задают, как он полагает, такой горизонт рассмотрения проблем, внутри которого устанавливается сопряжение 'архе' и авангарда. Реализация идей философского археоавангарда привела к необходимости пересмотра всей системы философских понятий, и прежде всего понятия 'Бытие'. Бытие - это не присутствие, не то, что связано со временем или местом, а то, что существует в режиме усколь-

¹ С сокращениями текст опубликован в газете 'Литературная Россия' ? 44 от 03.11.2006: http://ww.litrossia.ra/article.php?article=881.

385

зания. А если бытие ускользает, то что же остаётся? Остаётся нечто временное, преходящее и в этом смысле условное. Во временном обнаруживаются следы присутствия слова. Решивший пойти по следам слова никуда не придёт в силу ускользания бытия. Пути условного ведут в бесконечный тупик, в пространство пата. Это пространство создаётся обменом знаками между дуальными структурами. Археоавангард исходит из того, что жизни достаточно языка чувств, а истине - языка мышления. Но язык мышления, считает Гиренок, неприменим к жизни. И в момент отсутствия истины, её децентрирования этот язык образует самозамкнутое симулятивное пространство культуры. В основе любой культурной симуляции лежит другой, отношение к другому. Симуляция и временное, условное обнаруживают фундаментальное тождество. Что же противостоит временному? Дословное. Бытие ускользает в быт. Дословность чувства начинает противостоять симуляциям рефлексивного сознания, временному. Симуляции ума могут привести к безумию. Дословность чувства - к бесчувствию. От безумия человека спасает заумь. От бесчувствия - задушевность, сердечность. В поисках сердечности зауми и состоит, по мнению Гиренка, смысл философского археоавангарда'¹.

1. Забавы современной философии

Современная философия представляет собой довольно забавное зрелище. В ней есть несколько динозавров и ещё есть охотники на этих динозавров. Динозавры погибают, охотники остаются. Погиб Делёз, умер Деррида. И ничего. В философском сообществе могильная тишина. Никакой реакции. Отдали Богу душу Бибихин, Зиновьев и Бородай. Слабое шевеление.

Философы, как маленькие дети, привыкли играть с любимыми понятиями. Забавляясь, они, как ёлку, украшали истину, пели очаровывающие песни субъекту, наряжали в разноцветные одеяния реальность. Но тут пришли злые дяди постмодернисты и отобрали у них эти игрушки. Рассердились философы, подняв страшный вой. Возненавидели они постмодернистов, ругая их последними словами за то, что они придумали какую-то философию без субъекта, без истины, без реальности, без сущности.

Я не постмодернист. Я археоавангардист, то есть для меня прошлое не умерло. Я соединяю архаику и авангард, имея в виду, что прошлое говорит на языке будущего. Будущее без прошлого не имеет силы. Знание - это не сила. Чтобы дать ему силу, его нужно соединить с первобытной эмоцией, с дикой страстью. Это действие и составляет смысл археоавангарда.

Но сегодня я хочу утешить тех, кто любит играть в классику, в академическую философию. Бог с вами, играйте. Мы подарим вам новые игрушки. Только не мешайте нам работать. Умерьте свой догматизм.

¹ Алексеев П. В. Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. - М.,2002. -С. 227.

386

Постмодернистов же я хочу поблагодарить за то, что они сделали несколько великих вещей.

Первое. Они научили нас различать мыслящее и разумное. Разумное - не значит мыслящее. Таков девиз современной философии. Постмодернисты поставили под сомнение весь тот идейный багаж, который накопила Европа и тем самым ослабила притягательность европейского интеллектуального пространства. Постмодернизм дал нам редкий шанс быть самими собой, самоопределиться.

Второе. Теперь очевидно, что античный проект философии и современный радикально отличаются тем, что в античности стремились к разумному, сегодня же мы обеспокоены сохранением своей мыслящей природы. Сегодня мы знаем, что быть разумным - не значит мыслить. А мыслить - не значит быть разумным.

Третье. Кто хочет мыслить, тот должен перестать играть в классику, рассуждая о сущностях, законах, субстанциях и прочем. Не основания, а пределы возможного интересуют нас сегодня. То, что есть, на пределе перестаёт быть тем, что оно есть. В пространстве предела мышление носит не понятийный характер, а парадоксальный. Здесь нельзя сохранить ясный взгляд субъекта. Здесь нет ни истины, ни лжи. Приблизившись к пределу возможного, нельзя следовать логике бинарных отношений. Здесь ты, как сплавщик леса, прыгаешь с бревна на бревно, а не подчиняешься априорным предписаниям разума.

Четвёртое. Постмодернизм - это не мода, которая приходит и уходит. Это отчаянный жест европейских интеллектуалов, открывший нам новый горизонт мысли. Лишь самые безнадёжные поклонники рациональности всё ещё продолжают строить систему, лишённую противоречий. Они ищут то звено в цепи знания, которое превратит их знание в систему: мы же ищем то, что не позволяет системе стать системой.

До сих пор философия существовала в трёх измерениях. Она могла быть либо проективной, или деятельной, как у Фихте и Щедровицкого. И тогда в ней доминировал субъект. Либо же она была опытной, как у Шопенгауэра или у Мамардашвили. И тогда в ней объект доминировал над субъектом. Либо же она была половинчатой, как у Декарта и Канта. И тогда в ней количество действий приравнивалось к количеству испытаний, и тем самым достигалось подобие какого-то равновесия субстанций.

В таком сонном состоянии философия могла бы просуществовать ещё очень долго. Если бы не одно обстоятельство. Она перестала кому-либо быть нужной. Ею перестали интересоваться не только образованные люди, но даже еврейские девушки. Философия ещё по инерции что-то говорила, но никому ничего уже не могла сказать. Поэтому её сдали в архив, отправили на склад, как хлам, как старую ненужную вещь. Тут же нашлись историки, которые составили из философов, как из бабочек, герба-

387

399

не отличается от сознания, которое появляется не для отражения мира, а для воздействия на самого себя, для причинения себе ущерба.

Внутреннее знание, достигаемое симуляцией, предшествует внешнему знанию, получаемому имитацией. Симулируют невозможное. Имитируют наличное. Поэтому симулякр - это не подделка, а способ общения без сообщения. Аутист освобождает своё существование от необходимости отсылать к другому существованию. Человек относится к невозможному в составе наличного. При этом следует иметь в виду, что если возможное реализуется, то невозможное актуализируется.

Визуализация современной культуры и систем мышления свидетельствует о реанимации статуса эмоции, о поисках приемлемых механизмов включения самовоздействия человека. В этом самовоздействии 'я' не играет или почти не играет никакой роли.

Каждый человек, теряя самость, цепляется за другого, за среду своей жизни. Реалист не может помыслить себя без другого, без социума. Если в коммуникации реалиста с другим, со средой обитания происходят разрывы, то у него меняется аппетит, дезорганизуется сон, появляются психоневрозы, нарушается связь с социальной средой.

Сосредоточенность на другом заменяет сосредоточенность на 'я'. Центром человека оказывается не его 'я', не мистическое 'мы', а социум, множество поименованных других. У героев Платонова на месте 'я' оказывается идея революции, государства, партии. Эти идеи, как молитва, непрерывно творимая, пронизывают всего человека, окрашивая его личную жизнь, семейные отношения и сновидения.

Центрированный социумом человек должен быть в постоянном движении, в действии. Его работа не должна прекращаться ни на минуту. Даже во сне он должен работать. Его действия исключают всякую паузу, созерцание, размышление. Во всякое время он готов ко всему. В нём ценится эмоция риска, поиск нового, желание быть первым.

Реалист порывает отношения с тем, что его окружает. Он не может ни с кем иметь долгие близкие отношения. Внешнее становится неотчуждаемым от его 'я'. То есть между внешним и внутренним человеку нельзя поставить своё 'я', ибо оно дано уже вместе с внешним. При разладе между 'я' и средой происходит распад в 'я', в душе. У реалиста нет самости. Он человек-функция, его 'я' сращено с его ролью.

'Я' - это просто мировая дыра, поименованное другим несуществование. Ибо в социуме каждому 'я' присваивается имя, которое не является актом самонаименования. Именованное другим 'я' говорит на языке другого. Собственная речь 'я' пуста.

Язык создан не столько для обмена мыслями, сколько для защиты внутреннего знания, то есть уже-сознания. Язык - это кожа на теле самости без 'я', модель сознания. Поэтому в языке всегда два языка: ритуальный и практический.

400

Языком пользуются, а не живут. Язык - не дом бытия, а проходной двор. Сам по себе язык - это великий немой. В нём нет ни мыслей, ни сознания. Без воображения в нём нельзя построить и двух предложений, а тем более связать их между собой.

Только речь соединяет язык и воображение, результатом которого является мышление. Поэтому мысли в речи не от языка, а от ума. Посредством языка можно обмениваться мыслями. А это значит, что люди понимают друг друга только лишь потому, что никто не имеет своего языка. Непонимание - это факт присутствия сознания по отношению к самому себе. Поэтому либо мир заставит тебя говорить на своем языке, либо он заговорит на твоём языке.

Подготовил Алексей Нилогов

401

АЛЕКСАНДР ДУГИН. Короткий путь к абсолютному знанию

Александр Гельевич Дугин (род. 1962) - современный русский философ-традиционалист, политолог, публицист. Лидер Международного 'Евразийского движения' (МЕД). Ректор Нового университета. Православный (единоверец - старообрядческое согласие, приемлющее священство Московского Патриархата). Стоял у истоков НБП (вместе с Э. В. Лимоновым и Е. Летовым). Основатель неоевразийства. Автор таких книг, как 'Пути Абсолюта' (М., 1990), 'Конспирология' (М., 1992; 2005), 'Гиперборейская теория' (М., 1993), 'Консервативная Революция' (М., 1994), 'Тамплиеры Пролетариата' (М., 1996), 'Мистерии Евразии' (М., 1996), 'Метафизика Благой Вести' (М, 1996), 'Основы Геополитики' (М., 1997; 2001), 'Абсолютная Родина' (М., 1999), 'Наш Путь' (М., 1999), 'Евразийский путь' (М., 2002), 'Русская Вещь' (М. 2001), 'Эволюция парадигмальных оснований науки' (М., 2002), 'Философия Традиционализма' (М., 2002), 'Основы Евразийства' (М., 2002), 'Проект "Евразия"' (М., 2004), 'Евразийская миссия Нурсултана Назарбаева' (М, 2004), 'Философия Политики' (М., 2004), 'Философия войны' (М., 2004), 'Поп-культура и знаки времени' (СПб., 2005) и др.

Библиография как биография

Итальянский консервативный философ Юлиус Эвола в своей книге 'Путь киновари' высказался таким образом: 'Моя биография - моя библиография'.

Это целиком справедливо в случае Александра Дугина, чей интеллектуальный портрет легко выстроить на основе анализа его произведений.

402

Причём не столь важно, чему конкретно посвящено каждое из них - идеям традиционализма, религиоведения, политологии, философии науки, культурологии или геополитики. Разнообразие рассматриваемых объектов и дисциплин лишь подчёркивает единство метода, который является осью всей философии данного автора.

Последовательность написанных и опубликованных книг позволяет распознать внутренний план жизненного философствования, вычленить в нём движение от поглощённости созерцанием метафизических принципов ко всё более частным и прикладным аспектам, вплоть до анализа текущей политики и современной поп-культуры. Это не этапы философского созревания, но, напротив, траектория движения от общего к частному, от фундаментального к прикладному. Конечно, исследование каждого отдельного объекта аффектирует в определённой степени изначальную метафизическую картину. Но эта аффектация лишь корректирует её детали. И всякий раз укрепляет и усиливает базовый метафизический фундаментал, лежащий в основе всей философии.

Удобнее описать комплекс идей Александра Дугина в хронологической последовательности, постоянно имея в виду, что хронология в данном случае является выражением планомерного перемещения философского внимания от онтологического центра к феноменологической периферии.

Неизданное-1: поэзия против поэзии

Первые философские тексты Дугина написаны в начале 1980-х годов - в 1983-1985-м. Большинство этих работ не только не были напечатаны, но и не сохранились в рукописном виде. Однако идеи, в них выраженные, получили развитие в дальнейших книгах и статьях.

Началось всё со статьи 'Поэзия против поэзии' (1983). В ней утверждалась фундаментальная оппозиция двух типов поэтического творчества - солярного и лунарного.

Солнечная поэзия, по мысли Дугина, представляет собой особое метафизическое явление, 'кусок онтологии', похищенный из сферы объективных небесных идей, откуда логически вытекает теургический и инициатический характер поэтического творчества.

Лунарная поэзия - это влечение имманентной души к созерцанию тех же небесных идей. Но это созерцание остаётся внешним и гадательным. 'Лунный' поэт не способен оторваться от земли даже в пик своего высшего экстаза. Тогда как 'солнечный' поэт вынужден, напротив, постоянно цепляться за земные вещи, чтобы энергия небес не утащила бы его обратно к истокам онтологической инспирации.

Дугин иллюстрирует эту пару образом двух деревьев: одно из них уходит корнями в землю; другое - в небо, но кроны их переплетены.

403

421

тексте, а также в других текстах серии 'Ацефал', опубликованных в этом же издании в 2002 году, излагается философский модуль возврата к изначальной для автора тематике.

Вместе с тем движение Дугина к метафизической интерпретации действительности, независимо от того, имеем ли мы дело с её возвышенными или, напротив, низменными аспектами, свойственное всему философскому творчеству Дугина, - отсюда интерес к политике, социологии, экономике, культуре и т. д., - нашло своё предельное воплощение в сборнике текстов и интервью 'Поп-культура и знаки времени', где герменевтическому и метафизическому анализу в традиционалистском эсхатологическом ключе подвергнуты банальные эстрадные шлягеры, театральные постановки и даже рекламные ролики. Название книги есть прямая аллюзия на основной труд Рене Генона 'Царство количества и знаки времени'. Эта книга представляет собой, по мнению Дугина, иллюстрацию традиционалистского подхода к проблематике постмодерна.

Дальнейшее и более детальное развитие темы метафизики постмодерна и радикального субъекта Дугин заложил в курсе лекций 'Пост-философия', прочитанном для студентов философского факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова в весеннем семестре 2006 года.

В популярной форме философские, исторические, геополитические, религиозные и политические взгляды Дугина находят своё отражение в авторской программе 'Вехи', которую Александр Дугин выпускает еженедельно на общественном православном телеканале 'Спас' (с 2005 года).

Метафизический тренд-сеттер

Философские идеи Дугина с трудом поддаются квалификации, так как не вписываются ни в какие классические схемы. Подчас их характеризуют как 'неоевразийство', но это название весьма условно. Это весьма своеобразное сочетание традиционалистской метафизики, революционного консерватизма, антиглобализма, социальной критики, постмодернизма, маньеристской герменевтики и религиозной апокалиптики.

В терминах постмодерна Дугина как философа можно назвать trendsetter'oм.

Подготовил Алексей Нилогов

422

КОНСТАНТИН КРЫЛОВ. Проба пера: философия после приватизации

Константин Анатольевич Крылов (род. 1967) - современный русский философ, публицист, журналист, общественный деятель. Автор таких книг, как 'Поведение' (М., 1997), 'Особенности национального поведения' (М., 2001, в соавторстве), 'Нет времени. Статьи и рецензии' (М., 2006). Крылов - автор большого числа работ, в основном посвященных вопросам социологии, политологии, философии и текущей политической жизни. С 2003 года - главный редактор газеты 'Спецназ России'. С 2005 года - президент Русского Общественного Движения. С 2007 года - главный редактор газеты 'Русский марш'. Политические убеждения - русский националист (русист). Религиозная принадлежность - благоверный (зороастриец)¹.

Когда человеку выпадает случай (или, наоборот, приходит нужда) заявить о себе, он обычно понимает это как приглашение к рассказу о своей неповторимой личности либо как повод к перечислению достижений и успехов. Это, впрочем, разнонаправленные движения, но вдоль одной и той же оси. Можно прямо идти от корней - неотчуждаемого, личного, лишь слегка приоткрываемого читателю, - и до пышных ветвей и вкусных плодов: 'в детстве я боялся мышей, особенно лабораторных,

¹ Отрывок из текста опубликован на сайте www.apn.ru 02.05.2007 в блицопросе 'Современные русские мыслители. Кто они?': http://www.apn.ru/ opinions/article17012.htm.

423

осмысление этого страха обусловило мой интерес к бихевиоризму, Маркузе и радикальному экологизму, что нашло своё завершение в моей книге "Антропотератодинамика"'. А можно, напротив, конструировать свой образ из внешнего, прежде всего из блёсток и медалек, а также из ракушек и зелёных лягушек - что-то вроде: 'закончил философский факультет МГУ, работал забойщиком на птицефабрике и пиарщиком в "Никколо М", изучал латинский и ладино, а сейчас пишу кандидатскую о философии аниме и манги'. Можно ещё использовать оба приёма попеременно, умело балансируя между исповедью и резюме. Остаётся неясным одно: стоит ли всё-таки читать 'Антропотератодинамику' и с какого перепуга мы должны интересоваться детскими страхами какого-то незнакомого дядьки. Вдруг да чушь? Кстати, так оно в большинстве случаев и оказывается.

Но есть и другой подход: о себе и своих трудах промолчать, а прямо на глазах почтеннейшей публики показать себя в деле. Токарь может выточить детальку - не самую сложную, но дающую представление о том, откуда у человека руки растут. Художник - набросать эскиз портрета или шарж, может быть, не самый лучший, но позволяющий судить о таланте и набитости руки. Философ может порассуждать на какую-нибудь нескучную тему. Учитывая же, что показывать предполагается всё-таки себя, то и саму тему, и способ рассуждения желательно избрать такую, которая, что называется, характеризует.

Я намерен проделать именно это. То есть разобрать на пробу - без сложного зубоврачебно-понятийного инструментария и птичьего говорка, на пальчиках, простейшей риторикой - какой-нибудь вопрос, разбор которого говорил бы нечто о самом разбирающем. Нечто такое, что он сам хотел бы сказать о себе и своих занятиях.

* * *

Сначала тезис.

Теодору Адорно приписывают фразу 'После Освенцима нельзя писать стихов'. Можно ли философствовать после ваучерной приватизации?

Прежде чем отвечать, - или демонстративно недоумевать по поводу постановки вопроса, - освежим в памяти смысл слов Адорно. Оставим при этом в стороне всё то, что можно сказать о послевоенной западной 'антифашистской' мифологии, о 'культе Освенцима', о его жрецах и служках, о самом Адорно. Не это нас интересует. Сосредоточимся на самой конструкции суждения, на ходе мысли.

Что, собственно, утверждается? 'После Освенцима нельзя писать стихов'. В каком смысле 'нельзя'? Имел ли в виду автор, что после ужасов Освенцима стихи перестали интересовать читателя, пользоваться

424

427

частности и прочих таких вещах. Это всё можно, но займёт место, которого у меня нет, и время, которого нет у вас.

Поэтому просто напомню, какая именно философия ныне процвела в нашем пока ещё Отечестве.

Во-первых, переводная, читайте - дающая возможность интеллектуалу позаниматься самым сладким, то есть западными проблемами. Это самое вкусное: проблемы людей, у которых нет проблем (на наши деньги нет). На минутку чувствуешь себя человеком. То есть французом. Читайте: 'нет, я не русский'. Опять же - все серьёзные мыслительные человеки в России занимаются именно этим. То есть переводами и комментариями к переводам. В самом лучшем случае - писанием книг, единственным достоинством которых является то, что они похожи на переводы.

Во-вторых, жива ещё философия 'русская', то есть 'православие, самодержавие, духовность', настаиваемые то на Ильине, то на Булгакове. Насморочная кондовость этого, с позволения сказать, дискурса не мешает ему быть востребованным в определённом качестве - а именно: для выквохтывания того, что русский православный народ не ищет себе сокровищ на земле, а хочет быть изнасилованным и мёртвым во имя чего-нибудь. Читайте: 'прощеньице'.

В-третьих, постмодернизм по-российски. Это не философия, а разновидность так называемого 'современного искусства' - то есть интересная чушь. Кстати, это непросто - сделать чушь интересной, так что не нужно относиться к этому совсем уж неуважительно. 'Вы сами так смогите'.

И наконец, есть классический Дугин, 'имперство' и ему подобное философствование реванша, 'когда-нибудь мы поднимемся и ударим Третьим Римом по вражьей морде' - главным условием которого является демонстративная утопичность. Мечтания поиметого об оборотке должны быть грозными, но безобидными.

Существуют стратегические союзы между 'духовностью' и 'имперством', с одной стороны, и постмодернизмом и переводняком - с другой. В первом случае получается 'Гиренок', во втором - какие-нибудь 'евро-онтологии'. Случается, впрочем, и свальный грех, смешение всего со всем.

Ну так что? Как возможно приличному человеку заниматься чем-то из вышеперечисленного?

Вот и я недоумеваю.

Подготовил Алексей Нилогов

428

ВАСИЛИЙ КУЗНЕЦОВ. 'Концептуальный переводчик': подступы к программе¹

Василий Юрьевич Кузнецов (род. 1968) - современный русский философ. Кандидат философских наук, доцент кафедры онтологии и теории познания философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. 'Кузнецов представил в новом ключе проблему единства мира и связал её с единством культуры: мир - самое, наверное, неопределённо-неопределимое и в то же время всеобъемлюще-самоочевидное, охватывающее не только всё мыслимое, но и всё немыслимое - в своём единстве отображается разве лишь всей целостностью культуры как универсума смыслов, предзаданных любому усмотрению и полаганию. Разрабатывает способы различения классических и неклассических стратегий философствования, концептуальные принципы построения мультимедиальных средств синтетических и междисциплинарных исследований, проблему целостности космоантропосоциотехнонатурного комплекса, философские основания образования и методологии преподавания философии, а также философию фантастики'².

¹ Текст опубликован на сайте www.censura.ru в 2006 году: http://www.censura.ru/arti-cles/communicator.htm.

² Алексеев П. В. Философы России XIX-ХХ столетий. Биографии, идеи, труды. - М., 2002. - С. 510.

429

[-->00]

00. Начало

Начинать можно с чего угодно - это абсолютно неважно [-->01.6]. Если начинаем с чего-то одного, обязательно цепляемся за что-то другое. Значит, нужно обратить внимание на само это сцепление [->04]. Неустранимость сцеплённости раскрывает универсальную связность проблематики и любой предметности [->09.3], вязкость философских вопросов [-->01.5].

Почему мы хотим называть философией [->01] то, чем мы занимаемся? Тихая и незаметная, мягкая и гибкая, мысль, возникающая каждый раз заново и делающая каждый свой шаг [->01.4] всегда как первый [->00] (последующие шаги - технические следствия, промышленное производство), совершенно не обязательно должна именовать себя 'ФилософияR', хотя именно в философии принято было постоянно отказываться от привычного и обычного способа мысли и действия или, по крайней мере, подвергать его критическому переосмыслению. Ибо здесь важнее движение обнаружения и преодоления неявных предпосылок, установок и допущений, выявление неодолимостей [->09.1] и принятие этого вызова [-->02], нежели соблюдение ритуалов ради них самих или в силу отсутствия очевидной альтернативы.

01. Что такое философия?

Философия - странная штука, она постоянно трансформируется и мутирует, отказывается от самой себя, чтобы затем опять к себе вернуться [->01.5], распадается на различные течения, которые затем снова сливаются и переплетаются, сходятся и расходятся. Непрерывный динамичный процесс.

Если у нас есть всезнание или откровение, нам не нужна философия. Если же нет - тогда нет и абсолютных точек опоры [-->09].

01.1. Философия как проект

Крупнейшие философские концепции представляют собой более или менее разработанный замысел, расчерченный проект - неважно даже, реализуемый или нет. В любом случае он остаётся нереализованным. Для философии выполнение (производство, тиражирование) неважно и неинтересно (этим занимаются другие доминионы культуры). В той степени, в какой мы вообще различаем одно от другого - проектирование от строительства, слово от дела. Ведь проект должен быть всё-таки создан,

430

а слово может стать делом. Следовательно, и создавать надо [->02.1] проективную философию.

01.2. Философия как оператор

Если философия предпринимает рефлексию предельных оснований всей культуры, претендует на критическое рассмотрение всего разнообразия мира в целом, то тем же самым жестом, обеспечивающим её универсальность, она обрекает себя также вникать и в специфику каждой отдельной культурной формы, каждой сферы и области мира. Философия пускает побеги: наряду с философией науки появляются отдельно философия математики, философия физики и философия биологии, а наряду с философией природы и философией культуры - ещё и философия истории, философия права, философия искусства и т. д., и т. п.

Поэтому философию - в аспекте её бесконечных областей приложения, причём потенциально порождающих не только отдельные направления, но и целые дисциплины - уместно рассматривать в качестве оператора: 'философия X' или даже 'философия ()', где в качестве переменной-аргумента может выступать всё, что угодно. Другое дело, что простой подстановки, образующей голый лозунг или манифест, будет, само собой разумеется, совершенно недостаточно - для формирования исследовательской программы потребуется более или менее разработанный и рефлексивно выписанный проект [->01.1]. Так реализуется один из способов взаимодействия различных культурных доминионов [->06] - отображаясь [->08.1] один на/в другой, оба видоизменяются и тем самым получают возможность распространяться, выполняя свои программы на всё новом материале. Таковы, например, философия образования [->07.3] и философия фантастики [->07.1].

01.3. Философия как конфигуратор

Тематизация неосознаваемого и проблематизация очевидного - главная задача философии. Если у нас уже есть принятые правила, то надо по ним играть - но тогда уже мы никогда не выйдем за их рамки, хотя и будем порождать всё новые и новые партии (таковы тривиальная или изощрённая комбинаторика логики, где эволюция исследовательской дисциплины совсем не следует правилам логических исчислений). Если правил нет или мы готовы отказаться от имеющихся, то тут и появляется философия, предлагающая правила для игры без правил, правила для выбора или предпочтения правил за рамками правил, правила для нарушения правил и т. д. Изящным жестом развеяния иллюзий философия создаёт новые иллюзии, жест разоблачения метафор порождает иные метафоры.

431

447

методы и процедуры. Они устраняли проблему вместо того, чтобы её решать.

09. Границы и пределы

В постклассике уже отсутствуют беспредпосылочные [->09.2] (по)знания, высказывания и позиции (включая само это утверждение). И даже противоречие в некоторых положениях может оказаться мнимым, фиксируя разные части замкнутой траектории, подобно тому как мы, кажется, видим две стороны односторонней поверхности Мёбиуса.

09.1. Неодолимости

Условия возможности осмысленного говорения неизбежно ограничивают нас - хотя бы в той степени, в какой мы не собираемся отказываться от смысла и/или претендовать на молчание. Заявка на всеохватность предполагает отсутствие изнанки (другой стороны просто нет) и лишает нас возможности оттолкнуться от чего-то другого.

09.2. Предпосылки и основания

В силу отсутствия абсолютов, на которые всегда можно опереться, приходится очень осторожно подходить к критическому рассмотрению и переосмыслению собственных точек опоры - хотя бы потому, что страшно их потерять. Как можно рубить сук, на котором сидишь, или вытаскивать из-под себя ковёр?

09.3. Сцепленность проблематики

Выбор [->02.1] между рациональным и иррациональным не может не быть иррациональным, равно как предпочтение дискурса внедискурсивному не может быть дискурсивным - ибо ни рацио, ни дискурс просто не могут действовать за своими собственными пределами. Поэтому приходится делать добро из зла, а точности достигать неточными средствами (действенность такого подхода демонстрирует, например, Интернет). Наши достоинства суть продолжение наших же недостатков, как и наоборот, впрочем.

Подготовил Алексей Нилогов

448

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)¹

Юрий Витальевич Мамлеев (род. 1931) - современный русский драматург, писатель, поэт, философ. С 1974 года в эмиграции (США, Франция). В романах 'Московский гамбит' (М., 1993), 'Шатуны' (М., 1993) - быт городской интеллигенции, религиозно-философские искания, интерес к глубинным началам человеческой природы. В рассказах - гротеск, чёрный юмор, сюрреализм. Книги: 'Утопи мою голову' (М., 1990), 'Голос из Ничто' (М., 1991), 'Блуждающее время' (СПб., 2001), 'Россия Вечная' (М., 2002), 'Мир и хохот' (М., 2003), 'Другой' (М., 2006), 'Судьба Бытия. За пределами индуизма и буддизма' (М., 2006). Член Союза писателей, русского и французского ПЕН-клуба. В СССР не печатался, его произведения распространялись в самиздате. Издавался на английском, французском и других европейских языках. С 1989 года начинает публиковаться на родине. В 1991 году вернулся в Россию. Лидер 'метафизического реализма'.

Философия

- Философия, даже самая самобытная и необычная, как, например, ваша, не создаётся на пустом месте. К какой философской традиции вы себя относите?

- К ведантийской. Веданта является высшей концентрацией индийской мысли, она изучается на Западе и считается одним из величай-

¹ С сокращениями автоинтервью опубликовано в газете 'Литературная Россия': 1) ? 26 от 30.06.2006 под названием 'Россия Вечная': http://www.litrossia.ru/ article.php?article=529; 2) ? 04 от 26.01.2007 под названием 'Соскальзывание в бездну': http://www.litrossia.ru/article.php?article=1122.

449

ших достижений человеческого духа. Я как индолог преподавал индийскую философию, включая Веданту, в 1990-х годах в МГУ имени М. В. Ломоносова на философском факультете, в магистратуре. Следует отметить, что Веданта, не являясь, конечно, религиозной системой, не относится также и к рационалистической философии западного образца. Веданта представляет собой ту великую сферу, которую Рене Генон обозначил как чистую метафизику. Особенность этой метафизической философии, к которой, собственно, относится вся так называемая восточная мудрость, заключается в том, что она опирается и вытекает из огромного океана знаний и духовного опыта, которые накопила Индия за все тысячелетия своего бытия. В основе её лежит, как считал Рене Генон, некая Вечная Традиция, в разной форме проявляющая себя и в других духовных течениях. С моей точки зрения, такая Вечная Традиция не может быть чем-то застывшим, ибо совершенно очевидно, что она далеко не вся проявлена в человеческом духовном опыте. Она может расширяться по мере раскрытия или манифестации в человеческом разуме.

- Какие основные ваши философские работы и о чём они?

- Главные работы - 'Судьба Бытия'¹, 'За пределами индуизма и буддизма'² и 'Россия Вечная'³, а также 'Невидимый град Китеж' (совместно с Т. М. Горичевой).

Начнём с 'Судьбы Бытия'. Основной мотив 'Судьбы Бытия' (кроме главы 'Последняя Доктрина') - самопознание; точнее, речь идёт о познании бессмертного, вечного, неуничтожимого начала в человеке, называемого в 'Судьбе Бытия' 'Высшим Я'. Это Высшее Я следует отличать от 'Эго', временного 'я' в человеке, с которым он обычно себя отождествляет, говоря 'я - инженер', 'я - имярек', 'я - учитель', 'я - человек'.

Высшее Я, таким образом, выходит за пределы человеческого бытия. Понятно, что Высшее Я - понятие чисто метафизическое, не имеющее никакого отношения к психологической реальности, характеру человека и его индивидуальности, так как всё это относится только к ограниченному временному существованию. Высшее Я - это чистое, свободное от всех ограниченных определений 'Я'.

Высшее Я, таким образом, является абсолютным субъектом, неуничтожимой реальностью, в скрытом виде присутствующей в каждом человеке. Цель бытия состоит в реализации этого 'Я' и отождествлении себя с

¹ Впервые издано в журнале 'Вопросы философии' (? 10, 11 за 1993 год); впоследствии опубликовано в сборнике 'Unio Mistica' (M, 1997); в книге 'Судьба Бытия. За пределами индуизма и буддизма' (М., 2006).

² 'Судьба Бытия. За пределами индуизма и буддизма'. - М., 2006.

³ 'Россия Вечная'. - М., 2002.

450

462

Таким образом, для такой литературы характерно постоянное 'соскальзывание в бездну'. Это может выражаться в поведении героев, наконец, в характере самого текста.

Подводя итоги, надо подчеркнуть, что второй важнейшей чертой моей литературы является наличие так называемой второй реальности, которая существует параллельно первой, обычной. Мои герои живут как в первой, так и во второй реальности, последняя из которых для многих из них становится наиболее грозной и главной. Иногда она сплетается с первой, образуя единый поток чуть-чуть 'сверхъестественной' жизни.

Но в конце концов должна победить новая, безграничная жизнь.

Подготовил Алексей Нилогов

463

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Страна господ¹

В течение тысячелетий философы, политические мыслители задавались вопросом: кто достоин управлять, кто достоин иметь власть? Давались разные ответы. Ну, например, достоин тот, кто самый знатный, чей род состоял из лучших людей. Да, это, конечно, страховка, что и дальше будут лучшие получаться, но управляет-то конкретный человек, а не умерший уже род, тогда как единичный представитель рода может быть и дегенератом. Или другой ответ: управлять должен богатый. Ведь на него и так все работают. Но оказывалось, что богач заложник своего богатства, он склонен откупаться в случае нападения завоевателей, и в споре между златом и мечом выигрывал меч. Тогда, может быть, управлять должен самый сильный, тот, который с мечом? Да, но... оказывалось, мягко говоря, что в здоровом теле не всегда самый здоровый дух, то есть разум, а управление без разума, тем более при избытке силы - это тирания. Тогда, может быть, самый мудрый? Но у него может не хватить воли и твёрдости в случае чего, да даже если они и есть, советы и действия мудреца трудно объяснить массам, им всё время кажется, что происходит что-то непостижимое их умом, ведь мудрец видит на десять шагов вперёд, а они на один. А раз непонятно, то такое управление тоже своего рода - деспотизм. Тогда, может, править должен тот, кто умеет нравиться толпе, кто умеет объ-

¹ В нескольких частях текст публиковался в интернетовском 'Русском журнале'-от 28.04.2007 http://www.russ.ru/politics/lyudi/strana_gospod, от 04.05.2007 http://www.rass.ru/pohtics/lyudi/strana_gospod_chast_2 , а также в книге 'Суверенитет духа' (М 2007 -С 55-104)

464

яснять свои действия, кто сам умеет слышать, что хочет народ, и выражать его интересы? Да, но мнение народа переменчиво, и как часто народ хочет того, что ему же вредно. Народ, как маленький ребёнок, может хотеть потрогать огонь, не подозревая, что обожжётся. Иногда для пользы народа надо идти против народа, как врач, делая операцию, делает больному больно, но для его же здоровья. Дискуссии нет конца.

Различные философы выдвигали различные теории власти и идеалы, пока, наконец, великий Г. В. Ф. Гегель не сказал, что философия не должна довольствоваться творением пустых идеалов и мечтаний. Если философы изучают сущность всего сущего, то уж наверняка эта сущность не настолько бессильна, чтобы просто витать где-то в воздухе и никак не мочь воплотиться в действительность. Идея не есть простое благое пожелание или требование 'как должно всему быть', идея есть сущность, а сущность себя являет! Следовательно, если мы хотим, например, найти сущность власти, то мы не должны городить какие-то химерические идеальные общества, утопии, теории, в которых все счастливы, а потом сравнивать действительность с этими утопиями и брюзжать, что такая-сякая действительность теориям, видите ли, не соответствует. Если мы хотим найти сущность власти, мы должны посмотреть: а кто и как действительно господствует и получает власть? Кто это делает и почему? Что оказывается решающим, какое качество помогает? Найдя это, мы найдём и сущность господства, кто имеет это искомое качество, тот и должен быть господином.

И вот представим себе, говорит Гегель, двух свободных людей, чьи интересы пересеклись по поводу завладения какой-то вещью или кто, может быть, по какому-либо вопросу имеет разное мнение. Кто настоит на своём, а кто уступит? Самый богатый, самый умный, самый сильный, самый знатный? Нет, тот, кто готов идти до конца, кто готов отдать жизнь, тот, кто за своё убеждение или амбицию готов пойти на смерть, тот, кто ценит свою волю выше жизни, тот, кто, может быть, даже и умрёт, но умрёт свободным, то есть самостным, желающим, чтобы верх взяла его воля. В конце концов, что такое свобода, если не демонстрация независимости духа от тела и возможность при необходимости этим телом пожертвовать? Так кто же властвует и достоин властвовать? Ответ таков: самый брутальный, тот, кто готов рисковать, кто готов играть на самую большую ставку в игре, кто играет со смертью. Он, играющий со смертью, неуязвим, потому что его невозможно напугать. Считается, что нет ничего страшнее смерти, но её-то он и не боится. Кто становится рабом? Тот, кто говорит 'я пас', тот, кто не готов поднять ставку до уровня игры на жизнь, кто считает, что жизнь дороже, чем та или иная вещь, за которую идёт спор, или то или иное убеждение. Проигрывает тот, кто, в конце концов, считает, что жизнь дороже воли, самости, той или иной собственной амбиции. Кто считает, что лучше уступить, что не стоит убеждение или вещь того,

465

486

После окончания европейских демократий и социализмов с коммунизмами.

Сравнив две позиции - Гегеля и Ницше - по разным вопросам, касающимся власти, современности, истории, мы не можем не обнаружить некую неувязку. Она касается России и марксизма.

С точки зрения и Гегеля, и Ницше, а в первых пунктах они согласны друг с другом, Россия - страна, состоящая из господ. В самом деле, государственность её идёт от викингов, которые по профессии были воинами. Как ни одна другая страна мира, Россия чаще всего отстаивала свой суверенитет в смертельных поединках. Даже период монгольского ига (хотя многие учёные склонны называть это скорее геополитическим союзом, так как Орда развивала коммуникации, защищала границы, в то же время не уничтожала Церковь, государственную княжескую власть, в пересчёте на нынешние деньги и дань-то была смешной - два доллара с человека в год) можно трактовать как период юношества России, когда учение и подчинение (без слома) полезно будущему господину. Тяжёлые условия северной жизни, частый голод и холод воспитывали тех, кто постепенно через работу овладевал предметом и становился господином. Отсюда постоянные пассионарные толчки, колонизация земель, вольнолюбивое казачество, бунты и пр. Одним словом, если прав Гегель и путь к господству лежит через рабство, то Россия была бы идеальная страна, в которой первой должен был бы произойти переход к 'современному государству', - опять же в трактовке Гегеля. Государству атомарных самодостаточных господ, свободных граждан. Однако этого не произошло. Она так и осталась страной социальной, то есть страной, в которой господа и рабы завязаны друг на друга. С другой стороны, если прав Ницше и именно русские сохранили в себе феодализм и свойственную ему аристократичность и первозданную дикость, то гниющая Европа должна была бы стать добычей славян. А Россия впала в коммунизм, что наверняка бы разочаровало Ницше, доживи он до этого момента. С другой стороны, очень большой вопрос: тот ли марксизм, который реализовывался в СССР, критиковал Ницше? Похожи ли герои Второй мировой, идущие на смерть, на 'рабов'? Нет. Да и эмансипаторский пафос и международная политика СССР по освобождению рабов есть чисто 'господская' политика. А мирный атом и первый спутник? Это духовное лидерство в мире, которое никак не может осуществлять народ-раб. Одним словом, в лице СССР мы имеем феномен, который никак не вписывается в рамки метафизики Гегеля и Ницше. Поразительно же ещё и вот что: Россия не только обманула ожидания и теории двух великих философов, но также и выиграла две войны. Одну у Наполеона, которого Гегель считал воплощением и идеалом своей философии, другую у Гитлера, который, как ни крути, был довольно ярким воплощением ницшеанской воли-к-власти и таким же, как Ницше, ненавистником коммунизма.

487

Вот уж поистине: Россию 'аршином общим не измерить' (Тютчев). Нет, какие-то феномены, безусловно, и Гегель, и Ницше объясняют. С истинами (а их теории - это истины) всегда так. Можно сказать, что человек - это 'двуногое и беспёрое существо'. Это будет истина. Можно сказать, что человек - 'единственный примат, имеющий мочку уха'. Это тоже истина, и она верна. Но ни то ни другое не схватывает сути. Что-то очень важное пропускается этими теориями. В таких случаях феноменология предписывает взять сам исключительный феномен за основу и развивать соответствующую теорию из него самого. Возможно, тогда через российский опыт можно будет объяснить не только собственную историю, но и историю других стран.

Подготовил Алексей Нилогов

488

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия антиязыка

Игорю Игоревичу Бобыреву

Никто не может быть субъектом языка. Потому что никого из нас ещё не было, а он уже был. И ждал. Никто не минует его. Язык, как разбойник, поджидает каждого. И либо ты сумеешь создать свой язык, либо тебя ждут готовые значения и смыслы. Следы миллионов в языке. Но если ты создаёшь свой язык, то ты создаёшь барьер пониманию. И ты выходишь из модуса забвения. Естественно, что люди понимают друг друга. Потому что никто не имеет своего языка. И поэтому непонятно, как возникает непонимание у безъязыких. Удивительно, что иногда кого-то ещё нельзя понять.

Ф. И. Гиренок.

Философский манифест

археоавангарда

Человеческий рок. Но больше - рот, шмыгающий аппетитом голодовки, - рот, перемалывающий всеядность в привычку всеядной голодовки, - в диету поста, отзывающийся в желудке пиршеством голодовки, - пиршеством дурного вкуса голодовки, - рот, из которого высунут язык с врождённой автореферентностью говорить о самом себе до собственно языковой автореферентности, - до возможности метаязыка, - язык изо рта и представляет собой собственно естественный метаязык, - язык, физиологически приправленный, - язык, насиженный на типуне, - рот, обсиженный вокруг языка, способного вдохнуть в рот настоящий человеческий голос, - голос человеческого одиночества в языке, - в языке, ог-

489

раниченном миром ('Границы моего мира означают границы моего языка'), - в языке, рассчитывающем только на себя, - голос человеческого сообщничества с одиночеством, - голос одинокого языка, сожительствующего с человеком на иждивении мира, - язык, нашпигованный всеядовостью, - змеями, которым прописано переливание яда, - язык, рассказывающий о человеческом одиночестве на языке различий, - язык, отличающий человека от его же одиночества, - язык, отличающий одиночество от одиночества человека, - язык, присваивающий человека вопреки его одиночеству в мире, - язык, сохраняющий о человеке память его одиночества в мире, - рот, приспособленный под язык, на котором рот впервые узнаёт о своём одиночестве, - о своём резонёрстве резонатора, и только, - рот, выродившийся в человеческий язык, - в типун бытия, - рот, зажевавший в себе слишком много противоядий, - рот, проглотивший слишком много типунов, - аппетит на языковой типун, нагулянный из-за языковой всеядности в языке в язык же, - типун, проросший в человеческий язык в виде бритвы Оккама, которая колется всякий раз, когда соприкасаешься с новым словом, - типун, переросший человеческий язык в языковую автореферентность, - в неспособность языка быть тождественным самому себе, - в симуляцию языка, заключающуюся в постоянной нехватке новых значений, - в игнорировании языководства - в целом, а слововодства - в частности, - в провторении готовых слов, лишь переодетых в новые одежды, - слов, больше напоминающих манекенов, переодеваемых в новые одежды, а не живых людей, меняющих свои гардеробы по внутреннему лексикографическому чутью, - слов, синтаксически, а не морфемно, скомбинированных, - слов, скооперированных не по лексикографическим интересам, а по интересам комбинаторики языка, нагнетающей автореферентность языка без увеличения автореферентности бытия, - то, с чего начинается мысль, выдаёт в ней затемнение деструктивной этимологии тех слов, на которых формулируется мысль, - философствовать без эрекции сомнения, - без эрекции полового члена, сомневающего философию в оргазмическое переживание истины, - сомлевающей философию в оргиастическое вживание в истину, - в торопящуюся оргазменность, которая может быть сродни только удержанию истины, - сродни удержанию истины оргазма, - сродни удержанию истины в оргазме - в момент пика оргазма, - в физиологическую невозможность удержания истины оргазма, - в физиологическую невозможность удержания истины в оргазме, - истины об оргазме в оргазме, - Бодрийяр, - 'Мы - культура поспешной эякуляции', - 'Мы - культура спермной закваски', - 'Мы - культура акцента при оргазме', - 'Мы - культура акцента истины', - чем воздержаннее - тем поспешнее оргазм, - акцент истины - несвоевременное вопрошание об истине, всегда завершающееся несвоевременным ответом, - ответом, ещё больше отвлекающим истину от приманки вопроса, - ещё больше

490

502

язычной философемы или философии, - немимикрабельный - не поддающийся мимикрии, - в философский миметизм (миметизм - вид мимикрии, выражающийся в сходстве внешнего вида или поведения неядовитого или съедобного животного с животным другого вида, ядовитым, несъедобным, или иным образом защищённым от врагов), - из накладных философских масок - от лица всех философов, - в образе среднестатистического философа, после которого философия больше не удивляет, а лишь развлекает, - забиячит, - рассеивает внимание, - тешит философское самолюбие, - врезается в беспамятство, - в ностальгию забвения, - в Ноев ковчег философии, который с лихвой перебалластит Периодическую таблицу (систему) возможных философий имени Р. Штейнера, - насильно лишает философской девственности, - растлевает философофилией, - в философофила, - философоманией, - в философомана, - философогогией, - в философогога, - в философских альфонсов, живущих на содержании у мудрости, - на иждивении сомнения, - на дармовщинку смысла, - на задворках адюльтера истины, - сродни философскому сутенёрству (Гиренок как философский сутенёр), признающему философию исключительно в роли любовницы, - предрассудочной проститутки, совращающей философских простачков в философских новичков, - философу на выданье, - философу-бесприданнику, - философу прописного аморализма, - философскому эрузитству (Гиренок как философский эрузит), - 'На безрыбье современной русской философии и Гиренок философ' (русская философская пословица).

Примечания

¹ Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический Проект, 2000. - 496 с. - ('Концепция').

² Ницше Ф. Избранные произведения / Сост., авт. вступ. ст. К. А. Свасьян. - М.: Просвещение, 1993. - 574 с.

³ Руднев В. П. Диалог с безумием. - М.: Аграф, 2005. - 320 с.

503

ДМИТРИЙ ПРИГОВ. Зоны выживания в культуре

Дмитрий Александрович Пригов (род. 1940) - современный русский поэт-концептуалист, художник-график, арт-критик, философ. Один из лидеров русского 'неофициального искусства'. Автор более десятка поэтических сборников, среди которых - 'Слёзы геральдической души' (М., 1990), 'Пятьдесят капелек крови' (М., 1993), 'Явление стиха после его смерти' (М., 1995), 'Запредельные любовники' (М., 1995), 'Сборник предуведомлений к разнообразным вещам' (М., 1995), 'Дмитрий Александрович Пригов. Собрание стихов, в двух томах' (Вена, 1997), 'Написанное с 1975 по 1989' (М., 1997), 'Советские тексты' (М., 1997), 'Евгений Онегин' (М., 1998), 'Исчисления и установления. Стратификационные и конвертационные тексты' (М., 2001), а также прозаических - 'Живите в Москве. Рукопись на правах романа' (М., 2000), 'Только моя Япония' (М., 2001). Лауреат Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера. Член Союза художников СССР, участник московского Клуба Авангардистов (КЛАВА). Является, наряду с Ильёй Кабаковым, Всеволодом Некрасовым, Львом Рубинштейном, Франциско Инфантэ, Владимиром Сорокиным, одним из основателей и идеологов русского концептуального искусства, или московского романтического концептуализма (как в его литературном, так и в изобразительном ответвлениях). Концептуализм - направление в искусстве, придающее приоритетное значение не качеству исполнения произведения, а смысловой оснащённости и новизне его концепции, или концепта.

Я не буду, вернее, не смогу сказать здесь что-либо иное, чем то, что говорю всегда и повсеместно, уж извините. Да и кто бы похвастался иным? Надеюсь, что немногие в этой аудитории что-либо слыхали или читали из мной написанного по данному поводу. К тому же, как мне представляется, произносимое и артикулируемое таким образом подле-

504

жит изменению разве что на длительном промежутке времени, превышающем если не длительность конкретного человеческого пребывания на этой земле, то уж, во всяком случае, длительность культурного поколения, которое нынче достигло продолжительности примерно в 10 лет. То есть, для краткого пояснения, если в старые времена (не углубляясь в самые дремучие древности) культурное поколение могло покрывать три биологических, когда к последнему идеалы дедов приходили уже в качестве почти небесных истин, то к концу XIX века культурное поколение совпало с биологическим. Стало как бы необсуждаемой нормой, что каждое новое поколение приходило в мир с новой идеей. В наше же время культурное поколение перестало совпадать, полностью разошлось с биологическим, укорачиваясь, сокращаясь, наподобие шагреневой кожи. И если раньше сквозь почти незыблемые идеи и идеалы текли поколения людей, то ныне, наоборот, человек за свою жизнь проносится сквозь многочисленные модусы стремительно меняющегося мира. Соответственно, мобильность стала почти необходимым качеством выживания в пределах мегаполисных культур и в качестве культурной вменяемости стала если не основным, то неотъемлемым качеством артистического профессионализма. Но это мы забежали несколько вперёд.

Так вот, перед всеми и повсюду всегда стоит простая проблема выживания: как биологического, так и социального. Ну а у художника, существа лукавого, амбициозного и не чуждого властных претензий, всё это, естественно, обретает своеобразный облик и стратегию.

Другое дело, как понимать это самое выживание.

Как правило, по итогам долгой жизни в искусстве подсчитывается баланс некоего уровня реализации культурных амбиций, финансовой обеспеченности существования и всё ещё продолжающейся искренней заинтересованности в своей творческой деятельности. То есть, условно говоря, подобный подсчёт можно было бы сравнить, скажем, со способом существования в пределах американских университетов, где результат определяется по сумме баллов. И если ты, скажем, выдающийся пловец, то всё равно невозможно заработать все требуемые аттестационные баллы одним твоим плаванием - по всем остальным необходимым позициям должны быть результаты не ниже критериального уровня. Так и в нашем случае с итогом художнической жизни. Хотя, конечно, известны перверсивные случаи, когда всем жертвовали ради славы, ради денег или гибли во имя некоего невыразимого высокого идеала. Но мы не об этом.

Рассматривая названные позиции в пределах как бы экзаменации художнического существования, попробуем разобрать их в отдельности.

Первое - так что же может предоставить ныне поэтическое служение для реализации культурных амбиций служителям словесности? Буду изъясняться более-менее сухим языком как бы некой социальной квазинауки, вполне неподспудным мне как литератору, но и простительным в

505

512

медийной (последняя при внимательном рассмотрении является всё-таки редукцией первых, хотя и обладает некой самостоятельностью в пределах нами рассматриваемых стратегий). И, естественно, эта стратегия, при всех оговорках, личных творческих особенностях и отрефлексированности позиции автора, в результате работает на стабилизацию, укрепление и узаконивание нынешней ситуации. Плохо? Хорошо? Каждый сам решает для себя.

Вторая стратегия рассчитана на весьма длительный процесс с сомнительными гарантиями успеха - мы говорим отнюдь не о духовно-исповедальной стороне творчества и культурной деятельности, которая вообще не оперирует понятиями больших социокультурных стратегий, и не о тех редких случаях узкокружковой замкнутости со своими культовыми фигурами. Так вот, она ориентирована если не на создание, то на способствование возникновению сферы гражданской и интеллектуальной активности - гражданского общества, левой мысли, влиятельной академической и университетской среды. Причём проблема именно в их комплексности, параллельном зарождении и развитии, так как левое движение без гражданского общества и академической среды моментально вырождается в террористические и инсургентские группы и движения. А в случае победы мы имеем результатом какую-нибудь Кампучию. Академическая же среда без двух остальных легко становится простым придатком финансово-политических групп. Гражданские же институции без двух составляющих имеют тенденцию приобретать черту государственно-корпоративных образований.

Почти уже осуществлённой задачей этой власти является концентрация всей политической власти, отдавшей в пользование обществу небольшие площадочки всяких клубов по интересам, всевозможные наиавангарднейшие художественные (просто невозможные бы при советской власти) малопосещаемые проекты и немногочисленные социально-радикальные образования. В пределах небольшой олигархической группы собран и весь основной капитал, оставляя прочему бизнесу с некритериальным для неё годовым оборотом (ну, не знаю, я же не экономист какой-нибудь - может, в 500 тысяч долларов) разбираться самим между собой, мелкими властями и всякими претендующими на него самостоятельными криминальными группами. Аналогичным образом и все средства массовой информации, покрывающие, скажем, группы населения числом не более одной-двух тысячи человек пока власти не волнуют. Причём надо заметить существенное отличие нынешней власти от власти тоталитарной, которую интересовал каждый отдельно взятый человек. В этом отношении её можно было бы назвать властью человеческой. Собственно, из всего вышеизложенного выходит, что зоной возможного выживания интеллектуалов и зарождения гражданского общества являются зоны среднего бизнеса и малых сообществ, совпадая с ними стратегически и идео-

513

логически в противостоянии претензий на тотальность крупного капитала и власти.

Ясное дело, что нигде интеллектуалы не вправе рассчитывать на миллионные тиражи, но в обществах с развитыми гражданскими институтами влияние их малотиражных высказываний вполне ощутимо и на уровне власти, и на уровне большого бизнеса.

Вспоминается, как в каком-то интервью Селинджер, спрошенный о его отличии от всемирно-гремевшего тогда Евтушенко, отвечал: 'Ему интересно, что думает о нём Брежнев. А американскому президенту интересно, что Селинджер думает о нём'.

Так вот мне представляется... На этом и завершим наш неверный и во многом некорректный экскурс как в сферу культурно-эстетических, так и социокультурных стратегий.

В общем, в итоге всего вышесказанного получается, как в том анекдоте:

'- Хочется на фортепьяно сыграть.

- Вот оно, играй.

- Да? А я его себе как-то по-другому представлял'.

Подготовил Алексей Нилогов

514

ВЛАДИМИР РОМАНОВ. Об устроении человека (в жанре исповеди научного работника, находящего утешение в методологии)¹

Владимир Николаевич Романов (род. 1947) - современный русский историк культуры, философ. Кандидат исторических наук, профессор РГГУ. Автор таких книг, как 'О композиции "Махабхараты". - Древняя Индия. Язык. Культура. Текст' (М., 1985), 'Историческое развитие культуры. Проблемы типологии' (М., 1991), 'Историческое развитие культуры. Психолого-типологический аспект' (М., 2003).

Научную работу принято начинать с историографии, изложение которой позволяет отдать должное предшественникам и одновременно помогает самоопределиться самому исследователю, то есть различить себя и соответственно свою позицию среди других позиций, точек зрения, мнений, подходов и т. п. Отступая сейчас от этой общепринятой практики, я испытываю чувство неловкости перед моими коллегами за формальное нарушение этой, помимо всего прочего, ещё и просто по-человечески добропорядочной традиции. Я вполне сознаю, чем обязан моим очным и

¹ Впервые текст опубликован в сборнике 'Три подхода к изучению культуры' (М., 1997). Первоначальное название - 'Исповедь научного работника, или Утешение методологией'.

515

заочным собеседникам и оппонентам, и единственным серьёзным оправданием для меня может служить лишь то обстоятельство, что в данном случае непосредственный спор я вынужден вести не с ними, а преимущественно с самим собой - с моими собственными пред-мнениями и предрасположенностями, за которые они никакой ответственности нести, естественно, не могут.

Случилось так, что неожиданно для меня самого и помимо моей воли в ходе эмпирического анализа ряда конкретных культур всё более сомнительными стали постепенно оказываться мои же собственные исходные и наиболее общие представления (о познании, мышлении, культуре и т. п.), которыми я оперировал вначале столь же уверенно, сколь, как понимаю сейчас, и неосмысленно. Постепенно ко мне стало приходить ощущение собственного незнания, что в конечном счёте привело к более предметному отношению к нему. Итогом этого изменения и являются предлагаемые ниже чрезвычайно пристрастные заметки, касающиеся устроения человеческой субъектности и ряда методологических принципов её гуманитарного исследования. Понятно, что в силу своей исключительной пристрастности они никак не могут претендовать на какую бы то ни было общезначимость и должны, скорее, рассматриваться просто как факт научной автобиографии. Хотелось бы только надеяться, что этот факт исповедального, в сущности, характера не сочтут за медицинский - за анамнез испорченного тягой к философствованию историка, ни с того ни с сего взявшегося за совершенно чуждое его глубоко эмпирической природе дело.

Начнём с самого начала, а именно с той фразы, которая, сколько себя помню научным работником, казалось, совершенно однозначно и недвусмысленно выражает суть моих занятий: 'Я познаю мир'. Переживалась она приблизительно так: 'Вот есть я, а вот противостоящий мне мир, и вот с этим-то миром я вступаю в особое, познавательное, отношение. Очевидно, что уже одна только словесная форма фразы (и точнее - навязываемое ею разбиение) провоцировала восприятие себя и мира в качестве двух изначально не пересекающихся данностей, из которых так или иначе, но ещё только предстояло собрать целостную структуру познавательного опыта. Тут же для описания этого события на ум спонтанно приходили другие, более отвлечённые, но с той же смысловой направленностью понятия: субъект, объект, отражение (активное, пассивное, опережающее) и т. п. А рука уверенно и без колебаний начинала выводить схемки типа: S -> О.

Человек философского склада ума (и тем более систематически изучавший историю философии), скорее всего, лишь посмеётся над наив-

516

ностью подобных построений, предельное основание и конечное оправдание которых являются целиком проблематичными. И я, наверное, тотчас же присоединился бы теперь к нему, если бы не помнил (причём совершенно точно), что никаких построений, собственно говоря, и не было вовсе, а было лишь смутное ощущение некоей опоры, вполне достаточное, однако, для того, чтобы мысль историка вообще могла состояться.

Подчёркиваю, до поры до времени неотрефлектированное отношение к познавательной ситуации ничуть не мешало моей практической научной работе. Однако постепенно ограничения, накладываемые им на понимание самого предмета истории культуры, становились для меня всё более различимыми. И это в свою очередь делало возможным и необходимым анализ моих собственных имплицитных познавательных предпосылок, оказывавшихся теперь абсолютно нетерпимыми для меня.

Так что же конкретно не терпелось теперь мной? Да, в сущности, всё, начиная с главного - с исходного субъектно-объектного разбиения, предопределяющего последующее осмысление познания преимущественно в качестве процесса установления, прокладывания связи между двумя этими изолированными и противостоящими друг другу данностями; причём не терпелось вне зависимости от всех возможных содержательных интерпретаций самой связи.

Насколько я могу судить, учитывая в первую очередь свой собственный опыт, необходимой предпосылкой переживания познания по типу S --> О является априорное редуцирование своего 'я' до некоторой идеальной сущности. При этом, какими бы потенциями эта сущность ни наделялась (способностью ли к рациональному мышлению или, положим, к так называемому духовному вживанию), неизменным остаётся одно - она всегда оказывается противо-положенной плоти, которой в любом случае можно пренебречь в силу её несущественности для познания.

И вот, избавляясь от тела и тем самым сразу же и бесповоротно изымая себя из окружающего меня мира, я заменительно конструирую из всегда имеющегося под рукой живого материала некое существующее само по себе познающее устройство. Теперь это уже действительно субъект, который для реализации своих (тех или иных по содержанию) потенций действительно должен вступать в соответствующую этим потенциям связь с миром, или, вернее сказать, даже не с миром, а с тем, что по необходимости остаётся от него в опыте, - с объектом, представляющим собой значимую для познающего конструкта выборку из прежде окружав-

517

шего человека мира¹. Иначе, то есть вне сконструированного таким образом события, 'экзистировать' мой лишенец просто не в состоянии в силу бестелесной его природы.

Но откуда же берётся у меня это неизбывное желание обойтись без тела? Что постоянно подпитывает и делает для меня актуальной стародавнюю и закреплённую всей европейской культурой традицию негативного к нему отношения? Повод к этому даёт, несомненно, сама организация теоретического познания. Одним из важнейших её моментов действительно является отвлечение от чувственно-телесного предметного мира и переход в сферу абстрактного мышления, с необходимостью представляющегося мне в интроспекции чисто вербальным. Здесь, в этой прикинувшейся словами субъективной реальности, я действительно приобретаю опыт отвлечённого (и соответственно - усечённого) 'экзистирования', постоянно прозрачного для меня благодаря своему вербальному виду. И теперь именно этот опыт (опыт, подчёркиваю, мой собственный, благоприобретённый и к тому же ценимый мной чрезвычайно высоко) я самым естественным и непроизвольным образом склонен проецировать на все виды человеческой деятельности. В результате частный и весьма специфический случай самосознающей и постоянно готовой дать о себе отчёт субъективной реальности приобретает для меня всеобщее значение. Опыт идеального 'экзистирования' может уже мниться как 'жизнь-по-преимуществу' и превращаться (по крайней мере, в тенденции) в универсальное мерило человечности и человеческого бытия как такового.

А вот это уже грозит бедой. Ведь мой жизненный опыт подсказывает мне, что недомыслие и гордыня всегда идут под руку, одна другое дополняя. И вот поэтому в чисто терапевтических целях я и предложил своему тело-лишённому двойнику провести своеобразный мысленный эксперимент: а что произойдёт с ним, если всё-таки вернуть мне моё собственное тело? Изменится ли сколько-нибудь существенным образом перспектива осмысления субъективности, если он всё-таки будет принимать во внимание мою, так сказать, родовую, умалишённую животную сущность и учи-

Если, положим, познающий субъект последовательно выстраивается за счёт отчуждения одной, условно говоря, исчисляюще-измеряющей способности, то от мира внутри научного опыта по необходимости остаётся лишь то, что принципиально исчислимо и измеримо. И, как говорит Локк, если уж найдено мерило, 'нам нет нужды смущаться тем, что некоторые вещи ускользают от нашего познания'. Когда же субъект конституируется как чисто духовное образование, наделённое способностью к вживанию, то всё, что не отвечает этой способности, попросту исчезает для него в опыте, и он изначально обречён вживаться в подобного же себе духовного конструкта, 'экзистирующего' исключительно в сфере так называемой духовной культуры.

Хотелось бы заметить, что я нисколько не ставлю под сомнение эвристическую ценность этих подходов и только пытаюсь выявить то общее, что в равной мере присуще им обоим, несмотря на всё их внешнее отличие и вроде бы даже противостояние.

518

тывать, что я не только существо разумное, но, по крайней мере, ещё и движущееся и как таковое принадлежу миру животных?

Надо сказать, что добиться от него согласия на проведение подобного эксперимента было делом нелёгким. Тут, очевидно, срабатывали естественные защитные механизмы моего бестелесного двойника, не могущего не отстаивать своих неотъемлемых прав на 'свободное экзистирование' в идеальном мире сознательных состояний, волений, целеполаганий и т. п. Любые ссылки на телесную интуицию по понятным причинам ничего не значили для него и сразу же отметались. И только авторитет научных работ А. А. Ухтомского, Н. А. Бернштейна и Дж. Гибсона смог в конце концов сдвинуть дело с мёртвой точки.

Итак, мысленный эксперимент моего двойника-лишенца. Я же теперь только подопытное животное - не рациональное (иррациональное), говорящее (молчащее), общественное (одинокое) и т. п., а просто способное к перемещению животное (по необходимости позвоночное и, прошу прощения за очевидную несообразность, млекопитающее).

Я, как и каждое существо этого класса, в силу специфики присущих моему телу кинематических цепей буду обладать своими вполне определёнными способностями для развёртывания двигательной активности. Но движение животного никогда не случается в нейтральном изотропном пространстве¹. Напротив, оно всегда имеет место в качественно определённом и топографически разнородном окружающем мире. Следовательно, говорить о возможностях тела в связи с движением имеет смысл только потому, что сам окружающий мир как совокупность доступных мест пребывания также таит в себе самые разнообразные возможности, причём разом для всех животных. Реализуя в данный момент и в данном месте выборку из всех возможных для меня движений, как и любое животное, реализую одновременно и выборку соответствующих возможностей, предоставляемых мне для этого окружающим меня миром.

В обобщённом и почти алгебраическом виде эта же мысль может быть выражена следующим образом: мир, окружающий животное А в месте X, не будет тождественным окружающему миру животного В в том же самом месте X, даже если различия между А и В касаются исключительно моторики. Это будут именно два различных мира, несмотря на аб-

¹ Абстракция однородного и изотропного пространства есть, вообще говоря, необходимый коррелят именно исчисляюще-измеряющего субъекта, графически представляемого чаще всего в виде Декартовой системы координат. И однородность, и изотропность фиксируют в данном случае условия осмысленного 'экзистирования' подобного субъекта. Оба эти признака, по сути дела, означают, что операция измерения возможна в любой точке, а сопоставление их результатов имеет в принципе смысл.

519

солютную топографическую идентичность предметной среды в месте X. И это уже будут два различных явления модальной реальности, в которой возможности, предоставляемые окружающим миром, сразу же представлены как возможности тела. Субъективный мир, возникающий на уровне моторно-топологических схем действий, это и есть мир обоюдно согласованных и соответственно вырожденных возможностей.

Если попытаться графически передать эту мысль, обозначив возможности вектором и сосредоточив преимущественное внимание на факте их координации, то получится приблизительно следующее:

Схемку эту можно рассматривать промежуточным итогом мысленного изолирующего эксперимента, поставленного моим бестелесным двойником. Нетрудно заметить, что она сразу же ставит под сомнение все его прежние претензии выдавать свою собственную реальность сознаваемых волений за субъективное как таковое. В то же время она формирует принципиально иную перспективу осмысления человеческой субъективности, высвечивая ряд новых существенных моментов.

Мы сошлись с ним на том, что исходным пунктом его дальнейших рассуждений должно бы стать то очевидное обстоятельство, что человек с самого рождения встроен (так или иначе) в окружающий его мир и что изначально мы имеем, следовательно, не две изолированные и предшествующие опыту данности, а именно субъектно-объектное единство со своей особой и всегда уникальной морфологией.

520

545

жанию выборку отношений, мысль только прикидывается прозрачной для нас, и именно в этой превращённой форме она входит в наше сознание, порождая как редукционистские иллюзии по поводу вербальности самого мышления, так и коррелирующие с ними представления бессознательного в качестве некоей особой и автономной сферы, дающей о себе знать лишь в 'иррациональных' проявлениях человеческой субъектности.

Перечитывая сейчас свои предварительные заметки по поводу методологии культурно-исторического исследования и возвращаясь к их заглавию, мне кажется, что исповедь моя (как исповедь субъекта научного познания, попытавшегося вернуть себе телесную плоть, сохранив при этом методологию в качестве своеобразного аналога человеческой совести) хотя бы отчасти, но всё-таки состоялась. Насколько было в моих силах, я стремился выявить свои собственные предвзятости и предрасположенности, определяющие и, стало быть, ограничивающие предметное поле в принципе возможных для меня научных исследований. Как бы ни разнились они далее своей предметной направленностью, все они будут теперь покоиться на одной-единственной методологической посылке, заставляющей видеть в любом актуальном тексте культуры событие, случившееся в её потенциальном тексте. С этой (осознанно ограниченной) точки зрения проблема реконструкции конкретного историко-культурного контекста, решаемая обычно посредством перечисления более или менее правдоподобных внешних 'факторов', как раз и будет сводиться к реконструкции всё того же содержательно определившегося потенциального текста, внутри которого стало возможным появление анализируемого. 'Но в чём же можно найти здесь утешение, если методология по определению ограничивает тебя?!' - воскликнет недоумевающий читатель, привыкший вслед за К. Юнгом прямо-таки вздрагивать при одном только слове 'установка', 'методология' и т. п.

'В смирении, - отвечу я, - перед фактом фундаментальной ограниченности самой человеческой природы и ещё в предчувствии того, что наиболее вероятной альтернативой утешающему 'утишению', скорее всего, окажется самонадеянная и высокомерная глупость, проистекающая из неразличения этой ограниченности'. Надо бы только добавить, что моё смирение никоим образом не связано с каким-либо пессимистическим настроем, поскольку никогда, видимо, не смогу отделаться от ощущения, что сознающая себя ограниченность вроде бы уже и не совсем является той всецело непроизвольной и ограниченной ограниченностью, какой она была прежде, когда мнила себя совершенно свободной хотя бы в собственных мыслях.

Подготовил Алексей Нилогов

546

НАТАН СОЛОДУХО. Понимание онтологического статуса небытия¹

Натан Моисеевич Солодухо (род. 1952) - современный русский философ небытия. Основные области философского исследования: онтология, метафизика, философские вопросы научного познания, методология, содержание общенаучного знания. Разработал общенаучный гомогенно-гетерогенный познавательный подход в познании, сравнимый со структурным или функциональным подходами; сформулировал основные принципы и положения интегративно-общенаучной области - гомогетерогеники. Исследовал вопросы методологии современной географии: проблему географической формы движения материи, выдвинул единую теорию географического поля, разработал геоситуационную концепцию (совместно с географами КРУ) и др. Сформулировал междисциплинарную концепцию 'Всеобщей экологии', объединяющую природную экологию, экологию человека, социальную экологию и экологию культуры на основе экологической философии. Выдвинул идею о существовании экологического архетипа, предшествующего экологическому сознанию. Предложил общенаучную концепцию ситуационного подхода в познании и обосновал её манифестом ситуационного движения. Разработал теорию 'философии небытия' согласно которой мир предстаёт как взаимосвязанное единство бытия и небытия; сформулировал основные законы и принципы этой теории; предложил и разносторонне аргументировал модель возникновения бытия из небытия (понимая последнее как онтологическую неопределённость), характеристики небытия как абсолюта, механизмы переходов небытие-бытие, бытие-небытие. Внедрил в учебный процесс 'проблему соотношения бытия-небытия' в качестве исходной философской проблемы.

¹ Впервые опубликовано: Солодухо Н. М. Понимание онтологического статуса небытия // Известия КГАСУ. - 2006. - ? 1(5).- С. 126-128.

547

Хотя небытие преследует нас по пятам, грозит нам разрушением и смертью, о небытии мы почти ничего не знаем. Существует мнение, что небытие скрыто от чувственного и интеллектуального взора.

Чем же замещается незнание небытия? Прежде всего религиозной верой и мифологией. Земное небытие трактуется как вечная загробная жизнь или как мифическое царство мёртвых - Аид. Философия и наука дают знание о бытии, при этом диапазон науки уже, но результаты её точнее. О небытии же, о ничто философия ещё пытается что-то говорить, а наука вообще молчит. Мартин Хайдеггер точно подметил: 'О Ничто наука ничего знать не хочет' [1: 16].

Европейская философская традиция, идущая от Парменида ('Есть бытие, а небытия вовсе нету' [2: 295]), отказывает небытию в онтологическом статусе, в лучшем случае - признаёт гносеологическую значимость категорий 'небытие' и 'ничто'. Сам же Парменид утверждал, что путь, направленный на познание небытия, знанья не даёт: 'Не допускай свою мысль к такому пути изысканья. Небытия ни познать... не сможешь, ни в слове выразить' [2: 295]. Но такая 'философия бытия' не даёт ответа на вопрос, откуда всё есть, откуда само бытие, из чего происходит реальное существование.

В отличие от этого 'философия небытия' пытается дать свой ответ на этот вопрос: мир бытия понимается как гигантская флуктуация в онтологически неопределённом океане небытия [3]. Другая версия: бытие возникает как результат собственного отрицания или аннигиляции небытия. Бытие есть самоуничтожение Ничто. Или: Бытие есть самоуничтожающееся Ничто. Но и обратно: самоуничтожение, аннигиляция бытия приводит к небытию, к ничто [4].

'Философия небытия' - это в целом новая для европейцев философская парадигма, восточной же культуре она более близка: индуистское великое растворение мира и его проявление - День и Ночь Брамы; беззвучные, невидимые, глубочайшие врата рождения мира - Дао у китайцев. 'Философия небытия' предлагает нетрадиционный взгляд на мир в целом, рисует непривычную картину мироздания. Она как философское учение кардинальным образом меняет устоявшееся мировоззрение, в котором центральное место занимает бытие и его проявления. Взамен такому миропониманию 'философия небытия' предлагает совсем иное - за исходный пункт, за точку мирового отсчёта она берёт не бытие, а его противоположность - небытие. Именно не бытие, как это считается в подавляющем большинстве философских систем, а небытие выступает основополагающей, исходной философской категорией в предлагаемом учении. В этом принципиальный отход от сложившейся в истории философии традиции. Даже в тех философских системах, где так или иначе использовались понятия небытия, не-сущего, ничто и т. п., они не являлись основополагающими, а служили дополнением, прибавлением, противополож-

548

551

мокрит. Оно есть везде, с другой, обратной, 'изнаночной' стороны бытия. Небытие - другой слой, незримо присутствующий за бытием, сопровождающий бытие. Если быть ещё более точным, то бытие - это даже не особый слой, который расположен 'за'. Небытие 'внутри' бытия, наполняет и пронизывает его. Это сущностное небытие имманентно бытию. Сущностное небытие обеспечивает возможность возникновения относительного небытия конкретных бытийных форм.

Бытие есть небытие прошлого и небытие будущего. Небытие - настоящее прошлого и будущее настоящего. Выход из небытия и вхождение в небытие: для каждого предмета возможен лишь один выход из небытия и одно вхождение в небытие. Это закон перехода небытие-бытие-небытие. В этом законе корень необратимости всех явлений. Из него вытекает однократность жизни каждого человека.

Таким образом, конкретные формы бытия имеют преходящий характер: всё, что имеет своё начало (а начало имеет всё), имеет и своё окончание. Всё из небытия приходит и в небытие уходит. Небытие есть в качестве отсутствия. Есть вполне реально, есть онтологически. Абсолютное небытие запредельно, потусторонне, трансцендентно (по отношению к бытию), относительное небытие присутствует в форме отсутствия в феноменологически наблюдаемом бытии.

Примечания

1. Хайдеггер М. Время и бытие. - М., 1993. - С. 16.

2. Парменид. О природе // Антология мировой философии. В 4 т. Т. 1. Философия древности и средневековья. Ч. 1. - М., 1969. - С. 295.

3. Солодухо Н. М. Небытийная основа Вселенной: флуктуационная концепция бытия // Космическое пространство в науке, философии и богословии: Материалы VII Международного семинара. - СПб., 1994. - С. 93-95.

4. Солодухо Н. М. Бытие и небытие как предельные основания мира // Вопросы философии. - М., 2001. - ? 6. - С. 176-184.

5. Солодухо Н. М. Философия небытия. - Казань, 2002.

6. Гегель Г. Наука логики // Соч. В 3 т. Т. 1. - М., 1970.

7. Чанышев А. Н. Трактат о небытии // Вопросы философии. - М., 1990. - ? 10. - С. 158-165.

8. Лурье С. Я. Демокрит: Тексты, перевод, исследования. - Л., 1970.

Подготовил Алексей Нилогов

552

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Аттрактив-анализ

Аттрактив-анализ (далее Аттран) - подход к анализу текста, разрабатываемый современным российским психологом и философом А. И. Сосландом.

Принято считать как нечто само собой разумеющееся, что 'нравиться читателю' - это удел художественного текста. Философ, психолог, филолог как будто не ставят перед собой задачу понравиться читателю, подобно тому, как это делает беллетрист. Он формирует или транслирует научные истины, ценность которых в их адекватности, научной обоснованности, валидности, практической сподручности и пр. По некоему умолчанию принято считать, что эти роды письма не ставят перед собой специально задачу привлечь читателя чем-то помимо содержательного аспекта. Тем не менее все прекрасно понимают, что помимо 'рационального' содержательного аспекта таких текстов в них есть и иной пласт. Это некая пафосная оболочка, порой неявная, порой очевидная. Требуется определённая аналитическая работа для реконструкции этого аспекта текстов. Если для беллетристики, вообще для 'искусства', аспекты привлекательности давно и подробно разработаны, то для научного дискурса такой вопрос чаще всего не прорабатывается.

Отличие Аттрана от психоаналитического подхода заключается в том, что психоанализ ориентирован преимущественно на интерперсональные отношения, в то время как мы - на нарративный репрезентант изменённых состояний сознания (ИСС). Он обозначается А. И. Сослан-

553

дом как гедонистически-трансгредиентный нарратив (ГТН) и представляет собой некое повествование, связанное как с ИСС, так и с иными состояниями, имеющими отношение к наслаждению, понимаемому в Аттране как социальный конструкт, а не как физиологическое состояние.

Аттран не ориентирован на банальную аттрактивистику, связанную с заурядными требованиями к 'качеству' научной литературы, логике построения текста, 'стилистическим достоинствам', 'ясности и экономности' в изложении и т. п.

Речь здесь идёт о двух разных повествовательных мирах, о нарративе, существующем в режиме принципа реальности (далее - НПР), и нарративе, существующем в режиме принципа удовольствия (далее ГТН). Это противопоставление отчасти проработано в психоаналитической традиции, где, как известно, принцип удовольствия и принцип реальности - основные регулирующие полюса психики. НПР, как известно, склонен репрессировать ГТН.

НПР повествует о пространстве жёстко регламентированного мира производства материальных ценностей, мира, где главное заключается в отказе от гедонистической ориентации, рационализации всех аспектов существования. В этом мире этический императив сужает наше жизненное пространство, подчиняет время жёсткому режиму. Персонажи в таком повествовательном режиме в значительной степени вынуждены отказаться от претензий на собственную неповторимость, автономию. В НПР тон задаётся производственной необходимостью, регламентом, принуждением, репрессией, напряжением, достижениями, рефлективностью, ответственностью, легитимностью. Особенно отчётливо эта картина мира представлена в протестантском мировосприятии, как его преподносит нам М. Вебер в своих исследованиях.

ГТН повествует о пространстве, существующем в значительной степени параллельно, порой вторгающемся в НПР, но ориентирующемся на собственный режим, собственные законы функционирования. Тон задаётся здесь гедонистической ориентацией, игрой, ИСС, нарциссической игрой.

Аттрактивность отслеживается здесь по текстам, принадлежащим вроде бы к пространству НПР, на самом деле несущим в себе признаки ГТН. Аттрактивность существует на границе между этими двумя мирами. Интересным является не столько ГТН сам по себе, но его пограничные области, смешанные состояния, анклавы на 'чужой' территории. Иначе говоря, литература, проходящая по ведомству науки, оказывается насыщенной элементами гедонистического порядка.

Аттрактивность, по замыслу А. И. Сосланда, ориентирована на тексты, принадлежащие вроде бы к пространству НПР, на самом деле несущие в себе множество признаков ГТН, и в этом самый важный теоретический сюжет Аттрана. Иначе говоря, речь идёт о том, что у текстов, созданных в

554

режиме принципа реальности, существует скрытый пласт, связанный с принципом удовольствия.

Контрамодус. ГТН всегда имеет в виду некое обстоятельство, которому себя противопоставляет. Растворяясь в наслаждениях, мы ни на миг не упускаем из виду того, в пику чему эти наслаждения себя преподносят. 'Вопреки чему, против чего, кому назло наслаждаемся?!' - этот вопрос встроен в самую сердцевину наслаждения, и ответ на него может прояснить очень многое в сущности ГТН.

Основной контрамодус есть обыденно-трудовое пространство существования, производящее нарративы принципа реальности (НПР), сформированные обстоятельствами долга, обязанностей, регламента, отчётности, контроля. Гедонистическое формируется как оппозиция всему этому делу посредством обесценивания НПР. Элементы НПР соответственно снабжаются характеристиками вроде 'банальное', 'скучное', 'пресное'.

Аллективность (от лат. allecto - приманивать, привлекать). Существует также привлекательность, связанная с НПР. Если аттрактивность связана с гедонистической ориентацией, то аллективность сформирована совсем иным, в значительной степени противоположным режимом.

Этот режим, как уже было сказано, определяемый напряжением, достижениями, рефлективностью, легитимностью, создаёт свои преимущества. Это преимущества утилитарного порядка, соображения 'пользы', 'валидности', 'надёжности' и пр.

Аттрактивистские аллюзии (далее - аттраллюзии) - это каналы, которые связывают два мира, находящихся 'по ту и по эту сторону принципа удовольствия'. Они означивают дистанцию по отношению к их коррелятам и репрезентируют концептуальные связи гуманитарного текста с теми или иными локусами ГТН. Аттраллюзии - это элементы дискурса, выводящие повествование за рамки рационально выстроенного, регламентированного порядка повседневной репрессивной реальности.

Пронативное. Один из аспектов Аттрана обозначен нами как пронативный (от лат. pronativus - связанный с рождением). Пронативная привлекательность объединяет в себе такие концепты, как ностальгия и идентичность, первичность и естественность. Этот концепт вводит нас в своеобразную ситуацию сравнительного анализа, где мы сравниваем разные тексты, формы жизни и прочее с точки зрения того, что в большей степени смотрится как 'родное'. Пронативные сравнения всегда в пользу естественного перед искусственным, подлинного перед наносным, детского перед чем-то позднейшим, древнего перед новым, исконного перед отчуждённым. Пронативная привлекательность лежит, помимо всего прочего, в основании почвеннического, консервативного дискурса, где мы легко можем встретить и аксиологически негативные коннотации, например ксенофобические.

555

Миракулоцентрический аспект. Эта аттраллюзия ориентирована на 'чудо' как социальный конструкт. 'Чудо' может быть рассмотрено как событие, противопоставляющее себя законам природы. Размах и значительность чуда наглядно можно оценить с помощью арифметической дроби. В числителе этой дроби - затраченное усилие (допустим, взмах волшебной палочки), в знаменателе соответственно - масштаб свершаемого события (допустим, землетрясение). Чем меньше знаменатель (чем слабее затраченное усилие) и чем больше числитель (размер деяния), тем больше сама дробь, тем больше соответственно чудо, с которым мы имеем дело.

Чудо формирует и определённую коммуникативную ситуацию вокруг себя. Чуду предшествует чаще всего состояние нехватки и ожидания. Вокруг чуда разыгрывается борьба веры и скепсиса.

Антиванитатизм - (от лат. vanitas - прозрачность, видимость, суета, бесплодность, праздная болтовня и т. д.) - это существующая в рамках различных дискурсивных стратегий тенденция к диагностике, развенчанию и преодолению всего 'суетного'.

'Суетное' в этих дискурсивных стратегиях противопоставляется 'сущностному', 'неподлинное' - 'подлинному', 'поверхностное' - 'глубокому', 'временное' - 'вечному'. Он легитимирует философский и религиозный дискурсы, оправдывая позицию философа и священника в структуре и пространстве общества.

Опулент-анализ. Метафора богатства применима и к текстам в рамках арифметической метафоры (разумеется, речь не о реальном исчислении текстовых 'богатств'). Экстенсивная часть опулент-анализа ориентирована на 'оперирование крупными текстовыми массивами'. Иначе говоря, речь идёт о тенденциях современной гуманитарной литературы обращаться к таким реалиям, как культура, миф, семиосфера, метанарратив, идеология и т. д. В свою очередь, интенсивная часть опулент-анализа ориентирована на аспекты внутреннего богатства текста, такие как информационная ёмкость, метафоры, дуальные (и иные квазиколичественные) структуры.

Бинарная аттраллюзия. Речь идёт о так называемом бинарном аффекте, то есть 'аффекте, развивающемся в двух противоположных направлениях'. Особое настроение игры связано как раз с тем, что разные эмоции - страх, радость, огорчение, тревога, надежда - переплетаются в одном клубке. Без этого клубка эмоций мы не испытывали бы никакого удовольствия от игры.

Антисуперэгойная аттраллюзия. История психотерапевтического дискурса, начиная с психоанализа, может быть представлена как история 'борьбы с Суперэго'. Влияние этой инстанции на развитие неврозов стало главной темой в психоанализе.

556

Пространственные аттраллюзии. Дилятационизм (от лат. dilatatio - расширение) - тенденция к расширению пространства, охватываемого концептуальным взором (в терминологии гуссерлевской феноменологии - жизненного мира, ограниченного 'горизонтом').

Виды дилятации. Во-первых, следует отметить расширение как таковое, безотносительно к направлению расширения или, можно сказать, расширение по всем направлениям. Сам дух философии - в некоем расширении. Философствование и есть, собственно, освоение космического и жизненного пространства, географического и духовного - безразлично какого в контекстуальном аспекте - но в любом случае крупномасштабного.

Профундиализмом (от лат. profundus - глубокий) мы означиваем концепт, существующий в режиме противопоставления 'поверхностного' - 'глубокому' с соответствующим распределением аксиологии: глубокое - привлекательное, поверхностное - негативное. Профундиалистская оптика связана с особым отношением к тайне. За поверхностью, за 'покрывалом Майи' есть что-то недоступное взгляду, ребус, подлежащий разгадке. Те, кто в состоянии его разгадать - 'хозяева' профундиалистского нарратива, - являются одновременно обладателями неких незаурядных возможностей, с отчётливой претензией на господство.

Эксельсизм (от лат. exelsus - возвышенный) - есть род нарративной стратегии, построенный на обращении к 'высокому', 'возвышенному', а также на противопоставлении 'высокого' - 'низкому'. Возносясь вверх, человек как бы теряет вес, уходит из-под сферы действия законов притяжения, оказывается во власти своеобразного головокружения. Таким образом, восприятие возвышенного связано с ГТН.

Все эти аттрактив-аллюзии рассматриваются нами как некий путь от текста к ГТН. Наличие в составе этих феноменов элементов транса приводит к их взаимной координации с ГТН, они как бы перекликаются, устанавливая определённую связь.

Безумие. Душевная болезнь частично представляет собой аналог трансового переживания. ГТН роднит безумие не только с экстазом религиозных практик, но и с вдохновением художника. Душевнобольной близок к святому и художнику благодаря схожести своего состояния с религиозным и творческим экстазом. Он свободен от многих обязательств и условностей. Он имеет право на многие привилегии.

Кайнэрастия (др.-греч. kainos - новый, др.-греч. erastes - любящий, почитатель) - влечение к новизне, которое составляет коренную сущность любого желания. Она присуща всем сферам человеческих интересов и всем областям деятельности. Трудно представить себе, к примеру, власть, не стремящуюся к своему расширению, к завоеванию нового, ограничивающуюся достигнутым. Подобно либидо и стремлению к власти, кайнэрастия является, безусловно, коренным влечением, не сводимым

557

более ни к чему. Помимо банального требования к 'новизне' научного текста, 'новое' имеет несомненные гедонистические коннотации, что и делает его важным в деле формирования привлекательности текста.

Игра. По известному определению Й. Хёйзинги, 'игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключённой в нём самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием 'иного бытия', нежели 'обыденная жизнь'.

Игровое действие построено на разных способах конструирования гедонистического. Р. Кайюа классифицировал игры в культуре, выделив 1) агон (борьба) - игры, построенные на принципе соревнования, борьбы с противником; 2) алеа (жребий) - игры, построенные на случайности, удаче, жребии и т. д. Речь идёт о рулетке и игре в кости, картах и скачках, считалках, играх 'орёл - решка' и пр.; 3) мимикрия (подражание) - игры, основанные на репродукции человеческой активности, чаще всего сюжетно-игровые практики, такие как театр и балет, игра в куклы и шарады, маскарад и литература; 4) иллинкс (головокружение) - игры, связанные с интенсивным, форсированным изменением состояния сознания, такие как качели, карусели, альпинизм. Страх здесь смешан с трансовой остротой, относительно безопасными условиями переживания этого транса.

Игра - это пространство, где снимается множество запретов. Мы открыто выражаем свою агрессию нашему противнику (агон). Мы азартно ставим на кон огромные денежные суммы (алеа). Мы всё, что угодно, делаем на сцене, в карнавале, в книге, выпуская на свет наши самые необузданные желания (мимикрия). Ну и, наконец, обретаем род транса на каруселях и гигантских шагах (иллинкс).

Рецептивный контекст. Аттрактивистика как подход сфокусирована так, чтобы мы с достаточной ясностью могли прослеживать путь от аттробъекта до гедонистически ориентированных состояний. Эта связь в культурном пространстве опосредована многочисленными промежуточными связями.

На востребованность того или иного аттробъекта оказывают влияние культурные, исторические, географические, классовые, групповые, индивидуальные факторы. Реальность аттрактивности - востребованность определяется суммой всех этих факторов.

Аттрактивность не есть востребованность.

Так, например, М. М. Бахтин, разбирая жанр Менипповой сатиры или мениппеи, вводит в оборот вменяемый литературный концепт, обсуждая его особенности, такие как карнавально-смеховой характер, смесь мистико-религиозного элемента с 'трущобным натурализмом', 'экспериментирующая фантастика', элементы социальной утопии и пр. Все эти рационально адекватные (аллективные) элементы жанрового концепта

558

одновременно дают нам возможность судить о мениппее как о феномене, связанном с ИСС (точнее, с ГТН), и это определяет его аттрактивность.

В. Б. Шкловский преподносит свой не менее известный концепт 'остранение' как литературный приём, который в то же время выглядит как описание транса.

Описанный психоаналитиком Ш. Ференци феномен инфантильного всемогущества у младенца описывает реальную стадию развития личности и вместе с тем обнаруживает отчётливые признаки гедонистического порядка, что, в общем, свойственно психоаналитическому дискурсу вообще.

Литература

Сосланд А. И. Кайнэрастия // Солнечное сплетение. Мосты культуры - Гешарим; М.-Иерусалим, 2003. - С. 319-323.

Сосланд А. И. Антиванитатизм. Концепт системы аттрактив-анализа // Русская антропологическая школа. Труды, вып. 1. - М., 2004а. - С. 138-152.

Сосланд А. И. Глубокое и высокое // Экзистенциальная традиция. - М., 2004b. - ? 1 (4). - С. 128-143.

Сосланд А. И. Бытие и пространство // 2-я Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии (Звенигород, 2-5 мая 2004 г.) - М., 2004с. - С. 120-125.

Сосланд А. И. Дискурс, расширяющий пространство // Русская антропологическая школа. Труды, вып. 2. - М., 2004d. - С. 289-308.

Сосланд А. И. Любовь к смыслу // Проблема смысла в науках о человеке (К столетию Виктора Франкла): Матер. междунар. конф. (Москва, 19-21 мая 2005 г.). - М., 2005а. - С. 94-99.

Сосланд А. И. Счастье от безумия // Русская антропологическая школа. Труды, вып. 3. - М., 2005b. - С. 121-135.

Подготовил Алексей Нилогов

559

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Личный код: опыт самоописания¹

1. Общие категории и личные коды. Личность как субъект и предикат

Язык гуманитарных наук распадается на два типа знаков: общие термины и имена собственные. Например, в литературоведении говорится, с одной стороны, о жанрах, методах, направлениях, композиции, сюжете, с другой - о Шекспире, Гёте, Пушкине, Толстом и т. д. Характерные словосочетания: 'метафора у Шекспира', 'символика Данте', 'поэма Пушкина', 'роман-эпопея Л. Толстого', 'футуризм Маяковского' и т. п.

Однако между личными именами и общими терминами существует ещё и промежуточная концептуальная зона, мало очерченная и осмысленная: категории, образованные от самих имён. Шекспировское, гётевское, пушкинское, толстовское, набоковское... Эти именные термины, или терминированные имена, указывают на личные коды их создателей: не просто на индивидов в биографическом и историческом плане, но на выстроенные ими модели мироздания. Совокупность авторских высказываний (произведений) содержит в себе свой собственный язык, систему знаков и правил их сочетания. В отличие от общего, естественного языка (русского, английского и т. д.), эти частные языки уместно называть кодами, по-

¹ Впервые текст опубликован в малотиражном издании Института языкознания 'Гуманитарная наука сегодня. Конференция 2006' (под редакцией Ю. С. Степанова. - М.; Калуга. - С. 238-257).

560

скольку они носят искусственный характер, они создаются автором на основе тех языков, которые он получает в наследство (национальный, эпохальный, научный, художественный и прочие языки). Например, пушкинское - это личный код Пушкина, созданный им на основе русского языка, языка поэзии начала XIX века, языка Просвещения, романтизма и т. д.

Следует отличать личный код от индивидуального стиля (идиостиля) - последний относится к своеобразию речи, стилевого поведения данного автора. Личный же код - это явление не индивидуальной речи, а индивидуального языка, то есть той системы знаков (концептов, категорий), которая производит всю совокупность индивидуальных сообщений, но остаётся скрытой в них. Личные коды играют огромную роль в культуре. По сути, в литературе и нет ничего, кроме шекспировского, дантовского, толстовского,,, а также боборыкинского, акунинского и т. д. (в этот перечень входят имена всех писателей, от великих до самых маленьких). Можно даже считать, что общие, нарицательные категории - это лишь удобные абстракции, помогающие нам сравнивать и оценивать индивидуальное. Вот байроновская поэма, вот пушкинская, вот лермонтовская... 'Поэма' здесь - это способ сопоставить байроновское, пушкинское и лермонтовское, то есть обогатить наше представление о личных кодах путём нахождения их общих признаков (общий трём названным писателям жанр - поэма; направление - романтизм, и т. д.).

Общие категории и личные коды образуют взаимодополнительные 'гештальты' теоретического поля, подобно тому, как одни и те же узоры на рисунках М. К. Эшера могут быть увидены как птицы или рыбы. Взгляд на литературу может выделить в ней жанры, приёмы и направления, заполняемые бесчисленными именами писателей, которые наглядно представляют и иллюстрируют эти общие категории. И наоборот, мы можем увидеть в литературе множество личных кодов, обозначенных именами писателей - и пересечённых общими категориями, которые служат для наглядного сопоставления и более глубокой индивидуализации этих кодов. Персоналистический подход всё ещё гораздо менее развит в гуманитарных науках и поэтому нуждается в особом внимании и теоретической разработке. Если рядовые читатели ищут в литературе именно 'набоковское' или 'пастернаковское', то специалисты, учёные чаще заинтересованы в общих категориях. В ещё большей степени это относится к личным кодам учёных-гуманитариев, филологов, философов, искусствоведов, которые привлекают внимание гораздо реже, чем общие концепты и категории, обсуждаемые в соответствующих дисциплинах. Между тем очевидно, что философия - это декартовское, кантовское, ницшевское не в меньшей степени, чем такие категории, как идея, разум, субстанция, бесконечное, тождество, истина, красота и т. д. А российское литературоведение - это тыняновское, балтинское, лотмановское, аверинцевское, топоровское...

561

573

код - это совокупность тех языковых знаков и культурных концептов, которые в их уникальном наборе и сочетании характерны именно для данного автора. В этой статье я, собственно, и пытаюсь выявить основные элементы того кода, на котором я произвожу сообщения в виде своих книг и статей. Составляющими этого кода являются, очевидно, не столько знаки естественного языка, сколько элементы более высокого уровня - знаки языка культуры и её теоретического описания: категории, концепты, универсалии, знаки методов, направлений, мировоззрений, приёмов и типов мышления. Утопическое, микромегатическое, строгое и странное, интересное, интеллектуальный катарсис, противомыслие, овозможение, концептивизм, поссибилизм - все эти общие категории, пересекаясь и срастаясь, образуют то, что я ощущаю как своё, 'эпштейновское'. Совокупность этих знаковых единиц и правил их сочетания, условно говоря, и составляет мой личный код.

Причём степень 'личностности', а значит, и новизны, 'неологичности' у всех этих знаков далеко не одинаковая. 'Строгое' и 'странное' - общеразговорные слова, но в моём контексте они терминируются, становятся знаками теоретических понятий ('строгое обоснование странных утверждений'). 'Утопическое' и 'интересное' - общепринятые термины, но второй из них определяется у меня как соотношение достоверного и невероятного, то есть представляет собой семантический неологизм. 'Противомыслие' и 'поссибилизм' употребляются крайне редко, и никогда - в том значении, которое им у меня придаётся: это нечто среднее между семантическими и лексическими неологизмами. А вот такие понятия, как 'овозможение' и 'концептивизм', - это собственно лексические неологизмы, то есть сами эти знаки впервые вводятся в язык. По своей 'идиостильности' они приближаются к имени собственному. 'Овозможение' - это термин столь же персональный, как и имя его автора, и встречается в связке с ним; нарицательным он станет, лишь если будет усвоен другими исследователями. Так что между двумя полюсами личного кода: именем автора и системой используемых им знаков (категорий, концептов, терминов) - можно выделить ряд переходных ступеней, интервалы собственности-нарицательности.

Итак, личный код вырисовывается здесь как пучок общих категорий, сходящихся в имени своего носителя. Но это - последствие теоретического самоописания. На практике же я всеми силами стараюсь, напротив, разойтись из точки 'эпштейновского' во все возможные стороны, генерировать как можно больше концептов (мыслимостей, чувствуемостей, говоримостей), которые могли бы применяться к самым разным явлениям и неожиданно их освещать. Такая взаимопульсация личного кода и общих категорий, стяжение знаков-понятий в собственное имя и их разбегание от имени, и составляет ту динамику семиосферы, о которой я говорил в начале этой статьи.

574

В заключение подчеркну: в принципе любое личное имя - кодово, соотносимо с множеством общих категорий, уникальное сочетание которых, в свою очередь, переводится обратно в это имя, хотя и остаётся до конца непереводимым. По мысли П. Флоренского, 'имя - новый высший род слова, и никаким конечным числом слов и отдельных признаков не может быть развёрнуто сполна. Отдельные слова лишь направляют наше внимание к нему'¹. Каждый человек имеет своё имя (ему известное) - и свою (часто ему неизвестную) систему понятий и категорий, которыми он характеризует свой мир и которыми мир может характеризовать его самого. Собственно, задача гуманитарных наук и состоит в том, чтобы осуществлять эту операцию перевода с языка индивидов на язык универсалий, чтобы каждый человек мог быть постигнут одновременно как уникум (со своим именем) и универсум (с только ему присущим набором универсалий).

Подготовил Алексей Нилогов

¹ Флоренский П. А. Имена // Соч. в 4 т. - Т. 3(2). - М., 2000. - С. 175.

575

Составитель Алексей Сергеевич Нилогов

Кто сегодня делает философию в России Том 1

Художник Е. Амитон

Редактор С. Луконина

Корректор О. Иванова

Вёрстка Е. Щербакова

Охраняется законом РФ об авторском праве.

Воспроизведение всей книги или любой её части

воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона

будут преследоваться в судебном порядке.

По вопросам оптовых закупок обращаться:

тел./факс (495)788-72-10

e-mail: bk@pokolenie.ru

ООО 'Издательство 'Поколение'

127549, Москва, ул. Пришвина, д. 8, кор. 2.

Тел./факс (495)788-72-10

www.pokolenie.ru

Подписано в печать 28.05.2007

Формат 70x100/16. Гарнитура 'NewtonC'

Печать офс. Бумага д/ВХИ Усл. печ. л. 46,67.

Тираж 3000 экз. Заказ ? 3611

Отпечатано в ОАО 'ИПК 'Ульяновский Дом печати' 432980. г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14

update 10.11.07 АНОНС КНИГИ

Электронное оглавление

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Что такое современная русская философия?

'Вечное дежавю' философии

ФИЛОСОФСКИЕ БЕСЕДЫ

АНДРЕЙ АШКЕРОВ. Нация - это постоянный флэш-моб...

ВЛАДИМИР ВАСЮКОВ. Формализация философии

ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ. Альтернативный русский философ

ФЁДОР ГИРЕНОК. Где пушки - там и философия!

ВЯЧЕСЛАВ ДМИТРИЕВ. Граф-анализ

ДАВИД ДУБРОВСКИЙ Субъективная реальность

АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ. Рабства без рабовладельцев не бывает

ДМИТРИЙ КРАЛЕЧКИН. Мира нет и не надо

АРКАДИЙ МАЛЕР. Неовизантизм как новый большой стиль

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Русская философия не должна уступать русской литературе

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Миром правят философы!

ВЛАДИМИР МИРОНОВ. Философия как самосознание культуры

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия - это сплошной ressentiment

ЕЛЕНА ПЕТРОВСКАЯ. Назвать себя философом - большая ответственность

АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ

I. Честно говоря, никакой русской философии нет...

II. Я гедонист, а не нарциссист!

ВАДИМ РУДНЕВ. Гипотеза множественности психических миров

МИХАИЛ РЫКЛИН. Произведение философии в эпоху 'суверенной демократии'

ВАЛЕРИЙ САВЧУК. Геометафизика, или Топологическая рефлексия

АЛЕКСАНДР СЕКАЦКИЙ. Прикладная метафизика

СВЕТЛАНА СЕМЕНОВА. Борьба со смертобожничеством

ЕЛЕНА СМИРНОВА. Логическая семантика и вопросы обоснования логических систем

НАТАН СОЛОДУХО. Теория 'философии небытия'

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Философия сквозь призму аттрактив-анализа

ОЛЕГ ФОМИН. Русский поиск философского камня

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Умножение сущностей

ФИЛОСОФСКИЕ МАНИФЕСТЫ

ГЕОРГИЙ ГАЧЕВ. Философская исповесть (самопредставление)

ФЕДОР ГИРЕНОК. Философия - это наше уже-сознание1

АЛЕКСАНДР ДУГИН. Короткий путь к абсолютному знанию

КОНСТАНТИН КРЫЛОВ. Проба пера: философия после приватизации

ВАСИЛИЙ КУЗНЕЦОВ. 'Концептуальный переводчик': подступы к программе1

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)1

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Страна господ1

АЛЕКСЕЙ НИЛОГОВ. Философия антиязыка

ДМИТРИЙ ПРИГОВ. Зоны выживания в культуре

ВЛАДИМИР РОМАНОВ. Об устроении человека (в жанре исповеди научного работника, находящего утешение в методологии)1

НАТАН СОЛОДУХО. Понимание онтологического статуса небытия1

АЛЕКСАНДР СОСЛАНД. Аттрактив-анализ

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Личный код: опыт самоописания1

1. Общие категории и личные коды. Личность как субъект и предикат

ФЕДОР ГИРЕНОК. Философия - это наше уже-сознание¹

ВАСИЛИЙ КУЗНЕЦОВ. 'Концептуальный переводчик': подступы к программе¹

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ. Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)¹

ОЛЕГ МАТВЕЙЧЕВ. Страна господ¹

ВЛАДИМИР РОМАНОВ. Об устроении человека (в жанре исповеди научного работника, находящего утешение в методологии)¹

НАТАН СОЛОДУХО. Понимание онтологического статуса небытия¹

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. Личный код: опыт самоописания¹