Электронная версия книги: Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || yanko_slava@yahoo.com || http://yanko.lib.ru || Icq# 75088656 || Библиотека: http://yanko.lib.ru/gum.html || Номера страниц - внизу. АНОНС КНИГИ
update 08.07.07
ЭНТОНИ
Гидденс
Устроение
общества
Очерк теории структурации
Академический Проект
Москва
2005
УДК 316.3/.4 ББК 60.5 Г46
ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПРОГРАММА 'КУЛЬТУРА РОССИИ'
(ПОДПРОГРАММА 'ПОДДЕРЖКА ПОЛИГРАФИИ И КНИГОИЗДАНИЯ РОССИИ')
Г 46
Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации.- 2-е изд. - М.: Академический Проект, 2005. - 528 с.- ('Концепции'). ISBN 5-8291-0629-9
Книга одного из наиболее читаемых и цитируемых социальных теоретиков современности является (в том числе и по мнению самого Э. Гидденса) наиболее удачной его попыткой изложить оригинальную авторскую социологическую теорию - теорию структурации, на основании которой автор перерабатывает основные положения социологического анализа. Цель настоящей работы - проанализировать сущность взаимосвязей современного общества, а также обеспечить концептуальную основу их осмысления.
Для социологов-профессионалов, студентов социологических факультетов, а также для всех интересующихся проблемами развития и становления современного общества.
УДК 316.3/.4 ББК 60.5
ISBN 5-8291-0629-9
© Гидденс Э., 1984
© Тюрина И., перевод, 2003
© Академический Проект, оригинал-макет, оформление, 2005
Электронное оглавление
Глава I. Элементы теории структурации*
Глава II. Сознание, самость* и социальные взаимодействия
Рефлексивность, дискурсивное и практическое сознание
Бессознательное, время, память
Эриксон: тревожность и доверие
Присутствие, соприсутствие и социальная интеграция.
Гофман: взаимодействия и рутины
Критические замечания: Фрейд о подтекстах языка
Глава III. Время, пространство и регионализация Временная география
Рис. 7. Траектории индивидуального движения Во времени и пространстве [5].
Рис. 8. Трехмерное пространство-время.
Регионализация как родовая характеристика
Против 'микро' и 'макро': социальная и системная интеграция
Критические замечания: Фуко об образовании времени и пространства
Глава IV. Структура, система, социальное воспроизводство
Структура и принуждение: Дюркгейм и другие
Три значения понятия 'принуждение'
Понятие структуральных принципов
Структуры, структуральные свойства
Альтернатива? Методологический индивидуализм
Глава V. Изменение, эволюция и власть
Эволюционизм и социальная теория
Критические замечания: Парсонс об эволюции
Глава VI. Теория структурации, эмпирическое исследование и социальная критика
Анализ стратегического поведения
Непреднамеренные последствия: критика функционализма
Проблема структурального принуждения
Противоречие и эмпирическое изучение конфликта
Институциональная стабильность и изменение
Объединяя темы: теория структурации и формы исследования
Общее знание против здравого смысла
Практические применения социальной науки
Критические замечания: Социальная наука, история
Глоссарий: основные понятия и важнейшие термины теории структурации
Предисловие
На протяжении ряда лет я пытался создать в своих работах подход к общественным наукам, который значительным образом отличался бы от существующих традиций социальной мысли. Издание, предлагаемое Вашему вниманию, - итог предыдущих трудов: в нем мои представления излагаются, как мне кажется, в достаточно четкой, вразумительной и логически последовательной форме. Маловыразительный термин 'подход' к социальной науке на самом деле исключительно точно передает смысл того, что я считаю методологическим подтекстом теории структурации. В общественных науках (и это вызвано причинами, детально рассматриваемыми нами далее) концептуально-понятийные схемы, регулирующие и придающие смысл процессам проникновения в социальную жизнь, по большей части отвечают на вопросы, что такое теория и зачем она нужна. Я вовсе не хочу сказать, что освещение, понимание и объяснение реальных причин и фундаментальных свойств человеческого поведения лежат за рамками целевого назначения социальной теории. Я полагаю, что задача установления и обоснования всеобъемлющих правил и принципов- специально не говорю 'законов'- является только одним из ее аспектов или приоритетов. Проблема конструирования логически взаимосвязанных и серьезно обоснованных наборов обобщенных правил, которая, возможно, представляет собой центральное устремление большинства естественно-научных дисциплин, не является основной целью социальных наук. По меньшей мере, я так считаю.
Многие люди любезно согласились просмотреть и дать некоторые комментарии к первым вариантам моей книги и, таким образом, непосредственно способствовали ее появлению в том виде, в котором она предстает перед Вами. В частности, мне хотелось бы выразить особую благодарность: Mrs. D.M. Barry, John Forrester, Diego Gambetta, Helen Gibson, Derek Gregory, David Held, Sam Hollick, Geoffrey Ingham, Robert K. Merton, Mark Poster, W.G. Runciman, Quentin Skinner, John B. Thompson and Jonathan Zeitlin.
Январь, 1984. Э.Г.
3
Сокращения
CCHM - A Contemporary Critique of Historical Materialism ('Современная критика исторического материализма'), том 1 (London: Macmillan/ Berkeley: University of California Press, 1981).
CPST - Central Problems in Social Theory ('Основные проблемы социальной теории ') (London: Macmillan / Berkeley: University of California Press, 1979).
CSAS - The Class Structure of the Advanced Societies ('Классовая структура современных обществ'), издание переработанное и дополненное (London: Hutchinson / New York: Harper & Row, 1981).
NRSM - New Rules of Sociological Method ('Новые правила социологического метода') (London: Hutchinson/ New York: Basic Books, 1976).
PCST - Profiles and Critiques in Social Theory ('Очерки и критика социальной теории') (London: Macmillan / Berkeley: University of California Press, 1982).
SSPT - Studies in Social and Political Theory ('Исследования в социальных и политических науках') (London: Hutchinson/ New York: Basic Books, 1977).
Введение
Основанием для написания настоящей книги является ряд важных открытий и разработок, которые имели место в общественных науках в течение последнего полутора десятка лет. Эти открытия концентрировались главным образом в области социальной теории, и в максимальной степени затронули самую опасную, дерзкую и провокационную из общественных наук - социологию. Последняя спорна по самой природе своей. Вместе с тем в течение длительного периода времени после Второй мировой войны в мире, особенно в англо-говорящей части его, наблюдалось относительное согласие в вопросах, касающихся происхождения, характера и задач как собственно социологии, так и всей совокупности социальных наук в целом. Можно сказать, что существовала некая срединная позиция, разделяемая во всем остальном противоречивыми и соперничающими друг с другом точками зрения, - территория, на которой интеллектуальные баталии могли быть доведены до своего логического разрешения. На этом этапе социология представляла собой фундаментальную развивающуюся науку; дисциплину, постепенно приобретающую славу и доброе имя, даже несмотря на то, что для многих она все еще, несомненно, оставалась непопулярной. На международный уровень она вышла благодаря американской социологической мысли, и влияние Т. Парсонса (Parsons) на развитие социальной теории отмечалось не раз [1]*. Авторитет и признание, которое получили взгляды этого ученого, чрезмерно ретроспектив-
* См. комментарии с. 35-37.
5
но - многие находили его пристрастие к абстракциям и нечленораздельности непривлекательными, а сам Парсонс нередко подвергался критике и становился мишенью клеветников и очернителей. Тем не менее работа 'Структура социального действия', впервые опубликованная в конце 30-х гг., но получившая широкую известность только в послевоенный период, по многим показателям являлась фундаментальным, с точки зрения формирования современной социологии как науки, трудом. В ней Парсонс установил и изложил систематизированную генеалогию социальной теории, основанную на интерпретации европейской научной мысли XIX - начала ХХ веков. По традиции к разряду крупнейших и наиболее важных социологических трудов причислялись работы Дюркгейма (Durkheim), Макса Вебера (Weber) и Парето (Pareto), Марксу же (Marx) отводилась весьма незначительная роль. По общему мнению, произведения, написанные представителями поколений 1890-1920 гг., выходили за рамки марксистской теории, внимательно анализируя полезный и ценный материал и избавляясь от рутины.
В книге был представлен четко выраженный подход к социальной теории, в основе которого лежала комбинация переработанного и усовершенствованного варианта функционализма и натуралистической концепции социологии. В последующих работах Парсонс детально доработал свои идеи и придал им законченный вид, особо подчеркнув, что хотя человеческая деятельность весьма специфична и имеет особые, присущие только ей черты, социальная наука во многом разделяет и следует тем же логическим принципам, что и естественно-научные дисциплины. Творя и работая в контексте американских условий, Парсонс пытался продемонстрировать, что происхождение его взглядов тесно связано с европейской социальной традицией, и это фактически привело к еще большему усилению доминирующих позиций американской социологии. Дюркгейм, Вебер и Парето рассматривались как предвестники создания 'концептуальной системы деятельности ', получившей свое полноценное выражение в трудах Парсонса и его коллег. Вполне вероятно, что фундаментальные теоретические корни социологии как науки следует искать в Европе, однако дальнейшее развитие этой дисциплины во многом осуществлялось по дру-
6
гую сторону Атлантического океана. Любопытно, что подобный результат был достигнут за счет последующего признания значимости научного вклада американских ученых в развитие социологической теории; позже Парсонс признал, что в 'Структуре социального действия' Дж. Миду (Mead) явно уделено недостаточно внимания. Однако и по сей день, мы сталкиваемся с американскими учебниками по социальной (или 'социологической') теории, которые начинаются с изложения идей европейских классиков, но затем создают впечатление, что развитие общественных дисциплин в Европе впоследствии прекращается, а весь дальнейший прогресс в этой области является исключительной заслугой американцев.
Но даже в условиях ограничений полемики, проистекающих из работ Парсонса, очевидно, что целый ряд ведущих разработок и открытий в области социальных наук принадлежит европейцам. В течение длительного периода времени марксизм оказывал значительно большее влияние на европейские, нежели американские интеллектуальные традиции, и некоторые наиболее последовательные критики взглядов Парсонса черпали вдохновение в трудах Маркса, равно как и Вебера, которого они толковали в абсолютно другой, чем Парсонс, манере. Дарендорф (Dahrendorf), Локвуд (Lockwood), Рекс (Rex) и другие авторы, разделяющие аналогичную точку зрения, рассматривали теоретическое наследие Парсонса гораздо серьезнее и глубже, чем делали это его американские, радикально настроенные критики (Миллз (Mills) и позже Гоулднер (Gouldner)). Первые однозначно признавали важность теоретических рассуждений и взглядов Парсонса, однако считали их односторонними вследствие пренебрежительного отношения к таким явлениям, как деление общества на классы, конфликт и власть - первичным в теории марксизма. Не будучи марксистами, они, тем не менее рассматривали возможность своеобразного синтеза идей Парсонса и Маркса. Несмотря на то, что обсуждаемый нами период времени характеризовался серьезным пересмотром марксистской теории - речь, в частности, идет о возрождении интереса к 'молодому Марксу', попытках слияния марксизма и феноменологии, а впоследствии соединения марксизма и структурализма, - все это было не слишком известно тем, кто называл себя 'социоло-
7
гами', даже в Европе. Те же, кто считал себя социологами и марксистами одновременно, были склонны разделять базовые положения функционализма и натурализма, что, несомненно, является одной из причин, объясняющей нахождение дискутирующими сторонами общих интересов.
Раскол интересов обнаружился совершенно случайно в конце 60-х-начале 70-х гг. и постепенно приобрел угрожающий характер. Нет сомнений, что корни его следовало искать не только в научной, но и в политической сфере. Но каково бы ни было происхождение этого раскола, последствием его стало исчезновение любого подобия консенсуса, существующего ранее в вопросах подхода к социальной теории. На месте выработанного общими усилиями мнения возникло огромное и, как следствие, приводящее в замешательство множество конкурирующих друг с другом теоретических концепций, не обладающих в полной мере теми преимуществами, которые были характерны для 'ортодоксального консенсуса '(достигнутого социологией в предкризисную эпоху натиска парсонсианства на основе 'альянса ' натурализма и функционализма - Перев.). Вскоре обнаружилось, что согласие по вопросам, связанным с сущностью социальной теории, фактически отсутствует; во всяком случае его гораздо меньше, чем можно было предположить. Некоторые научные подходы, такие, например, как символический интеракционизм, получили значительную поддержку, отказавшись атаковать оплот традиционного единодушия. Другие школы, развивавшиеся по большей части вдали от основной социально-научной магистрали (феноменология и франкфуртская школа), впервые привлекли к себе серьезное внимание. Ряд, казалось бы, давно забытых и практически отмирающих традиций получили новый толчок к развитию. Несмотря на тот факт, что Вебер, несомненно, находился под влиянием герменевтики и даже включил ее основное понятие 'verstehen * ('искусство истолкования и понимания') в свою концепцию, большинство из тех, кто связан с социологией, не считает ее частью собственного лексикона. Вместе с тем, отчасти благодаря союзу с феноменологией, традиции понимающей ('интерпретативной ') социологии снова вышли на передний план. В конце концов и другие научные направления (например, философия обыденного языка) были так или иначе усвоены социальной теорией.
8
Все вышесказанное привело к тому, что центр тяжести в отношении новаторских вкладов в развитие социальной теории вновь переместился в Европу. Было очевидно, что огромное количество наиболее интересных теоретических разработок проводилось именно здесь - по преимуществу это были работы, написанные не на английском языке. Европейская традиция социальной мысли была и остается не только живой, но и крайне энергичной. Каковы же результаты ее деятельности? Ибо утрата точки опоры - существовавшего ранее консенсуса,-судя по всему, оставила социальную теорию в состоянии безнадежного смятения и замешательства. Вопреки гомону конкурирующих друг с другом теоретических направлений, в существующей неразберихе и путанице возможно выделить ряд достаточно общих проблем. Одна из них состоит в том, что большинство рассматриваемых научных направлений - с заметным исключением в виде структурализма и 'пост-структурализма' - придает особое значение живому, деятельному, активному и рефлексивному характеру человеческого поведения. Иначе говоря, они были едины в своем неприятии стремления ортодоксальной доктрины рассматривать человеческое поведение как результат действия неких внешних сил, которые акторы не способны ни осмыслить, ни подчинить себе. Вдобавок (и это касается и структурализма, и 'пост-структурализма'), главную роль в деле разъяснения социальной жизни эти направления отводят языку и познавательным способностям. Словоупотребление встроено в определенные виды деятельности, характерные для нашей повседневной жизни, и в некотором смысле отчасти образуется благодаря им. Наконец, полагают, что снижение значимости эмпирических доктрин естественных наук имеет серьезные последствия и для социальных научных дисциплин. Речь идет не только о том, что социальные и естественные науки скорее все больше отдаляются, чем поддерживают и пропагандируют традиционное согласие. Сегодня мы являемся свидетелями того, что естественнонаучная доктрина вынуждена принимать в расчет те же самые явления, которые попадают в поле непосредственного зрения новых направлений социальной теории - в частности, язык (словоупотребление), а также толкование смыслового значения.
9
Теория структурации в том виде, в котором она представлена мною в этой книге, рассматривает три вышеупомянутых базисных набора проблем, а также взаимосвязь, существующую между ними. 'Структурация ' - в лучшем случае непривлекательный термин, даже несмотря на тот факт, что в оригинальном французском контексте он выглядит менее грубым и тривиальным. И все же я не могу подыскать более подходящего слова для выражения своих взглядов. Разрабатывая основы теории структурации, я не намерен создать нечто грандиозное, способное заменить общепринятую традицию. Однако моя теория чувствительна в отношении недостатков не раз упомянутого нами ортодоксального консенсуса, а также поддерживает идею движения в направлении органичного теоретического синтеза.
Для того чтобы отринуть любые сомнения в отношении применяемой нами терминологии, мы хотели бы особо подчеркнуть, что используем термин 'социальная теория ' для обозначения проблем, волнующих все общественные науки. Круг этих проблем весьма широк. Речь идет о природе и характере человеческой деятельности и действующей 'самости'; о том, как следует определить понятие взаимодействия и как оно относится к институциональным образованиям; а также об определении прикладного подтекста социального анализа. Я осознаю, что 'социология' не является 'родовой ' дисциплиной, занимающейся изучением человеческих общностей в целом; скорее, она представляет собой отрасль социальной науки, которая концентрирует свое исследовательское внимание на 'передовых' или современных обществах. Подобная научная характеристика подразумевает рациональное разделение труда и ничего более. Несмотря на то что индустриальный мир живет в соответствии со своими сугубо специфическими правилами и понятиями, не существует каких-либо способов, с помощью которых нечто, называемое 'социологической теорией ', можно было бы четко отграничить от более общих интересов и представлений социальной теории. Иными словами, в общем виде 'социологическую теорию' можно рассматривать как отрасль социальной теории, не обладающую, однако, ярко выраженной индивидуальностью. Эта книга написана с несомненным социо-
10
логическим уклоном в том смысле, что я стремлюсь сосредоточиться главным образом на проблемах, близких современным обществам. Однако, будучи своего рода введением в теорию структурации, моя работа в немалой степени нацелена на определение задач социальной теории в целом, а потому может рассматриваться в известном смысле как 'теория '. Кроме того, подчеркну, что основное внимание будет уделено осмыслению человеческой деятельности и социальных институтов.
'Социальная теория ' - довольно размытый термин, хотя он и чрезвычайно полезен нам. С моей точки зрения, 'социальная теория ' подразумевает анализ широко распространенных философских проблем, но не является философией в полном смысле этого слова. В отрыве от философии общественные науки практически утрачивают всякий смысл. Заявляя, что специалисты в области общественных наук должны быть в курсе философских проблем, мы вовсе не делаем уступок тем, кто считает, что социальная наука является по существу скорее созерцательно-теоретической (умозрительной), нежели прикладной. Задача социологической теории заключается в объяснении основных свойств человеческого поведения и субъекта деятельности и может быть отнесена к разряду эмпирических. При этом она, как и все общественные науки в целом, уделяет основное внимание освещению конкретных, реально происходящих в социальной жизни процессов. Утверждать, что философские споры способны внести какой-либо вклад в этом вопросе, отнюдь не значит предполагать, что непременным условием начала мало-мальски стоящего исследования в социальной области является окончательное их разрешение. Напротив, проведение социологического исследования может пролить свет на философские разногласия, и наоборот. В частности, я считаю неверным сводить социологическую теорию к в высшей степени отвлеченным и абстрактным вопросам эпистемологии, так, будто все более или менее значимые открытия в области социологии обязательно предполагают четкое разъяснение последних.
Сделаем несколько замечаний, касающихся собственно социологической теории. Общественные науки традиционно приписывают понятию 'теория ' несколько значений, от которых я хочу сразу же и решительно отмежеваться. Одно
11
представление - особо популярное среди тех, кто ассоциируется с ортодоксальным консенсусом, хотя и не столь распространенное в наши дни - состоит в том, что теорией может быть названо лишь образование, представленное в виде логически выстроенной последовательности дедуктивно взаимосвязанных законов или обобщений. Нет сомнений, что подобная точка зрения возникла под влиянием определенных направлений логически-эмпирической естественно-научной философии. Но даже в рамках естественных наук это представление получило крайне ограниченное применение. Если оно вообще может быть хоть как-то подтверждено, то только относительно конкретных областей этих наук. Любой, кто постарается использовать подобное представление в контексте социологии, вынужден будет признать отсутствие (на данный момент) теории как таковой; ее построение является делом далекого будущего, целью, за достижение которой надо бороться, а отнюдь не актуальной задачей повседневности современных общественных наук.
Несмотря на то что эта точка зрения имеет своих приверженцев и сегодня, она страшно далека от того, к чему, с моей точки зрения, может или должна стремиться социологическая теория - по причинам, которые станут очевидными в ходе последующего изложения. Однако рассмотренное нами представление имеет более слабый вариант, располагающий многочисленными сторонниками и требующий на этом этапе детального и глубокого рассмотрения. Речь идет о концепции, согласно которой содержательная социологическая теория должна преимущественно представлять собой совокупность разного рода обобщений - в противном случае, она не способна будет выполнять объяснительную функцию. В соответствии с этой точкой зрения, под определение 'социологической теории ' подпадает скорее большинство концептуальных схем, нежели (как и должно быть на самом деле) обобщенные 'поясняющие суждения'.
Здесь следует выделить две основные проблемы. Первая касается характера объяснений или толкований, свойственных общественным наукам. Будем считать доказанным, что толкование зависит от контекста и представляет собой прояснение имеющихся вопросов. Теперь предположим, что единственными вопросами, стоящими внимания обществен-
12
ных наук, являются вопросы весьма обобщенного характера, на которые, следовательно, можно ответить, только апеллируя к отвлеченным понятиям и общим правилам. Однако такому предположению вряд ли стоит доверять, поскольку оно никоим образом не способствует прояснению сущности большинства тех вещей, которые предпринимают в этом отношении специалисты в области общественных наук (да и те, кто занят естественно-научными исследованиями). Большая часть вопросов 'почему?' вовсе не требует для ответов каких-либо обобщений; аналогичным образом ответы не предполагают наличия обобщений, способных подкреплять их. Подобные замечания обычны для философской литературы, и я постараюсь продолжить их дальше. Гораздо более спорным является второе отстаиваемое и развиваемое мною утверждение о том, что обнаружение общих правил не есть наиважнейшая задача социологии. Если сторонники подхода, рассматривающего 'теорию как объяснительное обобщение', слишком ограничили сущность 'объяснения', они сгладили свою ошибку, не сумев достаточно тщательно исследовать, что представляет и должно представлять собой обобщение, рассматриваемое в контексте социальной науки.
Общие правила (или обобщения) тяготеют с теми или иными нюансами к одному из двух полюсов. Некоторые сохраняются благодаря тому, что сами акторы так или иначе знакомы с ними и используют их в качестве основы собственной деятельности. На самом деле социолог не занимается 'обнаружением' подобных обобщений, хотя и может придать им новую логическую форму. Общие правила другого рода имеют отношение к условиям (или их определенным аспектам), которые, будучи неизвестны субъектам деятельности, активно влияют на них, независимо от того, что думают по этому поводу сами субъекты. Те, кого я буду называть 'структурными социологами ', интересуются, как правило, обобщениями второго рода - фактически речь идет о том, что имеют в виду, когда заявляют, что социологическая теория должна представлять собой 'общераспространенные объяснительные правила '. Однако первое также существенно для социологии, как и второе, а любая форма обобщения изменчива по отношению к другой. Условия, в которых были сделаны выводы относительно того, что с
13
субъектами 'происходит*, меняются коренным образом, если речь заходит о том, что 'может произойти ', исходя из имеющегося у субъектов опыта. Из всего вышесказанного можно сделать (логически открытый) вывод о том, что общественные науки способны оказывать трансформирующее воздействие на 'предмет своего обсуждения '. Однако из этого следует также, что открытие 'законов' - то есть обобщений второго типа - является не единственной, а одной из многих точек преткновения, одинаково значимых для теоретического содержания социологии. Основу их составляет обеспечение концептуально-когнитивных средств или способов анализа того, что люди знают об истинных причинах собственных действий, в частности, в тех случаях, когда они или не отдают себе отчет (дискурсивно) в том, что знают их, или просто не осведомлены в этом вопросе. Сущность такого рода задач следует искать в области герменевтики, но вместе с тем они являются неотъемлемой и важной частью социальной теории. 'Теория ', так, как ее следует понимать в контексте социологии, не заключается только, или даже исключительно в формулировке общих правил (второго типа). Кроме того, к разряду понятий 'социологической теории ' относятся не только те представления, которые подходят или 'встраиваются' в структуру подобных обобщений. Совсем наоборот, эти понятия должны быть неизбежно взаимосвязаны с другими, относящимися к познавательным способностям субъектов.
Большинство ныне существующих противоречий и споров, вызванных к жизни так называемым 'лингвистическим поворотом ', имевшим место в социальной теории, а также появлением пост-эмпирических научных доктрин, носят ярко выраженный понятийный характер. Иными словами, они касались вопросов релятивизма, рассматривали проблемы верификации и фальсификации ит. п. Преобладающий упор на вопросы концептуального характера стал причиной фактического игнорирования 'онтологических' аспектов, столь милых сердцу структурной теории. Вместо того чтобы погружаться в различного рода концептуальные споры и искать ответ на вопрос, возможно ли в принципе изложить эпистемологию в том смысле, в котором она трактовалась веками, обществоведы должны, на мой взгляд, заняться в первую очередь до- и переработкой понятий 'челове-
14
ческое существо', 'человеческая деятельность', 'социальное воспроизводство' и 'социальные изменения '. Исключительно важен в этом отношении глубоко укоренившийся в недрах социальной теории дуализм - противоречие между объективизмом и субъективизмом. Наряду с натурализмом и функционализмом объективизм являл собой третий '-изм ', свойственный ортодоксальному консенсусу. Несмотря на заявленную Парсонсом 'концепцию социального действия ', нет никаких сомнений в том, что в его теоретической схеме объект (общество) преобладает над субъектом (разумным человеческим существом). Другие ученые, чьи взгляды единодушны с подобной точкой зрения, гораздо менее искушены в этом отношении, нежели Парсонс. Критикуя объективизм - и структурную социологию, - те, кто находился под влиянием герменевтики или феноменологии, способны были обнаружить и разоблачить основные недостатки этих взглядов. Однако они в свою очередь четко ориентировались на субъективизм. Концептуальный водораздел между субъектом и социальным объектом расширился, таким образом, до огромных размеров.
Теория структурации исходит из предположения о том, что этот дуализм следует переосмыслить с позиции двойственности структуры. Несмотря на то что подобная трактовка признает значимость 'лингвистического поворота ', она тем не менее не является вариантом герменевтики или понимающей социологии. Признавая, что общество нельзя рассматривать как результат деятельности или порождение индивидуальных субъектов, этот взгляд далек от идей структурной социологии. Вместе с тем попытка сформулировать связное, логически последовательное представление о человеческой деятельности и потребностях структуры является существенным концептуальным достижением, заслуживающим, на наш взгляд, особого внимания. Описание этих идей приводится в первой главе и развивается на протяжении всей работы. Проблема эта связана напрямую с прочими основными темами, особенно с исследованиями пространственно-временных отношений. Структуральные свойства социальной системы существуют только благодаря непрерывному воспроизводству различных форм социального поведения вo времени и пространстве. Устройство общественных институтов можно осмыслить, поняв, каким
15
образом различные социальные деятельности 'растягиваются ' в широком пространственно-временном диапазоне. Обращение к понятиям времени и пространства как ключевым для социальной теории снова возвращает нас к размышлениям относительно дисциплинарных барьеров, отделяющих социологию от истории и географии. Особенно много проблем возникает при анализе истории. Настоящее издание вполне может быть расценено как запоздавшая критика знаменитого и часто цитируемого высказывания Маркса, который утверждает, что 'люди [позвольте незамедлительно сказать 'человеческие существа'] сами делают свою историю, но... при обстоятельствах, которые не сами они выбрали... '*. Пусть так. Но какое разнообразное множество сложнейших проблем социального анализа выявляет это, казалось бы, безобидное утверждение!
Формулируя теорию структурации, мы целенаправленно обращаемся к идеям, заимствованным из совершенно различных источников. Некоторым подобная тактика может показаться сродни недопустимой эклектике, однако мы ни разу не смогли убедиться в правомочности подобных возражений. Несомненно, что работать в рамках устоявшихся научных традиций чрезвычайно удобно - тем более в условиях существования огромного разнообразия подходов, которые сегодня противостоят любому, вышедшему в своих рассуждениях за рамки единой традиции. Однако приверженность общепринятым точкам зрения может быть все-
* Эта фраза обнаруживается во вступительных параграфах работы 'Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта'. Она написана в полемическом стиле; по мнению Маркса, те, кто не сведущ в вопросах истории, обречен на ее повторение, возможно даже в виде фарса. Цитата, в том виде, в котором она существует в оригинале, приводится ниже: 'Люди сами делают свою историю, но они делают ее не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории' (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения: В 3 т. Т. 1. М.: Изд-во политической литературы, 1980. С. 422.)
16
го лишь ширмой праздного ума. Если идеи ценны и поучительны, что в большей степени, чем происхождение, способствует их усилению во имя демонстрации полезности и пригодности, даже в рамках концептуальных основ, отличных от тех, которые их породили. Так, например, мы согласны с требованием 'децентрализации' субъекта (лишения его центрального положения) и рассматриваем подобное смещение акцентов как фундаментальное с точки зрения теории структурации. Однако мы не согласны с тем, что это подразумевает растворение субъективности в бессодержательном универсуме знаков. Скорее социальные практики, разворачивающиеся в рамках времени и пространства, считаются источником и основой образования и субъекта, и социального объекта. Признавая значимость 'лингвистического поворота', представленного главным образом в традициях герменевтической феноменологии и философии обыденного языка, мы тем не менее считаем, что это понятие отчасти вводит нас в заблуждение. Наиболее существенные открытия в области социальной теории не слишком касаются обращения к языку как изменения взгляда на взаимоотношения между сказанным (или обозначенным) и сделанным, предлагая новое понятие практики. Коренное преобразование герменевтики и феноменологии, начало которому было положено Хайдеггером (Heidegger), с последующими нововведениями, предложенными Виттгенштейном (Wittgenstein), - основные сигнальные вехи нового пути. Но дальнейшее продвижение по этому пути требует отказа от искушения стать полноправным последователем этих мыслителей.
Позвольте нам вкратце остановиться на структуре предлагаемой Вашему вниманию работы. Остановившись в первой главе на основных понятиях теории структурации, во второй мы приступаем к рассмотрению вопросов, относящихся к самой сути настоящего издания, начиная с обсуждения сознания (или сознательного), бессознательного и устройства повседневной жизни. Субъекты деятельности или акторы - я использую эти термины как взаимозаменяемые - обладают способностью понимать, что они делают, в то время как они это делают, и это является неотъемлемой характеристикой их деятельности. Способность к рефлексии, свойственная людям как субъек-
17
там деятельности, как правило, постоянно вовлечена в поток повседневного поведения, демонстрируемого в контексте социальной активности. Вместе с тем механизм рефлексии функционирует на дискурсивном уровне лишь отчасти. Значительная часть того, что субъекты знают о своей деятельности и ее причинах - иными словами, их информированность и компетентность, - поддерживается на уровне практического сознания. Последнее состоит из неявно выраженных представлений акторов о том, как следует 'вести себя ' в различных условиях социального окружения, которые не поддаются прямой логической операционализации. Значимость практического сознания - основная тема нашей работы, на протяжении которой мы пытаемся отделить этот тип сознания от разума (дискурсивного сознания или рассуждений, совершаемых путем логических умозаключений) и бессознательного. Признавая важность бессознательных аспектов познания и мотивации, мы не считаем возможным довольствоваться укоренившимися, общераспространенными представлениями о них. Я заимствую модифицированный вариант психологический концепции 'Эго ', но стараюсь связать его с тем, что, как я полагаю, является основным понятием теории структурации - с однообразием, рутиной или монотонностью.
Общепринятая практика или рутина (все, что делается по привычке) является основным элементом повседневной социальной деятельности. Мы используем выражение 'повседневная социальная деятельность ' в буквальном смысле этого слова, сознательно уходя от более сложного и, на мой взгляд, двусмысленного значения, приписываемого ей феноменологией. Термин 'повседневный'или 'обыденный' точно отражает рутинный характер социальной жизни, продленной во времени и пространстве. Повторяемость действий, воспроизводимых в одинаковой манере день за днем, составляет материальную основу того, что я называю рекурсивным (возвратным) характером социальной жизни. (Говоря о возвратном характере, я подразумеваю, что структуральные свойства социальной деятельности постоянно восстанавливаются (благодаря двойственности структуры) из тех же ресурсных источников, которые породили их.) Однообразие жизненно важно для функционирования пси-
18
хологических механизмов, посредством которых в ходе повседневной деятельности удовлетворяется потребность в надежности или онтологической безопасности. Действуя преимущественно на уровне практического сознания, рутина вклинивается между потенциально взрывоопасным содержимым бессознательного и рефлексивным контролем деятельности, осуществляемым ее субъектами. Почему 'эксперименты на доверие', проведенные Гарфинкелем (Garfinkel), вызвали столь сильный всплеск тревожности у тех, кто принимал в них участие, - результат, казалось бы, абсолютно несоизмеримый с тривиальными экспериментальными условиями? Потому, как мне кажется, что с виду второстепенные и несущественные правила поведения, условности и традиции повседневной социальной жизни оказываются фундаментальным каркасом социальной жизни, играют первостепенную роль в деле 'укрощения ' или обуздания источников подсознательной напряженности, которые в противном случае полностью поработили бы нас.
Ситуативный характер деятельности, разворачивающейся во времени и пространстве, однообразие действий и монотонность повседневной жизни - явления, связывающие исследования в области бессознательного и анализ феномена 'соприсутствия' (повседневного взаимодействия 'лицом к лицу ', обыденного взаимодействия между людьми, находящимися в непосредственном физическом присутствии друг друга. - Пер.) - проводимый И. Гофманом (Goffman). Несмотря на очевидную неординарность, работы Гофмана обычно считаются легковесными с точки зрения теоретического содержания. На мой взгляд, подобное положение вещей можно объяснить двумя обстоятельствами: тем, что зачастую Гофмана воспринимают прежде всего как своего рода выдумщика от социологии - эквивалент сплетника, чьи наблюдения принимаются во внимание и приятно возбуждают, но тем не менее считаются поверхностными и по большому счету ерундовыми; или же тем, что основной акцент в его исследованиях сделан на особенностях социальной жизни современного общества, в котором господствует средний класс - циничного сообщества безнравственных носителей ролей. Во всем вышесказанном определенно есть некий смысл, и в известной степени Гофман действительно уязвим с этих точек зрения, поскольку воздерживается от каких-либо методи-
19
ческих выводов, вытекающих из его изысканий. В тех случаях, когда он все же решается делать выводы, он стремится связать ритуалы социальной повседневности с этологическими основами поведения высших животных и развить эту тему. Подобная тактика, несомненно, поучительна, вместе с тем ее вряд ли можно считать наилучшим способом соотнесения исследований, проводимых Гофманом, с проблемами социальной теории, ибо она не компенсирует надлежащим образом пробелы в рассуждениях автора. Одним из таких пробелов является отсутствие ссылок на мотивацию, и это приводит к тому, что работы Гофмана подвержены интерпретации второго рода, упомянутой нами выше. Я стремлюсь продемонстрировать, как анализ мотивации, рассматриваемой относительно рутинности и бессознательного, способствует обнаружению системно-методического характера исследований и работы, проводимой Гофманом. Упор на доверие и тактичность, свойственный этому автору, поразительно перекликается с темами, обсуждаемыми в рамках эго-психологии, и порождает аналитически мощное понимание рефлексивного контроля потока взаимодействий (столкновений), составляющих основу повседневной жизни.
Позиционирование или расстановка индивидов в пространстве социальных взаимодействий составляет фундамент социальной жизни. Б данном контексте термин 'позиционирование ' выступает как многозначный. Человек позиционируется относительно других в условиях непосредственного 'соприсутствия': Гофман приводит чрезвычайно утонченные, но впечатляюще-выразительные замечания относительно мимики, жестов и рефлексивного контроля за движениями тела, которые, с его точки зрения, неотъемлемо присущи и ответственны за поддержание социального порядка и социальной солидарности. Позиционирование, однако, можно рассматривать и в контексте пространственно-временной сериальности взаимодействий. Любой индивид позиционируется одновременно относительно потока повседневности; течения собственной жизни (иными словами, продолжительности собственного существования), а также относительно протяженности 'институционального времени', 'сверх-индивидуальной' структуры социальных образований. В конечном счете каждый человек различным образом позиционируется в
20
рамках социальных взаимоотношений, порождаемых специфическими социальными идентичностями; здесь речь идет главным образом о понятии социальной роли. Способы обыденного взаимодействия между людьми, находящимися в непосредственном физическом присутствии друг друга, прямо опосредованные сенсорными свойствами тела, безусловно отличаются от социальных связей и форм социального взаимодействия с теми, кто в данный момент отсутствует в пространстве или во времени.
'Позиционируются ' не только индивиды; аналогичные вещи происходят и с обстоятельствами социального взаимодействия. Один из интереснейших способов анализа деятельности во времени и пространстве был разработан шведским социальным географом Т. Хагерстрандом (Hagerstrand). Исследуя перемещения индивидов во времени и пространстве, 'временная география ' уделяет особое внимание ограничениям человеческой деятельности, вытекающим из физических возможностей тела (пределы, устанавливаемые физической конституцией (строением) человека. - Пер.) и среды взаимодействия деятелей. Обращение к такого рода исследованиям иллюстрирует пользу, которую получает социология, апеллируя к работам географов. В качестве другого примера можно привести интерпретацию урбанизма (своего рода узора городской жизни), который, с нашей точки зрения, играет в социальной теории не последнюю роль; и, конечно, еще большую значимость имеет чувствительность этого подхода в отношении пространства и месторасположения.
Немало внимания Гофман уделяет концепции регионализации взаимодействий, которая, как мы полагаем, является значимой с точки зрения социальной теории. Традиционно понятие регионализации активно использовалось в работах географов, однако мы хотим рассмотреть его как нечто большее, нежели чисто пространственная характеристика. Ситуативный характер социального взаимодействия может быть исследован относительно различных локальностей, посредством которых согласуются обыденные действия индивидов. Локальность - это не только место, в котором разворачивается то или иное взаимодействие, но и окружающая его среда; Гарфинкель убедительно продемонстрировал, что фоновые ожидания постоянно (и по боль-
21
шей части автоматически) используются социальными акторами для организации и поддержания осмысленного коммуникативного процесса. Однако и фоновые ожидания в известном смысле зонированы, что в большой степени влияет и оказывается под воздействием периодического характера взаимодействий. 'Стабильность' и постоянство во времени и пространстве, как правило, подразумевают и социальную устойчивость; по существу 'фиксированный' характер атмосферы, в которой протекает повседневная жизнь, переплетается с рутиной ежедневного существования и оказывает существенное влияние структуру воспроизводства общественных институтов. Регионализация имеет значительный психологический и социальный резонанс с точки зрения 'ухода ' от обращения к определенным видам деятельности и типам людей и 'признания ' других. Здесь мы снова находим точки соприкосновения, казалось бы, несопоставимых идей - Гофмана и Фуко (Foucault); оба признают важность изменяющихся под воздействием социальных и исторических факторов границ между обособленностью и раскрытием, ограничением и проявлением.
Мы считаем ошибкой рассматривать взаимодействия в условиях непосредственного физического присутствия друг друга в качестве своеобразного фундамента, на котором основываются более масштабные, 'макроструктурные ' социальные свойства. Так называемые 'микросоциологические' исследования изучают реальность, про которую нельзя сказать, что она более значима, чем та, что является предметом 'макросоциологического' анализа. И, наоборот, взаимодействие в ситуации соприсутствия мимолетно по сравнению с прочностью и основательностью крупномасштабных и освященных временем социальных институтов. Каждая точка зрения имеет своих сторонников и защитников, однако подобное расхождение во мнениях кажется нам поверхностным и бессодержательным - немного более конкретной формой ранее упомянутого нами дуализма, свойственного социальной теории. На наш взгляд, противостояние 'микро ' и 'макро ' следует переосмыслить с позиций того, каким образом взаимодействие в условиях взаимодействия 'лицом к лицу' структурно встроено в систему обширных пространственно-временных институциональных образований - другими словами, как подобные системы охватыва-
22
ют крупные сектора пространства-времени. А это, в свою очередь, эффективнее исследовать как проблему взаимосвязи между социальной и системной интеграцией, в том смысле, в котором эти термины понимаем мы. Однако сюда необходимо внести существенную поправку. Отношения, существующие между социальной и системной интеграцией, невозможно понять на уровне чистых абстракций; здесь необходима теория урбанизма. Ибо появление и развитие системной интеграции стало возможным только благодаря наступлению эры городов - а в наши дни урбанизму 'искусственной среды'.
Нам следует быть крайне аккуратными при использовании понятия 'социальная система' и связанного с ним представления об 'обществе '. Эти термины кажутся вполне невинными и, вероятно, должны быть обязательно использованы при условии соблюдения соответствующих мер предосторожности. 'Общество ' имеет два полезных, с нашей точки зрения, значения, которым мы доверяем, и на которые будем ссылаться - обозначение ограниченной системы и социального объединения в целом. Упор на регионализацию напоминает нам о том, что степень 'системности ' социальных систем весьма изменчив, а 'общества ' редко имеют явно выраженные границы - по крайней мере те, которые не относятся к числу современных национальных государств. Функционализм и натурализм склонны принимать и поддерживать необоснованные определения обществ, как безусловно разграниченных образований, и социальных систем - как внутренне высоко интегрированных объединений. Подобная точка зрения имеет тенденцию к тесной взаимосвязи с биологическими концепциями, даже в тех случаях, когда мы отказываемся от прямых аналогий с органическим миром; таким образом, речь идет о внутренне целостных сущностях, очевидно 'вырванных' из контекста собственного окружения. Однако 'общества' зачастую бывают совсем другими. Для того чтобы учесть это, обратимся к понятиям 'интерсоциетальные системы' и 'пространственно-временные пределы', относящимся к различным аспектам регионализации, которые характерны для социальных систем как обществ. По ходу повествования я активно использую эти понятия для оценки различных интерпретаций социальных изменений.
23
Разрабатывая теорию структурации, мы стремились избежать дуализма 'объективизм-субъективизм'. Однако некоторые критики убеждены, что мы недооцениваем факторы, особо подчеркнутые первым; в частности, речь идет о принудительных (ограничительных) аспектах структуральных свойств социальных систем. Чтобы продемонстрировать, что это не так, мы детально проанализируем, что подразумевает понятие 'принуждение' в контексте социальной теории и каким образом истолковываются в теории структурации различные значения, приписываемые этому термину. Признание факта существования и значимости структуральных принуждений не уменьшает, с нашей точки зрения, привлекательности структурной социологии, однако мы не поддерживаем взглядов, близких методологическому индивидуализму. В контексте теории структурации термин 'структура ' означает нечто другое - отличное от обычного смысла, приписываемого этому понятию в социальных науках. Мы также введем в обращение ряд других понятий, непосредственно связанных со структурой, и попытаемся показать, почему они необходимы. Наиболее важным среди них является понятие 'структурных принципов ' - структуральных свойств или особенностей обществ или социетальных множеств. Кроме того, мы предпримем попытку показать, что значимость понятия противоречия или конфликта для социального анализа возможно определить, прибегнув к представлениям о структурных принципах. Эти понятия нельзя выражать в целиком и полностью абстрактной форме, а посему мы рассматриваем их относительно трех основных типов обществ, существовавших на протяжении всей истории человечества: трайбализм (родоплеменной строй), классовые общества и современные государства-нации, связанные с развитием промышленного капитализма.
Упоминание истории возвращает нас к утверждению, согласно которому человеческие существа сами делают свою историю. Что именно они делают? Что понимается здесь под 'историей '? Ответ на этот вопрос невозможно представить в обоснованно-неоспоримой форме истинной максимы. Несомненно, существует различие между историей как имеющими место событиями и историей как изложением этих событий. Но мы не будем заходить так далеко. История есть прежде всего временность (темпоральность), события в своей
24
протяженности и длительности. Мы склонны ассоциировать временность с линейной последовательностью, а потому история представляется нам как движение в видимом направлении. Однако в действительности подобный подход может представлять собой культурно-ограниченный способ размышления о времени; даже если это не так, мы все же должны остерегаться знака равенства между 'историей ' и общественными (или социальными) сдвигами. По этой причине следует говорить об 'историчности ' как определенном смысле существования в социальном мире, подверженном непрерывным изменениям, в котором изречение Маркса является частью общекультурной осведомленности, а не теоремой, представляющей собой исключительную собственность мыслителей-обществоведов. История как изложение исторических событий также ставит перед нами дилеммы и озадачивает нас своими головоломками. Следует отметить, что они не являются характерологическими, т. е. не позволяют нам провести четкую границу между историей и социологией (или социальной наукой). Проблемы герменевтического толка, связанные со скрупулезным описанием различных форм существования, толкованием текстов, объяснением деятельности, развитием институтов и социальных преобразований - все это изучается общественными науками, в том числе и историей.
Как в таком случае следует подходить к изучению социальных изменений? Мы попытаемся показать, что поиск теоретических основ социальных трансформаций (в нашем случае под 'теорией' понимается объяснение социальных изменений путем обращения к единой совокупности механизмов, таких, например, как стародавние фавориты эволюционной теории - адаптация и дифференциальный отбор) обречен. Он лишается всяческих оснований вследствие логических изъянов, присущих в общем виде широко распространенному предположению, согласно которому общественные науки способны постичь универсальные законы человеческого поведения. Точка зрения, в соответствии с которой человечество само творит свою 'историю ', образуется представлениями о том, что есть эта история и каковы воздействия, способные изменить ее. Вместе с тем в отношении эволюционизма стоит сделать ряд критических замечаний, ибо в том или ином виде он чрезвычайно влияте-
25
лен в различных областях социальных наук. Применительно к последним мы будем понимать под 'эволюционизмом ' интерпретацию социальных изменений посредством обращения к концепциям, обладающим следующими характерными чертами или особенностями: неизменная (фиксированная) последовательность стадий развития, которые проходят общества, восходя по пути эволюции (даже если мы признаем, что некоторые общества, усложняясь, могут миновать отдельные стадии); концептуальная взаимосвязь с теорией биологической эволюции; детализация направленности каждой стадии развития относительно установленного критерия или критериев, таких, например, как нарастание сложности или расширение производительных сил. Против вышеперечисленных соображений можно привести целый ряд возражений, касающихся как внутренне присущих им недостатков, так и производных выводов, которые эволюционизм неминуемо стремится сделать, даже тогда, когда они абсолютно не подкреплены логически. Мы полагаем, что в соответствии с обозначенными нами критериями, 'исторический материализм' является разновидностью эволюционизма, по крайней мере в одном из основных значений, приписываемых этому спорному термину. Будучи истолкован подобным образом, исторический материализм обнаруживает ряд главных и второстепенных ограничений, свойственных эволюционной теории, и должен быть отвергнут на этих же основаниях.
Полагая, что 'историю' невозможно свести к каким-либо схемам, столь популярным в концепциях эволюционизма в целом и исторического материализма в частности, мы предлагаем говорить об их упразднении, нежели восстановлении. Утверждая подобное, мы имеем в виду, что оценка социальных изменений должна принимать совершенно иные фирмы, чем те, которые предлагает эволюционизм; ибо в их банальной реконструкции нет никаких преимуществ. Помимо ранее введенных понятий мы будем использовать еще два - 'эпизод' и 'мировое время' (первое принадлежит Геллнеру (Gellner), второе - Эберхарду (Eberhard)). Вся совокупность социальной жизни может быть представлена в виде последовательности эпизодов; социальные взаимодействия, происходящие в ситуации соприсутствия, несомненно принимают эпизодическую форму. В этой связи
26
мы обращаемся главным образом к крупномасштабным процессам изменений, в которых наличествует определенный тип институциональных преобразований, таких, например, как образование городов в аграрных обществах или появление ранних государств. Эпизоды эти могут плодотворно сравниваться друг с другом, но не в полном отрыве от обстоятельств своего происхождения. Влияние 'мирового времени' прослеживается в степени сопоставимости подобных эпизодов. Таким образом, 'мировое время ' описывает меняющиеся исторические состояния, способные воздействовать на условия и последствия сходных на вид эпизодов и влиятельность того, что субъекты эпизодов знают об этих условиях и последствиях. Мы попытаемся продемонстрировать аналитическую ценность этих понятий, использовав в качестве примера интерпретацию зарождения первых традиционных государств.
Теория структурации не сможет считаться полезной, если она не будет способствовать разрешению проблем эмпирических исследований. В заключительной главе мы поднимаем этот вопрос, который, с нашей точки зрения, неотделим от использования положений теории структурации как своего рода критики. Мы не стремимся обрести некий методологический скальпель. Иными словами, мы не думаем, что логика или содержание теории структурации могут каким-то образом воспрепятствовать применению отдельных исследовательских методов, таких как обследование, опросы и т. п. Некоторые приведенные суждения и взгляды не противоречат способам применения конкретных методов исследования и интерпретации полученных результатов, но это уже другой вопрос. Точки соприкосновения теории структурации и эмпирических исследований лежат в области разработки логических выводов, полученных в ходе изучения 'исследуемого предмета', в котором исследователь принимает непосредственное участие, и объяснения действительного содержания ключевых понятий деятельности и структуры. Ряд моментов, особо подчеркнутых нами на абстрактно-теоретическом уровне, относится и к уровню эмпирических исследований. Значительная часть социологической теории, в особенности той, что связана со структурной социологией, рассматривает социальных субъектов как гораздо менее осведомленных, сообразительных и опыт-
27
ных, чем они есть на самом деле. Последствия такого положения вещей, без сомнения, просматриваются в эмпирической работе, в неспособности добывать информацию, позволяющую обращаться ко всему диапазону осведомленности субъектов, по крайней мере с двух сторон. То, что действующие субъекты (или акторы) смогут сообщить относительно обстоятельств и условий своей деятельности и деятельности окружающих их людей, будет носить ограниченный характер, если исследователи не постигнут и не отдадут дань уважения возможной многозначности ряда дискурсивных явлений - тех, которым они (как, впрочем, и сами социальные акторы), безусловно, уделяют пристальное внимание, но которые зачастую недооцениваются в социологических исследованиях. Мы имеем в виду те аспекты речи, которые по форме своей не могут быть отнесены к формулировкам пропозициональных предположений, или те, что, подобно юмору и иронии, обретают свое значение не столько исходя из содержания сказанного, сколько посредством стиля, образа выражения или манеры произнесения. К этому, однако, следует добавить второй фактор, гораздо более важный: необходимость признания значимости практического сознания. Если то, что субъекты знают о своей деятельности, ограничивается их собственными высказываниями, какими бы логичными и рассудочными они ни были, мы теряем из виду обширную область знаний и опыта. Изучение практического сознания должно стать неотъемлемой частью исследовательской работы. Ошибочно предполагать, что недискурсивные компоненты сознания поддаются эмпирическому изучению труднее, чем те, которые обоснованы предшествующими рассуждениями, даже несмотря на тот факт, что субъекты по определению не способны напрямую комментировать их. С другой стороны, бессознательное порождает проблемы совершенно иного порядка, что требует поиска опросных методик, отличных от тех, которые используются в ходе описательного социологического анализа.
Функционализм стал популярным в общественных науках не только благодаря достоинствам теоретического подхода, но и вследствие обеспечения эмпирических стимулов. Начало полевых изысканий в области антропологии в той или иной степени связывается с влиянием функционализ-
28
ма, и в социологии функциональный подход способствовал развитию значительного числа исследований. С нашей точки зрения, крайне важно уяснить привлекательность функционализма в этом отношении, не забывая однако, что на концептуальном уровне его влияние зачастую было пагубным. Функционализм решительно подчеркивает значимость непреднамеренных последствий деятельности, особенно в связи с тем, что подобные последствия возникают регулярно, а посему включаются в процесс воспроизводства институциональных аспектов социальных систем. Сторонники этого подхода совершенно правы, расставляя акценты подобным образом. Вместе с тем мы можем исследовать непреднамеренные последствия, не прибегая к использованию функциональных понятий. Более того, удовлетворительный ответ на вопрос, что представляет собой 'непреднамеренное' в контексте результатов деятельности, может быть получен опытным путем только в том случае, если определены преднамеренные (априори установленные) аспекты действия; а это снова возвращает нас к необходимости интерпретации человеческой деятельности, более утонченной, нежели та, что выдвигается сторонниками допущений функционализма.
Понятие 'структура ' используется в теории структурации для обозначения правил и ресурсов, рекурсивно вовлеченных в систему социального воспроизводства; институциональные особенности социальных систем обладают структуральными свойствами в том смысле, что взаимоотношения стабильны и устойчивы во времени и пространстве. На отвлеченном уровне 'структура ' может быть представлена в виде двух аспектов правил - нормативных элементов и кодов значимости. Ресурсы также могут быть двух видов: авторитативные ресурсы, возникшие как следствие координации человеческой деятельности, и распределяемые ресурсы - производные управленческого контроля за материальными продуктами или другими элементами материального мира. Особый интерес представляют, на наш взгляд, исследования рутинных пересечений практик - 'точек превращения ' в структурных взаимоотношениях, а также способов, посредством которых институциональные практики сочетают социальную и системную интеграцию. Примером первых может служить демонстрация того, каким образом
29
частная собственность - совокупность прав собственности - может 'преобразоваться' в индустриальную власть или способы поддержания административного управления. В контексте вторых следует эмпирическим путем установить, насколько близко сходятся друг с другом ситуативные практики, исследуемые в заданном диапазоне окружающей среды, объединенные таким образом, что непосредственно включаются в процесс системного воспроизводства. Существенную роль в этих условиях играет внимание к значимости локальности (места действия) как среды взаимодействия; мы не видим причин, по которым социологи должны были бы отказаться здесь от заимствования ряда исследовательских методов, разработанных специалистами-географами, включая графические приемы 'временной географии '.
Если рассматривать общественные науки в том же ключе, что и в период господства ортодоксального консенсуса, их достижения вряд ли будут выглядеть впечатляющими, а практическая полезность сведется к нулю. Естественные науки, или по меньшей мере наиболее продвинутые из них, имеют в запасе четко сформулированные, общепринятые законы, а также обладают капиталом в виде неоспоримых, полученных эмпирическим путем научных результатов, которые могут быть объяснены с помощью вышеупомянутых законов. Естественно-научные дисциплины связаны с удивительными технологическими возможностями, как деструктивного, так и конструктивного характера. В глазах тех, кто стремится моделировать социальные науки по образу и подобию естественных, первые, несомненно, потерпят поражение. Может показаться, что и в познавательном, и в практическом аспектах общественные науки однозначно подчинены естественно-научным дисциплинам. Однако, если мы откажемся воспринимать социальную науку как точную копию или модель естественной и решим, что в некотором смысле она представляет собой совершенно отличную сущность, то сумеем взглянуть на их сравнительные достижения и влияние по-новому. В общественных науках нет и не будет универсальных законов - не потому, главным образом, что методы эмпирических исследований и проверки достоверности так или иначе неадекватны, а в связи с тем, что, как мы отмечали ранее, причинная обусловленность, включенная в процесс
30
формулировки общих законов социального поведения людей, в основе своей изменчива и нестабильна с точки зрения осведомленности (или убежденности) акторов относительно обстоятельств собственной деятельности. Так называемый эффект самоподтверждающегося пророчества, о котором так много говорил и писал Мертон (Merton) и др., представляет собой частный случай родового для общественных наук явления. Речь идет об обоюдном пояснительном взаимодействии социальной науки и тех, чьи действия составляют ее предмет - своего рода 'двойной герменевтике'. Теории и открытия, сделанные в рамках общественные наук, не могут находиться в полной изоляции от мира значений и действий, который они описывают. Однако и акторы могут считаться социальными теоретиками, чьи предположения лежат в основе различных видов деятельности и институциональных образований, являющихся объектом изучения профессиональных социальных наблюдателей и ученых-обществоведов. Таким образом, между грамотными социологическими суждениями неискушенных в вопросах социологии акторов и сходными с ними размышлениями социологов-профессионалов не существует очевидных различий. Мы не будем отрицать, что подобные различия есть, однако они весьма туманны, а посему ученые-обществоведы не обладают абсолютной монополией ни на создание новаторских теорий, ни на эмпирические исследования того, что они изучают.
Все это, возможно, считается доказанным. Тем не менее, из вышесказанного вовсе не следует, что мы должны воспринимать достижения и влияние общественных наук иным образом. Как можно серьезно рассуждать о том, что общественная наука влияет на социальный мир столь же (или более) сильно, как естественно-научная дисциплина - на мир материальный? Мы полагаем, что подобная точка зрения отчасти имеет право на существование - хотя, конечно, приведенное нами сравнение не может претендовать на какую-либо точность, ввиду огромного разнообразия составляющих в каждом конкретном случае. Суть состоит в том, что рефлексия по поводу социальных процессов - теории и результаты эмпирических исследований и наблюдений - предполагает постоянный и непрерывный процесс вхождения, выхода и повторного вхождения в универсум описываемых событий.
31
В мире неживой природы, безразличном к тому, что знают о нем человеческие существа, подобное явление отсутствует. Рассмотрим в качестве примера теории суверенитета, сформулированные европейскими мыслителями семнадцатого века. Эти теории представляли собой результаты размышлений и исследований общественных тенденций, которые в свою очередь также получили статус тенденций. Невозможно представить себе современное суверенное государство, которое не опиралось бы на логически связное представление о современном суверенном государстве. Очевидное стремление государства к расширению политического 'самоконтроля' - атрибут современного Запада, порождающий особый социальный и интеллектуальный климат, в условиях которого возникли, проявляются и развиваются специализированные, 'профессиональные ' дискурсы социальной науки. Конечно, можно привести немало примеров, утверждающих, что изменения, в которых социальная наука играет далеко не последнюю роль, носят фундаментальный характер. По сравнению с ними преобразования природы, осуществленные при непосредственном участии естественных наук, не выглядят уже столь основательными.
Анализируя эти взгляды, мы сможем понять, почему общественные науки не способны генерировать большие объемы первичных знаний, а также чем можно объяснить тот факт, что зачастую социальные теории и идеи прошлого парадоксальным образом сохраняют свою актуальность и в наши дни, тогда как устаревшие естественно-научные концепции не способны на это. Наиболее интересные и продвинутые социально-научные идеи (а) вносят вклад в стимулирование общественного климата и социальных процессов, породивших их; (б) в большей или меньшей степени взаимосвязаны с широко распространенными теориями, способствующими развитию этих процессов; (в) едва ли заметно отличаются от обоснованной рефлексии, поддающейся влиянию неспециалистов-обывателей, четко формулирующих или усовершенствующих находящиеся в употреблении теории. Все это имеет последствия, в том числе и для социологии (где они наиболее очевидны и существенны), которые влияют на проведение эмпирических исследований и формулировку (восприятие) теорий. В отношении исследований эти последствия выражаются в гораздо более значитель-
32
ных, чем в естественных науках, трудностях, с которыми сталкиваются ученые-обществоведы, пытающиеся содействовать признанию теорией и ищущие одновременно способы их всесторонней проверки. Социальная жизнь не стоит на месте; активно применяемые или потенциально практичные теории, гипотезы и открытия могут принимать в контексте социальной жизни такие формы, что исходные основания их проверки так или иначе изменяются. В этом смысле существует множество возможных, достаточно сложных превращений взаимного 'проникновения', которые сочетаются с трудностями, связанными с контролем переменных, воспроизводством наблюдений, и другими методологическими 'ловушками ', в которых общественные науки могут обрести себя. Естественно-научные теории самобытны, оригинальны и новаторски в той мере, в которой они затрагивают вопрос, что обычные акторы или ученые-профессионалы думали об объектах или событиях, попавших в поле их зрения, раньше. Однако социально-научные теории частично основываются (хотя и не всегда дискурсивно излагаются с их помощью) на тех представлениях, которых в свое время придерживались сформулировавшие их субъекты. Будучи воплощены в жизнь повторно, они могут утратить свои изначальные качества и свойства; они могут стать слишком привычными. В момент своего появления понятие суверенности и связанные с ним доктрины государства были сногсшибательно непривычны и удивительно свежи; в наши дни они превратились в своего рода элемент социальной реальности, формированию и укреплению которой они некогда содействовали.
Каким образом отдельным социальным теориям удается сохранять свою актуальность и после того как обстоятельства, породившие их, уходят в прошлое? Почему и сегодня - когда мы хорошо ориентируемся в понятиях и реалиях государственного суверенитета - теории государства, датированные XVII в., сохраняют свою значимость с точки зрения современной социально-политической мысли? Прежде всего потому, что эти теории внесли существенный вклад в построение того социального мира, в котором мы с вами сегодня живем. Нет сомнений, что они представляют собой размышление по поводу социальной реальности, которую когда-то сами и породили и которая удалена от современ-
33
ного социального мира, привлекающего наше внимание, одновременно оставаясь частью его. Естественнонаучные теории, сменившиеся в результате прогресса науки, не представляют интерес для современных (находящихся в непосредственном обращении) научных практик. Это невозможно, если речь идет о теориях, участвовавших в создании того, что они в дальнейшем объясняют или развивают. Возможно, 'исторический процесс смены идей' и не представляет серьезной значимости для практикующего естествоиспытателя, однако, с точки зрения общественных наук, он зачастую выходит на первый план.
Если наши рассуждения верны, это позволяет нам говорить о социальной науке как своеобразном критическом анализе, включенном в процесс практической организации социальной жизни. Мы не можем довольствоваться 'технологической' версией критики, предложенной в рамках ортодоксального консенсуса, истоки которого следует искать в естественно-научной модели мира. Технологический взгляд на критический анализ предполагает, что критика социальной науки 'изнутри ' - критические оценки учеными-обществоведами идей друг друга - автоматически порождает 'внешнюю критику' банальных мнений - основу для практического социального вмешательства. Однако в условиях существования 'двойной герменевтики' проблема выглядит гораздо более сложной. Создание критической теории не является альтернативой; в большинстве случаев теории и открытия, сделанные в рамках общественных наук, имеют практические (и политические) последствия независимо от того, считает ли социолог (или политик) возможным 'реализовать' эти доктрины в отношении конкретной практики или нет.
Настоящая книга не относится к разряду легких, с точки зрения написания, произведений; работая над ней, мы иногда сталкивались с трудностями упорядочения и соответствующей систематизации глав. Теория структурации формулировалась и излагалась нами посредством так называемой 'внутренней самокритики' - критической оценки множества современных, соревнующихся друг с другом школ и направлений социальной мысли. Не включая критические замечания в основной текст, мы представили их в форме при-
34
ложений к тем главам, к которым они имеют непосредственное отношение. (Комментарии к ним следуют за разделом комментариев к соответствующей главе.) Читатель, нацеленный безотрывно следить за ходом основного повествования, может оставить их без внимания. Однако эти замечания будут, несомненно, полезны тем, кто хочет получить ответ на вопрос, чем пропагандируемые нами взгляды отличаются от других, или заинтересован в более пристальном рассмотрении проблем, составляющих 'сердцевину' той или иной главы. В книге используется множество неологизмов, собранных в глоссарий, приведенный в заключении.
Комментарии
1. Ошибочно полагать, что влияние Парсонса осталось в далеком прошлом, а сам ученый забыт аналогично тому, как это, со слов самого Парсонса, случилось со Спенсером вскоре после его смерти. Напротив, одной из наиболее зримых тенденций современной социально-научной мысли является важнейшая роль, отводимая взглядам и представлениям, так или иначе заимствованным в теории Парсонса. Примером могут служить работы Лумана (Luhmann) и Хабермаса (Habermas) в Германии, (Bourricauld) во Франции, Александера и др. в США. Не обсуждая эти работы в деталях, мы все же постараемся объяснить, почему не испытываем симпатий к тем их аспектам, которые тесно взаимосвязаны или непосредственно обоснованы идеями Парсонса. Все вышеупомянутые авторы крайне разборчивы и критичны в отношении связей Парсонса с функционализмом, который более других пытается отстоять Луман. И в этом смысле мы согласны с ними, что явствует из содержания нашей работы. Вместе с тем, в других отношениях, по причинам, которые также изложены в настоящей книге, мы настаиваем на необходимости радикального пересмотра теории Парсонса. Важным в этом плане является влияние идей Макса Вебера, обнаруживаемое в работах, принадлежащих перу Парсонса. Критики зачастую именуют нас 'веберианцами' и считают нашу приверженность его взглядам неисправимой ошибкой и недостатком. В отличие от них мы не относимся к этому понятию с пренебрежением, однако, не уверены, что оно соответствует нашей точке зрения. Обращаясь к идеям Вебера, мы подходим к ним с позиций,
35
отличных от тех, что характерны для вышеупомянутых авторов. Так, Хабермас склонен (довольно неожиданно) трактовать Вебера в стиле Парсонса, приписывая ему в качестве основополагающего интерес к рационализации ценностей и 'социальной дифференциации' как обобщенным процессам развития. Социальная жизнь изображена здесь не в том преломлении, которое, на наш взгляд, следовало бы заимствовать у Вебера - речь идет о разнообразных практиках и борьбе четко позиционированных акторов; о конфликте и столкновении частных интересов; территориальности и принуждении со стороны политических структур или государств.
Парсонс считал себя 'теоретиком действия' и называл свой подход к социологии 'концептуальной системой деятельности'. Однако - и мы пытались продемонстрировать это в своих работах (см., например, NRSM, гл. 3) - удовлетворительное, с нашей точки зрения, определение понятия 'деятельность' (а также взаимосвязанных с ней понятий намерений и причин) в работах Парсонса отсутствует. Это не связано с тем, что, как полагают некоторые аналитики, более поздний акцент на функционализм и системную теорию подавил интерес к 'волюнтаризму'. Причина, на наш взгляд, состоит в том, что идея волюнтаризма утратила свою актуальность. В рассуждениях Парсонса волюнтаризм всегда связывался с разрешением 'проблемы социального порядка', под которым он подразумевал координацию потенциально деструктивных индивидуальных мотиваций. Она решается посредством демонстрации того, что акторы (субъекты деятельности) усваивают в качестве мотивов общепринятые ценности, от которых зависит социальное единство. Необходимость считаться с деятельностью объединяется с требованием смыкания 'психологической' теории мотивации и 'социологической' интерпретации структуральных свойств социальных систем. Практически никакого внимания не уделяется концепции того, что мы называем осведомленностью или опытом социальных акторов, которые отчасти образуют специфику конкретных социальных практик. Мы не думаем, что какая-либо точка зрения, обязанная своим происхождением Парсонсу, способна должным образом справиться с этой проблемой - одной из центральных в рамках социологической теории, как мы понимаем ее в настоящем издании.
36
Хотя те, кто находится в долгу перед Парсонсом, не считают себя функционалистами и так или иначе отрицают функционалистский характер его теории, они все же перенимают некоторые идеи, родственные большинству версий функционализма. В частности, речь идет о преувеличенном внимании к 'ценностно-согласованному' или символическому порядку в ущерб житейским, практическим аспектам социальной деятельности; о тенденции считать, что общества представляют собой четко различимые образования, сходные с биологическими организмами; о склонности к теориям эволюционного толка. Мы полагаем, что подобные акценты вводят нас в заблуждение, а потому прокомментируем их отдельно и особо. Нет сомнений, что попытки ряда авторов (в частности, Лумана и Хабермаса) 'осовременить' идеи Парсонса важны и изысканны. Вместе с тем, мы считаем необходимым отвергнуть новые версии 'парсонианизма', также как и общепринятые разновидности структурной социологии, не связанной с именем Парсонса.
Глава I. Элементы теории структурации*
Приступая к предварительному изложению основных положений теории структурации [1]**, было бы полезно, на наш взгляд, остановиться на барьерах, отделяющих функционализм (включая системную теорию) и структурализм, с одной стороны, от герменевтики и различных форм 'понимающей социологии ', с другой. Несмотря на тот факт, что во многих отношениях функционализм и структурализм заметно отличаются друг от друга, существует и ряд общих для этих парадигм положений. Так, оба направления склонны придерживаться естественно-исторической концепции и имеют очевидную тенденцию к объективизму. Со времен Конта функционалистская парадигма рассматривала биологию как науку, модель которой наиболее точно соответствовала специфике социальных дисциплин. Именно биология была признана ориентиром в вопросах осмысления структуры и функционирования социальных систем, а также руководством к анализу процессов эволюции через механизмы адаптации. Структурализм, особенно в интерпретации Леви-Стросса (Lévi-Strauss), был враждебен по отношению к эволюционизму и свободен от биологических
* В современную социологию термин структурация - 'структурирование социальных отношений в пространстве и времени' был введен самим Гидденсом [см. Giddens A. Structuralism, post-structuralism // Social Theory Today. Cambridge: Polity Press, 1987] для обозначения результата взаимодействия существовавшей прежде социальной структуры с деятельностью конкретного индивида
** См. комментарии на стр. 85-89.
38
42
ной характер: они неотъемлемо присущи способности 'справляться ' с рутиной социальной жизни и вести себя в соответствии с определенными общепринятыми практиками. Водораздел, пролегающий между дискурсивным и практическим сознанием, подвержен флуктуациям и восприимчив к разного рода воздействиям, как в опыте индивидуального деятеля, так и в отношении сравнений акторов, функционирующих в различных обстоятельствах и контекстах социальной деятельности. Однако между ними не существует преграды, аналогичной той, которая отделяет бессознательное от дискурсивного сознания. Бессознательное включает те формы познания и побуждения, которые либо целиком вытеснены из сознания, либо проявляются в нем исключительно в искаженном виде. С точки зрения теории психоанализа, подсознательные мотивационные компоненты деятельности имеют собственную внутреннюю иерархию, которая отражает 'глубину' истории жизни конкретного актора. Утверждая подобное, мы отнюдь не призываем к некритичному признанию ключевых положений концепции Фрейда (Freud). Нам следует остерегаться двух форм редукционизма, которые сокрыты или обозначены в его работах. Одна из них - упрощенное представление об институциональных образованиях, согласно которому фундаментальную основу институтов следует искать в области бессознательного; здесь практически полностью игнорируется роль автономных социальных сил. Вторая заключается в достаточно примитивной теории сознания, которая, стремясь продемонстрировать, насколько глубоко социальная жизнь обусловлена действием скрытых, подводных течений, зачастую не осознаваемых акторами, не способна адекватно постичь уровень рефлексивного контроля, поддерживаемого последними в отношении собственного поведения.
Деятель и деятельность
Стратификационная модель деятеля может быть представлена следующим образом (рис. 1). Рефлексивный мониторинг деятельности является рутинной функцией повседневной жизни и предполагает контроль не только собственного поведения, но и действий окружающих.
43
Иными словами, акторы не только непрерывно отслеживают течение собственной деятельности и ожидают аналогичного поведения от других; они также регулярно контролируют социальные и физические факторы своего окружения. Говоря о рационализации действия, мы подразумеваем, что акторы - в установленном порядке и, как правило, без излишней суеты - поддерживают целостное 'теоретическое представление' о мотивах собственных действий. Как мы упоминали ранее, наличие подобных представлений не следует приравнивать к дискурсивному перечислению причин конкретных поведенческих проявлений, равно как и к способности определять эти причины на основе умозаключений. Вместе с тем компетентные деятели предполагают, что окружающие их акторы, как правило, способны в случае необходимости объяснить большинство из того, что они делают, и именно эта способность является основным показателем компетентности, используемым в повседневной практике. Излюбленные философские вопросы относительно побуждений и мотивов тех или иных действий волнуют обычно лишь неискушенных и не имеющих достаточного опыта акторов в тех случаях, когда отдельные поступки приводят их в сильное замешательство, или тогда, когда имеется своего рода 'провал ' или пробел в знаниях, который на самом деле может носить преднамеренный характер. В обычной ситуации мы, как правило, не спрашиваем у другого человека, почему он или она занимается той или иной деятельностью, традиционной для группы или культуры, к которым они принадлежат. Аналогичным образом мы не требуем объяснений и в том случае, когда имеет место непреднамеренное отклонение от принципов или правил поведения, за которое деятель едва ли несет ответственность, речь идет о реакциях-восклицаниях (смотри, например, обсуждение междометия 'Ой ' далее) или обмолвках. Однако если Фрейд прав, эти явления имеют под собой рационально-логическое обо-
44
снование, хотя и редко осознаваемое как самими нарушителями установленного порядка, так и теми, кто был свидетелем их поступков.
Мы будем различать понятия рефлексивного мониторинга и рационализации действия и его мотивации. Если причины относятся к основаниям тех или иных действий, то мотивы следует считать желаниями или потребностями, побуждающими совершать их. Вместе с тем в отличие от рефлексивного мониторинга и рационализации мотивация не связана напрямую со связностью и последовательностью действий. Она касается скорее потенциальных возможностей деятельности, нежели традиционного, привычного для деятеля образа действий. Мотивы имеют прямое отношение к действию только в относительно необычных или нестандартных условиях, в ситуациях, которые некоторым образом нарушают привычный (рутинный) ход событий. Главным образом они представляют собой всеобъемлющие планы или программы - 'проекты '(терминология А. Шюца) - в рамках которых разыгрываются конкретные поведенческие сценарии. Многие из наших обыденных поступков не являются мотивированными напрямую.
Тогда как искушенные и опытные акторы практически всегда способны дать обоснованный отчет о целях и причинах своего поведения, они зачастую не могут с такой же легкостью описать его мотивы. Несмотря на то что далее мы обозначим ряд критических замечаний, касающихся интерпретации Фрейдом природы и сущности бессознательного, следует все же признать: подсознательная мотивация есть существенная особенность и характерная черта человеческого поведения. Понятие практического сознания представляет фундамент теории структурации. Оно есть та особенность или свойство социального деятеля или субъекта, которое было практически упущено структурализмом [3]. Однако сходное положение вещей наблюдается и в других направлениях объективистской мысли. Если говорить о социологических традициях, то здесь подробное и тщательное рассмотрение свойств и сущности практического сознания характерно только для феноменологии и этнометодологии. В действительности именно эти научные школы наряду с обыденной философией возместили недостаток внимания к вышеупомянутым вопросам, свойственный ор-
45
тодоксальным социальным теориям. Мы отнюдь не считаем, что различия, существующие между дискурсивным и практическим сознанием, являются непоколебимыми и не поддаются никакому влиянию. Напротив, граница между ними изменяется под воздействием различных аспектов социализации и образованности деятеля. Таким образом, между дискурсивным и практическим сознанием не существует преград; речь идет лишь о несовпадениях между тем, что может быть сказано, и тем, что обычно делается. Однако между дискурсивным сознанием и бессознательным - барьеры все же существуют; и, как правило, они относятся к области вытеснения в подсознательное.
Далее мы поясним, что предлагаем эти понятия взамен традиционной психоаналитической триады 'ego (мое 'Я') - super-ego (сверх-Я) - id (оно)'. Предложенное Фрейдом различие между 'ego ' и 'id ' не способно справиться с задачей анализа практического сознания, которому явно недостает теоретической базы в психоанализе, как в других, ранее упомянутых направлениях социально-научной мысли. Термин 'предсознание ', используемый в понятийном аппарате психоаналитической концепции, возможно, наиболее близок по смыслу представлениям о практическом сознании, однако в повседневной практике он, очевидно, означает нечто иное. Вместо 'ego' предпочтительнее говорить об 'I'('я '), что, естественно, и делал Фрейд в первоисточниках на немецком языке. Подобное словоупотребление не защищает нас от антропоморфизма, в котором 'ego ' представляется как своего рода мини-деятель; однако оно по меньшей мере помогает приступить к исправлению существующего положения вещей. Использование термина 'I' обусловлено и соответственно ассоциируется с позиционированием деятеля в социальном окружении. Будучи предикативным по сути, он практически лишен смыслового содержания, по сравнению с богато наполненным 'Me' - самоописанием, представленным актором. Умение
46
оперировать понятиями 'я'('I'), 'меня' ('Me') и 'ты' и отношениями, существующими между ними, рефлексивно проявляющееся в разговорах и рассуждениях, жизненно важно с точки зрения формирования способностей и компетентности деятелей, изучающих язык. Поскольку мы не используем термин 'ego ', было бы правильно отказаться и от употребления достаточно грубого понятия 'super-ego'. С нашей точки зрения, его вполне можно заменить термином 'внутренняя совесть '(мораль).
Все перечисленные понятия относятся к субъекту деятельности. Что же можно сказать о природе и сущности деятельности? Для ответа на этот вопрос обратимся к следующему. Повседневная жизнь представляет собой поток преднамеренной деятельности. Однако действия имеют непреднамеренные последствия; на рис. 1 показано, что посредством механизмов обратной связи эти последствия могут систематически превращаться в неосознанные условия дальнейших поступков. Так, например, закономерным результатом того, что мы грамотно говорим и пишем по-английски, является вклад в воспроизводство английского языка в целом. В данном случае грамотное употребление нами английского носит умышленный характер, в то время как содействие развитию этого языка - нет. Возникает вопрос: 'Каким образом можно определить, что представляют собой непреднамеренные последствия человеческих действий?'
Зачастую предполагается, что человеческая деятельность должна определяться исключительно с позиций намерений или интенций. Иначе говоря, для того чтобы тот или иной поступок мог считаться действием, человек, совершивший его, должен был сделать это преднамеренно; в противном случае мы имеем дело с обыкновенной ответной реакций. Эта точка зрения выглядит достаточно правдоподобной, и достоверность ее определяется, на наш взгляд, фактом существования целого ряда действий, которые не могут свершиться без намеренного участия субъекта деятельности. Примером подобного действия служит самоубийство. Вопреки концептуальным взглядам Э. Дюркгейма, мы полагаем, что 'суицид' не может произойти вне ситуации стремления к саморазрушению. Человек, вышедший на проезжую часть и сбитый проезжающим мимо автомо-
47
54
'Обратный эффект ' - лишь один пример непреднамеренных последствий, представляющий, правда, несомненный исследовательский интерес [15].
Третий тип контекста, в условиях которого следует анализировать непреднамеренные последствия, был упомянут в работах Мертона: здесь во главу угла ставятся механизмы воспроизводства институциональных практик. Непредвиденные последствия тех или иных действий предопределяют общепризнанные условия дальнейшей деятельности в нерефлексивном цикле обратной связи (причинно-следственные петли). Ранее мы обращали ваше внимание на тот факт, что обособление функциональных взаимоотношений не достаточно для объяснения существования такого рода обратных связей. Каким образом совокупности непреднамеренных последствий оказывают влияние, способствующее процессу социального воспроизводства на протяжении длительных периодов времени? В общем и целом это нетрудно объяснить. Повторяющиеся действия, локализованные в одном пространственно-временном контексте, способствуют тому, что постепенно (в ситуациях, удаленных в пространстве и времени) непредвиденные (с точки зрения включенных в изначальную деятельность акторов) последствия становятся упорядоченными и стандартными. То, что происходит в новых условиях, прямо или косвенно воздействует на обстоятельства деятельности в исходной ситуации. Для того чтобы понять, что происходит, нам нет смысла обращаться к объясняющим переменным, за исключением тех, которые отвечают на вопрос, что мотивирует индивидов на участие в упорядоченных во времени и пространстве социальных практиках и что из этого следует. Непреднамеренные последствия возникают постоянно, являясь своеобразным 'побочным продуктом' традиционного поведения, рефлексивно поддерживаемого субъектами деятельности.
Деятельность и власть
Каков характер логической связи, существующей между деятельностью и властью? Несмотря на то что подобный вопрос подразумевает множество различных аспектов, основная тенденция в этой области прослеживается достаточно четко. Для того, чтобы 'поступать вопреки '(быть дея-
55
телем, обладающим рефлексивным знанием, достаточным для того, чтобы суметь изменить свое положение в мире. - Пер.), необходимо обладать способностью вмешиваться (или не вмешиваться) в происходящие события, оказывать влияние на те или иные процессы или обстоятельства. Для того чтобы быть деятелем, необходимо реализовывать способность к использованию (постоянно, в повседневной жизни) всего спектра власти, включая и воздействие на использование власти другими. Деятельность зависит от способности индивида 'вносить изменения' в ранее существовавшее положение дел или ход событий. Деятель перестает быть деятелем, если он или она теряют способность 'преобразовывать', т. е. реализовывать определенный вид власти. Проблеме того, что может считаться деятельностью, посвящено множество интересных социальных исследований - где власть индивида ограничивается сферой поддающихся влиянию обстоятельств. Тем не менее мы настаиваем на признании того факта, что условия социальной ограниченности (или принуждения), в которых у индивидов 'нет права выбора ', не означают исчезновение деятельности как таковой. 'Отсутствие свободы выбора ' не подразумевает замены действия реакцией (имеющей место, когда человек моргает в ответ на быстрое движение около его глаз). Это может показаться настолько очевидным, что не требует специального рассмотрения. Однако ряд весьма известных социально-теоретических школ, связанных главным образом с объективизмом и 'структурной социологией ', не признают подобного различия. Они полагают, что социальные принуждения действуют подобно естественным силам природы, а потому 'отсутствие свободы выбора' равноценно непреодолимому и неподдающемуся осмыслению механическому давлению, принуждающему действовать строго определенным образом.
Интерпретируя изложенные выше наблюдения по-другому, мы заявляем, что деятельность логически подразумевает власть, понимаемую как способность к преобразованиям. В этом - наиболее универсальном своем значении - власть логически предшествует и превосходит субъективность, порядок рефлексивного мониторинга поведения. На наш взгляд, последнее стоит подчеркнуть особо, ибо понятия власти, используемые в общественных науках, имеют
56
тенденцию отражать дуализм субъекта и объекта, о котором мы упоминали выше. Так, 'власть ' зачастую определяется с позиций намерения или воли, как способность достигать желаемых и предопределенных результатов. Другие авторы (такие, например, как Парсонс и Фуко), напротив, рассматривают ее прежде всего как свойство общества или социальной общности.
Наша задача состоит не в том, чтобы опровергнуть один концептуальный подход и прославить другой; мы стремимся продемонстрировать, что их связь есть признак дуальности структуры. Мы совершенно согласны с Бахрахом (Bachrach) и Баратцем (Baratz), которые, как хорошо известно, заявляли, что власть имеет два (а не три, как утверждал Лукес (Lukes)) 'пика' [17]. С одной стороны, речь идет о способности индивидов приводить в действие решения, которые они сами выбирают, а с другой - о 'мобилизации направленности', заданной институтами общества. Нельзя сказать, что мы полностью удовлетворены подобным взглядом, ибо он подразумевает подход к власти с позиций 'нулевой суммы '. Отказываясь от использования этой терминологии, мы постараемся выразить дуальность структуры властных отношений следующим образом. Ресурсы (рассматриваемые через призму сигнификации и легитимации) представляют собой структуральные свойства социальных систем, возникающие и воспроизводимые в процессе человеческой деятельности, в ходе социального взаимодействия. По сути своей, власть не связана с удовлетворением частных интересов. В этой концепции использование власти характерно не только для отдельных типов поведения, но для. всей деятельности в целом, при этом сама власть не является ресурсом. Ресурсы - это средства, с помощью которых осуществляется власть как рутинная составляющая поведения в процессе социального воспроизводства. Мы не должны воспринимать структуры власти или доминирования, являющиеся неотъемлемым элементом социальных институтов, как некие подавленные и притесненные, 'податливые тела', функционирующие подобно автоматам, предложенным объективистской социальной наукой. Власть в рамках социальных систем, которые характеризуются некой протяженностью во времени и пространстве, предполагает регулярные отношения автономии и зависимости между
57
индивидуальными акторами или коллективами в контексте социального взаимодействия. Однако все формы зависимости предполагают некоторые ресурсы, посредством которых 'подчиненные ' могут влиять на действия 'подчиняющих '. Мы называем эту закономерность социальных систем 'диалектикой контроля'.
Структура и структурация
Рассмотрим ключевые понятия, составляющие ядро теории структурации: 'структура ', 'система ' и 'дуальность (двойственность) структуры '. Нет сомнений, что первое из них - структура (или 'социальная структура') - весьма популярно среди сторонников функционализма и обязано своим названием традициям 'структурализма '. Однако ни той, ни другой теории так и не удалось дать этому понятию определение, которое отвечало бы требованиям социально-научной теории. Приверженцы функционализма и их критики уделяли основное внимание понятию 'функция ', подчас вовсе игнорируя представления о 'структуре '; таким образом, последний термин использовался, как правило, в общепринятом значении. Вместе с тем мы прекрасно осведомлены о том, что, как правило, понимают под 'структурой ' функционалисты, а фактически и подавляющее большинство обществоведов-аналитиков, которые рассматривают ее как своего рода 'моделирование' социальных отношений и явлений. Зачастую структура представляется в терминах визуальных образов, сродни скелету или строению организма, или каркасу здания. Этот подход и соответствующие ему понятия тесно взаимосвязаны с дуализмом субъекта и социального объекта: 'структура' выступает здесь как нечто 'внешнее ' по отношению к человеческой деятельности, является источником, порождающим ограничения свободной инициативы независимого субъекта. Представления о структуре, возникшие в рамках структурализма и постструктурализма, кажутся нам более интересными. Здесь, говоря о структуре, мы имеем в виду не модель тех или иных социальных отношений и явлений, а точку пересечения наличия и отсутствия; таким образом, основополагающие принципы ее выводятся, исходя из поверхностных проявлений.
58
На первый взгляд вышеизложенные представления о структуре не имеют ничего общего, однако, на самом деле каждое из них относится к существенным аспектам структурирования социальных отношений - аспектам, которые в теории структурации постигаются посредством дифференцированного подхода к понятиям 'структура'и 'система '. Анализируя социальные отношения, мы должны учитывать как синтагматический аспект проблемы - моделирование социальных отношений в пространстве и во времени, включая воспроизводство ситуативных практик, так и ее парадигматическое 'измерение ', затрагивающее виртуальное упорядочение 'способов структурирования ', периодически участвующих в процессе подобного воспроизводства. Структурализму свойственна некоторая неопределенность в вопросе, относятся ли структуры к матрице допустимых в пределах установленной совокупности преобразований, или они суть правила (принципы) превращений, управляющие этой матрицей. Мы полагаем, что структура, по крайней мере в элементарном своем значении, представляет собой 'генеративные '(порождающие) правила (и ресурсы). Вместе с тем, некорректно называть ее 'правилами преобразования ', ибо все правила, по сути своей, носят трансформирующий характер. Таким образом, в контексте социального анализа структура существует в виде структурирующих свойств социальных систем, благодаря которым в них обеспечивается 'связность ' времени и пространства, свойств, способствующих воспроизводству более или менее одинаковых социальных практик во времени и пространстве, что придает им 'систематическую' форму. Говоря о том, что структура представляет собой 'виртуальный порядок' отношений преобразования, мы подразумеваем, что социальные системы, как воспроизводимые социальные практики, обладают не 'структурами', но 'структуральными свойствами', а структура, как образец социальных отношений, существующий в определенное время и в определенном пространстве, проявляется посредством подобных практик и как память фиксирует направление поведения компетентных субъектов деятельности. Это не мешает нам представлять структуральные свойства в виде иерархически организованной в пространстве и во времени протяженности практик, которые они рекурсивно формируют. Глубоко укоренив-
59
68
коллективов в различных секторах или регионах обобщенных социальных систем в значительной мере определяет влияние их привычного поведения на интеграцию социетальных общностей. Здесь мы достигли пределов лингвистических примеров, которые могли бы быть использованы в качестве иллюстрации понятия 'дуальность структуры '. Множество проблем социального анализа может быть изучено посредством обращения к исследованиям рекурсивных свойств речи и языка. Когда мы произносим грамматически правильное высказывание, то опираемся на те синтаксические правила, которые это высказывание помогает установить. Однако мы говорим на 'том же ' языке, что и другие члены нашего языкового сообщества; мы все (с теми или иными незначительными поправками) пользуемся сходными правилами и лингвистическими обычаями. Совсем не так может обстоять дело со структуральными свойствами социальных систем в целом. Вместе с тем понятие 'дуальность структуры ' лежит в другой области, дающей ответ на вопрос, каким образом могут быть осмыслены социальные системы (и главным образом общества).
Дуальность структуры
|
Структура (ы) |
Система (ы) |
Структурация |
|
Правила и ресурсы, или совокупности отношений преобразования, организованные как свойства социальных систем |
Воспроизводимые взаимоотношения субъектов деятельности или коллективов, организованные в виде регулярных социальных практик |
Условия, контролирующие целостность или изменение структур, а, следовательно, управляющие воспроизводством социальных систем |
Подытожим все вышесказанное. Структура, как регулярно воспроизводящиеся 'наборы' правил и ресурсов, существует вне времени и пространства, проявляется в памяти индивидов в виде 'отпечатков' социальной практики и отличается 'отсутствием субъекта'. Социальные системы, обладающие структуральными свойствами, напротив, существуют в виде воспроизводимых в пространстве и времени ситуативных действий субъектов деятельности. Анализ структурации социальных систем предполагает изучение способов производства и воспроизводства этих систем - основывающихся на осмысленных действиях
69
73
|
Социальная интеграция |
Системная интеграция |
|
Взаимодействия акторов в |
Взаимодействие между индивидуальными или |
|
условиях их соприсутствия |
коллективными действователями в расширенных |
|
|
пространственно-временных промежутках |
Формы институтов
Аналитическое разделение двух аспектов правил - производящих значения (структурирующих каждодневный дискурс и взаимные понимания действий как 'значимых' для участников взаимодействия. - Пер.) и санкционирующих способы социального поведения, а также понятие ресурсов, фундаментальное с точки зрения осмысления власти, приводит нас к различным выводам, на которых следует остановиться особо [33]. То, что мы именуем 'модальностями' структурации, служит делу прояснения основных параметров дуальности структуры во взаимодействии, связывая познавательные способности деятелей со структуральными свойствами. В процессе воспроизводства систем взаимодействия акторы опираются на модальности структурации, воссоздавая таким образом их структуральные свойства. Стоит подчеркнуть, что коммуникация значений в процессе взаимодействия отделима от действия нормативных санкций только аналитически. Это очевидно, например, поскольку использование языка само по себе санкционировано самой сущностью его 'общественного ' характера [34]. Отождествление действий или аспектов взаимодействия - их точное описание, герменевтически укорененное в способности индивида 'функционировать ' должным образом в тех или иных жизненных ситуациях - предполагает переплетение значений, нормативных элементов и власти. Это нагляднее всего прослеживается в достаточно распространенных обстоятельствах социальной жизни, где оспаривается само содержание социальных явлений, в том виде в каком оно обычно описывается. Осознание предмета подобных споров, различающихся и частично совпадающих описаний или характеристик деятельности является важным элементом 'понимания образа жизни ', хотя это и не оговаривается в работах таких авторов, как Винч, рассматривающих формы жизни как унифицированные и согласованные одновременно [35].
74
|
структура |
сигнификация |
↔ |
господство |
↔ |
легитимация |
|
|
|
↕ |
|
↕ |
|
|
↕ |
|
(модальность) |
интерпретативные схемы |
|
ресурс |
|
|
норма |
|
|
↕ |
|
↕ |
|
|
↕ |
|
взаимодействие |
коммуникация значений |
↔ |
трансформируйщий потенциал (власть) |
↔ |
санкция |
|
На рис. 2 изображены характеристики дуальности структуры [36]. В процессе непрерывной, систематической ежедневной деятельности ее субъекты способны не только рефлексивно отслеживать собственные действия и поведение других людей, но и 'контролировать подобный мониторинг' на уровне дискурсивного сознания. 'Интерпретационные (объяснительные) схемы' представляют собой способы типизации, являющиеся частью запасов знаний акторов, рефлексивно используемых ими в целях поддержания коммуникативных процессов. Запасы знаний, к которым в процессе производства и воспроизводства взаимодействий обращаются субъекты деятельности, аналогичны тем, которые используются ими при приписывании значений, обосновании действий и т. д. [37]. Коммуникацию значений, как и все аспекты контекстуальности деятельности, не следует трактовать просто как событие, имеющее место в пространстве и во времени. Субъекты деятельности регулярно включают пространственные и временные характеристики взаимодействий в процессы построения смысловых значений. Будучи основным элементом взаимодействия, коммуникация является более содержательным понятием, чем коммуникативное намерение (цель коммуникации - то, что актор 'предполагал ' сказать или сделать). Здесь нам следует остерегаться двух форм возможного редукционизма. Некоторые философы пытались построить всеобъемлющие теории значений или коммуникаций исходя из коммуникативных намерений; другие, напротив, предполагали, что коммуникативное намерение (или цель коммуникации) в лучшем случае несущественно в плане конституирования (производства) значимых качественных характеристик взаимодействия, а 'значение ' определяется структурным порядком знако-
75
вых систем. В теории структурации, однако, они рассматриваются как одинаково интересные и значимые, скорее как аспекты дуальности, нежели как несовместимые и взаимоисключающие элементы двойственности.
В обыденном английском представление об 'ответственности и подотчетности ' убедительно указывает на пересечение интерпретационных схем и норм. Быть 'ответственным' за чьи-либо действия, значит излагать и объяснять их причины, а также 'подводить ' под них нормативные основания, посредством которых возможно 'находить этим действиям оправдание '. Нормативные компоненты взаимодействия концентрируются на отношениях между правами и обязанностями тех, кто участвует в ряде обстоятельств взаимодействия. Формально кодифицированные нормы поведения, такие, например, как те, что изложены в виде законов (по крайней мере в современных обществах), обычно претендуют на определенную симметрию между правами и обязанностями, подкрепляющими и оправдывающими друг друга. Однако на практике подобная симметрия может отсутствовать, и этот факт мы хотим подчеркнуть особо, поскольку и 'нормативный функционализм ' Парсонса, и 'структуралистский марксизм ' Альтюссера (Althusser) чрезмерно преувеличивают степень 'интернализации' нормативных обязательств членами общества [38]. Ни та, ни другая точка зрения не совместимы с теорией деятельности, рассматривающей людей в качестве способных к познанию деятелей, рефлексивно отслеживающих потоки взаимодействий друг с другом. Когда социальные системы воспринимаются главным образом с позиций 'социального объекта ', основной акцент делается на всепроникающем влиянии нормативно согласованного легитимного порядка, как абсолютной детерминанты, 'программирующей ' социальное поведение. Подобная перспектива скрывает или маскирует тот факт, что нормативные элементы социальных систем представляют собой условные требования, которые поддерживаются и 'имеют значение ' благодаря эффективной мобилизации санкций в условиях реальных взаимодействий. Нормативные санкции отражают структурную асимметрию господства и отношения людей, номинально подчиненных им, могут отличаться от выражения приверженности, которую, как предполагается, эти нормы порождают.
76
Подчеркнем, что преимущественный анализ структуральных свойств социальных систем представляется нам обоснованным только в том случае, если он останавливается на определенных аспектах рефлексивно отслеживаемого социального поведения. Аналитически возможно различить три структурных аспекта социальных систем: сигнификацию (или означение), господство и легитимацию. Содержание анализа этих структуральных свойств приводится на рис 3.
|
|
|
↔ |
|
↔ |
|
|
|
структура |
сигнификация |
|
господство |
|
легитимация |
|
|
|
↕ |
|
↕ |
|
|
↕ |
|
(модальность) |
интерпретативные схемы |
|
ресурс |
|
|
норма |
|
|
↕ |
|
↕ |
|
|
↕ |
|
взаимодействие |
коммуникация значений |
↔ |
трансформируйщий потенциал (власть) |
↔ |
санкция |
|
Теория порождения знаков, используемая при исследовании смысловых структур, должна принимать во внимание исключительные успехи, достигнутые в области семиотики за последние десятилетия. В то же время нам не следует ассоциировать семиотику со структурализмом и его недостатками, связанными с анализом человеческой деятельности. Знаки 'существуют ' только как средство и итоговый результат коммуникативных процессов, имеющих место при взаимодействии. Представления о языке, свойственные структурализму (подобно аналогичным дискуссиям относительно легитимации), склонны рассматривать знаки как заданные и фиксированные свойства речи или письма, отстраняясь от изучения их рекурсивной подоплеки, сокрытой в коммуникации значений.
Структуры сигнификации возможно усвоить только в их взаимосвязи с господством и легитимацией. И все это благодаря всепроникающему влиянию власти в социальной жизни. В этом контексте можно выделить ряд достаточно конкретных установок, которые, на наш взгляд, следует тщательно избегать. Так, некоторые существенные вопросы были выдвинуты на передний план и озвучены Ю. Хабермасом в его критике воззрений Ханса Георга Гадамера (Gadamer) и последовавших за ней дебатах [39]. Помимо
77
80
мический', даже определив для себя, что оно не требует в качестве предварительного условия наличия четко дифференцированной 'экономики'. В ряде работ по экономической проблематике наблюдается явная тенденция к 'заученному повторению' общих, традиционно-культурных представлений, имеющих смысл исключительно в условиях рыночной экономики. Невозможно должным образом определить родовое понятие 'экономический', апеллируя к борьбе за дефицитные ресурсы [44]. Подобная трактовка будет сродни определению власти через обращение единственно к борьбе частных интересов и групп. Основной особенностью и характеристикой термина 'экономический' является не недостаток ресурсов как таковых и не борьба или противоречия, сконцентрированные вокруг их распределения. Скорее, сфера 'экономического' определяется и фиксируется неотъемлемо конструктивной ролью аллокативных ресурсов в структурации социетальных общностей. И еще одно предостережение. Если мы утверждаем, что все общества страдают от нехватки ресурсов, то вполне естественно будет допустить, что конфликты, связанные с распределением дефицита, представляют собой основной двигатель социального прогресса - именно это предполагается не только в некоторых версиях исторического материализма, но и в различных немарксистских теориях. Однако подобное допущение является одновременно логически неполноценным (зависящим от поверхностных форм функциональных рассуждений) и эмпирически ложным [45].
Время, тело, взаимодействия
Завершая наше краткое вступление, вернемся к теме времени и истории. Как конечность Dasein и 'бесконечность возникновения бытия из небытия' время является, пожалуй, наиболее загадочной характеристикой человеческого опыта. Не даром (!) философом, предпринявшим попытку разобраться с этой проблемой самым фундаментальным образом, стал М. Хайдеггер, вынужденный использовать терминологию, пугающую своей неопределенностью. Однако время, или формирование опыта в пространстве - времени, является банальной и очевидной особенностью по-
81
вседневной жизни людей. Сущность ставящего в тупик и сбивающего с толку характера времени объясняется отчасти отсутствием 'соответствия' между нашим беспроблемным овладением непрерывным потоком поведения в пространстве и времени и трудностью его восприятия с философских позиций. Мы не претендуем на объяснение и разрешение этого вопроса - 'проблемы Святого Августина'. Однако основным интересом социальной теории является, с нашей точки зрения - 'проблема порядка', представляемая нами, иначе, чем Парсонсом - объяснение того, как ограничения индивидуального 'присутствия' преодлеваются посредством 'растягивания'(stretching) социальных отношений в пространстве и времени.
Можно сказать, что протяженность повседневной жизни проявляется аналогично тому, что Леви-Стросс называет 'обратимое время'. Является ли время 'как таковое' обратимым или нет, события и рутина повседневной жизни не связаны с ним односторонним потоком движения. Понятия 'социальное воспроизводство', 'рекурсивность' и т. п. отражают повторяющийся характер повседневной жизни, общепринятые практики которой формируются в терминах пересечения преходящих (но непрерывно возвращающихся) дней и времен года.
протяженность повседневного (обыденного) опыта: 'обратимое время'
↕
отрезок жизни индивида: 'необратимое время'
↕
длительная протяженность институтов: 'обратимое время'
Повседневная жизнь обладает продолжительностью, течением (или потоком), однако никуда не ведет; само прилагательное 'повседневный' и его синонимы указывают на то, что время конституируется многократной повторяемостью. Жизнь индивида, напротив, не только конечна, но и необратима - 'существование во имя смерти'. 'Это смерть, умирать и знать это. Это Черная Вдова, смерть' (Lowell). В данном случае время представляет собой продолжительность существования тела, границу или рубеж присутствия, отличные от 'испарения' времени-пространства, свойственного протяженности повседневной деятельности. Наши
82
жизни 'прекращаются' в необратимом времени, уходят со смертью организма. Тот факт, что мы говорим о 'жизненном цикле', подразумевает наличие повторяющихся элементов и здесь. Однако в действительности жизненный цикл представляет собой понятие, относящееся к преемственности поколений и, таким образом, к третьему измерению темпоральности, обозначенному выше. Это 'надиндивидуальная' протяженность долговременного существования институтов, длительная протяженность институционального времени.
Обратимое время институтов является одновременно условием и следствием практик, организованных в непрерывной последовательности повседневной жизни, основной формой существования дуальности структуры. Однако, как мы уже упоминали выше, некорректно утверждать, что рутинные практики обыденной жизни представляют собой 'фундамент', на котором во времени и пространстве возводится здание институциональных форм социетальной организации. Скорее, каждая из них участвует в создании другой, а все вместе они формируют действующую личность. Все социальные системы, независимо от того, насколько они могущественны или обширны, одновременно выражают и отображаются в рутине повседневной социальной жизни, опосредуя физические и сенсорные свойства человеческого тела.
Эти рассуждения весьма значимы для понимания взглядов, изложенных в настоящей книге. Тело представляется нам 'локусом' (ключевой точкой) действующей самости, однако, последняя не является только расширением физических свойств и характеристик организма как его 'носителя'. Построение теории самости предполагает обращение к понятию мотивации (или мы будем это утверждать) и соотнесение мотивации со взаимосвязями между бессознательными и осознанными качествами деятеля. 'Самость' не может быть понята вне контекста 'истории', рассматриваемой в данном случае как временность (темпоральность) человеческих практик, выраженная во взаимной интерполяции трех обозначенных нами измерений.
Ранее нами было введено в обращение понятие соприсутствия, относящееся к социальной интеграции. Изучение взаимодействия в ситуации соприсутствия является сущностным элементом 'заключения в скобки' времени и про-
83
странства - условия и результата социальных связей людей. 'Системность ' достигается здесь главным образом за счет рутинного рефлексивного мониторинга поведения, закрепленного в общественном сознании. Отношения в условиях соприсутствия состоят из того, что Гофман к месту называет взаимодействиями, исчезающими во времени и пространстве. Никто не анализировал взаимодействия так тщательно как Гофман, а посему в ходе нашего повествования мы будем не раз ссылаться на его работы. Значимость исследований Гофмана в немалой степени обусловлена его вниманием к временному и пространственному упорядочению социальной деятельности. Он является одним из немногих социологов, рассматривающих пространственно-временные отношения в качестве основы производства и воспроизводства социальной жизни, вместо того, чтобы трактовать их как некие 'границы ' социальной деятельности, которые вполне можно оставить 'на откуп ' 'специалистам ' - географам и историкам. Вместе с тем, ученые, работающие в номинально обособленной предметной области географии, внесли свой независимый вклад. Так, мы не только предполагаем, что временная география Хагерстранда (с соответствующими критическими исправлениями) предлагает формы анализа значимости теории структурации, но и считаем, что некоторые вовлеченные в рассмотрения идеи прямо дополняют представления Гофмана.
Мы уже говорили о том, что отношения с теми, кто физически отсутствует, предполагает социальные механизмы, отличные от тех, что работают в ситуации соприсутствия. Здесь мы сталкиваемся с рядом основополагающих вопросов, касающихся структурирования институтов. Они представляют собой 'боковую ветвь' - особенно в современном мире наших дней, подверженном масштабной экспансии пространственно-временного дистанцирования социальной деятельности. Однако одновременно привлекают внимание к проблеме 'истории', поскольку категория 'отсутствующие другие ' включает и ушедшие поколения, чье 'время ' может значительно отличаться от времени тех, кто подвергается определенному воздействию последствий собственных действий. Эти вопросы будут рассмотрены нами в заключительных главах.
84
Комментарии
1. Подробный анализ основных понятий теории структурации изложен в NRSM, гл. 2 и 3, а также в CCHM, гл. 1 и 2.
2. CPST, с. 56-57.
3. CPST, гл. 1.
4. Donald Davidson, 'Agency', in Essays on Actions and Events (Oxford: Clarendon Press, 1980), с 45
5. NRSM, гл. 2.
6. Joel Feinberg, 'Action and responsibility', in Max Black, Philosophy in America (Ithaca: Cornell University Press, 1965). Содержание понятия 'последствия' обсуждается в: Lars Bergstrom, The Alternatives and Consequences of Actions (Stockholm: Almqvist, 1966).
7. Thomas Schelling, 'On the ecology of micromotives', The Public Interest, vol. 25.1971; 'Dynamic models of segregation', Journal of Mathematical Sociology, vol. 4, 1971. Также см. дискуссию по вопросу в: Raymond Boudon, The Unintended Consequences of Social Action (London: Macmillan, 1982), с 43ff.
8. NRSM, с. 76.
9. Мертон благоволит, однако, термину 'непредвиденные' последствия, предпочитая его понятию 'непреднамеренных следствий'. В нашем анализе концепция 'намерения' предполагает осведомленность субъекта относительно возможных последствий того или иного действия, а потому подразумевает и ожидание или предвкушение ('предвидение') их. Конечно, можно предвидеть некие события, не стремясь к ним, но вместе с тем невозможно, намереваясь получить определенные результаты, не ждать их появления. R.K. Merton, 'The unanticipated consequences of purposive action', American Sociological Review, vol. 1, 1936; он же, 'Manifest and latent functions', in Social Theory and Social Structure (Glencoe: Free Press, 1963).
10. Merton, 'Manifest and latent functions', с 51.
11. Там же, с. 64-65.
12. Подробнее см. CPST, гл. 6.
13. Max Weber, The Methodology of the Social Sciences (Glencoe: Free Press, 1949).
14. Mancur Olson, The Logic of Collective Action (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1965); Boudon, The Unintended
85
Consequences of Social Action; Jon Elster, Logic and Society, Contradictions and Possible Worlds (Chichester: Wiley, 1978); Jon Elster Ulysses and the Sirens (Cambridge: Cambridge University Press, 1979).
15. Boudon, The Unintended Consequences of Social Action, гл. 2.
16. Дальнейшее обсуждение этой темы см.: 'Власть, диалектика контроля и классовая структура' в Anthony Giddens and Gavin Mackenzie, Social Class and the Division of Labour (Cambridge: Cambridge University Press, 1982).
17. Peter Bachrach and Morton S. Baratz, 'The two faces of power', American Political Science Review, vol. 36, 1962; Power and Poverty (New York: Oxford Universitu Press, 1970); Lukes Steven, Power: A Radical View (London: Macmillan, 1974). Сравнительное обсуждение проблемы см.: CPST, с. 88-94.
18. John R. Searle, Speech Acts (Cambridge: Cambridge University Press, 1969), с 34-35.
19. Ludwig Wittgenstein, Philosophical Investigations (Oxford: Blackwell, 1972), с 59.
20. Там же, с. 81.
21. Там же.
22. Там же.
23. CPST,c.80ff.
24. Harold Garfinkel, 'A conception of, and experiments with, 'trust' as a condition of stable concerted actions', in O.J. Harvey, Motivation and Social Interaction (New York: Ronald Press, 1963).
25. Erving Goffman, Frame Analysis (New York: Harper, 1974), с 5.
26. В работе NRSM мы не считали необходимым различать понятия 'структура' и 'структуры' и непреднамеренно использовали последнее в качестве синонима первого.
27. CPST, с. 195-196.
28. Для сравнения см.: Roy Bhaskar, The Possibility of Naturalism (Brighton: Harvester, 1979), гл. 2.
29. Там же, с. 48.
30. Для сравнения, там же, с. 78-79. В данном контексте мы выделяем три уровня 'системности', которые в целях упрощения сокращаем здесь до двух.
86
31. Это отличие было введено в обращение Д. Локвудом (Lockwood), который, однако, употреблял его иначе, нежели мы: David Lockwood, 'Social integration and system integration ', in George Z. Zollschan and W. Hirsch, Exploration in Social Change.- London: Routledge, 1964).
32. Формулировка понятия 'системная интеграция', предложенная нами в CPST, с. 77, была довольно неопределенной и неоднозначной. Мы не стали прояснять, от чего зависят и чем определяются различия между социальной и системной интеграцией - разграничением феноменов 'соприсутствия' и 'отсутствия' в социальных взаимоотношениях или отличием связей, соединяющих индивидуальных субъектов действия, в противоположность тем, что объединяют коллективы. В данном контексте мы полагаем более адекватным противопоставление 'соприсутствие'- 'отсутствие', вместе с тем эти основания настолько переплетены, что наша предыдущая недоработка вряд ли имела серьезные последствия.
33. CPST, гл. 2.
34. Для сравнения: Paul Ziff, Semantic Analysis (Ithaca: Cornell University Press, 1960).
35. Для сравнения: Hanna F. Pitkin, Wittgenstein and Justice (Berkeley: University of California Press, 1972), с 241-264.
36. Подобному стилю представления этих отношений мы обязаны Д. Грегори (Gregory); см. его работу Regional Transformation and Industrial Revolution (London: Macmillan, 1982), с 17.
37. Peter Marsh et al., The Rules of Disorder (London : Routledge, 1978), с 15 и далее.
38. NRSM, с. 108-110.
39. Jörgen Habermas, Zur Logik der Sozialwissenschaften (Tubingen:Siebeck&Mohr, 1967); 'On systematically distorted communication', Inquiry, vol. 13, 1970.
40. Для сравнения см.: 'Habermas's critique of hermeneutics' в SSPT.
41. См. CPST, с 33-38.
42. Paul Ricoeur, 'Existence and hermeneutics ', in The Conflict of Interpretations (Evanston: Northwestern University Press, 1974).
43. Развитие этой точки зрения см. в: CPST, гл. 5. Символические порядки и способы дискурса формируют 'культурные' аспекты социальных систем. Однако мы полага-
87
ем, что, наряду с такими понятиями, как 'общество' и 'история', термин 'культура' несет на себе двойную нагрузку, и призываем говорить о 'культурах' в широком смысле этого слова, считая, что в таком варианте этот термин равнозначен понятию 'общества'; вместе с тем в ряде случаев необходимо употреблять эти термины более аккуратно.
44. Для сравнения: Karl Polanyi et al., Trade and Market in the Early Empires (New York: Free Press, 1957), с 243-270 и далее.
45. Основания этих утверждений детально излагаются во введении и гл. 3 CCHM.
88
Глава II. Сознание, самость* и социальные взаимодействия
В этой главе мы постараемся осветить целый ряд вопросов. Прежде всего речь пойдет о фундаментальных проблемах концептуального характера, которые возникают вследствие попыток применить основные понятия теории структурации при объяснении бессознательного. Это в свою очередь поднимает вопрос о том, как наилучшим образом содержательно осмыслить 'Я' ('I') рефлексирующего субъекта. Далее мы перейдем к рассмотрению психологических основ взаимодействия сознания и бессознательного, руководствуясь по преимуществу работами Эриксона (Erikson). Наш главный тезис будет заключаться в том, что подобное описание (или объяснение) неизбежно ведет к рассмотрению социальных вопросов, связанных с рутинным характером повседневной жизни. Прибегнув к анализу 'критических ситуаций', в которых обычный порядок вещей подвергается радикальным изменениям, мы попытаемся продемонстрировать, как рефлексивный контроль за социальными взаимодействиями в условиях соприсутствия согласуется с деятельностью бессознательных структур личности. Это позволит нам оценить некоторые положения Гофмана, касающиеся взаимоотношений между соприсутствующими субъектами. Позиция, которой мы будем неуклонно придерживаться в ходе нашего изложения, заключается в том, что ключевым моментом действующей 'самости ' является тело, расположенное в пространстве-времени.
* Термин введен в социологический оборот основоположником концепции символического интеракционизма Дж. Г. Мидом [см. Mead George H. Mind, Self and Society. Chicago: University of Chicago Press, 1934].
89
Рефлексивность, дискурсивное и практическое сознание
Фрейд выделяет в человеческой психике три структурных компонента, представленных в английском языке довольно неудачными терминами 'Ид' (Id), 'Эго' (Ego) и 'Супер-Эго' (Super-Ego). Полагая, что они не являются единственно целесообразными, воспользуемся терминами трехчленного деления, предложенными в стратификационной модели психики: 'базисная система безопасности', 'практическое сознание' и 'дискурсивное сознание'. Эти понятия не имеют непосредственных параллелей с категориями, предложенными Фрейдом. Пересекающиеся плоскости моделей и норм организации человеческого поведения включаются во все три указанные структуры личности. Вместе с тем, 'I' (das Ich) находится в центре дискурсивного сознания, а потому требует к себе особого внимания. Для решения стоящей перед нами задачи обозначим проблемы, связанные с употреблением фрейдовских понятий и проистекающие главным образом из вопроса о субъекте деятельности [1]*.
Хотя субъектом действия у Фрейда, безусловно, является индивид, он часто рассматривал Ид, Эго и Супер-Эго как самостоятельно действующие элементы, функционирующие в рамках личности. Вплоть до 1920-х гг. Фрейд употреблял термин das Ich (Эго) для обозначения как самой личности, так и отдельной сферы психического. То же самое можно сказать в отношении понятия 'Супер-Эго', иногда отличаемого автором от концепции 'идеального Я'. По-видимому, подобная терминологическая путаница является индикатором более серьезной и глубокой концептуальной проблемы. Если предположить, что das Ich является компонентом психики, то как тогда можно объяснить высказывание Фрейда, согласно которому Эго 'отвечает за игнорирование неприемлемых идей и взглядов'? [2] Можно ли утверждать, что решение, принимаемое Эго, представляет собой некую миниатюрную модель процесса принятия решений субъектом? Очевидно, это не имеет никакого смысла. Фрейд пишет также и о 'желании Эго уснуть'; вместе с тем,
* См. комментарии на с. 168-173.
90
107
|
III |
локомоторно-генитальная стадия |
|
|
Инициатива против чувства вины |
|
|
II |
мышечно-анальная стадия |
|
Автономия против стыда и сомнения |
|
|
|
I |
орально-сенсорная стадия |
Базисное доверие против недоверия |
|
|
|
|
|
|
I |
2 |
3 |
Из рис. 5 видно, что наличие сменяющих друг друга стадий предполагает различные соотношения и комбинации телесного и психического в их зависимости и независимости друг от друга. Если бы наша задача состояла в анализе индивидуальных различий, мы обратились бы к пустым ячейкам, заполняющимся по мере того, как в организацию человеческого поведения включаются те или иные фиксации детского возраста или формы регрессии.
Исследования развития ребенка достаточно аргументированно доказывают, что формирование способностей к автономной деятельности тесным образом связано с осознанием других как субъектов действия. Различают три основных этапа формирования представлений о деятельности, соответствующих стадиям, описанным Эриксоном. Первый -распознавание того, что называется 'простым действием', из которого следует, что другие могут вмешиваться в ход событий, изменяя их [25]. Осознание ребенком своего тела как источника деятельности происходит одновременно с приписыванием этих свойств телам других. Реакции младенцев самого раннего возраста при взаимодействии с 'похожими на субъект деятельности' другими различны, хотя аспекты поведения фигур, вызывающих реакцию, относительно просты и четки [26]. Вместе с тем, отношение к другим субъектам деятельности носит пока инструментальный характер, иными словами, они представляются некоторыми объектами окружения, а не физическими существами, функционирующими отдельно от самости, которые могут уйти и вернуться. Эмоциональное созревание, связанное с чувством доверия (второй этап), по-видимому, тесно переплетено с осознанием дея-
108
тельности как свойства отдельно существующих индивидов. Наделение же 'человеческими' свойствами людей вообще, а не только родительских фигур, знаменует переход к третьему этапу.
Выготский продемонстрировал тесную взаимосвязь между локомоторным развитием (умением управлять телом как источником действия) и владением языком. Несмотря на то, что в его работах не решается 'проблема Хомского'(каким образом ребенок относительно неожиданно обучается операциям с синтаксическими структурами?), они проливают свет на важнейшие аспекты связи деятельности и речи. Дифференцированное использование языка опосредуется развитием 'практического мышления' ребенка, иначе говоря, зависит от определенных аспектов практического сознания [27]. Можно предположить, что развитие 'практического мышления' ускоряется с разрешением третьего конфликта, обозначенного Эриксоном, ибо подобное мышление подразумевает исследование тела как проводника деятельности. Однако начальные проявления 'практического мышления' относятся к моменту первых исследовательских движений младенца; овладение речью конвергирует с развитием практического мышления в ключевой фазе развития. Поразительно, насколько некоторые из наблюдений Выготского, касающиеся восприятия взрослыми индивидами 'диссоциации' речи и поведения, напоминают наблюдения Мерло-Понти (Merleau-Ponty) больных с органической патологией мозга (см. с. 65-7). Например, ребенок может выполнить довольно сложное задание только при условии, что каждое действие будет описано вербально. Дети, так же как и многие 'психически больные' люди, с легкостью разговаривают сами с собой на людях - феномен, который необходимо отличать от 'эгоцентрической речи' Ж. Пиаже (Piaget).
Достаточно часто ссылаясь на Эриксона, мы должны отметить, что некоторые из его идей приняты нами с существенными ограничениями. Мы полагаем, что наименее интересные области работы Эриксона прославили его больше всего - речь идет об исследованиях формирования 'эго-идентичности' и стадий развития личности от рождения до подросткового возраста и далее. Эриксон критически пере-
109
сматривает фрейдовский подход к 'эго' и его отношениям с обществом [28]. Частично это связано с тем, что формулировки Фрейда неадекватны с социологической точки зрения. В своих работах Фрейд полагался на мало приемлемые тексты (такие как современные дискуссии о психологии толпы). В то же время основу психоаналитического метода составляют индивидуальные клинические случаи (истории болезни). Вот здесь видно существенное расхождение. Ни сам Фрейд, ни его многочисленные последователи не выработали приемлемой концепции дифференцированного общества; 'идея социальной организации и ее отношения к эго' была 'сведена к упоминанию о наличии 'социальных факторов'[29]. Так, с точки зрения Эриксона, понятие Эго строилось Фрейдом через противопоставление его беззаконной природе толпы и первобытным инстинктам Оно. Для обозначения моральных ценностей человека Фрейд использует понятие Супер-эго или Эго-идеал, имея в виду некую ношу или нагрузку, которую должно выдерживать Эго. Эриксон стремится компенсировать однобокость этого подхода. Вместо того чтобы концентрироваться исключительно на том, что социальная организация не дозволяет ребенку, следует учитывать те выгоды, которые она ему сулит, не забывая при этом, что типы социальных организаций могут различаться. Таким образом, учение Эриксона об 'эго-идентичности' дополняет традиционные психоаналитические концепции [30].
Мы полностью согласны с критическими замечаниями Эриксона. Однако сам термин 'эго-идентичность' не вполне удовлетворителен. Мы уже говорили о том, что понятие 'Эго' порождает в психоаналитической теории довольно много концептуальных проблем. Поэтому введение понятия 'эго-идентичность' может лишь увеличить существующую путаницу. Сам Эриксон признает, что здесь возможны как минимум четыре коннотации: 'осознанное' восприятие собственного Я, 'бессознательное стремление к личностной целостности', 'критерий скрытых действий эго-синтеза' и 'поддержание внутренней солидарности и идентичности с идеалами группы' [31]. На наш взгляд, ни одно из этих значений не выглядит достаточно вразумительным; оставим же в покое понятие, включающее их все!
110
Рутинизация и мотивация
В ходе дальнейшего повествования мы отойдем от концепции эго-идентичности и будем использовать представления Эриксона об истоках и сущностных свойствах автономности (независимости) действий человека и доверия. С нашей точки зрения, в связке объект - мир и ткани социальной деятельности чувство доверия зависит от определенных, наделенных особыми свойствами связей между индивидуальным субъектом деятельности, и социальными условиями, в которых этот субъект осуществляет свою повседневную деятельность. Если бы субъекта невозможно было постичь иначе, кроме как посредством рефлексивного построения ежедневной деятельности в рамках социальных практик, мы не смогли бы понять механизмы индивидуальности в отрыве от рутины повседневности, в которой существует и которую производит и воспроизводит человек. Понятие рутинизации, закрепленное на уровне практического сознания, представляется нам существенным с точки зрения теории структурации. Рутина обеспечивает целостность личности социального деятеля в процессе его (ее) повседневной деятельности, а также является важной составляющей институтов общества, которые являются таковыми лишь при условии своего непрерывного воспроизводства. Исследование рутинизации дает нам главный ключ к объяснению типовых форм взаимоотношений, существующих между базисной системой безопасности, с одной стороны, и рефлексивно создаваемыми процессами, свойственными эпизодическому характеру социальных взаимодействий, с другой.
Мы можем исследовать психологическую сущность рутины, обратившись к последствиям ситуаций, в которых установленные модели привычной повседневной жизни были подорваны или коренным образом уничтожены - проанализировав так называемые 'критические ситуации'. Речь пойдет о тех случаях, когда критические - для конкретных индивидов или групп индивидов - ситуации самостоятельно 'встраиваются' в размеренную систему социальной жизни на уровне характера взаимосвязи, существующей между жизненным процессом или 'циклом' индивида (течением его жизнедеятельности), с одной стороны, и
111
122
ко отличается высоким уровнем культурного развития, но и характеризуется наличием временных, а не прочных и устойчивых институциональных форм, упорядочивающих существование людей. Нельзя сказать, что обвинение, выдвигаемое Гофманом, - настолько, насколько это можно считать обвинением - неоправдано полностью. Однако критика Гоулднера еще раз демонстрирует нам, что дуализм, упоминавшийся нами ранее, весьма распространен в социальных науках. Стабильность институциональных форм невозможна вопреки или вне взаимодействий, имеющих место в повседневной жизни, но вместе с тем и включается в эти самые взаимодействия.
Исчезновение социальных взаимодействий отражает временность протяженности повседневной жизни и условный характер структурации. Однако Гофман приводит очень убедительное доказательство, утверждая, что 'постепенное исчезновение', свойственное синтагматическому упорядочению социального взаимодействия, согласуется с очевидной устойчивостью формы в социальном воспроизводстве. Хотя, насколько мы знаем, он никогда не заявлял подобного, нам думается, что его работы обнаруживают черты и свойства соприсутствия, характерные всем обществам, однако, те же самые работы, несомненно, могут быть значимы и в плане определения новых качеств современности. Работы Гофмана охватывают много миров. И все-таки, используя идеи, представленные в них, мы не являемся приверженцами всех акцентов, которые были расставлены самим автором.
Труды Гофмана внесли серьезный вклад в исследование отношений, существующих между дискурсивным и практическим сознанием в условиях социальных взаимодействий. Вместе с тем он практически не говорит о бессознательном и, возможно, даже отрицает саму идею, согласно которой последнее играет в социальной жизни хоть сколько-нибудь значимую роль. Более того, анализ взаимодействий, проведенный Гофманом, предполагает, скорее, мотивированных субъектов деятельности, нежели исследование источников человеческой мотивации, как утверждали многие из его критиков. Недостаток этот достаточно серьезен и является одной из основных (помимо отсутствия интереса к долгосрочным процессам трансформации соци-
123
альных институтов) причин того, что работы Гофмана зачастую кажутся нам 'поверхностными'. Почему субъекты деятельности, чей рефлексивный мониторинг поведения описан столь детально и тонко, придерживаются в повседневной жизни рутинных практик? На этот вопрос можно было бы ответить, если бы имели дело с ситуацией, в которой изображенные Гофманом индивиды умышленно представлялись в качестве циничных деятелей, абсолютно сознательно и расчетливо адаптирующихся к заданным социальным условиям. Однако, несмотря на то что многие понимали Гофмана именно таким образом, это не является основным следствием, которое нам хотелось бы извлечь из открытой им области исследования. Упор на преобладание в социальных взаимодействиях тактичности, восстановление деформаций социальной структуры и поддержание 'доверия' предполагает, скорее, преимущественное внимание к защите социальной целостности, внутренним механизмам социального воспроизводства.
Гофман предлагает типологию форм взаимодействия, и мы будем использовать некоторые из представленных им понятий, отчасти модифицируя их по мере необходимости. Диапазон понятий выглядит следующим образом:
|
[соприсутствие] встречи (сборища) общественные события (мероприятия) нефокусированное взаимодействие |
|
|
фокусированное взаимодействие: |
взаимодействия |
|
|
(личные встречи) Рутины (эпизоды). |
Сборища имеют отношение к сосредоточению людей (двух или более индивидов) в контексте соприсутствия. Под термином 'контекст'(Гофман употребляет вместо него понятие 'ситуации') мы будем подразумевать те 'диапазоны' или 'участки' пространства-времени, в рамках которых происходят конкретные встречи. Любой человек, оказавшийся в этом пространственно-временном диапазоне, делает себя 'доступным' для вхождения в сборище или может фактически образовать его, если последнее двухэлементно по сути. Сборища предполагают обоюдный рефлексивный мониторинг поведения, осуществляемый в и посред-
124
ством соприсутствия. Контекстуальность их жизненно важна (и самым неотъемлемым образом) с точки зрения подобных процессов мониторинга. Контекст включает физическую среду взаимодействия, но одновременно не является только пространством, 'в котором' оно происходит. Элементы контекста, в том числе временная последовательность телодвижений и разговоров, регулярно используются субъектами деятельности в процессе построения коммуникаций. Значимость их в плане формулировки 'смыслового содержания' жестов и слов трудно переоценить, и это было убедительно доказано Гарфинкелем [47]. Так, лингвисты часто пытаются анализировать семантические проблемы либо в терминах 'внутренней' лингвистической компетенции конкретных ораторов, либо исследуя свойства отдельных речевых актов. Вместе с тем 'смыкание значений' поливалентных терминов обыденного языка, достигаемое в дискурсе, возможно постичь только путем изучения контекстуальной упорядоченности всех разговоров.
Встречи могут принимать весьма свободную и скоротечную форму, такую, например, как мимолетный обмен 'дружескими взглядами' или приветствиями в коридоре. Более формализованные контексты встреч называются общественными мероприятиями. Последние предполагают наличие множества индивидов. Как правило, общественные мероприятия достаточно четко ограничены во времени и пространстве и характеризуются наличием специальных видов фиксированного материального 'оснащения' - формализованно подготовленных столов, стульев и т. п. Общественное мероприятие обеспечивает 'структурирующий социальный контекст' (терминология Гофмана), в условиях которого многие встречи 'формируются, прекращаются и снова формируются, в то время как модель поведения имеет тенденцию признаваться в качестве соответствующей и (зачастую) формальной или преднамеренной'[48]. Все многообразие типовых (рутинных или стандартных) аспектов повседневной жизни, таких, например, как рабочий день на фабрике или в офисе, относится к этому же разряду. Однако существует также множество нестандартных социальных событий, включая вечеринки, танцы, спортивные мероприятия и т. п. Конечно, участок физического пространства может одновременно являться местом действия не-
125
скольких социальных событий, каждое из которых включает разнообразные встречи или сосредоточения индивидов. Гораздо чаще, однако, имеет место нормативно санкционированное 'доминирующее социальное событие', подчиняющее себе другие мероприятия, происходящие в конкретном пространственно-временном секторе.
Контекстуальные характеристики скоплений, случающихся в условиях социальных мероприятий или вне их, могут быть разделены на две основные группы. Несфокусированное взаимодействие относится к тем ко всей совокупности телодвижений и сигналов, которые сообщаются между индивидами, соприсутствующими в рамках определенного контекста. Основными источниками принуждения здесь являются физические свойства тела и ограниченные возможности позиционирования лица. Обобщенная осведомленность акторов относительно присутствия других субъектов деятельности может распространяться в широком пространственном диапазоне и охватывать даже тех, кто находится позади них. Однако подобные 'сигнализирования тела' весьма расплывчаты по сравнению с теми, которые возможны и постоянно используются в процессе взаимодействия лицом к лицу. Фокусированное взаимодействие имеет место всякий раз, когда два или более индивидов координируют свои действия посредством непрерывного пересечения выражений лиц и голосов. Несмотря на то что участники способны отслеживать большинство того, что происходит в более широком диапазоне социального окружения, фокусированное взаимодействие четко разграничивает тех, кто в нем участвует, и тех, кто соприсутствует. Единицей фокусированного взаимодействия является встреча лицом к лицу или столкновение. Столкновения представляют собой путеводную нить социального взаимодействия, преемственность встреч друг с другом, упорядоченную в рамках повседневного цикла деятельности. Хотя Гофман формально и не включает это в свою концептуальную схему, нам кажется очень важным подчеркнуть тот факт, что столкновения, как правило, носят рутинный характер. Иными словами, то, что с точки зрения текущего момента может показаться лаконичными и тривиальными обменами, становится гораздо более реальным и практически значимым, когда рассматривается в качестве неотъемлемого элемента повторяющегося харак-
126
тера социальной жизни. Рутинизация взаимодействий имеет первостепенное значение для сочленения мимолетного столкновения с социальным воспризводством, а, следовательно, и с видимой 'стабильностью' институтов.
Мы определяем социальную интеграцию как системность в условиях соприсутствия. Некоторые явления буквально 'напрашиваются' на то, чтобы считаться наиболее релевантными формированию социальной интеграции, определяемой подобным образом. Во-первых, для того чтобы постичь связь, существующую между взаимодействиями и социальным воспроизводством, растянутым во времени и пространстве, нам следует обратить особое внимание на то, каким образом взаимодействия формируются и преобразуются в протяженности повседневного существования. Во-вторых, нам необходимо попытаться определить основные механизмы дуальности структуры, посредством которых взаимодействия организуются в и через пересечения практического и дискурсивного сознания. Это в свою очередь должно быть изложено в терминах контроля за телом и поддержки (или правил, или условных договоренностей). В-третьих, помимо всего прочего взаимодействия обеспечиваются и поддерживаются посредством разговоров, т. е. повседневного речевого общения. Анализируя коммуникацию значения в процессе взаимодействия с помощью использования объяснительных схем, явление разговора, неотъемлемо присущее взаимодействиям, следует воспринимать очень серьезно. Наконец, следует изучить контекстуальную организацию взаимодействий, поскольку мобилизация времени-пространства представляет собой 'основу' всех вышеупомянутых элементов. Мы постараемся решить эту проблему, определив несколько базисных понятий, таких как 'наличие - присутствие', 'локальность (место действия)' и отношение 'обособленность/ раскрытие'. Не обсуждая эти понятия в данной главе, мы вернемся к ним позже.
Сериальность
Взаимодействия представляют собой упорядоченные явления, интерполированные в рамках и, помимо этого, придающие форму сериальности повседневной жизни. Систематические свойства взаимодействий могут быть сведены к
127
двум базисным характеристикам: открытость - закрытость и очередность. Рассмотрим вкратце каждую из них. Протяженность повседневной жизни, проживаемая каждым индивидуально, есть непрерывный поток деятельности, нарушаемый исключительно (но регулярно) относительным бездействием во время сна. Протяженность деятельности может 'заключаться в скобки' или, по выражению Шюца, 'концептуально сегментироваться' возвратным моментом внимания со стороны субъекта. Это происходит, когда кого-нибудь просят пояснить 'причину' или обосновать (объяснить) определенные особенности собственного поведения. Однако протяженность повседневной жизни также 'обособляется скобками', отмечающими начало и окончание взаимодействия. Гофман пишет: 'Тогда мы можем говорить об открытии и закрытии временных скобок и ограничениях пространственных 'скобок' [49]. Будучи приверженцем драматургических метафор и аналогий, Гофман приводит в качестве примера приемы, используемые при начале и завершении театральных представлений. В начале спектакля, например, звенит звонок, гаснет свет, поднимается занавес. В конце действия свет в зале снова загорается и занавес опускается. Большинство социальных событий использует те или иные виды формальных знаковых приемов, знаменующих их начало и окончание - атрибут как ритуальных мероприятий, свойственных традиционным культурам, так и множеству более светских социальных событий, имеющих место в современных обществах. Например, обособление церемоний инциации, как правило, символизируется разительным изменением в манере поведения в пределах рамок самого мероприятия - 'маркерами', указывающими на переход от мирского к священному. Роже Каюа (Caillois) продемонстрировал параллели между сферами религии и 'игры' (а также непосредственное историческое влияние на них) [50].
Можно предположить, что 'скобки' или 'маркеры' имеют тенденцию восприниматься обычными акторами как особо важные в тех случаях, когда действия, протекающие в контексте взаимодействия или в рамках социального события, существенно отличаются, с точки зрения их участников, от стандартных ожидаемых результатов повседневной жизни. Гофман приводит следующий пример. В процессе
128
133
жения пространственно-временных отношений наличия и отсутствия:
...эти самостоятельные и независимые люди формируют группу постольку, поскольку все вместе стоят на одном и том же тротуаре, защищающем их от транспорта, курсирующего по площади; постольку, поскольку они группируются вокруг одной и той же автобусной остановки и т. д., и т. п. ...Все или практически все они являются рабочими и регулярными пользователями автобуса; им известно расписание и частота рейсов; и, следовательно, все они ждут одного и того же автобуса: скажем, рейса 7.49. Именно он представляет их текущий интерес, поскольку они зависят от него (поломок, аварий, несчастных случаев). Вместе с тем - поскольку все они являются жителями этой местности - текущий интерес такого рода относится к более масштабным и глубоким структурам их родового интереса: улучшения системы общественного транспорта, замораживание тарифов на проезд и т. п. Автобус, которого они ждут, объединяет этих людей, являясь их интересом как индивидов, которые этим утром направляются по делам на правый берег; однако как рейс 7.49 этот автобус представляет собой их интерес как пассажиров, пользующихся сезонным билетом; все ограничено во времени: путешественник осознает себя как резидента (то есть он является таковым в течение 5 или 10 предыдущих лет), и тогда автобус характеризуется своим ежедневным, неизменным возвращением (фактически это тот же самый автобус, с тем же самым водителем и кондуктором). Объект приобретает структуру, которая выходит за пределы его простого инертного существования; как таковой он имеет пассивное будущее и прошлое, и поэтому воспринимается пассажирами как незначительный частный фрагмент их собственной судьбы [57].
Разговоры и рефлексивность
Наиболее ценные идеи Гофмана, проливающие свет на поддержание и воспроизводство взаимодействий, касаются связи, существующей между рефлексивным контролем тела - то есть рефлексивным самомониторингом жестов,
134
телодвижений и позы - и обоюдной координацией взаимодействия посредством такта и почтительного отношения к нуждам и потребностям других людей. Преобладание такта, доверия или онтологической безопасности достигается и поддерживается посредством широкого диапазона навыков, используемых субъектами деятельности в процессе производства и воспроизводства социального взаимодействия. Подобные навыки зиждятся в первую очередь на системе нормативно регламентированного контроля мелких и незначительных, как может показаться, даже менее существенных, чем очередность, элементов телодвижений или выражений. Это особенно очевидно в условиях их отсутствия или нарушения - у 'душевнобольных' и в ситуации временных телесных и вербальных упущений или ошибок. С точки зрения Гофмана, 'психическое расстройство', и даже наиболее серьезные формы 'психотического нарушения', проявляются прежде всего в неспособности или нежелании принимать и поддерживать многообразие мелких (хотя и нетривиальных) форм мониторинга телодвижений и жестов, составляющих нормативное ядро повседневных взаимодействий. Сумасшествие представляет собой скопление 'ситуативных некорректностей (или бестактностей)'[58]. Психотическое поведение отклоняется или значительно расходится с общепринятым порядком пространственно-временных отношений, поддерживаемым с помощью тела и его возможностей, посредством которых человеческие существа 'ладят друг с другом' в ситуации соприсутствия. 'Душевнобольные' не адаптируются к чрезвычайно строгим (и устойчивым) требованиям контроля за телом, предъявляемым 'нормальным индивидам'; они не признают сложные принципы, управляющие и контролирующие образование, поддержание, прекращение или временную приостановку социальных взаимодействий; а также не способны поддерживать разнообразные формы и проявления тактичности, являющиеся основой 'доверия' [59]. Индивиды редко 'просто' соприсутствуют в ситуации и никогда не могут позволить себе подобное в условиях социального взаимодействия. В контексте соприсутствия рефлексивный мониторинг действия предполагает своего рода 'контролируемую бдительность или настороженность': по выражению Гофмана, акторы должны 'проявлять свое присутствие'. Это именно то, чего не дела-
135
ют многие 'психически больные люди', находящиеся в состоянии очевидного кататонического ступора или передвигающиеся механически, как будто принудительно направляемые внешней силой [60].
Проявление присутствия с легкостью принимает различные формы и имеет предумышленный характер, однако, несомненно, осуществляется прежде всего на уровне практического сознания. Обратимся к внешнему виду и заметным показателям одежды и украшений. Забота о внешнем виде проявляется, например, посредством внимания и тщательности, с которой индивид выбирает и 'аранжирует' одежду и украшения в зависимости от конкретного контекста деятельности, в которой он собирается принять участие. Однако неверно предполагать, что подобная тщательность представляет собой прототипичный способ поддержания собственного стиля. Более сложным и сущностным является постоянный мониторинг соответствия одежды и позы в ситуации присутствия посторонних. Так, 'душевнобольные' могут сидеть в расслабленной позе, при этом их одежда приведена в беспорядок или скомкана; одетые в юбки женщины могут не следить за соблюдением принятого в западных обществах правила сидеть, сдвинув ноги, и т. п. Между представителями богемы или бродягами, не подчиняющимися в своей манере одеваться и вести себя общественным условностям, и 'психически больными' людьми существует фундаментальное отличие. Ибо нормативные ожидания, на которых основывается контроль за телодвижениями и внешним видом, касаются не только внешних атрибутов аксессуаров или явных показателей моторного поведения, но и 'непрерывного контроля', который одновременно 'осуществляет' и демонстрирует деятельность.
То, что подобный постоянный самоконтроль является неотъемлемым атрибутом социальной жизни, очевидно благодаря значимости так называемых 'задних планов' - присутствующих в том или ином виде во всех обществах, - в которых люди могут отчасти ослабить контроль за собственными телодвижениями, жестами и внешним видом. Однако даже оставаясь в одиночестве, индивид может поддерживать респектабельный вид. Ибо тот, кто обнаруживается небрежно 'несобранным', передает другие личностные аспекты, которые, по всей видимости, заметны только в по-
136
140
Позиционирование
Выше мы уже говорили о том, что социальные системы организованы в форме регулярных, упорядоченных социальных практик, проявляющихся во взаимодействиях, рассредоточенных в пространстве и времени. Акторы, чье поведение составляет эти практики, 'зонированы' (или позиционированы). Все они зонированы или 'расположены' во времени и пространстве, двигаясь вдоль того, что Хагерстранд называет пространственно-временной траекторией. Кроме того, они зонированы и друг относительно друга, что подразумевается самим термином 'социальная позиция'. Социальные системы существуют в и через целостную непрерывность социальных практик, исчезающих во времени. Однако некоторые структуральные свойства их лучше описывать как отношения 'позиция - практика' [68]. По своей структуре социальные позиции представляют собой специфические пересечения сигнификации, господства и легитимации, имеющие отношение к типизации субъектов деятельности. Социальная позиция подразумевает определение 'идентичности' в рамках системы социальных связей и взаимоотношений; идентичности как 'категории', к которой относится ряд специфических нормативных санкций.
Начиная с Ральфа Линтона (Linton) понятие социальной позиции ассоциировалось, как правило, с гораздо более изученным понятием роли [69]. Не останавливаясь на этом вопросе подробно, сделаем лишь некоторые замечания. Это понятие связано с двумя очевидно противоположными точками зрения, каждая из которых вызывает у меня определенную тревогу. Одна принадлежит Парсонсу, который рассматривал роль как фундаментальное понятие - точка соприкосновения мотивации, нормативных ожиданий и 'ценностей'. Подобный взгляд на концепцию роли гораздо больше, нежели допустимо, увязан с парсонсианским принципом зависимости социетальной интеграции от 'консенсуса ценностных ориентаций'. Вторая позиция представляет собой драматургическую точку зрения, отстаиваемую Гофманом, о которой мы в деталях поговорим в следующей главе. Две упомянутые нами концепции могут показаться несовместимыми, хотя на самом деле они имеют много общего. Каждая имеет тенденцию акцентировать внимание на
141
151
курсов. Характерно, что наиболее здравые, обыденные требования к знаниям сформулированы фрагментарным, несвязным образом. Мастер на все руки (bricoleur) это не только 'примитивист': большинство повседневных разговоров неискушенных членов любых обществ основывается на противоречивых или неизученных требованиях к эрудиции. Не вызывает сомнений, однако, что возникновение социально-научных дискурсов оказало воздействие на все уровни социальной интерпретации в обществах, где оно обрело власть и влияние. Так, Гофман привлек внимание обширной аудитории, не ограниченной профессиональным социологическим сообществом.
Относительно категории (3) достаточно сказать, что индивиды могут оперировать ошибочными теориями, ссылаться на ложные описания или оценки контекстов собственной деятельности и свойств окружающих социальных систем. Именно здесь находятся очевидные источники возможного противоречия между практическим и дискурсивным сознанием. Они могут иметь психодинамические - в механизмах подавления и вытеснения - корни, которые разделяют или путают истинные причины того, почему люди ведут себя тем или иным образом, и то, что они склонны или способны сказать относительно этих причин. Вместе с тем, очевидно, могут иметь место более систематические социальные воздействия давлеющего характера, определяющие насколько члены общества поддерживают ложные представления о его характеристиках. Излишне упоминать, что особо значимыми с точки зрения категории (4) являются (в историческом и пространственном плане) отношения между устной культурой и средствами письма, печати и электронных коммуникаций. Последние изменили не только запасы уже имеющихся, но и типы вновь генерируемых знаний.
Критические замечания: Фрейд о подтекстах языка
Проиллюстрируем некоторые идеи и понятия, анализируемые в настоящей главе, обратившись к интерпретации обмолвок, допускаемых в разговорной речи. То, что Фрейд именует 'парафазиями' (ошибочными действиями), имеет отношение не только к оговоркам (когда, желая что-либо
152
сказать, кто-то вместо одного слова употребляет другое), но и к опискам (когда то же самое происходит при письме), очиткам (когда читают не то, что напечатано или написано), ослышкам (когда человек слышит не то, что ему говорят), а также ко временному забыванию имен и других предметов. Фрейд полагает, что все эти случаи подходят друг другу благодаря внутреннему сходству, выражаемому частицей Ver- (Versprechen - оговорка, Verlesen - очитка, Verhoren - ослышка, Vergessen - забывание). Все парафазии подразумевают ошибки, однако, почти все они весьма несущественны, в большинстве своем скоропреходящи и не играют важной роли в жизни людей, допустивших их. Фрейд пишет: 'Только изредка какая-нибудь из них, например затеривание предметов, приобретает известную практическую значимость. Именно поэтому на них не обращают особого внимания, вызывают они лишь слабые эмоции и т. д.'* [77]. В действительности, Фрейд стремился показать, что незначительные сбои такого рода являются ключом к разгадке базисных характеристик психодинамики личности.
Не обсуждая в деталях вопрос о том, относятся ли парафазии к единому классу ошибок или нет, сконцентрируемся на обмолвках. Используя классификацию, предложенную филологом Мерингером (Meringer) и психиатром Май-ером (Mayer) (с прочими убеждениями которых он не соглашался), Фрейд ссылается на следующие типы вербальных ошибок или оговорок: перемещения ('Die Venus von Milo' вместо 'Die Venus von Milo'(перемещение в последовательности слов - 'Милос из Венеры' вместо 'Венеры из Милоса')); предвосхищения или антиципации ('Es war mir auf der Schwest... auf der Brust so schwer' - 'Мне было на душе (дословно: в груди) так тяжело', но вначале вместо слова 'Brust' - грудь - была сделана оговорка - несуществующее слово 'Schwest', в которой отразилось предвосхищаемое слово 'schwer' - тяжело); отзвуки или постпозиции ('Ich fordere Sie auf, auf das Wohl unseres Chefs aufzutossen' - 'Предлагаю Вам выпить (дословно: чокнуться) за здоровье нашего шефа'; но вместо anstossen - чокнуться - сказано: aufetossen - отрыгнуть); контаминации
* Цит. по: Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989. С. 14.
153
(выражение 'er setzt sich auf den Hinterkopf' как комбинация выражений 'er setzt sich einen Kopf auf' - 'он настаивает на своем' и 'er stellt sich auf die Hinterbeine' - 'он встал на дыбы (воспротивился чему-то)'); замещения или субституции ('Ich gebe die Praparate in den Briefkasten anstatt Briitkasten' - 'Я ставлю препараты в почтовый ящик' вместо 'Я ставлю препараты в термостат') [78].
Мерингер пытался объяснить подобные обмолвки с точки зрения фаз нейтрального возбуждения. Когда говорящий иннервирует первое слово фразы, в дело вступает процесс возбуждения, связанный с предвосхищением формы высказывания. Иногда этот процесс приводит к нарушению более поздних звуков высказывания. Возбуждение более интенсивного психически звука может воздействовать на другие, более слабые, звуки или слова. Таким образом, проблема обнаружения первопричины обмолвок сводится лишь к тому, чтобы установить какие именно звуки являются в том или ином слове более интенсивными. Мерингер полагает, что для того, чтобы установить, какой из звуков, составляющих слово, обладает наибольшей интенсивностью, достаточно наблюдать свои собственные переживания при отыскивании какого-либо забытого слова, например, имени. То, что воскресает в памяти прежде всего, обладало наибольшей интенсивностью до утраты. Как правило, высокой интенсивностью отличаются начальный звук слова или те гласные, на которых находится ударение. Фрейд уделяет этому мало внимания. В ситуации забывания слов начальный звук или выделенная гласная вспоминаются первыми весьма редко. Временами говорящие могут полагать, что так оно и происходит, однако, на самом деле они обычно заблуждаются; Фрейд утверждает, что в подавляющем большинстве случаев начальный звук, произносимый говорящим при попытке активизации памяти, является ошибочным.
Для иллюстрации последнего феномена обратимся к знаменитому примеру Фрейда, описывающего собственные огрехи памяти, когда им было забыто имя художника Синьорелли (Signorelli). Рассказывая об известных фресках 'Четыре последние вещи' - Смерть, Страшный суд, Ад и Рай, написанных в соборе итальянского городка Орвието, Фрейд обнаружил, что не может воскресить в памяти имя художника. Вместо искомого имени - Синьорелли - ему
154
156
Сходный механизм, по мнению Фрейда, срабатывает и в случае оговорок. Расстройства речи, обнаруживающиеся в форме обмолвок, могут быть сродни тем, что анализировались Мерингером и Майером, т. е. вызываться влиянием других составных частей той же речи, или же происходить путем, аналогичным тому процессу, который наблюдается в примере Синьорелли, когда воздействия, ставшие причиной ошибки, имеют внешнее (по отношению к высказыванию) происхождение, 'проистекая' из его непосредственного окружения. И тот, и другой тип оговорок берет свое начало в своеобразном 'возбуждении': в первом случае - внутреннем по отношению к высказыванию или ситуации, в которой оно произносится, во втором - внешнем по отношению к ним. Лишь в первом случае есть надежда на то, чтобы из феномена обмолвок можно было сделать выводы о существовании механизма, связывающего отдельные звуки и слова так, что они взаимно влияют на способ их произношения. Более того, будучи подверженным тщательному анализу, первый тип оговорок фактически растворяется. Оговорки, казавшиеся на первый взгляд банальным последствием 'эффекта соприкосновения звуков', оказываются при дальнейшем рассмотрении зависимыми от внешних (мотивированных) воздействий.
В своих работах Фрейд приводит множество примеров оговорок:
157
167
что противоречит предположениям Фрейда. Аналогичным образом можно считать мотивированными случаи забывания имени 'Синьорелли' и имен собственных вообще. Последние обладают особой значимостью по сравнению с другими словами. Неправильно произнесенное имя или обращение могут, в отличие от других обмолвок, стать причиной возникновения личной обиды. Таким образом, правильное воспроизведение имен собственных имеет особую 'цену', и это, возможно, означает, что процесс их припоминания вызывает больше тревоги и непосредственных опасений, нежели прочие ситуации словообразования. Нечто подобное наблюдается и при общении (терапевтическом взаимодействии) врача и пациента.
Комментарии
1. Особенно полезное и поучительное, на наш взгляд, обсуждение этих проблем представлено в Irving Thalberg, 'Freud's anatomies of self', в Wollheim Richard, Freud, A Collection of Critical Essays (New York: Doubleday, 1974). Доработанный вариант этой работы см. В: Richard Wollheim and James Hopkins, Philosophical Essays on Freud (Cambridge: Cambridge University Press, 1982).
2. Цит. по Thalberg, 'Freud's anatomies of self', с. 156.
3. Freud, An Outline of Psychoanalysis (London: Hogarth, 1969), с. 56-7.
4. P.F. Strawson, P.F., The Bounds of Sense (London, Methuen, 1966), с. 162-170; G. E. M. Anscombe, 'The first person', in Samuel Guttenplan, Mind and Language (Oxford: Blackwell, 1972); J. L. Mackie, 'The transcendental 'I', in Zak Van Straaten, Philosophical Subjects (Oxford: Clarendon Press, 1980).
5. Stephen Toulmin, 'The genealogy of 'consciousness' in Paul F. Secord, Explaining Human Behaviour (Beverly Hills: Sage, 1982), с. 57-58.
6. Там же, с. 60-61.
7. См.: J. S. Bruner, Beyond the Information Given (New York: Norton, 1973).
8. J. S. Gibson, The Ecological Approach to Visual Perception (Boston: Houghton-Mifflin, 1979).
9. Ulric Neisser, Cognition and Reality (San Francisco: Freeman, 1976), с. 22. См. также, он же, Memory Observed (San
168
Francisco: Freeman, 1982); John Shotter, 'Duality of structure' and 'intentionality' in an ecological psychology', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983.
10. Neisser, Cognition and Reality, с. 29.
11. M. Wertheimer, M., 'Psychomotor coordination of auditory and visual space at birth', Science, vol. 134, 1962.
12. Neisser, Cognition and Reality, с. 72.
13. E.C. Cherry, 'Some experiments on the recognition of speech with one or two ears', Journal of the Acoustical Society of America, vol. 25, 1953.
14. A.M. Treisman, 'Strategies and models of selective attention', Psychological Review, vol. 76, 1969.
15. J.A. Deutsch and D. Deutsch, 'Attention: some theoretical considerations', Psychological Review, vol. 70, 1963.
16. Neisser, Cognition and Reality, с. 84-85.
17. CPST, стр. 120-123.
18. Erik H. Erikson, Childhood and Society (New York: Norton, 1963), стр. 15-16.
19. Там же, с. 247.
20. Ernest Becker, The Birth and Death of Meaning (New York: Free Press, 1962), с. 95.
21. См. также Erikson, Childhood and Society, с. 249; Harry Stack Sullivan, The Interpersonal Theory of Psychiatry (London: Tavistock, 1955), гл. 4. Мы не согласны с утверждением Эриксона, согласно которому эти психологические явления могут быть напрямую соотнесены с формой социальных институтов.
22. G. Piers and M. В. Singer, Shame and Guilt (Springfield: Addison, 1963). Здесь мы ссылаемся на некоторые наблюдения, изначально относящиеся к теории суицида; для сравнения SSPT, с. 393, сноска 32.
23. Erikson, Childhood and Society, с. 251.
24. Там же, с. 256.
25. Dennie Wolf, 'Understanding others: a longitudinal case study of the concept of independent agency', in George E. Forman, Action and Thought (New York: Academic Press, 1982).
26. T.B. Brazelton et al., "'The origins of reciprocity', in M. Levis and L. Rosenblum, The Infant's Effects on the Caregiver (New York: Wiley, 1974).
169
27. L.S. Vygotsky, Mind in Society (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978), с. 20ff.
28. Erik H. Erikson, Identity, Youth and Crisis (London: Faber & Faber, 1968), гл. 5; он же, Identity and the Life Cycle (New York: International Universities Press, 1967).
29. Erikson, Identity and the Life Cycle, с. 19.
30. См. там же, глава 3 'The problem of ego-identity'.
31. Там же, с. 102.
32. См. CPST, с. 123-128.
33. Bruno Bettelheim, The Informed Heart (Glencoe: Free Press, 1960), с. 14. Работа Гофмана, посвященная 'тотальным институтам', во многом пересекается с анализом, представленным Бруно Беттельхеймом: Goffman, Asylums (Harmondsworth: Penguin, 1961).
34. Bettelheim, The Informed Heart, с. 132.
35. Там же, стр. 148.
36. 'Поскольку старые (проведшие в лагере несколько лет. - Пер.) узники примирились, или вынуждены были примириться, с по-детски непосредственной зависимостью от СС, многие из них, как нам представляется, хотели верить в то, что хотя бы некоторые люди, из числа тех, к кому они относились как ко всемогущим 'отцам', были на самом деле справедливыми и добрыми'; там же, с. 172.
37. См. примеры, приведенные в: William Sargant, Battle for the Mind (London, Pan, 1959).
38. M. Merleau-Ponty, Phenomenology of Perception (London: Routledge, 1974).
39. Там же, с. 101.
40. L. Goldstein, Language and Language Disturbances (New York: Grune and Stratton, 1948).
41. Merleau-Ponty, M., Phenomenology of Perception, с. 104.
42. Там же, с. 109.
43. Erving Goffman, Behaviour in Public Places (New York: Free Press, 1963), с. 17; он же, Interaction Ritual (London: Allen Lane, 1972), с. 1.
44. Для сравнения см. Ithiel De Sola Pool, The Social Impact of the Telephone (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1981).
45. С нашей точки зрения, этот взгляд превалирует, например, в работе Jason Ditton, The View from Goffman (London:
170
Macmillan, 1980). См. также Alasdair Maclntyre, After Virtue (London: Duckworth, 1981), стр. 108-109. Для сравнения R. Harre and P.F. Secord, The Explanation of Social Behaviour (Oxford: Blackwell, 1972), гл. 10.
46. Alvin W. Gouldner, The Coming Crisis of Western Sociology (London: Heinemann, 1971), с. 379-381.
47. CPST, с. 83-84 и далее.
48. Goffman, Behaviour in Public Places, с. 18.
49. Erving Goffman, Frame Analysis (New York: Harper, 1974), с. 252.
50. Roger Caillois, Man, Play and Games (London: Thames & Hudson, 1962); см. также знаменитую работу Jan Huizinga, Homo Ludens (London: Routledge, 1952).
51. Goffman, Behaviour in Public Places, с. 560. Обсуждая взгляды Гофмана, мы не будем останавливаться на концептуальных проблемах, которые активно поднимаются, но с трудом поддаются разрешению. В общем и целом им отводится достаточно внимания; в частности, в качестве
примера можно привести анализ Шюцем природы 'множественных реальностей', а также другие направления современной философии, занятые вопросами релятивистских последствий толкования смысловых систем. См. NRSM, гл. 4.
52. Goffman, Behaviour in Public Places, с. 156ff.
53. Там же.
54. Эта тема достаточно хорошо изучена. Наиболее известная работа по проблеме принадлежит Edward T. Hall, The Silent Language (New York: Doubleday, 1959); см. также, он же, The Hidden Dimension (London: Bodley Head, 1966).
55. Harvey Sacks and Emmanuel A. Schegloff, 'A simplest systematics for the organisation of turn-taking in conversation', Language, vol. 50, 1974.
56. Для сравнения см.: George Psathas, Everyday Language: Studies in Ethnomethodology (New York: Irvington, 1979).
57. Jean-Paul Sartre, Critique of Dialectical Reason (London: New Left Books, 1976), с. 259.
58. Goffman, Interaction Ritual, с. 141ff.
59. Habermas, Jurgen, Theorie des kommunikativen Handelns, 2 vols. (Frankfurt: Suhrkamp, 1981), т. 1, разд. З.
60. Goffman, Behaviour in Public Places, с. 25.
171
61. См. для сравнения: общие размышления относительно феномена вежливости в: Penelope Brown and Stephen Levinson, 'Universale in language use: politeness phenomena', in Esther N. Goody, Questions and Politeness (Cambridge: Cambridge University Press, 1978).
62. Goffman, Behaviour in Public Places, с. 35; для сравнения см.: John Blacking, The Anthropology of the Body (London: Academic Press, 1977).
63. 'Я полагаю, что многие телесные ощущения носят личный характер. Если моя рука обожжена, боль испытываю я сам, а ожог видят и другие, окружающие меня люди. Однако так бывает не всегда. Некоторые люди убеждены в том, что могут на самом деле ощущать боль других людей, или непосредственно мыслить чужими мыслями; другие же считают, что окружающие способны прочувствовать то, что чувствуют они, или 'проникать' в их мысли', R.D. Laing, Self and Others (London: Penguin, 1971), с. 34.
64. Harold Garfinkel, 'A conception of, and experiments with, 'trust' as a condition of stable concerted actions', in O.J. Harvey, Motivation and Social Interaction (New York: Ronald Press, 1963).
65. Erving Goffman, Forms of Talk (Oxford: Blackwell, 1981), с. l01 ff.
66. Там же, с. 103.
67. Там же, с. 70-71.
68. Roy Bhaskar, The Possibility of Naturalism (Brighton: Harvester, 1979), с. 51-52.
69. В качестве одного из последних (среди множества других) примеров см.: Bruce J. Biddle, Role Theory (New York: Academic Press, 1979).
70. CPST,c.ll7.
71. Там же.
72. Эта точка зрения часто использовалась в дебатах по поводу ролевой теории, имевших место в Германии порядка двадцати лет назад. Сегодня интересной и актуальной, на наш взгляд, остается работа F. H. Tenbruk, F.H., 'Zur deutschen Rezeption der Rollanalyse', Kolner Zeitschrift fur Soziologie, vol. 3, 1962.
73. Для сравнения см.: Nigel Thrift, 'Flies and germs: a geography of knowledge', in Derek Gregory and John Urry, Social Relations and Spatial Structures (London: Macmillan, 1984).
172
74 Для сравнения см.: William Labov, 'Rules for ritual insults', in David Sudnow, Studies in Social Interaction (New York: Free Press, 1972).
75. D. Lawrence Wieder, 'Telling the code', in Roy Turner, Ethnomethodology (Harmondsworth: Penguin, 1974).
76. Там же, с. 149.
77. Sigmund Freud, Introductory Lecturers on Psychoanalysis (Harmondsworth: Penguin, 1974), с. 51.
78. R. Meringer, and С Mayer, Versprechen und Verlesen (Vienna, 1895).
79. Freud, The Psychopathology of Everyday Life (Harmondsworth: Penguin, 1975), с. 39.
80. Там же, с. 40.
81. Впервые опубликовано в статье Фрейда 'The physical mechanism of forgetfulness' (1890), см. типовое издание, т. 3.
82. Freud, The Psychopathology of Every day Life, с. 44.
83. Там же, с. 135.
84. Boileau, Art poetique, цит. там же, с. 148.
85. Freud, Introductory Lecturers on Psychoanalysis, с. 71.
86. Erving Goffman, 'Radiotalk: A study of the ways of our errors', in Forms of Talk (Oxford: Blackwell, 1981).
87. Там же, с. 242.
88. Несомненно, что они были выбраны именно по этой причине. Большинство данных, используемых Гофманом, взято из коллекций 'глупых ошибок' под ред. К. Шафера (Schafer), например, Prize Bloopers (Greenwich: Fawcett, 1965).
89. Donald S. Boomer and John D.M.Laver, 'Slips of the tongue', British Journal of Disorders of Communication, vol. 3, 1968, с. 2.
90. Victoria A. Fromkin, 'The non-anomalous nature of anomalous utterances', Language, vol. 47, 1971.
91. Goffman, Forms of Talk, с. 226.
92. Как указывает Гофман, там же, с. 223ff.
173
Глава III. Время, пространство и регионализация Временная география
В предыдущей главе мы остановились на определении конкретных психологических качеств субъекта деятельности и анализе взаимодействия в ситуациях соприсутствия. Небезынтересными в этом отношении являются позиционирование акторов в контекстах взаимодействия, а также 'переплетение' и чередование самих контекстов. Однако для того чтобы продемонстрировать, каким образом все это соотносится с основными аспектами социальных систем в целом, необходимо понять, как социальная теория должна реагировать - в конкретном, а не абстрактно-философском плане - на 'ситуативность' взаимодействия во времени и пространстве.
Большинство социальных аналитиков рассматривают время и пространство всего лишь как окружение, в котором протекает деятельность, и легкомысленно соглашаются с характерным для современной западной культуры представлением, сводящим время к измеримому часовому времени. Не принимая в расчет последние работы географов, можно смело утверждать, что ученые-обществоведы потерпели неудачу в попытках представить и проанализировать формы организации социальных систем во времени и пространстве. Как мы упоминали, изучение этого вопроса есть фундаментальная задача, продиктованная 'проблемой порядка' в том виде, в котором она существует в теории
174
структурации. Речь здесь идет не о какой-то сугубо специфической 'области' социальной науки, которую по желанию можно принимать во внимание или сбрасывать со счетов. Рассматриваемая сквозь призму структурации, задача эта приобретает статус краеугольного камня социальной теории, а потому имеет важное значение с точки зрения проведения здесь эмпирических исследований.
К счастью, нам нет нужды решать эти проблемы de novo. Последние несколько лет прошли под знаменем очевидной конвергенции между географией и другими социальными науками, в результате которой географы, опираясь на установившиеся и общепризнанные традиции социальной теории, внесли заметный вклад в развитие общественной научной мысли. По большей части труды этих ученых неизвестны широкой научной общественности и представителям социальных наук, несмотря на то что в них содержатся идеи самого общего назначения. Определенный вклад в изучение проблемы внесли работы Т. Хагерстранда; однако, влияние географии никоим образом не ограничивается трудами этого автора и его ближайших соратников [1]*. Анализируя теорию структурации, мы подчеркнули значимость этого подхода, не рассматривая его в деталях и не пытаясь указать на присущие ему ограничения. Ниже мы постараемся наверстать упущенное.
Отправным пунктом сформулированной Хагерстрандом концепция 'временной географии' является усиленно подчеркиваемый нами феномен рутинного характера повседневной жизни. Последний связывается с особенностями и свойствами человеческого тела, его возможностями перемещаться, изменяться и общаться, траекторией движения в рамках 'жизненного цикла' - а, следовательно, с человеческим существом, рассматриваемым как своеобразный 'биографический проект'. Как было сказано выше, подход, предложенный Хагерстрандом, основывается главным образом на определении видов ограничений человеческой деятельности, обусловленных конституцией (строением) человека и физической средой его социальной деятельности. Отсюда возникают всеобщие 'пределы', ограничивающие человеческую деятельность во времени и пространстве. Ха-
* См. комментарии на с. 235-238.
175
180
'на' и 'с' работы и обратно домой (Н), не оставляет ей возможности заняться другими делами - сходить за покупками, приготовить еду и убраться в доме. Поэтому Джейн может посчитать себя 'вынужденной' оставить новую работу и вернуться к первой, низкооплачиваемой, альтернативе частичной занятости рядом с домом (W1).
Хагерстранд предпринял попытку применить свой подход для объяснения сериальности жизненных путей или 'биографий' индивидов. С его точки зрения, жизненная биография образуется 'внутренним душевным опытом и событиями', 'связанными со взаимодействием тела и явлений окружающей среды'[9]. Течение повседневной жизни индивида предполагает, что он или она последовательно и непрерывно сталкиваются с различными сущностями, присутствующими в среде взаимодействия. Таковыми сущностями могут быть: другие акторы, неделимые объекты (устойчивые физические свойства среды деятельности), делимые вещества (воздух, вода, полезные ископаемые, пищевые продукты) и домэйны (от англ. domain - 1) имение, поместье, земли, владение; 2) территория, зона, область, район). Последние относятся к тому, что мы предпочитаем называть регионализацией пространства-времени, под которой
181
нами понимается движение жизненных путей по зонам социального взаимодействия, обладающим различными формами пространственного разграничения. Отличительные свойства и особенности домэйнов могут быть подвергнуты непосредственному анализу с позиций ограничений взаимодействия, порождаемых установившимся распределением 'станций' и 'связок деятельности' и воздействующих на всех людей, чья деятельность сосредоточена в этих домэйнах. Таким образом, характер взаимодействующих в пространственно-временных домэйнах социальных моделей определяется общей организацией ограничений физических возможностей и взаимодействия. Существуют 'экологические' ограничения, которые, как это стремился продемонстрировать Томми Карлштейн (Carlstein), порождаются тремя типами 'включений':
(1) включение материалов, артефактов, организмов и человеческих существ в зоне пространства-времени;
(2) включение видов деятельности, требующих значительных временных затрат, в бюджеты времени людей;
(3) включение связок деятельности различных масштабов, объемов и продолжительностей в социальную систему, т. е. формирование групп вследствие неделимости и целостности людей [10].
Критические замечания
Очевидно, что школа 'временной географии' представляет определенный интерес для теории структурации [11]. Временная география анализирует принуждения, определяющие рутинный порядок обыденной жизни, подчеркивая (как и теория структурации) значимость практического характера повседневной деятельности в условиях соприсутствия для формирования социального поведения. Мы можем расширить и конкретизировать наши представления о пространственно-временном структурировании ситуаций взаимодействия, которые изображаются Гофманом (какими бы значимыми ни были его работы) как предустановленные и фиксированные обстоятельства социальной жизни. Интерес Хагерстранда к повседневным социальным практикам носит явный и очевидный характер; он настойчиво стремится использовать временную географию для осмыс-
182
187
вершаются с четко установленными промежутками в семь дней. 'Время отдыха' сестер также рассчитывается исходя из недельного графика. Оно может быть поделено на отдельные части, каждая из которых должна быть кратна семи дням, начинаться в воскресенье и заканчиваться в субботу, дабы соответствовать очередности рабочей деятельности. 'Будние дни' отличаются от 'уикэндов': хотя больница и работает круглосуточно, некоторые услуги в выходные дни не оказываются. Медицинский персонал знает, например, что лаборатории не работают по выходным, что делает невозможным получение результатов анализов. Поэтому врачи стараются минимизировать количество новых пациентов, поступающих в выходные дни, и предпочитают не модифицировать схемы лечения 'старых' больных. Как правило, субботы и воскресенья считаются 'спокойными' днями недели; понедельники же - самыми суетливыми и оживленными. В повседневной жизни больницы чередование 'дня' и 'ночи' напоминает деление недели на будние и выходные дни. О том, что работа по ночам по-прежнему считается достаточно необычной и специфической, свидетельствует термин, используемый для ее описания - 'ночное дежурство' ('night duty'), - который не имеет своей противоположности - 'дневного дежурства'(английское словосочетание 'day duty'переводится обычно как 'повседневные обязанности') [16].
Интересная классификация моделей регионализации предложена на рис. 10. Под 'формой' регионализации мы подразумеваем внешний вид границ, определяющих терри-
188
торию региона. В большинстве локальностей границы, разделяющие зоны, имеют вещественные (материальные) или символические проявления. В контекстах взаимодействия 'лицом к лицу' допускается большая или меньшая степень возможности проникающего 'присутствия', охватывающего сопредельные зоны. Мы уже говорили о том, что в условиях общественных 'сборищ' регионализация взаимодействий, как правило, проявляется исключительно в положениях и позиции тела, интонациях и манере выражаться и т. п. Практически все социальные взаимодействия, имеющие место в ситуации подобных сборищ как регионально ограниченных эпизодов, отличаются незначительной продолжительностью. Межкомнатные стены, напротив, могут осуществить зонирование социальной жизни таким образом, который невозможно преодолеть обычными средствами соприсутствия. Несомненно, там, где стены слишком тонки, течение социального взаимодействия нарушается разного рода заминками или препятствиями. Ариес (Aries), Элиас (Elias) и др. показали, как, начиная с восемнадцатого века, внутренняя организация жилища большинства людей была взаимосвязана с меняющимися аспектами семейной жизни и сексуальности [17]. До ХVIII в. дома бедняков в Западной Европе состояли зачастую из одной или двух комнат, в которых проходила 'общественная' жизнь людей, размещались 'коммунальные службы' и спальные помещения. Величественные дома аристократии имели много комнат, соединенных анфиладой, что исключало наличие коридоров, которые в современных жилищах обеспечивают своего рода 'уединенность', практически недоступную ранее всем классам общества.
Регионализация приводит к образованию зон, существенно различающихся по протяженности и масштабам. Обширные по своей протяженности зоны 'охватывают' большие участки пространства и времени. Конечно, пересечение 'диапазонов' пространства и времени может меняться, однако, значительные по протяженности зоны, как правило, отличаются высокой степенью институционализации. Все зоны, в том виде, в каком они определяются нами, предполагают протяженность во времени и пространстве. Иногда понятие зоны может использоваться в географии для обозначения на карте физически ограниченной области ма-
189
териального мира, обладающей теми или иными особенностями и характерными свойствами. Мы придаем этому термину иное значение, связанное со структурацией социального поведения в пространстве-времени. Так, между Севером и Югом Англии существуют значительные региональные (зональные) отличия, проявляющиеся в классовых отношениях и ряде других социальных показателей. 'Север' предстает перед нами не просто как географически обособленная область, но как зона, имеющая 'освященные временем' социальные традиции. Говоря о 'характере' регионализации, мы имеем в виду способы, посредством которых пространственно-временная организация локальностей упорядочивается в рамках глобальных социальных систем. Во многих обществах понятия 'дом', 'жилище' использовались, главным образом, для обозначения материальной составляющей семейных отношений и производства, осуществляемого в самом помещении или на прилегающих садово-огородных участках, наделах земли. Становление и развитие капиталистических отношений 'развело' понятия дома и рабочего места; это различие оказало влияние на общую организацию систем производства и другие институциональные характеристики современных обществ.
Передний и задний планы
Одним из аспектов характера регионализации является степень наличия-присутствия, соответствующая определенным видам локальностей. Понятие 'наличие-присутствие' необходимо дополняет понятие соприсутствия. 'Совместное существование' в ситуации взаимодействия 'лицом к лицу' предполагает наличие возможностей и способов, посредством которых акторы могут 'собираться вместе'. Временная география Т. Хагерстренда обращает наше внимание на ряд обычно присутствующих здесь факторов. Еще несколько сот лет назад общности с ярко выраженным наличием-присутствием представляли собой группировки индивидов, находящихся в непосредственной близости друг от друга, и это было справедливо для всех культур. Такому положению дел способствовали: материальность субъекта деятельности, ограничения индивидуальных передвижений тела 6 процессе повседневного функционирования, физи-
190
198
сивное поведение' в ситуациях соприсутствия. В таких зонах возможны:
...богохульство, откровенные замечания сексуального характера, бесконечное ворчание, ...небрежный стиль одежды, 'кисельная' осанка при сидении и стоянии, употребление диалектной или ненормативной лексики, невнятное бормотание и крик, наигранная агрессивность и 'ребячливость', бесцеремонная невнимательность к другому в незначительных, но потенциально символических действиях - таких маленьких физических самопроявлениях, как хмыканье, насвистывание, жевание, покусывание губ, рыгание и пускание газов [24]*.
Отнюдь не означая снижения доверия, подобные типы поведения могут способствовать укреплению базисного доверия к близким людям, изначально заложенного в отношении к родителям (лицам, обладающим качествами отца и матери). Для них не характерно повышение уровня тревожности, вызванной критическими ситуациями; напротив, здесь мы сталкиваемся с ослаблением напряженности, возникающей в других жизненных ситуациях вследствие необходимости жесткого контроля за телом и его проявлениями.
Регионализация как родовая характеристика
Различия между обособленностью, раскрытием, задними и передними планами проявляются не только в контекстах соприсутствия, но и в расширенных диапазонах пространства-времени. Конечно, в этом случае они едва ли поддаются непосредственному рефлексивному контролю со стороны тех, на кого воздействуют, хотя возможно и такое. Свойственная современным обществам регионализация городских зон или территорий является предметом многочисленных исследований, начало которым было положено в работах представителей Чикагской социологической школы - Р. Парка (Park) и Э. Берджесса (Burgess). В большин-
* Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни/ Пер. с англ. Ковалева А.Д.; Ин-т социол. РАН и др. М.: КАНОН-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000. С. 165.
199
200
большинства мужского населения) центрами, вокруг которых организуется деятельность в течение всего дня, являются дом и рабочее место. Внутри локальностей также выделяются центральные и периферийные зоны. Так, например, некоторые комнаты дома, такие как гостевые спальни, используются лишь 'периферийно' - от случая к случаю. Зачастую различия между центром и периферией ассоциируются с протяженностью во времени [25]. Те, кто занимает центральные зоны, 'устанавливают' контроль за ресурсами, позволяющими сохранять дистанцию между ними и людьми с 'периферии'. Признанные 'авторитеты' используют множество способов социального 'огораживания'[26], позволяющих им обособиться от тех, кого они считают 'младшими по чину' или аутсайдерами.
'Лидирующие' индустриальные страны западного 'ядра' занимают в мировой экономике центральное положение, обусловленное их устойчивым превосходством над 'менее развитыми' государствами. Геополитическая регионализация мировой системы может меняться - о чем свидетельствует, например, смещение центров серийного промышленного производства в некогда периферийные восточные регионы, - однако, фактор временного преобладания решающим образом опосредует и первенство в пространстве. В пределах государств-наций регионализация центра и периферии, по-видимому, связана с существованием 'образований', составляющих основу структурации господствующих классов [27]. Вместе с тем разнообразие сложных отношений здесь столь велико, что предложенные нами примеры носят исключительно иллюстративный характер.
201
Время, пространство, контекст
Позвольте кратко изложить основные вопросы, рассмотренные в настоящей главе. Предметом нашего обсуждения являлась контекстуальность социальной жизни и общественных институтов. Социальная жизнь происходит и создается посредством пересечений присутствия и отсутствия в 'постепенном утекании' времени и 'незаметном исчезновении' пространства. Физические свойства тела и среды, в которой оно функционирует, неизбежно придает социальной жизни последовательный характер и ограничивает возможности пространственного доступа к 'отсутствующим' другим. Подход, получивший название временной географии, предлагает безусловно интересный и ценный способ условного изображения пересечений пространственно-временных траекторий движения в процессе повседневной деятельности, который, однако, требует в качестве дополнения теоретически обоснованных представлений о субъекте действия и организации среды взаимодействия. Определяя понятия локальности и регионализации, мы стремимся разработать концептуальную систему, способную категоризировать контекстуальность с позиций ее неизбежной включенности во взаимоотношения социальной и системной интеграции [28].
|
↕ |
ежедневные пространственно-временные пути |
|
распределение взаимодействий |
|
|
регионализация локальностей |
|
|
контекстуальность зон |
|
|
пересечение локальностей |
Графические методы, используемые временной географией, доказали свою состоятельность и эффективность в ряде исследовательских областей. Мы не видим причин, по которым социальные науки не должны были бы брать на вооружение и адаптировать подход, предложенный Хагерстрандом. Вместе с тем не следует забывать и об очевидных ограничениях временной географии, обозначенных нами выше. Более того, 'часовое время' нельзя рассматривать исключительно как неоспоримый конструктивный элемент топографических моделей, скорее, речь идет о социально обуслов-
202
ленном влиянии на характер пространственно-временных путей акторов в современных обществах. На первый взгляд это может показаться достаточно банальным, хотя на самом деле все обстоит далеко не так. Проблема состоит не только в различных способах временного отсчета, но и в расходящихся формах структурации повседневной деятельности.
Обратимся к известному исследованию систем счисления времени в Кабилии, упоминаемому П. Бурдье (Bourdieu). Здесь год начинается осенью и заканчивается летом, а день протекает с вечера до полудня. В рамках этой системы время есть извечное возвращение, которое в свою очередь становится элементом фундаментальной структуры повседневной деятельности. Ночь символизирует время смерти, отмеченное специфическими табу систематического характера, к которым относятся запрет на купание, соприкосновение с водой, использование зеркал, смазывание волос или прикосновение к пеплу [29]. Утро - это не просто 'рассвет', но и победа в борьбе дня и ночи: существовать 'утром', значит быть открытым свету и связанным с ним возможностям. Таким образом, 'начало' дня считается временем выхода в свет, когда люди покидают свои дома и идут работать в поле. Ранний подъем есть доброе предзнаменование, пророческий знак покровительства, 'вознесение славы ангелам'. Это не просто смена времен, но ключевой момент событий и деяний. Несмотря на это, созидательный потенциал дня должен подкрепляться магией, в противном случае в дело вступает 'нечистая сила', влияние которой возрастает после того, как солнце оказывается в зените. Ибо вслед за этим день идет на убыль, предупреждая неотвратимый и неминуемый возврат к упадку и разложению, свойственным ночи - 'образцу любых форм 'заката'[30].
Принимая во внимание все вышесказанное, попробуем детализировать основные понятия, рассматриваемые в настоящей главе, взяв в качестве примера школьное образование в том виде, в котором оно существует в современных обществах. Нет сомнений, что картографическое изображение пространственно-временных моделей поведения, коим следуют ученики, преподаватели и школьный персонал, является эффективным методом, используемым при исследовании школы. Вместе с тем в противовес строгим формам представления происходящего, предложенным
203
Хагерстрандом и его сотрудниками, мы выдвигаем идею 'обратимости' повседневного рутинного поведения. Хагерстранд изображал пространственно-временные пути как 'линейное' движение на протяжении всего дня. На наш взгляд, правильнее было бы признать, что подавляющее большинство обыденных пространственно-временных путей подразумевает 'возвращение'; именно это позволяет нам говорить о 'повторяемости' как характерной особенности повседневной социальной жизни. Вместо того, чтобы заимствовать форму, предложенную на рис. 14а, обратимся к рисунку 14б.
Рис. 13а относится к разряду тех, что пользовались особой благосклонностью Хагерстранда: здесь мы смотрим на пространство-время 'со стороны', а стрелка времени составляет определенную временную последовательность (как правило, соответствующую рабочему дню). Не отвергая этот подход, мы дополняем его - концептуально, если не фигурально - с помощью рис. 14б, на котором наблюдаем происходящее 'сверху', а не сбоку. Линии, помеченные стрелками, обозначают пути пространственного-временного движения. Длина линий соответствует количеству хронологически измеренного времени, затраченного в течение конкретного дня конкретным или типичным индивидом на перемещение между 'станциями'; размер прямоугольников показывает, как долго человек оставался в той или иной локальности. Так, день школьника напоминает схему, изображенную на рис. 14б. Пребывание ребенка дома (Н) в
204
209
теля стремятся установить над своими учениками, носит прямой и непосредственный характер, предполагающий постоянное соприсутствие обеих сторон. Надзор за деятельностью педагогического состава является косвенным по сути своей и осуществляется иными методами. Можно предположить, что ранжированная линия власти возможна только в организациях, достаточно автономных, независимых от прямого внешнего контроля. Замкнутость, свойственная школе, и ее очевидная пространственная и временная обособленность от того, что происходит в близлежащих локальностях, также препятствуют контролю извне. Так, инспектора могут регулярно посещать школы с целью проверки их деятельности, а попечительские советы и родительские комитеты влиять на политику, содействующую формированию школьной жизни. Вместе с тем для дисциплинарной власти характерно, что происходящее в школе как своеобразном обособленном 'вместилище власти' достаточно автономно и независимо от тех внешних видов деятельности и образований, дух которых она выражает.
Против 'микро' и 'макро': социальная и системная интеграция
Предшествующие рассуждения приобретают особую значимость в контексте изучения взаимоотношений, существующих между социальной и системной интеграцией. Мы сознательно отказались от использования более привычных терминов 'микро-'и 'макросоциологические'исследования и сделали это по двум причинам. Прежде всего, эти понятия зачастую противопоставляются друг другу, что предполагает необходимость выбирать между ними, считая одно в некоторой степени более фундаментальным, чем другое. Так, например, за очевидным нежеланием Гофмана изучать проблемы крупных социальных организаций и касаться вопросов истории, кроется представление о том, что подлинную сущность социальной жизни можно понять, обратившись к области микросоциологии. С другой стороны, сторонники макросоциологических подходов склонны рассматривать исследования повседневной социальной деятельности как явно недостаточные, ибо в этом случае за бортом остаются куда более значимые вопросы, выходя-
210
216
лизма, несомненно, является покупка и продажа времени, например рабочего времени. Установление четкого распорядка дня сродни стройному, организующему звучанию монастырских колоколов, однако только в сфере трудовых отношений регламент времени приобрел влияние, распространившееся по всему обществу в целом. Коммерциализация времени, обусловленная механизмами промышленного производства, нивелирует различия между городом и сельской местностью, характерные для классовых обществ. Развитие современной промышленности сопровождается растущей урбанизацией, процессом не связанным, однако, с каким-то определенным типом пространства. С другой стороны, в классовых обществах традиционный город является ключевой точкой дисциплинарной власти и, как таковой, зачастую отделяется от сельской местности - физически и символически - городскими стенами. Коммерциализация пространства, идущая рука об руку с процессами преобразования времени, порождает специфическую 'искусственную среду', выражающую новые формы институциональной артикуляции. Новые формы институционального порядка изменяют условия социальной и системной интеграции, трансформируя, таким образом, характер взаимоотношений между приближенным и удаленным в пространстве и времени.
Критические замечания: Фуко об образовании времени и пространства
Многочисленные обращения Фуко к проблеме происхождения дисциплинарной власти служат доказательством его неизменного интереса к распределению времени и пространства. Фуко полагает, что дисциплинарная власть связана с воздействием на тело как механизм, поддающийся точной наладке. Формы управления, используемые дисциплинарными организациями, стремительное распространение которых начинается с восемнадцатого века, отличаются от массовой мобилизации рабочей силы, необходимой для реализации широкомасштабных проектов в условиях аграрных цивилизаций. Зачастую подобные проекты - строительство дорог, возведение храмов, сооружение памятников - требовали привлечения большого количества людей, координация деятельности которых осуществлялась в са-
217
мом общем виде. Новые формы регулирования поведения предусматривают возможность жесткого контроля передвижений, жестов, поступков и установок конкретных индивидов. В отличие от одной из своих исторических предшественниц - монастырской дисциплины - обновленные технологии власти устанавливают прямую связь между дисциплиной и общественной полезностью или практичностью. Контроль за телом является частью оригинальной 'политической анатомии' и, как пишет Фуко, увеличивает его (тела) отдачу, одновременно снижая независимость ориентации.
Дисциплина поддерживается исключительно посредством манипуляций со временем и пространством. Обычно она предполагает определенную обособленность, поле деятельности, отличающееся полностью закрытым, замкнутым в себе характером. Фуко детально анализирует понятие 'ограничение [свободы]', под которым понимает принудительный отрыв индивидов от внешнего социального окружения и их изоляцию в тюрьмах, клиниках для душевнобольных, казармах и т. п. Та или иная степень замкнутости свойственна любым дисциплинарным организациям. Факторы, ведущие к образованию закрытых зон, могут различаться, но конечный результат всегда одинаков; отчасти это объясняется сходством моделей и образцов поведения, которых придерживаются индивиды и власти, ответственные за координацию их действий. Обособленность представляет собой фундамент дисциплинарной власти, однако, сама по себе она не является достаточным основанием для формирования всеобъемлющей системы управления передвижениями и действиями индивида. Последняя создается посредством внутренней регионализации или 'декомпозиции'. В любой конкретный момент времени каждый индивид находится в 'надлежащем ему (или ей) месте'. Декомпозиция (разбиение) дисциплинарного пространства-времени имеет по меньшей мере два последствия. Во-первых, благодаря ей удается избежать образования больших групп, которые могут стать источником формирования оппозиции или произвола; во-вторых, она делает возможным непосредственное управление действиями индивидов, вставая преградой на пути постоянных изменений и неопределенности, свойственных непроизвольным социальным взаимодействиям. Согласно
218
233
элемента дисциплинарной политики, которой они придерживаются [51]. Некоторые формы контроля, доступные работникам в условиях плотно интегрированного пространства (например, возможность нарушения или остановки всего производственного процесса), отсутствуют там, где рабочая сила дезагрегирована в пространстве и времени.
В заключение отметим, что проблема позиционирования и дисциплинирования тела является одной из основных тем, обсуждаемых в работах Фуко и Гофмана. Оба автора детально исследовали природу и сущность 'сумасшествия'. Общий интерес к карцерным организациям может стать причиной игнорирования различий между их взглядами на сумасшествие. Фактически же взгляды Гофмана подвергают сомнению представления Фуко о соотношении 'безумия' и 'здравомыслия'. Фуко утверждает, будто то, что мы привыкли именовать 'сумасшествием' - или 'душевной болезнью' - появилось сравнительно недавно. Сумасшествие представляет собой подавляемую, сдерживаемую, темную сторону человеческого знания и страстей, которую Просвещение и современная мысль не могут охарактеризовать иначе как 'безумие'. В традиционных культурах - по меньшей мере, в средневековой Европе - безрассудное поведение (folie) предполагало скрытый здравый смысл, что-то подобное непосредственному обращению к Богу. Однако с середины XVII в. 'безумие перестало быть одной из фигур эсхатологии - какой-то пограничной зоной между миром, человеком и смертью; рассеялась тьма, куда был устремлен взор, тьма, порождавшая формы невозможного'*. Не кажется ли вам, что эта точка зрения наделяет безумие чрезмерным величием, которое ему не свойственно, да и не было свойственно никогда? Провозглашая сумасшествие оборотной стороной здравомыслия, она стоит на позициях эпохи Просвещения, которые сама же стремится опровергнуть. Вполне возможно, что ключи к разгадке сущности безумия или - в современном варианте - 'душевной болезни' следует искать не в нелепости заблуждений и представлений о других мирах, но в гораздо более приземленных признаках
* Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 60.
234
телесного и жестикуляционного несоответствия. Истинная природа сумасшествия выражается в социальном бессилии, а не в таинственном доступе к неизведанному пространству абсурда.
Комментарии
1. См. Т. Hägerstrand, 'Space, Time and human conditions', in A. Karlqvist, Dynamic Allocation of Urban Space (Farnborough: Saxon House, 1975); Derek Gregory, 'Solid geometry: Notes on the recovery of spatial structure', in Carlstein et al., Timing and Spacing Time (London: Arnold, 1978), and Ideology, Science and Human Geography (London: Hutchinson, 1978); T. Carlstein, Time, Resources, Society and Ecology (Lund: Department of Geography, 1980); Allan Pred, 'The choreography of existence: comments on Hegerstrand's time-geography', Economic Geography, vol. 53, 1977; Don Parkes and Nigel Thrift, Times, Spaces and Places (Chichester: Wiley, 1980); Nigel Thrift, 'On the determination of social action in space and time', Society and Space, vol. 1, 1982.
2. T. Hägerstrand: 'Space, Time and human conditions ', для сравнения см. также Parkes and Thrift, Times, Spaces and Places, с. 247-248.
3. Allan Pred, 'The impact of technological and institutional innovations of life content: some time-geographic observations', Geographical Analysis, vol. 10, 1978.
4. T. Hägerstrand, Innovation as a Spatial Process (Chicago: Chicago University Press, 1967), с 332. Для сравнения см. также Amos H. Hawley, Human Ecology (New York: Ronald Press, 1950), гл. 13-15; E. Gordon Ericksen, The Territorial Experience (Austin: University of Texas Press, 1980).
5. По Parkes and Thrift, Times, Spaces and Places, с. 245.
6. D.С. Janelle, 'Spatial reorganization: a model and concept', Annals of the Association of American Geographers, vol. 58, 1969 и другие статьи этого автора.
7. P. Forer, in Carlstein et al, Timing Space and Spacing Time.
8. R. Palm and A. Pred, 'The status of American women: a time-geographic view ', in D.A. Lanegran and R. Palm, An Invitation to Geography (New York: McGraw-Hill, 1978).
9. T. Hägerstrand, 'Survival and arena: on the life-history of individuals in relation to their geographical environment', in Carlstein et al., Timing Space and Spacing Time, vol. 2, с 123.
235
10. Т. Carlstein, 'Innovation, time-allocation and time-spacing packing', там же, стр. 159; Carlstein, Time Resources, Society and Ecology.
11. Для сравнение см. Т. Carlstein, 'The sociology of structuration in time and space: a time-geographic assessment of Gidden's theory', Swedish Geographical Yearbook (Lund: Lund University Press, 1981).
12. T. Hagerstrand, Т., 'What about people in regional science?', Papers of the Regional Science Association, vol. 24, 1970, с 8.
13. CCHM, гл. 5.
14. Там же, с. 161ff.; CPST, стр. 206-210.
15. M.Melbin, 'The colonization of time', in time Carlstein et al., Timing Space and Spacing Time, vol. 2, p. 100.
16. Evitar Zerubavel, Patterns of Time in Hospital Life (Chicago: University of Chicago Press, 1979), стр. 22; для сравнения см. также Р.А. Clark, 'A review of the theories of time and structure for organizational sociology', University of Aston Management Centre Working Papers, no. 248, 1982; E. Zerubavel, Hidden Rythms (Chicago: University of Chicago Press, 1981). Кто-то может заметить, что в то время как 'год', 'месяц'и 'день' связаны с естественными событиями, 'неделя' такой связи не имеет; для сравнения см. F.H. Colson, The Week (Cambridge: Cambridge University Press, 1926).
17. P. Aries, Centuries of Childhood (Harmondsworth: Penguin, 1973); Norbert Elias, The Civilising Process (Oxford: Blackwell, 1978).
18. Edward T. Hall, The Hidden Dimension (London: Bodley Head, 1966), с 98.
19. Artaud, Antonin, he theatre et la science (Paris: Seuil, 1974), с 98.
20. R.D. Laing, Self and Others (Harmondsworth: Penguin, 1971), с 52.
21. CCHM, с. 169.
22. Huw Benyon, Working for Fond (London: Allen Lane, 1973), с 76.
23. Elias, vol. 1.
24. Erving Goffman, The Presentation of Self in Everyday Life (New York: Doubleday, 1959), с 128.
25. Для сравнения см.: N. Elias and J. Scotson, The Established and the Outsiders (Leicester: University of Leicester Press, 1965).
236
26. Max Weber, Economy and Society (Berkeley: University of California Press, 1978), vol. 1, с 341-344.
27. CSAS, гл. 9.
28. CCHM, гл. 5 и др.
29. Pierre Bourdieu, Outline of a Theory of Practice (Cambridge: Cambridge University Press, 1977), с 143-52.
30. Там же, с. 153.
31. Andrew Pollard, 'Teacher interest and changing situations of survival threat in primary school classrooms', in Peter Woods, Teacher Strategies (London: Croom Helm, 1980).
32. Randall Collins, 'Micro-translation as a theory-building strategy', in K. Knorr-Cetina and A.V. Cicourel, Advances in Social Theory and Methodology (London: Routledge, 1981). См. также он же: 'On the micro-foundations of macro-sociology', American Journal of Sociology, vol. 86, 1981. С соответствующими рассуждениями Гофмана, представленными им в лекции, которую он, к сожалению, не оставил при жиз-
ни, - можно ознакомиться, обратившись к статье 'The interaction order', American Sociological Review, vol. 48, 1973.
33. Там же, с. 82.
34. Там же, с. 99.
35. Joseph Rykwert, The Idea of a Town (London: Faber & Faber, 1976), с. 202.
36. CCHM, гл. 5.
37. Foucault, Michel, Discipline and Punish (Harmondsworth: Penguin, 1979), с 143-4.
38. Там же, с. 148.
39. Для сравнения см.: Maury D. Feld, The Structure of Violence (Beverly Hills: Sage, 1977), с 7ff.
40. Там же, с. 7.
41. Jacques van Doorn, The Soldier and Social Change (Beverly Hills: Sage, 1975), с. 11.
42. Foucault, Discipline and Punish, с. 157.
43. Там же, с. 160.
44. Max Weber, Economy and Society (Berkeley: University of California Press, 1978), с 86-94.
45. Там же, стр. 957.
46. Foucault, Discipline and Punish, стр. 235-236.
47. Erving Goffman, Asylums (Harmondsworth: Penguin, 1961), с 22.
237
48. Там же, с. 33.
49. Там же, с. 64.
50. Для сравнения см.: Andrew L. Friedman, Industry and Labour (London: Macmillan, 1977).
51. Foucault, Michel, Folie et duraison (Paris: Plön, 1961), с. 51. Озабоченность Фуко относительно исключения, изоляции и т. п. не сопровождается интересом к самим исключаемым, которые появляются у него как призрачные тени. Так, анализируя историю убийцы Pierre Riviere, автор фактически не прописывает его личность, едва проглядывающуюся из рассматриваемых свидетельских показаний, которая воспринимается им лишь в качестве 'дискурсивного эпизода'. Впечатляющим в этом плане является сравнение работы Фуко с описанием космологии фриульского мельника Доменико Сканделла по прозвищу Меноккио - еретика, жившего в шестнадцатом столетии, - предложенным итальянским историком Карло Гинзбургом (Ginzburg) в работе 'Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке'. См. Foucault et al., Мог, Pierre Rtviure... (Paris, Plön: 1973); Carlo Ginzburg, The Cheese and the Worms (London: Routledge, 1980), с. XVII-XVIII и далее.
238
Глава IV. Структура, система, социальное воспроизводство
Дабы убедиться, что читатель не потерял общую нить повествования, остановимся и подведем итог всему вышесказанному. Теория структурации претендует на 'снятие' ряда классических дуализмов (противоположностей), которые пересматриваются здесь в виде дуальностей. Так, дуализм 'индивид' - 'общество' превращается в дуальность деятельности и структуры. До сих пор мы занимались развитием ряда понятий, дающих представление о том, что есть 'индивид' как рефлексирующий субъект деятельности, и связывали рефлексивность с позиционированием и соприсутствием. Вместе с тем анализ феномена регионализации показал, что наши интересы пересекаются с исследованием социальных систем, занимающих расширенные диапазоны пространства-времени. Поэтому следующим шагом нашего исследования должно стать детальное рассмотрение понятия общества, которое многие считают основной единицей социально-научного анализа. Сам термин требует тщательного изучения: мы намереваемся продемонстрировать, что в ряде случаев его вообще не стоит использовать. Некоторые направления социальной теории напрямую связывают понятие общества с концепцией принуждения. Сторонники структурной социологии склонны рассматривать последние в качестве определяющих характеристик социальных явлений. Отрицая подобную точку зрения, мы попытаемся доказать, что структуральные свойства социальных систем как ограничивают, так и создают возможности для действия, и определим содержание понятия 'струк-
239
Общества и социальные системы
Нетрудно убедиться, что в большинстве случаев термин 'общество' употребляется в двух основных значениях (среди множества других, таких как 'общество' в смысле 'высшее общество'), Одно из них трактует общество как 'социальное объединение' или взаимодействие; другое - как единицу, обладающую собственными границами, отделяющими ее от соседних или близлежащих обществ. Некая неопределенность и двусмысленность этого понятия не столь проблематична, как может показаться. Ибо социетальные общности отнюдь не всегда имеют четко обозначенные границы, хотя, как правило, и ассоциируются с определенными формами локальности. Тенденция, согласно которой общество как социальное целое представляет со-
240
246
Европы; еще более неоднородным был Китай. Как писал один историк: 'Гималаи имели силу, большую, чем Хинду-Куш' [5]. Зачастую различия между основными 'ареалами культуры' заметны не меньше, чем те, что существуют между соединениями, известными нам как 'общества'. Широкомасштабная регионализация не должна восприниматься только лишь как совокупность сложных отношений между 'обществами'. Подобная точка зрения имеет право на существование, если мы употребляем ее в контексте современного мира с его внутренне централизованными государствами-нациями, но совершенно не подходит для предшествующих эпох. Так, в определенных случаях вся афро-евразийская зона может рассматриваться как единое целое. Начиная с VI в. до н. э., 'цивилизация' развивалась не только путем создания разбросанных в пространстве и отличных друг от друга центров; в некотором роде имел место процесс постоянной и непрерывной экспансии афро-евразийского региона как такового [6].
Структура и принуждение: Дюркгейм и другие
Со времен Дюркгейма большинство направлений структурной социологии исходило из представлений о том, что структуральные свойства общества ограничивают действие. В противоположность этому теория структурации утверждает, что структура всегда как ограничивает, так и создает возможности для действия, и это происходит в силу объективных отношений между структурой и деятельностью (деятельностью и властью). Пусть так, скажет (а некоторые уже сказали [7]) критик, но не означает ли это, что мы приносим в жертву нечто, близкое структуральному 'принуждению' в том смысле, в каком его понимал Дюркгейм? И не лукавим ли мы, говоря о структуре как феномене, ограничивающем и созидающем одновременно? Ибо теория структурации определяет 'структуру' как правила и ресурсы. Опираясь на это определение, легко понять роль структуры в происхождении деятельности; ограничивающая же ее функция не столь очевидна. Каким образом социальные явления остаются 'внешними' по отношению к индивидуальной деятельности, и так ли это вообще? Может показаться,
247
259
Принуждение и рейфикация*
Характер ограничений, как и созидающие качества, порожденные контекстуальностями человеческой деятельности, непостоянны и изменчивы. Изменениям подвержены как материальные и институциональные условия деятельности, так и осведомленность индивидов относительно этих условий. Осознание этого факта является одним из главных достижений марксистской мысли, в тех случаях, когда она не впадает в объективизм. Если это все-таки происходит, марксизм превращается в своего рода вариант структурной социологии, невосприимчивый к многочисленным значениям понятия 'ограничение' в контексте социального анализа. Что является причиной подобной нечувствительности? Ответ, думается нам, очевиден. Обычно она ассоциируется с теми образцами социальной мысли, в которых полагается, что основной задачей общественных наук является открытие законов социальной деятельности, сходных по своему статусу и положению с естественно-научными законами. Поиск источников и первопричин 'структуральных принуждений' в известной степени сходен с определением законодательных рамок, устанавливающих границы свободного действия. Многие убеждены, что именно в этом и состоит основная задача 'социологии' как особой дисциплины в совокупности других общественных наук. С нашей точки зрения, она порождает своеобразную форму овеществленного дискурса, далекого от реальных качеств субъектов деятельности.
В литературе по вопросам социальной теории существует множество разнообразных определений понятия 'рейфикация'. Среди них выделяют, как правило, три наиболее характерных или 'типичных' значения. Первое относится к разряду анимистических, где социальные отношения связываются с персонифицированными свойствами и особенностями. Примером может служить знаменитое исследова-
* Reification (от reify - материализовать, превращать в нечто конкретное) - 'интерпретация общего абстрактного понятия... как чего-то 'реального', в особенности если оно рассматривается как произведенное на свет нелегитимно или обманным путем' (Collins Dictionary of Sociology. Glasgow: HarperCollins Publishers, 1995. P.551). - Пер.
260
ние Маркса, посвященное 'товарному фетишизму', в котором он сравнивает товарные отношения и 'туманные области религиозного мира'. В религии 'продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом', в 'товарном мире' аналогичное происходит с 'продуктами человеческих рук'* [13]. Другое общераспространенное значение понятия 'рейфикация' относится к обстоятельствам, при которых социальные явления наделяются в действительности нехарактерными для них свойствами вещей или предметов. И вновь корни такого рода домыслов обнаруживаются в работах Маркса: 'В меновой стоимости общественное отношение лиц превращено в общественное отношение вещей...'** [14]. Кроме того, в ряде случаев понятие рейфикации используется для обозначения специфических качеств социальных теорий, рассматривающих концепции так, будто они сами и являются описываемыми объектами, т. е. наделяющих эти концепции теми или иными материальными свойствами.
Остановившись на втором значении, отметим, однако, что оно не приемлемо в своем изначальном виде, ибо подразумевает, что качество 'овеществленного' существования не требует дальнейших разъяснений, и не поясняет, что рейфикация есть понятие дискурсивное. Не следует считать, что это понятие относится исключительно к разряду 'объективно заданных' свойств социальных систем, коль скоро речь идет о конкретных, находящихся в определенных условиях субъектах деятельности. Скорее, оно принадлежит к тем формам дискурса, согласно которым эти свойства 'объективны' подобно явлениям природы. Иными словами, материалистический дискурс обращается к 'фактичности' социальных явлений, которые противостоят индивидуальным субъектам деятельности таким образом, что их возникновение и воспроизводство посредством человеческой деятельности игнорируются [15]. Сле-
* Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. М.: Политиздат, 1973. С. 82.
** Маркс К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857-1858)// Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 4 6, ч. I. M.: Изд-во Политической литературы, 1968. С. 100.
261
довательно, в этом смысле овеществление не стоит понимать как 'тождественность вещам'; пожалуй, речь идет о последствиях такого рода рассуждений, независимо от того, принадлежат ли они тем, кто называет себя специалистами в области общественных наук, или рядовым членам общества. 'Материалистическая парадигма' есть разновидность или тип дискурса, где свойствам социальных систем приписываются устойчивость и постоянство, характерные для законов природы.
Понятие структуральных принципов
Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы. Структурное ограничение невозможно определить исходя из неумолимых причинно-следственных форм, которые имеют в виду структурные социологи, подчеркивая связь, существующую между 'структурой' и 'ограничением'. Структурные ограничения не действуют независимо от мотивов и соображений субъектов деятельности, лежащих в основе того, что они делают. Их нельзя уподобить последствиям землетрясения, стирающего с лица земли города и лишающего жизни их население, никоим образом не способное изменить ход событий. Единственным подвижным объектом системы социальных отношений являются индивидуальные субъекты деятельности, намеренно или нет использующие ресурсы, дабы дела шли своим чередом. Структуральные свойства социальных систем не действуют - или 'воздействуют' - подобно силам природы, вынуждая индивидов вести себя определенным образом.
Вместе с тем, существует множество понятий и представлений, упоминание которых в контексте обсуждения 'структуры' в социальном анализе кажется нам вполне уместным. Рассмотрим их в следующем порядке. Во-первых, что представляет собой 'структуральный принцип'? Во-вторых, какие уровни абстракции могут быть выделены при изучении структуральных свойств социальных систем? В-третьих, как различные социальные системы соединяются в рамках социетальных общностей?
Приступая к рассмотрению структуральных принципов, мы переходим от обсуждения проблем номинальных к ве-
262
щам, гораздо более реальным. Для начала вспомним основные положения теории структурации, изложенные в первой главе. В контексте нашей теории 'проблема порядка' предполагает ответ на вопрос, каким образом социальные системы 'связывают' пространство и время, объединяя и интегрируя присутствие и отсутствие. Это в свою очередь тесно взаимосвязано с проблематикой пространственно-временного дистанцирования: 'расширения' или 'распространения' социальных систем в пространстве и времени. Таким образом, структуральные принципы можно определить как принципы организации, благодаря которым на основе механизмов социетальной интеграции возникают последовательные и согласующиеся друг с другом формы пространственно-временного дистанцирования. Опираясь на результаты ряда сравнительных исторических исследований [16], мы предлагаем следующую трехмерную классификацию типов обществ:
Эта схема детально проанализирована нами в работе 'Современная критика исторического материализма', а посему мы рассмотрим ее здесь в самых общих чертах [17].
263
265
щие условия для взаимодействия лицом к лицу, претерпевают значительные изменения. Прежние отношения, связывающие город и сельскую местность, модифицируются вследствие процессов развития искусственного или 'сотворенного окружения'.
Классификация межсоциетальных систем может быть осуществлена - по крайней мере, в общем виде - на основе предложенных выше типов обществ. В этом случае она будет выглядеть следующим образом:
Необходимо отметить, что данная классификация не симметрична в плане исторической хронологии. Наименьшая (в визуальном смысле этого слова) из категорий - системы трайбалистских обществ, - безусловно, является самой крупной с точки зрения протяженности во времени. Как правило, межсоциетальные системы, включающие трайбалистские общества, относятся к разряду фрагментарных, т. е. ограниченных в пространстве и времени структур. Они доминировали на протяжении большей части истории человечества, однако, не образовывали 'мировые системы' в том смысле, который имеет в виду Валлерштайн [19]. Иными словами, 'цивилизации' создают центры власти, влияние которых распространяется на большие территориальные пространства, и способствуют быстрым социальным изменениям. С другой стороны, имперские мировые системы воз-
266
Структуры, структуральные свойства
Ранее мы говорили о том, что понятие структуры может употребляться в узком и широком значении. Как совокупность правил и ресурсов, структура участвует в воспроизводстве социальных систем и является основным понятием теории структурации. В более общем виде структура есть нечто, относящееся к институционализированным характеристикам (структуральным свойствам) обществ. И в том, и в другом случае 'структура' представляет собой родовую категорию, встречающуюся в каждом из ниже перечисленных структурных понятий:
(1) структуральные принципы: принципы организации социетальных общностей;
(2) структуры: совокупности правил и ресурсов, используемые в процессе институциональной артикуляции со-
267
циальных систем;
(3) структуральные свойства: институционализированные характеристики социальных систем, растянутые в пространстве и времени.
Определение структуральных принципов и их положения в межсоциетальных системах представляется нам наиболее сложным уровнем институционального анализа. Другими словами, анализ структуральных принципов относится к способам дифференциации и артикуляции общественных институтов в 'глубочайших' диапазонах пространства-времени. Исследование структурных множеств или структур предполагает обособление отдельных 'кластеров' отношений превращения/ посредничества, вытекающих из наименования структуральных принципов. Структурные множества образуются благодаря взаимной обратимости правил и ресурсов, используемых в процессе социального воспроизводства. Аналитически структуры могут выделяться в рамках каждого из трех измерений структурации - сигнификации, легитимации и господства - или между ними. В одной из своих работ мы приводим пример [22], на котором хотелось бы остановиться особо. Речь идет о частной собственности, к которой, анализируя современный капитализм, обращается Маркс.
Рассмотрим элементы следующего структурного множества:
частная собственность : деньги : капитал : трудовой договор : прибыль
Обозначенные выше структурные соотношения указывают на одно из наиболее значимых превращений, способствующих возникновению и развитию капитализма, и содействуют общей структурации системы. В эпоху феодализма (здесь - один из типов классово разделенного общества) частная собственность на средства производства основывалась главным образом на факте владения землей; при этом отчуждение права собственности окружалось многочисленными условиями и оговорками. Отношения превращения ограничивались маргинальными секторами экономики. В условиях капитализма частная собственность на средства производства приобрела иную форму (земля превратилась в
268
274
ной стабильности. В действительности они используются для обозначения некоторых основных форм изменений, имеющих место при переходе от одного типа социетальной общности к другому. Вопрос, что 'является предпосылкой' возникновения определенных условий системного воспроизводства, формулируется как контрфактуальный, не будучи завуалированной версией функционализма.
Графически кругооборот воспроизводства можно представить следующим образом (см. рис. 18):
Обращение к дуальности структуры означает уход от виртуальных пространства-времени институционального анализа и вхождение в 'историю'. Возвращаясь к постулатам теории структурации, отметим, что все структуральные свойства социальных систем являются 'посредниками' и результатами обусловленных действий находящихся в определенных обстоятельствах акторов. Рефлексивный мониторинг действий в ситуациях соприсутствия - характерная особенность социальной интеграции, однако, и условия, и исходы взаимодействия, происходящего в тех или иных обстоятельствах, распространяются далеко за их пределы. Механизмы подобного 'распространения' различны, однако, в современных обществах наблюдается тенденция к вовлечению в них самого рефлексивного мониторинга. Иными словами, понимание условий системного воспроизводства становится элементом этих условий как таковых.
Обратившись к вышеупомянутому структурному множеству, мы сможем проиллюстрировать наши выводы на конкретном примере. Два противоположных, но дополняющих друг друга превращения - Т-Д и Д-Т - реализуются посредством деятельности покупателей и продавцов, функционирующих в различных условиях. Согласно Марксу, метаморфоз товара Т-Д-Т предполагает участие трех
275
276
представить их в виде поддающихся визуальному наблюдению электронных схем - уместным здесь будет обращение к методу временной географии. Маркс поясняет, что циклы воспроизводства, связанные с превращением Д-Т-Д', зависят от процессов глобальных изменений не только в пределах конкретных обществ, но и на международном уровне. Концентрация населения в развивающихся городских зонах (внутреннее пространство которых подверглось серьезной реорганизации) является одним из таких процессов. Другие касаются рабочих мест. Не менее важными представляются нам механизация транспортных средств, равно как и начавшееся с конца XVIII в. широкомасштабное развитие средств связи и электронных коммуникаций, появившихся благодаря изобретению азбуки Морзе.
Противоречие
Многие полагают, что понятие противоречия относится к логике и, как таковое, не должно использоваться в социальном анализе. Отчасти подобная точка зрения оправдана тем, что вышеупомянутый термин нередко употребляется в виде, абсолютно не соответствующем представлениям о противоречии, существующим в логике. Мы считаем, однако, что обдуманное использование делает это понятие необходимым и обязательным элементом социальной теории. Понятие противоречия может использоваться в двух значениях - 'экзистенциальное противоречие'и 'структурное противоречие'. Каждое из них сохраняет связь с той смысловой нагрузкой, которую этот термин несет в логике, не являясь, однако, прямым продолжением данной традиции словоупотребления.
Под экзистенциальным противоречием мы понимаем базовую проблему сосуществования человека и природы или материального мира. Кто-то скажет, что антагонизм противоположностей есть следствие специфики человеческого бытия, ибо жизнь, основы которой были заложены природой, далека, а в каком-то смысле даже противоположна ей. Человеческие существа появляются из 'небытия' неорганической природы и вновь исчезают в ней. Может показаться, что предмет нашего обсуждения относится к сфере религиозного и, как таковой, должен изучаться богословами, а не
277
284
цессы социальных изменений. Однако только развитие современного капитализма 'довело' эти процессы 'до стадии кипения'. По сравнению с современным миром, с его поразительными темпами далеко идущих социальных преобразований, традиционные империи и другие типы государств отличаются, скорее, отсутствием изменений, чем наоборот. То, что Маркс считал характерной особенностью 'азиатского способа производства', презрительно говоря о социальной и экономической стагнации, является в действительности отличительной чертой всех крупных аграрных обществ. Как отметил один из наблюдателей, различные формы обществ, существовавшие в мировой истории два - три века тому назад, отличаются 'непреодолимым недостатком крупных социальных и экономических изменений'[38].
Сотворение истории
В зависимости от формы отношений, участвующих в процессе воспроизводства общностей (коллективов), мы будем различать два основных типа этих общностей - ассоциации и организации, отделяя их от социальных движений. В ассоциациях, как и во всех социальных системах, социальное воспроизводство осуществляется в процессе и посредством упорядоченного поведения осведомленных субъектов деятельности. Среда взаимодействия, в которой происходят рутинные (соответствующие установленному порядку) социальные взаимодействия, рефлексивно контролируется участвующими в них акторами в процессе воспроизводства взаимосвязанных ролевых отношений. Однако несмотря на то, что подобный мониторинг является условием воспроизводства последних, он не принимает форму активных попыток контроля, управления или изменения обстоятельств воспроизводства. Между традиционными формами легитимности и преобладанием ассоциаций существует самая тесная и непосредственная связь. Традиция есть нечто большее, чем особая форма переживания темпоральности; она олицетворяет собой этическую власть того, 'что происходило раньше', над непрерывной целостностью повседневной жизни. Ошибочно полагать, что традиция абсолютно невосприимчива к изменениям или модификациям поведения даже в самых наихолоднейших из культур. Весь-
285
292
прояснил Вебер, рефлексивное саморегулирование охватывает многие области социальной жизни. В этом заключается одна из наиболее основательных проблем, стоящих перед нами сегодня. Является ли увеличение многообразия различных форм организаций - в которых рефлексивно отслеживаются условия воспроизводства - средством освобождения от предустановленных видов эксплуататорского господства? Нет сомнений, что в контексте предвкушения революционного низвержения капитализма социализмом Маркс верил, что это именно так. Однако критики и противники Маркса от Вебера до Фуко сделали достаточно много для того, чтобы этот основной догмат марксизма принимался с некоторой предосторожностью, если не с откровенным и неприкрытым скептицизмом.
Критические замечания: 'Структурная социология' и методологический индивидуализм Блау: версия структурной социологии
Очевидно, что между акцентом на 'структурный подход', в том виде, в каком он используется теми, кто пишет вне традиций структурализма, и объективизмом в общественных науках существуют тесные связи. В трудах тех, кто считает себя сторонниками этого подхода, постоянно прослеживается ряд основополагающих идей, среди которых можно выделить, в частности, представления Дюркгейма о том, что 'общества есть нечто большее, чем сумма составляющих их индивидов' и что структуральные свойства представляют собой качества социальных систем, требующие рассмотрения исключительно с позиций их ограничивающего влияния на субъектов деятельности (концепция, ранее подвергавшаяся нашей критике). 'Структурные подходы' склонны также подчеркивать продолжительность во времени и протяженность в пространстве. Структуры 'надиндивидуальны' в том смысле, что переживают индивидуальных субъектов деятельности и выходят за пределы их сферы деятельности [51]. Подобные взгляды частично пересекаются с нашими предшествующими рассуждениями.
293
300
фессиональной мобильности женщин, а порождаемым ею 'структурным изменением' является более высокий (или более низкий) показатель количества разводов. Мы можем исследовать существующие здесь причинно-следственные связи, но только в том случае, если получим информацию о мотивах и соображениях участвующих в этом процессе индивидов - жен, мужей и т. п. Можно предположить, что женщины, сделавшие успешную карьеру, проводят дома меньше времени, чем в других обстоятельствах, что (неумышленно) ведет к обострению супружеских отношений; что они рассматривают брак как нечто, уступающее по степени важности успеху на работе; что их мужья возмущены их успехом и т. п.; или, что для различных индивидов возможны разные комбинации этих вариантов.
Альтернатива? Методологический индивидуализм
Долгое время кровным врагом концепций особой 'структурной версии' социологии остается методологический индивидуализм. Камнем преткновения является здесь методологическое противостояние по проблеме дуализма субъекта и социального объекта, характерное для онтологии социальных наук. Хотя Макс Вебер зачастую признается 'приверженцем структурного анализа в социологии', он достаточно четко и недвусмысленно высказывает собственные предпочтения. В письме, написанном незадолго до смерти, Вебер отмечает: 'если я и стал социологом,... то, главным образом, для того чтобы изгнать дух коллективных представлений, все еще витающий среди нас. Иными словами, социология может исходить только из действий одного или нескольких самостоятельных индивидов, а потому должна жестко придерживаться индивидуалистических методов' [64]. В работе 'Хозяйство и общество' Вебер пишет, что человеческое действие 'существует исключительно как поведение одного или более индивидов' [65]. Бурная и затянувшаяся полемика вокруг заявлений Вебера и других 'методологических индивидуалистов' не затемняет очевидную разницу во взглядах и позициях, существующую между ними и сторонниками 'структурного подхода к социологии'. Детали могут показаться сложными, однако основная идея
301
310
сте с тем, нашли поддержку большинства. Важно понять, что высказывания типа 'Правительство решило...' или 'Правительство поступило...' есть краткие формулировки, ибо в некоторых ситуациях может иметь значение, какие индивиды явились основными инициаторами или исполнителями любых принятых (или не принятых) решений и последовавшей за ними политики.
Комментарии
1. CPST, с. 222-225.
2. ССНМ, гл. 8.
3. Там же, с. 45-46. Идеи, представленные нами в настоящей работе, незначительно отличаются от более ранних взглядов на проблему. Другие нюансы, на которые мы ссылаемся здесь, подробно изложены на с. 157-164 и 166-169.
4. В предшествующих параграфах мы вплотную следуем рассуждениям Эберхарда. См.: Wolfram Eberhard, Conquerors and Rulers (Leiden: Brill, 1965), с 9 и далее.
5. Marshall G.S. Hodgson, 'The interrelations of societies in history', Comparative Studies in Society and History, vol. 5, 1962-1963, с 233.
6. H.A. Gailey, A History of Africa, 1800 to the Present, 2 vols. (New York: Houghton-Mifflin, 1970-1972), 2 vols.; Rene Grousset, The Empire of the Steppes (New Brunswick: Rutgers University Press, 1970).
7. T. Carlstein, 'The sociology of structuration in time and space: a time-geographic assessment of Giddens's theory', Swedish Geographical Yearbook (Lund: Lund University Press, 1981); Derek Layder, Structure, Interaction and Social Theory (London: Routledge, 1981); J.B. Thompson, Critical Hermeneutics (Cambridge: Cambridge University Press, 1981); Margaret S. Archer, 'Morphogenesis versus structuration: on combining structure and action', British Journal of Sociology, vol. 33, 1982.
8. Carlstein, 'The sociology of structuration in time and space', с 52-53. См. также John Thompson, Critical Hermeneutics (Cambridge: Cambridge University Press, 1981), с 143-144.
9. Roy Bhaskar, The Possibility of Naturalism (Brighton: Harvester, 1979), с 42.
311
10. Emile Durkheim, The Rules of Sociological Method (London: Macmillan, 1982), с. 39-40.
11. Там же, с. 50 и 52.
12. Там же, с. 2-3.
13. Karl Marx, Capital (London: Lawrence & Wishart, 1970), стр. 72. Интересный и поучительный анализ этого вопроса изложен в Gillian Rose, The Melancholy Science (London: Macmillan, 1978), глава 3.
14. Karl Marx, Grundrisse (Harmondsworth: Penguin, 1976), с. 157.
15. См. CPST, гл. 5.
16. Было подготовлено для написания ССНМ, однако, не вошло в окончательный вариант работы.
17. Данная классификация оставляет возможность включения других типов общественного устройства - например, социалистических государств в противоположность капиталистическим, равно как и других форм социетальной организации, которые, возможно, появятся в будущем.
18. Эта точка зрения отражена в ССНМ, с. 164. Утверждение, согласно которому 'город являет собой ключевой момент механизмов системной интеграции', сформулировано, на наш взгляд, не совсем корректно. Более того, мы не считаем, что отношения город - провинция являются унитарными или единообразными; рассматриваемые сквозь призму и в контексте совокупности различных обществ они предстают перед нами как комплексные и гетерогенные.
19. Immanuel Wallerstein, The Modern World-System (New York: Academic Press, 1974); для сравнения см. Шпенглера: 'Разве не смешно противопоставлять какое-то 'Новое время', охватывающее несколько столетий и притом локализированное почти исключительно в Западной Европе, 'Древнему миру, который охватывает столько же тысячелетий и к которому сверх того присчитывают еще в виде прибавления всю массу догреческих культур, не пытаясь глубже расчленить их на отдельные части?' [Цит. по: Шпенглер О. Закат Европы. Минск: Харвест, М.: ACT, 2000. Ср. 26]. Oswald Spengler, The Decline of the West (London: Allen &Unwin, 1961), с. 38.
20. Для сравнения см. ссылку 2.
312
21. Для сравнения см. наше эссе 'The nation-state and violence'.
22. CPST, с. 104-105.
23. Marx, Capital, с. 110.
24. Там же, с. 110 и 103.
25. Там же, с. 168.
26. Ранние варианты некоторых из этих идей содержатся в CSAS, глава 6.
27. Marx, Capital, vol. 1, с. 337.
28. Там же, с. 338.
29. Там же, с. 356.
30. Marx, Capital, vol. 1, с. 111.
31. CPST, с. 141ff.
32. Claude Levi-Strauss, Structural Anthropology (London : Allen Lane, 1968), с. 365-366.
33. Claude Levi-Strauss, The Savage Mind (London: Weidenfeld & Nicolson, 1966), с. 93.
34. Этот вопрос является основной темой работы 'Between Capitalism and Socialism'.
35. ССНМ, гл. 7, 8 и 9. Мы также оставляем без внимания важный вопрос (детально рассмотренный в ССНМ) взаимоотношений, существующих между капитализмом, государством и делением общества на классы.
36. Подробнее см. Between Capitalism and Socialism.
37. См.: John H. Kautsky, The Politics of Aristocratic Empires (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1982): 'Если класс рассматривается нами как группирование на основе противостояния другому классу, тогда аристократия и крестьянство вообще не являются классами' (с. 75).
38. Там же, стр. 5-6. См. также Henri J.M. Claessen and Peter Skalnik, The Early State (The Hague: Mouton, 1978).
39. Edward Shils, Tradition (London: Faber & Faber, 1981), с. 280.
40. Arthur Waley, Three ways of Thought in Ancient China (London: Allen & Unwin, 1939), с. 38. Подробнее см.: J.G. A. Pocock, 'The origins of the study of the past', Comparative Studies in Society and History, vol. 4, 1961-1962.
41. Claude Levi-Strauss, Totemism (London: Merlin, 1964), с. 98.
42. Там же. Леви-Стросс пишет: 'Язык Дакота не располагает специальным термином для обозначения времени,
313
однако, может передать содержание этого понятия посредством ряда способов отображения состояния протяженности. В действительности дакота считают, что время создает протяженность, в которой отсутствует какая-либо система мер: оно представляет собой бесконечное и ничем не ограниченное 'свободное благо' (с. 99). Интересные наблюдения на этот счет представлены в: Birgit Schintholzer, Die Auflosung des Geschichtbegriffs in Strukturalismus, диссертация на соискание докторской степени (Hamburg, 1973).
43. Е.Р Thompson, The Poverty of Theory (London: Merlin, 1978), с. 86 и 291.
44. G. Vico, The New Science (Ithaca: Cornell University Press, 1968), с. 382, 1108.
45. Thompson, The Poverty of Theory, с. 86.
46. Alain Touraine, The Self Production of Society (Chicago: University of Chicago Press, 1977), с. 238.
47. Herbert Blumer, 'Collective behaviour', in Alfred M. Lee, Principles of Sociology (New York: Barnes & Noble, 1951), с. 199.
48. Norman Cohn, 'Medieval millenarianism: its bearing upon the comparative study of millenarian movements', in Silvia L. Trapp, Millenial Dreams in Action (The Hague: Mouton, 1962), с. 31.
49. Для сравнения см.: J.A. Banks, The Sociology of Social Movements (London: Macmillan, 1972), стр. 20-21 и далее.
50. Andre Gorz, Farewell to the Working Class (London: Pluto, 1982).
51. Для сравнение см. Raymond Boudon, The Uses of Structuralism (London: Heinemann, 1971). Будон рассматривает несколько отличных друг от друга вариантов использования этого понятия. Абсолютно противоположные взгляды представлены в: Peter M. Blau, Approaches to the Study of Social Structure (London: Collier-Macmillan, 1975).
52. Walter L. Wallace, 'Structure and action in the theories of Coleman and Parsons', in Blau, Approaches to the Study of Social Structure, с. 121.
53. Bruce H.Mayhew, 'Structuralism versus individualism', Parts 1 and 2, Social Forces, vol. 59, 1980, с. 349.
54. Там же, с. 348.
55. Peter M. Blau, Inequality and Heterogeneity (New York: Free Press, 1977); 'Structural effects', American Sociological
314
review, vol. 25, 1960; 'Parameters of social structure', in Blau, Approaches to the Study of Social Structure; 'A macrosociological theory of social structure ', American journal of Sociology, vol. 83, 1977.
56. Inequality and Heterogeneity, с. IX.
57. 'Parameters of social structure', с. 221.
58. Inequality and Heterogeneity, с. X.
59. 'Parameters of social structure', стр. 252-3. 'Угрозу создает характерное для современного общества главенствующее положение влиятельных организаций, таких как Пентагон, Белый дом и гигантские промышленные конгломераты. Тенденция развивается в направлении усиления концентрации экономических и людских ресурсов и власти, получаемой благодаря этим ресурсам крупными организациями и их высшим руководством, что ведет к возрастающей консолидации основных ресурсов и форм власти...'
60. Inequality and Heterogeneity, с. 246.
61. 'A macrosociological theory of social structure', с 28.
62. Peter M. Blau, 'A formal theory of differentiation in organizations', American Sociology Review, vol. 35, 1970, с 203.
63. Эти рассуждения приведены в Stephen P. Turner, 'Blau's theory of differentiation: is it explanatory?', Sociological Quarterly, vol. 18, 1977. Некоторые из этих вопросов поднимаются Блау в статье 'Comments on the prospects for a nomothetic theory of social structure ', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983. См. также выдающуюся работу Mayhew, опубликованную в том же издании, 'Causality, historical particularism and other errors in sociological discourse'. Вклад Блау продолжает демонстрировать недостатки, обозначенные нами. (1) Элементы герменевтики, присутствующие в формулировке концепций социального анализа подавляются в пользу той точки зрения, что 'целью социологии является изучение влияния 'социального окружения' на 'поддающиеся наблюдению тенденции в поведении людей' (с. 268). (2) Упоминания и ссылки на мотивы, основания и намерения субъектов социального действия упорно приравниваются к 'психологии' и относятся к области, лежащей вне сферы интересов 'социологии'. (3) Версия несостоятельной естественнонаучной философии, в которой 'объяснение' неизбежно связано с 'номотетически-дедуктивным тео-
315
ретизированием' (с. 265), принимается безоговорочно. (4) Не рассматривается возможность того, что даже если рассматриваемая в подобном ключе естественнонаучная философия и является приемлемой, характер 'законов', имеющих место в социальной науке, может существенно отличаться от законов природы. (5) В целом вся концепция строится на хорошо известном, но ошибочном утверждении, согласно которому социальная наука (в отличие от естественной) находится на начальной стадии своего развития. Блау соглашается, что 'в социологии нет детерминистских законов', 'по крайней мере до сих пор' они неизвестны (с. 266). Однако он убежден в том, что рано или поздно такие законы будут обнаружены - мы не можем сбрасывать со счетов эту возможность, поскольку 'номотетическая теория социальной структуры, несомненно, находится до сих пор в зачаточном состоянии' (с. 269).
64. Цитируется по: Wolfgang Mommsen, 'Max Weber's political sociology and his philosophy of world history', International Social Science Journal, vol. 17, 1965, с. 25. Конечно, вопрос о том, насколько Вебер руководствовался в своих трудах этим принципом, остается спорным.
65. Max Weber, Economy and Society (Berkeley: University of California Press, 1978), vol. 1, с. 13.
66. Steven Lukes, 'Methodological individualism reconsidered', in Essays in Social Theory (London: Macmillan, 1977).
67. F.A. Hayek, Individualism and Economic Order (Chicago: University of Chicago Press, 1949), с. 6.
68. Лукес также определяет содержание понятия методологического индивидуализма, доктрины 'социального индивидуализма', которая '(весьма неявно) утверждает, что общество имеет своей конечной целью благо индивидов'. Lukes, 'Methodological individualism reconsidered', с. 181-182.
69. J.W.N. Watkins, 'Historical explanation in the social sciences', in P. Gardiner, Theories of History (Glencoe: Free Press, 1959).
70. Lukes, 'Methodological individualism reconsidered', с. 178.
71. Для сравнения см. NRSM, гл. 4.
72. Е.Р. Thompson, The Poverty of Theory (London: Merlin, 1978); Perry Anderson, Arguments within English Marxism (London: Verso, 1980).
316
73. E.P. Thompson, The Making of the English Working Class (Harmondsworth: Penguin, 1968), с. 40.
74. CPST, гл. 1 и далее.
75. Thompson, The Poverty of Theory, с. 148.
76. Там же, с. 30.
77. Там же, с. 295. Оригинал на итальянском языке.
78. Thompson, The Making of the English Working Class, с. 9.
79. Anderson, Arguments within English Marxism, с. 32-34.
Глава V. Изменение, эволюция и власть
В этой главе мы намерены проанализировать противоречия, свойственные целому ряду теорий социальных изменений, в частности, тем из них, что относятся к разряду эволюционных, и привести доводы в пользу воссоздания представлений о власти как о неотъемлемом элементе устройства социальной жизни. Деконструкция теорий социальных изменений означает отрицание того факта, что некоторые из наиболее заветных и честолюбивых замыслов социальной теории - и 'исторического материализма' в том числе - могут быть реализованы. Речь идет не о сравнительно слабых и неубедительных заявлениях о том, что эти теории бездоказательны и не имеют под собой никаких оснований. Суть разногласий гораздо серьезней: мы полагаем, что они заблуждаются относительно возможных причин социальных сдвигов. Деконструкция теорий социальных изменений может осуществляться по трем направлениям анализа, расположенным в убывающем - по степени обобщения - порядке:
В большинстве своем социальные науки - как академическая социология, так и марксизм - исходят из предположения о возможности построения теоретических моделей
318
структурных причинно-следственных связей, объясняющих детерминированность социального действия в целом [1]*. Большинство версий структурного детерминизма строится на основе тезиса о том, что общественные науки способны обнаружить универсальные законы, определяющие последствия структурных ограничений. Конкретный случай или тип поведения рассматриваются в качестве примера общей закономерности, граничные условия действия которой установлены. 'Детерминированность' тождественна здесь особой форме детерминизма. Полемика вокруг модели 'подведения под общее'(так называемой номологической модели) дает детальные представления о проблеме; не углубляясь в предмет, скажем лишь, что подобная точка зрения несовместима, на наш взгляд, с описанным выше характером обобщений в социальных науках (см. также с. 343-347) [2]. Отрицать существование общего основания структурной детерминации, значит занимать позицию, соответствующую большинству положений нашей работы [3].
Некоторые теоретические модели, используемые для осмысления общих механизмов социальных изменений, исходят из вышеизложенных представлений. Так, например, делаются выводы о существовании универсальных законов, управляющих процессами социальных изменений, вокруг которых должны разрабатываться соответствующие теории. Вместе с тем, история знает немало попыток объяснить изменения, где отсутствие законов компенсируется определением ряда ограниченных принципов детерминации изменений, используемых в своего рода универсальной манере. Наиболее известными среди них, безусловно, являются эволюционные концепции.
Понятие 'эволюционизма' не поддается простому определению, что обусловлено существованием множества различных позиций и точек зрения на предмет, а также ростом и спадом популярности эволюционных концепций в социальных науках. Вторая половина XIX в. явилась кульминацией эволюционизма в социальной теории, что в значительной мере объяснялось достижениями и открытиями Ч. Дарвина в области биологии [4]. Впоследствии эволюционные представления стали выходить из моды, что было особенно заметно в антропологии, находившейся под влияни-
* См. комментарии на с. 276-283.
319
ем тех или иных интерпретаций 'культурного релятивизма'. Вместе с тем они сумели сохранить своих сторонников и среди антропологов, а в археологии эволюционизм по-прежнему занимал лидирующие позиции. В англосаксонском мире подъем функционализма, представителями которого в антропологии были Малиновский (Malinowski) и Радклифф-Браун (Radcliffe-Brown), а в социологии - Мертон и Парсонс, стал причиной забвения эволюционной теории, последующее возрождение которой связывается, тем не менее, с именем Парсонса [5].
Эволюционизм и социальная теория
Большинство эволюционных концепций представляет собой примитивные примеры 'эндогенных' или 'разворачиваемых' моделей изменений, критикуемых нами ранее. В действительности эти разновидности эволюционной теории зачастую тесно связаны с функционализмом - замечательным примером чему являются работы О. Конта, а посему граница между функционализмом и эволюционизмом, обозначенная Малиновским и др., должна рассматриваться скорее как частный случай, нежели естественное положение дел. Связь между ними становится очевидной благодаря соотнесению с органическим миром. Растение или организм заключает в себе траекторию развития, 'развертку' скрытых возможностей. Изменение понимается здесь как нечто, управляемое механизмами этой развертки, а общества рассматриваются как четко ограниченные союзы. Внешние условия служат для усиления или сдерживания процессов развития, фактически являясь фоном, на котором функционируют механизмы изменений. Некоторые эволюционные модели приписывают изменениям постепенный, последовательный характер, свойственный им по сути. Так, Дюркгейм утверждал, что политические революции представляют собой возбуждения на поверхности социальной жизни, не способные стать причиной серьезных общественных изменений, ибо эволюция основных институтов общества происходит - неизменно и неизбежно - в медленном темпе [6]. Вместе с тем эти концепции отнюдь не чужды теориям, утверждающим, что эволюция осуществляется посредством процессов революционных изменений. К тако-
320
вым относятся воззрения К. Маркса. В 'Предисловии' к работе 'К критике политической экономии' Маркс пишет, что основным 'двигателем' социальных изменений в обществе является развитие производительных сил. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, внутри которых они до сих пор развивались: из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы, тогда наступает эпоха социальной революции; затем весь процесс повторяется сначала [7]. Источник изменений следует искать в свойствах и характеристиках классовых обществ, содержащих 'семена собственных преобразований'.
Что стоит за термином 'эволюция'? Само слово происходит от латинского evolutio - 'развертывание'. Изначально термин использовался для обозначения процесса разворачивания манускриптов, написанных на пергаменте. Современное звучание он приобрел только в конце XVII в.; именно в это время понятие эволюции стало употребляться для описания процессов систематических, регулярных изменений, осуществляемых в несколько отличных друг от друга этапов. Огюст Конт (Comte) был одним из первых выдающихся обществоведов, прибегнувших к расширенному толкованию понятия эволюции, и его формулировки не слишком отличаются от тех, что были предложены позже (включая принадлежащие Т. Парсонсу. Конт писал о сменах социетальных типов, их дифференциации и синтезе, поддерживающих 'целостный и непрерывный порядок'. 'Никакой реальный порядок не может организоваться и тем более существовать длительное время, если он не подкрепляется достижением; никакое значительное достижение не сможет появиться на свет, если оно не имеет своей конечной целью очевидное укрепление порядка'[8].
Ниже приведены современные определения социальной или культурной эволюции, отобранные нами наугад.
Независимо от того, используем мы прилагательное 'биологический' или нет, термин 'эволюция' прочно ассоциируется с миром живых существ... Фундаментальные понятия органической эволюции или
321
324
пов или подходов к социальной организации другими. Эти стадии могут быть систематизированы в форме специфической или общей эволюции, или их сочетания. Нет оснований полагать, что движение вверх по ступеням эволюции равносильно прогрессу, оцениваемому с позиций нравственных критериев, за исключением тех случаев, когда это подтверждается со всей очевидностью. Особо подчеркнем тот факт, что эволюционные теории склонны объединять понятия 'продвижение' и 'прогресс', и это объясняется тенденциями к этноцентризму, возможно не свойственными эволюционизму как таковому, но трудно избегаемыми на практике.
В-четвертых, определение механизмов социальных изменений подразумевает, что их анализ охватывает весь спектр истории человечества, где они занимают господствующую позицию. Главенствующая роль здесь отводится 'адаптации' (под которой в большинстве случаев понимают приспособление к материальному миру), которая фигурирует практически во всех эволюционных теориях, хотя бы и отличных во всех других отношениях.
Не все представления о социальных изменениях, основывающиеся на понятии адаптации, относятся к разряду эволюционных, поскольку они могут не соответствовать предыдущим критериям. Вместе с тем понятие адаптации настолько прочно и органично вписалось в эволюционные теории, что без него последние лишаются своей убедительности [15]. Следовательно, если при объяснении социальных изменений концепция адаптации оказывается бесполезной (о чем мы намерены заявить далее), эволюционизм утрачивает большую часть своей привлекательности. Кроме того, критикуя эволюционные теории, мы упомянем и то, что они 'втискивают' историю человечества в рамки несоответствующей ей модели, а также имеют тенденцию ассоциироваться (хотя и не всегда) с рядом не вполне уместных выводов и умозаключений.
Адаптация
В контексте социального понятие адаптации может (1) быть бессодержательным, т. е. использоваться в таком широком и неопределенном значении, что больше сбивает с толку, нежели вносит ясность; (2) использоваться в оши-
325
бочных и логически несостоятельных объяснительных схемах, сродни тем, что характерны для функционализма; (3) встречаться в очевидно ложных представлениях о динамических тенденциях человеческих обществ.
Обратимся к первому пункту: в своем изначальном и наиболее точном смысле понятие адаптации может использоваться в биологии, откуда оно происходит [16] и где обычно употребляется для обозначения изменений, происходящих с совокупностью наследственных факторов организмов в результате их взаимодействия с окружающей средой и естественного отбора качеств, необходимых для выживания. Однозначная трактовка адаптации в науках общественных возможна при условии, что она рассматривается в качестве общего понятия, описывающегося весь диапазон процессов, посредством которых люди реагируют и преобразуют свойства своего материального и физического окружения. Так, Р. Раппапорт (Rappaport) определяет адаптацию как 'процесс, посредством которого организмы или группы организмов поддерживают состояние гомеостазиса внутри и между собой перед лицом краткосрочных колебаний и долговременных изменений в составе или структуре окружающей их действительности, прибегая к ответным изменениям собственного состояния, состава или структуры'[17]. Вместе с тем, для эволюционных теорий свойственно расширять это понятие настолько, что термин 'адаптация' становится безнадежно аморфным и расплывчатым. Так, Хардинг (Harding) определяет адаптацию как 'обеспечение и поддержание контроля над окружающей средой', что в принципе не вызывает никаких возражений. Затем, однако, он заявляет, что в эволюционной теории адаптация не только затрагивает отношения, существующие между обществами и природой, но и касается 'взаимного приспособления первых'.
Адаптация к природным условиям формирует технологию культуры и, как производное, ее социальные и идеологические компоненты. Вместе с тем адаптация к другим культурам может формировать общество и идеологию, которые в свою очередь влияют на технологию, определяя будущие направления ее развития. Итоговым результатом процесса адаптации является производство организованного культурного целого - объединенные технологии, общества и идеоло-
326
Эволюция и история
История человечества не имеет эволюционной 'формы', и любые попытки 'втиснуть' ее в эти рамки могут привести к серьезным проблемам. Мы остановимся на трех причинах, по которым история человеческих обществ не походит на эволюционную модель биологических видов, и четырех опасностях, подстерегающих нас при обращении к
* Спенсер Г. Основания социологии. Т. 2. СПб., 1898.
329
эволюционизму в общественных науках. Большинство из них неоднократно упоминалось критиками эволюционизма, начиная с XIX в., однако, мы полагаем, что их стоит перечислить еще раз. Эволюционная 'форма' - ствол с ветками или вьющаяся виноградная лоза, в которых истечение хронологического времени и развитие видов составляют единое целое - неуместна для анализа человеческого общества.
Люди творят свою историю, осознавая это, то есть будучи существами, способными к рефлексии, они скорее предопределяют время, нежели просто 'проживают' его. Замечание достаточно банально, но, как правило, оно фигурирует в рассуждениях сторонников эволюционизма только при решении вопроса, существует ли некий отличительный разрыв между человекообразными и человеком разумным. Другими словами, они рассматривают его как своего рода добавление к имеющимся эволюционным процессам - еще один фактор, усложняющий естественный отбор. Суть проблемы, однако, состоит в том, что рефлексивный характер социальной жизни людей ниспровергает объяснение социальных изменений с позиций простой и независимой совокупности причинно-следственных механизмов. Осознание того, что происходит 'в' истории, становится не только неотъемлемой частью этой 'истории', но и средством ее преобразования.
В биологии эволюционная теория определяется постулатами независимости происхождения видов и их неизменности за исключением случаев мутации. Эти условия не могут быть соблюдены в истории человечества. 'Общества' не обладают той степенью 'закрытости', которая свойственна биологическим видам. Биологи легко могут ответить не вопрос: что развивается? В сфере социальных наук отсутствует доступная и очевидная 'единица эволюции' [23]. Мы уже поднимали этот вопрос, однако повторимся здесь еще раз. Обычно сторонники эволюционизма говорят об эволюции 'обществ'или 'культурных систем', полагая, что более развитые из них есть не что иное, как видоизмененные и адаптировавшиеся варианты менее развитых. Однако элементы строения 'общества' или 'культуры' меняются пропорционально изменениям, происходящим с теми характерными чертами и особенностями, на кото-
330
338
жем заменить их сходной теорией. Объяснение социальных изменений невозможно свести к обнаружению единственного, полновластного их механизма; нет ключей, которые могли бы раскрыть тайны социального развития человечества, сведя их к единой формуле, или объяснить переходы от одного социетального типа к другому, прибегнув к такому же способу.
Анализ социальных изменений
Предшествующие рассуждения вовсе не означают, что мы не вправе делать общие выводы, касающиеся социальных изменений, и не предполагают, что нам следует отказаться от каких бы то ни было обобщенных понятий, опираясь на которые, можно было бы проанализировать эти изменения. В этом отношении особо значимыми являются, на наш взгляд, пять концепций, три их которых упоминались нами в предыдущей главе - структуральные принципы, пространственно-временные пределы и интерсоциетальные системы. К ним мы добавим понятия эпизодических характеризаций (или, более коротко, эпизодов) и мирового времени [34].
|
Структуральные принципы |
Анализ форм институциональной артикуляции |
|
Эпизодические характеризации |
Очерчивание сопоставимых форм институциональных изменений |
|
Интерсоциетальные системы |
Описание отношений, существующих между социетальными общностями |
|
Пространственно-временные пределы |
Указание связей, существующих между обществами различных структурных типов |
|
Мировое время |
Изучение положения дел в свете рефлексивно контролируемой 'истории' |
Вся социальная жизнь складывается из особых случаев или отдельных эпизодов, а посему мы используем понятие эпизода - как и большинство понятий теории структурации - для описания всего диапазона социальной деятельности людей. Определяя отдельные моменты социальной жизни в качестве эпизодов, мы рассматриваем их как сумму действий или событий, имеющих явно различимые начало и конец и происходящих в установленной последовательности. Под крупномасштабными эпизодами мы понимаем очевидные последовательности изменений, затрагивающих ос-
339
350
зованных политических образований. Не следует воображать, будто индивиды или группы всегда имели в виду общеорганизационные планы глобальных социальных изменений, к осуществлению которых они затем и приступали. Это явление относится главным образом к разряду современных.
Как в таком случае выглядит преобразованная теория государствообразования? Прежде всего нам следует помнить о том, что функционирование обобщенных 'социальных сил' предполагает очевидную мотивацию со стороны тех, на кого они воздействуют. Так, если мы берем в качестве примера 'рост населения' как обстоятельство, способствовавшее формированию государства, то подразумеваем наличие определенных мотивирующих факторов, вызывающих различного рода ответные реакции на этот рост (и включенных в процесс его осуществления). Во-вторых, влияние 'мирового времени' предполагает потенциально возможные различия в воздействиях на процесс формирования государства; то, что подходит в одних случаях, не соответствует реалиям других. Это вовсе не означает, что обобщения относительно процесса образования государств как специфического социального эпизода не имеют никакой ценности. Однако, скорее всего, они применимы к гораздо более ограниченному диапазону исторических контекстов и периодов, нежели это предполагается авторами большинства известных теорий.
351
353
Изменения и власть
Любой, кто задумывается над выражением 'люди сами творят свою историю', особенно в более широком контексте работ К. Маркса, неизбежно сталкивается с необходимостью обращения к проблемам конфликта и власти. Ибо Маркс полагает, что созидание истории осуществляется не только путем взаимодействия с естественным миром, но и посредством борьбы, которую одни люди ведут против других в условиях господства. Деконструкция исторического материализма означает отказ от целого ряда основных характеристик, используя которые, Маркс организует свою концепцию. Парадоксальным на этом фоне является тот факт, что в случае с властью и ее отношением к конфликту необходимо обратное, т. е. попытка реконструкции. Попробуем понять, почему это так.
Несколько поверхностное, хотя отнюдь не маловажное, возражение, выдвигаемое против представлений Маркса о конфликте и господстве, может заключаться в том, что они чрезмерно преувеличивают значимость классовой борьбы и классовых отношений в истории. Какой бы ни была 'история', ее нельзя трактовать исключительно как 'историю классовой борьбы', а господство не сводится к доминированию одних классов над другими - даже в 'последней инстанции'. Гораздо большую проблему представляет, однако, понятие власти, предполагаемое, но редко выражаемое напрямую, в трудах Маркса. Маркс связывает власть (и государство как ее воплощение) с расколом и расхождением интересов, преследуемых представителями разных классов. Таким образом, власть идет рука об руку с конфликтом и представляет собой специфическую характеристику классовых обществ. Несмотря на то, что Маркс провел огромную исследовательскую работу и заклеймил господство как неотъемлемую черту классово разделенных и капиталистических обществ, социализм продемонстрировал наличие властных отношений, выходящих за пределы всяческого понимания. Дюркгейм отмечает [55], что в этом отношении марксизм и большей частью социализм имеют много общего со своим оппонентом - утилитарным либерализмом XIX в. Каждый стремится 'убежать от конфликта' и, по существу, связывает с ним власть. Поскольку у Маркса власть обосновывается и подкрепляется
354
361
Критические замечания: Парсонс об эволюции
Несмотря на то, что последние десятилетия ознаменовались выступлениями влиятельных сторонников эволюционизма, таких как Лесли Уайт, не будет ошибкой заявить, что их труды не оказали существенного влияния на теоретические изыскания, проводимые в рамках общественных наук. Небезынтересен поэтому тот факт, что в своих поздних работах Талкотт Парсонс, один из ведущих представителей социологической мысли, предпринял попытку вдохнуть в эволюционную теорию новую жизнь. Поскольку оценка эволюционизма, предложенная Парсонсом, получила немалую поддержку и, несомненно, заслуживает особого внимания, мы рассмотрим ее подробнее.
Парсонс предлагает считать социальную эволюцию расширением биологической, хотя фактические механизмы той и другой различны. Нет оснований полагать, что между биологической и социальной эволюциями внезапно возникает непредвиденный разрыв. С точки зрения Парсонса, 'водораздел между биологическим и социальным' символизирует один из этапов длительного процесса развития. Оба типа эволюции могут быть поняты в терминах так называемых 'эволюционных универсалий', т. е. типов развития 'достаточно важных для дальнейшей эволюции', которые обнаруживаются по крайней мере в нескольких случаях в независимых друг от друга условиях [63]. Примером эволюционной универсалии в мире природы является зрение. Способность видеть позволяет неизмеримо увеличить спектр реакций, скоординированных с изменениями окружающей среды, и поэтому имеет огромную адаптационную ценность. Зрение не просто появилось в какой-то одной, изолированной части животного царства, а развилось независимо у нескольких видов: моллюсков, насекомых и позвоночных. Органы зрения этих групп отличаются друг от друга своим анатомическим строением и не могут считаться принадлежностью единого эволюционного процесса, вместе с тем, на высших стадиях биологической эволюции зрение становится необходимой характеристикой всех животных.
362
375
ства является социальная и политическая система США, выглядела бы более чем нелепо, не соответствуй она столь очевидно его версии 'истории мирового развития'. Более или менее правдоподобный вид она приобретает благодаря своей связи с темой усиливающейся адаптивной способности, ассоциирующейся с процессом эволюции. Если бы даже Парсонс стал настаивать на том, что его концепция носит исключительно аналитический характер и не имеет никакого оценочного подтекста, очевидно, что это не так. Если мы определяем 'демократию' особым образом, как некий эквивалент 'либеральной демократии, представленной политическим строем США', и если 'демократия' превращается в эволюционную универсалию, свойственную обществам, занимающим высшую ступень эволюции, то к какому другому заключению, кроме выводов, полученных Парсонсом, возможно прийти? Однако оно столь же бессодержательно, как и большинство доктрин эволюционизма.
Комментарии
1. Временами 'детерминация' получает другое название, что является следствием объективизма, стремящегося объяснить поведение посредством преимущественного обращения к структурному принуждению. Райт (Wright), например, предпринимает попытку определить 'последовательность особых взаимоотношений детерминации', базирующихся на 'дифференцированной схеме структурной причинной связи или обусловленности, сравнимой с марксистской теорией'. Райт различает несколько форм детерминации, однако, мы упомянем здесь только две из них, для того чтобы передать смысл его рассуждений, - 'структурное ограничение' и 'отбор'. Первая относится к способам, посредством которых структуральные свойства обществ устанавливают пределы возможного в рамках данных обществ. Так, Райт утверждает, что 'экономическая структура' феодального общества ограничивает форму государства, имеющую место в условиях феодализма. Наряду с тем, что представительная демократия со всеобщим избирательным правом была при феодализме 'структурно невозможна', довольно обширное множество государственных форм сравнимы с феодальными порядками. 'Отбор' имеет отношение к 'тем социальным механизмам, которые конкретизируют ряд последствий или
376
в экстремальной ситуации (?) особых последствий в рамках структурно ограниченной сферы возможностей'. Райт связывает 'отбор' с детерминацией 'специфических исторических обстоятельств'. В условиях феодализма экономика и государство соотносились друг с другом таким образом, что порождали имевшие место формы деления на классы, и эти формы классового конфликта выражались в конкретных столкновениях различных групп.
Понятие 'детерминация' сформулировано в данном случае неоднозначно. Когда Райт говорит о детерминации 'особых (специфических) последствий' или 'исторических обстоятельств' он, очевидно, опирается на в высшей степени обобщенное представление о ней. Понимаемая подобным образом, точка зрения Райта представляет собой развитую разновидность структурного детерминизма - версии 'структурной социологии', в которой человеческое поведение рассматривается как результат или следствие социальных причин. Вместе с тем, ряд замечаний, сделанных Райтом, говорит о том, что он вовсе не стремится принимать эту точку зрения. Как демонстрирует нам первая предложенная им категория, структурные черты социальных систем устанавливают границы, в рамках которых может иметь место неопределенное множество последствий. В данном контексте 'детерминация' означает 'принудительное ограничение' и не отличается от ряда значений, которые, с нашей точки зрения, заключает в себе этот термин. Повторим еще раз: 'структура' не может быть определена посредством 'принуждения', а вынуждающие аспекты структуральных свойств не могут рассматриваться в качестве родовой формы 'структурной причинности'. Поскольку эти моменты уже рассматривались нами, нет нужды обсуждать их далее. См. Erik Olin Wright, Class, Crisis and the State (London: New Left Books, 1978), стр. 15-18.
2. Для сравнения см. CPST, с. 230-233.
3. NRSM, гл.2.
4. Нисбет указывает, однако, что социальный и биологический эволюционизм также развивались отдельно и что 'одним из наиболее существенных недоразумений, характерным для большинства современных работ по истории социальной мысли, является представление о том, что социальный эволюционизм XIX в. есть простая адаптация идей биологического эволюционизма, предложенных главным образом Ч. Дарвином, к исследованию социальных
377
институтов'. Robert A. Nisbet, Social Change and History (London: Oxford, 1969), гл. 5.
5. Talcott Parsons, 'Evolutionary universals in society', in A.R. Desai, Essays on Modernisation of Underdeveloped Societies (Bombay: Thacker, 1971); он же, Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1966).
6. Для сравнения см.: 'Durkheim's political sociology', in SSPT.
7. Karl Marx, 'Preface' to A Contribution to the Critique of Political Economy, in Karl Marx and Friedrich Engels, Selected Writings (London: Lawrence and Wishart, 1968).
8. Auguste Comte, Physique Sociale (Paris: Herman, 1975), с. 16.
9. Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives, с. 2.
10. Julian H. Steward, Theory of Culture Change (Urbana: University of Illinois Press, 1955), с. 248.
11. Julian Huxley, 'Evolution, cultural and biological', in William С Thomas, Current Anthropology (Chicago: University of Chicago Press, 1956), с. 3.
12. Leslie A. White, The Evolution of Culture (New York: McGraw-Hill 1959), с. 29-30.
13. Marshall D. Sahlins and Elman R. Service, Evolution and Culture (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1960), c.12-13. Другие определения см. среди прочих в: V. Gordon Childe, The Progress of Archeology (London: Watts, 1944); Theodosius Dobzhansky, Mankind Evolving (New Haven: Yale University Press, 1962); Sol Tax, The Evolution of Man (Chicago: University of Chicago Press, 1960); Robert A. Manners, Process and Pattern in Culture (Chicago: Aldine, 1964); Betty J. Meggers, Evolution and Anthropology: A Centennial Appraisal (Washington: Anthropological Society, 1959);L. Stebbins, The Basis of Progressive Evolution (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1969); Leslie A. White, 'Diffusion vs evolution: an anti-evolutionist fallacy', American Anthropologist, vol. 44, 1945; Alexander Alland, Evolution and Human Behaviour (Garden City: Natural History Press, 1967); Eliot D. Chappie, Culture and Biological Man (New York: Holt, Rinehart & Winston, 1970); George W. Stocking, Race, Culture and Evolution (New York: Free Press, 1968).
14. Leslie A. White, 'Evolutionary stages, progress, and the evaluation of cultures it, Southwestern Journal of Anthropology, vol. 3, 1947; он же, The Evolution of Culture, гл. 2.
378
15. Соответствующие рассуждения представлены в: John W. Bennett, The Ecological Transition (New York: Pergamon Press, 1976); Alexander Alland, Adaptation in Cultural Evolution (New York: Columbia University Press, 1970); M.-H. Appley, Adaptation-Level Theory: A Symposium (New York: Academic Press, 1971); J. Cohen, Man in Adaptation (Chicago: Aldine, 1968); Arthur S. Boughey, Man and the Environment (New York: Macmillan, 1971); Rene Dubos, Man Adapting (New Haven: Yale University Press, 1965); Ronald Munson, Man and Nature (New York: Felta, 1971); George A. Theodorson, Studies in Human Ecology (New York: Row, Peterson, 1961); Andrew P. Vayda, Environment and Cultural Behaviour (New York: Natural History Press, 1969); Niles Eldredge and Ian Tattersall, The Myths of Human Evolution (New York: Columbia University Press, 1981).
16. Однако некоторые биологи могут оспорить подобное утверждение. Так, Ehrlich и др. пишут: 'Поскольку термин 'адаптация' употребляется в литературе по вопросам биологии крайне свободно, возможно, было бы разумно полностью исключить его из обращения'. Paul R. Ehrlich et al., The Process of Evolution (New York: McGraw-Hill, 1974), с. 337.
17. Roy A. Rappaport, 'Ritual, sanctity and cybernetics', American Anthropologist, vol. 73, 1971, с. 60. Критические замечания см. в: Anne Whyte, 'Systems as perceived', in J. Friedman and M.J. Rowlands, The Evolution of Social Systems (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1978).
18. Thomas G.Harding, 'Adaptation and stability', in Sahlins and Service, Evolution and Culture, с. 45 и 48.
19. Для сравнения см.: Niklas Luhmann, 'Funktion und Kausalitat', in Soziologische Aufklärung, Köln - Opladen, 1970, vol. 1.
20. V. Gordon Childe, 'Prehistory and Marxism', Antiquity, vol. 53, 1979, с. 93-94. (Эта статья была написана в 1940 г., однако, вышла в свет только после смерти автора.)
21. ССНМ, глава 3. Мы не представляем, каким образом можно отстоять следующее утверждение Ленски (Lenski): 'Как вид человеческое общество представляет собой 'обособленную' популяцию, члены которой разделяют информационное пространство, а посему связаны общим эволюционным путем'. Gerhard Lenski, Human Societies (New York: McGraw-Hill, 1970), с. 60. Критические замечания см. Pamela J. Utz, 'Evolution revisited', Comparative Studies in Society and History, vol. 15, 1973.
379
22. Herbert Spencer, The Principles of Sociology (New York: Appleton, 1899), vol. 2, с. 110.
23. Для сравнения см.: Colin Renfrew, 'Space, time and polity', in J. Friedman and M.J. Rowlands, The Evolution of Social Systems.
24. Ernest Gellner, Thought and Change (London: Weidenfeld & Nikolson, 1964), с. 12-13.
25. V.S. Naipaul, India, a Wounded Civilization (Harmondsworth: Penguin, 1976).
26. Sahlins, 'Evolution: specific and general', in Sahlins and Service, Evolution and Culture, с. 30-31.
27. Freud, Civilisation and its Discontents (London: Hogarth, 1969), с. 26.
28. Herbert Marcuse, Eros and Civilization (New York: Vintage, 1955), с. 12.
29. Norbert Elias, The Civilising Process, vol. I, The History of Manners (Oxford: Blackwell, 1978), vol. 2, с. 232-233.
30. Некоторые из этих тем рассматриваются нами в Between Capitalism and Socialism, vol. 2, CCHM.
31. См. примеры, рассматриваемые в A. Kardiner, The Individual and His Society (New York: Columbia University Press, 1939).
32. Возможно, стоит еще раз подчеркнуть, что это представляет для эволюционизма опасность, а не является его логическим следствием. Хабермас - единственный автор, который тщательно и как всегда в высшей степени проницательно обсуждал этот и многие другие моменты, касающиеся эволюционизма. См. Jurgen Habermas, Communication and the Evolution of Society (Boston: Beacon, 1979), гл. 3 и 4; а также 'Geschichte und Evolution', in Zur Rekonstruktion des historischen Materialismus (Frankfurt: Suhrkamp, 1976).
33. Современная, философски изощренная интерпретация исторического материализма, предложенная Коэном (Cohen): G. A. Cohen, Karl Marx's Theory of History, a Defence (Oxford: Clarendon Press, 1978).
34. Второе из этих понятий было заимствовано нами у Эберхарда. См.: Wolfram Eberhard, Conquerors and Rulers (Leiden: Brill, 1965).
35. CCHM, гл. 10.
36. CSAS; CPST, с. 228ff.
380
37. S.F. Nadel, A Black Byzantium (London: Oxford University Press, 1942).
38. M. Fortes and E.E. Evans-Pritchard, African Political Systems (London: Oxford University Press, 1940).
39. Douglas L. Oliver, Ancient Tahitian Society (Honolulu: University of Hawaii Press, 1974).
40. Henri J.M. Claessen, 'The early state in Tahiti', in Henri J.M. Claessen and Peter Skalnik, The Early State (The Hague: Mouton, 1978).
41. Oliver, Ancient Tahitian Society.
42. Henri J.M. Claessen; 'The early state: a structural approach', in Claessen and Skalnik, The Early State.
43. Cm. Ronald Cohen, 'State origins: a reappraisal', in Claessen and Skalnik, The Early State; Robert A. 'A theory of the origin of the state', Science, no. 169, 1970; Morton H. Fried, The
Evolution of Political Society (New York: Random House, 1967); W. Koppers, 'L'origine de l'Etat', 6th International Congress
of Anthropological and Ethnological Studies, Paris, 1963, vol. 2; Lawrence Krader, Formation of the State (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1968); G. Lenski, Power and Priviledge (New York: McGraw-Hill, 1966); Robert Lowie, The Origin of the State (New York: Harcourt, Brace, 1927); Elman R. Service, Origins of the State and Civilization (New York: Norton, 1975).
44. Для сравнение см. Service Origins of the State and Civilization.
45. Carneiro, 'A theory of the origin of the state'.
46. Louis Dumont, 'Population growth and cultural change', Southwestern Journal of Anthropology, vol. 21, 1965; Service Origins of the State and Civilization.
47. Henry T. Wright and Gregory Johnson, 'Population, exchange and early state formation in southwestern Iran', American Anthropologist, vol. 77, 1975.
48. Karl Polanyi, Trade and Markets in Early Empires (Glencoe: Free Press, 1957).
49. Eberhard, Conquerors and Rulers, с. 9ff.
50. Там же, с. 10.
51. Henri J.M. Claessen and Pater Skalnik, 'Limits, beginning and end of the early state', in Claessen and Skalnik, The Early State, с. 625.
52. Fried, The Evolution of Political Society.
53. Сравните суждения: John A. Wilson, The Culture of Ancient Egypt (Chicago: University of Chicago Press, 1951); Allyn L.
381
Kelley, 'The evidence for Mesopotamian influence in predynastic Egypt', Newsletter of the Society for the Study of Egyptian Antiquities, vol. 4, no. 3, 1974.
54. Carneiro, 'A theory of the origin of the state'.
55. Emile Durkheim, Socialism (New York: Collier-Macmillan, 1962).
56. Для сравнения см.: Bertrand Badie and Pierre Birnbaum, Sociologie de I'Etat (Paris: Grasset, 1979), с. 189ff.
57. Включая наши собственные комментарии в разделе 'Власть' в работах Талкотта Парсонса' в SSPT.
58. Для сравнения см. также Н. Луманн (Luhmann), Trust and Power (Chichester: Wiley, 1979), с. 127. Луманн утверждает, что 'тесная взаимосвязь влиятельного (могущественного) с опасным на самом деле характерна для архаических обществ и способов мышления...'. Подобная убежденность представляется нам - людям, живущим в ядерный век - чрезмерно оптимистичной.
59. Для сравнения см.: Boris Frankel, Beyond the State (London: Macmillan, 1983). Это одна из книг, подчеркивающих значимость массового производства и сохранения продовольствия для развития капитализма.
60. Marshall McLuhan, The Gutenberg Galaxy (London: Routledge, 1962).
61. CCHM, с 96.
62. Lewis Mumford, 'University city', in Carl H. Kraeling and Robert M. Adams, City Invisible (Chicago: University of Chicago Press, 1960), с. 7.
63. Talcott Parsons, 'Evolutionary universals in society', American Sociological Review, vol. 29, 1964, с. 339.
64. Там же, с. 340.
65. Т. Parsons, Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1966), с. 9-10.
66. Т. Parsons, 'Evolutionary universals in society', с. 342.
67. Т. Parsons, Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives, с. 24. См. также 'The problem of structural change', in Victor Lidz Parsons, Readings on Premodern Societies (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1972), стр. 52ff.
68. 'Evolutionary universals in society', с. 346.
69. Там же, с. 351.
70. Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives, с. 95.
382
71. Talcott Parsons, The System of Modern Societies (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1971), с. 1.
72. 'Evolutionary universals in society', с. 353.
73. The System of Modern Societies, гл. 6.
74. 'Evolutionary universals in society', с. 357.
75. Поверхностный характер этой точки зрения становится очевидным из следующей цитаты: '...ясно, что ни одно общество не способно будет достичь того, что мы именуем 'продвинутый примитивный' уровень социетальной эволюции, не развивая относительно явной ограничен-
ности. Таким образом, недостаток ограниченности является, по-видимому, характерным показателем примитивности общества'. Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives, с. 37-38.
76. Там же, с. 36.
77. Мы вовсе не подразумеваем, что единственный выбор, возможный в отношении нормативного смысла социальной теории, находится в области между культурным релятивизмом, с одной стороны, и эволюционизмом, с другой.
Глава VI. Теория структурации, эмпирическое исследование и социальная критика
Повторение базовых понятий
Было бы нелишне остановиться и резюмировать некоторые основные идеи, нашедшие отражение в предыдущих главах. Мы перечислим их в виде ряда пунктов; будучи суммированы, они отражают те аспекты теории структурации, которые связываются в большинстве случаев с проблемами эмпирических исследований в социальных науках.
(1) Все люди являются разумными и осведомленными субъектами деятельности. Иными словами, социальные акторы располагают обширным набором знаний относительно условий и последствий того, что они делают в своей повседневной жизни. Имеющиеся у них представления нельзя считать целиком пропозициональными, не являются они и случайными по отношению к их деятельности. Осведомленность и способность к познанию, как неотъемлемая часть практического сознания, отличаются исключительной сложностью - сложностью, зачастую остающейся за рамками исследований, проводимых представителями ортодоксальных социологических подходов, особенно тех, что связаны с объективизмом. Как правило, акторы способны также обоснованно описать собственные поступки и объяснить причины, по которым они ведут себя так, а не иначе. Однако боль-
384
392
ной в соответствии с логической формой естественных наук. Исследуя эти проблемы, мы будем стараться ограничить - насколько это возможно - любые попытки вторжения в область эпистемологии. Наша цель - проанализировать, что стоит за основополагающим заявлением всех социальных исследований, согласно которому исследователь передает новое, ранее недоступное (в том или ином смысле) знание членам социальной общности или общества.
Анализ стратегического поведения
Согласно теории структурации, в социологическом исследовании возможны методологические группировки двух типов. В контексте институционального анализа структуральные свойства рассматриваются как постоянно воспроизводимые признаки социальных систем. В ходе анализа стратегического поведения фокусом исследования становятся способы, руководствуясь которыми, акторы используют структуральные свойства в процессе установления социальных отношений. Несовпадение акцентов приводит к тому, что между этими видами анализа не существует четкой границы, и в конечном счете каждый из них должен ставить во главу угла дуальность структуры. Анализ стратегического поведения подразумевает примат дискурсивного и практического сознания, а также стратегий контроля и управления внутри определенных контекстуальных границ. Предполагается, что институционализированные свойства среды взаимодействия являются методологически 'заданными или предустановленными'. Здесь следует быть осторожным, ибо, считая структуральные свойства методологически 'предустановленными', мы не отрицаем, что они порождаются и воспроизводятся посредством человеческой деятельности. Речь идет о сосредоточении анализа на контекстуально обусловленных видах деятельности определенных групп акторов. Мы полагаем, что анализ стратегического поведения должен исходить из следующих основополагающих принципов: необходимости избегать упрощенных трактовок присущей субъектам деятельности способности познавать; научно обоснованного подхода к мотивации; интерпретации диалектики контроля.
393
Обратимся к исследованию проблем культурного воспроизводства, результаты которого описаны в работе Пола Уиллиса (Willis) [2]. Уиллис исследовал группу детей - выходцев из рабочего класса, обучавшихся в одной из школ беднейшего района Бирмингема. Несмотря на то, что изучаемая группа была довольно небольшой, анализ, проделанный Уиллисом, отличается содержательностью, а полученные выводы выходят за рамки исследуемого контекста. Мы попытаемся показать, что исследование Уиллиса согласуется с основными эмпирическими выводами теории структурации. Что делает его таковым? В немалой степени то, что автор рассматривает конкретную группу школьников как акторов, располагающих обширным набором дискурсивных и интуитивных знаний о школьной среде, частью которой они являются; а также демонстрирует, как установки мальчиков на непокорность системе школьного управления приводят к непредумышленным последствиям, определяющим их дальнейшую судьбу. Оканчивая школу, молодые люди берутся за выполнение неквалифицированной, низкооплачиваемой работы, содействуя, таким образом, воспроизводству основных характеристик промышленного труда в условиях капитализма. Иными словами, по мнению автора, ограничение функционирует благодаря активному участию субъектов деятельности, а не является некой силой, воздействию которой они пассивно подчиняются.
394
398
Непреднамеренные последствия: критика функционализма
Работа Уиллиса - не только выдающееся этнографическое исследование неформальной группы, сложившейся внутри школы, но и попытка продемонстрировать, как действия 'парней', происходящие в достаточно ограниченном контексте, участвуют в воспроизводстве более крупных институциональных форм. По сравнению с большинством других социально-научных работ, исследование это достаточно необычно, ибо автор подчеркивает, что 'социальные силы' действуют через мотивы и соображения субъектов деятельности, а изучая процессы социального воспроизводства, не апеллирует к концепциям, возникшим в рамках функционализма. В самом общем виде интерпретация связи, существующей между школьной 'контркультурой' и всеобъемлющими институциональными моделями, предложенная Уиллисом, выглядит следующим образом. Оппозиционный настрой, характеризующий поведение 'парней' в школе, является причиной их стремления бросить ее и устроиться на работу. 'Парням' хочется финансовой независимости, которую может дать им работа; вместе с тем, у них нет каких-то особых, четко выраженных ожиданий относительно любых других видов вознаграждения, которые та способна им предложить. Агрессивная, иронично-язвительная культура отношения к школьной среде во многом напоминает культуру, формирующуюся в производственных условиях, в цехах или мастерских, куда они, как правило, попадают. Поэтому 'парни' достаточно быстро адаптируются на рабочих местах и с легкостью переносят необходимость выполнять скучную, монотонно повторяющуюся работу в условиях, оцениваемых ими как неблагоприятные. Непреднамеренным и нелепым последствием 'предвзятого отношения' 'парней' к ограниченным жизненным возможностям, доступным им, становится сохранение и воспроизводство условий, способствующих ограничению этих возможностей. Ибо покидая школу, не получив необходимых навыков, и вступая в мир малоквалифицированного физического труда, занимаясь работой, не имеющей перспектив карьерного роста и в сущности не удовлетворяющей их, 'парни' неизбежно остаются там до конца своей трудовой
399
жизни. 'Осознав всю пагубность своих прежних убеждений, парень - выходец из рабочего класса - почувствует, вероятно, что время безнадежно упущено. По-видимому, торжество культуры продолжалось как раз столько, чтобы освободить его посредством закрытых фабричных дверей' [8] - или, что в наши дни встречается гораздо чаще, привести к жизни в условиях хронической безработицы или частичной занятости.
Все вышесказанное может быть изложено в функционалистском ключе и 'объяснено' посредством обращения к функциональным терминам. Так, можно предположить, что промышленный капитализм 'нуждается' в том, чтобы большие массы людей работали в сфере низкооплачиваемого физического труда или формировали резервную армию безработных. В этом случае факт их существования 'рассматривается' как реакция капиталистической системы на такого рода потребности, являющаяся, возможно, результатом действия неких неустановленных 'социальных сил', вызванных к жизни этими потребностями. Здесь можно противопоставить две точки зрения:
В первом случае - точка зрения, предложенная Уилли-сом - установленная последовательность социальных действий (оппозиционное поведение 'парней') интерпретируется как целенаправленная деятельность. Иными словами, считается, что эти действия осуществляются преднамеренно, из определенных соображений и в условиях ограниченной осведомленности. Определение этих границ позволяет понять, каким образом целенаправленные действия субъектов деятельности приводят к возникновению непреднамеренных последствий. Объяснение предполагает приписывание конкретным индивидам рациональности и наличия определенных мотивов. У акторов есть причины, по которым они совершают те или иные поступки, ведущие к неким, не пред-
400
403
саморегулирование. Социальные потребности существуют в форме причинных факторов, которые участвуют в социальном воспроизводстве, лишь будучи осознаны в своем качестве теми, кто так или иначе вовлечен в этот процесс и действует в соответствии с ними. Надо полагать, что система образования, элементами которой являются 'парни', была создана во имя укрепления равенства возможностей. Фактический результат ее деятельности - сохранение тенденций отсутствия мобильности - противоречит поставленной перед ней цели, но, однако, не имеется в виду Министерством образования или другим руководящим органом государства. Если бы он был запланирован - то есть система образования создавалась бы государственными деятелями с целью сохранения классовой системы, - процесс выглядел бы иначе. Конечно, речь идет о сложных проблемах. Все современные системы образования предполагают попытки рефлексивного регулирования, что зачастую приводит к последствиям, противоположным ожидаемым теми, кто формирует образовательную политику. Однако оставив эти сложности неизученными, мы не сумеем понять действительные условия воспроизводства. Результатом может стать своеобразная форма объективизма - все, что происходит, является следствием действия социальных сил, столь же неотвратимых, как и законы природы. Альтернативой является признание теории сговора, согласно которой все происходит так, как это задумано. Если первая позиция типична для функционализма и ассоциируется с недостаточным вниманием к преднамеренным действиям, то вторая проистекает из неудачной попытки понять, что последствия действий постоянно ускользают от их инициаторов.
Дуальность структуры
Мы полагаем, что из наших предшествующих рассуждений очевидно, что понятие дуальности структуры, составляющее основу теории структурации, стоит за многими значениями, приписываемыми терминам 'условия' и 'последствия' деятельности. Любое социальное взаимодействие выражается 'в' и 'через' контекстуальности телесного присутствия. Переходя от анализа стратегического поведения к представлениям о дуальности структуры, нам следует
404
'проникнуть за пределы' времени и пространства, буквально пронизать их. Иными словами, мы должны попытаться понять, как практики, поддерживаемые в данном диапазоне контекстов, встраиваются в более широкие диапазоны времени и пространства - предпринять попытку проанализировать, как они соотносятся с институционализированными практиками. Возвращаясь к примеру, приведенному в работе Уиллиса, - в какой мере, создавая оппозиционную 'противо-школьную' культуру, 'парни' опираются на правила и ресурсы, существующие вне непосредственных контекстов их деятельности?
На аналитическом уровне мы можем определить переход от анализа стратегического поведения к исследованию дуальности структуры следующим образом (институциональный анализ осуществляется в обратном направлении - на рисунке стрелка, направленная вверх):
|
|
| | | ↓ |
пересечения зон |
→ |
пространственное распространение и удаление от непосредственных контекстов взаимодействия |
|
↑ | | | |
рутинизация |
→ |
временное распространение и удаление от непосредственных |
|
|
|
пространственно-временная протяженность |
|||
|
|
формы социетальных общностей |
|||
Смещение акцентов, уход от анализа ситуативных действий стратегически расположенных акторов подразумевает изучение (1) связей, существующих между регионализацией контекстов их деятельности и более широкими формами регионализации;(2) стабильности их действий во времени - в какой мере они воспроизводят общепринятые и освященные временем практики или аспекты практик; (3) форм пространственно-временной протяженности, связывающих рассматриваемые нами отношения и действия с особенностями и свойствами обществ как таковых или с интерсоциетальными системами.
В своей работе Уиллис всесторонне исследует некоторые из этих явлений, хотя используемая им терминология несколько отличается от нашей. Безусловно, формальная
405
409
Говоря о рабочей силе, мы устанавливаем связь с отношениями превращения/ посредничества, упомянутыми в четвертой главе. Не собираясь возвращаться к этому вопросу еще раз, мы лишь продемонстрируем, как имеющиеся структурные соотношения могут быть объяснены исходя из ситуативных действий, осуществляемых в рамках 'противо-школьной' культуры. Помимо вышеупомянутых, в воспроизводство промышленного капитализма как глобальной социетальной общности включаются и другие структурные совокупности, которые можно представить следующим образом [14]:
|
частная собственность |
: |
деньги |
: |
капитал |
: |
трудовой договор |
: |
промышленная власть |
|
|
частная собственность |
: |
деньги |
: |
преимущество в образовании |
: |
профессиональное положение |
|||
Преобразования, происходящие в левой части первого ряда, аналогичны обсуждавшимся нами ранее. Однако по мере продвижения к правому краю, превращение структуральных свойств начинает зависеть от способов, посредством которых трудовой контракт 'преобразуется' в промышленную власть. Маркс продемонстрировал, что капиталистический трудовой договор существенно отличается от вассальной зависимости - отношений, существующих между господином и крепостным в эпоху феодализма. При капитализме трудовой договор представляет собой экономическое отношение работодателя и наемного работника, символизирует встречу на рынке труда двух 'формально свободных' субъектов деятельности. Одна из основных особенностей новой формы трудового договора состоит в том, что работодатель нанимает не 'работника', а его рабочую силу. Если говорить о структурных преобразованиях, имеющих место в условиях промышленного капитализма как родового типа системы производства, то здесь существенную роль играет эквивалент рабочей силы - деньги как единое средство обмена. Абстрактный труд поддается количественному измерению в эквивалентных единицах времени, затрачиваемых на выполнение качественно различных заданий, осуществляемых индивидами в разных отраслях промышленности, равнозначных с точки зрения работодателя. Трудовой договор трансформируется в индустриальную власть посред-
410
412
Проблема структурального принуждения
Обратимся к проблеме структурных ограничений, рассматривая которую мы вынуждены будем оставить мальчиков из Хаммертаунской школы. Условимся, что мы не разделяем точку зрения тех, кто считает, что этнографическое исследование, подобное проведенному Уиллисом, не позволяет понять суть этой проблемы. Напротив, многое из того, о чем говорил Уиллис, может быть отнесено к разряду детальных, теоретически обоснованных и эмпирически подтвержденных исследований сущности структурных ограничений. Вместе с тем, нам вовсе не хотелось бы утверждать, что этнографические исследования имеют какое-либо превосходство над другими типами социального анализа, и в целях институционального анализа мы зачастую (хотя и не обязательно) обращаемся к более крупным совокупностям, осмысливаемым с позиций этнографии. Сменим страны и научные проекты и возьмем за основу исследование образовательных возможностей в Пьемонте, на северо-западе Италии [16]. Исследование построено на результатах анкетного опроса и интервью, проведенных среди учащихся средней школы (в общей сложности порядка 3000 человек). Исследование состояло из двух частей, в ходе более крупной из которых интервьюировались молодые люди, начавшие искать работу не ранее чем за год до момента опроса.
Таким образом, исследование касалось вопросов, сродни тем, что обсуждались в работе Уиллиса, в частности, изучались установки в отношении школы и работы. Кроме того, оно демонстрирует некоторые аспекты столь характерного для современных обществ рефлексивного мониторинга процесса воспроизводства системы, осуществляемого государством. Интервьюируемые индивиды были занесены в списки, учрежденные в соответствии с парламентским законом, направленным на оказание помощи в трудоустройстве выпускникам школ. Закон предоставлял льготы работодателям, предоставляющим работу молодым людям, и предусматривал различные формы тренингов, проводимых на рабочем месте, и т. п. Исследовательский проект был инициирован властями в рамках программы, осуществляемой в целях осмысленного влияния на условия социального воспроизводства. Исследование финансировалось местными властями -
413
420
ми институциональными характеристиками общества в целом. Однако в принципе подобные 'социальные силы' могут исследоваться точно так же, как явления, изучаемые Гамбеттой. Иными словами, структурные ограничения всегда действуют через мотивы и соображения субъектов деятельности, порождая (зачастую размыто и извилисто) условия и последствия, предопределяющие возможности, доступные другим, и то, что они ожидают от имеющихся у них альтернатив.
Противоречие и эмпирическое изучение конфликта
Обращение к взаимосвязанным темам образования и государства обеспечивает последовательный и логически непротиворечивый переход к другим вопросам из области эмпирической работы. Ранее мы предположили, что понятие противоречия может быть успешно соотнесено с представлениями о структуральных свойствах и структуральном принуждении. Тогда наше повествование было кратким и в высшей степени абстрактным одновременно. Мы заявили, что в социальной теории понятие противоречия несет достаточно ясную и недвусмысленную смысловую нагрузку и что его следует отличать от понятия конфликта, символизирующего разновидность активной вражды между акторами и коллективами. Попытаемся отстоять это утверждение на практике, ограничив круг наших интересов тем, что ранее было обозначено как 'структурное противоречие'. Наиболее значимые и интересные, из недавних попыток наполнить понятие противоречия определенным эмпирическим содержанием, следует искать в работах авторов, находящихся под влиянием теории игр и разделяющих точку зрения, очевидно связанную с методологическим индивидуализмом [22]. Один из них, Р. Будон (Boudon), всесторонне изучал образование и государственную политику. Работы другого - Й. Элстера (Elster) - один из основных первоисточников, используемых Гамбеттой в своем исследовании.
Будон и Элстер связывают противоречие с непреднамеренными последствиями деятельности, подклассом 'обратного эффекта', который может происходить из заранее
421
431
страненность', сочетающаяся с различными темпами изменений, может способствовать наращиванию противоречий и, возможно, появлению искаженных последствий. По мнению Ленина, именно такая ситуация сложилась в России в начале XX столетия. Другие формы регионализации ведут к размыванию или сегментации противоречий. Там, где это случается, конфликты носят фрагментарный и перекрестный характер, так что результаты усилий одних сводят на нет действия других. Под прямыми репрессиями мы понимаем применение силы или угрозу ее использования во имя сдерживания активной борьбы. Обычно считается, что использование силы есть одно из проявлений конфликта, но угроза (или тактическая демонстрация) ее применения вполне подходят для того, чтобы источники разногласий не превращались в неприкрытую вражду. Тем же, кто убежден, что контроль за средствами принуждения и насилия не может использоваться для борьбы с серьезными, глубоко залегающими конфликтами, мы посоветуем поразмышлять над ситуациями, подобными той, что сложилась в Южной Африке [32].
Институциональная стабильность и изменение
В этом разделе мы обратимся к исследованию, которое, в отличие от остальных, рассмотренных нами, находится под непосредственным, хотя и частичным, влиянием теории структурации. Речь идет о недавней работе Дж. Ингхама (Ingham), посвященной той роли, которую на протяжении двух последних веков играет в Великобритании деловой центр Лондона - Сити [33]. Эмпирическая проблема, исследуемая автором, была сформулирована следующим образом: каким образом Сити - финансовому центру, расположенному в Лондоне, - удавалось управлять английским промышленным капиталом на протяжении столь длительного периода времени? В целом же Ингхама интересовали сущность и основные характеристики современного государства.
Согласно Ингхаму, организации, формирующие структуру Сити, занимаются главным образом деятельностью, которая может быть охарактеризована как 'коммерческая'
432
440
направлении и сходны - по меньшей мере, отчасти - с нашими взглядами, его исследование является ценным источником, обращаясь к которому мы видим, как теория реализуется на практике.
Однако мы считаем своим долгом обратить внимание читателя на нечто, несоизмеримо более важное. Конечно, в условиях конкретного локализованного окружения исследователь, занимающийся практической работой, не обязан использовать набор абстрактных понятий, лишь приводящих в беспорядок то, что может быть свободно и экономно изложено средствами обыденного языка. Концепции теории структурации, как, впрочем, и любой другой теоретической системы, должны восприниматься как некое активизирующее начало и ничего более. Иными словами, они могут быть полезны для обдумывания исследовательских проблем и интерпретации полученных результатов. Но считать, что теоретическая информированность - удел любого, работающего в социальных науках - тождественна постоянному оперированию беспорядочной массой абстрактных понятий, также ошибочно, как и полагать, что эти понятия не представляют никакого интереса, ибо без них можно обойтись.
Объединяя темы: теория структурации и формы исследования
Предшествующие разделы были посвящены обсуждению различных типов социальных исследований, не поддающихся унификации. Исследовательская работа проводится с целью прояснения множества различных вопросов, определяемых сущностью проблем, которые намерен разрешить исследователь. Говоря о значении теории структурации в эмпирических исследованиях, мы вовсе не имеем в виду какой-то единственный, обязательный для всех формат исследовательской работы. В какой-то мере желание подчеркнуть это заставило нас обратиться к исследованиям, выполненным главным образом вне сферы прямого воздействия разработанных нами концепций. Ранее мы говорили о том, что не собираемся анализировать значимость и пригодность теории структурации для оценки конкретных разновидностей методов исследования - включенного на-
441
блюдения, опросов и т. п. Вместе с тем, на наш взгляд, стоит понять, какие задачи решает социальное исследование (вообще, безотносительно частных его форм), соотнесенное с теорией структурации, равно как и оценить результаты проведенного нами анализа исследовательских работ с точки зрения традиционной полемики между 'качественными' и 'количественными' методами в социальных науках.
|
↑ |
Герменевтическое объяснение систем значений (смысловых фреймов) |
(1) |
|
| |
Исследование контекстов и форм практического сознания (бессознательного) |
(2) |
|
| |
Установление границ осведомленности |
(3) |
|
↓ |
Определение институциональных порядков |
(4) |
Методологическое участие исследователя, его 'проникновение' в то, что является объектом исследования, может осуществляться на любом из четырех обозначенных нами уровней. Любое социальное исследование предполагает наличие герменевтического момента, который, однако, может пребывать в скрытом состоянии в тех случаях, когда исследовательская работа опирается на общее знание, 'не выводимое' на поверхность вследствие того, что исследователь и исследуемое обитают в общей культурной среде. Наиболее активные сторонники количественного подхода двояко преуменьшают значимость уровня (1), либо приписывая ему чисто описательные, нежели объяснительные функции, либо вовсе не признавая факта его участия в постановке проводимой ими исследовательской работы. Вместе с тем, исследования этого уровня могут и объяснять, и обобщать. Они призваны отвечать на вопросы 'почему?', возникающие вследствие обоюдного непонимания отличных друг от друга систем значений. Подобные вопросы рождаются как внутри отдельно взятого общества - между различными контекстами, так и вне его - между обществами. Исследование, направленное на преимущественное изучение герменевтических проблем, может иметь значительную ценность в плане построения обобщений, ибо помогает пролить свет на характер осведомленности субъектов деятельности, а, следовательно, и понять основания их поступков в
442
449
пытки создать шкальные меры, устранить ошибки отбора, выработать непротиворечивые выборочные методики и т. п. действуют в пределах этих ограничений. Они никоим образом не компрометируют логически использование количественных методов, хотя, несомненно, ведут нас к оценке характера получаемых таким образом данных, совершенно отличной от той, что пропагандируют сторонники структурной социологии.
Таким образом, уровни (1) и (2) столь же существенны для понятия уровней (3) и (4), как и наоборот, а количественные и качественные методы должны рассматриваться как дополняющие друг друга, а не противоборствующие аспекты социального исследования. Одно необходимо другому, если мы стремимся 'изобразить' реальный характер дуальности структуры с точки зрения форм институционального сочленения, посредством которого контексты взаимодействия координируются в рамках более крупных социальных систем. Один момент, который, на наш взгляд, следует подчеркнуть особо, состоит в том, что исследователи должны быть внимательны в отношении методов представления количественных данных. Ибо, в отличие от движения ртути внутри термометра, социальные данные никогда не являются лишь 'показателем' независимо заданного явления, но всегда иллюстрируют, что есть суть процессов социальной жизни.
Общее знание против здравого смысла
Само собой разумеется, что эмпирическое исследование не имеет смысла и логического обоснования в том случае, если так или иначе не порождает новое, не доступное до сих пор знание. Поскольку все социальные акторы существуют в ситуативных контекстах, включенных в более крупные диапазоны пространства-времени, то, что ново для одних акторов, неизвестно другим - включая ученых-обществоведов. Этнографическое исследование приобретает особую значимость именно в этих 'информационных разрывах'. В широком смысле слова подобные исследования относятся к разряду объясняющих, поскольку используются во имя прояснения вопросов, возникающих тогда, когда индивиды, существующие в одной культурной среде, стал-
450
киваются с теми, кто живет в другой, отличной в некоторых отношениях от первой. Вопрос 'Почему они поступают (думают) именно так, а не иначе?' является стимулом проникнуть в культурно чуждую среду и прояснить ее. Для тех, кто уже находится внутри этой среды, - и об этом писали Винч и другие, - такого рода инициатива может быть не поучительна в основе своей. Однако многие социальные исследования - с точки зрения эмпирических материалов, которые они дают, и теоретических интерпретаций, связанных с ними, - критикуют представления, разделяемые субъектами деятельности. Дабы исследовать содержание этой критики, мы должны ответить на вопрос, в каком смысле социальные науки обнаруживают новое знание и как последнее может сочетаться с критикой ложных представлений и убеждений. Проблемы эти весьма сложны, и мы рассмотрим здесь лишь некоторые из их аспектов.
Критические устремления социальных, как и естественных, наук связаны с логической и эмпирической адекватностью заявленных в отчете результатов и связанных с ними теорий. Как совершенно справедливо подчеркивали Шюц и др., в этом отношении критический характер социальной науки, как правило, резко расходится с убеждениями и используемыми теориями, являющимися частью поведения в повседневной социальной жизни. Можно сказать, что все социальные акторы являются теоретиками-обществоведами, изменяющими свои взгляды в свете собственного опыта, будучи восприимчивы к входящей информации, которой они овладевают, поступая таким образом. Социальная теория не есть особая, замкнутая область академических мыслителей. Однако непрофессиональных акторов интересует, как правило, практическая польза 'знаний', применяемых ими в процессе повседневной деятельности, и могут существовать фундаментальные свойства институциональной организации общества (включая идеологию, но не только), которые ограничивают или искажают то, что они считают знанием.
Совершенно очевидно, что 'разоблачительная модель' естественных наук не может быть прямо перенесена в науки общественные. Основанные на здравом смысле убеждения относительно естественного мира поддаются корректировке в свете открытий естественных наук. Нетрудно понять,
451
461
Обобщения в социальной науке
Не взирая на тот факт, что повседневное поведение носит преднамеренный характер и отличается целенаправленностью, во многих отношениях социальная жизнь не является заранее обдуманным результатом действий образующих ее акторов. Мы неоднократно обращали внимание читателей на тот факт, что некоторые из наиболее характерных для социальных наук задач реализуются в процессе исследования непреднамеренных последствий деятельности. Именно здесь кроется основной интерес обществоведов, склонных к объективизму и структурной социологии. Те, кто заявляет, что объяснительные цели социальных наук связаны с открытием законов, перестают делать это, когда сталкиваются с более или менее запланированными последствиями. Так, к примеру, водители постоянно останавливаются, когда на светофоре загорается красный свет, и вновь начинают движение, когда включается зеленый. Однако никто не считает, что остановка по сигналу светофора представляет собой закон социального поведения. Речь идет о законах юридического характера. Водители знают, для чего нужен красный свет, какой, в соответствии с правилами дорожного движения, должна быть их реакция, и когда они останавливаются на красный или трогаются на зеленый, они знают, что делают, и делают это намеренно. Тот факт, что эти примеры не рассматриваются в качестве законов, хотя поведение, описанное в них, и носит систематический характер, указывает на то, что в социальной науке проблема законов тесно взаимосвязана с непреднамеренными последствиями, непознанными условиями и ограничениями.
В большинстве случаев приверженцы структурной социологии понимают под 'законами' универсальные законы, аналогичные тем, что, как предполагается, существуют в естественных науках. В наши дни мы сталкиваемся с активной полемикой по вопросу, действительно ли естественные науки обладают подобными законами; кроме того, встает и другая проблема - если они есть, то каков их логический статус? Давайте предположим, однако, что они существуют, и будем придерживаться стандартной интерпретации их логической формы. Согласно универсальным законам, обнаружение некой совокупности определенным образом
462
466
ношений даже тогда, когда речь идет о законах, не относящихся к разряду универсальных, лучше было бы не использовать этот термин в общественных науках. В любом случае следует избегать выводов, близких сторонникам структурной социологии, согласно которым 'законы' обнаруживаются лишь тогда, когда в отношении заданного ряда явлений наблюдаются значительные непреднамеренные последствия. Иными словами, обобщения, касающиеся социального поведения индивидов, могут напрямую отражать принципы деятельности, сознательно используемые ее субъектами. Как мы уже подчеркивали в настоящей главе, понять - так ли это в любой заданной совокупности условий, - одна из основных задач социального исследования.
Практические применения социальной науки
В отличие от естественных, социальные науки неизбежно вовлекаются в 'отношения субъект-субъект' с тем, что они изучают. Теории и открытия, сделанные в рамках естественных наук, обособлены от описываемого ими универсума объектов и событий. Это гарантирует, что отношения между научным знанием и объективным материальным миром остаются 'технологическими', то есть такими, при которых накопленная информация применяется к независимо образовавшимся совокупностям явлений. В социальных науках ситуация отличается коренным образом. Вот как пишет об этом Чарльз Тейлор (Taylor): 'Хотя естественнонаучная теория также преобразует практику, последняя не тождественна содержанию теории... Как правило, в этих случаях мы говорим о 'применении' теории'. В социальных науках 'практика является целью теории. Здесь теория трансформирует свой собственный объект'[50]. Из всего вышесказанного можно сделать весьма существенные выводы, касающиеся нашей оценки достижений общественных наук, а также их практического влияния на социальный мир.
Если бы мы приняли сторону тех, кто полагает, что общественные науки должны стать подобием наук естественных, первые, несомненно, следовало бы считать несостоятельными. В общественных науках нет - и по причинам, ранее упоминавшимся нами - никогда не будет точ-
467
474
продолжить работу по тщательному анализу и отсеиванию доказательств и формулированию теорий, не пересекаясь с миром, к которому относятся эти теории и доказательства. Но социальным наукам это не свойственно - или, если быть более точными, эта ситуация менее всего подходит в отношении теорий и открытий, имеющих наибольшую объяснительную ценность. Во многом именно этим объясняется тот факт, что, как зачастую считается, социальные науки предоставляют политикам гораздо меньше полезной информации, чем науки естественные. Социальные науки неизбежно и во многом опираются на то, что уже известно членам обществ, которые они изучают, а также предлагают теории, понятия и открытия, 'возвращающиеся' в описываемый ими мир. 'Расхождения', которые могут появиться между профессиональным концептуальным аппаратом, открытиями социальных наук и осмысленными практиками, являющимися частью социальной жизни, гораздо менее очевидны и понятны, чем в естественных науках. Таким образом, с 'технологической' точки зрения, практический вклад социальных наук выглядит и является достаточно ограниченным. Однако, если мы оцениваем ситуацию с позиций проникновения в анализируемый мир, практические выводы социальных наук были и остаются весьма основательными.
Критические замечания: Социальная наука, история и география
Мы говорили о том, что рассматривать историков как специалистов в области времени также некорректно, как считать географов знатоками пространства; в своем обычном понимании подобные дисциплинарные разграничения указывают на угнетенное положение времени и пространства в социальной теории. Сюда же относятся и представления о том, что социальная наука имеет дело с законами универсального или, по крайней мере, весьма общего характера. Здесь мы сталкиваемся с явно выраженным, традиционным разрывом между социальной наукой и историей, где первая связана с обобщениями, не зависящими от
475
пространства и времени, а вторая анализирует процесс разворачивания событий в определенных пространственно-временных условиях. В свете основных идей, развиваемых в настоящей работе, вряд ли необходимо подробно объяснять, почему подобное представление является бессодержательным.
Если историков нельзя считать знатоками времени, то как можно оценить точку зрения, согласно которой они выступают специалистами по исследованию прошлого? Это мнение не только интуитивно привлекательно, но и имеет многочисленных сторонников в лице знаменитых историков и философов. М. Оэкшотт (Oakeshott) определяет термин 'историческое прошлое' следующим образом [56]*. Мир, воспринимаемый индивидом, говорит он, является 'очевидно настоящим'. Мы стоим на краю тротуара и наблюдаем, что происходит вокруг нас. Пока мы стоим, время идет, но мы заняты 'непрерывным настоящим', где 'течение времени сопровождается незаметными изменениями или даже намеком на них' [57]. Вот мимо нас, прихрамывая, прошел человек на деревянной ноге. Он является частью 'непрерывного настоящего', если мы воспринимаем его не как калеку с деревянным протезом, но как человека, потерявшего ногу. Оэкшотт утверждает, что подобное осознание прошлого порождается не пренебрежением к настоящему, а специфической трактовкой его, при которой все, воскрешаемое в памяти, сопровождается словом 'утраченный'. В историческом понимании настоящее формируется так называемыми пережитками или реликтами 'сохранившегося прошлого':
...историк может проникнуть в прошлое лишь посредством этих пережитков. Посему первейшая задача исторического исследования - собрать их в настоящем, где они находятся в разрозненном состоянии, восстановить то, что могло быть утрачено, внести некое подобие порядка, позволяющего ликвидировать неразбериху, восполнить нанесенный им ущерб, дабы устранить фрагментарность, постичь существующие между ними связи, узнать происхождение пережитков и, таким образом, определить их подлинную сущность как устаревшей практической, философской, художественной и тому подобной деятельности [58].
476
Обращаясь к уцелевшим фрагментам прошлого, историк стремится восстановить то, что было утрачено.
Этот взгляд на сущность исторической науки можно было бы истолковать двояко, рассматривая историю как научную дисциплину, занимающуюся восстановлением несохранившегося прошлого или связанную с особыми приемами и методами герменевтики текста, так или иначе близкими историкам. Согласно первому варианту, история обладает собственным, четко обозначенным 'предметом исследования'; в соответствии со вторым, отличительные особенности ее носят преимущественно методологический характер. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что ни первый, ни второй варианты не являются достаточно убедительными. Из примера с индивидом, стоящим на углу улицы, очевидно, что под 'настоящим' Оэкшотт понимает нечто, близкое тому, что именуется нами 'присутствием'. Однако присутствие имеет пространственные и временные границы. Содержательное восстановление утраченного прошлого невозможно, да и не следует отделять от уяснения культурных различий, 'разбросанных' по всей поверхности земного шара. Ибо любой анализ такого рода предполагает сложную координацию временного и пространственного. Читатель, не уступающий в этом вопросе, вряд ли согласиться с положениями теории структурации, представленной на предыдущих страницах. С другой стороны, если рассматривать точку зрения Оэкшотта с методологических позиций, она подразумевает, что отличительные свойства истории заключаются в мастерстве историка как специалиста в области интерпретации текстов или реликтов, уцелевших с прошлых веков. Неудивительно, что это представление находит, и не безосновательно, широкую поддержку в кругах историков, ибо очевидно, что квалифицированное прочтение и объяснение текстов или материальных реликтов является важнейшей задачей исторического исследования. Многие обществоведы усматривают здесь своеобразное разделение труда между историей и социальной наукой; акторы, интересные для социологов, живы и находятся в силе, с ними можно общаться напрямую, а те, которыми занимаются историки, - мертвы и посему недоступны для непосредственного общения. Понятно, что раз-
477
490
ния воспроизводства масштабных институциональных целостностей, чем первые [79]. Пред предполагает, что исследование должно анализировать двойное значение, подразумеваемое фразой 'происходящее' (taking place). Социальная деятельность имеет место в различных локальностях, однако, это не следует понимать исключительно как пассивную локализацию этой деятельности в рамках конкретных ситуаций. Человеческие действия 'происходят' путем предопределения и изменения природы, что особенно очевидно в условиях искусственного окружения современного урбанизма.
А что в свою очередь могут заимствовать у социологов географы? На самом деле немногое, ибо за последние несколько лет географы хорошо осознали проблемы, свойственные современной социологии. Однако несомненную пользу может принести разрушение представлений о том, что возможна особая 'наука о пространстве'. В социальной географии пространственные формы есть всегда формы социальные. Обратимся к утверждению, характерному для определенного типа географической литературы, согласно которому география занимается установлением 'пространственных связей между совокупностями фактов путем обнаружения пространственных законов', а также объяснением 'связей между этими законами посредством сооружения пространственных теорий, являющихся моделями или системами в области пространственных проблем' [80]. Нет сомнений, что подобные формулировки отражают представление о законах, отброшенное нами как неуместное; они олицетворяют попытку сформировать 'социальную физику в пространственном контексте' [81]. Однако, что гораздо более важно, они предполагают, что пространство обладает собственной внутренней сущностью: это предположение логически сомнительно и эмпирически бесплодно. Пространство не является бессодержательным измерением, вдоль которого структурируются социальные группировки, но должно рассматриваться с позиций своего участия в становлении систем взаимодействия. То, что мы говорили об истории, уместно и в контексте (социальной) географии: логических или методологических различий между социальной географией и социологией не существует!
491
Комментарии
1. Для сравнения см. NRSM, гл. 3.
2. Paul Willis, Learning to Labour (Farnborough: Saxon House, 1977).
3. Там же, с. 11.
4. Там же, с. 29-30.
5. Там же, с. 33.
6. Для сравнения см. главным образом там же, гл. 5.
7. Цит. там же, с. 64.
8. Там же, с. 107.
9. G. A. Cohen, Karl Marx's Theory of History, a Defence (Oxford: Clarendon Press, 1978).
10. Здесь мы ссылаемся на наши рассуждения 'Commentary on the debate', полемика по вопросу функционализма, в Theory and Society, vol. 11, 1982.
11. Willis, Learning to Labour, с. 66.
12. Там же, с. 68ff.
13. Там же, с. 107.
14. См. CPST, с. 104-106.
15. Karl Marx, Capital, vol. 1 (London: Lawrence and Wishart, 1970), стр. 169.
16. Описывается в Diego Gambetta, 'Were They Pushed or did They Jump', Ph.D. dissertation, Cambridge University, 1982.
17. A. Leibowitz, 'Family background and economic success: a review of the evidence', in P. Taubman, Kinometrics: Determinants of Socioeconomic Success between and Within Families (Amsterdam: North Holland, 1977).
18. M. Barbagli, Disoccupazione intellettuale e sisterna scolastico in Italia (Bologna: Il Mulino, 1974).
19. Там же; цитируется в Gambetta, 'Were They Pushed or did They Jump', с. 225-226.
20. Там же, с. 243-244.
21. NRSM, гл.3.
22. Jon Elster, Logic and Society, Contradictions and Possible Worlds (Chichester: Wiley, 1978); он же Ulysses and the Sirens (Cambridge: Cambridge University Press, 1979); R. Boudon, The Unintended Consequences of Social Action (London: Macmillan, 1982).
492
23. Elster, Logic and Society, гл. 5.
24. Там же, с. 113-118.
25. Это явление стало широко известным благодаря (Olson); см. Mancur Olson, The Logic of Collective Action (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1963).
26. Boudon, The Unintended Consequences of Social Action, гл. 4; критические замечания были сделаны в работе Logic and Society, с. 126-127.
27. Особенно см. ставшую классической статью Оффе (Offe) и Ронге (Ronge): Claus Offe and Volker Ronge, 'Thesis on theory of the state', New German Critique, vol. 6, 1975.
28. Там же, с. 250.
29. Собственные исследования Оффе затрагивали главным образом рынки труда и образования. Он полагает, что политика в области образования и профессионального обучения, находится под жестким влиянием осознаваемой потребности в усилении 'ходкости' рабочей силы. Политики невмешательства ('Laissez faire') и 'протекционистского государства всеобщего благосостояния' сравниваются с установками на 'административную рекоммодификацию', см. Claus Offe, Strukturprobleme des kapitalistischen Staates (Frankfurt: Suhrkamp, 1975); он же, Berufsbildungsreform (Frankfurt: Suhrkamp, 1975).
30. Эти факты представлены в: Sam D. Sieber, Fatal Remedies (New York: Plenum Press, 1981), с. 60-61, 67-68, 85.
31. CPST, с. 144.
32. Замечание, сделанное Скокпол (Skocpol); см. Theda Skocpol, States and Social Revolutions (Cambridge: Cambridge University Press, 1979), с. xii.
33. G.K. Ingham, Capitalism Divided? The City and Industry in Britain (London: Macmillan, 1984).
34. Rudolf Hilferding, Finance Capital (London: Routledge, 1981).
35. Ingham, Capitalism Divided?
36. Мы критикуем эту тенденцию в нескольких работах; см. Capitalism and Modern Social Theory (Cambridge: Cambridge University Press, 1971); глава 15; CSAS, Введение; CPST, гл. 6.
37. Пример заимствован у Томаса П. Вилсона (Wilson), чьей работе по обсуждаемой теме мы весьма обязаны. См. 'Qualitative 'versus' quantitative methods in social research', Department of Sociology, university of California
493
at Santa Barbara, 1983 (mimeo). Опубликовано в Германии в: Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie, vol. 34, 1982. См. также Douglas W. Maynard and Thomas P. Wilson, 'On the reification of social structure', in Scott G. McNall and Gary N. Howe, Current Perspectives in Social Theory, vol. 1, (Greenwich, Conn.: JAI Press 1980).
38. Wilson, 'Qualitative 'versus' quantitative methods in social research', с. 20.
39. Для сравнения см. CPST, с. 248-253.
40. Peter Winch, The Idea of a Social Science (London: Routledge, 1963).
41. Hans-Georg Gadamer, Truth and Method (London: Sheed & Ward, 1975).
42. CPST, с. 250-253.
43. NRSM, с. 150-153.
44. Там же.
45. J.C. Crocker, 'My brother the parrot', in J.D. Sapis and J.С Crocker, The Social Use of Metaphor (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1977); также обсуждается в: Dan Sperber, 'Apparently irrational beliefs', in Martin Hollis and Steven Lukes, Rationality and Relativism (Oxford: Blackwell, 1982).
46. Roy Bhaskar, The Possibility of Naturalism (Brighton: Harvester, 1979), с. 80ff.
47. Carl G. Hempel, Philosophy of Natural Science (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1966), с. 55.
48. 'Classical social theory and the origins of modern sociology', in PCST.
49. Cm. NRSM, глава 1 и далее.
50. Charles Taylor; 'Political theory and practice', in Christopher Lloyd, Social Theory and Political Practice (Oxford: Clarendon Press, 1983), с. 74. Для сравнения см. также Alasdair MacIntyre, 'The indispensability of political theory', in David Miller and Larry Siedentop, The Nature of Political Theory (Oxford: Clarendon Press, 1983).
51. Gunnar Myrdal, 'The social sciences and their impact on society', in Teodor Shanin, The Rules of the Game (London: Tavistock, 1972), с. 348.
52. Niccolo Machiavelli, The Prince (Harmondsworth: Penguin, 1961), с. 69.
494
53. См. J. Maxwell Atkinson, Discovering Suicide (London: Macmillan, 1978).
54. Cm. Quentin Skinner, The Foundations of Modern Political Thought, 2 vols. (Cambridge: Cambridge University Press, 1978); он же Machiavelli (Oxford: Oxford University Press, 1981).
55. Skinner, The Foundations of Modern Political Thought.
56. Michael Oakeshott, On History (Oxford: Basil Blackwell, 1983).
57. Там же, с. 7.
58. Там же, с. 32.
59. Для сравнения см. Philip Abrams, Historical Sociology (London: Open Books, 1982), стр. 300.
60. Lawrence Stone, The Past and the Present (London: Routledge, 1981), с. 16ff далее.
61. G.R. Elton, The Practice of History (London: Fontana, 1967), с. 173.
62. S.M. Lipset, 'History and sociology: some methodological considerations', in S.M. Lipset and Richard Hofstadter, Sociology and History (New York: Basic Books, 1968), с. 22-23.
63. Для сравнения см.: Arthur L. Stinchcombe, Theoretical Methods in Social History (New York: Academic Press, 1978).
64. Для сравнения см.: 'Functionalism: apras la lutte', in SSPT.
65. Cm. 'Classical social theory and the origins of modern sociology', in PCST.
66. Charles Tilly, As Sociology Meets History (New York: Academic Press, 1981), с. 37ff.
67. F. Braudel, The Mediterranean and Mediterranean World in the Age of Philip II (London: Fontana, 1973), vol. 2, с. 757.
68. Stone, The Past and the Present, с. 19.
69. Friedrich Ratzel, Anthropogeographie (Stuttgart, 1899), vol. 1, с. 23.
70. Emile Durkheim, review of Anthropo-Geographie, vol. 1, L'Annee Sociologique, vol. 3, 1898-1899, стр. 551. Однако и в этой, и в других рецензиях Дюркгейм резко критикует Ратцеля (Ratzel).
71. Lucien Febvre, A Geographical Introduction to History (London: Routledge, 1950).
72. Для сравнения см., в том числе, Derek Gregory, Ideology, Science and Human Geography (London: Hutchinson, 1978).
495
73. См., например, Amos H. Hawley, Human Ecology (New York: Ronald Press, 1950).
74. Некоторые важные практические выводы по этой проблеме представлены в: Т. Carlstein, Time, Resources, Society and Ecology (Lund: Department of Geography, 1980).
75. R. Park, 'Human Ecology', American Sociological Review, vol. 1, 1936, с. 2. Действительно, Парк (Park) иногда отчасти смягчает свою позицию.
76. Manuel Castells, 'Is there an urban sociology?' in C.G. Pickvance, Urban Sociology: Critical Essays (London: Tavistock, 1976) и другие публикации. Для сравнения см. также многотомные произведения Генри Лефевра (Lefebvre).
77. См. особенно Allan Pred, 'Power, everyday practice and the discipline of human geography', in Space and Time in geography (Lund: Gleerup, 1981); Nigel Thrift and Allan Pred, 'Time-geography: a new beginnings', Progress in Human Geography, vol. 5,1981; and Allan Pred, 'Structuration and place: on the becoming of sense of place and structure of feeling', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983.
78. Pred, 'Structuration and place', с. 46.
79. Anne Buttimer and David Seamon, The Human Experience of Space and Place (New York: St. Martin's Press, 1980); Yi-Fu Tuan, 'Rootedness versus sense of place', Landscape, vol. 24, 1980.
80. D. Amedeo and R.G. Colledge, An Introduction to Scientific Reasoning in Geography (New York: Wiley, 1975), с. 35.
81. Derek Gregory, Ideology, Science and Human Geography (London: Hutchinson, 1978), с. 73.
496
Глоссарий: основные понятия и важнейшие термины теории структурации
Глоссарий включает неологизмы и термины, используемые нами в значениях, отличных от общепринятых. Составляя его, мы стремились свести воедино приведенные в тексте определения основных понятий, не углубляясь в их дальнейшее толкование.
Авторитативные ресурсы (Authoritative resources). Нематериальные ресурсы, вовлеченные в генерацию власти, извлекаемые из способности использовать деятельность человеческих существ; авторитативные ресурсы проистекают из господства одних акторов над другими.
Аллокативные ресурсы (Allocative resources). Материальные ресурсы, вовлеченные в генерацию власти (могущества), включающие в себя как природное окружение, так и физические артефакты; аллокативные ресурсы извлекаются из господства человека над природой.
Анализ стратегического поведения (Analysis of human conduct). Социальный анализ, который имеет место в суспензии социально воспроизводимых институтов и сосредоточивается на том, каким образом бкторы рефлексивно отражают то, что они делают, и как бкторы черпают правила и ресурсы из строения взаимодействия.
Внешняя критика (External critique). Критика убеждений и практических действий неосведомленных деятелей, извлекаемая из теорий и открытий социальной науки.
Внутренняя критика (Internal critique). Критический аппарат социальной науки, посредством которого теории и научные открытия оцениваются с. позиций логической аргументированности и наличия свидетельств, подтверждающих их обоснованность.
497
Гомеостатические петли (Homeostatic loops). Каузальные факторы, которые обладают эффектом обратной связи с системой воспроизводства, где эта обратная связь является в значительной степени результатом непреднамеренных последствий.
Двойная герменевтика (Double hermeneutic). Пересечение двух оснований значения как логически необходимая часть социальной науки, исполненный значения социальный мир, образованный неосведомленными бкторами и метаязыками, изобретенными социологами; существует постоянное 'соскальзывание' от одного к другому, включенное в практику социологов.
Диалектика контроля (Dialectic of control). Двойственный характер распределительного аспекта власти (власти как контроля); каким образом менее могущественным удается управлять ресурсами таким образом, чтобы установить контроль над более могущественными в сложившейся системе властных отношений.
Дискурсивное сознание (Discursive consciousess). To, что бкторы способны сказать о социальных условиях или дать этому вербальное выражение, в особенности - об условиях своих собственных действий; осведомленность, которая имеет дискурсивную форму.
Дуальность структуры (Duality of structure). Структура как посредник и как продукт поведения, которое она непрерывно организует; структуральные свойства социальных систем не существуют вне действия, а хронически подразумеваются в его производстве и воспроизводстве.
Институциональный анализ (Institutional analysis). Социальный анализ, который осуществляется в суспензии умений и знаний бкторов, имеющих дело с институтами, хронически воспроизводящими правила и ресурсы.
Интерсоциетальные системы (Intersocietal system). Социальные системы, которые пересекают какие бы то ни было разделительные линии, существующие между обществами и социетальными целостностями, включая агломерации обществ.
Историчность (Historicity). Идентификация истории как прогрессивного изменения, объединенная с когнитивной утилизацией такой идентификации для того, чтобы способствовать этому изменению. Историчность включает в себя особый взгляд на то, что представляет собой 'история', который означает использование знания истории для ее изменения.
498
Классово разделенное общество (Class-divided society). Аграрные государства, в которых имеет место достаточно отчетливое разделение на классы, но где такое классовое деление не является главным базисом или принципом организации общества.
Контекстуальность (Contextuality). Ситуативный характер взаимодействия в пространстве и времени, включающий в себя ряд взаимодействий, одновременно присутствующих бкторов и коммуникацию между ними.
Критерии валидности (обоснованности) (Validity criteria). Критерии, к которым обращаются социологи, чтобы выносить суждение о своих теориях и открытиях и оценивать теории других.
Критерии правдоподобия (Credibility criteria). Критерии, используемые деятелями для объяснения причин того, что они делают, осознаваемые таким образом, чтобы помочь обоснованному описанию того, что именно они делают.
Кругооборот воспроизводства (Reproduction circuit). Институционализированный ряд отношений воспроизводства, управляемый или каузальными петлями или рефлексивной саморегуляцией.
Локальность (Locale). Физический регион, охватываемый как часть ряда взаимодействий, имеющий определенные границы, которые помогают сконцентрировать взаимодействие тем или иным образом.
Мировое время (World time). Стечения исторических обстоятельств, которые оказывают влияние на природу эпизодов; эффекты понимания исторических прецедентов по эпизодическим характеристикам.
Общее знание (Mutual knowledge). Знание того, 'как идти дальше' в формах жизни, разделяемое непрофессиональными бкторами и социологическими наблюдателями; необходимое условие приобретения доступа к валидным описаниям социальной активности.
Онтологическая безопасность (Ontological security). Конфиденциальность или доверие, которые являют собою природный и социальный миры, включая базовые экзистенциальные параметры самости и социальной идентичности.
Осведомленность (Knowledgeability). Все, что бкторы знают (или во что верят) об обстоятельствах своей деятельности и деятельности других, черпаемое из производства и
499
воспроизводства этой деятельности, включая подразумеваемое и дискурсивно доступное знание.
Практическое сознание (Practical consciousness). To, что окторы знают (или во что верят) о социальных условиях, включая, в особенности, условия их собственной деятельности, но не могут выразить это в дискурсивной форме; в отличие от бессознательного практическое сознание 'не ограждается' барьерами, основанными на психологической репрессии.
Пространственно-временная дистанция (Time-space distanciation). Протяженность социальных систем во времени и пространстве на основе механизмов социальной и системной интеграции.
Пространственно-временные пределы (Time-space edges). Связи - как конфликтные, так и симбиотические - между обществами различающихся структуральных типов.
Противоречие (Contradiction). Противостояние таких структуральных принципов, каждый из которых зависит от других и тем не менее отвергает другие; деструктивные последствия, ассоциируемые с такими обстоятельствами.
Рационализация действия (Rationalization of action). Умение индивидов - компетентных акторов - находить и объяснять причины и цели собственных действий в том виде, в котором они имеют место быть, а также аргументировано излагать их другим людям.
Регионализация (Regionalization). Темпоральная, пространственная или пространственно-временная дифференциация регионов внутри локальностей или между ними; понятие регионализации представляется нам существенным, ибо уравновешивает предположения, согласно которым общества определяются как стабильно гомогенные, унифицированные системы.
Рефлексивная саморегуляция (Reflexive self-regulation). Каузальные петли, реализующие в процессе воспроизводства социальной системы эффект обратной связи, которая в значительной степени определяется тем, что деятели знают относительно механизмов воспроизводства системы и используют в целях контроля.
Рефлексивный мониторинг действия (Reflexive monitoring of action). Целенаправленный или преднамеренный характер человеческого поведения, рассматриваемого в пределах общего потока активности деятеля; действие - это
500
не вереница дискретных актов, включающих в себя агрегат намерений, а непрерывный процесс.
Рутинизация (Routinization). Привычный, воспринимаемый как данное характер большинства повседневных социальных действий; преобладание привычных стилей и форм поведения, управляющее ощущением онтологической безопасности, равно как и управляемое им.
Система (System). Выстраивание по определенному образцу через пространство и время социальных отношений, понимаемых как воспроизводимые практики. Социальные системы различаются по степени собственной 'системности' и редко обладают тем типом внутреннего единства, который можно обнаружить в физических и биологических системах.
Системная интеграция (System integration). Взаимодействие между акторами или коллективностями, простирающаяся в пространстве и во времени, вне условий совместного присутствия.
Социальная интеграция (Social integration). Взаимный обмен деятельностью между акторами в обстоятельствах совместного присутствия, понимаемый как непрерывность и разъединенность столкновений.
Стратификационная модель (Stratification model). Представление о субъекте деятельности, основанное на выделении трех 'слоев' (уровней) познания/ мотивации: дискурсивное сознание, практическое сознание и бессознательное.
Структура (Structure). Правила и ресурсы, подразумеваемые в процессе воспроизводства социальных систем. Структура существует только как памятные следы, органическая основа человеческой осведомленности и проявляет себя в действии.
Структурация (Structuration). Структурирование социальных отношений в пространстве и времени на основании принципа дуальности структуры.
Структуральные принципы (Structural principles). Принципы организации социетальных целостностей; факторы, включенные в общее институциональное регулирование общества или типа общества.
Структуральные свойства (Structural properties). Структурные характеристики социальной системы, в особенности институциональные характеристики, простирающиеся через пространство и время.
501
Структуры (Structures). Ряды правил и ресурсов, подразумеваемые в институциональном выражении социальных систем. Исследование структур, включая структуральные принципы, означает изучение главных аспектов отношений трансформации/посредничества, оказывающих влияние на социальную и системную интеграцию.
Эпизодическая характеризация (Episode characterization). Указание на формы институциональных изменений в сравнительных целях; эпизоды являются следствиями изменения, имеющего определенное начало, тенденции событий и результаты, которые могут в определенной степени подвергаться сравнению в абстракции от конкретных контекстов.
502
Библиография
1. Abrams, Philip, Historical Sociology (London: Open Books, 1982)
2. Alland, Alexander, Evolution and Human Behaviour (Garden City: Natural History Press, 1967)
3. Alland, Alexander, Adaptation in Cultural Evolution (New York: Columbia University Press, 1970)
4. Amedeo, D., R.G. Golledge, An Introduction to Scientific Reasoning in Geography (New York: Wiley, 1975)
5. Anderson, Perry, Arguments Within English Marxism (London: Verso, 1980)
6. Anscombe, G.E.M., 'The first person', in Samuel Guttenplan, Mind and Language (Oxford: Blackwell, 1972)
7. Appley M.-H, Adaptation-Level Theory: A Symposium (New York: Academic Press, 1971)
8. Archer, Margaret S., 'Morphogenesis versus structuretion: on combining structure and action', British Journal of Sociology, vol. 33, 1982
9. Aries P., Centuries of Childhood (Harmondsworth: Penguin, 1973)
10. Artaud, Antonin, Le theatre et la science (Paris: Seuil, 1974)
11. Atkinson, Maxwell J., Discovering Suicide (London: Macmillan, 1978)
12. Bachrach, Peter, and Morton S. Baratz, Power and Poverty (New York: Oxford Universitu Press, 1970)
13. Badie, Bertrand, and Pierre Birnbaum, Sociologie de I'Etat (Paris: Grasset, 1979)
503
14. Banks, J.A., The Sociology of Social Movements (London: Macmillan, 1972)
15. Barbagli, M., Disoccupazione intellettuale e sisterna scolastico in Italia (Bologna: Il Mulino, 1974)
16. Becker, Ernest, The Birth and Death of Meaning (New York: Free Press, 1962)
17. Bennett, John W., The Ecological Transition (New York: Pergamon Press, 1976)
18. Benyon, Huw, Working for Ford (London: Allen Lane, 1973)
19. Bergström, Lars, The Alternatives and Consequences of Actions (Stockholm: Almqvist, 1966)
20. Bettelheim, Bruno, The Informed Heart (Glencoe: Free Press, 1960)
21. Bhaskar, Roy, The Possibility of Naturalism (Brighton: Harvester, 1979)
22. Biddle, Bruce J., Role Theory (New York: Academic Press, 1979)
23. Blacking, John, The Anthropology of the Body (London: Academic Press, 1977)
24. Blau, Peter M., 'Structural effects', American Sociological review, vol. 25, 1960
25. Blau, Peter M., 'A formal theory of differentiation in organizations'6 American Sociological Review, vol. 35, 1970
26. Blau, Peter M., Approaches to the Study of Social Structure (London: Collier-Macmillan, 1975)
27. Blau, Peter M., 'A macrosociological theory of social structure', American Journal of Sociology, vol. 83, 1977
28. Blau, Peter M., Inequality and Heterogeneity (New York: Free Press, 1977)
29. Blau, Peter M., 'Comments on the prospects for a nomothetic theory of social structure', Journal for the Theory of Social Structure, vol. 13, 1983
504
30. Blumer, Herbert, 'Collective behaviour', in Alfred M.Lee, Principles of Sociology (New York: Barnes & Noble, 1951)
31. Boomer, Donald S., and D.M. Laver, 'Slips of the tongue', British Journal of Disorders of Communication, vol. 3, 1968
32. Boudon, Raymond, The Uses of Structuralism (London: Heinemann, 1971)
33. Boudon, Raymond, The Unintended Consequences of Social Action (London: Macmillan, 1982)
34. Boughey, Arthur S., Man and the Environment (New York: Macmillan, 1971)
35. Bourdieu, Pierre, Outline of a Theory of Practice (Cambridge: Cambridge University Press, 1977)
36. Braudel, F., The Mediterranean and Mediterranean World in the Age of Philip II, 2 vols., (London: Fontana, 1973)
37. Brazelton, T.B., et al., 'The origins of reciprocity', in M. Levis and L. Rosenblum, The Infant's Effects on the Caregiver (New York: Wiley, 1974)
38. Brown, Penelope, Stephen Levinson, 'Universale in language use: politeness phenomena', in Esther N. Goody, Questions and Politeness (Cambridge: Cambridge University Press, 1978)
39. Bruner, J.S., Beyond the Information Given (New York: Norton, 1973)
40. Buttimer, Anne and David Seamon, The Human Experience of Space and Place (New York: St Martin's Press, 1980)
41. Caillois, Roger, Man, Play and Games (London: Thames & Hudson, 1962)
42. Carlstein, T., et al., Timing Space and Spacing Time, vol. I of Making Sense of Time (London: Arnold, 1978)
43. Carlstein T., Time, Resources, Society and Ecology (Lund: Department of Geography, 1980)
44. Carlstein, T., 'The sociology of structuration in time and space: a time-geographic assessment of Giddens's theory',
505
Swedish Geographical Yearbook (Lund: Lund University Press, 1981)
45. Carneiro, Robert L., 'A theory of the origin of the state', Science, no. 169, 1970
46. Castells, Manuel, 'Is there an urban sociology?', in C.G. Pickvance, Urban Sociology: Critical Essays (London: Tavistock, 1976)
47. Chappie, Eliot D., Culture and Biological Man (New York: Holt, Rinehart & Winston, 1970)
48. Cherry, E.C., 'Some experiments on the recognition of speech with one or two ears', Journal of the Acoustical Society of America, vol. 25, 1953
49. Childe, V. Gordon, The Progress of Archeology (London: Watts, 1944)
50. Childe, V. Gordon, 'Prehistory and Marxism', Antiquity, vol. 53, 1979
51. Claessen, Henri J. M., Peter Skalnik, The Early State (The Hague: Mouton, 1978)
52. Clark, P.A., 'A review of the theories of time and structure for organizational sociology', University of Aston Management Centre Working Papers, no. 248, 1982
53. Cohen, J., Man in Adaptation (Chicago: Aldine, 1968)
54. Cohen, G.A., Karl Marx's Theory of History: A Defence (Oxford: Clarendon Press, 1978)
55. Cohen, Ronald, 'State origins: a reappraisal', in Claessen and Skalnik, The Early State
56. Cohn, Norman, 'Medieval millenarianism: its bearing upon the comparative study of millenarian movements', in Silvia L. Trapp, Millenial Dreams in Action (The Hague: Mouton, 1962)
57. Collins, Randall, 'Micro-translation as a theory-building strategy ', in K. Knorr-Cetina and A.V. Cicourel, Advances in Social Theory and Methodology (London: Routledge, 1981)
506
58. Collins, Randall, 'On the micro-foundations of macrosociology', American Journal of Sociology, vol. 86, 1981
59. Colson, F.H., The Week (Cambridge: Cambridge University Press, 1926)
60. Comte, Auguste, Physique Sociale (Paris: Herman, 1975)
61. Crocker, J.C., 'My brother the parrot', in J.D. Sapis and J.C. Crocker, The Social Use of Metaphor (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1977)
62. Davidson, Donald, 'Agency', in Essays on Actions and Events (Oxford: Clarendon Press, 1980)
63. De Sola Pool, Ithiel, The Social Impact of the Telephone (Cambridge, Mass: MIT Press, 1981)
64. Deutsch, J.A., D. Deutsch, 'Attention: some theoretical considerations', Psychological Review, vol. 70, 1963
65. Ditton, Jason, The View from Goffman (London: Macmillan, 1980)
66. Dobzhansky, Theodosius, Mankind Evolving (New Haven: Yale University Press, 1962)
67. Dubos, René, Man Adapting (New Haven: Yale University Press, 1965)
68. Dumont, Louis, 'Population growth and cultural change', Southwestern Journal of Anthropology, vol. 21, 1965
69. Durkheim, Emile, review of Anthropo-Géographie, vol. 1, L'Année Sociologique vol. 3, 1898-9
70. Durkheim, Emile, Socialism (New York: Collier-Macmillan, 1962)
71. Durkheim, Emile, The Rules of Sociological Method (London: Macmillan, 1982)
72. Eberhard, Wolfram, Conquerors and Rulers (Leiden: Brill, 1965)
73. Ehrlich, Paul R., et al., The Process of Evolution (New York: McGraw-Hill, 1974)
507
74. Eldredge, Niles, and Ian Tuttersall, The Myths of Human Evolution (New York: Columbia University Press, 1981)
75. Elias, Norbert, The Civilising Process (Oxford: Blackwell, 1978)
76. Elias, N., and J. Scotson, The Established and the Outsiders (Leicester: University of Leicester Press, 1965)
77. Elster, Jon, Logic and Society, Contradictions and Possible Worlds (Chichester: Wiley, 1978)
78. Elster, Jon, Ulysses and the Sirens (Cambridge: Cambridge University Press, 1982)
79. Elton, G.R., The Practice of History (London: Fontana, 1967)
80. Ericksen, Gordon E., The Territorial Experience (Austin: University of Texas Press, 1980)
81. Erikson, Erik H., Childhood and Society (New York: Norton, 1963)
82. Erikson, Erik H., Identity and the Life Cycle (New York: International Universities Press, 1967)
83. Erikson, Erik H., Identity, Youth and Crisis (London: Faber & Faber, 1968)
84. Febvre Lucien, A Geographical Introduction to History (London: Routledge, 1950)
85. Feinberg, Joel, 'Action and responsibility', in Max Black, Philosophy in America (Ithaca: Cornell University Press, 1965)
86. Feld, Maury D., The Structure of Violence (Beverly Hills: Sage, 1977)
87. Forer, P., in Carlstein et al., Timing Space and Spacing Time
88. Fortes, M., and E.E. Evans-Pritchard, African Political Systems (London: Oxford University Press, 1940)
89. Foucault, Michel, Folie et déraison (Paris: Plon, 1961)
90. Foucault, Michel et al., Moi, Pierre Riviure ... (Paris, Plon: 1973)
508
91. Foucault, Michel, Discipline and Punish (Harmondsworth: Penguin, 1979)
92. Frankel, Boris, Beyond the State (London: Macmillan, 11983)
93. Freud, Sigmund, 'The Psychical mechanism of forgetfulness' (1980)
94. Freud, Sigmund, An Outline of Psychoanalysis (London: Hogarth, 1969)
95. Freud, Sigmund, Сivilisation and its Discontents (London: Hogarth, 1969)
96. Freud, Sigmund, Introductory Lecturers on Psychoanalysis (Harmondsworth: Penguin, 1974)
97. Freud, Sigmund, The Psychopathology of Everyday Life (Harmondsworth: Penguin, 1975)
98. Fried, Morton H., The Evolution of Political Society (New York: Random House, 1967)
99. Friedman, Andrew L., Industry and Labour (London: Macmillan, 1977) 100. Fromkin, Victoria A., 'The non-anomalous nature of anomalous utterances', Language, vol. 47, 1971
101. Gadamer, Hans-Georg, Truth and Method (London: Sheed & Ward, 1975)
102. Gailey, H.A., A History of Africa, 1800 to the Present, 2 vols. (New York: Houghton-Mifflin, 1970-1972)
103. Gambetta, Diego, 'Were they pushed or did they jump?', Ph.D., University of Cambridge, 1982
104. Garfinkel, Harold, 'A conception of, and experiments with, 'trust' as a condition of stable concerted actions', in O.J. Harvey, Motivation and Social Interaction (New York: Ronald Press, 1963)
105. Gellner, Ernest, Thought and Change (London: Weidenfeld & Nikolson, 1964)
106. Gibson, J.S., The Ecological Approach to Visual Perception (Boston: Houghton-Mifflin, 1979)
509
107. Giddens, A., Capitalism and Modern Social Theory (Cambridge: Cambridge University Press, 1971)
108. Giddens, A., New Rules of Sociological Method (London: Hutchinson / New York: Basic Books, 1976)
109. Giddens, A., Studies in Social and Political Theory (London: Hutchinson / New York: Basic Books, 1976)
110. Giddens, A., Central Problems in Social Theory (London: Macmillan/ Berkeley: University of California Press, 1979)
111. Giddens, A., The Class Structure of the Advanced Societies, rev. edn. (London: Hutchinson / New York: Harper & Row, 1981)
112. Giddens, A., A Contemporary Critique of Historical Materialism, vol. 1 (London: Macmillan / Berkeley: University of California Press, 1981)
113. Giddens, A., Profiles and Critiques in Social Theory (London: Macmillan / Berkeley: University of California Press, 1982)
114. Ginzburg, Carlo, The Cheese and the Worms (London: Routledge, 1980)
115. Goffman, Erving, Asylums (Harmondsworth: Penguin, 1961)
116. Goffman, Erving, Behaviour in Public Places (New York: Free Press, 1963)
117. Goffman, Erving, Interaction Ritual (London: Allen Lane, 1972)
118. Goffman, Erving, Frame Analysis (New York: Harper, 1974)
119. Goffman, Erving, Forms of Talk (Oxford: Blackwell, 1981)
120. Goffman, Erving, The Presentation of Self in Everyday Life (New York: Doubleday, 1959)
121. Gorz, André, Farewell to the Working Class (London: Pluto, 1982)
122. Gouldner, Alvin W., The Coming Crisis of Western Sociology (London: Heinemann, 1971)
510
123. Gregory, Derek, 'Solid geometry: Notes on the recovery of spatial structure', in Carlstein et al., Timing and Spacing Time
124. Gregory, Derek, Ideology, Science and Human Geography (London: Hutchinson, 1978)
125. Gregory, Derek, Regional Transformation and Industrial Revolution (London: Macmillan, 1982)
126.Grousset, René, The Empire of the Steppes (New Brunswick: Rutgers University Press, 1970)
127. Habermas, Jürgen, Zur Logik der Sozialwissenschaften (Tübingen: Siebeck & Mohr, 1967)
128. Habermas, Jürgen, 'On systematically distorted communication', Inquiry, vol. 13, 1970
129. Habermas, Jurgen, Communication and the Evolution of Society (Boston: Beacon, 1979)
130. Habermas, Jurgen, Theorie des kommunikativen Handelns, 2 vols. (Frankfurt: Suhrkamp, 1981)
131.Hägerstrand, T., 'What about people in regional science?', Papers of the Regional Science Association, vol. 24, 1970
132. Hägerstrand, T., 'Space, Time and human conditions', in A. Karlqvist, Dynamic Allocation of Urban Space (Farnborough: Saxon House, 1975)
133.Hägerstrand, T., Innovation as a Spatial Process (Chicago: University of Chicago Press, 1976)
134. Hägerstrand, T., 'Survival and arena: on the life-history of individuals in relation to their geographical environment', in Carlstein et al., Human Geography and Time Geography, vol. 2 of Making Sense of Time
135.Hall, Edward T., The Silent Language (New York: Doubleday, 1959)
136. Hall, Edward T., The Hidden Dimension (London: Bodley Head, 1966)
137.Harding, Thomas G., 'Adaptation and stability', in Sahlins and Service, Evolution and Culture
511
138.Harré, R., and P.F. Second, The Explanation of Social Behaviour (Oxford: Blackwell, 1972)
139. Hawley, Amos H., Human Ecology (New York: Ronald Press, 1950)
140. Hayek, F.A. Individualism and Economic Order (Chicago: University of Chicago Press, 1949)
141. Hempel, Carl G., Philosophy of Natural Science (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1966)
142. Hilferding, Rudolf, Finance Capital (London: Routledge, 1981)
143. Hodgson, Marshall G.S., 'The interrelations of societies in history', Comparative Studies in Society and History, vol. 5, 1962-3
144.Huizinga, Jan, Homo Ludens (London: Routledge, 1952)
145. Huxley, Julian, 'Evolution, cultural and biological', in William C. Thomas, Current Anthropology (Chicago: University of Chicago Press, 1956)
146. Ingham, G.K., Capitalism Divided? The City and Industry in Britain (London: Macmillan, 1984)
147. Janelle, D.G., 'Spatial reorganization : a model and concept', Annals of the Association of American Geographers, vol. 58, 1969
148. Kardiner, A., The Individual and His Society (New York: Columbia University Press, 1939)
149. Kautsky, John H., The Politics of Aristocratic Empires (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1982)
150. Kelley, Allyn L., 'The evidence for Mesopotamian influence in pre-dynastic Egypt ', Newsletter of the Society for the Study of Egyptian Antiquities, vol. 4, no. 3, 1974
151.Koppers, W., 'L'origine de l'Etat', 6th International Congress of Anthropological and Ethnological Studies, Paris, 1963, vol. 2
152. Krader, Lawrence, Formation of the State (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1968)
512
153.Labov, William, 'Rules for ritual insults', in David Sudnow, Studies in Social Interaction (New York: Free Press, 1972)
154. Laing, R.D., Self and Others (Harmondsworth: Penguin, 1971)
155. Layder, Derek, Structure, Interaction and Social Theory (London: Routledge, 1981)
156. Leibowitz, A., 'Family background and economic success: a review of the evidence', in P. Taubman, Kinometrics: Determinants of Socio-economic Success Between and Within Families (Amsterdam: North Holland, 1977)
157.Lenski, G., Power and Privilege (New York: McGraw-Hill, 1966)
158.Lenski, G., Human Societies (New York: McGraw-Hill, 1970)
159. Lévi-Strauss, Claude, Totemism (London: Merlin, 1964)
160. Lévi-Strauss, Claude, The Savage Mind (London: Weidenfeld & Nicolson, 1966)
161. Lévi-Strauss, Claude, Structural Anthropology (London : Allen Lane, 1968)
162.Lipset, S.M., 'History and sociology: some methodological considerations', in S.M. Lipset and Richard Hofstadter, Sociology and History (New York: Basic Books, 1968)
163. Lockwood, David, 'Social integration and system integration', in George Z. Zollschan and W. Hirsch, Exploration in Social Change London: Routledge, 1964)
164.Lowie, Robert, The Origin of the State (New York: Harcourt, Brace, 1927)
165.Luhmann, Niklas, 'Funktion und Kausalität', in Soziologische Aufklärung (Köln - Opladen, 1970)
166. Luhmann, Niklas, Trust and Power (Chichester: Wiley, 1979)
167. Lukes, Steven, Power: A Radical View (London: Macmillan, 1974)
513
168. Lukes, Steven, 'Methodological individualism reconsidered', in Essays in Social Theory (London: Macmillan, 1977)
169.Machiavelli, Niccolo, The Prince (Harmondsworth: Penguin, 1961)
170. Maclntyre, Alasdair, 'The indispensability of political theory', in David Miller and Larry Siedentop, The Nature of Political Theory (Oxford: Clarendon Press, 1983)
171. Maclntyre, Alasdair, After Virtue (London: Duckworth, 1981)
172. Mackie, J.L., 'The transcendental 'I', in Zak Van Straaten, Philosophical Subjects (Oxford: Clarendon Press, 1980)
173. McLuhan, Marshall, The Gutenberg Galaxy (London: Routledge, 1962)
174. Manners, Robert A., Process and Pattern in Culture (Chicago: Aldine, 1964)
175. Marcuse, Herbert, Eros and Civilization (New York: Vintage, 1955)
176. Marsh, Peter, et al., The Rules of Disorder (London : Routledge, 1978)
177. Marx, Karl, 'Preface' to A Contribution to the Critique of Political Economy in Karl Marx and Friedrich Engels, Selected Writings (London: Lawrence & Wishart, 1968)
178. Marx, Karl, Capital (London: Lawrence & Wishart, 1970)
179. Marx, Karl, Grundrisse (Harmondsworth: Penguin, 1976)
180. Mayhew, Bruce H., 'Structuralism versus individualism', Parts 1 and 2, Social Forces, vol. 59, 1980
181. Mayhew, Bruce H., 'Causality, historical particularism and other errors in sociological discourse', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983
l82.Maynard, Douglas W., and Wilson, Thomas P., 'On the reification of social structure', in Scott G. McNall and Gary N. Howe, Current Perspectives in Social Theory (Greenwich, Conn.: JAI Press 1980), vol. 1
514
183. Meggers, Betty J., Evolution and Anthropology: A Centennial Appraisal (Washington: Anthropological Society, 1959)
184. Melbin, M., 'The colonization of time', in Carlstein et al., Timing Space and Spacing Time
185. Merleau-Ponty, M., Phenomenology of Perception (London: Routledge, 1974)
186. Meringer, R., and C. Mayer, Versprechen und Verlesen (Vienna, 1895)
187. Merton, R.K., 'Manifest and latent functions', in Social Theory and Social Structure (Glencoe: Free Press, 1963)
188.Mommsen, Wolfgang, 'Max Weber's political sociology and his philosophy of world history', International Social Science Journal, vol. 17, 1965
189. Mumford, Lewis, 'University city', in Carl H. Kraeling and Robert M. Adams, City Invisible (Chicago: University of Chicago Press, 1960)
190.Munson, Ronald, Man and Nature (New York: Felta, 1971)
191. Myrdal, Gunnar, 'The social sciences and their impact on society', in Teodor Shanin, The Rules of the Game (London: Tavistock, 1972)
192. Nadel, S.F., A Black Byzantium (London: Oxford University Press, 1942)
193. Naipaul, V.S., India: A Wounded Civilisation (Harmondsworth: Penguin, 1976)
194. Neisser, Ulric, Cognition and Reality (San Francisco: Freeman, 1976)
195. Neisser, Ulric, Memory Observed (San Francisco: Freeman, 1982)
196. Nisbet, Robert A., Social Change and History (London: Oxford University Press, 1969)
197.0akeshott, M., On History (Oxford: Blackwell, 1983)
198. Offe, Claus, Strukturprobleme des kapitalistischen Staates (Frankfurt: Suhrkamp, 1975)
515
199. Offe, Claus, Berufsbildungsreform (Frankfurt: Suhrkamp, 1975)
200. Offe, Claus, and Ronge Volker, 'Theses on the theory of the state', New German Critique, vol. 6, 1975
201. Oliver, Douglas L., Ancient Tahitian Society (Honolulu: University of Hawaii Press, 1974)
202. Olson, Mancur, The Logic of Collective Action (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1965)
203. Palm, R., and A. Pred, 'The status of American women: a time-geographic view', in D.A. Lanegran and R. Palm, An Invitation to Geography (New York: McGraw-Hill, 1978)
204.Park, R., 'Human ecology', American Sociological Review, vol. 42, 1936
205. Parkes, Don, and Nigel Thrift, Times, Spaces and Places (Chichester: Wiley, 1980)
206. Parsons, Talcott, 'Evolutionary universals in society', American Sociological Review, vol. 29, 1964
207. Parsons, Talcott, Societies: Evolutionary and Comparative Perspectives (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1966)
208. Parsons, Talcott, The System of Modern Societies (Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1971)
209. Piers, G., and Singer, M.B., Shame and Guilt (Springfield: Addison, 1963)
210. Pitkin, Hanna F., Wittgenstein and Justice (Berkeley: University of California Press, 1972)
211.Pocock, J.G.A., 'The origins of the study of the past', Comparative Studies in Society and History, vol. 4, 1961-2
212. Polanyi Karl, et al., Trade and Market in the Early Empires (New York: Free Press, 1957)
213. Pollard, Andrew, 'Teacher interest and changing situations of survival threat in primary school classrooms',
516
in Peter Woods, Teacher Strategies (London: Croom Helm, 1980)
214. Pred, Allan, 'The choreography of existence: comments on Hegerstrand's time-geography', Economic Geography, vol. 53, 1977
215. Pred, Allan, 'The impact of technological and institutional innovations of life content: some time-geographic observations', Geographical Analysis, vol. 10, 1978
216. Pred, Allan, 'Power, everyday practice and discipline of human geography', in Space and Time in Geography (Lund: Gleerup, 1981)
217. Pred, Allan, 'Structuration and place: on the becoming of sense of place and structure of feeling', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983
218.Psathas, George, Everyday Language: Studies in Ethnomethodology (New York: Irvington, 1979)
219. Rappaport, Roy A., 'Ritual, sanctity and cybernetics', American Anthropologist, vol. 73, 1971
220. Ratzel, Friedrich, Anthropo-Geographie, 2 vols., (Stuttgart, 1890-1891)
221. Renfrew, Colin, 'Space, time and polity', in J. Friedman and M.J. Rowlands, The Evolution of Social Systems (London: Duckworth, 1977)
222. Ricoeur, Paul, 'Existence and hermeneutics', in The Conflict of Interpretations (Evanston: Northwestern University Press, 1974)
223. Rose, Gillian, The Melancholy Science (London: Macmillan, 1978)
224. Rykwert, Joseph, The Idea of a Town (London: Faber & Faber, 1976)
225. Sacks, Harvey, and Emmanuel A. Schegloff, 'A simplest systematics for the organisation of turn-taking in conversation', Language, vol. 50, 1974
226. Sahlins, Marshall D., and Elman R. Service, Evolution and Culture (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1960)
517
227. Sargant, William, Battle for the Mind (London, Pan, 1959)
228. Sartre, Jean-Paul, Critique of Dialectical Reason (London: New Left Books, 1976)
229. Schafer, Kermit, Prize Bloopers (Greenwich, Conn.: Fawcett, 1965)
230. Schelling, Thomas, 'Dynamics models of segregation', Journal of Mathematical Sociology, vol. 4, 1971
231. Schelling, Thomas, 'On the ecology of micromotives', Public Interest, vol. 25, 1971
232. Schintholzer, Birgit, Die Auflosung des Geschichtbegriffs in Strukturalismus, doctoral dissertation, Hamburg, 1973
233. Searle, John R., Speech Acts (Cambridge: Cambridge University Press, 1969)
234. Service, Elman R., Origins of the State and Civilization (New York: Norton, 1975)
235. Shils, Edward, Tradition (London: Faber & Faber, 1981)
236. Shotter, John, 'Duality of structure' and 'intentionality' in an ecological psychology', Journal for the Theory of Social Behaviour, vol. 13, 1983
237. Skinner, Quentin, The Foundations of Modern Political Thought, 2 vols. (Cambridge: Cambridge University Press, 1978)
238. Skinner, Quentin, Machiavelli (Oxford: Oxford University Press, 1981)
239. Skocpol, Theda, States and Social Revolutions (Cambridge: Cambridge University Press, 1979)
240. Sieber, Sam D., Fatal Remedies (New York: Plenum Press, 1981)
241. Spencer, Herbert, The Principles of Sociology (New York: Appleton, 1899)
242. Spengler, Oswald, The Decline of the West (London: Allen & Unwin, 1961)
518
243. Sperber, Dan, 'Apparently irrational beliefs', in Martin Hollis and Steven Lukes, Rationality and Relativism (Oxford: Blackwell, 1982)
244. Stebbins, L., The Basis of Progressive Evolution (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1969)
245. Steward, Julian H., Theory of Culture Change (Urbana: University of Illinois Press, 1955)
246. Stinchcombe, Arthur L., Theoretical Methods in Social History (New York: Academic Press, 1978)
247. Stocking, George W., Race, Culture and Evolution (New York: Free Press, 1968)
248. Stone, Lawrence, The Past and the Present (London: Routledge, 1981)
249. Strawson, P.F., The Bounds of Sense (London, Methuen, 1966)
250. Sullivan, Harry Stack, The Interpersonal Theory of Psychiatry (London: Tavistock, 1955)
251. Tax, Sol, The Evolution of Man (Chicago: University of Chicago Press, 1960)
252. Taylor, Charles, 'Political theory and practice', in Christopher Lloyd, Social Theory and Political Practice (Oxford: Clarendon Press, 1983)
253. Tenbrük, F.H., 'Zur deutschen Rezeption der Rollanalyse', Kelner Zeitschrift für Soziologie, vol. 3, 1962
254. Thalberg, Irving, 'Freud's anatomies of self', in Richard Wollheim, Freud, A Collection of Critical Essays (New York: Doubleday, 1974); revised in Richard Wollheim and James Hopkins, Philosophical Essays on Freud (Cambridge: Cambridge University Press, 1982)
255.Theodorson, George A., Studies in Human Ecology (New York: Row, Peterson, 1981)
256. Thompson, E.P., The Making of the English Working Class (Harmondsworth: Penguin, 1968)
257. Thompson, E.P., The Poverty of Theory (London: Merlin, 1978)
519
258.Thompson, J.В., Critical Hermeneutics (Cambridge: Cambridge University Press, 1981)
259. Thrift, Nigel, 'On the determination of social action in space and time', Society and Space, vol. 1, 1982
260. Thrift, Nigel, 'Flies and germs: a geography of knowledge', in Derek Gregory and John Urry, Social Relations and Spatial Structures (London: Macmillan, 1984)
261. Thrift, Nigel, and Allan Pred, 'Time-geography: a new beginning', Progress in Human Geography, vol. 5, 1981
262. Tilly, Charles, As Sociology Meets History (New York: Academic Press, 1981)
263. Toulmin, Stephen, 'The genealogy of 'consciousness' in Paul F. Secord, Explaining Human Behaviour (Beverly Hills: Sage, 1982)
264. Touraine, Alain, The Self Production of Society (Chicago: University of Chicago Press, 1977)
265.Treisman, A.M., 'Strategies and models of selective attention', Psychological Review, vol. 76, 1969
266. Turner, Stephen P., 'Blau's theory of differentiation: is it explanatory?', Sociological Quarterly, vol. 18, 1977
267.Tuan, Yi-Fu, 'Rootedness versus sense of place', Landscape, vol. 24, 1980
268. Utz, Pamela J., 'Evolutionism revisited', Comparative Studies in Society and History, vol. 15, 1973
269. van Doom, Jacques, The Soldier and Social Change (Beverly Hills: Sage, 1975)
270. Vayda, Andrew P., Environment and Cultural Behaviour (New York: Natural History Press, 1969)
271. Vico, G., The New Science (Ithaca: Cornell University Press, 1968)
272. Vygotsky, L.S., Mind in Society (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978)
273. Waley, Arthur, Three ways of Thought in Ancient China (London: Allen & Unwin, 1939)
520
274. Wallace, Walter L., 'Structure and action in the theories of Coleman and Parsons', in Blau, Approaches to the Study of Social Structure
275. Wallerstein, Immanuel, The Modern World-System (New York: Academic Press, 1974)
276. Watkins, J.W.N., 'Historical explanation in the social sciences', in P. Gardiner, Theories of History (Glencoe, Free Press, 1959)
277. Weber, Max, Economy and Society, 1 vols. (Berkeley: University of California Press, 1978)
278. Weber, Max, The Methodology of the Social Sciences (Glencoe: Free Press, 1949)
279. Wertheimer, M., 'Psychomotor coordination of auditory and visual space at birth', Science, vol. 134, 1962
280. White, Leslie A., 'Diffusion vs evolution: an anti-evolutionist fallacy', American Anthropologist, vol. 44, 1945
281. White, Leslie A., 'Evolutionary stages, progress, and the evaluation of cultures', Southwestern Journal of Anthropology, vol. 3, 1947
282. White, Leslie A., The Evolution of Culture (New York: McGraw-Hill, 1959)
283. Whyte, Anne, 'Systems as perceived', in J. Friedman and M.J. Rowlands, The Evolution of Social Systems (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1978)
284. Wieder, Lawrence D., 'Telling the code', in Roy Turner, Ethnomethodology (Harmondsworth: Penguin, 1974)
285. Willis, Paul, Learning to Labour (Farnborough: Saxon House, 1977)
286. Wilson, John A., The Culture of Ancient Egypt (Chicago: University of Chicago Press, 1951)
287. Wilson, Thomas P., 'Qualitative 'versus' quantitative methods in social research', Department of Sociology, university of California at Santa Barbara, 1983 (mimeo); published in German in the Kölner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie, vol. 34, 1982
521
288. Winch, Peter, The Idea of a Social Science (London: Routledge, 1963)
289. Wittgenstein, Ludwig, Philosophical Investigations (Oxford: Blackwell, 1972)
290. Wolf, Dennie, 'Understanding others: a longitudinal case study of the concept of independent agency', in George E. Forman, Action and Thought (New York: Academic Press, 1982)
291. Wright, Erik Olin, Class, Crisis and the State (London: New Left Books, 1978)
292. Wright, Henry Т., and Gregory Johnson, 'Population, exchange and early state formation in southwestern Iran', American Anthropologist, vol. 77, 1975
293. Zerubavel, Evitar, Patterns of Time in Hospital Life (Chicago: University of Chicago Press, 1979)
294. Zerubavel, Evitar, Hidden Rhythms (Chicago: University of Chicago Press, 1981)
295. Ziff, Paul, Semantic Analysis (Ithaca: Cornell University Press, 1960)
522
Содержание
Предисловие.........................................................................3
Сокращения...........................................................................4
Введение.................................................................................5
Комментарии.......................................................................35
Глава I. Элементы теории структурации ... 38
Деятель и деятельность......................................................43
Деятельность и власть........................................................5 5
Структура и структурация.................................................58
Дуальность структуры.......................................................69
Формы институтов..............................................................74
Время, тело, взаимодействия.............................................81
Комментарии.......................................................................85
Глава II. Сознание, самость и социальные взаимодействия......89
Рефлексивность, дискурсивное и практическое сознание ... 90
Бессознательное, время, память........................................94
Эриксон: тревожность и доверие....................................101
Рутинизация и мотивация................................................111
Присутствие, соприсутствие и социальная интеграция 116
Гофман: взаимодействия и рутины..................................121
Сериальность.....................................................................127
Разговоры и рефлексивность...........................................134
Позиционирование...........................................................141
Критические замечания: Фрейд о подтекстах языка.....152
Комментарии.....................................................................168
523
Глава III. Время, пространство и регионализация ...174
Временная география.......................................................174
Критические замечания....................................................182
Модели регионализации...................................................186
Передний и задний планы................................................190
Раскрытие и 'самость'.....................................................195
Регионализация как родовая характеристика................199
Время, пространство, контекст.......................................202
Против 'микро' и 'макро': социальная и системная интеграция ... 210
Критические замечания: Фуко об образовании времени и пространства ... 217
Комментарии.....................................................................235
Глава IV. Структура, система, социальное воспроизводство.....239
Общества и социальные системы.....................................240
Структура и принуждение: Дюркгейм и другие............247
Три значения понятия 'принуждение'..........................254
Принуждение и реификация...........................................260
Понятие структуральных принципов.............................262
Структуры, структуральные свойства............................267
Противоречие....................................................................277
Сотворение истории.........................................................285
Критические замечания: 'Структурная социология'
и методологический индивидуализм...............................293
Блау: версия структурной социологии...........................293
Альтернатива? Методологический индивидуализм......301
Комментарии........................................................................311
Глава V. Изменение, эволюция и власть ... 318
Эволюционизм и социальная теория..............................320
Адаптация..........................................................................325
Эволюция и история.........................................................329
Анализ социальных изменений .......................................339
Изменения и власть..........................................................354
Критические замечания: Парсонс об эволюции.............362
Комментарии.....................................................................376
524
Глава VI. Теория структурации, эмпирическое исследование и социальная критика ... 384
Повторение базовых понятий..........................................384
Анализ стратегического поведения.................................393
Непреднамеренные последствия: критика функционализма ... 399
Дуальность структуры.....................................................404
Проблема структурального принуждения.....................413
Противоречие и эмпирическое изучение конфликта .... 421
Институциональная стабильность и изменение.............432
Объединяя темы: теория структурации и формы исследования ... 441
Общее знание против здравого смысла...........................450
Обобщения в социальной науке......................................462
Практические применения социальной науки...............467
Критические замечания: Социальная наука, история
и география........................................................................475
Комментарии.....................................................................492
Глоссарий:
Основные понятия и важнейшие термины теории структурации.....................................................................497
Библиография...................................................................503
525
Научное издание
Энтони Гидденс
Устроение общества: очерк теории структурации
Компьютерная верстка: А. Щукин, К. Федоров Корректор: Л. Калайда
ООО 'Академический Проект'
Изд. лиц. ? 04050 от 20.02.01.
111399, Москва, ул. Мартеновская, 3.
Санитарно-эпидемиологическое заключение
Департамента государственного эпидемиологического надзора
? 77.99.02.953.Д.007176.12.04 от 24.12.2004 г.
По вопросам приобретения книги просим обращаться в ООО 'Трикста':
111399, Москва, ул. Мартеновская, 3.
Тел./факс: (095) 305-60-88; тел. 305-37-02.
E-mail: aprogect@ropnet.ru: www.aprogect.ru
Подписано в печать с готовых диапозитивов 22.09.05
Формат 84x108/32. Гарнитура Мысль. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 27,72. Тираж 3000 экз.
Заказ ? 4996.
Качество печати соответствует качеству предоставляемых издательством диапозитивов.
Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных диапозитивов в ОАО 'Дом печати - ВЯТКА'
610033, г. Киров, ул. Московская, 122
Электронная версия книги: Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || yanko_slava@yahoo.com || http://yanko.lib.ru || Icq# 75088656 || Библиотека: http://yanko.lib.ru/gum.html || Номера страниц - внизу. АНОНС КНИГИ
update 08.07.07
КНИГА-ПОЧТОЙ
ИЗДАТЕЛЬСКО-КНИГОТОРГОВАЯ ФИРМА
'ТРИКСТА'
предлагает заказать и получить по почте книги следующей тематики:
► психология
► философия
► история
► социология
► культурология
► учебная и справочная литература по гуманитарным дисциплинам для вузов, лицеев и колледжей
Прислав маркированный конверт с обратным адресом,
Вы получите каталог, информационные материалы
и условия рассылки.
Наш адрес:
111399, Москва, ул.Мартеновская, 3,
ООО 'Трикста', служба 'Книга -почтой'.
Наш адрес в интернете: www.aprogect.ru
Заказать книги можно также по
тел.: (095) 305-3 7-02, факсу: 305-60-88,
или по электронной почте:
e-mail: aproject@ropnet.ru
Просим Вас быть внимательными и указывать полный
почтовый адрес и телефон/факс для связи.
С каждым выполненным заказом Вы будете получать
информацию о новых поступлениях книг.
ЖДЕМ ВАШИХ ЗАКАЗОВ!
Издательство
'АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ'
предлагает:
Маклюэн М.
ГАЛАКТИКА ГУТЕНБЕРГА
Становление человека печатающего
Перевод И.О. Тюриной. - 2005. - 496 с, пер.
'Галактика Гутенберга' - легендарная работа канадского литературоведа, социолога и культуролога, знаменитого 'пророка из Торонто', овеянного славой глашатая электронной эры, метафоры которого вошли в повседневный язык, став элементом классификации мира, - Г.М. Маклюэна. В ней он, прибегая к мозаичному, чресполосному подходу к современной цивилизации, утверждает, что решающим фактором процесса формирования конкретной социально-экономической системы, а, по сути дела, двигателем исторического прогресса выступает смена технологий, влекущая за собой смену способа коммуникации.
Маклюэн убежден в том, что создание новых технических средств, доступных обществу, носит революционный характер. От алфавита и письма к печатному станку, а затем и к электронным средствам коммуникации - таков путь развития цивилизации. В наши дни теории Маклюэна обретают новый смысл: идея мира как 'глобальной деревни', в которой ничего нельзя скрыть, и все ответственны за все, становится созвучной времени.
Для социологов, философов и культурологов, студентов социологических и философских факультетов, а также всех, интересующихся проблемами коммуникативистики, развития и становления современного общества.
Электронная версия книги: Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || yanko_slava@yahoo.com || http://yanko.lib.ru || Icq# 75088656 || Библиотека: http://yanko.lib.ru/gum.html || Номера страниц - внизу. АНОНС КНИГИ
update 08.07.07